.

Ах, телега ты моя…, давно не мытая… *

Грязное днище "штабной" телеги Сидора, под которой у него при каждой ночёвке устраивалось персональное лежбище, казалось было изучено им за прошедший месяц от и до. Но постоянно возникающие на нём всё новые и новые нашлёпки грязи от безкрайнего бездорожья Левобережья, вносили в его нижний рельеф всё новые и новые интересные оттенки. Изучать его было прикольно, особенно ленясь лёжа и фантазируя всякую хрень. Особенно когда для того было свободное время. Вот как сейчас…

Сидор валялся под своей командирской телегой, на своей любимой толстой кошме из грубой шерсти верхнелонгской породы местных овец, и сладостно прищурившись смотрел на грязное днище телеги у себя над головой. Снизу вверх. Было покойно и лениво.

Сонные ещё после сна мысли, вяло шевелились в его голове. Было самое его любимое время, когда он уже проснулся, но ещё можно было немного поваляться, понежиться в постели перед долгим трудовым днём. И он снова вернулся к мыслям о произошедшем за последний месяц.

Казалось бы обычное, рядовое дело — перегнать несколько тысяч голов живого скота. Ну, непривычное скажем прямо, незнакомое дело. Но, казалось бы что и с того? Только вот сколько в нём оказалось тяжёлого, изнуряющего труда…

И ведь не было бы всего этого, если бы не необдуманная жадность Корнея, скупившего на корню считай что половину всех породистых лошадей Амазонии. И теперь вместо нормального, спокойного перегона, где один конник спокойно вёл с собой в поводу две, три лошади, которые легко можно было направить куда угодно, приходилось надрываться с огромными, плохоуправляемыми табунами. К тому же, раздираемыми изнутри бьющимися за лидерство жеребцами.

Хорошо ещё что этих элитных жеребцов-производителей у них оказалось не так много, как поначалу думал Сидор. Наверное, на порядок меньше, чем ранее он предполагал. Оттого наверное и управляемость табунами хоть какая-то была. Иначе… Будь этих скотов — жеребцов, сексуально озабоченных, хоть на десяток больше, и у несчастного Сидора точно бы поехала крыша, настолько ему обрыдли эти безконечные лошадиные битвы за лидерство между собой и за чужих кобыл.

И ещё он совершенно определённо понял и сам в том чётко удостоверился — у него в табуны дйствительно собрана была самая настоящая элита. По тому, как те жеребцы дрались — точно, все они, как один — были супер!

— "Удавил бы гадов", — каждый раз просыпался он с одной и той же ненавистной мыслью. И относилась она отнюдь не к постоянно рано будившем его дежурным. Нет! К жеребцам, скотам, устроившим в табуне очередную драчку между собой. И как всегда не вовремя, когда он только-только прилёг наконец-то поспать.

Никогда ещё в своей жизни Сидор так не выматывался, так не уставал. Никогда ещё у него не было такой дикой усталости и так мало свободного времени на нормальный, спокойный сон. Когда он от усталости буквально падал под копыта своей лошади, засыпая на ходу, или вечерами, сидя у походного костра, так и засыпал с кружкой чая в руке. Времени на отдых эти четвероногие твари ему практически не оставляли.

И ведь нельзя же было отвертеться. Потому как только у него во всём двухтысячном отряде, как в случае и с медведями, вдруг оказался чудесный дар общения ещё и с лошадьми. Он с ними прекрасно понимали язык друг друга. Чем все в отряде тут же нагло и воспользовались, свалив на него все проблемы с животными, как будто он им лошадиный психолог какой-то… Анализатор там… чего-то такого… Блин!

Но, как сказал очень давно и не в этом мире один мудрый человек: "Добрым словом и пистолетом можно сделать гораздо больше добрых дел чем только добрым словом и только пистолетом". Ну, слов, включая ненормативную лексику у него всегда было в достатке, и он их никогда особо не экономил. А пистолет ему заменил добрый толстый кнут, который он безжалостно наказывал жеребцов, несогласных с его личным, единственно правильным мнением. Так что дело помаленьку пошло, наладилось.

Правда, иной раз он тяжело вздыхал, с тоской вспоминая городской арсенал в Старом Ключе, куда его однажды с какими-то мужиками по пьяни занесло. Что-то они там ему показывали, сейчас уж и не упомнишь чего. Главное, что он с того раза запомнил — ему предлагали купить за пару сотен золотых мечту идиота — настоящий, в рабочем состоянии пистолет-маузер, с коробкой-прикладом и парой десятков аутентичных патронов к нему.

Вот это тогда его и остановило. Не цена — просто безумное количество золота, что те хотели получить за свой раритет, а малое количество патронов к пистолету. Потому как больше, те парни ему сказали, что у них нет где и взять.

Но сейчас, Сидор рад был бы и этому. Пугануть выстрелом какого-нибудь чересчур обнаглевшего жеребца, вошедшего в раж, которого и плётка уже не берёт. Пугануть вот такого дурня, было бы о-очень даже хорошо. Для такого случая сейчас ему было не жалко и тех двух сотен золотых.

Но, это всё лирика, и воспоминаниями настоящего не исправишь.

Теперь же ему приходилось частенько среди ночи вставать ни свет ни заря и куда-то тащиться, чтобы там на месте в очередной раз разобраться с очередной привычной проблемой.

И так день за днём, утром, днём, вечером и ночью. С самого первого дня, когда Паша натуральным образом выкинул его со своей лодьи, сказав что воинскую славу себе он пусть добывает на суше, а таких безбашеных идиотов, как некий влюблённый дурак-Сидор, готовый развязать хоть мировую войну, лишь бы понравиться своей красотке, ему не надо. И всего-то из-за чего? Только из-за того, что он, не подумав, ляпнул ему будто ему надо обязательно прославиться. Чтобы на него более благосклонно взглянула некая белокурая особа с красивыми голубыми глазами.

И этот мерзавец при первой же удачно сложившейся возможности просто пинком под зад выкинул его с ушкуя, отправив возглавлять перегон. Гад!

Возглавлять! У Сидора, от всплывших в голове матерных эпитетов на сей счёт, в тот же миг сбились в кучу все мысли. Это он-то возглавляет?

Ха! Расскажите кому другому эту глупость.

Он, владелец этих тысячных табунов — банальный пастух со слабыми задатками лошадиного психолога и толстым, длинным кнутом, которым он совсем недавно лишь наловчился неплохо пользоваться, а никак не начальник.

Начальник — сидит себе в какой-нибудь кибитке, или там — в юрте, и только и делает что раздаёт всем указивки, которые его помощники тут же бросаются бегом исполнять. А не носится сам, как наскипидаренный, разрешая словно из рога изобилия сыплющиеся на голову проблемы.

Начальник — бездельник, что ничего не делает, и лишь пьёт водку и собирает со всех бабки… Или прекрасный организатор, у которого всё идёт как бы само собой.

Ни тот, ни другой, ни третий случай не соответствовал случаю Сидора. Он был… пастух… этого… стада.

У него даже в мыслях были одни лишь матерные слова для точного описания своего настоящего положения. Всё о чём он мечтал, о чём думал, к чему мысленно готовился — всё пошло на этом перегоне прахом…

Сидор про себя повеселился собственным, пришедшим в голову мыслям.

— "Придёт же в голову такая дурь, — подумал он, позёвывая. Под бочину ему впился какой-то корешок и он с недовольным ворчанием лениво перевернулся на другой бок.

Да нахрена оно ему нужно, начальство это! Есть Корней! Пусть этот дурак, умудрившийся купить на три тысячи лошадей больше чем им было нужно, и тем фактически сорвавший тщательно подготовленную Сидором за долгую зиму операцию, пусть он и возглавляет этот перегон. Причём купивший то, что им в принципе то и не надо было.

Захотел элитных лошадей завести? Так пусть бы теперь покорячился.

Ага! Как же!

Сидор недовольно поморщился. Корячиться-то, как раз пришлось ему. Корней, скотина такая, ничем кроме своих военных побрякушек заниматься не хотел. И как только у него под рукой появился Сидор со своей дурацкой жаждой воинской славы, как у Корнея почему-то на всякие хозяйственные нужды тут же не оказывалось времени. И в результате всё это огромное хозяйство по обеспечению перегона пришлось тащить на своём хребте удачно подвернувшемуся ему под руку Сидору. Хорошо что хоть помошников он себе постепенно подобрал толковых, из тех купцов, что остались с табунами охранять своих лошадей. Иначе бы точно зашился.

— "Элитное племеноводство!" — чуть не выплюнул из себя ненавистные слова Сидор. Как же он теперь ненавидел этот простой, научный термин.

Собранные в один табун элитные жеребцы отказались сами разделяться по своим, отдельным, элитным признакам, и тут же бросились в борьбу за неожиданно оказавшихся у них в прямом доступе чужих кобыл. Захотели тут же порушить всю элитную работу, проведённую до них несколькими поколениями животноводов амазонок.

— "Боже! Каких трудов ему стоило всех их развести по своим отдельным табунам. Да чтоб они не пересекались, да не переопылялись"…

Сидор замер в раздумьях. Наверное плёток с десяток он поистрепал всего за один какой-то паршивый месяц, препятствуя подобному переопылению.

— "Нет! Переопыляться — это из другой области", — чуть не расхохотался он над собственной шуткой.

— "Дожил, — посетовал он сам себе. — Теперь даже шучу сам с собой".

После того как он до потери сознания избил подвернувшимся под руку дрыном заснувшего на посту дежурного пастуха, который своей безалаберностью чуть не привёл дело к тому, что вот один… такой чересчур активный жеребец меклекбургской породы чуть не "переопылил" вдруг оказавшихся доступными кобыл лонгарских тяжеловозов… С тех пор разговаривать ему стало практически не с кем. Если не считать немногих своих помощников из купцов. И так не слишком то хорошие его отношения с курсантами окончательно испортились.

Прилюдное его обещание после этого случая убить любого, кто по неважно какой причине допустит порчу элитных кобыл, окончательно разорвало бывшее ещё ранее внешнее подобие нормальных отношений между ним и курсантами.

Впрочем, Сидору было на это откровенно плевать. Ему вдруг стало совершенно безразлично чужое мнение, кто там что о нём чего думает. Ему стало крайне важно сохранить чистоту породы и не допустить никакой порчи. А пустить прахом труды нескольких поколений животноводов Амазонии, веками занимавшихся селекцией лошадей, из-за какого-то разгильдяя, кто собственный сон ставит превыше всего, он был не намерен.

И видимо в тот момент он был по-настоящему убедителен, раз таких случаев со стороны курсантов больше не было. Курсанты прониклись. Ему поверили. Он действительно теперь был готов убить любого, кто допустит подобное разгильдяйство, настолько он сам уже проникся идеями племенного животноводства, ещё совсем недавно буквально навязанными ему Корнеем.

К слову сказать, который сам теперь отнюдь не спешил заниматься тем делом, которому был единоличным инициатором, полностью сосредоточившись на своих военных игрушках. К которым категорически теперь не подпускал Сидора: ни к охране табунов, ни к совместным с курсантами тренировкам, ни к вольтижировке. Ни к разгону и показательному уничтожению бродячих шаек случайно попавшихся им навстречу конокрадов-амазонок, пожелавших сдуру поживиться за их счёт. Ни к чему тому, к слову сказать, к чему из-за дикой усталости теперь совершенно не стремился и сам Сидор.

Ну и, как говорится — на сладкое, Корней теперь полностью сосредоточился на разгроме перегородившей им дорогу целой армии каких-то молоденьких амазонок, непонятко как вдруг оказавшихся прямо перед ними. Словно спецально ждали.

Что, опять же, очень было на то похоже.

— "Боже! Как же я всё-таки устал!" — подумал Сидор, с силой пройдясь лёгким массажом по кончикам и фалангам пальцев, тщательно разминая суставы.

Он устало потянулся, вытянув на брошенной им под телегу кошме до сих пор гудящие от дикой усталости ноги. Прошедшая, на удивление спокойная ночь, так и не смогла окончательно восстановить ему силы.

Как всё же он устал за всего лишь один какой-то месяц перегона. Ему казалось что прошло целых полгода, а не каких-то тридцать дней. Сил на что-либо не было вообще.

Он поймал себя на мысли что доволен. Действительно доволен тем что какие-то шальные соплюшки перекрыли им проход сквозь "Бутылочное Горлышко" и он имел целых семь дней тишины и спокойного отдыха, и смог наконец-то хотя бы первый раз за прошедший месяц выспаться. Относительной, конечно, тишины и спокойствия, но всё же.

То что при этом ему приходилось решать тысячи постоянно возникающих вопросов и с лошадьми, и по хозяйственной жизни лагеря, было не в счёт. По ставнению с тем что творилось во время перегона это был чистый курорт, санаторий.

— Хоть выспался. — порадовался он сам себе, опять сладостно потянувшись.

— Трофим! — радостно заорал он, увидав спешащего куда-то знакомого корнеевского сотника. — Совещание уже началось?

— Ага! — довольно кивнул он сам себе. — Судя по кривой роже Трофима ещё не началось, но уже скоро. Пожалуй, схожу ка и я туда, — довольно ухмыльнулся он, поняв что не проспал назначенное на утро совещание. — Пора подёргать за усы этих воинственных тигров, по чьёму-то недомыслию названных курсантами, а то что-то они за последнее время слишком много возомнили о себе, и совсем мышей перестали ловить. Пора дать им хорошего пинка, — нагло ухмыльнулся он. — Я отоспался и готов двигаться дальше. Нехрен сиднем сидеть на одном месте. Лично мне это уже надоело и меня дома красавица жена ждёт.

— Пора! Труба зовёт!

Немного предыстории с географией.*

С этими молоденькими амазонками, недавними выпускницами чуть ли не всех воинских училищ со всей Амазонии вообще было много неясного. С какого такого перепугу они вдруг все вместе оказались у них на пути, да ещё в таком количестве. Четыре с половиной тысяч недавних выпускниц, практически весь выпуск этого года, за исключением пары элитных столичных, вдруг оказавшийся стоящим прямо перед ними?

В этом было много странного. И ничего случайного.

Да и место где они их встретили, навевало всякие нехорошие мысли. И одна, самая главная из них — о чьей-то тупости и недомыслии. И Сидор прекрасно знал чьей. Его! Потому как он и только он с самого начала, чуть ли не единолично спланировал всю эту операцию, и выпускать в самый ответственный момент вожжи из рук, надеясь на непроверенных товарищей, было откровенной дурью. За что и получил!

Безкрайняя левобережная лонгарская равнина, на необъятных просторах которой ещё неделю назад Сидору казалось можно было безследно затеряться с каким угодно по численности табуном, неожиданно оказалась удивительно тесной.

