Горькое возвращение.*

Медленно, осторожно раздвинув ветви густого куста орешника, худое, землистого цвета лицо подростка выглянуло на поляну. Кругом было изумительно тихо. Как тихо в лесу может быть лишь глубокой зимой, хотя снега ещё практически не было и о том, что наступила зима, напоминал лишь едва слышно падающий пареньку на голову редкий мокрый снежок. Да какая-то незнакомая парню пичужка, надоедливо заверещавшая у него над головой, стоило ему только сунуться в этот куст, так и продолжала орать, беспокоясь то ли за потревоженное находниками гнездо, то ли ещё что.

— Да цыц ты, — раздражённо цыкнул, скосив глаз в ту сторону парень. — Не тронем мы твоё гнездо, сказал же. Чего верещишь, свиристелка.

На удивление, птичка видать поняла сердитую шипящую речь парня, потому как тут же заткнулась, и дальше лишь беспокойно перепархивала с ветки на ветку, внимательно отслеживая перемещение находников сквозь её куст.

Аккуратно пригнув к земле мешающие пройти ветки орешника, парень выбрался из куста и тщательно проследил чтоб ни одна из пригнутых к земле ветвей не была сломана.

Было несколько странно со стороны наблюдать за его непонятными манипуляциями, но всё сразу же, встало на свои места, стоило лишь следом за ним показаться огромной мохнатой туше бурого медведя.

— Осторожно Тиша.

Аккуратно придерживая мешающие проходу ветви, парень отстранился чуть в сторону, давая большому медведю за ним протиснуться сквозь густые, толстые ветви.

Тяжело переваливаясь с боку на бок, следом за пареньком на поляну выбрался большой бурый шатун. Вид медведя был страшен. Исполосованная длинными, кровоточащими шрамами грязная, сбитая в колты густая, когда-то бурая шерсть, была вся покрыта неряшливыми комками тины и болотной грязи.

На спине его горбился огромный, крепко привязанный к телу медведя широкими крепкими кожаными ремнями большой тюк тёмной, грязно-буро-серого цвета материи, на верху которого выделялось маленькое, светлое пятно.

Это был замотанный в какие-то грязные серые тряпки рыжий лис. Такое же, как и у медведя, перепачканное в болотной грязи и тине его неподвижное, привязанное к тюку грязными, разлохмаченными верёвками маленькое тельце не подавало признаков жизни. Тем не менее, оба его товарища, медведь с человеком подростком, не обращали на сей факт никакого внимания, просто принимая как данность что тот был без сознания.

— Где-то здесь, — тихо проговорил паренёк. Тихий, согласный рык медведя был ему ответом.

— Ну и что, что рано, — недовольно проворчал паренёк, сердито покосившись на медведя. — Зато отдохнём немного перед встречей и раны рыжему промоем и ещё раз перевяжем. Там под дубом и копанка должна быть. Наконец-то попьём нормальной, ключевой воды, а не той болотной тухлятины, чем эта горелая деревяшка нас всю дорогу поит.

— Знаю, знаю, — сердито проворчал паренёк, покосившись куда-то в сторону. — Ну не встретилось никакого ключа по пути и что нельзя было из болот выбираться. Но ведь можно же было на короткое время выбраться из болот на сушу и поискать.

— Нельзя, нельзя, — тихо проворчал он, виновато покосившись на сердито что-то рыкнувшего медведя. — И так еле оторвались, а с водой бы нас точно тогда замели.

— Вот, — замер он на миг на краю поляны, настороженно окидывая лесной луг перед собой внимательным, всё замечающим взглядом. Чистый, нетронутый наст перед ним белел девственной белизной. — Пришли. Мы на месте. Вот и дуб. А где-то там под корнями и копанка должна быть.

— Горелая деревяшка идёт первая, — проскрипело что-то сзади них. — Чтобы проверить, нет ли там чего угрожающего всяким неблагодарным человекам.

— Да ладно тебе Сучок, — виновато обернулся назад паренёк. — Что ты сразу в бутылку лезешь?

— Это ты постоянно лезешь во всякие непотребные места, — проскрипело сзади какое-то странное, непонятное существо.

Внешне оно было совершенно несуразно. Невысокого роста, оно всё было какое-то изломанное, чёрно-серое, покрытое чем-то странным, отдалённо напоминающим кору старого, обгорелого, дерева.

— А Леший, настоящий Леший, — ту же поправилось странное существо, — всегда знает, что творится вокруг.

— Особенно, горелый Леший, — коротко хохотнул парёнёк под одобрительный тихий рык медведя.

— Вот и сейчас он знает, что нас окружают вооружённые человеки с теми зверьми, что две недели назад загнали нас в эти болота, — сердит покосилось в его сторону существо.

— Спокойно, — уверенно поднял он руку вверх. — Свои.

— Свои, я сказал! — ойкнул он, резво отпрыгнув в сторону от вонзившегося у его ног короткого арбалетного болта.

