Владимир Шигин
ЭКИПАЖ
“Мои-то куряне опытные воины, под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены...”
“Слово о полку Игореве”
“Не надо отчаиваться”.
(Из предсмертной записки
капитан-лейтенанта Д. Колесникова)
В гарнизонном доме офицеров вдовам выдавали фотографии. Они брали их осторожно, даже несколько боязливо, и тут же начинали всматриваться, ища своего, самого родного и единственного. Они брали фотографии как, может быть, самое дорогое, что осталось теперь у них от той, уже такой далекой и совершенно иной жизни. На фотографиях были запечатлены их мужья. Гордые и красивые, в тужурках с золотыми погонами и при кортиках, они стояли в парадном строю на палубе своего подводного крейсера. То был снимок, сделанный во время празднования Дня ВМФ. Именно так, все вместе, плечом к плечу, спустя каких-то полтора месяца и шагнули они с этой палубы в вечность...
Каким он был, экипаж “Курска”? Какими были они, те, кто теперь уже навсегда останутся в нашей памяти молодыми?
Они были совершенно разными по жизненному опыту и привычкам, по мечтам и увлечениям. Их объединял флот, корабль и служение Родине. Их навечно объединила общая страшная судьба.
...Металлическая дверь открылась с таким звуком, как открывается кремальера, и мы оказались в казарме атомного ракетного подводного крейсера “Курск”. Отсюда экипаж ушел в свой последний поход. У входа в опустевшую казарму нас встречает плакат “Гордись службой на АПРК “КУРСК”. По ней меня водит чудом оставшийся в живых боцман “Курска” мичман Николай Алексеевич Мизяк. Ряды матросских коек с аккуратно заправленными одеялами. На них так же аккуратно сложенные тельняшки с бескозырками сверху. Ряды и ряды бескозырок... За каждой — оборванная жизнь... Вот комната отдыха, умывальник...
В умывальнике личного состава разбитое зеркало. Боцман смотрит на него и хмурится, затем произносит, глядя куда-то в сторону:
— Два месяца назад разбили! Я еще тогда подумал, не к добру это!
* * *
Любой корабль начинается с командира, а потому, говоря об экипаже “Курска”, надо прежде всего сказать о его командире Геннадии Петровиче Лячине.
Не все в службе Геннадия Лячина складывалось просто. Он уже был опытным командиром ракетной дизельной подводной лодки, когда в результате очередного реформирования его корабль приговорили к списанию. Перед командиром встал вопрос, что делать дальше, где и кем служить? Разумеется, можно было бы найти береговую должность, но он хотел плавать, а потому пошел старшим помощником в экипаж к своему однокашнику по училищу. Что значит идти старшим помощником, когда ты уже постоял хозяином на ходовом мостике, понять может только моряк. Не год и не два ходил Геннадий Лячин в старпомах, а целых пять лет. За это время изучил новую для него атомную технику, сдал все допуски и после ухода в запас первого командира “Курска” был, как наиболее достойный, назначен на его место. В Видяево я услышал такую фразу о нем: “Это был наш последний океанский командир!” Да, он был океанским командиром, потому что имел за плечами четыре боевые службы. Но дай Бог, чтобы он не был последним.
Сколько фотографий командира “Курска” я ни встречал, на всех его лицо озаряла улыбка. В штабе дивизии на одном из стендов я увидел старый снимок: Геннадий Лячин вполоборота за пультом в центральном посту. На лице немного застенчивая улыбка. Подпись гласит: “Лучший СПК (старший помощник командира) капитан 2 ранга Г. Лячин. Бывший командир Б-304. Утвержден военным советом СФ на должность командира АПРК”.
Вспоминает командир резервного экипажа “Курска” капитан 1-го ранга Олег Якубина: “Гену мы все уважали. Во-первых, он являлся самым старшим из нас по возрасту, во-вторых, самым опытным. Он был любимцем дивизии, и ему разрешалось многое из того, что не разрешалось другим. К себе в экипаж Гена отбирал всех, кого хотел. Естественно, любой командир с неохотой отдает хороших спецов, но когда просил Гена, ему никто не отказывал. По натуре он был очень спокойным и уверенным в себе. От него прямо-таки шла энергия уверенности...”
С капитаном 1-го ранга Сергеем Ежовым мы встретились в Главном штабе ВМФ, где он ныне служит. Наверное, лучше него командира “Курска” не знает никто. Рассказывает Сергей Ежов: “С Геной мы познакомились примерно году в восемьдесят седьмом, будучи командирами лодок. Он — дизельной ракетной, а я — атомной, наши лодки входили в состав разных дивизий. Встречались в основном на всевозможных совещаниях. В девяностом его дивизия была расформирована. Почти одновременно расформировали и мой экипаж. Так мы с Геной Лячиным оказались за штатом. А в апреле следующего года вышла директива о формировании первого и второго экипажей строящегося “Курска”. Мне предложили идти на второй экипаж командиром. Я согласился. Старпомом к себе позвал Гену. Вместе начали собирать людей. Он на этом этапе мне очень помог. Привел много своих соплавателей по дивизии. К сентябрю девяносто первого мы сформировали экипаж и отправились на полгода на учебу в Обнинск. Вернувшись в марте, приняли “Воронеж”. Первый экипаж в это время убыл в Североморск принимать “Курск”. Я тогда уже собирался переводиться в Москву и готовил Гену вместо себя. Однако сложилось так, что вместе мы еще проплавали до девяносто шестого года: входили в линию, отрабатывали торпедные и ракетные стрельбы. Экипаж у нас был прекрасный. Три раза подряд нас объявляли лучшими в дивизии. И в этом была огромная заслуга Гены. В феврале девяносто шестого ходили на боевую службу в Северную Атлантику на “Воронеже”: отрабатывали задачи совместно с возвращавшимся из Средиземного моря “Адмиралом Кузнецовым”, вдвоем несли командирскую вахту. И я был спокоен, когда Гена заменял меня. Однажды во время его вахты лодку выбросило на поверхность. Я понял это по качке. Наверху шторм, и район с очень интенсивным судоходством. Но Гена не растерялся. И пока я добежал из третьего отсека до второго, он уже заполнил цистерны, погрузился и дал ход. А вскоре ему предложили командирскую должность на “Курске”.
Гена был удивительно целеустремленным и дотошным человеком. До всего ему было дело. Еще будучи старшим помощником, интересовался делами и настроением каждого матроса. Умел владеть собой. Однажды случилась с ним неприятность из-за спиртного. Вызвали к комдиву. Он дал слово: “Все, больше пить не буду!” И действительно, после этого больше ни разу в рот спиртного не брал. Более того, сделался таким трезвенником, что даже запах спиртного не переносил. С Ириной они были очень хорошей парой. Дружили еще со школы, за одной партой сидели. Сам Гена из простой рабочей семьи, а вот у Ирины отец еще в войну на Соловках юнгой был. Так будущий тесть его в моряки и сагитировал. Семья у Лячиных была очень дружной и хорошей. Гена оказался прекрасным семьянином. Он умудрялся иногда даже в обеденный перерыв примчаться домой и приготовить обед: жена преподавала в школе и возвращалась поздно. Семьи наши часто общались. Вообще Гена был по натуре необыкновенно общительным, контактным человеком, однако, если требовала обстановка, становился весьма жестким и требовательным. Командиром он был настоящим”.
* * *
Уже на второй день после известия об аварии “Курска”, будучи в управлении кадров ВМФ, я познакомился со списком личного состава, находившегося на его борту. И почти сразу взгляд остановился на одной фамилии. Год рождения — 1958-й. Мой год! Место рождения — Севастополь. Мой город, моя родина! Даже зовут Владимир, как и меня! Значит, мы в одно и то же время бегали мальчишками по одним и тем же улицам, прыгали в воду с одних и тех же херсонесских скал. Затем оба пошли в военно-морские училища, плавали, стали капитанами первого ранга. Так я впервые узнал о Владимире Багрянцеве, начальнике штаба дивизии.
