Речные пираты.*

На изуродованной взрывом, покрытой бурыми разводами старой ржавчины станине советского 76-мм орудия, в просторечии у специалистов, да и вообще знающих людей именуемого ЗИС-3, сидел грязный, полностью опустошённый человек. Лицо его, худое, усталое, какого-то неопределимого под толстым слоем грязи возраста, с глазами смертельно вымотанного человека, бездумно смотрело на реку.

Перед ним стояла, казалось навек запечатлённая в мозгу картина: вечер, кроваво-малиновый закат, широкая свинцово-серая река, просторный речной залив, густо заросший лесом по берегам и белые-белые кучевые облака высоко в небе. И ещё мелкие, словно пена, барашки частых речных волн, набегающих на белый песок далеко выдающейся в реку изумительно чисто-белой речной косы. И прямо перед ним, приткнувшись к берегу рядом, жарко пылающая в воде речная лодья. Большая боевая лодья трофейщиков, самая крупная из всех, видимых до сего дня Димоном, чуть было не ставшая тем последним, что он увидел в этом мире при жизни.

Час назад эта лодья, транспортная, как он в первый момент было подумал, вместе с парой малых боевых ушкуев подошли близко к берегу и без слов, без какого-либо предупреждения обстреляли готовящийся к переправе через реку обоз. Их обоз.

Теперь остатки лодьи догорали на песчаной косе на выходе из речного залива, а обе её товарки, размерами много меньше, вместе со всеми своими экипажами кормили рыб с раками на дне.

Вспухшие внезапно чудовищным горбом доски настила, словно выдавливаемый чирей на коже, а следом чудовищный гул взрыва, разметали во все стороны ошмотья бывшей лодьи ловушки, поставив окончательную точку в этом затянувшемся противостоянии.

— Кое-кто выплыл, — донёсся со смертельно усталого Димона глухой, словно через толстый слой ваты плохо слышимый голос его ординарца Васьки Савельева. — Живучие, су…и попались, тонуть сами не желают. Чё делать будем Димон? Батареи на мысу тоже больше нет. Побило там всех. Сашку, Мыколу, Черноту, всех. Может, пулемётами добить? По паре лент на ствол жалко конечно, но по такому случаю для дорогих гостей…, - голос Васьки вдруг прервался, оборванный стянувшей горло ненавистью.

— Пользоваться только пневматикой и арбалетами, — глухо отозвался Димон, не оборачиваясь. — Патроны экономить. И хватит добычу разбазаривать, — чуть повысил он раздражённый голос. — Итак опять ни хрена не осталось, столько снарядов расстреляли.

Возьми ребят из комендантского десятка и выловите из воды всех кого сможете. Кто будет сопротивляться, или попытается бежать — топить без жалости, — беззвучно, не слыша сам что говорит, отозвался Димон.

В голове стоял неумолкаемый гул последствия лёгкой контузии от близко разорвавшегося снаряда и своего ещё более близкого знакомства с железной станиной, и с чем к нему обращаются, он больше чувствовал или читал по губам, чем понимал что говорят.

— И хорошо бы узнать чего это они к нам прицепились? Вроде бы как, мы им ничем не должны. Давай Юрка живо ко мне, если живой ещё. Задачу поставлю, пусть его парни потренируются дополнительно и в методах допроса. Кажется у них там было что-то такое в плане обучения. Вот я и посмотрю, как успехи, — закашлявшись, Димон устало попытался сплюнуть набившийся в рот песок. — Приму, так сказать, выпускные экзамены у тех кто выжил.

Участвовать ещё и в пытках выживших пиратов он сам не желал категорически, но деваться было некуда. Следовало разобраться, с чего бы это совсем вроде обычная с виду речная лодья вдруг так резко преобразилась. Была торговая, стала боевая. И почему это они все трое, вдруг разом ни с того ни с сего бросились к берегу и без предупреждения обстреляли готовящийся к переправе на другой берег караван. Их караван. Который, к слову сказать, персонально их ни коим образом не трогал и внешне ничем не выделялся из десятков точно таких же караванов добытчиков с Правого берега.

Просто стоял себе мирно на берегу, занимался своим делам, никого не провоцировал, никого не трогал, да и внешне был совершенно ничем не примечателен. Ведь не считать же за примету глухо закрытые деревянные фургоны, в которых неизвестно ещё что везут. И везут ли вообще что-либо.

— "Однако, заметить с реки наблюдательному человеку, что стоящие по берегу фургоны тяжело нагружены, можно было. Хотя бы по количеству впряженных в фургоны лонгарских тяжеловозов. И по тому в каком они были состоянии, — с горечью признался сам себе Димон.

Горько было в том признаваться, но выйдя раньше времени так близко к берегу он фактически сам спровоцировал нападение на обоз. Ведь, не хотел же он этого делать до темна или хотя бы до того как будут готовы камышовые плоты для переправы. Старательно всё время подготовки держался от берега подальше, да вот, показалось что время пришло и не выдержал искушения — раньше времени приказал выдвигаться к берегу.

— "Ещё бы не торопиться, — безуспешно пытался он оправдаться перед самим собой. — Лошади устали, люди устали. Две недели гнал как проклятый, выжимая и из людей, и из лошадей все силы, спеша побыстрей убраться с Правобережья. И чтоб никто не успел перехватить по дороге. Понадеялся на новую батарею 76-мм орудий.

— Так даже развернуть их не успели, как с лодьи накрыло.

— Нате вам, как говорится. Оказывается их давно уже ждали в этом самом удобном для переправы месте. И дождались.

— Прав он был с самого начала, — мрачно признавался сам себе Димон. — Прав, когда так настороженно воспринял место их первоначальной переправы через Лонгары.

— Только вот, как иначе то? Чтобы заранее согласовать какое-либо новое место переправы, ни времени, ни известных всем условленных ориентиров на реке у них не было. Пришлось возвращаться на старое, где их уже ждала заранее спрятанная в кустах четырёх орудийная батарея старых орудий. Страховка, на всякий случай. Каковой и не замедлил явиться. С заранее известным результатом, — мрачно констатировал Димон. — Умылись кровавой юшкой, надолго хватит".

Мыслей было много, и все как одна мрачные. Настроение — всепаршивейшим из всех возможных. Одно утешало, но слабо. Он точно просчитал место засады и сумел заранее подготовиться. Ошибка была лишь в одном. Никак он не ожидал столкнуться с настоящим огнестрельным орудием. Да не с простым, а со ста миллиметровой гаубицей.

— "Хотя, принимая во внимание характер находок на Правом берегу, догадаться о чём-то подобном мог бы и дурак", — не отказал он себе в садисткой возможности мысленно самого себя пнуть.

И если бы парни из первого обоза заранее не организовали здесь место артиллерийской засады, именно здесь, рядом со старым местом переправы, от всего их каравана вряд ли бы что осталось.

Сто миллиметровое орудие на лодье против их батареи четырёх семидесяти шести миллиметровок с неопытным, плохо обученным расчётом — очень неравный расклад.

Да ещё учитывая полную их неготовность к стычке, когда все их орудия оказалась прицепленными к задкам фургонов.

За то засада отыграла на все сто. Что ни говори, а стрельба в упор даже из четырёх тридцати семи миллиметровых орудий, но по деревянной лодье — это вам ни хухры мухры. Мелкую пару пиратов буквально метлой вымело с поверхности реки.

А вот с большой лодьёй пришлось серьёзно повозиться.

Не было больше эффекта внезапности. Да и кто ж знал то, что такое большое судно, к тому же внешне совсем не вооружённое, напоминающее скорее обычную транспортную лодью, которых тысячи и тысячи здесь на реке, и совершенно не похожее на боевой ушкуй, окажется столь прекрасно вооружено. К тому ж не какой-то тридцати семи или сорока пяти миллиметровой мелочёвкой, а ста миллиметровой гаубицей. Которое к тому ж оказалось весьма умело скрыто под ничем внешне не примечательными щитами носовой надстройки.

— "Будь оно всё проклято, — выругался Димон про себя. — Одно орудие чуть было не поставила жирную точку в бренной жизни не только меня любимого, но и всего их каравана".

Видать, у пиратов был на то и расчёт. Отвлечь внимание малыми лодьями, внешне самыми обычными и похожими на сотни подобных малых боевых ушкуев, вооружённых большими станковыми стреломётами. Чтобы потом, выявив огневые точки охраны переправы, при нужде уничтожить их огнём гаубицы.

Очень похоже на то, что был у пиратов в этом деле очень богатый опыт. И, надо сказать, подобное поведение — не самая глупая тактика. Всё бы у них получилось, не будь у них на месте переправы заранее организованной артиллерийской засады.