— Ты! — завопил он в ужасе, уже не сдерживаясь, когда второй, точно такой же болт со смачным хрустом вонзился в густой дёрн у его ног. — Сказал же, свои!

— Свои дома спят на печи. Зубами к стенке, — суровый мужской голос, из-за спины сбившейся в кучу компании, немного разрядил мгновенно накалившуюся обстановку.

— Колька, опусти зброю! — всё тот же голос из кустов, сурово одёрнул паренька, направившего небольшой, взведённый арбалет в сторону голоса из кустов.

— Опусти кому говорят. Не балуй.

— Ты кто? — холодным, лишённым эмоций голосом спросил паренёк. — Обзовись именем, или спускаю курок.

— Тише, тише, скаженный…

По осторожному шевелению в кустах, сопровождаемому медленным поворотом ложа арбалета в сторону звука, стало понятно, что так и не ответивший человек осторожно выходил из-под выстрела.

— Совсем ты парень какой-то дурной стал, — вдруг с внезапно прорезавшимися мальчишескими нотками в голосе, пожаловался человек за кустом. — Да я это, я, Марфы портомойки с портового конца племяш. Андрюха Зелёный, не узнал, что ли?

— Покажись, яколка.

Всё с теми же спокойными, совсем не угрожающими, но какими-то мёртвыми, обещающими нотками в голосе, паренек чуть шевельнул арбалетом.

Осторожно раздвинув ветки скрывающего фигуру человека куста орешника, следом за странной компанией, на поляну выбрался вооружённый коротким копьём и висящем на боку коротким мечом, человек.

— Ну? — недовольно проворчал он, чуть щурясь на ярком, слепящем на снегу солнце. — Признал?

Молодой, здоровый парень, возрастом лишь чуть более старше, чем стоящий в окружении странных существ паренёк был лишь чутка старше своего собеседника.

— Что ты тут делаешь, Зелень? — не опуская арбалета, смотрящего прямо в живот вылезшего из леса человека.

— Да как ты…, - начал вооружённый копьём парень, но вдруг осёкся, глядя прямо в глаза паренька.

— Я задал вопрос тебе, Зелень, — тихо повторил вопрос паренёк. — Ты на него не ответил. И если ты сейчас ещё раз не ответишь, и не ответишь правильно, то ты здесь и сейчас умрёшь.

— Что ты тут делаешь? — тихим, чётко акцентированным голосом повторил по слогам свой вопрос паренёк.

— Он здесь по моему приказу.

Приятный, мелодичный женский голос мгновенно сломал, казалось физически ощутимо сгустившееся напряжение.

— Баронесса? — негромко спросил паренёк. — Баронесса Изабелла де Вехтор?

Зашуршавшие чуть в стороне кусты осторожно раздвинулись, и на поляну, стряхивая с ветвей налипший снег медленно, настороженно поглядывая на стоящую чуть в отдалении компанию, вышла молодая, красивая женщина.

— Здравствуй Коля, — негромко проговорила она. — Мне передали, что ты просил встречи. Я пришла.

— Тихон, это ты? — не двигаясь с места, тихо спросила она, переведя взгляд на распластавшуюся у ног подростка на снегу большую бурую фигуру, покрытую грязным бурым мехом. — Что с Рыжим?

— Тяжело ранен, — вдруг устало опустился на снег паренёк. Арбалет его ткнулся в землю и со звонким щелчком разрядился, воткнув болт в дернину. — Состояние стабильное. Стабильно тяжёлое, — тихо уточнил он. — Нужны медикаменты и перевязка. Нужен врач. У нас всё кончилось ещё несколько дней назад. Как и продукты, так и вода.

— Если ты не против, то ящеры его осмотрят, — негромко попросила женщина. — Наши, из города.

— Я их знаю? — со скрытым напряжением в голосе спросил паренёк.

— Гур де Дуак, травник из Академии.

— Такого знаю, — устало согласно кивнул головой паренёк. — Пусть подойдёт, посмотрит.

Последние слова, казалось, сломали что-то невидимое. Вдруг, вся листва кустов по периметру тихо зашевелилась, и на открытую всем взорам поляну вышла густая цепь вооружённых большими листовидными копьями ящеров, пополам с вооружёнными обнажёнными мечами людьми.

Возле неподвижного рыжего тела лиса, словно из воздуха нарисовался невысокий, сухонький ящер, чуть выше среднего человеческого роста, явно крайне преклонного возраста, и засуетился, аккуратно снимая со спины медведя рыжее неподвижное тело.

— Осторожно, осторожно сымай, — донеслись негромкие голоса с той стороны. — Кладите на подстилку.

— О! — со слабым, равнодушным восторгом в голосе, негромко воскликнул паренёк. — Какая пышная встреча. Меня, смотрю, весь Ягодный припёрся встречать, пополам с вашей личной охраной, госпожа баронесса.

— Твоя просьба о тайной встрече была столь странна и необычна, что мы решили перестраховаться, — прокомментировала та его заявление. — Как ты и просил. Личная встреча наедине.

