На следующее утро перебежчик был отконвоирован к начальнику отдела контрразведки дивизии.
Навстречу Хоманну из-за стола поднялся высокий худощавый майор.
— Вы хотите сделать нам заявление? Слушаю вас.
— Это займёт полчаса, быть может, больше. — Хоманн вытащил портсигар, вопросительно взглянул на офицера.
— Можете курить, — разрешил майор.
Хоманн поблагодарил, раскрыл портсигар и пододвинул майору.
— Не курю.
— Я не об этом. — Хоманн коснулся крышки портсигара. — Она клеёная. Два слоя, понимаете? А в середине — первая страничка моего партийного билета. Подпись Эрнста Тельмана.
Майор раскрыл перочинный нож, протянул немцу.
— Нет. — Хоманн покачал головой. — Сам я боюсь это сделать. Клеили каким-то особым составом, намертво. И очень давно — девять лет назад. Лучше, если отошлёте специалистам. Можете даже в Москву.
— Почему в Москву?
— Мне кажется, после того как я сделаю своё заявление, вы отправите туда и меня.
Майор высыпал на стол содержимое портсигара, закрыл его, оглядел мельком и отодвинул в сторону. Хоманн собрал сигареты и аккуратно уложил в карман кителя.
— Ну, я слушаю вас, — сказал майор.
Рассказ Георга Хоманна
Я родом из Гамбурга. Вы, конечно, слышали об этом городе. Он расположен в низовьях Эльбы, в сотне километров от Северного моря. Отец работал в порту — возил грузы на автокаре. Умер, когда мне было лет тринадцать. Мать вторично вышла замуж. С этим я примириться не мог
— отец вечно стоял перед глазами, и было дико, что его место занял другой. Словом, ушёл. Скитался по стране, несколько лет провёл в Руре, кормился временной работой на шахтах — там, как я думал, всегда можно подыскать какое-нибудь занятие. Но потом работы не стало. И снова скитания. Дважды побывал в трудовых лагерях. Отделался дёшево — в общей сложности продержали там не больше года. И вот — вернулся в родные края.
С работой было плохо, но мне повезло — гамбургскому муниципалитету требовался рабочий по очистке канализационных труб. Взялся и тянул лямку до тридцать седьмого года. В том году распространился слух, что в Остбурге (это тоже на Эльбе, но немного выше по течению) нужны рабочие на военный завод. Подался туда. На заводе делал мины, артиллерийские снаряды. К тому времени я уже лет двенадцать был членом компартии. Как уцелел от провала и остался на свободе? По правде говоря, не знаю. Быть может, потому, что не лез вперёд, никогда не выступал. Вероятно, в этом вся суть. Словом, так или иначе, но уцелел. Имел работу, которая прилично оплачивалась, имел комнату, почти не пил. Короче, мог обзавестись семьёй. Но остался холостяком. И сейчас даже рад этому… Так вот, началась война. Вскоре на моё место поставили какого-то поляка из восточных рабочих, а меня мобилизовали. Года полтора провёл во Франции, затем проделал с Роммелем почти весь его африканский поход, едва унёс оттуда ноги. Последние полгода был на Восточном фронте. Дней двадцать назад командир роты похвалил меня перед строем за то, что я предотвратил пожар в продовольственном складе, возле которого нёс службу. Было объявлено, что мне предоставляется отпуск для поездки в тыл.
Возможно, отпуском я бы и не воспользовался — ехать-то, собственно говоря, было не к кому. Но дня за три до этих событий пришло письмо от приятеля. Зовут его Макс Висбах. Мы вместе работали на военном заводе в Остбурге, Макс и по сей день там… Он ко мне неплохо относился — раз даже выручил, когда мастер, которому я чем-то не угодил, настрочил кляузу. О, Макс — сварщик высшей категории, с ним считается даже директор завода!
В письме Макса было только самое обычное: тот здоров, а тот заболел; погода такая-то; на заводе все по-старому. Но, читая, как говорится, между строк, я почувствовал, что Макс чем-то озабочен, встревожен. В конце он писал: «Вот бы удалось тебе вырваться сюда на недельку». И я подумал: быть может, с ним стряслась беда и он нуждается в помощи, совете? Почему бы и не съездить в Остбург?
И вот я в Остбурге. В первую ночь мы с Максом проговорили почти до рассвета — благо назавтра ему предстояло работать во второй смене. На следующий вечер, когда мы поужинали и задымили сигаретами, Макс пододвинулся ко мне и, понизив голос, сказал, что хочет посвятить меня в одно необыкновенное дело.
Вот коротко, что он мне рассказал. Однажды ночью, это было недели за три до того, как я получил отпуск, к нему постучали. Он уже спал. Стук поднял его с постели.