Высланный вперёд обоз полностью отыграл свою роль, втайне ото всех организовав в этом месте засаду, и тем спас им всем жизнь.

Только и потери они понесли более чем серьёзные. Разбитая вдребезги четырёх орудийная батарея семидесяти шести миллиметровок и два уничтоженных немецких орудия Pak — прошлогодней его добычи. И самые большие потери — двадцать семь погибших парней.

Как он теперь будет разбираться с семьями погибших, Димон не хотел даже думать. Никакими деньгами не вернёшь убитых. И что отомстил, безжалостно повесив всех попавших им в руки пиратов — утешение слабое.

Хорошо что пока парни готовили засаду, времени хватило ещё и расстрелянные стволы у старых немецких орудий поменять на новенькие, всё из того же раскопа этого года. Не так мазали как в прошлый раз. Да и новые прицелы, всё оттуда же, из раскопа, неплохо отыграли свою роль.

Вот только плохо, что опыта практических стрельб у новоявленных артиллеристов практически не было. Иначе, может быть, управились совсем малой кровью.

— "Но ничего, — мстительно прищурил глаза Димон. — Хоть и оставили большинство найденных снарядов чужим, но и того что взяли, хватит для повышения практического навыка. Костьми лягу, но с таким заводом налажу производство собственных боеприпасов для оставшихся орудий. А потом, глядишь, с Божьей помощью и разбитые орудия починим. И ни одна тварь на реке не посмеет больше нам указывать где и как плавать, и где переправляться".

Подняв склонённую голову, Димон внимательней присмотрелся к организованной суете, царившей на месте переправы. Народ сноровисто распрягал постромки убитых лошадей, подымал опрокинутые фургоны и заводил на место запасных лошадей из резерва.

— "Хорошо что наводчиками у артиллеристов на пиратской лодье оказались ещё худшими, чем у нас в отряде, — вернулся он мыслями в прошлое. — Иначе бы он тут сейчас не сидел и ребята бы так спокойно не суетились по своим делам. А уже давно бы кормили червей в ближайшем овраге. Или, что более вероятно, снабдили б кормом рыб на реке. Что ни говори, а останки погибших в земле полностью не скроешь. Река — надёжнее.

— Но кто, кто же перебежал нам дорогу?" — снова вернулся он мыслями к прошедшему.

Усталая, контуженная голова постоянно крутила одни и те же мысли по кругу.

— "Тот коротышка в развалинах был довольно красноречив и думается мне не врал, когда сказал что они нас оставят в покое. Но если не он, то кто ж?

А тут ещё и проводник наш клятвенно уверял, что именно здесь никогда никого нет и никогда не бывает. И, что там ни говори, но и ему как-то верилось, — кривая злая гримаса исказила толстую корку высохшей грязи у него на лице.

Надо умыться, наконец-то, — Димон устало провёл рукой по лицу.

Однако, мрачные мысли никак не хотели оставлять его. Слишком для них были веские основания.

— "Стоило нам только появиться на берегу, как и эти твари тут же нарисовались, словно нас тут ждали. Это что, правильный расчёт? Или у нас всё это время кто-то висел на хвосте".

Ответа не было. И было веское такое подозрение, что в ближайшее время он его не получит. Не от кого.

— "А хотя бы и так, — решил наконец-то плюнуть на все творящиеся вкруг них непонятки Димон. — Пусть всё идёт как идёт. И пусть все теперь знают, как на наш Левый Берег хвост подымать".

Незаметно подошедший со спины проводник всем своим внешним видом являл собой просто изумительную, какую-то нездешнюю, сюрреалистичную картину. На фоне разбитого орудия, воронок, неубранных до сих пор тел погибших артиллеристов, суетящихся кругом покрытых мокрой грязью егерей, стреляных гильз и разорванных на части кусков мёртвых лошадей, он в своём несуразно кипельно белом разглаженном чистом плаще гляделся тут совершенно дико.

Откуда тот сейчас взял его для Димона было совершенно непонятно. Зачем? Для чего? В новенькой немецкой офицерской фуражке, времён второй мировой войны, которую, видимо, тот и приберегал как раз на подобный случай покрасоваться, весь какой-то чистенький и нарядный, проводник выглядел здесь режущим глаз диким диссонансом, натуральным чучелом.

— Это что ещё за чучело? — хрипло прокаркал, откашлявшись Димон, медленно подымая усталый, непонимающий взгляд на странного хлыща.

— Это не чучело, это представитель властей, — веско проговорил проводник, недовольно наморщив нос. — Вы, Дмитрий Александрович, никак не желаете понять высокой политики.

— Зачем вы стреляли? Что это вы тут устроили. Что это ещё за пресловутая артиллерийская засада. Зачем? Что вы себе позволяете? Можно ведь было миром договориться. Полюбовно! Отстегнули бы положенный процент с добычи, небольшой, они бы и убрались. Простое ведь дело. Все так делают. И никто бы тогда не погиб. Вы же… Вы же…

— И впредь, — вдруг сорвавшись, раздражённо рявкнул он, на молча, изумлённо глядящего на него широко распахнутыми глазами Димона. — Извольте, сударь, выбирать выражения. Перед вами не чучело, а представитель центральных территориальных властей, секретарь особого отдела Центрального Территориального Совета, а не хлыщ какой-то и не что-либо ещё. Впредь, извольте уважать! И в моём присутствии, не выражаться!

И никого не надо больше топить. Никаких пулемётов! Ни в коем случае. Вы что? Тот кто там выплывет, — со значимым, важным видом кивнул он на головы каких-то плывущих к берегу людей, — являются важными пленными. И по соглашению между властями Левобережья, в лице Территориального Совета, в данном случае, моём, и Свободным Объединением Трофейщиков, мы должны обмениваться пленными. По принципу: все на всех. И никаких персональных расправ.

Сердито отвернувшись и приставив ладонь ко лбу, "проводник" внимательно смотрел за снующими по реке двумя большими камышовыми лодками. До того Димон собирался на них переправить на Левобережье добычу, а теперь они как раз удачно подошли для подбора всех выживших с потопленного судна.

— Очень хорошо, — довольно проговорил "проводник". — Великолепно. Будет кого обменять. Нам как раз нужны пленные.

— Вам? — Димон, чуть склонив голову к правому плечу, изумлённо смотрел на этого неуместного здесь хлыща. — Вот тут ты ошибся, братец. Это не твои, это наши пленные. Мои, если тебе так будет понятней. А ты никакой тут не представитель, а дерьмо собачье. Простой проводник, в лучшем случае.

Знай своё место! — неожиданно в полный голос зло заорал он на опешившего от неожиданности проводника. — Васька!

Васька, сволочь! Где тебя носит?

Заметив торопливо бегущего к нему ординарца, бешено заорал, уже не сдерживаясь.

— Убери эту падаль отсюда, что лезет ко мне со всякими быдлячими советами и вздумала учить. Тварь! Достал он меня. Сил больше нет терпеть этого барана. Будет брыкаться, дай в морду… Или ещё проще, — вдруг совершенно равнодушно, и как-то устало бросил Димон отворачиваясь. — Сделай из него падаль, каким он и есть, я разрешаю.

— Ты пожалеешь! Ты…, - возмущённый вопль проводника редко осёкся, оборванный жёстким ударом под дых. Васька времени не терял.

Сноровисто подскочившие егеря потащили безвольное тело проводника дальше в береговые кусты, пока, похоже сорвавшийся с катушек Димон, действительно не отдал прямого приказа повесить проводника. Хоть за последние месяцы тот и достал всех в отряде до крайней невозможности, но убивать не совсем чужого им человека, пусть и такого поганца, никто не хотел.

Остановившимся взглядом Димон смотрел прямо перед собой. Это был его первый "настоящий" бой. Не думал он, затевая артиллерийскую ловушку на реке, что в неё вместо мелкого окунька попадётся такая здоровенная щука.

Ста миллиметровая гаубица — это вам не стреломёт амазонок.

Простая предосторожность — организованная егерями из ушедшего вперёд первого обоза в оговоренном заранее месте артиллерийская засада привела к такому.

— "Нарваться на настоящий монитор с таким чудовищным орудием…, - Димон неверяще, словно в каком-то дурмане смотрел на песчаную косу с догорающими на ней остатками лодьи трофейщиков. — В страшном сне такое не приснится".

— Сто миллиметровка, — немеющими губами прошептал он.

— Что? — переспросил над ухом чей-то голос.