— Это — наедине? — с грустной улыбкой на губах, паренёк окинул всю поляну странно напряжённым взглядом.

— Отойдём к дубу, — тихо проговорила Белла, осторожно кладя руку на вздрогнувшее плечо паренька. — Там есть копанка, где можно напиться чистой ключевой воды и рядом есть место, чтобы умыться и привести себя в порядок.

Судя же по виду всей вашей компании, чистой воды вы не видали давно.

Два месяца, — тихим, охрипшим голосом прошептал паренёк. Ровно с того самого дня когда…, - голос паренька дрогнул и напряжение в его голосе усилилось.

— Подожди, — мягко остановила его Белла. — Пойдём к дереву и там поговорим. Одни. Там нам никто не помешает, и ты сможешь сказать мне всё, о чём просил передать через своего дружка, Стёпку Немого.

— Немой, — скупо улыбнулась Белла. — Интересные у тебя дружки, Коля Молчун. Видать по себе подбираешь.

— Немой полностью соответствует своему прозвищу, — скупо улыбнулась она одними губами. — Только и сказал, что ты вернулся, но в город идти боишься, потому как опасаешься за свою жизнь. И будешь встречать меня на поляне за болотом возле Долины. Там где дуб и ключ бьёт из-под корней.

— Хорошо, что я правильно угадала место, — грустно вздохнула она, с жалостью глядя на серое, страшно осунувшееся, с заострившимися чертами худое лицо паренька.

Не обращая внимания на суетящихся возле неподвижного тела лиса людей и ящеров, лишь бросив в ту сторону встревоженный взгляд и дождавшись ответного успокаивающего кивка от врача, баронесса с облегчённым вздохом медленно прошла с пареньком к большому, развесистому дубу на другом краю поляны.

Умывайся, — кивком головы указала она на небольшую, обложенную некрупными валунами копанку, с бьющим со дна ключом.

Смахнув снег, сама она присела на высоко выступающий из земли толстый, покрытый корявой корой корень, по соседству с жадно припавшим к холодной ключевой воде усталым пареньком. И долго, терпеливо ждала, не торопя того, пока паренёк не напьётся и не умоет лицо.

С облегчением откинувшись от холодной ключевой воды, Колька наконец-то с огромным облегчением перевёл дух.

— Нас предали, — вдруг тихо проговорил он. — Заметив, как чуть вздрогнули плечи сидящей рядом с ним молодой женщины, тихим, напряжённым голосом продолжил.

— На месте нас ждала засада. И ждала именно нас.

— Почему ты так решил? — тихо прошелестел едва слышный вопрос.

— Мы слышали ночной разговор меж подгорных, — ещё тише проговорил паренёк. — Уже потом, когда выбирались за кольцо оцепления. Пришлось пробираться прямо сквозь их лагерь и мы много услышали, не предназначенного для чужих ушей.

— Иного пути не было, — виновато пожал он плечами, словно кратковременное ночное пребывание в стане врагов накладывало на него какое-то грязное пятно. — И возле какой-то офицерской палатки мы слышали разговор двух офицеров.

— У подгорных нет офицеров, — напряжённым голосом возразила Белла.

— Теперь есть — жёстко отрезал Колька. — Теперь у них много чего есть. И не только офицеры.

— У них есть даже огнестрельное оружие. Немного и старого. Но оно всё рабочее и в хорошем, ухоженном состоянии.

— Откуда ты знаешь? — нетерпеливо перебила его Белла.

— Из такого оружия перебили весь наш отряд, — тихо проговорил паренёк.

— Огромный пулемёт с толстым стволом. Очень крупного калибра. Никто не ожидал ничего подобного. Пробивал нашу стеклобронь навылет.

— Стеклобронь? — неверяще переспросила Изабелла. — Нашу стеклобронь?

— Облегчённый вариант, как раз для диверсионных вылазок сделанный. Я же говорю, — ещё тише проговорил паренёк. — Это была засада. Хорошо подготовленная засада. И они знали, с кем имеют дело, какой дорогой мы будем возвращаться и с чем, с какой защитой встретятся.

Их оружие пробивало наши брони, — с напряжением в голосе требовательно глядел на неё Колька. — А прикрывавшие пулемётчика ящеры ставили перед ним толстые ростовые щиты. Мы пробовали, потом один такой поднять с Тихоном.

Когда все ушли с болота, мы пытались один такой брошенный ящерами вытащить из болота. Хотели с собой взять, чтоб показать вам. Чтобы не быть голословным. Так едва смогли его чуть приподнять, зацепив за краешек, торчащий из воды. Металл на щите очень толстый был, — виноватым голосом, глухо проговорил паренёк.

Это были толстые кованные металлические щиты. И наши арбалеты их не пробивали. Мы вдруг оказались безоружными против них. А под прикрытием этих щитов подгорные подошли к отряду вплотную и расстреляли всех кто ещё оставался в живых после пулемёта.