Дом, где живут Багрянцевы, последний на улице Заречной. Дальше — сопки, удивительно красивые своей особой северной красотой. В мой приезд стояли первые дни осени, и покрывавший сопки лес еще только начинал окрашиваться в желто-красные тона.
Екатерина Багрянцева была в окружении подруг, приехавших поддержать ее из Западной Лицы, где прошла большая часть их совместной с мужем службы. В Видяево Багрянцевы прожили всего лишь три года после академии. Мне показали домашнюю библиотеку; едва взглянув на тесные ряды томов исторической и военно-морской литературы, я сразу понял, что нам было бы о чем поговорить с ее хозяином. Он был по-настоящему влюблен в море, писал научные работы об использовании подводных лодок в современных условиях...
Екатерина Багрянцева угощала меня удивительно вкусными домашними пирожками и рассказывала: “Мой Володя — очень сильный человек, он всегда все брал на себя. Вообще в жизни для него существовали прежде всего подводные лодки и семья. Был он очень большой, громкий и очень семейный. Для него всегда было особенно важно, чтобы его ждали дома. Сейчас вспоминается, что он никогда не хотел даже помыслить о себе как о старом и больном. Обладал каким-то особенно обостренным чувством любви к Родине. За нее и погиб...”
Екатерина с младшим сыном отдыхала в Севастополе, когда буквально за день до выхода в море на “Курске” Владимир позвонил им. Сказал, что очень устал, сходит последний раз в море и после этого немного отдохнет. Сын Игорь, поговорив с отцом по телефону, расплакался:
— Я очень соскучился по папе!
В доме Багрянцевых всюду иконы, горит лампада... И это не случайно. Капитан 1-го ранга Владимир Багрянцев был глубоко верующим человеком. Еще учась в Военно-морской академии, он часто посещал церковь, что в Петербурге на Черной речке. Исповедовался там и причащался. В церковь Багрянцевы ходили всей семьей. Незадолго до своего последнего выхода в море Владимир сказал жене:
— Знаешь, очень бы хотелось, чтобы в нашем гарнизоне был приход и батюшка!
Уже после гибели “Курска” было принято решение привезти в Видяево разборную деревянную церковь из Костомукши.
Из воспоминаний капитана 3-го ранга Андрея Румянцева: “Я больше десяти лет служил на подводной лодке с Владимиром Тихоновичем Багрянцевым и жил рядом... Мы оба начинали лейтенантами в восьмидесятых... Его отличало всегда хорошее, здоровое стремление к карьере, у него был настоящий талант моряка. Призвание, ничего не скажешь. Здоровяк от природы, сильный, общительный, смелый... С нашей базы ушел в свой последний рейс “Комсомолец”, так когда он погиб, многие испугались, но только не Владимир — он моряк от Бога. Вот и в данном случае мог бы и поберечь себя, ведь тоже — жена, дети. Но тогда это был бы уже не Багрянцев”.
Общаясь с офицерами дивизии, я, разумеется, расспрашивал их о начальнике штаба. Все в один голос говорили о его высочайшем интеллектуальном уровне, о большом профессионализме.
Судьба, как в рулетку, сыграла жизнями офицеров штаба дивизии. На учения уходило две лодки, и командование с флагманскими специалистами до последнего момента не знало точно, кто и на какой лодке выйдет в море. Первоначально на “Курске” планировал было идти командир дивизии контр-адмирал Михаил Кузнецов, но его не пустили какие-то неотложные дела. Вместо него расписали заместителя комдива капитана 1-го ранга Виктора Кобелева, а Багрянцев намечался на другую. Однако в самый последний момент они поменялись местами... Что здесь скажешь? Может, и вправду у каждого своя судьба...
У Владимира Багрянцева осталось два сына. Старший, Дмитрий, пошел по стопам отца. Летом этого года он перешел на второй курс военно-морского училища. Младший, Игорь, еще школьник. Когда случилось несчастье, одиннадцатилетний Игорь встретил его как настоящий мужчина. Плачущую мать он успокаивал:
— Мамочка, ты только держись!
Игорь тоже хочет стать военным моряком. Что ж, так, наверное, и должно быть, чтобы сыновья заступали на вахту вместо отцов. Тем и только тем жив наш российский флот!
* * *
Старшим помощником командира корабля являлся капитан 2-го ранга Сергей Дудко. Потомственный военный моряк, выросший и окончивший школу в Видяево, он после военно-морского училища вернулся сюда, чтобы однажды уйти из родного гарнизона уже навсегда...
Уже офицером в августе 1994 года Сергей Дудко принял участие в походе атомохода под командованием капитана 1-го ранга С. Кузьмина к Северному полюсу, во время которого были отмечены его личные и профессиональные качества. Вот как об этом сказано в его аттестации: “...В ходе выполнения боевой задачи проявил отвагу и мужество при возникновении аварийной ситуации в первом отсеке из-за короткого замыкания в приборе МГК-500. Действуя быстро и решительно, капитан-лейтенант Дудко предотвратил возгорание и задымленность отсека, устранил аварийную ситуацию, способную привести к тяжелым последствиям”. За совершенный подвиг был награжден медалью “За отличие в воинской службе” 2-й степени. На боевую службу он ушел инженером группы, а вернулся уже ее командиром. Затем были командирские классы, оконченные с отличием. Начальники прочили Сергею прекрасную карьеру, а товарищи верили в его восходящую звезду, ведь далеко не многие офицеры в тридцать лет имеют погоны капитана 2-го ранга. Однако, наверное, более всех верила в будущее своего мужа его жена и верный друг Оксана. Они учились вместе с первого класса в видяевской средней школе. Но, как вспоминает Оксана, разглядели по-настоящему друг друга только в восьмом классе. Это светлое чувство первой влюбленности они пронесут через всю жизнь.
Оксана Дудко сильный человек. Только глаза да горькая складка у губ выдают ее настоящее внутреннее состояние.
Чем занимался он, что увлекало старшего помощника “Курска” в редкие свободные минуты?
— Прежде всего, рыбалка, — говорит, немного подумав, Оксана. — Причем рыбалка весенняя, в экстремальных условиях, когда льдины уже ломаются и плавают отдельно друг от друга. Из писателей самый любимый, конечно, Пикуль. Он его вдоль и поперек перечитал. Был фанатичным болельщиком футбола. Очень ждал начала Олимпийских игр, чтоб уже всласть поболеть за наших. Не дождался... Что касается привычек, то Сережа был большим педантом. Все у него по полочкам разложено, все отглажено. Даже сам иногда шутил, что из него вышел бы хороший интендант. Сын приходит с улицы, сразу вопрос: “Папа дома?” Если папа дома, то немедленно заставит мыть грязные кроссовки. Сережа очень любил детей и свободное время уделял их воспитанию.
Вспоминают сослуживцы капитана 2-го ранга Дудко: “Раньше служил на “Данииле Московском” инженером группы акустиков. Ходил на полюс. В свое дело был влюблен. Технику свою знал в совершенстве. Никто не слышит сигнала, а он слышит! Со второй автономки привез одиннадцать подтвержденных контактов! Когда назначили старпомом, в кратчайшее время сдал на допуск. Сколько помним Серегу, всегда он был тактичен и целеустремлен. С ним у командиров никогда не было никаких проблем. Очень был обязательным. Если что пообещает, то в лепешку расшибется, но выполнит. Так же и с техникой, докопается до последнего винтика, но все сделает”.
