Вошел Гаррис. Он сообщил, что распорядился и сейчас в лагерь выезжает группа надежных людей для наведения там порядка. Эти каторжники еще вспомнят генерала Гарриса!

Гаррис видел сияющие физиономии Стэнхопа и Кея и только собирался расспросить гостей о причине такого хорошего настроения, как вошел капрал Динкер и доложил, что вернулся Векслер, который просит принять его всего на несколько минут. К удивлению Гарриса, Стэнхоп и Кей выказали к Векслеру полнейшее равнодушие и отказались говорить с ним — Динкеру было приказано доложить, что их уже нет в комендатуре.

Когда капрал вышел, Стэнхоп показал Гаррису бумагу, подписанную Векслером. У генерала перехватило дыхание.

— Ловко! — только и смог выговорить он.

— Мы охотились за этими заводами почти двадцать лет, — с гордостью сказал Стэнхоп.

— Награда за труд пришла. Теперь они ваши, — не скрывая зависти, воскликнул военный комендант.

— И ваши, Гаррис!

— Мои?… Вы шутите!

Стэнхоп снисходительно похлопал генерала по плечу.

— Ладно, Джордж, не все же время ругать вас. Мы решили назначить вас наблюдающим за этими заводами.

Гаррис был растроган. Он разволновался еще больше, когда Стэнхоп сообщил, что для начала он получит полпроцента акций и десять тысяч долларов.

— Дальнейшее, — сказал Кей, — зависит от того, как эти заводы будут обеспечены рабочими, энергией, сырьем.

— Словом, — заключил Стэнхоп, — все в ваших руках, дружище.

— Все будет хорошо, можете не сомневаться в этом! — воскликнул Гаррис. — А этот идиот Векслер…

Стэнхоп прервал его. Кстати, о Векслере. Надобность в Векслере уже отпала. Больше того, если он начнет болтать лишнее и слоняться вокруг этих заводов, то ничего хорошего не произойдет.

— Он не будет слоняться вокруг моих заводов, — с угрозой проговорил генерал.

Кей посоветовал военному коменданту побольше разузнать об этом немце. В это смутное время не безгрешны и ангелы. И если бы Векслер вдруг оказался нацистом, военным преступником или чем-нибудь в этом роде…

— У него физиономия гангстера, — заявил Гаррис.

— Вот-вот, — кивнул Кей. — Мы расплатимся честно, но что случится с ним потом — это дело военных.

Гаррис поднял стаканчик виски.

— Вы рассуждаете, как Сократ. Это дело военных!

И он опрокинул стаканчик в рот.

Генерал предложил осмотреть заводы. Стэнхоп и Кей согласились. Все они надели шляпы и пальто и готовились спуститься к машине. Однако поездку пришлось отложить. Капрал Динкер доложил, что военного коменданта спрашивают двое русских — полковник и майор.

Гаррис растерянно оглядел собеседников.

— Впустите их, — сказал Стэнхоп. — Посмотрим, чего они хотят.

Капрал ввел в кабинет посетителей. Вперед шагнул полковник — высокий, широкий в плечах и тонкий в талии, со смуглым лицом, с которым приятно контрастировали светлые глаза и пепельно-серые волосы. «Такой бы мог сниматься в кино и делать большие дела», — подумал Стэнхоп.

Гость представился — полковник Ребров, комендант соседнего участка. Он назвал своего спутника — майор Афонин, помощник военного коменданта.

Русские и американцы познакомились. Касаясь цели своего визита, Ребров указал, что до сегодняшнего дня граница его района проходила в сорока километрах к востоку отсюда, и он с помощником прибыли к соседям решить несколько дел.

Гаррис любезно усадил гостей в кресла. В это время к подъезду комендатуры подкатил виллис. Из него выпрыгнул нарочный и торопливо взбежал по ступеням крыльца.

— Срочный пакет военному коменданту, — сказал нарочный Динкеру. — Приказано вручить немедленно и лично.

