Наступил вечер. Огни в домике Шталекера были погашены. Фрау Берта стояла у раскрытого окна, придерживая за ошейник собаку, которую незадолго до этого перевели из конуры в дом.

Висевшие над камином старинные часы зашипели, раздалось десять ударов.

— Время, — прошептала, фрау Берта. — О всемогущий господи, помоги моему мужу и его другу в их святом помысле, не оставь своими заботами и милостями!

Прошло ещё несколько минут. Потом за окном, где-то вдали, раздались короткие автомобильные гудки, послышался рокот мотора. Овчарка глухо зарычала.

— Тихо, Дик. — Женщина пригладила шерсть на загривке собаки. — Тихо, нельзя шуметь!

Сигналы услышали и мужчины.

— Скорее, Краузе, — прошептал Шталекер. — Скорее, ему нельзя останавливаться!

Шталекер и Аскер отворили дверь, поспешили к калитке. По обеим сторонам дорожки росли цветы, и сейчас, в ночную пору, от них шёл сильный, пьянящий аромат.

Шум мотора стал слышнее. Аскер, поглядел в сторону, откуда он доносился, увидел смутно вырисовывавшийся в темноте грузовик. Машина приближалась.

Шталекер нагнулся, пошарил в цветах и извлёк передатчик, который заблаговременно перетащил сюда. Затем он отодвинул щеколду калитки.

Когда грузовик поравнялся с домом, шофёр распахнул дверцу. Шталекер и Аскер выбежали на тротуар и на ходу вскочили в кабину. Дверца захлопнулась. Машина увеличила скорость.

Где-то в центральной части города перед автомобилем замаячил патруль. Шофёр грузовика, молодой парень с тёмной повязкой на левом глазу, сказал:

— Если остановят, все мы — рабочие с «Ганса Бемера». Везём песок. Застряли у реки из-за неисправности мотора. Пропуска на всех троих в порядке.

Машина неторопливо проследовала мимо поста. Два солдата и полицейский равнодушным взглядом проводили тяжело осевшую под грузом песка восьмитонку.

Спустя полчаса грузовик оказался на противоположной окраине Остбурга. Домики, окружённые крохотными садиками, стояли здесь далеко друг от друга. Впереди маячила громада железнодорожного моста.

— Подъезжаем, — сказал Шталекер, взявшись за ручку дверцы. — Вон тот дом, среди деревьев, с двумя окнами, закрытыми ставнями. Видите, Краузе?

— Да, — кивнул Аскер.

Грузовик принял вправо, сбавил скорость. Дверца распахнулась. Шталекер и Аскер выпрыгнули из кабины. Автомобиль дал газ и уехал.

— Даже не поблагодарили его, — пробормотал Аскер.

— Бог даст, ещё встретитесь!

Шталекер приблизился к окну, постучал в ставень — дважды и немного погодя третий раз. Из-за ставня раздался ответный удар.

— Идёмте, — сказал Шталекер.

Они миновали парадную дверь, на которой висел тяжёлый замок, обошли дом. В задней стене Аскер увидел вторую дверь, поменьше. Шталекер толкнул её, пропустил Аскера, вошёл сам и затворил дверь, повернув ключ в замке. Щёлкнул выключатель. Стало светло. Из комнаты вышел мужчина, с которым Шталекер встретился несколькими часами раньше.

Секунда, и, вскрикнув, он кинулся к Аскеру. Шталекер был ошеломлён. На его глазах руководитель остбургского подполья Шуберт и незнакомый ему человек тискали друг друга в объятиях, выкрикивали какие-то слова, целовались…

Оскар Шуберт!

Аскер мгновенно вспомнил лето минувшего года, город на северо-западе Силезии. Ценой больших усилий он был заброшен в этот важный район нацистской Германии, чтобы установить местонахождение тщательно законспирированной школы по подготовке агентуры противника, выявить шпионов, обучаемых для действий в тылах советских войск. Трудная задача удалась. И вот он едет в лес, где скрывается группа беглецов из немецкого концентрационного лагеря — Аскер должен предупредить антифашистов о том, что убежище их обнаружено, гестапо и полиция безопасности готовят операцию… Там, в лесу, он впервые встретился с Шубертом. У Аскера оказались весьма важные данные. Их необходимо было немедленно переслать руководителям советской разведки. Но Аскер не имел средств связи. Как быть? Шуберт посоветовал ему перейти линию фронта, а сам с товарищами взялся уничтожить агентурную школу — теперь, располагая новыми материалами, можно было надеяться, что это удастся… Позже Аскер узнал, что Оскар Шуберт сдержал слово. Но было известно и другое — почти все участники операции погибли.

И вот сейчас Шуберт, живой и невредимый, стоит перед Аскером, широко улыбается, щурит свои большие светлые глаза!…

— Да, — говорит он, откидывая назад сильно поседевшие волосы, — там было жарко, я уж думал — не выбраться… Но — жив! Уцелел всем чертям назло, чтобы встретить вас на этом свете!

Шталекер наконец обрёл дар речи, взял руку Аскера, крепко пожал.

— Простите меня, приятель, — сказал он, — теперь верю, что вы — немецкий коммунист!

— Ну, а я могу теперь сказать, что вы ошибаетесь.

Шталекер растерянно посмотрел на Шуберта.