* * *
Помощник командира корабля капитан-лейтенант Дмитрий Репников. Наверное, именно к нему применимо понятие “блестящий офицер”. Он вырос в семье подводника и с детства определил свой жизненный путь. Отличник в школе, он с красным дипломом закончил Нахимовское, а затем и высшее военно-морское училище. В совершенстве владел английским и имел диплом военного переводчика. Увлекался каратэ и участвовал во многих соревнованиях. Всего он добивался сам, без посторонней помощи, исключительно своими силами и знаниями. У него всегда было много друзей, готовых поделиться с ним последним, и он отвечал им такой же искренностью и преданностью. В этом была огромная заслуга прежде всего Диминой мамы, рано ушедшей из жизни. Она вложила в своего сына все самое лучшее, всю свою душу и сердце.
Высокий и широкоплечий, Дмитрий Репников выделялся среди своих товарищей, это заметно даже на любительских фотографиях. Таких, как Дима, раньше брали в кавалергарды; командиры прочили ему блестящее будущее. Его ждала прекрасная карьера, если судить по тому, что в двадцать семь он был уже помощником командира на одной из самых передовых ходовых лодок флота.
Из служебной характеристики капитан-лейтенанта Д. А. Репникова: “Обладает спокойным и уравновешенным характером. Рассудителен. Имеет хорошую память и высокую работоспособность. В сложной обстановке не теряется, действует грамотно. Правильно строит взаимоотношения с подчиненными и старшими. Пользуется заслуженным авторитетом в коллективе”.
Мы сидим в квартире Репниковых, и Лена, показывая мне семейные альбомы, рассказывает о своем муже, об их такой недолгой, но очень счастливой совместной жизни. Даже по фотографиям видно, что они идеально подходили друг другу: оба высокие, красивые и очень-очень счастливые...
— У нас была большая любовь, и нам всегда очень хотелось быть рядом друг с другом, — рассказывает Лена. — Отдыхать, делать какие-то домашние дела, даже готовить обед.
Он очень любил свою дочь и, как все молодые папы, считал своего ребенка самым гениальным.
— Если Даша делала что-либо хорошее, он всегда с гордостью говорил: “Ну ведь это же моя дочь!”
В это роковое лето им так и не удалось провести отпуск вместе. Заболела дочь, и Лене пришлось срочно ехать с ней на юг к родителям. Когда она уезжала, то за прощальным ужином Дима произнес тост:
— За наш совместный летний отпуск в следующем году!
Лену он попросил привезти из Севастополя виноград, который очень любил.
— Тринадцатого августа у меня было очень неспокойно на душе, — вспоминает Лена. — Словно какой-то камень. С Дашей вообще случилась истерика. Мы не могли понять, почему ребенок без видимой причины рыдает целый день. А потом нам позвонили...
В день, когда родственники членов экипажа “Курска” вышли в море, чтобы почтить память своих близких, Диме исполнилось бы двадцать семь. Там, над его могилой, отец Димы и тесть опустили в воду последний подарок своему сыну и зятю, и была в нем кисть крымского винограда...
* * *
Командир электромеханической боевой части на подводных кораблях — фигура значимая. Именно поэтому в отечественном флоте, кроме командира, только командиры БЧ-5 имели право на ношение почетных знаков “Командир подводной лодки”. Командиром электромеханической боевой части на “Курске” был капитан 2-го ранга Юрий Саблин.
Родом Юра из Севастополя, города, где такие понятия, как честь, долг и флот, впитывают мальчишки с молоком матери. Отец Юры, Борис Александрович, до выхода на пенсию был офицером-подводником, мама, Галина Афанасьевна, всю жизнь проработала в воинской части Черноморского флота. А потому после окончания средней школы перед их сыном не стояло вопроса: куда идти? Конечно же, учиться на подводника! Так Юрий стал курсантом Севастопольского высшего военно-морского инженерного училища.
Затем были атомные лодки Северного флота и трудное восхождение по ступеням служебной лестницы в электромеханической службе: вначале командир группы, затем командир дивизиона и, наконец, командир боевой части.
Вот что говорит о Юрии Саблине хорошо его знавший командир одной из подводных лодок капитан 1-го ранга Владимир Соколов: “Юра Саблин всегда отличался каким-то особым обаянием. От него исходил заряд бодрости, и я никогда не видел его унылым. В экипаже его звали уважительно “ЮрБор”, то есть Юрий Борисович. Такого механика, как Саблин, мечтал бы иметь каждый командир. С таким специалистом можно было спать спокойно! Мне кажется, что у него не было иных увлечений, кроме службы. Все свое время он посвящал только ей. А как учил бедных лейтенантов! Он терпеливо и планомерно занимался с каждым. Заставлял штудировать теорию, изучать корабль до последней гайки! Но зато уж тот, кто проходил его школу, мог все. Юру, почему-то, мне жаль особенно”.
Своими феноменальными знаниями Юра Саблин удивлял всех еще в учебном центре в Обнинске, где обучался его экипаж. Не было случая, чтобы он не ответил хотя бы на один из заданных ему вопросов, причем отвечал всегда не задумываясь. “Возникало такое ощущение, — вспоминает один из его старых сослуживцев, — будто он заранее знал, что и когда у него спросят. А потому я твердо верю, когда случилась беда с кораблем, Юра сделал все от него зависящее. Больше него в той ситуации мог сделать только сам Господь Бог”.
В одном из кабинетов штаба дивизии собравшиеся офицеры поделились со мной своими воспоминаниями о механике с “Курска”:
— Таких механиков мы больше не встречали. Юра был не просто требователен, а сверхтребователен, но при этом уважителен: всех всегда называл на “вы”, включая матросов. Главным его коньком была борьба за живучесть. На “Курске” постоянно отрабатывали борьбу за живучесть. Юра добивался, чтобы каждый офицер знал это дело досконально. Особо он тренировал командиров отсеков. Они, бедолаги, не знали покоя ни днем, ни ночью.
Служба отнимала все свободное время этого незаурядного офицера, а потому женился Юра относительно поздно, только в 1999 году. С женой Ириной они не прожили вместе и года.
* * *
Инженер гидроакустической группы старший лейтенант Алексей Коробков. Из служебной характеристики А. В. Коробкова: “Командные навыки и воинские качества хорошие. Самостоятелен. Способен грамотно действовать в сложной обстановке. Имеет опыт практической работы. С обязанностями справляется успешно. В правильности выбора профессии офицера ВМФ уверен. Исполнителен. Скромен. С товарищами по службе и старшими тактичен. Психологически устойчив. По характеру спокойный и уравновешенный. Хороший и заботливый семьянин...”
Ира Коробкова познакомилась со своим будущим мужем на вечеринке в общежитии, куда девчонки пригласили курсантов училища радиоэлектроники. А вырос Алексей в забытой Богом и продуваемой насквозь ветрами Гремихе. Отец, прослуживший всю жизнь на подводных лодках, видимо, передал сыну свою преданность подводному плаванию. Все его детство рядом с ним были подводные лодки. Может быть, именно поэтому повсюду в квартире самодельные модели кораблей, любительские картины, на которых он изображал мечту всей своей жизни — пронзающие толщу вод подводные атомоходы.
— Это все Леша делал и рисовал! — перехватывает мой взгляд Ира. — Вообще по своей натуре он был не очень общительный, любой компании всегда предпочитал семью. Очень любил дом и уют. Курсантом говорил мне, что рассчитывает стать адмиралом. Затем, немного послужив, был уже не так категоричен: “Нет, до адмирала я, пожалуй, не дотяну, а вот до капитана 3-го ранга сил хватит!” Да все сложилось совсем по-иному...
