Крановщик и рыжебородый вернулись в пещеру и беседуют с Абстом. Говорит крановщик. Впрочем, сейчас Карцову уже ясно, что подъем из воды грузов и буксировщиков - лишь побочное занятие этого невысокого, торопливого в движениях человека. Главная же его специальность - радио: обитатели грота связаны со своими хозяевами в Германии и, кроме того, имеют контакт с военно-морской базой противника. Там действует их помощник. О нем-то и докладывает сейчас радист, точнее, о донесениях агента, принятых во время последнего радиосеанса. Здесь сведения о большом конвое союзников, который вот-вот проследует мимо базы. Далее - сообщение о выводах специальной комиссии, изучавшей последствия недавней диверсии. Агент утверждает: подорванный крейсер посажен на грунт на мелководье. Срок, необходимый для его восстановления, три месяца. Однако единственный док, способный принять крейсер, тоже выведен из строя. Ремонт займет столько же времени. Итак, полгода на док и корабль, в котором надо заделать большую пробоину и отремонтировать сместившиеся с фундамента главные двигатели…
Абст слушает рассеянно, будто все, что рассказывает радист, ему уже известно. Он сидит на табурете, боком привалившись к стене, словно дремлет.
Радист просит разрешения закурить и приступает ко второй части доклада.
- А приговоренный пытался бежать!
При этом он привычным движением руки оттягивает и без того чрезмерно широкий воротник свитера, дергает головой на длинной шее. Голос у него высокий, ломающийся, словно у подростка. Перед каждой фразой он с шумом втягивает воздух, как это делают, когда болят зубы, затем выпаливает фразу одним дыханием, будто боится, что ему не дадут досказать.
- Что? - Абст выпрямляется. - Я не расслышал. Вы сказали: бежал?
- Пытался, шеф. - Радист щурится, ладонью трет лысину, передергивает плечами. - Прыгнул за борт, когда его вели в гальюн. Это случилось ночью. Попросился на верхнюю палубу: очень, мол, надо в гальюн…
- Да не спеши, - ворчит Глюк. - Медленней говори, Вальтер!
- Разиня часовой и вывел его…
- Он бежал? - спрашивает Абст.
- Какое!… Часовой еще в воздухе прострочил его из автомата. Парень камнем пошел на дно. - Рванув воротник свитера, Вальтер всплескивает ладонями и выкрикивает: - Я думаю, это был немец, шеф. Да, да, немец, и никто больше!
- А как полагает агент?
- Передал сообщение - и баста.
Карцов затаил дыхание, чтобы не пропустить ничего, что еще будет сказано о его побеге. Но Абст меняет тему разговора.
- Что с итальянцами? - спрашивает он. - Вчера вы докладывали: лодка рассчитывает прийти через неделю. Новых данных нет? Вечером в рубке были вы?
- Работала Ришер, шеф. Но я просмотрел ее записи в журнале. Ничего нового.
- Итальянцы… - Абст устремляет глаза на стоящих перед ним людей. - Вы должны знать, я давно охочусь за одним из них. Впервые я увидел этого человека лет пять назад…
- Джорджо Пелла? - перебивает Вальтер.
- Он вам известен?
- Еще бы! - Радист морщит в улыбке круглое желтое лицо. - Отличный пловец, шеф! Я встречался с ним до войны, на матче в Италии.
- Но Пелла не скоростник. Я хотел сказать, он не спортивный пловец.
- Да, да, - визгливо выкрикивает Вальтер, - конечно, не скоростник! Пелла - ныряльщик, шеф. В матче он не участвовал - сидел на трибуне и глядел. Он показал себя позже, когда мы закончили. И как показал! Спортсменов на катерах вывезли в море. Выбрали местечко получше, где вода прозрачна, стали на якорь. И вот Пелла надел ласты, натянул маску и, как был, без респиратора нырнул на сорок метров. Я глаза вытаращил.
Хихикнув, радист зажигает погасшую сигарету. Курит он тоже особенно - держит сигарету у рта большими и указательными пальцами обеих рук, делая подряд несколько коротких, быстрых затяжек, затем складывает губы трубочкой и выпускает длинную струю дыма.