— Они из ста миллиметровки по нам садили, — повторил он куда-то в пространство.

— Жаль, теперь не достанешь.

— Что? — медленно повернулся он назад.

Стоявший у него за спиной Юрок, полусотник отряда, сочувствующе смотрел на него. Судя по его глазам, вид мёртвых тел для него был более привычен, чем для Димона. И хоть явно угнетал, но и не производил столь гнетущего впечатления как на его начальство. Ему явно такие картины были знакомо привычны.

— Кусок лодьи с орудием взрывом оторвало и теперь оно где-то на дне, — деловито уточнил Юрок. — Да и глубоко здесь, без аквалангов не достанешь. А искать времени нет. Акваланги заряжать, то, сё. Как бы ещё такие гости следом не появились. Что-то на реке явно оживлённей стало, чем несколько месяцев назад, когда мы переправлялись здесь на правый берег.

А за смерть ребят, ты, командир, себя не кори, — вдруг совсем тихо проговорил он. — Война. Или они нас, или мы их. Сегодня — мы.

Что с пленными делать будем?

— Повесить, — равнодушно отвернулся в сторону Димон. — Не тащить же с собой пиратов, как этот придурок тут говорил. Тем более что и менять нам их не на кого. Да и негде, — совсем тихо бросил он.

О том что Юрок только что сказал, он не расслышал ни слова, а лишь догадался по губам.

— Возьмите сколько надо камышовых плотов. Два, три, четыре — сколько надо, — устало уточнил он. — Свяжите цугом, поставьте на них виселицу, одну на всех, и пустите вниз по реке. Пусть плывут. Пусть все знают, что если кто нас тронет — мы всех отпустим… Всех, вниз по реке…

Это наш ответ Чемберлену, — едва слышно прошептал он, отворачиваясь.

Озадаченный Юрок несколько мгновений непонимающе смотрел ему в спину, вздрогнул, словно опамятавшись, и молча двинулся к реке.

Плавающие рядом с берегом на мелководье мёртвые тела их товарищей с разбитых плотов, не располагали к гуманизму. И гибель двадцати семи человек из отряда от внезапного, ничем не спровоцированного орудийного обстрела с лодий речных пиратов прощать никто был не намерен.

Да и чего уж тут говорить, не любили пираты с левобережцами друг друга, что уж тут поделаешь. Сильно не любили. И платили друг другу одной и той же монетой — ненавистью. Трофейщики, или как в других местах их называли — речные пираты, как более прагматичный народ, всех попавших им в руки левобережцев продавали в рабство, а те в ответ, без особых затей пиратов, или трофейщиков, просто вешали. И попытки Верховного Совета Левобережья хоть что-то изменить в давно сложившейся практике, заведомо обречены были на провал, как о скалы разбиваясь о взаимную, лютую ненависть одних к другим.

Но вот такого…. Чтобы открыть ничем не спровоцированный артиллерийский огонь по проходящему по кромке чужому берега обозу — вот такого раньше никогда не было.

Конец старой истории…*

Сбор из воды пленных много времени не занял. Попытавшихся скрыться на ближних островах пиратов быстро расстреляли из арбалетов с плотов, а остальных же немногих выживших, уже не сопротивлявшихся, быстро выловили на плоты и быстро доставили на берег.

Вся эта возня не заняла много времени. Гораздо больше пришлось потратить на сооружение плотов с виселицами из остатков сгоревшей лодьи и первых попавшихся под топор прибрежных деревьев. Пригодного для плотов материала на сгоревшей лодье пиратов было немного, да и возиться долго не было возможности. Надо было торопиться с переправой, пока привлечённые разыгравшейся на реке артиллерийской дуэлью в эти места ещё кто-нибудь нежданный гость не подтянулся.

Потому пришлось совместить приятное с практичным, и ограничиться не количеством плотов по числу висельников, а всего лишь тройкой связанных цугом камышовых плотов с длинными, многоместными виселицами, установленными по центру.

А ещё ведь надо было вывести плоты на стремнину, и пустить плыть вниз по реке. Чтоб всякая тварь дрожащая видела итог — что бывает с позарившимся на чужое добро. Ворьё должно быть наказано. Жестоко, всегда, сразу, как только появится малейшая к тому необходимость.

А уж такого добра, как крепкие верёвки, у егерей, обозлённых гибелью своих товарищей было в избытке. Прощать смерть своих друзей никто пиратам не собирался, как, впрочем, и задерживаться на этом, открытом всем ветрам пустынном берегу.

Вышла одна лишь небольшая задержка, повлёкшая за собой длинную череду непредсказуемых и тяжёлых последствий.

— Дмитрий Александрович! Дмитрий Александрович!

— Что-о?

Удивлённый неимоверно Димон медленно повернул голову на вопль, с которым, похоже, обращались именно к нему. Невиданное дело, кто-то в этом мире знал его по имени отчеству?

— Дмитрий Александрович, не признаёте? Это же я, Лёлик!

Какой-то оборванный, в невообразимом рванье мужик, из числа выловленных из воды трофейщиков, бешено рвался из рук крепко держащих его егерей, и, судя по тому как тот тянул в его сторону руки, обращался похоже всё-таки именно к нему.

— Ты это мне? — удивлённо поднял Димон брови. — Лёлик?

Никого, кто бы в этом мире знал его по имени отчеству Димон не знал. Тем более какого-то неизвестного Лёлика. Впрочем, это был уже второй человек, который на этом берегу обращался к нему именно так. А уже одно это, само по себе вызывало настороженность.

— Ну ка, ребятки, подождите.

Димон решительно остановил сваливших пленного на землю и заламывающих уже тому руки егерей. Встав со станины он подошёл к лежащему на песке пленному.

— Кто такой и чего тебе надо?

— Дмитрий Алексеевич, неужели не узнаёте? Я это. Сотник!

— Какой сотник?

— Князя Подгорного сотник. Леонид Кольчугин! Сотник! — и тут же, захлёбываясь словами торопливо поправился. — Бывший! Бывший сотник! Неужто не помните. Мы ещё с вами не одну бутылочку профессорского спиритуса на двоих откушать изволили, в бытность вашу у князя нашего в гостях. Неужто забыли?

— Дмитрий Александрович, это же я, Лёлик!

— А-а-а, — что-то такое смутно вспоминая, равнодушно протянул Димон. — И чего?

— Ну как же, господин Димон. Ведь вы же меня знаете. За что вешать то? За что?

— За компанию, — невозмутимо пожал плечами Димон. — За что же ещё. Можно ещё уточнить. Повесить — за шею. А можно и за ноги. По выбору. Тебя же выловили вместе с пиратами с лодьи. Значит, ты с ними заодно, один из них. Значит, виновен в смерти наших парней.

— Что вы такое говорите, Дмитрий Александрович, — лихорадочно зачастил бывший сотник. — Что вы такое говорите, Дмитрий Александрович. Я же не из их числа. Меня даже в состав команды не взяли. Я же у них случайно оказался. Я же простой пассажир. Кого хочешь, спросите. Вот вы хотя бы этого, и этого, и этого, — лихорадочно тыкал он рукой в стоящих с краю шеренги пленных, точно таких же как и он оборвышей.

— Пф-ф-ф-ф, — с шумом выдохнул из себя воздух Димон. — Делать мне нечего, как только спрашивать. Проверять, уточнять мне некогда. Да и не у кого уже, — флегматично заметил он, глядя как первое тело из указанных сотником пленных уже задёргалось в петле.

Если у тебя всё, — равнодушно посмотрел он на бывшего сотника, — то пойду я. У меня дела, а ты меня задерживаешь. Нехорошо это, сотник. Бывший сотник, — осуждающе покачал он головой.

— Так я это, — запнулся сотник. — За что же меня вешать-то? Я же не такой как они. Я же в вас не стрелял, никого не убивал, никого не грабил. Я вообще у них на лодье случайно оказался, пассажиром. За что же меня вешать-то?

— Опять, двадцать, — с нотками обречённости в голосе, как при разговоре с малышом, устало проговорил Димон. — Так я тебе ж сказал. Вешать — за компанию. А если и это непонятно, то по-другому отвечу. Повесят тебя за шею. Теперь понятно?

Двадцать семь своих погибших парней Димон прощать никому не собирался, тем более какому-то якобы "случайному" пассажиру, во что он не верил совершенно. Чего не соврёшь в тщетной надежде вырваться из петли.

Ведь занимались же они мирно подготовкой к переправе и никого не трогали. Никого! Так и нечего было и на них нападать. И нечего тут выкручиваться как припекло. За свои дела надо отвечать. Начали стрелять первыми — получите в ответ. В конце концов: "Собакам — собачья смерть". А уж пиратов то, сам Бог велел вешать на реях. Жаль только, что ни одной целой реи за время боя не сохранилось.