Среди работ Алексея есть картина, изображающая гибель атомной подводной лодки К-8.
Мы некоторое время молчим. В книжном шкафу под стеклом отливает золотом кортик. Рядом с ним свадебное фото, на котором молодой курсант бережно обнимает задорную хохотушку.
— На четвертом курсе и поженились, — кивнув на фотографию, рассказывает Ира, — затем в девяносто седьмом Леночка родилась. После выпуска приехали в Видяево. Долго не могла найти работу, потом все устроилось. Получили квартиру. Потихоньку стала налаживаться жизнь. Леша был настоящий “пробитый” военный. Очень мечтал о предстоящей автономке. Он вообще очень любил флот. Даже свою форму гладить и чистить мне не доверял. Все делал сам. Меня Леша всегда берег. Уходя на службу утром, старался не будить. Я провожала его до дверей только тогда, когда предстоял поход в море. В последний раз сказал, что уходит всего на три дня. Когда собирал вещи, положил себе в портфель фотографии, мои и дочки. Сказал: “Буду в перерыве между вахтами на вас любоваться!” Так что и теперь мы там вместе с ним!
Страшная весть заставила Иру, как и жен других ребят с “Курска”, день и ночь проводить у телевизора, слушая новости о “своей” лодке.
— Помню, в какой-то момент я отошла на кухню, а дочь бежит ко мне и кричит: “А где сейчас мой папа?” — рассказывает Ирина Коробкова. — Я ей отвечаю: “Папа на работе!” А она: “А вот и нет, мой папа в телевизоре!” Я смотрю — и точно, по телевизору показывают видеосъемку нашего экипажа, и она Лешу узнала. А когда пошли титры с фамилиями наших ребят, то мы все не отрывались от телевизора и, как увидим имя “своего”, сразу в плач. Дочка рядом и тоже плачет вместе с нами, хотя никто ничего ей не говорил.
Уезжать из Видяево Ира пока не собирается. Здесь у нее дом, работа, здесь у нее друзья, которые никогда не оставят ее одну в горе. Здесь она всегда будет неизмеримо ближе к своему Леше, чем где бы то ни было...
* * *
Однажды в Видяево офицер из штаба дивизии подводных лодок, подойдя, протянул мне несколько листов бумаги.
— Посмотрите! — сказал он. — Это написал Сережа Тылик!
Вечером в местной гостинице “Урица” я прочитал стихи. Написанные не слишком профессионально, они были по-юношески искренни и честны. Одно из них поразило меня. Вольно или невольно, но в нем автор буквально предугадал свою страшную судьбу...
Я уходил тогда надолго,
а ты осталась на причале.
Но море синее и чайки
навек с тобой нас повенчали.
Всем нам в жизни тяжело:
ты на берегу, я — в море.
И осталось поделить
меж девчонок горе.
Сколько их, любимых,
не дождались до конца,
и домой им присылали
горького гонца.
Лист бумаги черно-белой
со значками в поле —
и отныне поселилось
в нашем доме горе.
Я ведь был таким красивым,
молодым и сильным,
а пришел домой в гробу,
вместе с холодом могильным.
И осталась ты вдовой
в свои-то двадцать лет.
Лишь мерцает тусклым светом
траурный портрет...
Сергей Тылик вырос в Видяево. Его отец, Николай Григорьевич, — старый подводник, капитан 1-го ранга. Окончив училище подводного плавания, Сергей вернулся в родной гарнизон. Из служебной характеристики старшего лейтенанта С. Н. Тылика: “Развито логическое мышление. Умеет и любит работать самостоятельно. Вежлив. Отзывчив. Настойчив в достижении поставленных целей. Способен отстаивать свою точку зрения. Любит МВФ”.
Рассказывает капитан 1-го ранга Сергей Ежов: “Сережу Тылика знал со дня его рождения. С его отцом мы много лет служили бок о бок и дружили. Сережа был большой умница. Всегда побеждал на всевозможных областных олимпиадах по физике и математике. Мог поступить в любой вуз, но выбрал флот. Очень порядочный, добрый и отзывчивый мальчик. В совершенстве владел компьютером. Сам составлял программы. Как истинный северянин, любил ходить за грибами и на рыбалку. Все время вижу перед собой его улыбающееся лицо и не могу представить его мертвым...”
* * *
С Андреем Цвырлевым я познакомился на однотипном с “Курском” “Воронеже”, где он служит турбинистом. Старший матрос Цвырлев почти все время служил на “Курске”, а на “Воронеж” был переведен незадолго до последнего выхода своего родного корабля в море. Почему перевели? “Курск” собирался в скором времени на боевую службу в Средиземное море, и старослужащих матросов заменяли вновь пришедшей молодежью, чтобы успеть подготовить и “обкатать” ее в море к предстоящему серьезному испытанию. На груди Андрея большой серебряный крест.
— Это мама мне надела, когда я уходил на службу! — говорит он, поймав мой взгляд. — Наверное, он меня и спас! Сейчас с ребятами только и вспоминаем о тех, кого уже нет, ведь на их месте мог быть любой из нас, но Бог вот нас помиловал.
— Как узнали о случившемся?
— Вечером 12 августа, когда в казарме готовились к отбою, сказали, что “Курск” не вышел на связь. Вслед за этим объявили боевую тревогу и экстренную готовность к выходу. Затем выход в море нам отменили. Моя мама думала, что я на “Курске”. Очень волновалась, прислала телеграмму. Я ответил, что жив и здоров.
После обеда мы остаемся с Андреем вдвоем в опустевшей кают-компании, и он рассказывает мне о своих друзьях, о тех, кому уже не суждено никогда состариться.
— Мы очень дружили с Лешей Коломийцевым. Вместе прошли учебку в Северодвинске, потом служили в одном экипаже. На “Курске” он служил турбинистом. Когда его родители приезжали, я с ними встречался. Было очень тяжело, мы плакали. Леонов Дима — тот всегда веселый был. Я не помню, чтобы он на кого-то обижался. Турбинистом в моем отсеке был и Садовой Вова. Когда я только пришел, он учил меня: очень терпеливо все показывал, рассказывал. Раз объяснит, если ты не понял, то объяснит еще и еще, пока наконец не поймешь. С Ромой Кубиковым мы земляки. Он был настоящим парнем. Вместе ездили в отпуск. Заезжали в гости к моей сестре... Анненков Юра — тоже из Курска, земляк. Мы даже жили с ним недалеко друг от друга. Он был небольшого роста и рыжий. Очень увлекался спортом и все свободное время “качался”. И еще очень хорошо стриг, и весь экипаж к нему выстраивался на стрижку. Не помню случая, чтобы он кому-то отказал. Вообще они все до одного были отличные ребята. Не могу поверить, что никого из них никогда уже больше не увижу. Все кажется, что вот-вот кто-нибудь из них зайдет. На “Курске” весь экипаж был какой-то особенный, очень умный, и офицеры, и мичманы, и матросы!
* * *
Там же, на “Воронеже”, я увидел запись в книге почетных посетителей, сделанную несколькими днями ранее: “Были на экскурсии на атомной подводной лодке “Воронеж”. Впечатляет! Увидела, что условия для проживания хорошие. Убедилась, что служат на лодке настоящие, влюбленные в свою работу люди, романтики. Храни вас Бог, родные! Желаю вам быть здоровыми, обласканными солнцем и правительством. Вы того заслуживаете. Мать своего сыночка Байгарина Мурата Ихтияровича, капитана 3-го ранга, который всегда мечтал о море, и оно его не отпустило от себя...”