Огромная, широкая, вытянутая с севера на юг низина, рассекающая длинной цепью непроходимого чернолесья и бездонных болот всю лонгарскую равнину ровно пополам и делящая её на две условно равные части: Верхнее и Нижнее Левобережье, тянулась от реки и до самых гор. С одним единственным удобным и безопасным для прогона больших табунов проходом, имеющим у местных довольно символичное название — "Бутылочное горлышко".

Это было неширокое, шириной всего версты в две-три, и длинное, в полтора десятка вёрст относительно сухое и ровное возвышение на самом севере этой низины, между её северным краем и рекой.

Место давно и всем хорошо известное. Через него всегда все гоняли стада коров и овец при перегонах стад вверх или вниз по лонгарской равнине. Проход был настолько всем хорошо знаком и привычен, что никто никогда не задумывался над тем, что он был один такой удобный на всём огромном протяжении низины от гор до реки.

Были конечно и другие проходы, и их было много. И безусловно, знающему человеку пробраться где-нибудь в стороне от основного, широко известного прохода, среди этого дикого месива лесов и болот труда особого не составляло. Но они все были намного более узкие, извилистые и для перегона большого стада животных малопригодны. Можно было много животных потерять в подступающей со всех боков трясине.

А вот такой, с удобно расположенными водопоями, равнинным, пологим рельефом и сочными травянистыми лугами, был один.

И армия Корнея, не имея иного выбора, не задумываясь в него и сунулась. И естественно уткнулась в заслон. Чего и следовало ожидать.

Первоначальные планы Сидора, рассчитанные на то что курсанты поведут по две-три лошади в поводу, тайными тропами по многочисленным тропам меж болот, где их будет невозможно перехватить, совершенно не предусматривал табунного перегона. При той схеме пройти с лошадьми можно было где угодно, что собственно и планировалось. А вот такая масса лошадей вынуждена была сунуться в это горлышко. Сунулась и естественно застряла.

В том самом одном единственном месте на всей обширной лонгарской равнине — в так называемом "Бутылочном Горлышке", где они могли безпрепятственно перебраться с табунами на равнину Верхнего Левобережья, их эти вчерашние курсантки и встретили.

То, чего Сидор с самого начала при планировании операции так боялся и с самого начала стремился избежать, с железной неизбежностью произошло.

Корнеевская армия, уткнулась в запертый четырёх с половиной тысячным отрядом амазонок проход меж болот и вот уже неделю стояла в полной боевой готовности, ожидая непонятно чего.

Четырёх с половиной тысяч недавних выпускниц амазонских военных училищ, не имеющих ещё практического боевого опыта, оказалось вполне достаточно, чтобы наглухо перекрыть им путь, что вперёд, что назад. С двух сторон запечатав проход и мёртвой хваткой вцепившись в табуны, они не оставили войску Корнея ни малейшей возможности поискать другого выхода, фактически заперев их в ловушке.

Это был тупик. И выход из него был один — разгром противостоящего им войска.

Была лишь одна проблема. Битву то они как раз и не принимали, словно собаки, не отпускающие от себя далеко раненого медведя и выжидая непонятно чего, раз за разом тревожа его и нападая со всех сторон не давали двинуться с места.

Но и у них терпение похоже было уже на исходе, потому как поначалу редкие стычки между курсантами и амазонками раз за разом происходили всё чаще и чаще, и с каждым днём приобретали всё большее и большее ожесточение.

Дело уверенно шло к генеральному сражению. Обе стороны уже отчётливо поняли что долгое стояние в Бутылочном Горлышке, на виду друг у друга затянулось и всем надоело. Обе стороны хотели драки.

И если Сидору это вынужденное стояние с самого начала доставило истинное удовольствие, позволив наконец-то нормально отдохнуть и выспаться, то как обуявшее Корнея раздражение проявлялось в характерных матерных выражениях, не ругавшегося, а последние дни буквально разговаривавшего матом, лучше было даже не думать. На что уж Сидор считал себя знатоком матершины, напрактиковавшись этой зимой и весной на бондарях с медведями, но этот… У Сидора было только одно название для этого знания Корнея — СПЕЦИАЛИСТ.

Но вчера затянувшееся ожидание, к добру ли, иль к худу, кончилось.

К левому берегу Лонгары, сразу за проходом между краем болот и берегом реки, подошла армада боевых речных лодий под стягом Подгорных князей и на берег потянулось высаживаться многочисленное рыцарское войско со всем своим обеспечением и обозами.

Полторы тысячи рыцарей присоединилось в четырём с половиной тысячному войску амазонок и судя по настрою, царящему в их лагере, стоящее напротив них шеститысячное объединённое войско долго заставлять ждать с битвой небольшой, всего лишь двухтысячный Корнеевский отряд, было не намерено.

— Дождались- хмуро буркнул Сидор вчера вечером, глядя как рыцарское войско неспешно высаживается на берег и принимается быстро разбивать палатки, обустраиваясь. Хорошо было видно что перед ними бывалые вояки, а не новички, насколько сноровисто это у них происходило.

— Мало было нам одних амазонок, так теперь ещё и княжна со своим войском подвалила, — недовольно проворчал он. — Слетелось вороньё на поживу.

— Одно хорошо, — буркнул он себе под нос. — Насколько я её знаю, княжна с битвой тянуть не будет. Сразу, тварь такая, бросится на нас. Раз у них такой перевес в силах, наверняка захочет покончить с нами быстро, одним ударом.

— А это есть good! Ждать надоело.

Совещание.*

В сшитой из плотного домотканного материала, просторной командирской палатке защитного грязно-зелёного цвета с разводами, пропитанного каким-то местным водоотталкивающим составом, плохо пропускающим воздух, она сегодня напоминала Сидору знаменитые гестаповские душегубки, времён второй мировой войны, настолько в ней сейчас было нечем дышать. Казалось, тут яблоку негде было упасть, настолько набилось в неё много разного военного люда.

Воздух, насыщенный ароматами грязных, давно не мывшихся здоровых мужиков был так густо насыщен всяческими миазмами, что дышать здесь если и можно было, то с большим трудом. Тем не менее он не собирался из-за такой ерунды покидать совещания, желая знать как же они из той задницы куда влетели, теперь выбираться будут.

— "Он бы сюда ещё и десятников до кучи собрал, — раздражённо подумал Сидор, наблюдая за устроенным Корнеем столпотворением. — Одних сотников набралось двадцать с лишним штук. Не считая всякой прочей мелочи, вроде выборных от кланов, которым здесь вообще не место.

Сидор ещё в очередной раз подивился насколько оказывается у Корнея оказалось вдруг много матёрого военного люда в подчинении, и как безропотно они его слушались. Наблюдать как какой-нибудь седой мужик, покрытый шрамами и с ног до головы увешанный смертоносным железом и видно что давно уже не новичок, вдруг по первому взгляду своего командира бросается выполнять его распоряжения, даже не задумываясь насколько оно правильное, было… как-то странно.

Хорошо было видно что Корнея здесь искренне любили и уважали, и потому безпрекословно подчинялись.

Для самого же Сидора это было дико. Он такое безоглядное подчинение не выносил. Он привык к совершенно иным отношениям, когда любое его распоряжение раз по десять до того при нём же оспорят, обсудят, обсосут со всех сторон, поругаются с ним и обязательно между собой, доказывая собственную правоту. И лишь пото-о-ом, примутся исполнять. Да ещё и надо будет их тщательно проконтролировать, и желательно с кнутом, чтоб всё выполнено было так, как ему надо, как он решил, иначе обязательно всё переделают и перевернут по своему, ироды.

— Ну, раз все собрались, то можно начинать, — буркнул Корней, оглядывая собравшихся и недовольно покосившись на затесавшегося сюда же, без приглашения, Сидора.

Не командуя никаким, даже самым завалящим воинским отрядом, он, по его мнению, как и по мнению всех присутствующих здесь вояк, не имел никакого права здесь и сейчас находиться. Но поскольку Сидор в своём лице как бы представлял владельцев перегоняемого табуна, за который перед ним все несли ответственность, никто с совещания выгнать его не посмел. Хотя периодически каждый из присутствующих пару раз да покосился неодобрительно в его сторону.

Всё же вояки оставались вояками, что ни говори, и в любой военной стычке ставили на первое место себя, безцеремонно оттирая в сторону штатских. Каковым, по их мнению и являлся Сидор.

Даже Корнея сейчас Сидор раздражал своим откровенно дилетанским видом и хоть и редкими, но непрошенными советами. А порой и откровенно неприятными вопросами, на которые у него не было ответов. Типа того что и так вертелся у него в голове всё это время: "А что, сразу догадаться трудно было, что нас обязательно будут ждать в одном единственном удобном для перегона таких масс лошадей месте?"

Умение задавать неприятные вопросы, да ещё с подковыркой, с необычной силой прорезавшееся вдруг у Сидора, стало последнее время его самой неприятной чертой.

Ещё раз неодобрительно покосившись в сторону Сидора, Корней начал совещание.

— Первое что следует отметить — недельное стояние лоб в лоб с амазонками не кончилось ничем. Все наши попытки вызвать амазонок на стычку и навязать им генеральное сражение, вязли в их глухой, пассивной обороне. Прорваться нам не удалось. Любые наши телодвижения с табунами раз за разом с железной неумолимостью заканчивались провалом. Надо честно признать, что опыта обращения с лошадьми у амазонок несравненно больше чем у нас. Единственный наш специалист, что хоть что-то понимает в лошадях, нам ничем не помог, — Корней недовольно кивнул в ту сторону, где забившись в самый дальний угол, зевал от скуки формальный начальник перегона Сидор.

По лицу его, по всему выказываемому им отношению к нынешнему совещанию, было чётко видно, что тому пофигу всё что здесь говорят.

— Амазонки каждый раз неумолимо загоняли нас обратно в болота, — поморщившись от равнодушного вида Сидора, продолжил Корней. — Но и окончательно разбить они нас не смогли.

— Единственный плюс прошедшей недели — что в нашем обозе скопилось несколько десятков пленных амазонок. С которыми, честно говоря, не знаем что и делать, — сердито проворчал он.

— Продать, — зевнул душераздирающе Сидор. — Шутка! — резко подавился он зевком под злыми взглядами соседей. — Да шутка, шутка это, чего взбесились, — постарался успокоить он разгневанных курсантов. — Вы чего? — деланно удивился он. А про себя подумал: "Хрен вам это была бы шутка, если бы у меня под рукой было хотя бы сотен пять своих людей, и действительно было бы кому этих сволочей продать. Даже рука не дрогнула бы и ничего в душе не ворохнулось ворьё это кому-нибудь на вечную каторгу сбагрить.

— А что молоденькие, так даже лучше. В спальне какого-нибудь графа пусть отрабатывают практические навыки божественной заповеди: "Не укради!".

Сидор был очень зол на амазонок. Настолько, что готов был расправиться с ними любым способом, настолько он не выносил воров. А попытку силой отбрать у них обратно честно купленное, он иначе и не рассматривал.

То что честно им купленное могло оказаться отнюдь не так уж и честно взятое герогом уже из племеноводческих хозяйств Амазонии, он просто не знал.

— Следует отметить, дальше нам не прорваться, — мрачно пробурчал Корней, снова невольно бросив недовольный взгляд в сторону тихо сидящего в углу безмолвного Сидора, как будто тот, а не он был виновен в том, что их загнали в этот угол.

— Единственное место на равнине, которое не обойти, не объехать, — раздражённо хлопнул он кулаком по стоящему перед ним походному столику. — Слева река, справа начинается огромная цепь болот. И узкий перешеек между ними — единственное место для такого огромного табуна где нам можно свободно пройти

— И естественно они нас здесь ждут!

— "А то это раньше было не известно", — лениво подумал про себя Сидор.

Указывать Корнею в очередной раз на его глупость, ему уже надоело. Да и знал он что тот ему ответит. Новых матерных эпитетов и оборотов, что тот при этом ему говорил, он узнавал с каждым разом всё больше и больше. Следовало теперь остановиться и попытаться освоить новый, благоприобретённый словарный материал.

— Выход только один, — уверенно вещал тем временем Корней. — Надо генеральное сражение навязать уже княжне Подгорной, как оказывается командующей этим сбродом из амазонок и рыцарей. В нашем случае — это единственная возможность прорваться и разбить противника.

Альтернатива…, - мрачно замолчал он ненадолго. — Только рассыпаться по равнине и малыми партиями по многочисленным узким тропам в окружающих нас болотах попытаться проскользнуть мимо конных застав амазонок. Как некие в своё время и планировали, — неодобрительно кивнул он в сторону Сидора. — Теоретически это возможно, практически это гарантировано приведёт к тому что всех нас поодиночке переловят их конные разъезды, которые именно при такой тактике имеют колоссальное над нами преимущество.

— Значит, нам это не подходит.

— Иначе, ещё день, два такого тупого стояния перед ними и амазонки вспомнят свою излюблинную тактику. Будут днём и ночью виться вокруг нашего табуна, пока всех лошадей не разгонят, а потом не примутся по одиночке выдёргивать нас. И нас просто выбьют поодиночке, — хмуро буркнул он.

— Почему до сих пор они этого не сделали, непонятно, — недоумённо мотнул он головой. — Словно криная слепота на них напала. Но не советовать же им правильную тактику собственного разгрома, — невесело пошутил он.

— "А вот это действительно серьёзный вопрос, — молча смотрел на него Сидор. — Почему амазонки до сих пор не использовали свои любимую и в данном случае самую эффективную тактику? Может проплаченное загодя золото наконец-то сработало, и развило у амазонок эту твою куриную слепоту?" — раздражённо подумал он, глядя на недоумевающего Корнея.

— Значит, поторяю ещё раз, — Корней взял в руки длинную указку из тоненького орехового прутика, заострённого с одного конца. — Нас прижали вот к этому болоту, — Корней хмуро потыкал кончиком указки в кусок растянутой на стене палатки возле себя большой схематической карты местности. — Местное название выхода из этого бутылочного горлышка перед нами — Девичье поле. Дурацкое название, но уж очень символичное, — раздражённо поморщился он. — По крайней мере, так его называют местные бродники.

Развешенные перед собравшимися на стенах походного шатра схематические карты во многом условно, но тем не менее достаточно чётко передавали все тонкости и мелочи всего рельефа по трассе перегона. А по центру, на самом видном месте красовался здоровенный кусок тщательно выделанной коровьей шкуры с картой детально прорисованного "бутылочного горлышка", где они сейчас застряли.

— Вот, можите полюбоваться. Здесь полная картина.

Положение дерьмовое, хуже не придумаешь.

Уже совершенно ясно что засаду эту они готовили давно. Готовили заранее и всё это время пока мы беззаботно гнали сюда наших лошадей, в тупой уверенности что самые умные и скрылись ото всех, они сидели здесь, на месте, и терпеливо ждали. Ждали пока мы сами не пригоним наши табуны в их загребущие ручки. И дождались!

Но это всё лирика, — Корней сердито поморщился и замысловато, с коленцами выругался. — Реальность же нас окружающая такова.