— Так вы не поняли, Дмитрий Александрович, — ещё быстрее зачастил бывший сотник, видя решительно схвативших его за плечи егерей. — Я же помочь могу. Я знаю где у князя есть очень выгодный доход. И могу туда провести. Не пожалеете. Ей, Богу, не пожалеете, Дмитрий Александрович. Ей, Богу! — забился он в руках егерей, безжалостно потянувших его на плот с виселицей. — Моторов пять, шесть минимум взять можно, Дмитрий Александрович. А я помню, вы очень интересовались как-то моторами, — ещё более быстрей зачастил бывший сотник, вертя головой и сопротивляясь накидываемой ему на шею петли.

— Стоп! — резко остановил Димон егерей, с трудом удерживающих бешено извивающегося у них в руках сотника. — Стоп-стоп-стоп, — тихо проговорил он, склоняясь к снова брошенному на землю пленному. — Какие моторы? Откуда?

— Из болота, — зачастил сотник. — Из торфяного болота с плато. Новенькие, словно только что с завода. Чуть-чуть помыть, от грязи почистить, продуть, смазать где надо и вперёд. Новьё — муха не сидел. Хоть прямо сейчас соляру заливай и заводи.

— Не понял, — медленно проговорил Димон.

Медленно, не торопясь он спустился с обрыва и подошёл к плоту с виселицей. Схватив бывшего сотника за волосы, задирал ему голову вверх, заставив посмотреть себе прямо в глаза.

— Повтори, — тихо, с угрозой проговорил он. — Какую такую соляру заливай? Куда вперёд? Кто на ком не сидел? Какая муха?

— На тракторе, — быстро зачастил сотник. — Муха на тракторе. А вы, господин Димон должны знать что это такое. Это им непонятно, — пренебрежительно кивнул сотник на крепко державших его егерей. А вы-то с Земли, вы должны знать что такое трактор.

— Я знаю что такое трактор, — тихо проговорил Димон, наклоняясь близко к его лицу. — И даже знаю, что такое соляра. А вот откуда это знаешь ты?

— Так я же у нашего князюшки в доверенных лицах ходил, — вдруг сразу успокаиваясь, более уверенно почувствовал себя сотник. — Я много знаю чего. Я вообще, очень ценный видок. Меня нельзя вешать.

— М-да? — задумчиво протянул Димон, окидывая пленного внимательно настороженным взглядом. — Уверен? Видок то у тебя действительно, не того.

— Нет, вы не поняли, Дмитрий Александрович, — заволновался сразу сотник. — Видок это не мой внешний вид, видок это…

— Я знаю, — жёстко перебил его Димон.

— Васька! — вдруг заорал он, — резко подымаясь с корточек и отряхивая колени от налипшего песка. — Этого, — ткнул он пальцем в лежащего на земле бывшего сотника. — Помыть, дать другую одежду и глаз с него не спускать.

Убежит, — посмотрел он Ваське, казалось прямо вглубь души. — Сначала шкуру с задницы спущу, а потом домой отошлю, вечным дежурным по кухне. Понял?

— Яволь, мин херц! — вытянулся перед ним подбежавший Васька. — Не извольте беспокоиться, командир. Всё будет в лучшем виде. У нас и мух не улетит, не то, что такая туша.

Убежишь, — вдруг резко склонился он к лежащему на земле сотнику. — На краю света найду и повешу. За тобой должок, — совсем тихо проговорил он. — Погибли наши парни, а ты не расплатился. Учти это, падаль, если вздумаешь бежать. Под землёй найдём.

Пошли-пошли, — подтолкнул он, медленно подымающегося с земли сотника. — Помоешься. В порядок себя приведёшь, а там и поплотнее с тобой поговорим.

Проводив взглядом двинувшихся к более чистому месту Ваську с пленным и тройкой егерей охраны, Димон кинул прощальный взгляд на медленно отплывающие от берега плоты с повешенными.

— А это ещё что за диво? — удивлённо вытаращился он на странную, бесформенную фигуру в каких-то грязных обносках, вольготно расположившуюся на торчащем из воды топляке у речной кромки. Он только сейчас заметил сидящую на комле топляка фигуру и был тем несказанно удивлён. — Почему оно ещё не висит? — удивлённо уставился он на мнущегося с ним рядом Юрка.

— Юрок, чё за дела? — удивлённо переспросил он какого-то странного, мнущегося на месте полусотника.

Фигура на бревне медленно с достоинством обернулась и Димона буквально физически кольнул брезгливо высокомерный взгляд из-под нахмуренных бровей старика.

— Работорговцев не вешают, — с достоинством проговорил этот странный мужичонка, как о чём-то незыблемом и не поддающемуся сомнению. — Стыдно этого не знать, Дмитрий Александрович.

— Ты кто? — изумлённо смотрел на него Димон, не понимая что здесь происходит и почему кто-то из выловленных в реке людей до сих пор ещё жив.

— Изиослав Вайт, — чопорно приподнял какой-то мятый, мокрый тряпочный ком с головы этот старик, последний оставшийся из небольшой кучи пленных.

Позвольте представиться, — старик прижал к груди свою тряпку и с достоинством слегка склонил голову. — Работорговец, — словно о чём-то значительном, веско поведал он.

— Кто? — Димон неверяще смотрел на странное чучело, которое и человеком то странно было бы называть. — Кто, ты сказал? — медленно, тихим, безцветным голосом повторил Димон вопрос.

— Работорговец Изя Белый, — с достоинством повторил старик. — Негоциант. Из семьи добропорядочных негоциантов Вайтов, друзей и компаньонов знаменитого семейства работорговцев Цандеров.

Надеюсь, вам знакомо это имя? — со значением посмотрел старик на вдруг задумавшегося, медленно покивавшего головой Димона. — Вижу, что это так. Поэтому, надеюсь мне нет необходимости напоминать, что семью Цандеров не трогают, как, впрочем, и их друзей, — бросил он предупреждающий многозначительный взгляд на Димона.

Находился на лодье ваших неудачливых недоброжелателей по делам. Теперь готов иметь дело с вами, господин Димон. Вы оказались более удачливы чем тот дурак, который пытался откусить кусок больше чем смог прожевать. Хотя ему и говорили этого не делать. Парамон Сизый был дурак. Тупой жадный дурак, — с удовольствием повторил старик. — Он мне никогда не нравился. И правильно что вы его потопили. Меньше народу — больше кислороду.

— Готов, это ты про что? — не веря сам себе, медленно переспросил Димон. Щека его нервно дёрнулась, а правый глаз непроизвольно прищурился, словно выцеливая что-то на лице сбеседника.

— Ну, на что был готов, теперь уже поздно говорить, — старик с сожалением проводил глазами медленно отплывающие от берега плоты с повешенными. — Жаль, жаль что вы так поторопились, господин Димон. Мы бы могли с вами договориться. Но, надеюсь, со временем у вас будет ещё чем меня порадовать. Судя по тому как вы начали, у вас впереди богатое будущее. А сейчас я бы желал вернуться к весьма интересующему меня делу.

Как вы посмотрите на то, чтобы доставить меня в Гультяй-Дол.

— Куда?

— В городок, что тут есть неподалёку, — раздражённо глянул на него старик, уже сердясь на его тупоумие. — Там обычно собираются люди подобные нам с вами. Мне надо туда. Я заплачу.

— У тебя есть деньги? — медленно поинтересовался Димон. — По твоему виду этого не скажешь.

— Деньги у меня есть там на месте, — с достоинством отбрил неверу старик. — И там с вами на месте полностью расплатятся. Я нанимаю вас на сопровождение меня до своего дома. Сто вёрст по пустынному берегу, без имущества, без еды, без питья — это не есть хорошо.

Полагаю, сотня золотых вас устроят. В вашем положении, — старик бросил пренебрежительный взгляд на разбитое орудие неподалёку и разбросанные кругом стрелянные гильзы, — выбирать не приходится.

— Командир, — услышал Димон негромкий голос сзади, — на пару слов.

Обернувшись, Димон удивлённо заметил стоявших там напряжённых троих егерей с Ягодного, которых ему ещё перед походом Корней рекомендовал как весьма знающих своё дело парней.

— Присмотрите пока за ним, — кивком головы указал он держащимся рядом с ним артиллеристам на старика. — Я тут с ребятами поговорю, а потом мы вернёмся к нашему гостю.