Мы с Тишкой спаслись лишь потому, что были далеко сзади, задержались, и нас не заметили. Сучок помог, — тихо поправился он. — Глаза отвёл, вот нас и не заметили. А искали нас потом долго и упорно, до самой ночи. А потом ещё и всё следующее утро не прекращали поиски. Искали именно нас, мы слышали разговоры.

А потом, когда все ушли, мы вернулись и нашли на месте боя раненого Рыжего. Он едва дышал и подгорные его почему-то не добили. Видать, посчитали, что уже мёртв. Но на следующее утро, когда обнаружили пропажу, буквально по листику перевернули всё болото.

И если бы не Сучок, опять отведший им глаза, нас бы здесь не было. Ни меня, ни Рыжего, ни Тихона.

Нас кто-то предал, — паренёк посмотрел прямо в глаза Беллы тяжёлым, недоверчивым взглядом.

Нас ждали и напали лишь после того как мы набрали корня. Я так думаю, чтобы наверняка удостовериться, за чем мы туда пришли.

— Корень? — напряжённым голосом тихо уточнила Белла.

— Частью здесь, но большей частью спрятан в укромном месте, — так же тихо проговорил паренёк. — Здесь, недалеко. На встречу не взяли, опасались. Думали, что если опять придётся бежать, то без него намного легче. Да и Тихон устал. Два месяца считай что без еды и нормальной воды. Болота, лишь мёртвые болота кругом и обильная клюква с брусникой.

— Семян сколько?

— Небольшой мешочек с вызревшими семенами и около полутора тысяч штук корней, завёрнутых в сырой сфагнум и перетянутых ниткой, чтоб не высох по дороге. На всём пути мы регулярно его поливали. Сажать можно и весной, но лучше сейчас, пока землю морозом не прихватило. А семена — хоть сейчас, хоть весной.

Семян набрали откровенно мало, — с неприкрытой горечью проговорил Колька. — Кто-то до нас хорошенько прошёлся по зарослям мыльнянки и собрал всё что вызрело. Это мы насобирали из паданки, которой не заметили, и по углам, по отдельным растеньицам, на что пришлые собиратели не позарились.

Ради всего этого погибло десять отличных парней. И кто-то за это заплатит.

И я должен проследить, чтоб ни один корень не пропал, — хриплым, жёстким голосом проговорил паренёк. — Чтоб каждое семя взошло. За них заплачено кровью. Большой кровью.

— Здесь, рядом с городом сажать нельзя, — тихо, глубоко задумавшись, проговорила Белла. — Слишком много глаз. Да и странно такое наше внимание какой-то мыльнянке.

Внешне она как бы, не слышала, что сказал паренёк, но по брошенному на того короткому, внимательному взгляду стало понятно, что слова его приняты к сведению.

— Хорошо бы и тебя Колька спрятать, чтоб никто посторонний раньше времени не увидел. Да куда вот, сразу не соображу.

— Если только, — задумалась она, внимательно наблюдая за мальчиком. — Если только не на Ягодном спрятать, среди курсантов.

— А эти? — напряжённым голосом тихо проговорил Колька, слабым кивком головы чуть обозначив обращение к заполонившим поляну людям и ящерам.

— Эти не продадут, — тихо и убеждённо проговорила Белла. — Никто из них ни сном, ни духом не знал о готовящейся экспедиции. Даже более того. Ни у кого из них за всё прошедшее время ни с кем из города не было никаких сношений. Ни малейших.

— Как только ты передал со своим дружком с хутора послание, так я сразу и озаботилась подбором людей. Как и нелюдей, — тихо добавила она.

Но чтобы полностью исключить возможную утечку, мы пока что и их изолируем.

Вопрос только куда.

— В Приморье хочу, — вдруг подал голос паренёк. — К Сидору хочу.

Медленно повернувшись к нему, Изабелла очень долго внимательно глядела прямо в смертельно усталые глаза паренька. Тяжело вздохнув, видимо придя к какому-то непростому решению, медленно проговорила:

— Вам, всем четырём: тебе, Тише, Сучку и Рыжику, придётся надолго покинуть дом. Дом, и город. И назад, обратно домой вам можно будет вернуться, только когда мы узнаем, кто вас предал. До того момента жизнь ваша будет в постоянной опасности.

— Ерунда, — слабо улыбнулся паренёк. — Достаточно будет и того, если мы пока поживём на Ягодном.

— Жить вы будете не там, где тебе нравится или удобно, — холодным, строгим голосом отрезала Белла, — а там, где укажут. Где я посчитаю нужным, и где будет безопасно. И вернётесь домой только тогда, когда минет опасность для ваших жизней.

Нагрузки, которым подвергаются курсанты на Ягодном, для тебя пока что слишком велики. Вот годика через два, самое оно будет. А пока надо подождать. Жить же там бездельничая, когда другие кругом заняты — это не дело. Занятия же какого для вас, там я не вижу пока, не придумала, — одними губами добавила она едва слышно.