Перед нами сухой луг с пологим подъёмом до вершины невысокого кургана, где левее, возле реки расположена командная ставка амазонок с княжной и ждёт нас всё рыцарское войско. Сзади две с половиной тысячи конного войска амазонок, спереди две. Справа — непроходимые болота. Слева река. Мы в мешке.

Прямо перед нами единственный чистый, удобный для нас проход. Спереди и сзади враги, численно превосходящие нас втрое.

Место для таранного удара рыцарской конницы просто идеальное. Прямо классическая схема из учебника по тактике. Княжна обязательно должна на него купиться. Иначе всё теряет смысл, — мрачно буркнул он.

Правее нас и сзади болотистая луговина, куда мы сами загнали все наши табуны, чтобы амазонки их не разогнали. Сзади луговины — топь. Спереди мы их прикрываем. Но если амазонки пуганут табун, то вся эта масса лошадей, ударив нам в спину, сомнёт нас в считанные мгновенья.

Но, думаю, это принимать во внимание не стоит. Табуны они будут всячески беречь.

Но если нас загонят в болото, то никакая непробиваемая бронь никого из нас не спасёт, поодиночке перебьют. Или просто перетопят.

Поэтому надо стоять насмерть и не позволить себя туда скинуть. Иначе — смерть.

Единственная наша надежда на дурь нашей старой хорошей знакомой — княжны.

Слабая, скажем честно, эфемерная надежда. Но, поскольку по данным разведки нынче она начальник и над рыцарями, и над амазонками, то тут у нас появляется проблеск надежды. Все действия амазонок и рыцарей хорошо просчитываются.

Никаких конных атак, как ты тут мне все уши прожужжал, — хмуро бросил Корней, поворачиваясь к внимательно смотрящему на него Сидору. — Понял? — ещё раз уточнил он. — Специально повторяю для тебя и этой твоей сотне добровольцев из судовых команд.

Они буквально только вчера сели на лошадей и поэтому конники из вас всех, как из говна копьё. Надеяться на то, что мы разобьём их лобовым, боковым, фланговым, либо ещё каким-другим лихим конным ударом, надеясь на нашу непробиваемую броню, чистой воды бред и шапкозакидательство. Тем более что в такой броне из вашей конной сотни один лишь Сидор. На купцов с чужих судовых команд брони не хватило.

К тому же, амазонок с рыцарями втрое против нашего. И они с детства растут рядом с конём, в отличие от нас. Запомните и передайте другим! Их больше втрое! Перебьют лошадей, а потом амазонки повяжут арканами спешившихся. У них в этом деле богатый опыт. Именно так они расправляются с мощными боярскими дружинами, которые не чета нашей сборной, необстрелянной толпе. Вот так вот сначала спешивают, а потом всех подряд вяжут.

Тебе понятно? — сердито покосился он на молчащего, улыбающегося Сидора.

— Понятно, — слабо улыбнулся в ответ Сидор.

Смотреть на жёсткого, уверенного в себе Корнея, отдающего приказы и заряжающего своим уверенным видом окружающих, было… прикольно, что ли. Такого Корнея Сидор давно уже не видел. Казалось, время снова вернулост вспять и перед ним снова тот самый суровый, мрачный воин, что встретился им на их долгой дороге по поиску профессора прошлым летом. Было странно интересно наблюдать за внезапной метаморфозой.

— И все наши хвалёные брони перейдут им в качестве трофеев, — мрачно проворчал Корней.

— Понятно, — флегматично хмыкнул Сидор, чем тут же добился от соседей нескольких косых, злых взглядов. Такого неуважения к своему кумиру они похоже терпеть были не намерены. И если бы Сидор тут же не заткнулся, то наверняка здесь же в палатке получил бы по шее, настолько неприязненные отношения сложились между ними.

— Ничего значит нового? — тем не менее хмыкнул он с независимым видом. — Ну и как же это ты себе представляешь будущую схему сражения?

— Психология!

— Нового ничего, — медленно растягивая слова, Корней с задумчивым видом осмотрел собравшихся сотников и сердито покосился на что-то слишком уж разговорившегося Сидора. — Поэтому тактика наша единственная средь возможных. Рыцарей сначала спешиваем чесноком и замаскированными малыми, незаметными ямками прямо перед нашим строем. Рыцарские лошади ломают себе ноги, а потом образовавшуюся кучу малу выбиваем арбалетами, — невозмутимо уточнил Корней. — Напоминаю ещё раз. Пешая рать из арбалетчиков бьёт любую атакующую её конницу. Никакой доспех, кроме нашего нового, не устоит против арбалетного болта тяжёлого армейского арбалета.

И не только против болта, — неожиданно ухмыльнулся Корней. Хмурое лицо его в этот миг расправилось. Казалось у него изнутри в этот момент вдруг включилась подсветка, настолько оно сразу разгладилось и стало довольным. — Думаю опробовать на рыцарях наши копьеметалки. Пусть они будут ещё одним нашим неприятным сюрпризом для рыцарской конницы. А, учитывая то, что во главе стоящего напротив нас объединённого войска поставили нашу хорошо нам знакомую княжну, то схема сражения просчитывается заранее.

— Да? — скептически посмотрел на него Сидор.

— Да! — жёстко отрезал Корней.

Княжна, — медленно, как бы задумчиво протянул Кондрат, покосившись недовольно на него, — первое, и самое главное — презирает нас. Считает мужичьём сиволапым и быдлом. Это вообще, характерное свойство всей местной шляхты. Спесь и гонор. У неё же призрение к мужичью приняло просто невиданные формы.

Во-вторых, она гордится тем, что у неё под началом целых полторы тысячи настоящих рыцарей.

И, в-третьих, этой соплюшке крайне необходимо отличиться. Особенно после той истории с пленением, серьёзно подорвавшей её заявки на лидерство в поречных княжествах и баронствах.

Ждать она не может, — чётко, по слогам, выговорил Корней.

Поэтому, она не будет выматывать противника, не будет тянуть, как это сделали бы амазонки или любой другой более толковый военачальник. Она ударит сразу! В лоб! Чтоб красиво, как на картинке в учебнике, одним лобовым таранным ударом с нами покончить.

Ну а поскольку расположившись в низине мы милостиво, как она наверняка считает, предоставили ей эту прекрасную возможность, то она безусловно ею и воспользуется. Тем более что, по большому счёту, рыцарей ей не жалко.

Про арбалеты наши она наверняка знает, но также наверняка не принимает во внимание их количество. Наверняка думает что их число ограничено обычными для любой западной армии размерами в две, три сотни арбалетчиков. Так что первые ряды рыцарей она наверняка уже списала.

Ну, может быть, амазонок немного погоняет перед этим, туда-сюда перед нашим строем, чтобы мы расстреляли свой запас болтов, а они, засыпав нас стрелами подорвали наш боевой дух. Да и то, думаю больше для того, чтоб сбить с амазонок спесь и показать кто здесь хозяин.

Поэтому всю нашу тактику будем строить исходя из этих постулатов.

— Собственно, я и не спорю, — внова влез не по делу Сидор. — Ты вояка, тебе видней. Как скажешь, так и будет. Но, всё-таки надо иметь сотню, другую конных, чтобы хотя бы преследовать бегущего противника. Тем более что у нас и всего-то с сотню, другую и наберётся людей нормально сидящих на лошадях.

— Ты думаешь, там будет, кому бежать? — вопросительно посмотрел на него Корней. — Это после-то залпа двух тысяч арбалетчиков?

— Всегда кто-нибудь да выживает, — чей-то голос из толпы сотников неожиданно поддержал Сидора. — Да и хотелось бы иметь мобильный резерв. Спокойнее как-то.

— Согласен, — недовольно кивнул головой Корней, покосившись в ту сторону. — Мобильный резерв нужен. Но только не более двух сотен. На большее, у нас просто нет людей, — с сожалением развёл он руками. — Ну а начальником там поставим тебя Семён, — кивнул он сотнику, внезапно поддержавшему предложение Сидора.

Возьмёшь к себе вот этого, шибко инициативного нашего начальника, — сердито кивнул он на Сидора. — В пешем строю от него проку мало, подготовка не та, а вот на коне он сидит неплохо. По крайней мере с лошадьми он больше знаком, чем любой из вас. Да и бронь у него, — тяжело вздохнул Корней. — А такими вещами в нашем положении не разбрасываются.

На этом всё, — обвёл он всех присутствующих суровым взглядом. — Расходимся. До завтра всем, кроме часовых выспаться, чтоб с утра свеженькими быть.

Дождашись когда курсанты покинули командный шатёр и они остались вдвоём, Корней внимательно посмотрел на хмурого, не глядящего на него Сидора.

Думал я тебя над твоими людьми, над этими купцами командовать поставлю? Потому что ты единственный из всех кто нормально сидит на лошади? — неожиданно поднял он буквально висящий в воздухе вопрос. — Нет, дорогой. Из этого ничего не выйдет. Надо смотреть правде в глаза. Ты не проходил такую подготовку, что прошли мои курсанты. И даже ни до одного из местных купцов ты не дотягиваешь по уровню воинского мастерства и по владению мечом. И ты ещё хотел их взять под своё начало? — скептически посмотрел он на него. — Толку от тебя в руководстве этой сборной сотней, а тем более двумя, будет немного. Ты только мешать всем там будешь.

А вот рядовым, может что из тебя и выйдет, — усмехнулся он. — Начнёшь с низов, — лукаво посмотрел он на мрачного Сидора. — Потому как авторитет у тебя, дорогой ты мой, — поморщился он, — среди наших курсантов никакой. Так что на роль командира — не рассчитывай. Да и опыта у тебя военного маловато, точнее — никакого. А Семён — ветеран, серьёзный мужик.

— Ты знаешь, — неожиданно, и как-то невпопад перебил его Сидор. — Не могу сказать что боязно, или что не хотелось бы. А вот не поставил и словно камень с души свалился. Только сейчас понял, что не хочу никем командовать и ни за кого отвечать. А командир это ведь в первую очередь ответственность. И не столько за себя, сколько за порученных тебе людей. А уж за них то, — сердито кивнул он куда-то в сторону входа в шатёр, — нет…

Да и какой из меня командир, честно говоря, — с горькой усмешкой хмыкнул он. — Как ты образно и правильно выразился — словно из говна копьё. Ни подготовки, ни опыта, ни даже малейших теоретических знаний нет. Ничего!

Тут то я как раз с тобой согласен, — грустно проговорил он. — Одного только желания или опыта руководства какой-нибудь мелкой стройкой мало, нужна ещё и военная харизма.

А вот с харизмой то у меня — пф-ф-ф, — Сидор издал губами громкий, неприличный звук. И широко разведя в стороны руками он грустно уставился куда-то в угол шатра.

Да и отношения у меня с твоими курсантами, особенно после этих всех наших делов с раскорчёвкой полей — пф-ф-ф, — снова раздраженно профырчал он. — Их один только вид мой в бешенство приводит. Что уж тут говорить о подчинении. А там их, как ни считай, а не менее сотни точно будет.

— Вот и славно, — с облегчением перевёл дух Корней. — А то я уж опасался что ты начнёшь орать и требовать себе кого в подчинение. Мол, хозяин и всё такое.

— Я что, — криво усмехнулся посмотрев на него Сидор, — по-твоему похож на идиота? Хорошо ещё что со взятой с лодий сотней купцов более менее поладил. И то хлеб.

Мне удивительно другое. Что хоть этот твой Семён решился взять меня под своё крыло, в свою конную сотню. С таким-то отношением ко мне со стороны курсантов? Удивительно.

— Так что, решено, — Корней решительно хлопнул ладонью по расстеленной на походном столе какой-то карте. — Будешь с ребятами стоять в резерве, пока не припрёт. Ну а там уж смотрите сами. Как поймёте, что ждать больше нечего, то или бросайся добивать бегущего противника, или беги сломя голову, жизнь спасая. Хотя, чего это я, — поправился он. — Семён командир у вас опытный — разберётся. Главное — слушайся его.

Не геройствуй, — хмуро бросил Корней. — Если нас разобьют, то вам, с вашими двумя сотнями, делать будет нечего. Против баронской конницы вы даже меньше чем ничто, так…, - поморщился он. — Пыль! На две минуты хорошей рубки.

А вот если мы рыцарей разгромим, то догонять бегущих тебе будет самое то. Но к рыцарям даже не суйся, — одёрнул он, воспрянувшего было Сидора. — Только издалека и только из арбалета. И к амазонкам тоже самое. Лучше не суйся, — погрозил он пальцем беззаботно улыбающемуся Сидору. — Вмиг сшибут с лошади и уволокут с собой. А там…. Выкупай тебя потом. Разоришься, — раздражённо закончил он наставления.

Весь следующий день между отдельными бойцами двух армий шли мелкие стычки, показывающие удаль, а вечером, судя по нарастающему ожесточению схваток, в которых втягивались всё большие и большие отряды с обеих сторон, все уже поняли — следующее утро станет утром генеральной битвы.

Всё! Рыцари созрели и готовы были драться.

Другая сторона.*

В большой, просторной, из дорогущего, тонкого любавского шёлка командирской палатке начальника Речной Стражи Тары из Сенка весь вечер накануне битвы царило угрюмое, предгрозовое молчание. Все собравшиеся здесь сотники и тысячники, буквально физически чувствовали исходящее от их начальницы глухое, едва сдерживаемое раздражение, в любой момент грозящее перерасти в открытое бешенство.

Да и поводов веселиться не было. Их непосредственный начальник Стражи Тара по распоряжению высшего руководства республики была отстранена от руководства собственным войском самым безцеремонным и наглым способом, который только можно было придумать. Только что, буквально несколько часов назад, ей прямо в нос ткнули большую гербовую бумагу, подписанную Высшим Советом Матерей. Где чётко и недвусмысленно было сказано: "За неблаговидное поведение в последнее время. За то, что так бездарно попала в плен. За отданные ею в плену распоряжения не трогать неких враждебных Амазонии лиц… Тара из Сенка отстраняется от руководства Стражей и переходит в полное и прямое подчинение наследной княжны Подгорного Княжества Лидии Подгорной со всем своим легионом и сопутствующими службами".

И это ставило большой, жирный крест на всём завтрашнем деле. И в этом, ни у кого из собравшихся сейчас в командирской палатке амазонок не было ни малейшего сомнения.

Все здесь собравшиеся не были молодыми желторотыми новичками в военном деле, разве что за исключением двух молодых выпускниц курсанток, только что из учебного корпуса и явно по какому-то недоразумению, или, что скорее, по блату, назначенных вести в бой завтрашнее молодое пополнение.

Из вчерашних курсанток в тысячники. Большего бреда представить было невозможно.

Чтобы там княжна ни говорила, как бы презрительно ни кривила свои чувственные, пухлые губы, выражая ими полное презрение к стоявшему напротив неё противнику, но амазонки намного лучше неё знали, с кем им придётся завтра иметь дело. И что собой представляют стоящие напротив бородатые мужики, которых они сами так неосторожно загнали в угол, они знали намного лучше любого из нынешних советников княжны Подгорной.

