Просторная площадка возле лагуны. Спиной к воде выстроились пловцы. Все они в серых вязаных брюках. Торсы и головы обнажены. Четверть часа назад Карцов поднял их с постелей, заставил проделать гимнастические упражнения и сейчас готовится выдать каждому специальную пищу. Порции установлены в строгом соответствии с результатами исследований, которым люди подверглись накануне вечером.
- Минуту, Рейнхельт!
Это Абст. Он только что вышел из туннеля и задумчиво глядит на нового врача. В течение нескольких дней Ханс Рейнхельт проходил подробный инструктаж у Ришер. Затем под наблюдением самого Абста он столько же времени практиковался в определении потребной нормы препарата для каждого из пловцов. И вот со вчерашнего дня врачу предоставлена самостоятельность. Пока все идет нормально. Но у Абста нет уверенности, что стоящий перед ним человек до конца осознал ответственность, которую он несет… Разумеется, приняты все меры. Каждый шаг врача под наблюдением. Рейнхельт круглые сутки с пловцами. Он даже спит в одном помещении с порученными ему людьми, и, если случится неладное, первой жертвой будет он сам. И все же…
- Вот что, - говорит Абст, - я решил провести эксперимент. Сейчас вы оставите одного из них без препарата.
- Зачем, шеф?
- А вот увидите. Где наша книга? Дайте ее сюда.
Карцов протягивает ему книгу со списком пловцов.
- Вычеркните кого-нибудь.
- Не могу, шеф, - тихо произносит Карцов, догадавшись о намерении Абста.
- Вычеркивайте. Сами, по своему выбору. Ну!
Карцов вынужден подчиниться и наугад проводит карандашом по списку. У него трясется рука. Он понимает: один из тех, что стоят в строю, в эту секунду обречен на нечто страшное, быть может на гибель.
- Так, - говорит Абст, заглядывая в книгу. - Это был Гейнц. Ну-ка, давайте сумку.
И он отбирает те полтора брикета, которые предназначались пловцу.
Повинуясь приказу, Карцов приступает к раздаче препарата. Пловцы получают брикеты, тут же разрывают упаковку и принимаются за еду.
Опорожнив сумку, он оглядывает людей. Некоторые еще жуют. Те, кто уже справился с едой, едва заметно покачиваются на ногах.
Пловец, по имени Гейнц, никак не реагирует на то, что его обделили. Как и другие, он тупо глядит в пространство неподвижным, пустым взглядом. Это высокий, гармонично сложенный юноша с удивительно четким рисунком мышц. Такую рельефную мускулатуру редко встретишь у пловца. Впрочем, из медицинской карточки Гейнца известно, что когда-то он был не только классным брассистом, но и отличным борцом. Карцев представляет себе его на состязаниях - гордая осанка, сверкающие в спортивном азарте глаза… Где-то остались его родители, любимая девушка. Если бы знали они, во что превратился Гейнц, что его ждет!…
- Готово? - спрашивает Абст.
Карцов молча отходит в сторону.
Абст отдает распоряжение: Глюк поведет людей завтракать, потом - на работу.
- А вы, - говорит он Карцову, - прикажите Гейнцу выйти из строя и следовать за нами.
На железной двери задвинуты два массивных засова. За ней, на полу каменной конуры, похожей на тюремную одиночку, неподвижно сидит человек. По эту сторону двери, у овального глазка,- Абст и Карцов.
Заперев подопытного, Абст увел к себе нового врача и в течение четырех часов снова экзаменовал его. Сейчас они вернулись к камере, где заперт Гейнц.
- Посидим, - говорит Абст, взглянув на часы. - Теперь уже недолго.
Они устраиваются на широком скальном выступе. Карцов с трудом сдерживает волнение. Он весь в ожидании того, что должно произойти в камере. Неужели несчастный погибнет?
И он решает сделать последнюю попытку.
- Шеф, - говорит он, - вы затеяли эксперимент из-за меня? Полагаете, что иначе я не оценю в полной мере ваши предупреждения?
- Да.
- Опасения напрасны. Я все воспринял очень серьезно. Боюсь, вы зря губите ценного бойца. Прошу вас, пока еще не поздно…
- Поздно. - Мельком взглянув на часы, Абст повторяет: - Поздно, Рейнхельт. Это скоро начнется.
- Как угодно, шеф. Я только хотел…
- Вы ничего не должны хотеть! - резко обрывает его Абст. - Вы должны получать приказы и выполнять их как можно лучше!
Карцов молчит. Возражать бессмысленно. Надо держать себя в руках. Чего бы это ни стоило.