— Думаю, что даже с Димоном на Правобережье тебе сейчас будет безопасней, чем в городе, — сердито прошептала она.

— О, Господи, — Белла вдруг серьёзно всполошилась. — Даже не думай! — не сдерживая голоса, сердито воскликнула она, глядя на оживившегося паренька.

— Забудь! — отрубила она тихо, едва слышно. — Я сказала, забудь! — ледяным тоном добавила она. — Ты пока не готов для такого похода. И ни на какой правый берег ты сейчас не пойдёшь. Тебе надо отдохнуть, набраться сил.

— Тем более, что совсем неизвестно где сейчас Димон и чем занят.

— Так я мигом узнаю, — вдруг воодушевился паренёк.

— Я не шучу, — едва слышно подпустила Белла угрозы в свой голос. — Сейчас, никакого Правого берега, никакого Приморья.

— Вам всем надо отдохнуть, — совсем тихо проговорила Белла, уже с откровенной жалостью глядя на усталого, осунувшегося паренька.

А нам — найти того, кто вас выдал. А это задачка посложней будет, чем даже новая экспедиция в пустынные земли Амазонии.

И тебе надо хотя бы отъесться, — жалостливо посмотрела она на страшно отощавшего паренька.

Умывайся ещё раз и пошли, — кивком головы поторопила она паренька. — Ящеры кончили возиться с Рыжиком и нам пора. Корень заберём сейчас, по дороге. Чтоб с ним чего непотребного не случилось.

А вы поживёте пока у своих знакомых на хуторе.

Поднявшись с корня дерева, на котором сидела, ожидая пока напьётся и умоется паренёк, она тихо проговорила:

— Мы проверили. Место там надёжное. Неделю пересидите, а потом посмотрим. Может к тому времени, и острота вопроса отпадёт, и тебе не будет нужды скрываться.

Охранять вас будет эта группа, что встречала. Никто другой видать пока тебя не должен.

В Молчуне ты уверен? — вдруг совсем тихо спросила Белла. Дождавшись молчаливого кивка, облегчённо вздохнула. — Хорошо, что есть хоть кто-то, кому можно доверять.

Сорока. Или: Девичьи слёзы — что вода, сколько ни лей — не кончаются…*

Зареванное, всё в грязных некрасивых потёках слёз, лицо Дарьи Докучаевой было малосимпатичным, если не сказать откровенней — некрасивым. Но в отличие от всех прошлых раз сейчас она чувствовала, что её слёзы не производят на присутствующих былого эффекта. Сейчас со стороны сидящей за столом её кумира, баронессы Изабеллы де Вехтор веяло ледяной стужей.

Дарья буквально физически ощущала идущий с той стороны холод и… презрение. Дарья не верила своим ощущениям. Они отказывалась им верить, но ничего не могла поделать с собой. Её ранимая, юная душа, тонко чувствующая все малейшие оттенки истинного отношения к себе, буквально кричала о том, что бывшее ранее хорошим, добрым, любящим отношение к ней за последние дни резко изменилось. И не хотелось даже думать в какую сторону. А чувства её никогда ещё не обманывали.

Даша не верила и не понимала, что происходит.

— Дарья, — холодный голос баронессы Изабеллы де Вехтор нарушил молчание.

Глядя на сидящую в кресле у камина молодую, красивую женщину, в данный момент более похожую на Снежную Королеву, как её описывали в сказках, никак нельзя было предположить, что когда-то она улыбалась. Даже, что ЭТА холодная, властная женщина могла просто улыбнуться.

Брови женщины были сурово сведены к переносице и на Дашу, прямо в самую глубину её души смотрели два пронзительных, голубых ледяных глаза.

— Дарья, — донёсся до испуганного сознания девочки холодный голос. — Ещё раз повторяю вопрос. Кому, кроме своих подружек ты регулярно рассказывала о том, что происходит у нас дома? Кому ты ещё хвасталась, что твой дружок Колька, непутёвый, по твоему выражению, мальчишка, пойдёт на земли подгорных ящеров добывать корень мыльнянки с помощью которого ты сделаешь такие восхитительные, дорогущие ткани и бинты для продажи ящерам?

— Кто ещё мог слышать твою похвальбу?

Тихие девичьи слёзы были ответом на заданный вопрос. Сознание девочки схлопнулось, и она лишь плакала, не отвечая ничего на ясный конкретный вопрос.

— Вижу, добром ты ничего не понимаешь, — донёсся до Даши холодный голос. — Тогда тебя будут пороть, пока ты не скажешь, кому ещё, кроме вдовы рыбака Бухарева, у которых вы с девочками собирались на свои девичьи посиделки, ты хвасталась, как много ты знаешь и какая ты важная личность.

— Никому, — испуганной мышкой пискнула в ответ Даша.

Испуганно втянутая в плечи голова, совсем не красила девочку, но ещё более нахмурившиеся брови баронессы окончательно ввергли девочку в ступор.