Вся сложившаяся ситуация была предельно противна их командиру. Будь воля Тары, она бы ни за что, ни за какие коврижки не загнали бы этих сиволапых, как выражалась княжна, мужиков в ту низину, где они сейчас стояли, ощетинившись во все стороны своими длинными, тяжёлыми копьями.

Она бы оставила им свободу маневра. Выпустила бы их из низины со всеми их табунами, которыми они до сего дня прикрывались, не подпуская амазонок на дистанцию прямого выстрела, а потом, на всём длинном перегоне до города Старый Ключ она нашла бы способ и возможность спокойно выбить стрелами всех пастухов, охраняющих табун.

После чего совершенно безпрепятственно собрала бы разогнанных по округе лошадей и вернулась бы с ними домой, оставив в покое злых, рассерженных словно злые шершни левобережцев.

Наскок! Главное правило ведения боевых действий на Левобережье. Наскок и уход! Только такая и подобная ей тактика была до сих пор здесь самая действенная.

Но так совершенно не собиралась действовать княжна. Ей нужна была победа. Совершенно убедительная и безусловная. Однозначно чистая победа. Пусть даже и над таким, как она считала сиволапым мужичьём, которое в её представлении не стоило мало-мальски серьёзного внимания.

Сделав серьёзную заявку на лидерство, быстро разгромив речных пиратов, он сейчас хотела окончательного закрепления своего успеха, желая завершить его разгромом противостоящего ей мужицкого войска.

Только вот стоящие напротив войска никак не соответствовали представлениям о них княжны. Это были матёрые вояки, заматеревшие в постоянных стычках с подгорными ящерами, и Тара была об этом намного лучше осведомлена, чем ныне руководившая здесь всем соплячка. Не раз с ними сталкиваясь в постоянных мелких стычках, она прекрасно знала чего они стоят.

Но подобного кровавого опыта не имела и этого не знала княжна. И, что самое плохое, по какой-то причине знать не желала. И донести эти знания до своего нового, пусть и временного, но командующего, Тара не смогла. Даже сейчас, когда надо было сосредоточиться на подготовке войск к завтрашней битве, из походной палатки княжны регулярно доносились до собравшихся взрывы весёлого, бесшабашного хохота и безудержного веселья.

— Это добром не кончится, — угрюмо бросила она, когда необычно сильный взрыв хохота, донёсшийся до них, буквально потряс стены командной палатки.

— Пока мы ничего не можем сделать, нам остаётся только поберечься, — холодным, злым голосом уточнила она, поймав на себе взгляды собравшихся вокруг сотников. — Поэтому, слушайте приказ. В битву по возможности не ввязываться. Держаться всё время в стороне, на максимальном удалении выстрела из лука. Подальше от их страшных арбалетов.

— За последнюю пару дней вы, надеюсь, убедились, что под их выстрел лучше не подставляться? — Сидя в своём любимом походном кресле и сцепив перед грудью руки, она обвела всех присутствующих внимательным, серьёзным взглядом.

— Особенно это относится к тем, кто завтра будет в первых рядах, — бросила она предупреждающий взгляд на забившихся в дальний угол молодых, чего-то между собой периодически весело перешёптывающихся девиц.

— Это в первую очередь тебя касается Лия! — одёрнула она нетерпеливо ёрзающую на своём стуле молодую сотницу, недавно только переведённую к ней после окончания столичного учебного корпуса.

— И ещё….

Тара замолчала, молча глядя на сидящих вокруг ней её старых, проверенных соратников. Нервно потерев ладони, она мрачно заметила:

— Плохо, что в бой пойдут только самые молодые, самые неопытные, только, только после курсов, всё новое пополнение. Это никуда не годится, но ничего сделать я не могу. Поэтому ещё раз повторяю. Вперёд не лезть! Не подставляться! Если замечу кого-нибудь за чем-то подобным, — Тара смотрела на смутившихся молодых сотниц ледяным, мрачным взглядом, на несколько минут замолчав и молча разглядывая совершено смутившихся под её взглядом девчонок. — Потом сама! Лично! Своей собственной, властной рукой зарублю!

— Всё ясно? — обвела на всех злым, угрюмым взглядом.

— Ну а раз ясно, можете быть свободны, — угрюмо бросила она, мрачно уставясь прямо перед собой и не обращая внимания на тихо покинувших её палатку амазонок.

Несколько минут после их ухода в командирской палатке царило гробовое молчание, нарушаемое только периодически доносящимися из княжеского шатра взрывами бурно протекавшего там веселья.

— У тебя дурные предчувствия?

Тихий голос её старой подруги Кары, по знаку командира единственной оставшейся в шатре, нарушил её мрачное молчание.

— Нет! У меня нет дурного предчувствия. У меня вообще нет никакого предчувствия.

— У меня есть твёрдое знание того, что завтра мы можем проиграть.

— Я столько лет вожу наш легион, что у меня уже нет предчувствий. У меня есть твёрдые знания. И они мне буквально вопят, что завтра мы лишимся многих из тех, кто сегодня здесь был.

— За ошибки и халатность руководства платят кровью подчинённые. И завтра мы убедимся сполна в этой простой старой истине, — тихо заметила Тара. — Поэтому завтра ты будешь не со мной, а присмотришь за этой столичной штучкой Лией. Слишком рано её выдвинули в командиры. За второй, за Светкой, присмотрит Дуя Колченогая.

— Передашь ей! — жёстко добавила она. — И пусть об этом никто больше не знает. А то они девки гонористые, ещё психанут сдуру, вправляй потом им мозги.

Тара раздвинула сухие, тонкие губы в холодной улыбке и мрачно посмотрела на сидящую рядом Кару. Что она под этим подразумевало, было понятно без слов.

Утро перед битвой выдалось на редкость хмурым, с низко стелющимися над полем набухшими влагой тучами и какой-то неявной угрозой, разлитой в воздухе. У всех присутствующих на холме в этот ранний утренний час амазонок было состояние какой-то подавленности и еле скрываемого раздражения.

Небольшая группа кряжистых, немолодых уже амазонок, начальственного состава приданного наследной Подгорной княжне войска, с брезгливым выражением на лице молча смотрела на входной полог шатра княжны из которого один за другим выходили молодые, с помятыми после безсонной ночи лицами рыцари.

— Не слишком ли напряжённая ночь перед битвой? — брезгливо глядя на небрежно одетую княжну, поправляющую криво застёгнутый кафтан, заметила Тара, глядя на дворян, ленивой, расслабленной походкой покидающих княжеский шатёр. — Что-то они у тебя еле передвигают ноги, — мрачно заметила она.

— Ещё бы, — усмехнулась княжна, — после такой бурной ночки, да ещё и ноги передвигать. Ничего, — безпечно махнула она рукой, — разойдутся.

— Это им для более крепкой спайки, — сладострастно потянувшись, лениво проговорила княжна, рассмеявшись в ответ на брезгливую гримасу Тары.

— Смотри, как бы не переусердствовала, — хмуро бросила Тара, отворачиваясь. — Им ещё драться весь день.

— Что? — брезгливо сморщила свой носик княжна. — С этим быдлом? — заливисто рассмеялась она высоким, серебристым смехом.

— Вы, Тара, кажется, забываете, что их всего-то жалкая пара тысяч. Или чуть больше, на пару сотен, — усмехнулась она. — А нас более шести тысяч. Из них только полторы закованных в броню рыцарей. И это, не считая судовых команд, что остались ещё на кораблях.

— Не нравится мне их спокойствие, — мрачно заметила Тара, окидывая мрачным взглядом поле со своими, лениво строящимися войсками. — Как будто это не мы их к болоту прижали, а они нас подловили.

— Напрасно вы их боитесь, — княжна презрительно поджала яркие, припухшие после бурной ночи, губы. — Вот увидите, как они рассыпятся под ударом железного кулака моего могучего рыцарского войска.

— Вы можете, для начала, немного пострелять по ним, — благодушно заметила она. — А потом постарайтесь нам не мешать, — усмехнулась она, — когда из-за ваших тощих спин, ударит мой бронированный кулак. А дальше, можете вязать себе всё, до чего дотянетесь. Если только будет что брать, — рассмеялась она издевательски.

— Не думаю, что это хорошая тактика, — мрачно покачала головой Тара. — Лучше будет…

— Вам не надо думать! — резко оборвала её княжна, брезгливо поморщившись. — Вы неделю тут стояли только и делали что думали. И так ничего и не додумали!

Вы будете делать то, что вам прикажут, — одёрнула она набычившуюся от хамского тона Тару. — Вы забываете, что Совет Матерей назначил меня командиром сводного отряда. И, хоть вас сейчас как бы и больше, но командуем мы. А, точнее, я, — насмешливо посмотрела она на бледную от бешенства Тару, и ткнула себе в грудь изящным пальчиком с ярко накрашенными ногтями.

— Хотела бы я знать, сколько ты заплатила за этот приказ, — стиснув зубы, медленно выговорила Тара, презрительно глядя на княжну. — Или ты и там не деньгами расплачивалась? — добавила она насмешливо, зло прищурив глаза и едва сдерживаясь, чтобы ещё больше не нахамить княжне.

Думаю, вашему Совету, будет интересно узнать о твоём мнении, — зло процедила сквозь стиснутые зубы княжна, мгновенно утрачивая былую вальяжность. — Вряд ли им это понравится.

Бросив на замолчавшую Тару злой, презрительный взгляд, княжна решительно отправилась отдавать распоряжения по предстоящей битве. По Её битве. По Её БУДУЩЕЙ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЕ!

Дальше, княжна уже самостоятельно распоряжалась, объявив тысячникам амазонок о своём принятом решении по окончательному отстранению Тары из Сенка от власти и командования экспедиционным корпусом.

— Властью, данной мне Советом Матерей, я отстраняю Тару из Сенка от управления войсками во время предстоящей битвы. Чтоб не мешала, — насмешливо глядя на бледную от бешенства Тару и мрачных амазонок, объявила она.

И, оглянувшись на настороженно замерших у неё за спиной полностью вооружённых рыцарей в полном рыцарском доспехе, надменно добавила:

— Эту битву проведу я, и проведу так, как посчитаю нужным. Без всяческих советчиков из кого-либо. И вы увидите истинное мастерство Подгорных князей. А сейчас, исполняйте то, что приказано, — надменно бросила она хмурым амазонкам, поворачиваясь к ним спиной, — и вы увидите, как легко мы их разобьём.

Битва.*

Битый час после того как войска обоих сторон окончательно заняли свои места, несколько тысяч лёгкой конницы амазонок вертелось перед пешим строем закрытых глухими щитами ключевских курсантов и абсолютно безрезультатно засыпало их стрелами. То, что в этой стрельбе не было ни малейшего смысла, стало ясно с первого же залпа, когда перед строем егерей и над ними поднялась глухая, сплошная, без малейшей щели стена больших, ростовых щитов, полностью перекрывшая все возможные зоны поражения. И теперь уже под конец этого часа сами амазонки вяло постреливали по курсантам, понимая полную безсмысленность этого предприятия.

— Может быть, хватит развлекаться? — раздражённо поинтересовалась Тара у необычно довольной ходом так бездарно начавшейся битвы княжны. — Скоро у них стрелы кончатся, а эффект от стрельбы нулевой.

— Этого не может быть, — надменно процедила сквозь презрительно поджатые губы княжна. — В глубине строя у них уже наверняка полно раненых. Пусть ещё постреляют, — насмешливо бросила она. — Если уж их бывшая начальница считает, что результат их стрельбы нулевой, то пусть теперь так и стреляют, пока результата не будет.

— Через пару минут у них кончится стрелы, и им уже нечем будет стрелять, — едва сдерживая раздражение, напомнила ей Тара.

— Вот и хорошо, — довольно кивнула головой княжна. — Пусть достреливают остаток, а потом мы и ударим.

— Чем же они тогда будут обстреливать бегущего противника, — насмешливо, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться, раздражённо поинтересовалась Тара.

— Пусть воспользуются своими знаменитыми арканами, — усмехнулась княжна. — Нам как раз потребуются пленные для развлечения.

— Это свои то колья ты называешь развлечением? — неожиданно раздался из-за спины Тары угрюмый голос какой-то из амазонок.

— Я не нуждаюсь ни в чьих советах, — зло бросила куда-то за спину Тары княжна. — И поступлю так, как сочту нужным, а вам, во избежание неприятностей с вашим Советом, советую подчиняться, а не рассуждать.

— Ну, ну, — угрюмо буркнул кто-то из амазонок, стоящих возле молчаливой Тары. — Посмотрим, что за дерьмо у тебя выйдет.

Княжна, бросив в сторону молчащей с угрюмым видом Тары злой, косой взгляд, больше не стала комментировать происходящее, а сосредоточилась на наблюдении за разворачивающейся перед ними битвой, обещающей принести ей славу Великого Полководца. Полководца, разгромившего это, хоть и сиволапое мужичьё, но всё равно разгромившее. Ну а потом уже можно будет представить это Великой Победой и присвоить себе славы не меньше, чем у всех её предков. Сладостные мысли о грядущем триумфе невольно кружили ей голову.

Как Тара и предсказала, у амазонок скоро кончились стрелы и теперь они носились перед неподвижным строем курсантов, вяло размахивая своими арканами, и пытаясь безуспешно выдернуть кого-нибудь из плотного строя.

И раз за разом всё больше и больше мрачнеющая Тара наблюдала как неосторожно приблизившиеся на дистанцию арбалетного выстрела, амазонки безвольными куклами валились с лошадей, всё больше и больше подтверждая недавно полученные Тарой сведения о необычной меткости стрелков противостоящего им войска.

И со всё большим и большим ужасом она понимала что стрелков там оказалось необычно много. Намного больше того, на что они первоначально, даже в самых смелых планах рассчитывали. И всего этого словно бы не видела княжна, словно ослепла.

Как и следовало ожидать, ничего из этой безтолковой стрельбы не получалось.

— Ну всё, — раздражённо заметила княжна, наблюдая за очередной безуспешной попыткой выдернуть кого-то из строя, — с меня хватит. Вы так до самого вечера можете развлекаться, а у меня скоро обед со свитой. Холопы кабанчика завалили, и если вы так и будете телепаться, то он раз десять остыть успеет.

— Выступаем! — грозно прокричала она куда-то себе за спину, где толпилась её свита.

Тягучий, далеко разнёсшийся по округе рёв боевого рыцарского рога казалось словно сломал что-то в мироздании. За спиной княжны буквально стронулась с места лавина.

Дождавшись, когда тяжёлая баронская конница начнёт своё неспешное, грозное, неостановимое движение, княжна повернулась к Таре и насмешливым голосом, с лёгким оттенком покровительственного презрения в голосе проговорила:

— А сейчас, дорогая Тара, — подпустила она яду в свой серебристый голосок, — вы, наконец-то, увидите, что такое таранный удар могучего броневого кулака баронской конницы. Это вам не ваше скаканье козлом перед пешим противником. Это удар, так удар. Ничто перед ним не устоит, никакие холопы, даже вооружённые коваными железками.