Капитан 3-го ранга Мурат Байгарин уж никак не должен был оказаться на “Курске”. Этим летом он поступил в Военно-морскую академию. И вернулся в Видяево, чтобы оформить документы и забрать семью в Питер. “Курск” уходил всего лишь на три дня, но предстояла торпедная стрельба, и опытный торпедист Мурат Байгарин не мог отказать в просьбе командованию...
* * *
Поначалу эту маленькую и хрупкую девочку я принял за дочь кого-то из членов экипажа. Так я познакомился со Светланой — вдовой начальника химической службы “Курска” Вячеслава Безсокирного. Мы разговорились прямо в коридоре местного дома офицеров. Родом Света из Севастополя, а потому и познакомилась со своим будущим мужем, как и большинство севастопольских девчонок, в училище на танцах. Через год, к этому времени Слава имел уже четыре “галки” на левом рукаве, сыграли свадьбу. Затем было рождение сына Димы и назначение на Северный флот.
— Сначала Славу назначили в экипаж строящейся лодки “Белгород”, а потому мы два года жили в Обнинске, где экипаж учился в учебном центре, — рассказывает мне Светлана. — В Видяево мы уже год. Когда достраивать “Белгород” перестали, Славу перевели на “Воронеж”. Затем уже на “Курск”. На нем он ходил в первую автономку в Средиземное море, мечтал о второй...
Не все в жизни у этого тридцатилетнего офицера было так просто. До “Голландии” (так в ВМФ всегда именовали Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище) Слава успел закончить техникум. В недоброй памяти девяносто третьем отказался принимать украинскую присягу и был за это отчислен как “неблагонадежный”. Затем ему удалось восстановиться, но уже в инженерном училище имени Ленина, что в Пушкине. Там он и получил в руки столь долгожданный офицерский кортик.
Вячеслав Безсокирный родом из Сумской области, из небольшого городка, почти деревни, с романтическим названием Ворожба. Из обычной рабочей семьи. Отец всю жизнь проработал на железной дороге в вагонном депо, мама — дежурной по станции. Когда приезжал с женой к себе домой, то половина отпуска проходила в походах по гостям. Родные и знакомые гордились земляком — морским офицером. Но, разумеется, больше всех гордилась его мама, Галина Алексеевна. Надо сказать, что деревенская хватка Славы очень помогла им со Светой в Видяево. Когда начались постоянные многомесячные задержки с зарплатой, начальник химической службы атомохода в свои нечастые выходные брал в руки ружье и удочку. Прекрасный охотник и рыболов, он таким образом кормил не только свою семью, но и семьи своих друзей. А потому в семье Безсокирных, порой не имея и куска хлеба, питались сверхдефицитными на Большой земле крабами.
Естественно, мы говорили со Светой о ее с сыном будущем. Что ждет эту хрупкую женщину в нынешнем беспощадном мире?
— Я не знаю, что меня теперь ждет, — честно призналась Света. — За Славой я была как за каменной стеной. Он всегда сам решал все “большие” дела, и как мне все это делать теперь одной — ума не приложу. Думаю просить жилье в Белгороде. Все же Слава долго был в составе именно белгородского экипажа. Там живет сейчас и его первый командир. Обещали помочь и с жильем и с работой. У меня к тому же еще украинское гражданство. Так что проблем хватает. Но это все как-нибудь образуется. Самое страшное, что я больше никогда не увижу Славу...
* * *
Каждая семья — это своя неповторимая романтическая история жизни, история любви. Но все же история отношений Сережи и Наташи Ерахтиных, наверное, одна из самых трогательных и необычных.
Они познакомились совершенно случайно, когда подружка уговорила Наташу сходить на дискотеку в военно-морское училище. Уговаривала она ее давно, но Наташа всякий раз отказывалась, а в тот вечер почему-то согласилась. Там ее увидел Сергей, увидел и влюбился. После дискотеки Наташа убежала от него, не оставив адреса. Может, потому, что не поверила в искренность чувств решительного курсанта, может, потому, что боялась признаться самой себе в том, что он ей тоже понравился. Однако для любящего сердца не бывает преград, и Сергей нашел адрес девушки... по Интернету. В первое же увольнение он появился с букетом цветов у ее дверей. У Наташи уже был к этому времени поклонник, но курсант не оставил ему никаких шансов. Затем был год встреч, предложение и свадьба. Родители сделали молодоженам подарок — путевку в Сочи. До сих пор тот месяц Наташа вспоминает как самые сказочные дни их такой недолгой совместной жизни.
Сережа был потомственным моряком. Его отец много лет прослужил мичманом в Видяево. До этого прошел Германию и Чернобыль. Здесь, в Видяево, остался жить и после выхода в отставку. Сергей с детства увлекался электроникой. И надо же было случиться тому, что информатику ему в видяевской школе преподавала Ирина Лячина, супруга его будущего командира. Именно она и вложила в душу мальчишки любовь к компьютерам, помогла найти свой путь в жизни. А потому, когда встал вопрос о выборе места службы, для Сергея и Наташи вариантов не было: только Видяево!
Они жили душа в душу и стойко переносили все невзгоды. Несмотря ни на что, Сергей умудрялся чем-нибудь порадовать Наташу. С получки обязательно покупал ей большую шоколадку с орехами.
Это сейчас кухня и коридор квартиры Ерахтиных чуть ли не до потолка завалены мешками и ящиками с гуманитарной помощью.
— Вон сколько теперь попривозили, — говорит Наташа, показывая рукой на продуктовые завалы. — А я даже есть не могу, как подумаю, что все это плата за его жизнь. Зачем нам все это сейчас, когда его нет?!
В выпускном курсантском альбоме Сергея Ерахтина записано: “Серега! Ты классный парень, таким и оставайся!”
Одним из лучших друзей Сергея по училищу был Андрей Гречиха. По окончании училища он попал на Камчатку. Будучи в отпуске в Петербурге, друзья встретились. У Сергея отпуск только начинался, а у Андрея уже заканчивался. И тогда он, плюнув на все, остался еще на несколько дней, чтобы побыть с другом. Как знать, может, было у него какое-то предчувствие, что эта их встреча последняя? Потом Андрей писал Ерахтиным, что за опоздание из отпуска его строго наказали. Что ж, если эти строки прочитают командиры старшего лейтенанта Андрея Гречихи, пусть простят они ему тот невольный грех, вызванный порывом души. Ведь тогда он просто исполнил свой долг перед другом.
Двухлетняя Кристина, кокетничая, крутится перед нами; затем, надев себе на голову мою фуражку, говорит:
— Папа! Папа!
В горле — ком. Мы разом замолкаем. Наташин папа закрывает лицо рукой и быстро уходит на балкон. Наташа, сдерживая слезы, забирает у дочери фуражку.
— Это не папина! Это дядина! — говорит она.
В то их последнее утро Сергей выглядел как-то странно. Он долго стоял у кроватки спящей дочери, словно стараясь навеки запомнить ее черты. А выйдя из квартиры, вдруг снова постучал в дверь. Наташа открыла.
— Ты что-нибудь забыл? — спросила она.
— Нет, просто хотел посмотреть на тебя еще раз! — ответил он.
— Двенадцатого августа мы пошли с девочками за грибами. Я ничего не чувствовала. Вернулись. Вижу, к нам идет свекровь, и лицо у нее какое-то странное, как маска, — рассказывает Наташа. — Она-то мне все и сказала. Мы плакали. Сережина младшая сестра повторяла: “Как же я теперь жить буду без своего братика?” Она его тоже очень любила. Мы надеялись на чудо. Сердце отказывалось верить в плохое. Я уверена, что Сережа был в кормовом отсеке. Приехала моя мама и говорит, что одна гадалка ей сказала, будто Сережа жив. Ей показали фотографию. Она на нее посмотрела и говорит: “Не могу понять, где этот человек! На земле его нет, в воздухе его нет и под землей тоже! Но он жив!” Я и сейчас верю, что он жив. Но у него так мало кислорода и ему так тяжело!