— Возвращайтесь домой, Отто, — сказал Шуберт. — Вам пора, уже ночь…

— Да, Оскар. — Шталекер обернулся к разведчику: — Доброй ночи, товарищ! — Он протянул Аскеру руку, улыбнулся: — А ведь у меня чутьё на хорошего человека!

— И у меня! — Аскер хитро прищурил глаз. — Я тоже не ошибся, не так ли?

Шталекер ушёл.

Шуберт взял Аскера под руку, провёл в соседнюю комнату, усадил на диван.

— Рассказывайте.

— Прежде всего несколько вопросов. В Остбурге действует организация антифашистов?

— Да.

— И во главе её — вы?

— Так решили…

— И давно вы здесь?

— Без малого год. После ликвидации школы из наших только трое уцелели. Мы перебрались в Польшу, пробыли там что-то около месяца. Затем было решено направить меня сюда.

— Понятно. — Аскер помолчал. — Товарищ Шуберт, вам знакомо такое имя: Макс Висбах?

— Сварщик с завода «Ганс Бемер»?

— Он самый. Мне надо установить, что это за человек.

— О нем хорошо отзываются.

— Я бы хотел поближе приглядеться к Висбаху. Да и вообще, можно устроить так, чтобы за ним понаблюдали?

— Полагаю, да.

— Должен сказать, что Висбах сейчас главное для меня.

— Лично хотите им заняться?

— Это было бы лучше всего. Видимо, придётся пожить в вашем городе.

Шуберту было непонятно, почему вдруг советский разведчик интересуется каким-то сварщиком. Но он, сам опытный подпольщик и конспиратор, вопросов не задавал.

— Пожить в городе, — повторил Шуберт. — Тогда придётся где-то работать. Нужна легальность.

— Да. — Аскер встал, прошёлся по комнате. — У меня хорошие документы. Очень хорошие. Не страшна никакая проверка.

— А свидетельство шофёра есть? — вдруг спросил Шуберт. — Ведь вы неплохо водите машину. Помню, как петляли на своём «штеере» там, в лесу.

— Шофёрское удостоверение в порядке. Но прежде хотелось бы изменить внешность.

Шуберт вопросительно поглядел на собеседника.

— Не думайте обо мне слишком плохо, — сказал Аскер. — Никаких накладных бород или повязок на глазу. Просто обрею голову, чуть отпущу усы. И — очки. Обычные. Скажем, со стёклами плюс один, простенькие…

— Это будет.

— Затем костюм. Что-нибудь типичное шофёрское — фуражка с лаковым козырьком, куртка поскромнее, бриджи, высокие башмаки на шнуровке.

— Для этого потребуется время…

— Что ж, подожду. Все равно надо, чтобы отросли усы, — усмехнулся Аскер. — Иначе слишком опасно. Тот, с кем я столкнулся у дома с проходными дворами, хоть мельком, но все же видел меня.

— Есть ещё вдова Герберта Ланге. Вначале у меня мелькнула мысль предупредить её, чтобы помалкивала. Но, подумав, понял, что делать этого нельзя.

— Ни в коем случае! Она в таком состоянии… — Аскер опустил голову. — Бедняга Герберт… Как все нелепо получилось! Представляю, как Лизель убивается. И конечно, считает меня мародёром, вором, словом, самым большим мерзавцем.

— Ничего, будем надеяться, что все обойдётся, — ободряюще сказал Шуберт. — Ведь фотографии вашей они не имеют… А вот со мною посложнее. О, меня знают великолепно! Каждый шпик может заприметить. Поэтому днём не выхожу, в ночное время — лишь в случае крайней необходимости. Как, например, сегодня. А в общем, рискую ничуть не больше любого солдата, который под пулями идёт в атаку… — Он помолчал. — Да, тяжело. Тяжело, но нам не надо другой жизни, пока не кончится война и Германия не вздохнёт свободно. Подумать только, что они сделали с людьми, как искалечили их души! — Шуберт встал, взволнованно заходил по комнате. — Иной раз спрашиваю себя: неужели это тот самый народ, что дал миру Гёте и Эйнштейна, Бетховена и Баха?… Нет, нет! — воскликнул он, видя, что Аскер сделал протестующий жест. — Хотите сказать: это не народ — кучка предателей и прохвостов? Знаю, все знаю. Но почему они взяли верх именно в моей стране!

Он смолк. Молчал и Аскер. Так прошло несколько минут, Шуберт снова сел, нервно постучал пальцем по столу.

— Я знаю: они сгинут. Ни тени сомнения! Но сколько предстоит сделать, чтобы нация снова обрела себя, вновь налилась силой!… Вы понимаете, какую именно силу я имею в виду?

Аскер кивнул, взял его руку.

— То-то же, — Шуберт вдруг широко, по-детски улыбнулся. — Но давайте о вас поговорим… Желаете вы на тот завод, где работает Висбах?

— Это было бы подходяще. Но я не знаю, какие у вас возможности…

— Кое-какие имеются. На заводе работает наш человек.

— Шталекер?

— Есть ещё и другой… Словом, попробуем. Не выйдет — попытаемся на соседний, а там будет видно.

— Оскар, — проговорил Керимов, положив ладонь на руку немца. — Год назад вы рассказывали о своей жене и дочери. Ведь они остались в лагере. И… никаких сведений?

Шуберт не ответил.