Увлёкшиеся увлекательным развлечением со стрельбой, молодые амазонки слишком поздно заметили разогнавшийся таранный удар бронированной конницы и только чудом, в последний момент смогли выскользнуть из-под него, россыпью брызнув в обе стороны от несущейся на них неудержимым потоком стальной лавины и смешав весь свой строй.

Тяжёлый, сплочённый бронированный кулак, сверкающий ярко начищенными доспехами и брызгая во все стороны бликами солнечных зайчиков с кончиков низко опущенных тяжёлых рыцарских копий, как вдруг… До того монолитный строй курсантов вдруг мгновенно рассыпался, и разом подался вперёд и назад на несколько шагов, странно раздавшись во все стороны.

Создалось такое впечатление, что плотный до того строй разом брызнул во все стороны, как бы рассыпаясь.

— Бегут! — радостно завизжала княжна, чуть ли не приплясывая от возбуждения, в седле, и лихо размахивая, выхваченной из ножен саблей — Бегут! Бегут, холопы!

— Рано радуешься, дура, — тихо, едва слышно, процедила сквозь зубы Тара. Глядя как смешавшиеся сотни амазонок спешно перестраиваются и выходят из-под линии атаки рыцарей, тихо, зло, сквозь зубы процедила. — Попробовали бы твои железные болваны хоть краем зацепить моих девочек, — Тара бросила на княжну ещё один злой, обещающий взгляд. — Я бы тебе тогда показала, кто бежит и куда.

Но ни Таре, ни княжне, так и не привелось ничего друг другу показать.

Рассеявшаяся странным образом ключовская рать неожиданно бросила наземь высокие ростовые щиты, и весь раздавшийся в стороны квадрат войска как-то странно встряхнулся, а потом несущейся бешеным галопом баронской коннице, с расстояния не более ста пятидесяти метров, прямо в лоб брызнули две тысячи бронебойных сулиц.

Один залп. И этого хватило.

Оказывается на дистанции до трёхсот метров, кованая бронебойная сулица, брошенная специальным образом сделанной копьеметалкой, пробивала хвалёную рыцарскую броню как фольгу.

Перед стеной курсантов мгновенно вздыбился вал мёртвых лошадей, разом преградивший путь всей коннице. А потом в смешавшуюся за валом кучу рыцарей снова и снова, раз за разом ударили несколько слитых, плотных залпов бронебойных сулиц.

Вот где показал Корней преимущества копьеметалки перед обычным копьём. Двести метров, убойная дальность броска. А тут меньше, уже много меньше. Одна минута — два копья. Один залп — две тысячи сулиц. На всего лишь полуторатысячную конную лаву.

И полегла там вся дворянская рать. Все полторы тысячи.

На полутора тысячную бронированную баронскую конницу всего только за первые три минуты обрушилось двенадцать тысяч бронебойных копий, брошенных с убойно-короткого расстояния.

И всё! Баронской конницы не стало.

На мокром, заболоченном поле перед редким, рассыпанным строем ключовской рати визжало, орало, материлось и плакало какое-то чудовищное месиво изуродованных людей и лошадей, перемешанное самым невообразимым, страшным образом.

Лишь редкие рыцари, невероятным чудом проскочившие краем полосу смерти, ещё пытались продолжить атаку. Яростно выдираясь из этого месива они поодиночке устремлялись на рассыпанный пеший строй, но тут вся рассыпанная рать снова шагнула вперёд, сплачиваясь, и в лицо чудом сумевшим вырваться из ада смерти рыцарям брызнул густой рой арбалетных болтов.

Не зря! Ой не зря до седьмого пота всю зиму гонял своих курсантов Корней, заставляя попадать из арбалета в цель из любого положения, и за зиму сделав из простых вояк настоящих снайперов.

— Пиздец! — флегматично заметила Тара бледной как смерть княжне, застывшей каменной статуей на холме, откуда та послала своих рыцарей на смерть. — Вот теперь точно, пиздец! — довольно заметила она.

— Куда? — неожиданно удивлённо проговорила тихим голосом Тара, заметив что-то неправильное в ходе закончившейся за пару минут битвы. — Куда! — заорала она в бешенстве уже себя не сдерживая, в полный голос, с ужасом глядя за тем, что разворачивается на поле. — Назад! — продолжала она отчаянно кричать, безуспешно пытаясь остановить безумие, что там разворачивалось.

Конные тысячи амазонок, видя гибель баронской конницы и непонятно на что рассчитывая, неожиданно развернулись и бросились с двух сторон на редкий, рассыпанный строй ключовских пешцев.

Может быть, им показалось, что разреженный строй это лёгкая добыча для них, может ещё что, но они бросили убегать из-под таранного удара баронской конницы и, развернувшись, с двух сторон обрушились на курсантов.

Этот день стал самым чёрным днём во всей истории Амазонии. Пешая ключовская рать, остановив неспешное движение в сторону хаоса уничтоженной баронской дружины, разом развернулась в две стороны, став лицом к амазонкам, а потом брызнула им в лицо бронебойными сулицами.

Только раз. Всего лишь раз. Один! Валом трупов остановив неудержимую атаку конной лавы. А потом они взялись за арбалеты. За знаменитые двухзарядные арбалеты ящеров. Когда они их успели перезарядить было непонятно, но в лицо смешавшимуся строю амазонок брызнул густой рой арбалетных болтов, а за ним сразу второй. И всё, конницы амазонок не стало. Всей!

Те, кто в задних рядах ещё чудом выжил, теперь яростно нахлёстывали лошадей, спеша выскочить из под возможного ещё одного арбалетного залпа. Но их никто не преследовал. Некому было.

А егеря, развернувшись обратно пошли вперёд, добивая чудом выживших и пытающихся сопротивляться ещё рыцарей слитными залпами арбалетных болтов.

В персональные схватки никто не вступал. Тех, кто выжил и вздумал сопротивляться, расстреливали издалека.

— Это конец, — тихо сказала Тара, наблюдая с командного холма за уничтожением молодого пополнения своей Речной стражи. — Не быть им уже ветеранами.

— Почему? — растерянно спросила княжна, глядя на поле широко открытыми растерянными глазами. — А разве….

— Некому, — мрачно оборвала её Тара, быстро разворачивая коня и резко пришпоривая. — Уходим, — бросила она небольшому отряду своих ветеранов, оставленному ею возле себя перед боем.

На всём поле больше не было никого и ничего живого. Лишь только грозный квадрат ключовской пешей рати тяжело ворочался по нему из угла в угол, добивая редкие, оставшиеся ещё на ногах небольшие группы сопротивляющихся. А потом и он, медленно пройдя по месту истребления баронской конницы, безжалостно добивая раненых, медленным, грозным шагом двинулся в сторону рыцарского лагеря, собираясь окончательно расправиться с врагом.

С правого края его строя неожиданно быстро отделилась небольшая, не более пары сотен группа всадников, и яростно нахлёстывая лошадей быстро устремилась к холму, где развевался флаг княжеской ставки.

Отчаянно взвизгнув, проорав что-то нечленораздельное, княжна бешеным галопом бросилась к берегу реки, ловя последний момент, когда ещё можно было уйти. И лишь небольшая группа молодых рыцарей её свиты, не более двух десятков, бросив ей вслед брезгливый, полный презрения взгляд, начала медленно выстраивать редкий бронированный кулак против несущихся ей навстречу конных сотен ключевских купцов.

Только эта малая группа рыцарей, намертво вставших стальной стеной на их пути и смогла задержать всю ключовскую конницу, показав на что действительно способны настоящие рыцари. И тем дав возможность княжне не только самой уйти, но и запалить стоящие у берега рыцарские лодьи, спустить на воду которые уже не было времени.

Весёлый, дикий восторг бешеной схватки кипятил Сидору кровь и закружил ему голову, бросив в бездумную, безшабашную лобовую атаку на рыцаря. Про арбалет свой он к тому времени уже прочно забыл, расстреляв весь запасённый с утра боекомплект бронебойных болтов, которыми он только что ссаживал рыцарей с их высоких, могучих лошадей.

Опущенное вниз забрало и железный колпак рыцаря напротив — всё что он сейчас видел. И сверкающий на солнце кончик своего длинного рыцарского копья, в последний момент перед атакой подхваченного им из обоза, как магнитом притягивающий его взор, направленный прямо в грудь сидящего на коне впереди какого-то рыцаря.

Страшный удар! Мрак и темнота!

Два неполных десятка рыцарей, грудью вставших перед двумя сотнями Ключовских купцов с курсантами на деле подтвердили то, что рыцари действительно чего-то стоят. Остановив две сотни ключовских новичков, они дали княжне и амазонкам время запалить все вытащенные на берег суда, и на оставшихся на воде немногих кораблях отойти от берега.

А немногочисленные брошенных на берегу экипажи рыцарских лодий все полегли, в безнадёжной попытке задержать корнеевских пешцев хоть на какое-то время.

И пока подошли пешцы, пока жалкие остатки от двух конных сотен купцов и курсантов сумели окончательно разобраться с двумя десятками бившихся на смерть рыцарей, все оставленные на берегу корабли уже жарко пылали, уничтожая всё, что могло бы быть воинской добычей. Ничего не досталось ключовской рати на лодьях, кроме сгоревших дочиста головешек. Хорошее было на рыцарских судах дерево — сухое, выдержанное.

Но оставался ещё лагерь, полный богатого рыцарского имущества.

И вдалеке, чуть ли не на самой середине реки, медленно покачивались на волнах несколько десятков оставшихся лодий амазонок и княжны. Всё, что осталось от бывшего ещё этим хмурым, туманным утром столь грозным речного флота Подгорного княжества.

Это был невиданно чудовищный, страшный разгром.

После битвы.*

Следующие несколько дней подошедшие ближе к берегу жалкие остатки эскадры княжны и амазонок, медленно покачиваясь на нагоняемой с речного простора невысокой речной волне никуда не двигались.

Столпившиеся на одном борту лодий, обращённого к берегу, толпы амазонок, вперемешку с редкими оставшимися в живых рыцарями, молча наблюдали за тем, что там происходило.

Небольшие группы курсантов неспешно ходили по низкому, открытому берегу Лонгары и вкапывали вдоль линии берега двойной ряд заострённых кольев с насаженными на них рыцарями, старательно утрамбовывая землю у основания.

Большинство казнимых к этому времени были уже мертвы. Но те, кто всё это время молча стоял у борта и наблюдал за происходящим на берегу, этого не знали. Им казалось, что раненых рыцарей, одного за другим с помощь лошадей медленно насаживают на кол, а потом, всё так же медленно, неторопясь поднимают тела вертикально вверх, оставляя их медленно опускаться по намазанному маслом колу, подвергая мучительной казни.

— Ну что, нравится? — мрачно спросила Тара княжну, кивая на корчащихся на берегу рыцарей. — Говорили тебе, дура, чтобы не зверствовала в округе. Так ты не послушала. Теперь получай подарочек.

— Две тысячи кольев, — покачала она головой. — Заранее заготовленных и маслом намазанных. А о том, что военное счастье переменчиво, ты дура не подумала? — брезгливо посмотрела она на мрачную княжну.

— Если завтра, рядом с твоими рыцарями сядут на кол мои девочки, то я сама сдеру с тебя шкуру. Живьём! А потом то что от тебя останется своими руками на кол посажу, — медленно и внешне совершенно спокойно, даже как-то равнодушно, проговорила Тара, глядя на княжну мёртвым, немигающим взглядом. — А пока посидишь под охраной, в гнилом трюме, — кивнула она лучницам, окружившим свиту княжны с натянутыми луками. — Подождёшь.

Разоружив княжну и всю её свиту, их загнали в трюм корабля и, приставив усиленную охрану, отвели корабли подальше от берега, опасаясь какой-нибудь неожиданной выходки со стороны Ключовских курсантов.

Наученные горьким опытом, теперь они уже намного более серьёзно относились к своим левобережным соседям.

Всю неделю, пока курсанты хоронили павших, делили трофеи и отдыхали, боевые лодьи амазонок стояли неподвижно, замерев возле берега. Ждали. Тихо покачиваясь на невысокой речной волне, они каждую минуту были готовы выбросить всех, кто ещё остался у них, в отчаянную, смертельную, безнадёжную для них битву, чтобы только не допустить повторения для пленных амазонок того, что на их глазах было сделано с рыцарями.

Всю эту неделю княжна со своей свитой просидела в вонючем трюме лодьи, по колено в грязной, тухлой воде, питаясь только гнилыми сухарями, сбрасываемыми им сквозь решётку люка прямо в гнилую воду, и получая только два раза в день на всех маленькую бадейку мутной речной воды.

Ни о какой санитарии не было и речи. Всё, что они съедали и выпивали, тут же и плавало рядом с ними, источая вокруг удушающие миазмы испражнений.

Наверное, именно там, в том вонючем человеческими экскриментами трюме, окончательно и выкристаллизовался железный характер княжны. Окончательно сформировалась её ненависть к Сидору, к его друзьям и ко всему Левобережью. Личная ненависть. Искренняя, чистая и безпощадная. Именно там она окончательно поняла, что игры в догонялки и шутки кончились, и теперь осталось только одно. Или она, или они. Те самые четверо весёлых путешественников, что встретились ей как-то в том, недоброй памяти, трактире.

И где-то там, в дальнем укромном уголке своей ненависти, она выделила особое место для пленившей и державшей её в грязном трюме Тары.

А потом на берег, прямо к кромке воды вышел какой-то человек и долго махал большим белым флагом, вызывая амазонок на переговоры.

И только после этой встречи амазонкам стало окончательно ясны масштабы постигшего их разгрома.

Из четырёх с половиной тысяч амазонок, принявших участие в битве, в живых сейчас осталось чуть более двух тысяч. Остальные полегли на том поле. И среди этих не было ни одной не раненой. И сейчас ключовская рать предлагала Таре заключить перемирие, по которому они бы взялись вылечить, а по возможности и спасти всех оставшихся в живых и раненых амазонок до момента их выкупа. А в ответ на это, оставшиеся амазонки не трогали бы их табуны, пока они не доберутся до своего города. Ничего больше.

Скрепя зубами от бешенства, Тара была вынуждена согласиться. И с того дня, просто чудовищно огромный табун лошадей, словно раздувшийся после битвы на несколько тысяч трофейных коней, медленно двигался по широким заливным лугам Левобережья Лонгары, постепенно и неуклонно смещаясь в сторону далёкого Старого Ключа.

И лишь отдельные, редкие стычки со случайными, неподчиняющимися Таре отрядами амазонок, разбойничавших на этом берегу, изредка нарушали это неспешное, но уже неостановимое движение.