Подобно женам остальных ребят с “Курска”, Наташа так и не переодела обручальное кольцо на левую руку.
— Я никуда не уеду из Видяево, пока не поднимут Сережу! — делится она своими сокровенными мыслями. — Что у меня теперь осталось в жизни — Кристина да еще, может быть, Сережина могилка!
* * *
Как и Сергей Ерахтин, капитан-лейтенант Алексей Шевчук коренной северянин. Родился в Западной Лице, где в то время служил отец. В первый класс пошел уже в Видяево. По окончании школы поступил в Каспийское военно-морское училище. После распада Советского Союза и закрытия училища перевелся в училище подводного плавания, окончив которое вернулся в родное Видяево на атомоходы. Жениться Алексей так и не успел. Все некогда было...
Из служебной характеристики командира группы управления ракетной боевой части капитан-лейтенанта А. В. Шевчука: “По характеру уравновешен и спокоен. Специальность освоил хорошо. На замечания старших реагирует правильно. В коллективе пользуется заслуженным авторитетом”.
Отец Алексея, капитан 2-го ранга запаса Владимир Николаевич, после окончания службы остался в Видяево. Любовь к морю оказалась сильнее привязанности к земле, а потому стал бывший подводник капитаном портового буксира. Одного из тех, что помогают подходить и отходить от причалов неповоротливым огромным атомоходам. В тот недобрый день, 10 августа, Владимир Николаевич на своем буксире, как всегда, выводил в море очередную подводную лодку. На этот раз “Курск”, на борту которого находился его сын. Знал бы Владимир Николаевич, в какую безвозвратную даль провожает он своего Алешу. Увы, никому из нас не дано предугадать свое будущее...
* * *
Мама командира группы космической связи старшего лейтенанта Сергея Фитерера Татьяна Ивановна приехала в Видяево из Калининграда. Судьба отнеслась к семье Фитереров слишком жестоко. В Таджикистане погиб отец Сергея, Геннадий Дмитриевич. Он был старшим офицером оперативного отдела знаменитой 201-й дивизии миротворческих сил, той самой, что сейчас защищает Россию на восточных границах. И вот теперь сын...
Я листал личное дело Сергея. В общем-то там и листать было особенно нечего, личное дело было очень тонкое, ведь служба у недавнего выпускника Калининградского военно-морского училища только-только началась.
Из выпускной характеристики: “Быстро ориентируется в сложной обстановке. Умело обучает и воспитывает подчиненных, проявляя о них заботу. Склонен к командирской работе. Командирские навыки и волевые качества хорошие. Способен взять ответственность на себя. На критику реагирует правильно. К делу подходит творчески и инициативно. По характеру спокоен, уравновешен. Эрудирован. Воспитан. В коллективе авторитетен. Со всеми поддерживает ровные взаимоотношения”.
Говорят, что Татьяна Ивановна расспрашивала в Видяево Сережиных друзей, может, остался у ее сына где-нибудь незаконный ребенок? Она готова принять и его, и его мать, как самых родных, чтобы только сохранить память о сыне... Чтобы продолжился род воителей Фитереров, верой и правдой служивших Родине. К сожалению, теперь в их семье остались лишь две женщины. Татьяна Ивановна да Сережина младшая сестра Наташа. Мужчины же сложили свои головы за Отечество. Увы, таковы зловещие знаки нашего времени.
* * *
Он сразу обращал на себя внимание. Пожилой капитан 2-го ранга в старой тужурке. Потухшие глаза и опущенные вниз усы. Мы разговорились. Он представился:
— Капитан 2-го ранга запаса Александр Викторович Парамоненко!
Александр Викторович был отцом мичмана Виктора Парамоненко, погибшего на “Курске”.
Род Парамоненко уже три поколения беззаветно служит Отечеству и флоту. Дед Виктора и отец Александра Викторовича Виктор Никитович Парамоненко провоевал всю войну на знаменитом балтийском крейсере “Киров”, участвовал в обороне Таллина, кровавом прорыве в Кронштадт и обороне Ленинграда. После войны занимался приемкой боевых кораблей от промышленности и ушел в отставку в звании капитана 2-го ранга. Его сын Александр, окончив высшее военно-морское училище радиоэлектроники, многие годы служил на черноморском крейсере “Жданов”. Прошел не одну боевую службу. Своего сына Виктора (названного так в честь деда) Александр Викторович впервые увидел, когда тому было уже больше года. Тогда, вернувшись с очередной боевой службы, он получил отпуск, к которому командир крейсера добавил еще пятнадцать суток “за сына”. Но отгулять их не удалось. Едва Парамоненко доехал до Ленинграда, где в то время была супруга, его уже ждала телеграмма о возвращении в часть — предстояла новая боевая служба...
Разумеется, перед Витей Парамоненко после окончания школы вопрос: кем быть — особо не стоял. Он твердо решил быть только военным моряком. Затем была Севастопольская школа техников и Северный флот. На подводный крейсер “Курск” Виктор попал в феврале 1999 года. Как и отец, он был гидроакустиком.
Мама Вити, Таисия Сергеевна, говорила мне с нескрываемой горечью:
— Я все понимаю, ведь столько лет рядом с флотом. Но почему нам сразу не сказали, что наших детей уже нет в живых. Это было бы страшно, больно, но этот удар мы бы пережили сразу. А то нас столько дней поддерживали иллюзиями. У меня все время перед глазами был мой Витя, в темном отсеке, задыхающийся от недостатка воздуха. Легко ли матери такое выдержать?
Таисию Сергеевну и Александра Викторовича сейчас волнует судьба жены их сына. Дело в том, что Витя привез любимую женщину с Украины. У Вити рос уже маленький Сережка, но они так и не успели зарегистрировать свой брак.
Таисия Сергеевна, не скрывая горечи, рассказывает мне о проблеме их семьи:
— Мы знаем, что Витя очень любил жену и сына. Мы сами подняли вопрос, чтобы не мы, а именно она получила все положенные пенсии и льготы. Нам ничего не надо, лишь бы им с Сережей было хорошо! Неужели из-за бюрократической казуистики будут ломаться человеческие судьбы?
Будем надеяться, что в конце концов все образуется. Ведь иначе не должно быть, ведь иначе мы просто не сможем смотреть в глаза друг другу.
Из выпускной характеристики мичмана В. А. Парамоненко: “Дисцип- линированный и исполнительный военнослужащий. Учится на “хорошо” и “отлично”. Развито чувство ответственности за порученное дело. По характеру спокоен, сдержан. На замечания реагирует правильно и делает необходимые выводы. Свою специальность освоил хорошо”.
О том, что мичман Парамоненко был прекрасным специалистом, мне в Видяево говорили многие. В этом убедились и спасатели, когда установили, что гидроакустическая станция МГ-30, который ведал Витя Парамоненко, даже после гибели корабля продолжает работать в автоматическом режиме, давая посылки, по которым спускаемые аппараты смогли быстро обнаружить затонувший атомоход. Свой долг перед Родиной и товарищами Витя Парамоненко исполнил до конца.
* * *
В каждом экипаже всегда есть человек, который является душой коллектива. На “Курске” таковым был кок-инструктор старший мичман Беляев Анатолий Николаевич. Самый старший по возрасту в экипаже, он годился большинству офицеров, мичманов и матросов в отцы. А потому и звали его уважительно-почтительно — “дядя Толя”.