Отойдя подальше, чтоб их никто не мог слышать, парни, взяли что называется быка за рога.

— Дмитрий Александрович, Изя — тот кто сначала поймал, а потом продал нашего Пашку в рабство. Тем самым Цандерам. Продал, не смотря на то, что амазонки пытались Пашу с ребятами сразу выкупить и предлагали тому весьма серьёзные деньги. Отказал, с…ка. Продал Цандерам в рабство. Данные совершенно точные, поступили от Ведуна.

— Значит, он знает где Паша, — расплылся в довольной улыбке Димон. — очень хорошо. Сейчас он нам всё расскажет, — с довольным видом потёр он ладони.

— Нет, — погасил его улыбку командир тройки. — В семье Цандеров строгое разделение по функциям. Один ловит, другой продаёт, третий переправляет проданных по месту назначения, если покупатель выкажет таковое желание. И так далее. Таким образом, если он Пашу поймал, то его дальнейшую судьбу он знать не мо-жет, — тихо, по слогам проговорил егерь.

— Но мы его всё-таки спросим, — мрачно глянул парню прямо в глаза Димон. Широкая, нехорошая улыбка растянула его стиснутые было губы. — Считай, что у вас практика и приёмный экзамен одновременно, очередной, — неприятно улыбнулся он, глядя парням прямо в глаза. — И глядите, парни, чтоб быстро не умер. А то знаю я вас, торопыг. Умрёт раньше времени, собственной шкурой с задниц ответите.

Резко развернувшись, он быстрым шагом подошёл к старику.

— Держите его парни крепче, — совершено невозмутимо проговорил он, как о чём-то несерьёзном.

Ошарашенный неожиданно жёсткой хваткой за руки старик работорговец от неожиданности поначалу растерялся.

— Вы что? — возмутился наконец он, пытаясь вырваться.

— Изя, — подошёл к нему вплотную Димон. — А куда ты дел Пашу? — тихим голосом, прямо на ухо прошептал он. — Помнишь такого? — ещё более тихо спросил он работорговца, вплотную приблизив своё лицо к нему.

Мертвенная бледность покрыла лицо старого работорговца.

— К-какого Пашу, — прошептал он.

— Ребята, — Димон медленно развернулся назад, в сторону парней с Ягодного. — Ваш выход. Клиент запирается и ссылается на плохую память.

Но чтобы вы чего не напутали, — развернув чуть назад голову, медленно проговорил Димон, притом глядя прямо в глаза старому работорговцу. — Пришлю ка я к вам нашего отрядного врача, ящера. Чтоб вы не переусердствовали, чтоб наш клиент слишком быстро не помер.

Без него не начинать.

Не люблю работорговцев, — вдруг совсем тихо проговорил он, отворачиваясь и больше не обращая внимания на вдруг как-то тонко и обречённо заверещавшего у него за спиной старика.

Как кончите, жду немедленный доклад, — сухо бросил он в спину двинувшимся в кусты парням. — И чтоб к концу был жив, — жёстко бросил он им в спину. — У меня на него особые планы, на живого, — многообещающе проговорил он.

Удивительно, оживлённая прежде река, по которой в это время, под вечер, обычно непрестанно сновали вверх и вниз по течению большие и малые группки самых разнообразных судов, сейчас словно вымерла. Звуки артиллерийской стрельбы словно метлой вымели всех со всего видимого с речного мыса пространства реки. Было такое впечатление, странное до невозможности, словно довольно оживлённая прежде большая река мгновенно как бы замерла. И всё кругом остановилось. И ни что больше не мешало обозу Димона спокойно переправиться на свой берег.

Немного задержала, правда, казнь старого работорговца. Да и то, исключительно по причине того что Димону было интересно во всех мелочах посмотреть за весьма экзотической казнью, которую придумали старику егеря, и о которой Димон до того лишь в книгах читал. Видать же, по счастью не довелось. А тут — ещё и поучаствовал. Слава Богу не в качестве главного действующего лица.

И всё равно, было противно, словно в дерьме изгваздался.

Мало приятного в том, когда живого человека, пусть даже и тварь дрожащую, четырьмя привязанными к нему лошадьми раздирают в клочья. Жуткая смерть. Но вполне достойная той человеческой мрази, основой собственного благосостояния сделавшей торговлю человеческими жизнями и судьбами.

Единственно о чём Димон искренне сожалел, что ничего нового от работорговца узнать они так и не смогли. Изя Белый, действительно, буквально под самым носом у княжны поймал Пашу с ребятами в плавнях низовий Лонгары. Чем, потом, к слову сказать, он искренне гордился. Но!

Гордость за себя, за своё умение это хорошо, только вот поняв, кому он только что перебежал дорогу и что в будущем этот случай грозит уже непосредственно ему серьёзными неприятностями с семейством Подгорных князей, не мудрствуя лукаво в тот же час продал пленных семье работорговцев Цандеров. И тут же со спокойной совестью выбросил всё произошедшее из головы, как не стоящее больше его царственного внимания. Ну а куда потом уже семейство Цандеров дело того Пашу с его парнями, он не имел ни малейшего представления. Да и не хотел иметь. Других дел, более для него важных у работорговца было полно.

Интересоваться такой сущей мелочью, недостойной серьёзного человека, к каковым Изя безусловно себя относил, старому людолову даже в голову не пришло.

И чем больше Димон думал над произошедшим, тем всё более убеждался в правоте сделанного. По всем раскладам выходило, что позволять такой мрази жить на белом свете — Бога гневить. Всё было правильно.

Бывшего же сотника подгорных князей Димон решил оставить в живых. Пока. Пока он был нужен или пока тот не заставит его пожалеть о принятом здесь на берегу решении. И очень уж его заинтересовал странный рассказ того.

Судьба играет человеком… *

Бывший сотник Подгорного княжества стоял перед мрачным начальником экспедиции Димоном и с замершим от ужаса сердцем безропотно ждал решения своей участи. Ничего уже изменить было нельзя. Как вот этот вот человек, хороший в прошлом знакомец, здесь и сейчас решит, так оно и будет.

В это мгновение он тысячный раз проклял всё. Ну кто ж знал, что некий Димон, которого собрались потрепать эти пираты с лодьи трофейщиков, окажется его старым приятелем по замку Подгорного князя.

Мысленно он поблагодарил небо что недавно попал к трофейщикам и не успел занять у них никакого места. Даже ничем отметиться не успел. Это теперь было ему в плюс.

Что его бы не отпустили в низовьях, куда он первоначально направлялся, бывший сотник уже давно не сомневался. Или кровью бы повязали, оставив в команде. И то, только в случае если б у пиратов были большие потери в людях и им нужны были б новые рекруты. Или… после разгрома каравана Димона оказался бы сотник с камнем на шее в реке, на дне. Что более вероятно, учитывая к кому он попал.

— "И откуда, спрашивается, пираты имя начальника каравана поисковиков узнали, — вдруг задумался бывший сотник. Раньше подобные мысли ему даже в голову не приходили, а тут вдруг всплыло. — Очень кстати, — подумал сотник. — Думаю, такая информация тоже будет небезынтересной для господина Димона. Но стоит её пока попридержать. На будущее. Не стоит выкладывать все козыри сразу. Глядишь и интерес у него к нему будет более постоянным. И по окончании не бросит он его в воду с перерезанным горлом.

Знать бы как всё повернётся, — с горечью думал сотник. — Ни в жизнь бы не сунулся на пиратскую лодью.

Дурак, — клял он сам себя, — купился на дешевизну проезда и думал что тебя доставят к устью.

Дважды дурак. Трофейщики просто так никого из этих пустынных мест не выпускают. А уж пираты — каждый второй из них.

Трижды дурак, когда купился на сладкие речи капитана и вздумал расплачиваться патронами. Подумал что за жалкую сотню хороших патронов приобрёл себе тёплое местечко пассажира, полагая что это обычная транспортная лодья.

И совсем дурак, когда поняв куда попал, не сбежал в ту же ночь. Хоть куда. Хоть обратно на Правый берег. Бросив всё. Голым, босым — любым. Глядишь, не стоял бы теперь с петлёй на шее перед своим старым приятелем и не ждал бы с трепетом своей участи".

Стянутые крепким кожаным шнуром руки за спиной и толстая пеньковая верёвка, наброшенная на шею не оставляли ни малейшего шанса сбежать. Да он уже и не хотел. Сотник уже чуть ли не год бегал ото всех и ему это надоело. Надо было когда-нибудь остановиться. Хотя, если остановиться у левобережцев, то у него могли быть и проблемы. Серьёзные проблемы…

В том что он не имеет к пиратам никакого отношения, сотник не солгал. Почти…

И вот это почти жгло сейчас его душу. А ну как узнают, что он вместе с остальными пиратами у трофейщиков на базе грузил снаряды в эту шаланду, а потом, во время боя подавал их из расположенного в трюме артиллерийского погреба. Сейчас, вспоминая это, его лоб покрывался испариной. Попади тогда один снаряд в трюм — и всё, им хана!

