Ночь старик провёл плохо. Он лёг поздно, был сильно утомлён пережитым за день, но никак не мог уснуть. Видимо, перенервничал. Пробило час ночи, два часа, три, а он все ворочался в постели, вздыхал, кашлял, что-то бормотал. Наконец, отчаявшись заснуть, сел в постели, спустил на холодный глиняный пол тонкие ноги с уродливо вспухшими подагрическими коленями, потянулся к выключателю, зажёг свет.

За окном мерно шумело море. Но вот к ровному и привычному голосу Каспия стал примешиваться тихий скользящий шорох. Он все усиливался, нарастал. И вскоре по кровле, по окну, по широким листьям инжирового дерева, росшего у входа в домик, забарабанил крупный дождь. С моря донёсся отдалённый удар — будто пушка выстрелила. Это в прибрежных скалах разбился первый штормовой вал.

Старик прошлёпал босыми ногами к окну, проверил запоры, потом забрался на кровать и, закутавшись в одеяло, просидел так до утра.

Рассвет застал его совсем больным. Он сполз с кровати, зажёг керосинку. Сейчас девочка, дочь соседки, должна принести бутылку молока.

Ага, вот и она: у дома послышались шаги. Старик отпер дверь, взял молоко, перелил в кастрюлю и вернул бутылку.

— А деньги? — сказала девочка.

— Иди, иди, завтра получишь. — Старик запер дверь, нагнулся над керосинкой.

Вскоре молоко было выпито, завтрак, состоявший из сваренного накануне картофеля, съеден.

На душе у старика было неспокойно — задание он выполнил неточно. Радиограмма требовала, чтобы тот, в ушанке, был передан в руки органов государственной безопасности, а не милиции.

Правда, старик предпринял для этого кое-какие меры, но вдруг в милиции, не разобравшись, выпустят арестованного на свободу?…

Он знал: хозяева всегда стремятся проверить сообщения своих агентов. Такую работу случалось выполнять и ему самому. Что, если и на этот раз будет предпринята подобная проверка, да ещё выяснится, что тот, в ушанке, ускользнул!… В этом случае агента могут заподозрить в попытке обмануть шефов. Тогда наступит возмездие. А он знает теперь, каким бывает это возмездие! Нет, нет, действовать в ближайшие же часы, немедленно. Он должен убедиться в том, что все получилось как надо.

Надев сорочку, Седобородый раскрыл гардероб. Там висел синий костюм, в котором он ездил вчера в город. Он подумал и закрыл дверцу — опыт подсказывал, что сейчас следует одеться по-другому.

Через час Седобородый был в городе. Вскоре он оказался на улице, где помещалось отделение милиции, в которое вчера повели задержанного, и с равнодушным видом прошёл мимо. Неподалёку была какая-то лавчонка, далее — парикмахерская. Быть может, зайти туда, потолкаться?… Нет, не стоит. А что это на противоположной стороне? Старик прищурился и прочитал грубо намалёванную вывеску:

ЧАЙХАНА

Он сделал ещё несколько шагов. Ну конечно же, он был как-то раз в этом заведении. Помнится, чайханщик любит поговорить. Пожалуй, то, что нужно…

Старик неторопливо пересёк улицу, толкнул дверь под вывеской, вошёл. Он оказался в комнате с чисто выметенным полом, белоснежными стенами и потолком, с аккуратными занавесочками на окнах. В дальнем углу стояли на скамьях два больших медных самовара. Чуть поодаль — прилавок со стеклянным коробом, в котором в прежние времена хранились, вероятно, печенье, сахар и сласти, а теперь, в трудную военную пору, сиротливо лежала жалкая кучка слипшегося зеленого монпансье.

Под стать чайхане был её заведующий — аккуратный старичок в белом фартуке. Мельком взглянув на посетителя, он нацедил стакан чаю, кинул на блюдечко несколько конфеток. Все было сделано быстро, ловко. Седобородый ещё только занимал место у окна, а чай уже стоял на столике.

— Салам алейкум, — сказал посетитель, кивком поблагодарив за чай.

— Алейкум салам. — Чайханщик с достоинством поклонился, смахнул полотенцем крошки со стола и ушёл к себе в угол.

Старик придвинул стакан и принялся за чай. Сделав несколько глотков, достал из кармана газету и углубился в чтение.