«Кто там?» — спросил он, подойдя к двери.
«Откройте, гестапо».
Макс, как и я, ненавидит нацистов. Правда, он не коммунист, но честен, прям и правдив — словом, настоящий рабочий… Так вот, услышав, что ночные гости-молодчики из гестапо, он притаился за дверью. Что делать? Бежать он не мог: квартира на четвёртом этаже, и у неё лишь один выход — тот, у которого стоят гестаповцы. Дома у Макса ничего предосудительного не было. Поэтому он решил, что лучше всего, не мешкая, отпереть, показав тем самым, что хозяин квартиры не боится ни ареста, ни обыска, ибо совесть у него чиста. Макс так и поступил.
Вошли трое в чёрных мундирах.
«Вы Макс Висбах? — спросил гауптштурмфюрер. — Газосварщик с завода «Ганс Бемер»?»
«Я самый».
«Под водой приходилось работать?»
«Резать?» — в свою очередь спросил Макс, несколько растерянный.
«Резать и варить».
Макс сказал, что проходил службу на флоте и потому знаком с работой под водой.
«Хорошо. — Гестаповец распорядился: — Одевайтесь, и едем».
Через несколько минут Макс и его провожатые уже садились в машину, поджидавшую у подъезда.
Сначала заехали на завод. Гестаповцы прошли к дежурному инженеру, и тот разрешил взять из кладовой два сварочных аппарата и баллоны с газом. Все это погрузили в багажник автомобиля.
«Вперёд», — скомандовал гауптштурмфюрер, садясь рядом с шофёром.
Двое других офицеров уселись сзади, по бокам Макса. Автомобиль тронулся. Гестаповцы подняли толстое матовое стекло, отделявшее кабину пассажиров от водителя, задёрнули занавески на окнах. Макс оказался в передвижной тюрьме. Он понял, что его везут на важный объект, местонахождение которого хотят сохранить в тайне. Макс рассудил также, что убивать его по окончании работы, видимо, не собираются. В противном случае гестаповцы не стали бы предпринимать столько предосторожностей.
Поездка длилась часа два. Вначале машина кружила по улицам Остбурга, потом выехала за его пределы — увеличилась скорость, меньше стало, поворотов. Последние километры автомобиль шёл медленно, то и дело переваливаясь с боку на бок и подскакивая, будто поперёк дороги были положены бревна. Макса осенила догадка: они двигаются по лесной тропе и автомобиль швыряет на вылезших из-под земли корнях старых деревьев. Об этом говорил и приглушённый шум, который стал доноситься откуда-то сверху, — так в ветреную погоду шумит лес…
Наконец машина остановилась. Максу завязали глаза. Поддерживаемый гестаповцами, он вылез. Теперь, когда мотор автомобиля заглох, шум леса слышался отчётливее. Ко всему Макс ощущал ещё и аромат хвои.
Его взяли под руки и повели, а какие-то люди (он ясно слышал топот ног) подбежали к автомобилю и открыли багажник.
Несколько десятков шагов Макс сделал по ровной земле.
«Осторожнее, — сказал один из спутников, — здесь лестница».
Спуск продолжался долго. Когда он закончился, Максу разрешили снять с глаз повязку. Макс стащил её и невольно зажмурился. Он находился в круглой, ярко освещённой комнате со сводчатым потолком. Пол слегка подрагивал под ногами. Откуда-то доносился приглушённый рокот.
Через люк Макс и гестаповцы спустились ещё ниже, теперь уже по узкой винтовой лестнице, и оказались на длинном балконе, огороженном металлическими перилами. Под балконом был большой квадратный провал — шагов сорок в длину и столько же в ширину. В нем бурлила вода. У Макса было ощущение, что вода медленно прибывает.
К Максу и его спутникам подошёл человек в форме генерала СС.
Гауптштурмфюрер доложил, что сварщик с аппаратурой для работы доставлен.
«Этот?» — спросил генерал, кивнув на Макса.
Он взял Макса за плечо, указал вниз.
«Там, под водой, металлическая стена, — сказал генерал. — Сталь, и очень крепкая. Стена ограждает помещение от воды. Но где-то образовалась трещина или пробоина… или ещё черт знает что! Спуститься под воду и ликвидировать повреждение сможете?»
Макс, ошеломлённый тем, что открылось его глазам, пробормотал: «Выходит, воды здесь не должно быть?»
«Не разговаривать! — закричал генерал, находившийся, видимо, в большом нервном напряжении. — Да или нет?»