Повезло, успел выбраться, когда лодья с развороченным бортом стала быстро тонуть. Успел всё ж выбраться из трюма, благо в тот момент находился на трапе возле самой палубы. А потом успел ещё и отплыть дальше в сторону от тонущего судна. Иначе бы попал под последние разрывы, которыми левобережцы добивали лодью.

Сотника внезапно пробил холодный пот. Он только сейчас понял что ни в какое бы устье он не попал. И что человека, видевшего место расположения тайной базы пиратов в живых никто бы оставлять не стал. И в лучшем случае его участью было бы вечная служба на галерах у трофейщиков или у пиратов. Что, суть одно и то ж.

Но что вернее. Сразу же после перехвата этого каравана, упокоился бы он на дне реки с камнем на шее. Как ни крути, а сведения о том, что трофейщики перехватывают на обратном пути добытчиков слишком горячие, чтоб видок после того долго жил. К тому ж такой — всем чужой.

Надо же так влипнуть. Теперь повезёт, если хотя бы продаст в рабство, а не на кол посадит, как друг командира этого отряда поисковиков пару лет тому казнил много возомнивших о себе рыцарей. Или не дай Бог судьбы Изи Белого, живым разорванного на куски лошадьми. Вот уж воистину страшная смерть.

"Хотя, рабство тоже не выход, — уныло размышлял над своей будущей незавидной судьбой сотник. — Оттуда прямая дорога обратно на "Торфяное плато". Там вечная нехватка рабсилы. И там — гарантированная смерть. В этот раз уж без вариантов. Вряд ли тамошние охранники будут с ним ещё цацкаться. Раз сбежал — значит дорожку на свободу знает. Следовательно — под нож беглеца.

А может и ещё что похуже, — пришла отрезвляющая холодная мысль, буквально пробившая его ознобом. — Да, точно, наоборот. Убивать не будут. Искалечат, чтобы снова сбежать не мог, а жизнь оставят, как показатель того что сколько ни бегай, а конец един. Всё одно вернёшься обратно к ним на плато. А перед тем ещё и запытают до полусмерти. И пока всё до донышка не расскажешь и не покажешь тайную тропку, которой через топи ушёл — не умрёшь.

А кто ж её помнит то, тропу эту. Тогда всё было как в тумане. Шёл — ног под собой не чуя. Теперь вспоминай, не вспоминай, а память такая странная штука…. Нечего, выходит ему помнить.

Что делать? Попробуй сейчас вспомни ту тропу. Невозможно! Совершеннейше невозможно. Хотя, если попытаться… Если, господин Димон даст ему шанс…. Хоть малейший.

Сотник совсем приуныл. Открывшиеся было перед ним радужные перспективы, когда он думал что избежал петли, стремительно убывали. Надо было чем-то заинтересовать командира уничтожившего пиратскую лодью отряда. Но единственное что приходило на ум одни трактора. Но на кой они кому нужны, сотник совершенно не представлял. И чем больше размышлял о том, тем больше беспокоился о своей будущей судьбе.

Ну в самом деле, не заинтересует же их возможность нападения на лагерь добытчиков металла самого Подгорного князя. Не самоубийцы же они.

— "А почему, собственно, нет? — снова пробил его холодный пот. — Его дело сказать что знает. А принимать решение — нападать или нет — это уже вне его компетенции. Это пусть решает местное руководство".

"Так тому и быть. Расскажу всё, выложусь до донца. Чтоб лично ко мне не было ни малейших претензий. А там пусть решают сами.

И про то что пираты знали имя начальника каравана добытчиков, тоже скажу. Будь что будет", — пришёл он к окончательному решению.

Багровое солнце медленно опускалось в воду, удлиняя тянущиеся вдоль берега тени от деревьев и кустов.

Гур де Туар аккуратно, без всплеска приподнял над водой голову, осторожно выглядывая из прибрежных камышей. Следовало быть крайне осторожным. Он выжил. Выжил там где погибли все остальные. И не стоило искушать судьбу небрежностью, которая неизбежно привела б его на виселицу. На тот плот, что только что медленно проплыл мимо него вниз по течению, медленно раскачивая на волне тела повешенных.

Проводив взглядом плот со страшным грузом, перевёл его на недалёкую отсюда переправу левобережцев.

Сброшенный в воду с лодьи разорвавшимся рядом с бортом снарядом, Гур де Туар не стал по примеру других судорожно цепляться за свисающие как раз на подобный случай с борта канаты с узлами и не стал пытаться подняться обратно на борт.

Прикинув что до конца артиллерийской дуэли многое ещё может случиться, он стал осторожно выгребать к берегу, изредка подымая над водой голову чтоб хлебнуть глотка воздуха.

Хорошо что у него оказалась прекрасная подготовка пловца. Не зря в своё время он заплатил много золота инструктору по плаванию и не слушал молодых идиотов из своего племени, смеявшихся тогда над ним. Где они сейчас все — на дне рыб кормят. А он выплыл. Вопреки всем — выплыл и ЖИВ.

Ему предстояло сейчас решить что делать дальше.

Возвращаться обратно в отряд ему было нельзя. Теперь его уже точно не простят. И хоть вины его в разгроме лодий и нет, но никто на подобное не посмотрит. Не принёс бы весть, не сказал бы про этот богатый, жирный обоз — три лодьи трофейщиков были бы целы, а экипажи живы.

Гибели экипажей двух боевых ушкуев и лодьи приманки ему точно не простят.

Поэтому приходилось что-то решать.

— "Хотя, — серьёзно задумался ящер. — Причём здесь он. Это именно экипажи лодий перехватчиков оказались элементарно не готовы к подобному развороту событий и это именно они так преступно долго промедлили с ответным огнём. В результате чего теперь кормят раков и рыб на дне реки. А он, лично он, к выучке пиратов не имеет ни малейшего отношения. Как и к их разгрому. В конце концов, у них был собственный командир, Туару ни в коей мере не подчинявшийся.

И обвинять в разгроме его — высшая глупость.

Учиться стрелять надо было лучше", — мстительно подумал Туан о не справившееся со своим делом команде лодий.

Мысли скользнули в другую сторону.

Поставив всё на пиратов, своих бывших хозяев, и бросив коротышку с его теперь уже для него бывшими и недоступными подземными складами, он проиграл, лишившись там своей доли, так как сбежал предупредить своё прежнее начальство.

— "Что-то дороговато мне выходят встречи с этой компанией, — мрачно подумал Туан. — Надо или больше их не трогать, никогда, или раз и навсегда, окончательно с ними разобраться. Что нравится мне гораздо больше.

К тому же я, и только я сейчас ещё владею и ценнейшей информацией — где расположены те склады. А информацию ведь можно и продать. Хорошо продать. Тому, кто больше заплатит. И не только своему нынешнему и непосредственному руководству. Отнюдь нет.

И ещё такое соображение. Обоз нашего Димона ведь не разбит бы.

Поди теперь докажи кто именно слил на сторону сведения о складах. Да и наверняка теперь Димон захочет отыграться на коротышке и не будет молчать, где он разжился таким количеством дорогущего оружия".

Проскочила было мысль проследить за местом куда отправится обоз, и тут же ушла. Соваться на Левый берег после всего произошедшего мог только самоубийца. Гур де Туар самоубийцей не был. И шальная, случайная мысль была тут же задвинута в сторону, подальше.

Вспомнив на миг рвущиеся возле бортов лодьи снаряды, ящер вздрогнул. Ему вдруг стало плохо. Картина, всплывшая в памяти, была — незабываемой.

— "Наверняка будет теперь трепаться, — вернулся он мыслями к начальнику разгромившей их экспедиции. — А раз так, то за его болтовнёй и моя информация, вовремя доведённая до ушей "кое-каких заинтересованных лиц", останется незамеченной. Главное, на продаже секретов не попасться.

Почему-то мне больше нравится последняя мысль, — отметил он для себя.

А раз так, то и скрываться мне от своего бывшего начальства резона нет. Даже — наоборот. Похоже, я единственный кто выжил. И тем — ценен".