Динкер вошел в кабинет. Генерал был увлечен беседой.

— Пакет? — сказал он. — Отдадите после.

— Но нарочный сказал…

— Проваливайте, капрал!

Динкер пожал плечами и вышел.

Комендант продолжал прерванный разговор.

Да, он весьма рад приезду своих русских коллег. По правде говоря, он и сам собирался посетить советскую зону, но все никак не удавалось — дела, дела… Гаррис сокрушенно развел руками. Кстати, что пьют офицеры? Ему хорошо известно, что русские, как и американцы, знают в этом деле толк!

Ребров и Афонин попробовали отказаться, но Гаррис покачал головой и поднял палец:

— Великий Марк Твен советовал никогда; ни при каких обстоятельствах не отказываться от выпивки. Это самое умное, что я когда-либо прочитал в книгах!

И генерал разлил коньяк. Все подняли рюмки.

— За наших славных союзников! — сказал Кей.

Ребров и Афонин наклонили головы и выпили. Русский полковник понравился Стэнхопу — он выглядел скромным и воспитанным человеком, отлично умел держаться. Американец придвинулся к нему поближе, предложил сигару, зажег спичку.

— Знаете, — сказал Стэнхоп, — вы первые офицеры Советов, которых мы видим так близко. И если так выглядит вся ваша армия, то мы можем только гордиться и…

Ребров усмехнулся.

— Это не лучший способ составить себе мнение о Советской Армии.

— Но мы здесь недавно и не имели еще случая… И потом мне нравится этот способ!

— Все-таки я настаиваю на своем, — сказал Ребров. — Тем более что мы должны высказать вам кое-какие неприятные вещи и вряд ли понравимся.

Гаррис беспокойно посмотрел на советского офицера. А тот продолжал:

— Месяц тому назад сюда заглядывали наши разведчики. Они установили, что в районе имеется два концлагеря, в которых содержатся советские граждане… Карту, майор!

Майор Афонин разложил на столе карту.

— Вот они, эти лагери. Один — большой: до пяти тысяч пленных. Вам известно, генерал, что за день до вступления сюда американских войск лагерь был разрушен, а пленные исчезли? Впрочем, пленные не исчезли. Их уничтожили… А ведь было условлено, что этих несчастных будут выручать именно ваши войска!

— Мы не успели, — пробормотал Гаррис.

— Это могло случиться… На войне многое случается. Но вот странно: не пострадал ни один промышленный объект вашего района, хотя известно, что немцы готовили их уничтожение. Они думали, что сюда придет Советская Армия… В этом случае американской армией была проявлена достаточная оперативность.

Стэнхоп встал. Он заявил, что разговор стал походить на следствие, и это ему не нравится. Кстати, вряд ли генерал Гаррис обязан отчитываться в своих действиях перед кем-либо, кроме своего командования.

Ребров пожал плечами и промолчал.

— Теперь о другом лагере, — сказал он после паузы. — Мы были и в нем. Там та же картина, исключая каменный подвал, стоящий в стороне от бараков. Он был цел. На нарах лежали связанные немец и два американских солдата. Они рассказали, что до сегодняшнего утра в подвале содержались пленные — пятеро русских и американец. Часа за четыре до нашего прибытия они связали охрану и бежали.

Гаррис вскочил с места. Куда бежали эти люди? Ребров пожал плечами и сказал, что это его не интересует. Его интересует другое: что это за люди, зачем их держали в лагере и почему им понадобилось бежать? В самом деле, ведь советских граждан, находящихся в немецких лагерях, бывших, конечно, надлежит незамедлительно передавать органам советских Вооруженных Сил. В данном случае это не было сделано. Странная история…

Гаррис сидел и обдумывал ответ. Его выручил Кей. Он зажег сигару, затянулся и, усмехнувшись, заявил, что не видит в этой истории ничего странного. Очевидно, эти люди — чистейшей воды преступники. Это ясно даже младенцу. Пусть советский полковник рассудит сам: немцы уничтожили всех заключенных и пощадили только их!