И их безмятежному движению ничто больше не грозило, поскольку после столь чудовищного разгрома, на этом берегу у амазонок не осталось никаких значительных сил, чтоб им противостоять. А те, что оказались случайно в пределах досягаемости конной рати Старого Ключа, поспешно уступали дорогу, чтобы даже случайно не столкнуться с курсантами где-нибудь здесь, на берегу.

Для защиты со стороны реки, параллельно основному руслу постоянно двигались несколько конных отрядов периодически сменяемых курсантов, ограждая табуны от возможного посягательства амазонок. А впереди и по бокам постоянно рыскали небольшие охранные отряды неловко сидящих на лошадях конников, на ходу осваивающих азы вольтижировки.

После мучительной казни рыцарского дворянства и пленения огромного числа раненых амазонок, последние уже вели себя на левом берегу очень аккуратно и осторожно, опасаясь хоть чем-то прогневить движущуюся по берегу армию. Опасаясь за судьбы своих товарок, попавших в плен, они уже не так вольготно хозяйничали на этом берегу и старались даже случайно никого из местных не задирать.

До всех амазонок, находившихся в рейдах, или собиравшихся на этот берег в набег, было лично Тарой доведено, что любая попытка учинить безобразия в левобережных поселениях повлечёт за собой жестокую месть со стороны Речной Стражи. Особо подчёркивалось и персональное обещание её начальника, Тары, озабоченной сохранением жизней пленённых амазонок из своего корпуса, её обещание лично снять шкуру с любой, кто только сунется туда.

— Две тысячи! — Тара, в безсильной ярости металась по тесной каюте капитанской лодьи. — Две тысячи пленных.

— Лучше бы их добили, — тяжело грохнула она кулаком по столу. — Ну погибли и погибли. Не первые и не последние. Ещё наберут. Ещё будут выпуски. Но эти то живы, — злобно ткнула она кулаком в перегородку. — Да ещё их и лечат, не жалея дорогущих лекарств.

— Да где же это видано, — снова заметалась она по каюте. — Выхаживают своих врагов, как родных детей. Чуть ли не всех вытащили с того света.

— Боже, — Тара остановилась посреди каюты и бездумным взглядом уставилась куда-то в пространство. — Как же всё это плохо, — неожиданно чётко и ясно выговорила она.

— Ты что, Тара, в своём уме, — ахнула Варья Сухая из Дола, маленького городка где-то на границе с Подгорным княжеством, её теперь личный секретарь и старая подруга, с которой они начинали с самого начала службу в казармах. Она теперь была вместо сгинувшей где-то в пылу битвы Кары, и несмотря на давнюю дружбу, всё одно раздражала Тару одним своим видом, напоминая о тяжёлой потере. — Да как ты можешь такое говорить? — в ужасе уставилась Варья на неё. — Да ещё о наших бедных девочках? Они же ещё совсем молоденькие.

— Как? — Тара, медленно повернувшись всем корпусом к ней, наклонилась, приблизив лицо к сидящей за крохотным столиком Варье, и, цедя каждое слово, тихо выдохнула. — Они на этом не остановятся.

— Ну ясное дело, — раздражёно откликнулась Варья. — Чего ещё от этих сиволапых мужиков ждать. Небось, уже голова закружилась от успехов. Думают, что раз выиграли одно сражение, так и во всех остальных победят тоже.

— Ду-ура! Ты ничего не поняла, — выговаривая каждое слово по отдельности, — оборвала её Тара. — Это наш Совет Матерей на этом не остановится. Они захотят отыграться и наверняка готовят уже флот вторжения в этот их вонючий, нищий городишко.

— Зачем? — удивлённо посмотрела на неё Варья. На оскорбление она не прореагировала никак. — Нам же там ничего не надо. Ни золота, ни добра какого, там же ничего нет. А нападать на них себе дороже. Они же бешеные. Будут драться за каждый кустик. Нам это вторжение такой ещё кровью выйдет, что лучше бы его и не было.

— Они используют наших девочек, — с тоской во взгляде заметила Тара, снова тихо ткнув кулаком в стену каюты. — Используют то, что они окажутся в городе. Как только до них дойдут вести о порядочном обращении с пленными, так они наверняка решат этим воспользоваться. И я даже знаю, как, — с тоской во взгляде, Тара опустилась на откидной стул, привинченный к стенке каюты, и мрачно уставилась прямо перед собой. — А потом их постараются всех изолировать и перебить, чтобы вести о хорошем к ним отношении не достигли любопытных ушей в остальном войске. Чтобы у других не было искуса сдаваться левобережным в плен.

— Они по любому смертники.

— И тут ещё эта сучка, Лидка Подгорная. Шлюха тупая! — выругалась Тара.

— Да, — протянула задумчиво Варья, — припомнит она нам этот вонючий трюм, припомнит. Такая, не забудет.

— Может её того? — махнула она большим пальцем правой руки по горлу.

— Поздно, — глухо отозвалась Тара. — Сразу надо было. А теперь уже поздно, — с явственно прозвучавшей тоской в голосе, тихо проговорила она.

Кибитка лазарета. *

По грязно белому войлоку боковой стенки просторной, но раздражающе низкой кибитки, в глубине которой на крепких толстых конопляных канатах был подвешен узкий, походный гамак для раненого Сидора, медленно ползла большая, жирная муха.

— "Муха, — была первая мысль, пришедшая Сидору в голову как только он открыл глаза. — Зелёная. Жирная. А это? — повёл он вокруг глазами. — А это я уже где-то видел…

— Лазарет", — пришло осознание.

— Здорово Сидор! — негромкий, с нотками явного облегчения голос сидящего у его изголовья Корнея вывел его из задумчиво-созерцательного состояния. Осторожно пожав лежащую поверх новенького лоскутного одеяла безвольную руку раненого, Корней тихо, участливо спросил. — Ты как тут, живой?

— Да живой я, живой, — едва слышным, слабым голосом откликнулся Сидор, пытаясь через силу улыбнуться. — Вот зараза, — пожаловался он жалобно, — даже улыбнуться не могу. — Сил нет.

— Да-а…, - медленно протянул Корней, глядя на лежащего, как колода Сидора с откровенной жалостью, — здорово же тебя расшибло. Мы уж тут думали всё — нет больше нашего Сидора.

— Теперь будешь знать, каково это в атаку на конного рыцаря дуриком нестись. А то всё ерунда, ерунда, панцирь, панцирь, — сердито обругал его Корней.

За раздражением, демонстративно написанным на его лице, хорошо было видно как Корнея покидает до того тщательно скрываемое от Сидора безпокойство.

— И тебе спасибо на добром слове, — Сидор едва смог найти в себе силы немного раздвинуть губы в улыбке. — Я тоже рад что ты живой.

— Ребята санитары, все, как один грозились, что в следующий раз они сами тебя прибьют, чтоб дурью подобной не маялся. А то, жалуются, возиться потом много приходится, — невесело пошутил Корней. — Чижол ты больно таскать тебя на закорках по всему полю, да потом ворочать твою неподвижную колоду в гамаке.

— Жалуются, значит, — через силу улыбнулся Сидор. — Это хорошо. Хуже было если б вообще не интересовались.

— Ну это вряд ли, — тихо проговорил отвернувшись Корней.

Сидор, отвлёкшийся на надоедливую муху, его не расслышал.

— А это что? — скосил он глаза в угол кибитки, заваленный каким-то железом. — Никак трофеев натащили? — слабо пошевелил он пальцами, пытаясь указать на заваленный каким-то острым железом широкий и низкий походный сундук. — Ишь ты как много, — подивился он. — Хорошо, что хоть железа, а не пилюль всяких, — слабо пошутил он.

— Не боись, — скупо улыбнулся Корней. — Будут тебе и пилюли. Ящеры твои, из обоза, как узнали, что ты живой, так настоящее безобразие учинили. До того тихо сидели, словно пришибленные, считали что тебя рыцарь всё…, того…, - Корней сделал характерную отмашку поперёк горла. — Не верили что бронь твоя выдержала такой удар и что сам ты после этого живой в ней останешься. Да и никто не верил, честно говоря, — тихо проговорил он.

Так что, ты бы их приструнил, что ли, ящеров своих. А то совсем обнаглели. Всё-то у нас по их мнению не так. И врачи не такие, и всё остальное прочее не такое. Пока их до тебя полудохлого не допустили, так и не успокоились. А Пилюлькина нашего, дежурного лекаря из училиша, так вообще грозились прибить, когда он к тебе при них попытался сунуться. Так беднягу зашугали, что он теперь к твоей кибитке и близко подойти боится.

Надеюсь, что теперь хоть поуспокоятся.

Обещались за пару недель тебя на ноги поставить. Пока прошла только неделя, — скупо улыбнулся он. — А то прям, как собаки какие были. Всю неделю не давали с места тронуться. Хотя, — улыбнулся он, — нам и без их указивок было чем всё это время здесь заняться. Наследство от рыцарей досталось бога-а-атое, — окончательно расплылся он в довольной улыбке и сразу стало хорошо заметно что дела у него идут не просто хорошо, а очень хорошо, просто отлично, и лишь безпокойство за Сидора портит ему настоящий момент торжества.

Ребята твои рассказывали, — Корней буквально цвёл в тридцать два зуба, — те, кто тебя в момент твоего триумфа видел, что ты красиво взлетел. Прям, как птица. Они тогда так и подумали — всё, нет больше нашего Сидора. Как ваши земляне сказали? — Корней поднял глаза к низкому потолку кибитки, вспоминая, — "Всё! Нет больше Сидора! Отлетался наш Сидор. Остался от нашего Сидора не Сидор, а один сплошной Икар".

Может разъяснишь мне, тёмному местному аборигену, что это за птица такая — Икар? — с улыбкой посмотрел он на него. — А то вдруг помрёшь, и я так и не узнаю.

По улыбке, промелькнувшей в глубине его глаз сразу стало понятно, что кто такой Икар тот прекрасно был осведомлён. Видимо ему просто хотелось пошутить с больным, расшевелить его немного.

— Не, — улыбнулся слабой улыбкой Сидор. — Как говаривал знаменитый в иных местах литературный персонаж Рабинович: "Не дождётесь".

Помолчав, глядя на смутившегося под его насмешливым взглядом Корнея, он неожиданно поинтересовался:

— А чего ты врача вашего отрядного Пилюлькиным обзываешь? У него что, фамилия такая?

— Да нет, — Корней ещё больше расплылся в широкой, радостной улыбке. — Фамилия у него обычная и зовут его просто — Яцык Голота. А Пилюлькиным его Машка моя обозвала, как только он у нас в училище первый раз появился. За то что корчил из себя не пойми что.

Так и прижилось с тех пор, Пилюлькин да Пилюлькин. А теперь, когда его ещё и ящеры Пилюлькиным обозвали, и от твоего тельца прогнали, так его даже за врача никто больше не считает. Ни к чему серьёзному не допускают больше беднягу. Совсем несчастный парень остатков былого уважения лишился.

Теперь уж и не обижается, — насмешливо махнул он рукой. — Привык и смирился, наверное.

Тут с твоими ящерами вообще-то штука занятная вышла, — Корней с неожиданно проступившим на лице лёгким недоумением, рассеянно почесал висок правым указательным пальцем. — Как тебя ранило, то есть расшибло, — поправился он, — так их словно подменили. Полное впечатление, что словно проснулись. То сидели и никуда не лезли, а тут…

Пилюлькина нашего от дел отстранили, команду его разогнали, обвинив в отсутствии мастерства и этого…, - Корней в некоторой растерянности машинально пощёлкал пальцами, вспоминая. — Профессионализма! — вспомнил он.

Так что всех наших бывших врачей ныне перевели они на должности санитаров. И вообще…, - несколько растерянно заметил он. — Теперь всеми делами, связанными с ранеными, занимаются исключительно ящеры. — Корней как-то недоумённо пожал плечами. — Взяли власть в свои руки и творят что хотят. Обнаглели, кошмар просто!

У нас теперь не воинский отряд, а настоящий передвижной лазарет. Все телеги в округе под раненых забрали никого даже не спрашивая. Кому не хватило — волокуш наделали. Из-за тебя вот неделю не давали трогаться с места, опасаясь за твою жизнь.

Корней с каким-то растерянно недоумевающим видом покачал, как бы сам себе не веря головой.

— У нас что, так много раненых? — удивлённо поднял правую бровь Сидор. — А как же наша непробиваемая бронь?

— Какая ещё нахрен бронь, — недовольно поморщился Корней. — Бронь вообще выше всяких похвал. И у нас раненых вообще ты, да полтора десятка купцов из твоих конников что выжили после стычки с рыцарями.

На подобное заявление Сидор лишь удивлённо на него посмотрел. До этого дня никаких персональных конников за ним не числилось.

— Я говорю про амазонок, — не совсем понятно уточнил Корней.

Хоть мы и старались их щадить, но в бою сам знаешь как. Или ты, или тебя. Вот нам теперь и досталось полторы тысячи раненых. А с учётом лишь слегка покалеченных и взятых ранее в плен, то пленных у нас под пару тыщ набралось.

Не военный отряд, а не пойми что. Какой-то передвижной лагерь военнопленных пополам с лазаретом. Да ещё с огромными табунами лошадей на шее.

— Как же вы с ними управляетесь? — заинтересовался необычной ситуацией Сидор.

Ему стало вдруг интересно, как Корней выбрался из сложившегося положения. А что тот выбрался, Сидор ничуть не сомневался, настолько он был теперь уверен в военных и организационных талантах его.

Перегон сильно изменил Корнея, сбросив всю шелуху, что за безмятежную прошедшую зиму наросла на нём. И теперь перед Сидором снова сидел матёрый воин, которому можно было доверить любое войско, которое он недрогнувшей рукой поведёт… куда сам решит.

— Постой, — остановил он свои разбежавшиеся в стороны мысли. — А почему ты всё время говоришь только о пленных амазонках и ни слова не сказал о пленных рыцарях? Не может быть чтобы их всех побили?

И вообще, расскажи как у нас идут дела, а то всё ни о чём, да ни о чём. Что с табунами, как управляетесь.

А что с табунами, — Корней раздражённо передёрнул плечами. — Дело ты наладил, теперь оно идёт как бы само собой, даже не смотря на то что тебя нет и у нас появилась куча трофейных лошадей.

Тяжело, конечно, — пожал он плечами. — Но ничего, управляемся.

Вот с рыцарями…, - Корней помрачнел, как-то замялся, отведя глаза в сторону. — В общем, с пленными рыцарями нехорошая история вышла.

— Что? — слабо улыбнулся Сидор. — Не можете без меня трофеи поделить? Кому какой пленённый барон, али граф на выкуп достанется.

— Да нет, — ещё больше нахмурился Корней. — Всё гораздо хуже.

Сидор, суть прищурив глаза внимательно на него посмотрел. Смущённый, и какой-то ставший вдруг мрачным Корней, мнущийся и явно не знающий с чего начать — это было что-то новое.