— Врёшь, — тихо проговорила баронесса. — Тебе ясно и недвусмысленно было однажды сказано, когда тебя брали на работу в землянку. "Никогда, ни под каким видом, ни малейшей крупицы сведений не должно выйти за стены этого помещения".

Прервавшись, Изабелла обвела стены гостиной тяжёлым, мрачным взглядом, словно спрашивая у них прощения за то, что она сама не проследила за исполнением своих же распоряжений.

— Ты сказала, что всё понимаешь, и что никто и никогда из твоих уст и под страшной пыткой ничего не вызнает. А теперь оказывается, что всё, что ты слышала в гостиной, на кухне, в мастерских, в лаборатории профессора — тут же становилось достоянием любопытной бездетной кумушки Марфы Бухаревой, любезно предоставившей свой дом под места встречи соседской молодёжи, на язычок ты была несдержанна. И, как сказали соседи, весьма гордившейся этим. Да и соседки были довольны, что у их детей есть приличное место встречи. Что детишки собираются у вдовы дома и всегда под присмотром.

— Почему ты хвасталась перед своими подругами тем, что происходит у нас дома, и всегда вываливала всё этой вдове? Чем тебя она опоила? Кто тебя за язык тянул?

— Я ничего не говорила, — слабо пискнула девчушка.

— Врёшь, — отрезал холодный голос. — Твои же подруги показали, что не раз и не два заставали тебя о чём-то шепчущимся с вдовой. Да и перед ними ты не стеснялась.

— О чём вы ещё говорили?

— Она просто такая взрослая и так внимательно слушала, — вдруг тихо проговорила Даша. — А она была старая подруга ещё моей матери. Ещё мой отец когда-то к ней сватался, до того, как она вышла замуж за своего рыбака. Да и потом между ними что-то такое было. Я знаю, я видела по их глазам, когда они встречались.

— Она была мне вроде второй матери, — едва слышно прошептала Даша. — Она не могла предать.

— Вы можете спросить её сами, — вдруг решительно подняла, опущенную было голову Даша. Она подтвердит! Она скажет правду! Она не могла никому сказать ничего из тех секретов, что я ей говорила. Она мне как мать!

— Нет, — ледяным тоном отрезала Белла. — Вдова рыбака Митрофана Бухарева Марфа Бухарева уже ничего никому не скажет. Её тело сегодня утром было найдено плавающим в грязной воде портового залива в районе заброшенных портовых складов. Со слов стражи, вдовица немного перебрала спиртного, а потом оступилась нечаянно с пирса и упала в воду.

А потом также нечаянно несколько раз сильно ударилась виском о сваю. Не говоря уж про то, что приличной женщине, вдове уважаемого всеми рыбака, приличного соседа, нечего было делать поздно ночью в том районе.

Удивительно вовремя она упала в воду и очень удачно захлебнулась, — мрачно пошутила Белла. — Сразу, как только ты ей рассказала, что у нас дома появился раненый Рыжик. И такая вся из себя приличная вдова тут же поспешила посетить один весьма любопытный трактир в порту. Опять же — не место пребывания приличной женщине. И там встречалась с неустановленным лицом…

Ещё более удивительно, — нехорошо как-то, многообещающе улыбнулась Изабелла, — что установить, с кем встречалась там наша вдова, нам так и не удалось. Его никто не знает, мало, кто видел, и куда он делся сразу после встречи — установить, также не удалось.

Ещё одна странность. Вдова, сразу после той тайной встречи, вдруг сразу падает в воду. И там захлёбывается. А соглядатай, пошедший следом за тем таинственным незнакомцем, той же ночью исчезает. Бесследно. И боюсь, что тело его мы уже так никогда и не найдём.

На твоей совести Даша, жизни десятерых парней, пошедших в поход за корнем мыльнянки, и никак не предполагавших что твой длинный язык приведёт их к смерти. И на твоей совести жизни вдовы и нашего соглядатая, хорошего парня с Ягодного. Ещё два человека.

Дюжина живых душ. По твоей вине раньше времени простившихся с жизнью.

— Я не виновата, — широко раскрытыми от ужаса глазами, часто-часто замотала головой Даша. — Это не я. Я ничего такого сделать не могла. Это ошибка.

— Может быть это и ошибка, — вдруг ставшим тихим и усталым голосом проговорила Изабелла. — Но это твоя ошибка и за неё придётся заплатить тебе.

Для начала тебя выпорют на козлах в сенном сарае. Так, что ты неделю сидеть не сможешь. А сразу после этого тебя под охраной отправят исправлять свои ошибки в сотню к Илоне Бережной. К твоим любимым амазонкам на озёра. Там ты поближе познакомишься с тем чем ты так восторгаешься и если выживешь в стычках с подгорными людоедами, она тебя научит, что слова старших надо выполнять так, как они тебе это сказали. И не вносить в них собственные домыслы. Думала, не думала, подумала, предполагала, тебе что-то показалось… и прочее.