Кого бы в Видяево я ни расспрашивал о Беляеве, все в ответ сразу улыбались и разводили руками:
— Ну, дядя Толя — это был душа человек, второго такого не было и уже не будет!
— Прошел бессчетное количество боевых. Очень добрый и безотказный человек. Где гулянка — он там с аккордеоном!
Из воспоминаний капитана 1-го ранга Сергея Ежова: “Толя Беляев был уникальный и удивительный человек. Вместе с Беляевым я проплавал несколько лет. Всегда у него все были сыты, да еще излишки оставались. Очень чуткий, внимательный был человек. Как-то вечером, уже после ужина, прислали молодых матросов, он их, без всяких указаний и напоминаний, отвел на корабль, накормил, помыл в бане и спать уложил. К матросам и молодым офицерам относился с какой-то отцовской заботливостью. А уж готовил он — это что-то! Лучшего кока я не встречал за всю свою службу”.
Старший мичман Беляев не только прекрасно готовил, но и играл на различных музыкальных инструментах, да и вообще был мастером на все руки.
Начальник управления воспитательной работы Северного флота контр-адмирал Дьяконский рассказывал мне, что Беляев всегда собирал вокруг себя увлеченных людей. Он руководил местным гарнизонным ансамблем и хором, вел всевозможные кружки и занимался с детьми.
У старшего мичмана Беляева остались сыновья: Андрей, Дмитрий и самый старший сын, от первого брака, Кирилл, который приехал в Видяево, чтобы отдать долг памяти отца. Я увидел его на пороге местного ДОФа. Он стоял и, отворачиваясь от проходящих мимо людей, плакал.
— Я только сейчас узнал, каким замечательным человеком был мой отец! — сказал он, когда мы познакомились. — Ко мне подходили совершенно незнакомые люди и рассказывали о папе только самое лучшее. Как мало я о нем знал! Я бы отдал все, только бы увидеть его живым и здоровым!
Не секрет, что в заполярных гарнизонах офицерам и мичманам практически негде отдохнуть в редкие свободные дни. А потому моряки отдых себе организуют сами. Традиционный и наиболее распространенный — это шашлыки в сопках. К ним готовятся загодя по строго разработанному плану. На шашлыки ходят компаниями и целыми экипажами, с женами и детьми. В экипаже “Курска” семейные шашлыки были всегда в особом почете. И неизменным организатором и вдохновителем этого действа был старший мичман Беляев. В какие бы семьи я ни заходил, все обязательно показывали мне фотографии, запечатлевшие их шашлычные празднества. И почти всегда в центре фото оказывался Анатолий Николаевич. Вот он “колдует” над мангалом, вот с гитарой, вот с аккордеоном, а вот даже с портативной клавишной установкой. Мудрый и компанейский, он любил устраивать этим мальчишкам и девчонкам маленькие праздники. Он пел им песни, а они веселились, танцевали и были счастливы. Как знать, может, где-то в глубине души он чувствовал, что скоро этого не будет уже больше никогда...
Незадолго до трагедии Анатолий Беляев вдруг ни с того ни с сего сказал жене:
— Знаешь, как мне не хочется погибать в море!
Тогда супруга сочла это за не совсем удачную шутку. Лишь теперь ей стал понятен пророческий смысл его слов.
* * *
Мы беседуем с офицерами АПРК “Воронеж”. Они рассказывают о своих товарищах и друзьях. Их рассказ порой сумбурен, но искренен и честен.
Командир дивизиона движения капитан 3-го ранга Дмитрий Мурачев запомнился всем принципиальностью, требовательностью и превосходным знанием своего дела. Его дивизион был самым дружным на корабле. Все офицеры как один рвались в море на боевую службу. Не ради денег, ради службы!
Уже позднее рассказ о Диме Мурачеве дополнил мне и его бывший командир капитан 1-го ранга Сергей Ежов: “Дима пришел ко мне в экипаж лейтенантом. Командовал 9-м отсеком. Сам коренной видяевец. Отец его был флагманским химиком на эскадре. Дима был отличный служака и очень болел за дело. По характеру этакий “упертый мужичок”, чего бы ни стоило, но своего добьется. Помню, приняли мы у первого экипажа “Воронеж”, а 9-й отсек запущен донельзя. Так через несколько дней он уже сверкал так, что и узнать невозможно было. Все подчиненные у Димы всегда были заняты делом: что-то изучали, чистили, убирали, да и сам он никогда без дела не сидел”.
Командир первой группы дистанционного управления капитан-лейтенант Денис Пшеничников до перевода на “Курск” служил на “Воронеже”. На “Курск” был откомандирован на боевую службу, да так и остался. По натуре был очень общительным. С удовольствием шефствовал над лейтенантами, был им как нянька. В экипаже его так и звали “господин лейтенантский учитель”.
Командир трюмной группы дивизиона движения капитан-лейтенант Рашит Аряпов являлся одновременно и командиром 6-го отсека. Очень обстоятельный и серьезный человек, он даже к себе проявлял требовательность, доходящую до самокритики. Пять лет проплавал на лодках, и никто не видел, чтобы он, всегда предельно собранный, когда-либо расслабился.
В противоположность ему командир турбинной группы капитан-лейтенант Дима Колесников, командовавший на “Курске” одновременно и своим 7-м турбинным отсеком, наоборот, был веселым и непоседливым человеком. Но специальность свою знал дай Бог каждому! Друзья его звали “Золотой” за рыжий цвет волос. Вокруг Колесникова всегда были люди, всегда стоял смех. Был очень начитан. Почему-то он мечтал сходить обязательно пять автономок, а потом когда-нибудь отдохнуть на Средиземном море и посмотреть на него, что называется, “сверху”.
Летом этого года из училища выпустился младший брат Димы. Разумеется, он попросился туда же, где служил старший. В дивизии получил назначение на “Нижний Новгород”. Братья успели встретиться в Видяево буквально за несколько дней до учения. Встреча была короткой — старший уходил в море. Договорились сесть и обо всем поговорить после его возвращения... А еще у Димы осталась молодая жена, с которой он прожил всего лишь три месяца.
Сергей Саделенко, инженер первой группы дистанционного управления, остался в памяти товарищей как человек доброжелательный и необидчивый. С его лица никогда не сходила улыбка. В свое время он поразил всех сверхбыстрой сдачей на допуск к самостоятельному управлению. Вместо положенных шести месяцев управился всего за каких-то два. Удивительно, но факт: даже на боевой службе, в часы отдыха, он предпочитал просмотру видеофильмов конспектирование инструкций и руководящих документов. С боевой службы привез целую кипу тетрадей.
Что касается командира электротехнического дивизиона капитана 3-го ранга Ильи Щавинского, то едва речь зашла о нем, как все собравшиеся в один голос заявили:
— Илья — это все!
Капитан 3-го ранга Щавинский, как и все в экипаже “Курска”, прекрасно знал свое дело. За это его так и именовали, за глаза, конечно, — “наш суперспец”. Товарищи же звали его ласково Ильюшей. Воспитанник Нахимовского училища, он отличался особым тактом и никогда не позволял себе грубостей. Понятие офицерской чести было для него основополагающим. При этом Илья Щавинский был в жизни чрезвычайно остроумным и веселым человеком, что называется душа любой компании. Он мог часами, не переставая, травить флотские байки, да так, что никто не мог понять, где кончается правда и начинается вымысел. На все случаи жизни у него имелась наготове новая потрясающая история. Где был Щавинский — там всегда были смех и хорошее настроение. А как он рассказывал о себе! Впечатление складывалось такое, что вся жизнь Ильи Щавинского представляла собой сплошную череду самых невероятных приключений. Кроме того, командир электротехнического дивизиона любил поесть, а потому его часто можно было увидеть у камбуза. Там Щавинский сходился в словесном противоборстве с коком-инструктором Анатолием Николаевичем Беляевым, который всегда выносил своему оппоненту добавку, и тогда от их шуток и прибауток, казалось, сотрясался весь корабль. Как и Беляев, Щавинский серьезно увлекался музыкой, прекрасно играл на электрогитаре, сам сочинял песни и исполнял их. Во время автономки они вдвоем с дядей Толей подготовили и дали несколько концертов. Как говорят ребята, по возвращении Илья с самым серьезным видом сообщил всем, что они с Беляевым прибыли с международных гастролей по Средиземноморью... Что ж, если принять во внимание панику на 6-м американском флоте, то следовало признать, что “гастроли” удались на славу!