— Да, да, — подхватил Гаррис, благодарно взглянув на Кея, — конечно же это преступники! О, попадись только они в мои руки!…

То, что произошло в следующую минуту, заставило генерала Джорджа Гарриса вскочить с места, раскрыть от изумления рот и застыть в состоянии полнейшей растерянности.

Распахнулась дверь. В нее влетел насмерть перепуганный капрал Динкер, а за ним — нарочный, дожидавшийся в приемной с пакетом. Затем в кабинет вошли, вернее ворвались, раскрасневшиеся, запыхавшиеся, со сверкавшими от волнения и гнева глазами капитан Пономаренко, капитан Кент, врач Беляев, сержант Джавадов, профессор Буйкис и старшина Островерхий.

Капитан Пономаренко огляделся, сделал несколько шагов вперед и остановился перед советским военным комендантом.

— Разрешите, товарищ полковник? — прерывающимся от усталости и волнения голосом проговорил он.

— Кто вы такой? — сурово спросил его Ребров.

— Командир звена советских бомбардировщиков капитан Александр Пономаренко!… Теперь — пленный… Шестеро пленных, товарищ полковник, бежали из бывшего немецкого, а теперь американского концентрационного лагеря. Мы пришли сюда, чтобы потребовать правды от военного коменданта генерала Гарриса. Пусть он отвечает, если может!… Мы больше недели томились в каменном подвале уже после окончания войны!…

— Так это те самые люди, генерал? — удивленно спросил Ребров.

Генерал Гаррис что-то пробормотал.

В кабинет вбежала Патти. Она кинулась к Кенту, к Пономаренко, смеясь и плача. Воспользовавшись суматохой, капрал Динкер и солдат выскользнули из кабинета.

— Боже мой! — повторяла Патти, обхватив руками голову Кента и вглядываясь в его лицо, — боже мой, что они сделали с вами, Дэвид! — Девушка обернулась к советскому пилоту: — И с вами, капитан… О, на вас кровь! Вы ранены?…

Советский пилот нахмурился.

— Это старая рана, — сказал он.

Капитан Кент прятал за спину левую руку. С нее на пол падали тяжелые темные капли.

— И вы ранены, Дэвид!

Кент улыбнулся — одним ртом: глаза его, ставшие вдруг жестокими, неотрывно сверлили Гарриса.

— Пустяки, Патти, — сказал он, — в нас сегодня стрелял американский солдат. Это, конечно, легкая рана, но она не заживет всю жизнь!

— Я не знала, — взволнованно говорила Патти, — я ничего не знала, Дэвид! Только четверть часа назад мне случайно сказали, что где-то нашли пленных и одного из них зовут Кент! Дэвид, мистер Пономаренко, ведь вы верите Патти?

Здесь радистка оглянулась, увидела Реброва, Афонина. О, теперь она поняла все! Генерал Гаррис пригласил сюда русского полковника, чтобы при всех рассказать ему о подвиге экипажа советского бомбардировщика, отблагодарить от имени американцев!… Девушка вытащила из кармана кителя сложенный лист бумаги и торжественно протянула его полковнику Реброву.

— Возьмите эту газету, сэр, — воскликнула она. — Здесь рассказано о героизме ваших соотечественников!

Ребров быстро пробежал глазами заметку.

— Все так и было? — спросил он Гарриса.

Тот не ответил, занятый своими ногтями, которые он сосредоточенно разглядывал.

— Но там говорится о полковнике Гаррисе, — сказал майор Афонин, также прочитавший заметку.

— Это произошло полгода назад, — пояснила Патти. — Тогда мистер Гаррис был полковником!

— Понимаю… Но какое же преступление совершили эти люди? — Ребров вопросительно посмотрел на американцев.

Патти всплеснула руками:

— Преступление?!

Кент шагнул вперед.