— "Умён, Димон, — мрачно отметил он для себя. — Умён, тварь. Всех свидетелей убрал. Даже работорговца, кого никто никогда на реке не трогал, и того зачистил. Теперь ничто и никто не свяжет его с этим убийством. Кроме меня".

Придя к окончательному решению Туан медленно погрузил голову под воду, так что ни одна морщинка не тронула вечернюю гладь великой реки и осторожно скользнул под водой в сторону. Впереди ему предстоял долгий тяжёлый путь к тайной базе пиратов на реке. Но перед тем, следовало бы подкрепиться.

Сладкий съедобный корень аира, в изобилии росший по берегам Лонгары, был в его положении лучшим выбором.

Совещание в шатре.*

Набившиеся в командирский шатёр егеря мрачно смотрели на не менее мрачного Димона. Здесь собрались все, кто хоть как-то был причастен к руководству экспедицией. Решалась дальнейшая их судьба и кто чем будет дальше заниматься. Все молча ждали, что скажет Димон.

Рядом с ним толокся единственный оставленный в живых трофейщик, какой-то бывший сотник, по странной прихоти командира оставленный пока в живых, но оттого наверное ещё более омерзительный.

В то что тот никоим образом не был причастен к смерти их друзей, никого по большому счёту не волновало. Хоть показания остальных выловленных из воды пленных трофейщиков полностью обелили бывшего сотника, всё равно здесь и сейчас он был чужим. Здесь ему было не место.

Не то чтобы ему не верили, нет, не в этом дело. Тем более что и видоки из пленных трофейщиков полностью подтвердили его слова о непричастности к пиратской команде, но…, всё одно, не было к нему полного доверия. Чужой он был, как ни поверни, чужой.

А чужому веры нет.

— Выйди. Без тебя надо поговорить, — повернув в сторону бывшего сотника голову, сухо бросил Димон.

Дождавшись, когда за вышедшим из палатки сотником и скользнувшими следом двумя егерями охраны схлопнется входной полог, развернулся обратно, лицом к собравшимся.

— Ну вот, — тихо проговорил Димон. — Теперь, можно и говорить.

Первое. Дальше вы возвращаетесь одни. Без меня. Обоз, считай что уже полностью на нашей стороне и можно считать что экспедиция этого года полностью достигла всех поставленных перед ней целей. С чем вас, други мои, и поздравляю.

Заметив как по лицам собравшихся пробежала радостная волна предвкушения, понимающе улыбнулся.

— Да, — с улыбкой кивнул он головой. — Вы все прекрасно всё поняли. Да! Именно так. Поскольку уже по самым предварительным итогам нашей экспедиции можно сказать что все затраты, вкладываемые в поиск на Правом берегу, полностью себя окупают.

Даже более того скажу. Итоги нашей нынешней деятельности полностью перекрыли все предварительные расчёты и все надежды, с таким огромадным походом, что ни у кого из нас нет слов, чтобы хоть как-то оценить добытое в этот раз богатство. Расчётные суммы — просто безумные.

Но! — внезапно замолчав, Димон окинул всех присутствующих ехидно загадочным взглядом.

Но это ещё далеко не всё, судари мои. Хоть лето и кончилось, а пока что ещё тепло. И, следовательно, можно ещё чутка пошевелиться, дабы не утерять наработки этого года.

О чём спич.

Все вы прекрасно осведомлены о сведениях, принесённых пленным сотником. Им цены нет. Мало того, что мы получили сведения о возможной богатой добыче, так ещё неожиданно выяснилось, что сотник знает нашего Пашу и вместе с ним тянул рабскую лямку в том месте, где как раз находился наша будущая ценная добыча.

Жив ли Паша до сих пор, нет ли — никто не знает. И никаких гарантий лично он дать нам ни в чём не может. Что вполне понятно. Прошло слишком много времени со дня его бегства. И что там произошло за прошедшее время он знать не может.

Поэтому, мы все его слова должны проверить. Проверять буду я.

Кто со мной пойдёт, — обвёл он присутствующих внимательно оценивающим взглядом.

Танечка, — сердито поморщился он, глядя на обеспокоенно задёргавшуюся на своём месте жену Юрка. — Ты можешь руку даже не тянуть. Беременных с собой не берём.

Стоп-стоп-стоп, — предостерегающе выставил он перед собой ладони. — Не бей по голове бедного Юрка, он не виноват. Это всё наш походный врач проболтался. И нечего было ему жаловаться на тошноту, — рассмеялся он, глядя на расплакавшуюся от расстройства девчонку. — Раньше надо было думать, когда бегали в холмы с Юрком миловаться. А теперь поздно. Марш домой в Ягодный хранить домашний очаг.

Утешься тем, что муженёк твой тоже наказан и на разведку не пойдёт.

Богдан — нет, ему дома дел полно. Вы все — нет, — окинул он беспокойно зашевелившихся десятников внимательным взглядом.

Васька, — кивнул он своему ординарцу. — Васька и сапёрный десяток Игоря Демченко. В Ягодном им сейчас делать нечего, а вот с чем мы там на новом месте столкнёмся, одному Богу известно. После чуть не взорванного завода, — сердито покосился он на мгновенно смутившегося Богдана, — перестраховаться всяко лучше, чем совать голову в неизвестную петлю.

Сколько у тебя парней осталось? — повернулся он к десятнику. — Восемь? Вместе с тобой? М-да, — мрачно вздохнул он. — Как знал, тварь лодочная, куда стрелять. Половину сапёров положил. А вас и так было-то…, - Димон недовольно поморщился.

Итого, десять человек. Всё! — поднял он руку вверх, обрывая поднявшийся недовольный ропот. — Всё, я сказал. Одиннадцатый — бывший сотник, для контроля и проверки. И два охранника к нему из комендантского десятка. Всего — тринадцать человек. Этого — более чем достаточно.

Меньше — опасно, а больше — смысла не вижу. Нас и с полутора сотнями гоняют по степи всяк кому ни лень. И пока мы не будем иметь достаточно возможности серьёзно огрызаться, так чтоб нас боялись даже тронуть, смысла увеличивать численность любой поисковой группы я не вижу.

Да и нельзя ещё больше ослаблять ваш отряд. Вам ещё до Ягодного несколько дней добираться. И с кем вы там по дороге встретитесь, одному Богу известно.

Так, — задумался он на мгновение. — С этим, разобрались. Теперь, второе. По поводу наших горячих друзей, что нас выкинули с места нашей находки. К гадалке не ходи — история с пиратами их работа. По суше мы тишком мимо всех проскочили, да и мудрёно нас было тут выцепить. Так гнали что чуть всех лошадей не загнали. А вот на реке — тут нас определённо ждали. И дождались, — Димон, не сдержавшись, грязно выругался.

Жаль что рангом выше матроса мы из воды никого живьём не выловили, а работорговца, тварь такую, не догадались поподробнее расспросить. Поторопились с казнью, — поморщился недовольно он. — Ну, да теперь уже поздно локти кусать.

Теперь по итогам, — сразу помрачнел Димон. — Итоги короткого боя с пиратами таковы.

Уничтожены оба пулемётных броневика. Уничтожена пневматическая мортира. двадцать семь погибших. Осталось: два целых орудия из шести, куча снарядов, куча пустых, стреляных гильз и четыре вдребезги разбитых остова орудий, ни на что более не пригодных, кроме как на переплавку — результат затяжной артиллерийской дуэли с кораблём трофейщиков.

Если можно починить — хорошо было бы, — вопросительно глянул он на Богдана.

Дождавшись в ответ лишь неопределённого пожатия плеч, тяжело вздохнул.

— Вот вам в натуре и результат самонадеянности новичков, когда тройка каких-то невзрачных речных лодий вынесла обе наши батареи с полпинка.

Одним словом, информации к размышлению более чем достаточно. Думайте. Где мы прокололись и как в следующий раз подобного избежать.

Ну а пока думать будете, предлагаю вам, парни, послушать соловья, что тот нащебетал мне в ушко, — нарушил Димон тяжёлое молчание, камнем висевшее в воздухе.

Щека его нервно дёрнулась. То, что он собирался им предложить, выходило за все грани разумного, но ничего невозможного лично он в предложении бывшего сотника не видел. Если подойти к этим сведениям с умом, и тщательно подготовиться, то всё могло получиться. По крайней мере предварительную разведку провести следовало бы безусловно.

В принципе, можно и не ходить больше. Сходили то в этот раз неплохо. И два оставшихся у нас целых орудия — тоже, вроде бы как неплохо. Но, имея уже сейчас много, это не значит что нам больше не надо. Если можно сейчас что-то взять — надо брать. Завтра уже такой возможности не будет.