Не знаю как тебе и сказать, — Корней, замявшись, ненадолго замолчал, явно не зная как приступить к неприятному делу. — Мы тут с ребятами, на месте их высадки нашли кое-что. — Корней, замолчав, долго смотрел в сторону, не решаясь продолжить разговор. Наконец, тяжело вздохнув, он продолжил свой путаный рассказ терпеливо ожидающему Сидору.

В общем так. Там, на месте их стоянки, колья были припасены.

Ребята, как увидели, сначала ничего не поняли. Тын, думали, рыцари собрались городить, от нас валом огораживаться. А потом кого-то дурака дёрнуло пересчитать… Сейчас даже не упомнишь кого, — тихо проговорил Корней, мрачно глядя в пол.

Как пересчитали, так никто долго поверить не мог. Потом опять пересчитали, уже все вместе… Ровно две тысячи штук. Остро заточенных и густо намазанных маслом. Свеженькие, только, только из леса. Мы так поняли — на нас это, на всех, ровно по счёту. Ни больше, ни меньше, — Корней мрачно смотрел в угол кибитки, не отводя взгляда от сваленных там кучей мечей. — А потом и пленные амазонки подтвердили, что у княжны последнее время любимое, мол, развлечение это стало. А рокошская шляхта, что составляла чуть ли не треть от её войска, всячески ей в том содействовала. Как попадался им на пути какой-нибудь наш хуторок здесь, на Левобережье, так жителей всех…того, — Корней с мрачным лицом, снова сделал характерную отмашку по горлу. — В общем, пока они нас по Левобережью искали, позверствовать зело изрядно успели.

Вот и выходит, что если бы мы проиграли эту битву, то всех нас, кто потом, после боя выжил бы, собиралась эта милая девушка на кол посадить.

Как видишь, подруга наша как-то шибко быстро изменилась со дня нашей с ней последней встречи.

А может мы её просто плохо знали, — мрачно проговорил он. — Похоже, Маша всё же была права, когда ругала вас с Пашкой за то что вы её отпустили.

Нелюдь это! Даже в ближайшей округе, всего лишь за сутки что они тут стояли, она все окрестные хутора вместе с жителями спалила. Человек наверное сорок будет. И вот что я тебе скажу, друг ты мой Сидор. Жить этой твари только до того момента, когда она нам в руки попадёт, — неожиданно жестким, глухим голосом проговорил Корней, подымая на Сидора тяжёлый, посуровевший взгляд.

А потом мы рыцарей столбовали, — без перехода, тихо проговорил Корней. — Всех. Не разбираясь, виновен кто, а кто нет. А потом и мёртвых на колья насадили к ним за компанию и выставили в рядок на берегу всем на обозрение.

— Как это? — непонимающе уставился на него Сидор.

— Так это, — тихо и жёстко проговорил Корней. — Как будто ты не знаешь, как это делается, — хмуро проворчал он, продолжая в упор глядеть ему прямо в глаза.

Жопой на кол и лошадушками чуток натянули. Подняли, в ямку вставили, утрамбовали. А дальше — оно само пошло… по склизкому-то…

— Да и хрен бы с ними, — равнодушно отозвался Сидор. — Собакам собачья смерть.

— Хрен то хрен, да не всё так просто, — тихо проговорил Корней. — Потом, как первый запал прошёл и ребята поуспокоились, так и не знаем теперь как и быть. Требуется теперь твоя санкция.

— Санкция на что? Моя…?

Сидор с невероятным удивлением смотрел на мрачного Корнея. Просить его санкции на что-либо вообще было для того не характерно, а уж на это… Да ещё после того как всё сделали? Да без него! Бред какой-то.

— Ребята на кругу решили как бы на твой баронский суд всё оставить, раз уж ты это дело завернул с лошадьми, ну и всё такое. Из-за лошадей, мол, вся эта эпопея началась, из-за них, мол, всё так и пошло. Вот, ребята и порешили, что раз такое дело, так пусть все рыцари теперь считаются как бы твои персональные пленники. Ты же у нас для всех, как бы главный, — поднял он на него опущенные было в пол глаза. — Да к тому же, ты у нас единственный настоящий барон, как ни крути. Так вот ребята и хотят чтоб это дело было как бы твоей баронской волей сделанное. Как равный с равными, с рыцарями то есть, — отвёл он в сторону мрачный взгляд.

— Какой волей? — слегка нахмурившись, непонимающе уставился Сидор на Корнея. — Баронской? Моей? Равной с ними?

Ты чего, Корнеюшка, сокол ты мой шизокрылый, сбрендил? Заговариваться начал? Какой я тебе барон? Какая баронская воля? Какой равный? Вы там чего, все с ума посходили? — уже из последних сил, чуть ли не начал орать Сидор. — И каким боком это меня касается? Сами сделали, сами разбирайтесь!

— Ты как ни крути а теперь барон, — мрачно вздохнул Корней. — И от этого тебе теперь не уйти. Так что, привыкайте, ваше сиятельство.

И дело не в твоей доброй воле. Дело в том что если они сами, своей волей рыцарей на кол посадили, то никому из них потом ни в каком баронстве показаться невозможно будет. Если признают, то тут же на плаху потянут, как простолюдина, поднявшего руку на дворянина. А у нас город, сам знаешь — торговый. Лишиться возможности появляться и торговать в низовых поречных княжествах да баронствах для всех смерти подобно.

Да и ответного визита в таком случае в город наш от поречной шляхты можно легко дождаться. Карательного. И не тех сопливых молодыков, что мы на кол вдоль реки посадили, а кого-нибудь гораздо посерьёзнее.

Да и Лидке Подгорной в таком случае гораздо удобнее будет их объединить вокруг себя. Сначала против нас, а потом уже и по собственному усмотрению.

Давать этой шлюхе в руки такую великолепную возможность, — недовольно покачал он головой.

Ты же у нас иное дело. Ты теперь барон, и имеешь на подобный поступок по всем местным законам полное право. Тебе это легко сойдёт с рук.

Вот почему ребята и поторопились объявить перед амазонками рыцарей твоими личными пленниками судьбой которых как бы ты и распорядился. Меня, кстати, даже не спрашивая, а просто поставив перед фактом. Ты начальник — ты за всё в ответе, — тихо закончил Корней.

— Та-а-к! — медленно протянул Сидор.

Значит, говоришь, ты не знаешь, что с амазонками делать? — тихо вымолвил Сидор. Видно было что он явно не слушает что ему говорит Корней, думая о чём-то своём.

— Да знаю я, — мрачно буркнул Корней.

За амазонок выкуп взять надо. С их же собственного начальства. Да побольше, чтоб больше не думали, что с нами можно шутки шутить. Да такой выкуп, чтоб икалось им потом лет десять, — угрюмо бросил Корней, поднимаясь со стоящей у изголовья лежака колоды и нервно начав мотаться по тесной кибитке. — И это удобнее всего сделать тебе. Ты теперь барон и опять повторюсь — имеешь на то полное, освящённое традицией право. А у наших в городе тут другая традиция — безплатно отдавать пленных за реку. Те с наших берут по полной, а наши почему-то не решаются. Говорят, что силёнок не хватает чтоб заставить, а сами амазонки отказываются платить.

Только ты можешь такую традицию поломать. И теперь, устрашённые участью рыцарей, амазонки уже пойдут на выкуп. Это я тебе точно говорю, — мрачно буркнул Корней. — Уже ведутся предварительные переговоры с руководством Стражи. И довольно успешные.

Ты лежи, лежи, — остановил он шевельнувшегося было Сидора. — Поправляйся! А я пойду, скажу ребятам, что ты хоть и нехотя, но дал добро, — тяжело вздохнул он.

— На что? — тихим, злым голосом негромко поинтересовался Сидор.

— На то, что это всё твоим именем делалось, — мрачно буркнул Корней глядя ему прямо в глаза. — Так, мол, и так. За разбой и попытку грабежа честно нажитого тобой имущества, ты, барон такой-то, казнишь господ рыцарей позорной смертью — столбованием. И так будет с каждым, кто посмеет в твою вотчину сунуться. Вот и всё. Вроде это как бы разборки дворян между собою. И ребятам теперь спокойнее, не надо каждый раз за спину оглядываться, когда окажутся в западных баронствах или там, княжествах. И тебе, тож неплохо. Слава героя — победителя могучего рыцарского войска, тебе совсем не помешает, Икар ты наш неистребимый, — вставил он ядовитую шпильку тусклым, невыразительным голосом.

Да и рыцари к нам больше не сунутся. Ты в своём праве. Тебя пытались ограбить — ты отбился. А как и что — это твоё дело. Теперь это выглядит не как прогулка господ рыцарей за добычей к дикарям, а как ваши разборки между собой. Многим другим рыцарям это наверняка охладит головы. Может, больше и не сунутся.

— О, как! — тихим, злым голосом проговорил Сидор. — А то, что я никакой, нахрен, не барон? Никакой, нахрен, не рыцарь? Что меня в эти долбанные рыцари никто не посвящал, мать вашу. Это уже как бы и не в счёт?

Только и всего, что не успел законным образом снять с себя этот бл…дский титул, а твои курсантики уже вовсю принялись этим активно пользоваться. Решили на меня повесить что сами натворили, а потом испугались последствий? — зло прищурил он глаза.

— Сделанного не воротишь, — хмуро бросил Корней, упрямо мотнув головой. — И теперь тебе придётся жить с этим.

— Я был против, — тихо добавил он. — Но, как оказалось, моё мнение даже не рассматривается. В этом вопросе я вдруг оказался никто. Всем оказывается за моей спиной вертят господа сотники и назначенные, как бы мне в помощь выборные от кланов. Я же выходит так, ширма.

Как мечом махать — слушают безпрекословно. А как стали делить трофеи и прочее — тут то оно и вылезло…

Господа сотники с выборными сами, без меня решили что и как делать, меня, как и тебя поставив перед фактом. И теперь тебе пути назад нет. Ты теперь барон, на веки веков, мать твою, — тихо выругался он. — Так что, поздравляю Вас, Ваше Сиятельство.

Снимешь с себя титул, любой шляхтич тебя тут же постарается прикончить, любыми путями. Это я тебе точно говорю. Шляхта не прощает чужих, поднявших на неё руку. Виноват ты не виноват — никто разбираться не станет.

А так, надежда какая-то есть. Крепкая такая надежда, каменная, неподъёмная, что шляхта эту пилюлю проглотит и особо докучать тебе не станет. Может, живой и останешься. Ты ведь теперь тоже…, - Корней замолчал, внимательно глядя прямо в глаза Сидору, — из них будешь. Шляхта!

— Бл. дь! — тихо, сквозь зубы зло выругался Сидор. — Ну, твари! Подставили! Славу палача на меня повесили. Мол, сначала утопил одних своих врагов, а потом остатки других на кол посадил. Так что ли? — бешеным зверем уставился он на Корнея. То что тот говорил, Сидор похоже не услышал. Или до него пока ещё не дошло.

— Так что ты смотри, — тихо проговорил Корней. — Всё теперь зависит от тебя. Как скажешь, так и будет. Скажешь что нипричём, карательный рейд поречной шляхты точно тогда на город обрушится. И тогда пострадают не только эти горлопаны из моих курсантов.

Так что думай!

Да и пленные амазонки боле не бузят, сидят словно мыши под веником. Видать участь рыцарей их сильно впечатлила.

Может, ребята оказались и правы, — тихо проговорил Корней, хмуро глядя на Сидора.

А чтоб тебе не было так грустно, они тебе сладкую пилюлю подложили. В качестве твоей личной доли трофеев и ещё как бы в подарок, выделили тебе все баронские печатки, снятые с убитых и казнённых, и все родовые мечи. Сотни полторы точно будет, если не больше, — скупо улыбнулся Корней.

А чтобы вашему сиятельству совсем кисло не было, отдали тебе в личное владение целых полторы тысячи пленных амазонок. Пусть, мол, господин барон делает с ними всё что хочет. С такой как бы подковыркой. Мол, барону Сидору постоянно не хватает людей для работы. Вот вылечит — будут ему работники.

— Бл. дь! — однозначно выразил всё что он об этом думает Сидор. — Соплюшки пятнадцатилетние много наработают.

На какое-то время в палатке установилось молчание, нарушаемое только жужжанием толстой, жирной мухи, которая так и зудела постоянно в шатре, уже буквально выводя Сидора из себя.

— Кто?

Сёмка Кривой, Игнат Мельник, два старостиных выкормыша из ваших, из землян, да Дзюба Беззубый, из чернореченцев, за главных зачинщиков будут, — тихо уточнил Корней, сразу же правильно поняв вопрос.

Круг собрали, любо прокричали вместе со своими подпевалами, и тут же, не откладывая, рыцарей жопой на кол и вдоль берега речки в рядок посадили, как кустики жимолости в парке.

Я и вякнуть не успел, Сколько ни кричал, что разобраться надо, кто виновен, кто нет, никто не стал меня слушать. Попробовал с твоими купцами рыцарей отбить, так нам таких кулаков насовали…, - Корней замолчал, замявшись. — Двоих наших: Сирко Бялого да Жижу Картавого, чуть ли не досмерти забили, как баронских прихвостней, а остальным тоже хорошо наваляли. Даже мне досталось, — мрачно буркнул он.

Тут, рядом с тобой многие из наших по лазаретным кибиткам до сих пор отлёживаются, — мотнул он нехотя головой куда-то в сторону.

Побили нас крепко, Сидор. Мало за нами людей оказалось. Да и из курсантов моих, — неожиданно поморщился он, — немногие меня поддержали, — тихо проговорил он, в упор глядя на Сидора. — Рано мы вылезли. Только разозлили этих, клановщиков. И голоса мы тут пока что не имеем, учти это.

Эти господа доорались уже до того, что вроде бы как это уже и не наш перегон выходит. Требовали и лошадей наших поделить.

Так что, зацепка с баронским титулом и с этой казнью, для нас…, - Корней выделил интонацией последнее слово, — для нас это похоже единственный шанс оставить за собой наши табуны. Побоятся огласки и не будут зариться на наших лошадей.

А то уже разговорчики поползли, что неплохо бы нам и поделиться маточным стадом. Мало им трофейных, никак от нашей элиты глаз оторвать не могут.

Я Сёмке с Игнатом, да Дзюбе уже намекнул, чем это может для них кончиться. Что если не заткнутся, ты прилюдно откажешься от якобы своего решения с казнью. Зубами поскрипели, сволочи, да тут же пошли на попятную, — Корней тихо, сквозь зубы грязно выругался.

— У собаки нельзя отобрать кость, поглаживая её по головке. Надо ломать ей челюсти, — медленно, чётко выговаривая каждое слово проговорил Сидор.

— Что? — непонимающе посмотрел на него Корней. — Какой собаки?