— Нет, друг, — остановил его старшина Островерхий, — теперь я говорить желаю! — Он повернулся к Реброву и, встав смирно, торжественно, вполголоса, со сдержанной силой сказал: — Партией, Родиной своей клянусь, товарищ полковник, — не совершали мы преступлений, с совестью жили. Каждый в лагере настоящим человеком был. Я, старшина Остап Островерхий, за каждого ручательство даю — и вот за этого капитана Кента, американца! Подходящий, скажу, он парень. А этот, — презрительно мотнул он головой в сторону Гарриса, — этот в душу нам наплевать хотел. А не вышло, хоть и грозился он!

— Не вышло! — воскликнул сержант Джавадов. — Война кончилась, товарищ полковник, а мы из одного плена в другой попали! Сколько дней держал нас в подвале этот… союзник!

Гаррис молчал. О, он бы дорого дал, чтобы оказаться сейчас где-нибудь далеко отсюда. Молчали и Стэнхоп с Кеем. Наступившая тяжелая пауза затягивалась все больше, ибо русские терпеливо ждали. С каждой секундой напряжение нарастало. Поэтому Гаррис страшно обрадовался, когда в возникшей тишине скрипнула дверь и просунувший в кабинет голову капрал Динкер робко, но настойчиво заявил, что нарочный с пакетом не может больше ждать.

Пакет!… Пакет был выходом из этого, казалось, безвыходного положения! Сославшись на пакет, можно будет отложить неприятный разговор, а он, Гаррис, тем временем что-нибудь придумает. Гаррис приободрился, поспешно взял пакет и потянулся за ножницами.

Однако он не успел вскрыть пакет. Раздался торжествующий возглас Джавадова. Гаррис поднял голову и увидел входящего в кабинет Векслера и метнувшегося к нему советского сержанта. Немец был чем-то страшно перепуган, попытался удрать, но кавказец настиг его и успел схватить за полу плаща.

— Стой, дорогой, — рычал Джавадов, оттаскивая Векслера подальше от двери. — Стой, говорю! Зачем торопишься? Только пришел и уходишь! Так не бывает между знакомыми!

— Векслер, — прошептал Пономаренко.

— Векслер! — заорал в восторге Кент.

Гаррис, к которому уже успел вернуться его апломб, возмутился самоуправством сержанта.

— Оставьте его, — потребовал генерал. — Это мой человек.

Кент обернулся как ужаленный.

— Ваш человек? — широко открыл глаза он.

— Это фашист! — кричал Джавадов. — Тот самый фашист!

Ребров ничего не понимал. Гаррис тоже.

— Сейчас я объясню вам, — сказал капитан Пономаренко.

Бывший гауптман обладал способностью разбираться в обстановке. Он заметил и гневные лица русских, и растерянные физиономии американцев. И Гюнтер Векслер понял, что его последний шанс — это сыграть на каких-то противоречиях, которые возникли в этой комнате между русскими и американцами.

Немец поднял руку.

— Ладно, — сказал он, — я расскажу все сам!

Стэнхоп тяжело поднялся с кресла и подошел к Векслеру.

— Советую вам молчать, — с угрозой проговорил он.

Но Векслеру было не до Стэнхопа.

— Господин полковник, — сказал он, обращаясь к Реброву, — я заявляю, что…

Стэнхоп обернулся к Гаррису.

— Действуйте же, черт вас побери!

Гаррис встал и заявил, что сам будет вести допрос этого человека.

— Нет, — возразил Ребров, — я хочу его выслушать.

Гаррис потемнел от злости.

— Минуту, полковник, — сказал он. — Хозяин здесь я… Убирайтесь, Векслер!

Кент усмехнулся.

— Ну уж нет! Теперь-то он не улизнет. Этот человек командовал отрядом, который едва не схватил вас, генерал, с Патти, а потом ранил и забрал в плен русских товарищей и меня. Он предлагал нам мерзость и, не добившись своего, приказал расстрелять нас!