Он вспоминает предыдущий разговор с Абстом. «У нас немало героев, готовых умереть за фюрера». Как бы не так! Они, эти «герои», были хороши, когда гигантская военная машина немцев сокрушала слабое сопротивление бельгийцев, поляков, расправлялась с французами. В памяти встает эпизод, обошедший в те дни все газеты: польские драгуны с саблями наголо атакуют немецкие танки… Будешь героем, расстреливая из танков беспомощных конников!
Ну, а советские люди знают цену фашистским воякам, когда их вынуждают драться на равных. Видели гитлеровских «сверхчеловеков» и под Москвой, и под Ростовом, и на Волге: полками, дивизиями брели они в плен, и каждый второй поносил и клял своего фюрера.
Стон из-за двери.
Вздрогнув, Карцов поднимает голову.
Стон повторяется.
По знаку Абста Карцов подходит к двери.
- Откиньте заслонку глазка! - командует Абст.
Карцов смотрит в глазок. Он видит: человек сидит на полу, прислонившись к скале, ноги вытянуты, голова безвольно опущена на грудь.
- Глядите, - требует Абст, - глядите внимательней! И представьте себя рядом. Вы в одной с ним пещере, понимаете? Вы плохо обслужили его, зазевались, проявили небрежность… Ночь. Вы спокойно спите, рядом лежат двадцать четыре таких, как этот. В вашей сумке препарат, который вы забыли дать им. И вот они пробуждаются…
Человек поднял голову, поднес ко лбу руки, закрыл ими лицо. Сидя на полу, он раскачивается. Все сильнее, сильнее. Из-под прижатых ко рту ладоней вырвался стон. Стон громче. Это уже не стон - раскачиваясь, человек исторгает протяжный вой.
Еще мгновение, и он на ногах.
Карцов видит его лицо. Минуту назад оно было неподвижно. Теперь на нем бешенство, ярость. Умалишенный озирается. Вот он увидел дверь, выставил руки, пригнулся. В горле у него клокочет. Поймав его взгляд, Карцов пятится.
В следующий миг тяжелая дверь содрогается от навалившегося на нее тела. В дверь колотят. Каменное подземелье оглашается воплями.
Абст довольно улыбается: эксперимент произвел впечатление. Можно не сомневаться - уж теперь-то новый врач будет аккуратен и бдителен.
Он берет Карцова за руку, ведет по коридору. Крики умалишенного звучат глуше.
Вскоре лишь отдаленный, неясный гул сопровождает их по извилинам скального лабиринта.
- Вам жаль его? - спрашивает Абст. Он вздыхает. - Ничего не поделаешь. Вы же знаете, несчастный был обречен. Месяцем раньше, месяцем позже, но итог был бы один. Жалко беднягу! Однако такова судьба…
Карцов не отвечает. Скорее бы остаться одному, отдышаться, привести в порядок мысли!…
У развилки туннеля он замедляет шаг.
- Я бы хотел заглянуть к Ришер, шеф.
- Кстати, о ней. Итак, ваш диагноз - истерический паралич? Вы уверены, что не ошиблись?
- Нет.
- И никаких сомнений?
- Не понимаю вас, шеф.
- Она более двух недель без движения. Вы докладываете: улучшения не наступило. Однако истерические параличи излечиваются сравнительно быстро…
- Ришер впечатлительная, нервная особа.
- И это тормозит выздоровление?
- Да. Она внушила себе, что никогда не поправится. Я обязательно вылечу ее, но требуется время.
Абст приводит Карцова в свое рабочее помещение. Разговор продолжается там.
- Время, время! - восклицает Абст, усаживаясь за стол и поглаживая попугая. - Его-то как раз и нет у нас с вами, дорогой Рейнхельт. Я бы сам лечил ее, да не могу - занят, очень занят, коллега. А впереди много серьезных дел.
Абст видит, что собеседнику явно не по себе, и по-своему истолковывает его состояние: новый врач напуган, ошеломлен. Что ж, очень хорошо! Но во всем надо знать меру. И Абст решает несколько отвлечь его от мрачных мыслей.
Протянув к попугаю руку, он дважды щелкает пальцами. В ответ птица ловко перевертывается на насесте. Еще щелчки - и новый пируэт попугая.
- Нравится вам мой малыш?… Это подарок, Рейнхельт. Подарок человека, который вырастил и воспитал меня.
Попугай получает порцию корма. Абст некоторое время наблюдает за тем, как он клюет, потом обращается к Карцеву:
- Так вот, Рейнхельт, вы должны знать: скоро сюда доставят новую партию умалишенных. Их необходимо быстро подготовить к работе. Это будет поручено вам. Постарайтесь, чтобы к тому времени Ришер была на ногах.