- Мне довелось видеть его в другой обстановке, - задумчиво говорит Абст. - Он погружался с дыхательным аппаратом… Ну-ка, Глюк, как глубоко вы спускались на кислороде?
- Ниже тридцати не ходил, - басит рыжебородый. - Слышал, будто некоторым удается погружаться на сорок метров. Но я не могу. Однажды попробовал, едва не оказался на том свете. Вот Вальтер меня и вытаскивал.
- Ну, так знайте: Пелла нырял на сто пять метров!
- С кислородным прибором?
- На нем был респиратор трехчасового действия. По виду - обычный…
- Брехня! - машет рукой Глюк. - Тот, кто рассказал вам об этом, бессовестный лжец!
- Глюк прав, шеф, - торопливо поддакивает радист. - Ставлю бочку лучшего баварского пива против одной вашей кружки, что вас ввели в заблуждение.
- Но я все видел своими глазами, - улыбается Абст. - И он сказал, что может спуститься еще глубже, метров на полтораста.
- Как ему удалось? - бормочет Глюк.
- Не знаю, хотя и догадываюсь. - Абст задумывается. - Это не всё. Послушайте, что было дальше. Пробыв под водой минут двадцать, он быстро всплыл. Понимаете: всплыл без остановок для декомпрессии!
Глюк стоит, раскрыв рот, растерянно шевеля пальцами.
Радист, дернув плечом, подскакивает к Абсту:
- Как же он мог? Глубина сто метров… Да еще пробыл там двадцать минут. Тяжелый водолаз поднимается с такой глубины очень долго. Несколько часов!
- Пелла всплыл за четверть часа. После подъема он улыбался, сыпал шутками. Потом привязал к своему респиратору динамитный патрон и зашвырнул аппарат далеко в море. Взрыв - и респиратора как не бывало!
- Выходит, все дело в приборе: какой он конструкции, чем начинен? - спрашивает Глюк.
- Полагаю, не только в этом. Но скоро мы всё узнаем. И если будет удача… Словом, наконец-то Пелла у меня в руках!
- Мы-то выжмем из него всё, - ухмыляется рыжебородый. - Не он первый!
- Теперь о Ришер, - говорит Абст. - Она в тяжелом состоянии… Насколько я мог определить, паралич обеих ног. В этих обстоятельствах я вижу единственный выход. Вы, Глюк, принимаете обязанности по контролю над пловцами, превратившись в бдительную няньку.
- Но…
- Вы перебиваете меня. Глюк!
- Простите, шеф.
- Я понимаю всю трудность задачи, - продолжает Абст. - Только опытный врач может справиться с двумя дюжинами существ, в каждом из которых дремлет зверь, готовый вцепиться тебе в глотку.
- Именно так, шеф! В этом вся суть.
- Как видите, я ничего не скрываю. Вы должны знать, какой груз взваливаете себе на плечи. Но думаю, все обойдется. Первые дни я буду неотлучно с вами, обучу контролю за ними, и дело пойдет. Главное - не зевать, быть начеку.
Абст вопросительно глядит на помощника. Тот нервно ходит из угла в угол.
- Ну, - спрашивает Абст, - как вы решили?
- Не могу, шеф. - Глюк не скрывает страха. - Кормить их и понукать - самое легкое. Главное же, вы знаете, не это… Главное, чтобы они не взбесились. Ришер пыталась учить меня, как вы и приказывали. Куда там! Боюсь, шеф. Боюсь оплошать, просчитаться. А вы знаете, чем это пахнет!
- М-да. - Абст морщится, будто у него болит голова. - Значит, отказываетесь? Хорошо, тогда ими займусь я.
- Это не выход. Надо радировать, чтобы прислали замену.
- Конечно, врача мы затребуем. Но придется ждать месяц, если не больше. Месяц я буду в бездействии… Глюк, вы должны согласиться!
- Не настаивайте, шеф. Я заглядываю им в глаза, и душа у меня леденеет. Что угодно, только не это!
- Но даю слово: я не покину вас ни на день.
Глюк угрюмо молчит.
Абст встает.
- Решено, - заключает он. - До прибытия врача мы прекращаем боевую работу.
И он уходит.
Радист, который в продолжение всего этого разговора проявлял живейшие признаки нетерпения, резко оборачивается к товарищу.