Кей мгновенно оценил обстановку.

— Убейте его, Гаррис! — завопил он.

Гаррис понял партнера. Он ринулся к немцу, на ходу вытаскивая пистолет. Ребров и Кент с трудом остановили генерала и отобрали оружие. Гаррис тяжело дышал и клялся, что Векслер все равно не уйдет от него.

— Вы кончили, и я могу продолжать? — спросил бывший гауптман.

— Нет, черт возьми! — воскликнул Гаррис. — Вас отведут в тюрьму и мы поговорим там!… Динкер!

Ребров взглянул на часы и поднял руку.

— Его никуда не отведут… без моего приказания.

Генерал Гаррис окончательно потерял над собой власть. Захлебываясь от ярости и брызжа слюной, он выкрикивал отдельные фразы и слова, смысл которых заключался в том, что здесь американская зона и командует в этой зоне только он, Гаррис, а не кто-нибудь другой, будь это сам дьявол.

— Нет, — сказал полковник Ребров, когда американец немного успокоился. — С шестнадцати часов сегодняшнего дня этот район отходит к советской зоне оккупации Германии… Мы впустили войска союзников в Берлин.

— Бросьте шутки! — вскричал встревоженный Стэнхоп.

— Мы не шутим, — пожал плечами Ребров. — Вот приказ.

— Приказ!… Ха, приказ! Пусть тысячи приказов ваших начальников. Здесь в ходу только американские приказы!

— Резонно, — все так же спокойно проговорил полковник Ребров. — И я знаю: соответствующий приказ вашего командования должен быть и у генерала.

Генерал Гаррис развел руками и заявил, что не имеет подобных приказов. Ребров почувствовал, что американец говорит искренне, и в недоумении пожал плечами.

И тут майор Афонин вспомнил, что американскому коменданту доставлен срочный пакет.

Гаррис вскрыл пакет, прочитал и молча швырнул его на стол. С чувством растерянности прочли содержимое пакета Стэнхоп и Кей.

Ребров сказал:

— Район переходит к нам в шестнадцать часов. Сейчас шестнадцать часов и пять минут.

Кей взглянул на часы.

— Вы ошибаетесь. Сейчас только пятнадцать часов и пять минут — мой хронометр работает точно.

— Сейчас шестнадцать часов и шесть минут, — сказал советский полковник, посмотрев на свои часы. — Вот уже шесть минут, как вы пытаетесь хозяйничать в чужой зоне… Что же касается часов, то документ составлен с учетом московского времени. По нашим часам велась война. По ним сейчас пишутся и приказы союзников. Согласитесь, что это только справедливо!

На улице возник какой-то рокот, гул. С каждой минутой он нарастал. В город в строгом строю, как на параде, вступала колонна танков. За ней двигались грузовики с артиллерией, моторизированная пехота.

Ребров подошел к окну, с минуту постоял возле него, заложив за спину руки. Он обернулся.

— Советская Армия вступила в свой район, — объявил полковник. — Генерал Гаррис, потрудитесь сдать его мне.

За окнами послышался рев моторов тяжелого самолета. Машина с американскими опознавательными знаками пронеслась над домом и взмыла вверх. Стэнхоп и Кей торопливо прошли к окну, проводили самолет взглядом. Улыбнувшись, они пожали друг другу руки.

Вошел советский майор. Подойдя к полковнику Реброву, он что-то тихо доложил ему, повернулся и тотчас же вышел.

Ребров едва заметно улыбнулся и, обратившись к Гаррису, сказал:

— Вы нарушаете порядок, генерал. Ваши люди пытались сейчас вывезти из советской зоны четырех немцев, не имевших на то установленных документов. Их сняли с самолета в последний момент. Конечно, мы беспрепятственно разрешили вылет находившемуся в той же машине майору вашей армии.