- Хорошо, шеф, я приложу все усилия.
- Ну, а каковы ваши взаимоотношения? Вы ей понравились?
- Не знаю. Кажется, не очень. Она молчит. Временами плачет. Очень нервная особа.
- Вам задавались вопросы?
- Только относящиеся к лечению. И еще: время от времени у меня просят сигарету.
- Ришер получает норму.
- Вероятно, норму надо увеличить. В ее положении…
- Хорошо.
- Еще просьба, шеф. Мне запрещено разговаривать с ней. Я имею в виду беседы на отвлеченные темы. Это создает дополнительные трудности в лечении. Нельзя недооценивать психотерапию. Вы прекрасно знаете - для такого больного беседы столь же важны, как гимнастика, массажи или витамины. Быть может, снимете свой запрет?
- Ладно, Рейнхельт, разговаривайте с ней. Но подчеркиваю: только на отвлеченные темы, как вы сейчас выразились. Болтайте о музыке, о кино или книгах. Ни слова о политике, о положении в стране или о том, что творится в мире. И тем более о вашей работе здесь. Ведите себя так, будто она посторонний человек.
От рабочего помещения Абста до комнатки Ришер полсотни шагов. Карцов медленно движется по уходящему вниз коридору. Он все еще не оправился от потрясения, вызванного бесчеловечным экспериментом Абста. Люди всегда люди, что бы с ними ни случилось. Больные, а тем более страдающие расстройством психики, должны быть предметом особого внимания и заботы. Это элементарно. Но фашисты - и гуманизм!… Карцов знает о том, что творят гитлеровцы на оккупированной советской земле. Через линию фронта просачиваются сведения о злодеяниях захватчиков на Украине, в Прибалтике, Белоруссии. Беглые пленные рассказывали о городе смерти на западе Польши, в котором расстреливают и травят газами сотни тысяч людей… А недавно прошел слух: в Бресте немецкие химики создали завод, где варят мыло из человечьего жира. Когда об этом узнали на корабле Карцова, кто-то из моряков усомнился: слишком уж невероятно.
Невероятно? У Карцова сжимаются кулаки. Теперь он убедился, на что способны фашисты!
А ведь немецкий народ давал миру настоящих героев. И в шеренге славных не последними были медики. Карцов вспоминает. Берлинский врач Отто Обермайер привил самому себе холеру и отказался от лечения. До последней минуты он диктовал ассистентам все то, что чувствовал, - люди должны были научиться распознавать холеру, чтобы лучше бороться с ней… Медики Вернер и Бенцлер из Мюнхена с этой же целью заразили себя тифом.
Во имя здоровья и счастья человечества врачи должны были экспериментировать, и они ставили опыты на себе: заражались чумой, лихорадкой, проказой, подвергались укусам тарантулов, змей…
Они, эти рыцари и герои, и - Абст! Подумать только, у него такой же диплом врача, он тоже давал клятву беззаветного служения больным и страждущим!
До комнаты Марты Ришер десяток шагов. Карцов заставляет себя мысленно перенестись к этой странной девушке. Кто она? Фашистка вроде Абста, его преданная помощница? Кажется, в этом трудно сомневаться: Ришер делала то, что теперь поручили Карцову. Но ему известно и другое: Ришер вела киносъемку пловца на берегу лагуны, плакала и швыряла в воду брикеты. А потом спрятала в скале свою камеру. Несколько дней назад, находясь на площадке, он улучил момент и запустил руку в тайник - камера все еще там.
Он сопоставляет все это с другими известными ему обстоятельствами: мольбами Ришер отпустить ее в Германию, истерическим припадком и попыткой отравиться, когда Абст ответил отказом.
Тайная киносъемка пловца, плюс съемки торпед и другого секретного оружия, которые она могла производить раньше, и настойчивое стремление уехать отсюда, - нет ли связи между этими фактами? А вдруг она собиралась показывать отснятую пленку кому-нибудь в Германии? Но кому? Уж, во всяком случае, не хозяевам Абста, которые обо всем творящемся здесь, конечно, осведомлены. Кому же тогда? Быть может, представителям оппозиции гитлеровскому режиму? Чепуха! Нет там никакой оппозиции, нет и не может быть. Люди, которые не были согласны с фашизмом, уничтожены или загнаны в лагеря, а те немногие, что уцелели, затаились, забились в щели, не смея высунуть носа. Свирепый нацистский террор ликвидировал все передовое, светлое, чем когда-то гордилась эта страна.