Скоро чай был выпит. Посетитель поднял голову и сделал чайханщику знак принести ещё. Когда тот поставил на стол новый стакан, клиент был поглощён чтением. Он взволнованно цокал, качал головой, явно заинтересованный какой-то заметкой. Чайханщик проследил за пальцем, которым старик водил по газетным строкам, усмехнулся.

— Ну, что скажете? — воскликнул он. — Обокрал квартиру, хозяйку чуть не задушил. Хорошо, поймали негодяя. Война, а он, сын собаки, чем занимается! Расстреливать надо таких.

— Да-а, — протянул старик, — поймали. Сейчас много краж. Вот, шёл по улице, встретил знакомого. Рассказывает: вчера в трамвае бумажник у пассажира вытащили.

— Было такое дело, — сказал чайханщик. — Сам видел.

— Сам видел? — недоверчиво переспросил Седобородый.

Чайханщик приподнял на окне занавеску, кивнул на здание милиции.

— Туда вора привели. Вчера там сидел.

— Сидел? А сейчас?…

— Бежал. — Чайханщик вздохнул, скорбно поджал губы. — Бежал, дорогой, как джейран мчался по улице. Ночью это было. Стреляли.

— Попали?

— Какие тут стрелки, дорогой! Всех порядочных на фронт отправили. Здесь калеки остались. Третий сорт.

Чайханщик хотел сказать ещё что-то, но из-за прилавка вылез мальчик.

— Дядя, — сказал мальчик, — почему ты…

— Убирайся! — с неожиданной резкостью прервал его чайханщик. — Убирайся отсюда, сын шакала и гиены!

— Но, дядя! — Мальчик (ему было лет десять) прижал руки к груди, весь подался вперёд. — Я хочу, чтобы…

— Кому я сказал! — Чайханщик, не на шутку рассерженный, замахнулся полотенцем.

Мальчик смолк и растерянно отошёл в сторону. Заведующий чайханой обернулся к посетителю, улыбнулся:

— Так вот, уважаемый гость, и сбежал этот тип. Сбежал и всех оставил в дураках.

Старика охватила тревога. Она была очень смутной, агент не знал ещё, откуда грозит опасность, но отчётливо её ощущал.

Надо было уходить. Он встал, будто отыскивая что-то в кармане.

— Табак, — сказал он в ответ на вопросительный взгляд чайханщика.

— Забыл дома кисет.

Заведующий чайханой вытащил и раскрыл большую жестяную коробку. В ней желтел табак.

— Пожалуйста, джанум, гвардейский табачок, достал сегодня целую пачку.

— Нет, — качнул головой Седобородый, — курю только махорку. Лёгкий табак нутро не принимает. Эй, сынок, — кликнул он мальчика, — за углом, я видел, махорку продавали, сбегай, а?

И он протянул ребёнку деньги. Тот взял их и выбежал на улицу.

Чайханщик и посетитель поговорили ещё минуты две. Потом Седобородый взглянул на часы, заторопился. Объяснив, что опаздывает, он расплатился и вышел. Стараясь не спешить, старик двинулся в ту же сторону куда побежал мальчик.

Вот и угол. Мальчишка должен быть где-то здесь. Так и есть. Седобородый увидел его возвращающимся без покупки.

— Дядя, — сказал мальчик, — я нигде…

— Ничего, ничего, — ласково сказал Седобородый. — Нет махорки — и ладно, потерплю. Деньги оставь себе — в кино сходишь… Ты, кстати, что-то хотел рассказать там, в чайхане?

— Да.

— Так, говори, говори, милый. — Он погладил ребёнка по голове. — Говори, мой хороший.

— Почему это он так… про милицию? — Мальчик нахмурился, стиснул кулачки. — Поймали же вора!

У Седобородого стало сухо во рту. Он побледнел и вынужден был опереться на плечо ребёнка.

— Не убежал? — прошептал он.

— Что вы, дядя! Один лейтенант ка-ак дал из пистолета!…

— Убил?

— В ногу попал. Ранил. Тут другие прибежали, схватили… А я, понимаете, только услышал…

— Хорошо, хорошо, сынок. — Старик вновь ласково провёл рукой по волосам ребёнка. — Я тороплюсь, дел у меня много. Иди и ты.

И он двинулся по улице, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, — так велик был охвативший его страх.