Не хочешь думать головой! Не можешь! Научим думать через поротую задницу, — ледяным тоном отрезала она. — А теперь пошла вон, мерзавка, — буквально вышвырнула она бедную девочку из комнаты. — И чтоб я тебя рядом с собой не видела.

После того как два здоровых ящера, на фоне которых маленькая фигурка несчастной девочки выглядела ещё более жалкой, вытащили безвольно передвигавшее ногами тело девочки из землянки, и за ними захлопнулась входная дверь, в гостиной ещё долго стояло тягучее, тягостное молчание.

— Что вы молчите профессор, — первой нарушила молчание Белла. — Скажите, что я слишком сурова с маленькой девочкой? Что надо было её пожалеть, простить. Что я не права.

— Нет, — тихо откликнулся профессор. — Я думаю, почему вы обошлись с ней так мягко. Выпороть на конюшне. Всего навсего…, - профессор замолчал, что-то молча обдумывая.

— В сенном сарае, — мягко поправила его Белла. — А почему так мягко, так потому что не уверена, что Марфа виновна в том, в чём все её подозревают.

Слишком уж это бросается в глаза, — медленно и задумчиво проговорила она. — Слишком всё на виду. Вот я и думаю. Такая великолепная организация по разгрому нашей тайной экспедиции и такое бездарное завершение.

А всё ли так просто? Может нас увели на ложный след?

А ведь мы, профессор, — подняла она на него внимательный взгляд, — так и не может точно утверждать, что сведения от нас на сторону шли черед Марфу. Дарья так перепугана, что добиться от неё сейчас чего-либо внятного просто невозможно. А подружки её из швейной мастерской обмолвились мимоходом, что та им хвасталась, какие она ткани будет делать на собственной фабричке, когда Колька корешки принесёт. И даже сроки точные называла.

Так что, Марфа могла и не одна такая быть. И даже наверняка.

Дарья — просто молоденькая, глупенькая девочка, невоздержанная на язычок. Надеюсь, Илона научит её держать его за зубами, — тихо, со скрытой угрозой проговорила Белла. — Иначе, я возьмусь уже за саму Илону.

Да и одна ли балаболка Дарья трепала языком? Ведь есть же ещё и охрана, которая точно могла что-то где-то и услышать, и казачёк, Игорёк Белов, которого взяли на место Васятки. Есть кормилица. Есть масса другого чужого народа, который часто бывает у нас дома и мог бы слышать не касающиеся их разговоры. А мы сами никогда серьёзно не относились к собственным тайнам.

Вспомните хотя бы все наши последние встречи. Масса чужого народа. Все говорят, перебивая друг друга, и голоса никто не сдерживает.

И распахнутые настежь от духоты в запертом помещении окна, — вдруг тихо проговорила Белла, глядя куда-то во двор. — Так небрежно, как мы сами относимся к сохранению собственных тайн, могут относиться только враги сами к себе.

Поэтому, — Белла встала со своего кресла возле камина и решительно подошла к распахнутому, настежь окну во двор. — Вот так, — со стуком сердито захлопнула она рамы, отрезая холодный воздух и все звуки со двора. — Давайте сами прекратим собственную безалаберность. А потом и с других спрашивать будем.

— А Даша? — вопросительно поднял брови профессор.

— Даша получила за дело, — жёстко отрезала Изабелла. — Сказано из дома ничего, значит — ничего. Даже тому, кто заменил тебе родную мать. И пока она это не поймёт сама, без напоминания, толку с неё не будет.

Ещё один хмурый вечер.*

То, что беды не ходят на особицу, баронесса Изабелла де Вехтор знала всегда. Как пойдёт чёрная полоса, так только держись. Поэтому рассказанная Молчуном история о том, как на сущем пустяке подловили поречное дворянство и заставили воевать за чужие интересы, проливая свою кровь, и где у них не было ни малейшего шанса выжить, заставило Беллу серьёзно задуматься о людях, среди которых она жила последние два года.

Всё вокруг представлялось ей теперь не таким простым, как совсем недавно.

— "Наверное, Советник бы порадовался такому моему "открытию". Сказал бы, что взрослею", — мрачно думала она, слушая короткий, но оттого не менее зловещий рассказ Кольки Молчуна.

По просьбе дружка своего Стёпки, по прозвищу Немой, какого-то там…юродного племянника городского Головы Сильвестр Андреича, Колька поведал ей то, что дружок его случайно подслушал из-за неплотно прикрытой двери в тереме Головы. Сам Немой прийти не решился, побоявшись привлечь к себе нежелательное внимание своего дядьки, но дружку своему Кольке наказал передать весь подслушанный им разговор весьма обстоятельно, чуть ли не в интонациях.

У Кольки же оказался практически абсолютный музыкальный слух, и, слушая паренька, Белла буквально в лицах представляла себе весь произошедший разговор. Оттого её, наверное, и пробила холодная, злая дрожь от чудовищности всего того что она услышала.