Стоп!… Карцов вздрогнул от пришедшей на ум догадки. Что, если Ришер - разведчица? Для такого предположения есть все основания. Но на кого она работает? На американцев или на англичан? Может быть, она русская?…
Подумать только, здесь у него может найтись союзница!
- Спокойно, - шепчет Карцов, зажигая сигарету. - Спокойно, не торопись. - Он жадно глотает горячий дым. - А вдруг цепь твоих рассуждений только лишь домысел? Тогда неизбежна ошибка, которую уже не поправить. Спокойно, не делать поспешных выводов!…
Перед ним дверь в стене коридора, небольшая, окрашенная в серое, с грубой скобой вместо ручки. Он гасит сигарету и стучит в дверь.
Марта Ришер лежит в постели. У нее такая же, как у всех, раскладная железная койка. Но укрыта больная не коричневым суконным одеялом казенного образца, а красно-белой полосатой периной.
При виде врача она откладывает книгу, которую читала, опускает глаза.
- Добрый день, - говорит Карцов.
Ришер подтягивает перину к подбородку.
Карцов задает вопросы: самочувствие, сон, аппетит? И получает короткие, односложные ответы. При первых посещениях нового врача Ришер держалась иначе, но Карцов строго выполнял указания Абста, и она замкнулась. С тех пор в их взаимоотношениях ничего не изменилось.
Он приступает к работе, пытается вызвать коленные и ахилловы рефлексы. Тщетно. Ноги Ришер безжизненны.
- Теперь массаж, - говорит Карцов.
Он тщательно разминает мышцы ног. Ноги у Ришер стройные, мускулы хорошо развиты.
- Занимались спортом?
Молчание.
- Занимались, - уверенно говорит Карцов. - И я знаю: это был велосипед!
Глаза Ришер полузакрыты. У нее длинные, круто изогнутые ресницы. Карцов упомянул о велосипеде, и ресницы дрогнули.
Он внимательно разглядывает ее: тонкий, прямой нос, полные губы, совсем еще детские, сросшиеся на переносице густые светлые брови… Обыкновенное лицо. И глаза самые обыкновенные - чуточку задумчивые и печальные.
Встретишь такую где-нибудь под Воронежем или на Ставрополье - и не отличишь от тысячи других.
Закончив процедуру, Карцов опускается на табурет, достает сигареты.
- Устал, - признается он. - Разрешите курить?
Ришер кивает.
- Не желаете ли составить компанию?
Девушка берет сигарету. Карцов долго пытается добыть огня, но спички безнадежно плохи. Тогда Ришер протягивает руку к столику у изголовья, нащупывает зажигалку.
- Спасибо. - Карцов прикуривает.
Взгляд Ришер встречается со взглядом Карцова, в котором сегодня доброжелательность, теплота.
- Устал, - повторяет Карцов, улыбаясь. - Отдохну немножко, и начнем гимнастику… Кстати, я тоже увлекался велосипедом.
Он с юмором рассказывает, как однажды на шоссейных гонках сбил неосторожного прохожего.
- И, как вы думаете, кем оказался прохожий? - восклицает он. - Моим соседом по дому, с которым у нас были давнишние нелады. Разумеется, он не поверил, что это случайность…
- Вы всё сочинили, - спокойно говорит Ришер.
- Сочинил, - признается Карцов.
- Зачем?
- О, у меня коварный замысел!
- Хотите развеселить меня?
- Очень хочу. К тому времени, когда за вами придет транспорт, вы должны быть на ногах.
Он хотел приободрить больную, но при упоминании об отъезде девушка начинает плакать.
Карцов встает, чтобы подать воды, и… остается на месте.
В комнату входит Абст.
- Что здесь происходит? - спрашивает он, остановившись у порога.
- Ничего особенного, шеф. Просто я сделал массаж, и вот в ногах фройлейн появились боли. Хороший признак. Разумеется, фройлейн разволновалась…
- Это правда? - говорит Абст, обращаясь к Ришер.
Та наклоняет голову.
- Хорошо. - Абст оборачивается к Карцову. - Закончив с больной, приходите ко мне. Возьмите с собой карточки группы.
- Вы вторично солгали, - говорит Ришер, когда шаги Абста затихли в отдалении.
- Вы тоже!
Они долго молчат.
- Историю с велосипедом я сочинил, - говорит Карцов. - Я никогда им не увлекался. У меня была иная страсть: кинокамера! Люди, умеющие работать с кинокамерой, особенно на фронте или, что еще опаснее, в тылу врага, - это мужественные люди, не так ли?
Ришер молча глядит на него.
Карцов заканчивает массаж.
- Вот вам две сигареты. Помните: вы должны выздороветь. Как можно скорее!
И он уходит.