Макс подумал, что будет уничтожен, если откажется от работы. Он ответил, что должен спуститься и осмотреть повреждение. Генерал что-то сказал стоявшему рядом офицеру. Тот ушёл и вскоре вернулся с несколькими военными, которые несли водолазный костюм, каучуковые шланги, моток верёвки, небольшую помпу для подачи воздуха, а также сварочные аппараты, которые привезли в машине спутники Макса.
Через четверть часа Макс, облачённый в скафандр, погрузился в воду.
Опустившись метра на три, он нащупал дно, сделал несколько шагов против течения — и внезапно провалился ещё глубже. Теперь встречный поток воды казался мощнее. Макс продвигался, напрягая все силы. Наконец он очутился возле стальной стены, о которой говорил генерал СС. Вода отбрасывала его назад, но он все же добрался до стены и ощупью двинулся вдоль неё. Ага, вот она, трещина! Ухватившись за её край и почти лёжа в потоке бившей навстречу воды, Макс изучал повреждение. Оно было серьёзно. Разошлись края двух заваренных встык стальных листов. Длиной трещина была около метра. Напор воды выгибал листы, и они расходились все больше. Нечего было и думать, чтобы наложить заплату на повреждённое место и приварить её: вода так давила, что не удалось бы даже приблизить заплату к трещине. Подумав, Макс пришёл к выводу, что единственный выход — это приварить к обеим сторонам трещины прочные скобы, а уж по ним надвинуть на повреждённое место стальную задвижку. Её можно будет прихватить по краям и затем намертво соединить со стеной.
План ремонта был составлен. Пятясь, Макс стал отступать от стены и вскоре упёрся спиной в выступ. Позади оказался большой ящик из светлого металла. На ящике что-то белело. Макс приблизился и разглядел этикетку. На полоске плотной белой бумаги были заметны буквы — уже расплывавшиеся. Он с трудом разобрал: «Винница, N 12». На этом ящике оказался второй, этикетка которого гласила: «Львов, N 5». Макс сделал несколько шагов в сторону и убедился, что ящиков много. Они были уложены в несколько ярусов.
Вот, оказывается, в чем дело! Макс понял, что находится в одном из тайников, о которых до сих пор ему приходилось лишь слышать. Как утверждали, в таких тайниках руководство НСДАП, гестапо, Абвера и других учреждений нацистов хранит ценности или важные документы. В этом тайнике были ящики с грузом, вывезенным из Советского Союза.
Макс дал сигнал, чтобы его поднимали, и вскоре оказался наверху. С него сняли шлем. Он попросил, чтобы позвали генерала. Тот явился и одобрил предложенный Максом план. Оказалось, что гестаповцы уже подготовили к работе сварочные аппараты, доставили листы и полосы стали.
Макс принялся за дело. Часов через пять все было закончено. И тут, наваривая последний шов, Макс подумал, что у него очень мало шансов остаться в живых: он слишком много знает. Надо было найти средство обезопасить себя.
Поднявшись наверх, он сказал: «Господин генерал, получилось очень удачно, что вызвали именно меня. Смею уверить, в нашем городе такой работы не сделал бы никто другой. Откачайте воду, а через недельку привезите меня сюда ещё разок. Надо будет взглянуть, как ведёт себя пластырь, не следует ли его укрепить».
Так Макс дал понять фашистам, что он, высококвалифицированный сварщик, может пригодиться. По этой ли причине или по какой другой, но его не тронули, доставили в город и отпустили, наказав держать язык за зубами.
Макс подчёркивает: ранним утром, когда он возвращался, солнце было впереди — матовое стекло, разделявшее автомобиль на две части, казалось розовым от пронизывавших его солнечных лучей. Вывод: автомобиль шёл с запада на восток. А к западу от Остбурга — Эльба. Значит, тайное хранилище на её берегу. Теперь прибавьте ко всему и лес: помните, Макс слышал шум деревьев, а затем ощутил и запах хвои?… Так вот, в районе Остбурга хвойный лес лишь в одном месте.
Вот что рассказал мне Макс Висбах. Потом, помолчав, он вдруг спросил:
«Ты коммунист, Георг?»
Этот вопрос не застал меня врасплох. С Висбахом мы близки, всегда были откровенны, он знал о моих взглядах. Единственное, что я скрывал,
— это свою принадлежность к партии. Но он, конечно, догадывался, хотя из деликатности помалкивал. И в тот день я открылся. Я понимал, куда он метит. И не ошибся. Висбах сказал:
«О тайнике должно узнать командование советских войск. Я долго думал, как это сделать. Выход один. Ты, Георг, перейдёшь к русским. Будь я на твоём месте, поступил бы именно так. Клянусь тебе в этом».
Мне нечего было возразить. Макс был прав. И вот — я здесь.