- Дурак! - выпаливает он.
- Кто?
- Кто дурак? - переспрашивает радист. - Да это ясней ясного. Разумеется ты, Густав Глюк. Погоди, шеф припомнит тебе!
- И пусть, - мрачно бормочет рыжебородый, - пусть припомнит. Хуже не будет.
- А, чепуха! - Радист извлекает из кармана штанов плоскую металлическую коробку с карамелью, долго перебирает конфетки пальцем. - Дать тебе, Густав?
- Да провались ты с этой гадостью! - негодует Глюк.
Выбрав зеленую конфету, радист ловко кидает ее в рот, прячет коробку в карман.
- Надо беречь себя, - наставительно говорит он. - А то дымишь и дымишь. Я вот чередую: сигарета - конфета… Может, дать мятную?
Рыжий брезгливо сплевывает.
- Ну, как хочешь. Так слушай. Я опять насчет этих… Ты, Густав, будешь не один. Я всегда рядом. Вдвоем мы сила! Случись что, легко перестреляем все стадо. Я, ежели говорить по чести, сейчас о другом тревожусь. - Вальтер переходит на шепот. - Видишь ли, сегодня улучил минуту и послушал эфир. Захотел узнать, что творится в мире…
- Да не тяни!
- Они снова бомбили Гамбург!
- Кто?
- Американцы, кто же еще! - Радист выплевывает конфету. - Триста «крепостей» висели над городом. Там такое творилось!…
Замолчав, он выжидательно глядит на собеседника. Тот не отвечает.
- Вот и на востоке не очень-то все блестяще… - осторожно добавляет Вальтер.
- Ты зачем говоришь мне это? - Рыжий угрюмо сдвигает брови. - Ты чего хочешь?
- Хочу, чтобы согласился.
- Да ты храбрец, как я погляжу. Ну, а вдруг оплошаем и они выйдут из-под контроля? Ну-ка, прикрой гляделки и вообрази: плывешь на глубине, справа - один из них, слева - другой да еще парочка движется следом. И вдруг у них начинается… Ты только представь такое, Вальтер!
- Представляю! - Вцепившись пальцами в воротник свитера, радист порывисто наклоняется к собеседнику. - Представляю все очень хорошо. Но мы с тобой умные парни и «ошибемся» тогда лишь, когда захотим!… Запрем их покрепче и оставим без снадобья. И пусть у них все начинается. Разумеешь? Пловцов придется прикончить. - Радист ухмыляется. - Жаль бедняг, но что поделаешь, если все так случилось?… - Он хватает Глюка за плечи, заглядывает ему в глаза. - И нас с тобой отправят на материк: пловцов нет, нам здесь уже нечего делать! А денег не занимать ни тебе, ни мне. Денег куча! И еще будут. И чистенькие мы: никто ничего не знает. Вот оно как все получится. Поживем, осмотримся, а там будет видно. Война продлится не вечно. Надо и о себе подумать. Шкура-то у человека одна…
Рыжий неподвижно стоит посреди пещеры. Вот он мотнул головой, ссутулился и, выставив кулаки, двинулся на радиста. Тот пятится.
- Ну, ты, - бормочет Вальтер, вертя шеей, - полегче, дурень… Ведь о тебе забочусь!
- Вот что… - Глюк будто очнулся, шумно выдохнул. - Вот что, этого разговора я не слышал.
- А я ничего и не говорил, - поспешно вставляет радист.
- И еще замечу…
- Тихо! - шепчет радист.
В пещеру стремительно входит Абст.
- Глюк, одеваться! - бросает он.
Рыжий вздрагивает.
- Что еще стряслось, шеф?
- На скале - человек.
- Что?…
- Человек на восточном склоне лежит возле самой воды. Я увидел его в перископ.
- Он жив?
- Не знаю.
- С базы? - Радиста осеняет догадка. - Пловец из противодиверсионной службы?
- Вряд ли.
- Понятно, - восклицает радист, всплеснув руками, - понятно, кто он! Наверное, тот самый… Наверное, течение прибило труп приговоренного. Ну, того, что был убит при попытке к бегству! Шеф, на допросе вы сидели рядом. Не опознали?