Увидев, как вытянулись лица Стэнхопа и Кея, полковник Ребров участливо спросил:

— Вы чем-то огорчены, господа? Быть может, устали? Идите, я не задерживаю вас.

Американцы переглянулись и направились к выходу. У Стэнхопа хватило выдержки остановиться у порога, зажечь сигару и швырнуть спичку в угол. Потом они скрылись за дверью.

Ребров приказал майору Афонину увести Векслера. Тот всполошился, торопливо подошел к коменданту. Он много знает, он должен рассказать русским все об этих американцах!

— Уведите его! — брезгливо сказал полковник Ребров.

— Жаль, — вздохнул капитан Кент, когда за фашистом закрылась дверь. — Так хотелось дать ему в морду. Но у вас получилось лучше, полковник. Именно таким я представлял себе советского полковника. Мне очень хочется сказать вам что-нибудь хорошее…

Ребров улыбнулся. Кент подошел и крепко стиснул руку полковника.

— Я знаю — это рука друга! — воскликнул пилот.

Гаррис поднялся с кресла и, не глядя на присутствующих, сказал, что придет вечером. Тогда он и советский комендант покончат с делами. Он постоял с минуту, шевеля пальцами — как бы собираясь что-то сказать, но ничего не сказал и медленно направился к выходу. Кент, сжав кулаки, глядел ему вслед.

Патти, не перестававшая плакать, разрыдалась с новой силой.

— Стыдно… как мне стыдно, — повторяла она.

Кент и Пономаренко успокаивали девушку.

К ним присоединился и Ребров. Патти постепенно затихла и теперь лишь изредка всхлипывала.

Кент поднял голову и оглядел товарищей.

— Надо прощаться, друзья, — печально сказал он. — Мы много перенесли горя. Но сегодняшний день — для меня самый тяжелый… И Патти сказала правду: нам с ней сейчас очень стыдно… Вы плохо думаете об американцах, полковник?…

— Зачем же, — ответил Ребров. — Мы любим и уважаем народ вашей страны. Вот и сегодня я познакомился с одним хорошим американцем.

— О, спасибо! — воскликнула Патти. Она подошла к Реброву, обняла и поцеловала его. — Спасибо, сэр! И… простите нас за этого Гарриса! Кто бы мог подумать!…

Кент начал обходить товарищей прощаясь. Он и Пономаренко обнялись, с минуту глядели друг другу в глаза, трижды поцеловались.

Советский пилот сказал:

— Вы вели себя мужественно, Дэвид, но неосторожно. И я очень боюсь за вас. Берегитесь, они могут наделать вам гадостей.

— Кент, друг! — воскликнул Джавадов. — Ко мне едем, на Кавказ, в Азербайджан! В моем доме, как брат, будешь жить! А вас, — он обернулся к Патти, — сестрой назовем. Дом дадим, корову, овец дадим! Кент на тракторе пускай работает, вы — в школе, наших детей по-английски учить будете! Едем к нам, дорогие! Какой у нас хлопок, какой виноград!…

Все улыбнулись горячей, взволнованной речи кавказца. Но Кент сказал, что не может принять этого предложения. Нет, его дом за океаном! И у Дэвида Кента там сейчас много важных дел. Там, черт возьми, должны узнать наконец правду! Кент улыбнулся и крепко стиснул руку Джавадова.

Вошли американский офицер и два солдата — в белых шлемах. «Военная полиция», — подумал Кент и спросил:

— В чем дело?

— Капитан Дэвид Кент? — сказал офицер.

— Он самый.

— Вы арестованы. Приказ генерала Гарриса. Пономаренко вздрогнул и шагнул вперед. Ребров мягко взял его под руку.

Солдаты военной полиции стали по бокам арестованного. На минуту Кент побледнел, растерялся. Но вот он снова взял себя в руки, выпрямился, расправил плечи.

— Прощайте, друзья, — сказал он. — Я всегда буду думать о вас. Вспоминайте обо мне и вы… Прощайте, Патти. Я очень люблю вас.