Кто-то из сидевших рядом офицеров сказал мне напоследок об Илье Щавинском так:
— Если он еще какое-то время был жив, то наверняка до самого конца поддерживал тех, кто был рядом с ним, стремясь вселить в них уверенность и словом, и делом.
На “Воронеже” мы долго разговаривали с его командиром капитаном 1-го ранга Олегом Якубиной. Олег чрезвычайно симпатичный человек, от него так и веет надежностью и спокойствием. Трагедия с “Курском” не обошла стороной и его экипаж, стала его личной трагедией. Немало своих ребят он откомандировал на соседний корабль. Теперь они будут его болью до конца жизни.
— Старший мичман Сергей Чернышов попросился у меня на “Курск” сам. Говорил, пустите, хочу сходить на боевую, хоть концы с концами свести. Пустил. Кстати, у него старший брат, капитан 1-го ранга, в штабе флота. Сергей был первоклассным связистом. На корабле при нем и командир БЧ-4 не требовался. Он умел и знал все досконально. Безумно жалко и Володю Свечкарева. Он тоже с БЧ-4, и тоже старший мичман. Пошел на “Курск” в командировку всего на один выход... Капитан-лейтенант Сергей Кокорин тоже из моего экипажа. Прошел все боевые, в девяносто седьмом ходил с нами на боевую службу под Англию, офицер и специалист исключительно надежный... Что касается боцмана Саши Рузлева, то он был моим любимцем. Я давно знаю его отца. Он всю жизнь проплавал на подводных лодках боцманом. Подошел он ко мне однажды и говорит: “Возьми сына к себе, хороший парень, не пожалеешь!” Я взял и на самом деле ни разу не пожалел. В первый же выход в море Саша на рулях. Лодку держал и чувствовал так, будто сто лет на рулях сидел. Гены боцманские, наверное! И умелец был на все руки, и человек отзывчивый и надежный. Я к нему относился, как к сыну. Мне теперь каждую ночь снится “Курск”. Будто я открываю аварийно-спасательный люк, а там внизу мои ребята: головы, головы, головы... И вижу я своего боцмана. Смотрит он на меня снизу вверх, а в глазах немая мольба о помощи. Просыпаюсь и до утра уже не могу больше заснуть...
* * *
Их, счастливо избежавших гибели, членов экипажа “Курска”, осталось всего несколько человек. Судьба ли смилостивилась над ними, ангелы ли хранители оказались сильнее рока, этого нам знать не дано. Но то, что, благодаря Господа за свое спасение, эти люди все свои оставшиеся годы будут жить с чувством невольной вины за то, что именно на них указал перст Всевышнего, это уж точно.
Капитан 2-го ранга Михаил Казогуб должен был, вернувшись с классов, идти на боевую службу вторым командиром “Курска”, чтобы после планировавшегося вскоре ухода Геннадия Лячина на пенсию принять от него корабль. Опоздание на два дня спасло ему жизнь. Если бы успел на “Курск”, обязательно пошел бы в море. Михаила я увидел в доме офицеров, где он руководил встречей и отправкой родственников погибших. Позже, когда в одной из семей мне показали его на фотографии экипажа, я в первый момент не поверил своим глазам. С фотографии на меня смотрел молодой улыбающийся парень, в ДОФе же я видел почти старика. Горе сильно меняет людей. Спустя несколько дней мы с Михаилом переговорили накоротке.
— С “Курском” из моей жизни ушло все, — говорил он мне, куря сигарету за сигаретой. — Ушел навсегда мой мир, ушли навсегда мои друзья. Теперь я остался совсем один.
Судьба уберегла и старшего мичмана Ивана Андреевича Несена. На “Курске” он служил акустиком, а внештатно исполнял обязанности финансиста. Когда корабль уже отдавал швартовы и матросы убирали трап, Лячин внезапно вызвал его наверх и приказал остаться на берегу, чтобы за время отсутствия корабля в базе получить деньги на экипаж, иначе все могли остаться без получки. Мичман Несен едва успел сбежать с уходящего в вечность корабля. Полученные деньги он раздавал уже вдовам...
Штурманского электрика мичмана Николая Корнилова невольно спасла его мать. Незадолго до этого она попала в автокатастрофу и в тяжелом состоянии была помещена в реанимацию. Николая отпустили к ней на побывку в связи с телеграммой. К счастью, мама осталась жива. Сегодня она, наверное, одна из счастливейших матерей на севере, ибо своими страданиями и муками подарила сыну вторую жизнь. Сколько матерей с “Курска” мечтали бы оказаться на ее месте! Увы, жребий выпал только ей!
Несколько человек: связист мичман Владимир Семагин, старшина 1-й статьи контрактной службы Олег Сухарев и еще два молодых матроса лежали в госпитале с гайморитом.
Старшего боцмана Николая Алексеевича Мизяка спасла его собственная семья. Дело в том, что в это время из отпуска возвращалась его жена с тремя детьми, и Мизяк, чтобы привезти семью, договорился с боцманом с “Воронежа” Александром Рузлевым, что тот заменит его. Командиры “Воронежа” и “Курска” эту замену разрешили. О том, что произошло, он узнал, вернувшись в Видяево.
Теперь каждое утро боцман прибывает в свою казарму. Там, закрывшись, он в одиночестве проводит свой день. Поливает цветы (“Здесь все должно жить!” — говорил он мне), моет палубу, протирает пыль. Он все еще ждет своих и не верит, что их уже нет:
— Я служу на “Курске”, пока не получу в руки приказ о расформировании экипажа!
— Как вы держитесь, не больно ли находиться одному в казарме?
— Нет, я хожу и мысленно с ними со всеми разговариваю, прошу прощения, что жив вот остался. Первые дни пробовал пить, но водка никак не берет, хоть убей. Чем больше пью — тем больше трезвею. И легче не становится. Сейчас бросил. Если бы лодку подняли, я бы сразу смог сказать, что с ней случилось, ведь я ее, родную, всю на ощупь помню.
Боцман опускает голову. Я смотрю поверх его головы. Там стенд с передовиками корабля. Веселые и красивые, они улыбаются мне с фотографий.
— Что будете делать дальше?
— Пока не решил точно! — говорит Николай Алексеевич. — Возможно, пойду на “Воронеж” вместо Саши Рузлева. Жена, правда, кричит, что теперь море на замок, едва ведь трех детей сиротами не оставил, но, я думаю, еще послужим Родине! Если Михаил Юрьевич Козагуб возьмет к себе на “Нижний Новгород”, то пойду к нему. Мы же с ним “куряне” испытанные, а значит, сработаемся.
— Вы уж держитесь! — говорю, пожимая на прощанье руку боцману.
— Да я-то что, — машет он рукой, — вдов да сирот — вот кого жалеть теперь надо!
Уходя, оборачиваюсь. Николай Алексеевич закрывает за мной тяжелую металлическую дверь, словно задраивает кремальеру, отделяющую мир живых от мира мертвых...
Москва — Видяево. 2000 г.