- Не до него было. - Абст пожимает плечами. - Вот-вот грохнет взрыв, а мне надо еще успеть исправить респиратор. Да и сидел он, закутанный в одеяло, голова забинтована - одни глаза сверкали… Ладно, хватит болтать!
Абст выходит. Глюк и Вальтер движутся следом.
Трое обитателей подземелья втаскивают в пещеру двухметровый серый цилиндр.
- На стол! - командует Абст, направляясь к шкафу с медикаментами.
Помощники укладывают цилиндр на обитом цинком столе. Глюк устало выпрямляется.
- Открывайте! - бросает Абст, роясь в шкафу.
Вальтер и Глюк отщелкивают замки, напоминающие стяжные запоры канистр. Их четыре, расположенных пояском в первой трети цилиндра.
Высоко держа руку со шприцем, Абст возвращается к столу.
Глюк берется за скобу в торце цилиндра, тянет ее к себе. Радист придерживает цилиндр с противоположного конца.
Цилиндр разнимается на две части. В нем - человек, бронзоволицый и темноволосый. Его глаза закрыты. Нос, рот и подбородок спрятаны в овальной воронке, от которой уходит в цилиндр толстый резиновый шланг.
Карцову понятно назначение цилиндра. Это кассета, в которой сюда доставляют людей, не умеющих пользоваться респиратором. Фашисты захватили ее с собой, когда выплывали из грота, на скале втиснули человека в стальной футляр, надвинули крышку…
Радист освобождает человека. Пустая кассета со звоном падает на пол, будто гильза артиллерийского снаряда.
Теперь тот, кого принесли, виден весь: нагой, тощий, с опавшим животом и торчащими ребрами, которые, кажется, вот-вот прорвут обтягивающую их желтую кожу.
Над ним наклоняется Абст. Он делает укол в область сердца, приносит второй шприц и производит инъекцию в руку.
Человек вздрагивает, стонет. Он открывает глаза и силится оторвать голову от стола.
Абст берет его руку, слушает пульс.
- Воды! - приказывает он. - Горячей воды. Соберите всю, какую найдете, слейте в ванну. Скорее!
Глюк и Вальтер спешат к выходу. Но несчастный начинает биться. Он выкатывает глаза, хватает руками воздух, хрипит. Затем следует сильный удар затылком о крышку стола, волна дрожи от груди к ногам - и он недвижим.
Абст пальцем поднимает веко у него на глазу.
- Готов!- бросает он.
Помощники возвращаются.
Радист набожно крестится, что-то шепчет. Подойдя к покойнику, складывает ему на груди руки.
- Быстренько ты отчалил… - бормочет он, разглядывая лежащего. - Кто же ты был: малаец или индус?
- А, один черт! - Глюк раздосадован. - Тащили его, мучились, а он ноги протянул.
- Не богохульствуй, - строго говорит Вальтер. - Придержи язык, а то быть несчастью… Это хорошо, что он умер среди людей.
- Мог бы и пожить.
- У нас дорога ему была одна. - Радист вздыхает, привычно теребит воротник свитера и снова крестится. - Днем раньше, днем позже…
- Тьфу! - негодует Глюк.
Из карманчика на груди он достает круглую белую коробочку. От нее тянется длинный шнурок.
- Взгляни.
Радист берет коробочку, недоуменно вертит в руках.
- Да раскрой же!
Радист развинчивает коробочку. Вываливается свернутая в трубку бумажка. Он разворачивает ее и читает:
- «Рагху Бханги, бакалавр медицины. 708. Рэд-стрит, Лондон». Ну и что? - говорит он, подняв глаза на товарища.
- А то, что бакалавр медицины - это врач. Парень носил эту штуку на шее. Он был врач. Сама судьба прислала его сюда… Надо же: доплыл, чтобы испустить дух у нас на руках!
- Врач… - шепчет Вальтер, начиная понимать.
Он оборачивается к Абсту. Тот стоит у полки, дезинфицируя шприц.
- Шеф, вы рискнули бы довериться черномазому?
- Не знаю. - Абст прячет шприц, оборачивается. - Впрочем, почему бы и нет?
- Чужому, шеф?
- Чужому? - переспрашивает Абст, возвращаясь к столу. - А какая, собственно, разница? Он никогда бы не вышел отсюда.