— Я сказал, — тихим, злым голосом начал Сидор, — что пока за нами нет реальной силы, так дальше и будет продолжаться. И чем больше мы раскидываем денег вокруг, тем всё хуже и хуже будут к нам относиться. Надо сосредоточиться и безжалостно отсекать все сопли что ранее у нас были. Никаких вась-вась и мур-мур. Они — мы, мы — они. Всё! И никак иначе.

Помолчав немного, он тихо спросил.

— На сколько человек мы можем реально рассчитывать?

— Сотни полторы моих курсантов, из тех кто как оказалось не прогибается под кланы, да на остатки от конной сотни твоих купцов, человек на сорок. Всё! — глухо отозвался Корней. — Две сотни против двух тысяч.

Поморщившись, Сидор хмуро поинтересовался:

— Почему ты их постоянно называешь моими? Они вообще-то сами по себе.

— Были, — мрачно буркнул Корней. — Были сами по себе, да теперь весь лагерь поделился на две части. Мы и они. И все расклады теперь ведутся чётко исходя из этого.

Оказалось, мои курсантики с самого начала затаили нешуточную злобу на твоих купцов за то что им по такой невероятной дешёвке достались такие хорошие лошади. А им ты отказал.

Даже прибретение нескольких тысяч трофейных лошадей от амазонок положения не исправило. Количества много, а качество и близко не дотягивает, особенно до твоих любимых тяжеловозов. А на них только ленивый не облизнулся.

— Всё? — хмуро буркнул Сидор, грубо перебив его. Тяжелый разговор с Корнеем его сильно утомил и он хотел бы уже отдохнуть. — Или ещё что, такое же хорошее?

— Ещё бы я с тобой хотел поделиться своими кое-какими подозрениями.

Корней с задумчивым видом запустил пятерню в свою шевелюру и пальцами жёстко помассировал себе затылок.

У меня сложилось такое странное впечатление что резкая, внезапная активизация твоих ящеров очень точно совпала по времени когда на круге было решено казнить рыцарей.

Буквально через десять минут нашего отрядного врача Пилюлькина ящер Сур ду Гуан выкинул из кибитки врача, а у твоей кибитки в лазарете встал караул из двух до зубов вооружённых легионеров, которые до того якобы подрабатывали на у тебя кухне раздатчиками.

Если ты не знаешь, — усмехнулся Корей, правильно оценив недоумённо поднятые удивлённо брови Сидора. — То Сур ду Гуан в очень узких врачебных кругах весьма высоко ценится, как несравненный специалист. Хирург, между прочим! А у тебя он работал кухонным мужыком, — укорил он безмерно удивлённого подобным заявлением Сидора.

И должен тебе сказать, — задумчиво протянул Корней, — что ящеры — это единственная независимая группа в нашем кочевом таборе, кому не выгодна смерть барона Сидора. Слишком во многом их положение в городе Старый Ключ зависит от факта его существования. Да и с Империей через тебя слишком для них много завязано. Лишиться враз недавно только приобретённого Главу клана…

Замолчав, Корней многозначительно посмотрел в глаза Сидору.

— То есть ты хочешь сказать, — Сидор, внимательно глядя на Корея вдруг впал в нешуточную задумчивость.

Что мёртвый барон де Вехтор никогда не сможет отказаться от своего слова, — медленно и жёстко выговорил Корней. — И слава казнителя поречного дворянства на Девичьем Поле никогда уже ни с кем иным связана не будет.

Мёртвый, ты слишком многим получаешься удобен. Да и с табунами без тебя легче разобраться. Поделить по-тихому, между собой. И всё! кто там будет разбираться, когда табун пригонят в город, где чья лошадь. Где купленная, а где и трофейная.

А там, глядишь, и я следом за тобой где-нибудь на перегоне с лошади случайно упаду и шею себе сверну.

Точно тебе говорю, как про казнь рыцарей на кругу проорали, так через нару минут у твоей кибитки в лазарете и встал постоянный пост сторожей из ящеров, — многозначительно посмотрел он прямо в глаза Сидору. — Да и за мной, как я заметил, последние дни ненавязчиво так и постоянно следует пара, тройка из твоих ящеров.

И ещё…, - медленно проговорил он. — Не знаю…, насколько тебе это будет более приятное.

Мы тут на поле много коней раненых подобрали. И рыцарских, и от амазонок…, - замялся он. — У кого ноги поломаны были, тех конечно сразу добили, но осталось ещё много иных, но тож сильно пораненных. У кого бок распорот, кишки наружу торчат, у кого ещё что. В общем, много раненых лошадей образовалось. Там такая свалка была, — покачал он головой. — По уму то надо бы было их всех добить, чтоб не возиться, да и чтоб не мучились.

Да уж больно жалко животину было, — покачал он головой. — Она то в чём виновная.

К тому ж, их вполне вылечить можно. Нужно только время, деньги и дорогие лекарства. Только вот времени у нас нет. Не можем же мы сидеть здесь на берегу до безконечности и ждать пока они будут годны к перегону. Но есть лекарства и деньги.

— А их что, действительно можно вылечить? — удивлённо перебил его Сидор. — Вот уж не думал, — тихо подивился он. — Как я слышал, обычно же добивают.

— Ну да, — кивнул головой Корней. — Обычно. Только вот, как Маня говорит, жаба душит. Дорогущие, заразы. Как подумаешь, что такого вот, но здорового рыцарского, выученного коня можно потом будет продать за пару сотен золотом, а то и за все три, четыре — так рука сама собой опускается. Вот и попросил я ребят подождать пока ты в себя придёшь, не добивать лошадушек. Ну а пока, чуть ли не неделю ждали, ребята втянулись в лечение. Коновалы местные нашлись. Ребята хорошие, знающие. Ящеры подсобили своими хитрыми снадобьями.

Ну, — пожал он плечами, — право слово, не ждать же неизвестно сколько времени пока ты опамятуешься.

— Ну и? — вопросительно поднял бровь Сидор, недоумённо глядя на Корнея. — К чему ты всё это клонишь?

— Ну и, — раздражённый непониманием, передразнил его Корней. — Перегонять их нельзя, ждать на месте тоже нельзя. Амазонки с рыцарями, оставшиеся на реке, над нами неопределённой угрозой висят. Сейчас они не лезут, а что будет дальше — неясно.

Так что, надо с местными коновалами побыстрей договариваться, чтобы они раненых лошадей оставили пока у себя и подлечили. Потом уж можно будет и к нам перегнать. Я с ними предварительно уже переговорил. Они не против. Но требуют помимо дорогущих ящеровых лекарств ещё и много денег за лечение, — тяжело вздохнул Корней.

Ну и заплатили бы, — усмехнулся понимающе Сидор. — Вы что, с трупов не взяли ничего? — насмешливо посмотрел он на него. — Это с рыцарей то, обвешанных золотыми цацками словно новогодние ёлки игрушками? Как говорил товарищ Станиславский: "Не верю!"

— Верь, не верь, но это теперь твои лошади, — виновато вздохнул Корней, стараясь не смотреть ему в вглаза. — Все вдруг сказались безденежными, мол у них на такое дело нет свободных денег. Да никто и возиться с ними не хочет. И так лошадей буквально девать некуда, еле управляемся. И вполне целых к тому ж. Ребятам проще их добить было.

Вот я твоей долей и распорядился.

— Чего? Чьей долей? — удивлённо поднял брови Сидор, глядя на него полными изумления глазами.

— Твоей, твоей, — покивал головой Корней, сердито глядя ему прямо в глаза. — Твоей и своей.

Мы тут с ребятами поговорили и они решили, что эти раненые лошади будут тебе вроде премии за ранение. Да и ты всегда выступал за сохранение жизни животным всяким. Опять же, с медведями у тебя особые отношения, с лисом твоим, рыжим. Да и леший у тебя в дружках ходит. Ну, они и решили, что тебе с ранеными лошадьми сподручней будет разобраться. Да и денег у тебя больше, чем у всех остальных, столько их тут ни есть. И доступ к дорогущим ящеровым лекарствам опять же имеется, в отличие от ребят. Вот я от твоего имени и договорился с местными коновалами, что они подлечат всех раненых лошадушек, а потом потихоньку, неторопясь пригонят к нам в город.

Я что подумал то, — неожиданно воодушевился он. — Если потом раненую лошадь даже и не как боевого коня использовать, то плуг крестьянина она тянуть завсегда сможет. Или телегу с рудой, где-нибудь у нас на шахте, в руднике или на железном заводе. Помнится, ребята наши жаловались что им на своём горбу руду, да чушки чугунные тяжеленные таскать приходится. Намекали что и им лошадей выделить надо было бы.

Ну а раз у нас такая необходимость в лошадях для повседневных работ, то я и…, - виновато посмотрел он на него. — Местные обещались выходить всех кого можно. Даже паре безногих собирались сделать протезы. Да я не дал. Куда их потом. Хотя…

Здесь лошади очень дороги, Сидор. Тут даже безногой лошади на протезе были бы рады, — тихо заметил Корней.

В общем местные взялись. С охоткой, между прочим. В благодарность за то, что мы избавили их от зверств княжеской дружины.

— В благодарность, значит, — с саркастической миной на лице недовольно поморщился Сидор. — За деньги. За больши-и-е деньги…

— Сколько их хоть там всего то? — усталым, обречённым голосом, поинтересовался он, глядя на Корнея глазами великомученика.

— Да немного, — сразу повеселел Корней. — Всего то чуть больше пары тыщ набралось, — сделал он невинные глаза и тут же зачастил, глядя как у Сидора от изумления широко распахиваются глаза и прямо на глазах вытягивается от изумления лицо. — Мы туда же, в тот табун и раненых коней амазонок заодно пригнали, вот их такая невероятная куча и набралась. Не пропадать же лошадушкам, право слово. Тем более что вылечить их можно.

— Сколько же они просят? — уже начиная догадываться, со страхом поинтересовался Сидор.

— Пять тысяч. И я уже заплатил, — поспешно уточнить Корней.

— Что? Золотом? — ахнул Сидор. — Пять тысяч за две тысячи раненых лошадей?

— Ну не серебром же, — Корней виновато пожал плечами. — И пришлось заплатить вперёд, иначе они не согласны были. Опасно, мол. Рыцари… то, сё…

— А деньги откуда? — всё ещё неверяще глядел на него Сидор. — Ты же всю казну вбабахал в покупку табуна!

— Я же говорю, — виновато пробормотал Корней, старательно не глядя на него. — Твоей долей и заплатили.

Так что до самого города у нас с тобой теперь только то, что у меня самого из походного резерва осталось, да ещё моя небольшая доля в добыче. Тоже не шибко весомая, — тяжело вздохнул он.

Пробовал навязать коновалам оплату этими же ранеными лошадьми. Отказались, — раздражённо добавил Корней. — Похоже, рацарей здесь всё же боятся. Боятся что потом отберут.

Пришлось кошелёк твой так вот и потрясти. А ещё и ящерам за лекарства надо будет не меньше заплатить. Они в сумме пока что не определились.

— А-бал-деть! — тихо прошептал Сидор, словно сомнамбула качая головой. — Пять тысяч золотых! И в лучшем случае это лишь половина.

Мало того, что расправу над рыцарями свалили на меня, так мне же на шею повесили и раненых амазонок. Да в ту же кучу ещё и искалеченных лошадей подкинули. А уж про то, сколько с нас слупят ящеры за свои дорогущие лекарства, я уж не спрашиваю, — устало махнул он рукой. — Зная их бешеные цены, догадаться не трудно.

— Ну тогда я пошёл, — резко поднявшись с чурбачка, Корней живо двинулся к входному пологу. — Пойду окончательно распоряжусь. Раз решили.

Ты уж лежи, поправляйся, а я без тебя постараюсь пока управиться. Знахари говорили, что тебе ещё лежать и лежать. И не одну неделю. Так что, считай, что на всю дорогу до города у тебя теперь выходной.

А зная тебя получше, чем мои курсанты, — недовольно поморщился он. — Лучше тебе с ними пока не встречаться. Добром это ни для кого из вас не кончится.

Ещё раз виновато посмотрев на молча смотрящего на него Сидора, Корней раздражённо хлопнул шапкой по подставленной ладони и снова виновато вздохнув, молча вышел из лекарской палатки.

Как ящеровы лекари приговорили, так всё оставшееся до города время перегона Сидор и провалялся малоподвижной колодой в госпитальной повозке. Молчаливой. Желания с кем-либо разговаривать у него не было.

В таком угнетённом состоянии духа он встретил и весть о набеге на город большого войска амазонок и о повторном их разгроме. Теперь уже под стенами города.

С совершенно безстрастным лицом он слушал восторженные рассказы регулярно навещавшего его Корнея и изредка приходящих вместе с ним немногих егерей, подробно описывающих новом побоище.

Именно от них он узнал все детали произошедшего сражения. И о жесточайших схватках на стенах города, и о сожженном речном порту со всеми стоящими там судами и лабазами, и о неудачной попытке амазонок разорении окрестностей города, и о помощи, оказанной городу неожиданно подошедшими на выручку легионами ящеров. Из тех кланов-переселенцев, что с лёгкой руки Сидора с Димоном ещё этой весной договорились о поселении в городе с городскими властями.

И особо об внезапном, разгромном ударе ящеров в спину атаковавшим крепость амазонкам. Ящеров, внезапно высадившихся со своих лодий в тылу у амазонок и по неосторожности последних принятых ими за помощь себе, а не ключовцам.

Но окончательную точку в набеге поставило внезапное появление в устье Ключовки остатков эскадры Речной Стражи с известием о разгроме их первой армии, которая должна была перехватить табуны на Левобережье. Да подход и начало переправы двухтысячного войска победителей на правый берег Каменки. Только это вынудило амазонок окончательно снять осаду и увести войска от города. Отойти обратно на свой, правый берег Лонгары.

При выходе из устья Каменки, взбешённые неудачей амазонки сожгли сторожевую крепость Рвицу, издалека забросав её зажигательными бомбами. Гарнизон, привычный к подобным выкрутасам амазонок, героически защищать никому не нужные деревянные стены не стал и спокойно отошёл, пережидая напасть. Даже взрывать не стали, так как фактически на неё никто и не покушался.

Сожгли так же и весь москитный флот ящеровых лодий из прибывших на помощь городу легионов ящеров, скрывавшийся там же, в многочисленных протоках устья Каменки. Так что Сидор со своими ящерами опять остался без лодий. Всё было сожжено. И большие торговые лодьи, и безпарусные шаланды, используемые обычно под баржи, и малые вёсельные ушкуи на пару десятков гребцов, и прочее, прочее, прочее. Всю прибывшую разношёрстную армаду переселенцев. Всё, что у ящеров на тот момент было.

А потом, домой в город вернулся Димон с добычей. И жизнь окончательно вернулась в ставшее уж привычным русло обыденных дел. Так, в размеренную, тихую жизнь Сидора с компанией в тихом, забытом Богом уголке континента пришёл кошмар под названием "Итоги".