Вот и погода сегодня как по заказу подгадала, такая же дрянная. Небо обложили низкие снеговые тучи, и на головы жителей города с самого утра сыпался противный мокрый снег, впрочем, тут же быстро таявший и стоявший по всему двору широкими, мелкими лужами.

Тогда, после рассказа она долго не могла прийти в себя, целый день думая, что делать. И сегодня с утра она с казачком передала Маше с Корнеем просьбу обязательно подойти к ней вечером, и попросила не уходить никуда по своим делам профессора. Надо было решить, что делать с теми сведениями, что она получила от паренька, и как им следовало дальше реагировать на вновь открывшиеся обстоятельства. Оставлять всё в том виде как оно сейчас есть, нельзя было ни в коем разе.

Впрочем, по крайней мере, одно было понятно уже сейчас. Надо было срочно попытаться вернуть Сидора домой, потому как, без его личного присутствия надеяться, что-либо изменить, можно было и не мечтать. Упёртость поречного дворянства в достижении поставленной цели, Белла знала как никто. Сама совсем недавно была такая.

Поэтому, сразу же после рассказа Молчуна, он озаботилась немедленным написанием Сидору письма, в котором, она, по крайней мере, она так надеялась, привела достаточные веские основания необходимости досрочного прекращения начатой мужем операции со станками и его немедленного возвращения домой.

— "Знать бы ещё послушается ли", — тяжело вздохнула Белла.

Упёртость уже собственного мужа в некоторых вопросах, в которых тот считал, что прав он, была под стать упёртости пореченской шляхты. И о том она тоже знала не по наслышке. Было дело, имела неприятную возможность убедиться.

— Заходи, Маш, — кивнула она рукой входящей в комнату подруге.

Корнею, привет, — поприветствовала она входящего следом её мужа.

Поспешно встав, она быстро прошла на кухню, взять со стола заготовленное заранее угощенье.

— Как Дашку отправили к амазонкам на исправление, приходится теперь самой всё делать, — со вздохом пожаловалась она. — Но ничего не поделаешь. Дело у нас такое, что лишних ушей быть не должно.

Расставив на столе гостевые чашки, она водрузила на стол небольшой, пыхтящий дымком серебряный самовар с украшающим его сверху прозрачным стеклянным заварным чайничком и с довольным видом уселась на своё любимое место во главе стола.

— Ну-с, — радостно потёрла на ручки, предвкушающе глядя на высокую горку высящихся на краю стола своих любимых пирожков с капустой, только недавно принесённых из соседней пекарни Брахуна. — Посмотрим, чем нас кормит наш дорогой сосед.

Устраивайтесь, профессор, — кивком пригласила она вошедшего в комнату профессора.

Ну-с, кто будет говорить первым? Надеюсь, с подробным изложением разговора Старосты с Головой, переданным нам Молчуном, вы ознакомились в моём письме. Жду ваших мыслей.

Переглянувшись между собой, собравшаяся за столом троица, смущённо молчала.

— Поскольку данная тематика ближе всё-таки ко мне, то и говорить, пожалуй, буду я, — первым нарушил молчание Корней.

— Итак, — начал он. — Любая попытка проведения какой-либо спасательной операции по вытаскиванию молодых дураков из того дерьма куда они по собственной дурости вляпались, обречена на гарантированный провал. Ни от кого помощи они не примут.

Даже само слово помощь использовать категорически никому не советовал бы. Гонор. Взятие Сатино-Татарского на данный момент является приоритетным делом славного поречного рыцарства. И только!

Второй момент. Информация, переданная ещё весной нашими имперскими ящерами о том, что на границе с людскими землями выращена новая генерация, новый подвид ящера, в корне отличный от старого, тупого людоеда, полностью подтвердилась. Так грамотно действовать, как действуют засевшие в Сатино-Татарском нынешние ящеры, старый подвид людоедов не смог бы никогда. Ему бы такое даже в голову не пришло.

Эти же что делают. Уступили рыцарям два разрушенных, ни на что толком не годных укрепления в предполье, воодушевили тем самым молодых сопляков, и теперь сидят за крепкими, высокими стенами Сатино, методично выбивая самых активных при чуть ли не ежедневных бездарно организованных штурмах. А те дураки, как и не видят, что ящер с ними играется.

Они воодушевились лёгкими победами по захвату второстепенных укреплений и теперь, пока не возьмут штурмом основного поселения, не отступятся.

Я эту шляхетскую породу знаю, — мрачно вздохнул Корней. — Обратно они уже не пойдут, отступить им гонор теперь не даст. А это значит…, - Корней замолчал, грустно глядя на Изабеллу.

— Они все смертники, — тихо проговорил Корней, глядя прямо в глаза Изабеллы. — И мы ничем им не поможем, если только не свершится чуда. А чуда не будет. Я в чудо не верю.

На том вечер и закончился, так и не начавшись. Говорить было не о чем. Одинокая горка пирожков так и осталась стоять не тронутой на краю стола, пока Белла сама её не выкинула в помойное ведро свиньям несколько дней спустя.