Это сугубо моё мнение, — обведя всех собравшихся внимательным взглядом, подчеркнул Димон. — И я не хочу никого принуждать. Пойдут только добровольцы. Дело крайне опасное. Это даже не сердце. Это — кошелёк Подгорный князей. И если кто из нас попадётся — пощады не жди. Это не так как в прошлый наш визит к князю. Подрались чутка и в конце концов плюнули друг на друга.

Кошелёк — это жизнь. А князья Подгорные жизнь любят. Богатую — особо.

Кто ещё не знает, информирую, — продолжил он, помолчав. — Я этого мужика, сотника, знаю ещё со времён нашего гостевания у князей Подгорных, откуда мы с Сидором потом притащили в Старый Ключ кучу черенков шишко-ягоды и профессора. И от кого потом пришлось спешно улепётывать по ряду кое-каких причин. Я имею в виду князя, а не его бывшего сотника, — без тени улыбки, холодно уточнил Сидор, заметив пару брошенных вскользь на него косых взглядов.

Мужик этот был тогда у князя чем-то вроде временного коменданта замка, или чего-то другого вроде того. Не помню. Ну и его из-за нашего бегства скинули с поста, а потом хотели ещё и на костёр потащить, вместо профессора.

Ну, понятно же, место освободилось. Не пропадать же дровам, — мрачно и довольно плоско пошутил Димон.

Поняв что на его дурно пахнущую шуточку никто не реагирует, сам смутился.

— Его парням это не понравилось и они вытащили командира из тюрьмы. В результате чего сами крупно пострадали. Из многочисленного в прошлом отряда в живых остался он один. Кого интересуют детали, можете потом отдельно подойти, у него лично поинтересоваться. Сейчас же разговор пойдёт о другом.

Поскольку счастливым для нас обстоятельством мужик оказался на лодье трофейщиков, по нашему закону положено ему было место на перекладине. Но учитывая полученные от него ценнейшие сведения, решил я пока с тем обождать. И за жизнь свою тот расплатился интересным рассказом. Который сейчас он и вам пропоёт.

— Васька! — рявкнул он в сторону входа. — Проводник ведуновский со своими людьми убрался?

— Свалили, все трое, — быстро входящий в шатёр ординарец буквально светился счастьем, до того у него была довольная, счастливая физиономия. — Дали козлам по рогам. А этим пару раз по шее хватило. Особенно этому, проводнику, прости Господи, — грязно выругался Васятка, — чтоб, скотина, за чужими спинами не прятался, чистюля вражья. Кинули в трофейную лодку, дали пенделя и пустили вниз по течению.

Остальные следом убрались, даже намекать не пришлось.

Сказал напоследок, что если ещё раз увидим подле себя ближе двух вёрст, им не жить. Мужики понятливыми оказались. Никогда не видел чтоб так быстро гребли.

Васька с непередаваемо счастливым выражением на лице, любовно поглаживал свой кулак со сбитыми чуть ли не до крови костяшками пальцев.

— Тащи сюда пленного, — не слушая дальше, велел Димон. — Пусть всем расскажет свою сказку. Да и мы его послушаем его ещё раз. Глядишь, чего нового услышим.

Сам он уже бывшего сотника слышал не по одному разу и даже не по два, заставляя того раз за разом методично повторять свой рассказ в течение нескольких последних часов. Поначалу пытаясь подловить того на несоответствиях, потом он уже просто старательно выискивал малейшие штрихи и нюансы, пытаясь полнее представить для себя картину тогда произошедшего.

Для себя Димон всё давно решил. Надо было идти на Торфяное Плато и на месте проверять слова сотника. И не потому что там было то, что их компании кровь из носу было нужно, а потому что возвращаться сейчас домой, имея на руках такую СТАРТЕГИЧЕСКИ важную информацию было нельзя. Возвращение было чревато потерей темпа. И даже не темпа, а возможной потерей пользы, вполне вероятной от этих сведений.

Они сейчас взяли много. Очень много. Но! Если можно было взять больше, надо было брать. Нельзя было упускать птицу счастья, раз пошла такая пруха. Потом судьба всё равно за это отыграется. Но сейчас, надо было взять всё.

Поэтому и возвращаться сейчас домой он не мог.

Последнее время в их компании и так не слишком весело шли дела, и добавлять друзьям ещё огорчений, от упущенного выгодного дельца, не хотелось.

Да и элементарно зло брало. До сих пор он не мог успокоиться из-за того, что их вот так легко выкинули с раскопа на месте их находки. Умом то он понимал, что поступил правильно, не ввязываясь в боестолкновение с намного более опытным и сильным противником, но вот понимать одно, а не переживать по такому поводу — совсем другое.

Очень хотелось отыграться. А вернувшись домой, возможностей отомстить у него бы больше не было

Да и того трофейщика, что их оттуда, словно щенков прогнал, он готов был разорвать буквально руками.

— "Там, в развалинах против пяти сотен трофейщиков у них не было ни малейшего шанса. Там бы их просто раздавили.

Загнали бы сначала миномётами под землю. Заперли бы как крыс в мышеловке и там нам настал бы каюк.

Хотя, до последнего момента не верил он в то, что их вот так просто отпустят. И был удивлён что трофейщик сдержал слово. Видимо понимал, что даже на марше отряд левобережцев смертельно опасен. И загнанная в угол маленькая крыса может смертельно загрызть большого сильного человека.

И никакой бы склад боеприпасов, полный снарядов, их бы тогда не спас. Орудия из разрозненных деталей они собрали потом, в процессе драпа и на коротких привалах усиленно занимались сборкой и наладкой орудий.

Наладили, — чуть было не выругался он вслух. — Из четырёхорудийной батареи семидесяти шести миллиметровок ничего не осталось. Хлам, годный лишь на переплавку. Придётся останки бросить. А вернее — утопить, чтоб никому не досталось даже ни на что более непригодные останки. Да и вообще, чтоб внимание лишнего к месту переправы не привлекать.

Но это, лишь в случае если Богдан всё же не починит орудия. Благо, повезло с лишними фургонами. Запчастей набрали ещё на две батареи. Если только опять не забыли чего важного, — попридержал Димон свои опять не в меру разошедшиеся мечты".

Повернувшись обратно к шумному сборищу, что устроили собравшиеся в палатке парни, Димон внимательно присматривался к тому, как они реагировали на короткий, чётко выдержанный по фактам рассказ пленного сотника. Похоже, на этот раз пленный уже не стал вдаваться в мелкие, подробные детали, как до того требовал от него Димон, а сосредоточил свой рассказ на тех выгодах что они с того получат.

Правильная мысль, особенно в его подвешенном положении.

А остановиться на выгодах стоило. Сотник, как чувствовал что говорить, что прольёт бальзам на сердца Димона. Ни много, ни мало, он предлагал серьёзно пощипать своего бывшего хозяина, самого князя Подгорного. Взять того, так сказать, за мягкое подбрюшье. И тем существенно пополнить и отрядную, и, самое главное, серьёзно последнее время похудевшую казну компании.

Димон задумчиво прикрыл глаза, стараясь ещё раз мысленно оценить предложение сотника. Трактора, танковые моторы, сами танки. Орудия, любых, самых экзотических систем, начиная от пушек наполеоновских времён и далее.

Крайне болезненный для Димона вопрос, особенно в свете страшного разгрома обоих их батарей: и новой, и старой.

Правда, по словам сотника, орудия там порой встречались в та-а-ко-о-м состоянии, что лучше бы было к ним совсем не соваться. Целого там не было ни-че-го, а починить — не было ни-ко-го. Ни базы, материально-технической, ни специалистов, даже самых завалящих и у князей не было.

Правда последнее, судя по всему, ненадолго. Энтузиазм, с которым князья Подгорные взялись за отлов землян по всему миру, если верить тому что поведал им бывший сотник, серьёзно, без шуток впечатлял. По всему видать у князей было чем занять именно землян.

Димон, чуть прищурив глаза внимательно вслушивался в размеренную, убедительную речь бывшего сотника.

— "Ишь, как поёт, — с оттенком лёгкой неприязни думал Димон.

Сотник ему не нравился. Наверное потому, что тот очень хотел жить.

А может и ещё почему, причину чего Димон никак не мог для себя никак определить. Хотя, если честно, и положа руку на сердце, в желании жить не было ничего дурного. Все хотят жить.

Или это было предчувствие будущих неприятностей, что обязательно повлечёт за собой следование собственным мыслям. Навеянным рассказом бывшего сотника. Или ещё что.

— "Да, — мрачно отметил он для себя. — Именно это. Точно. Сунемся в княжеские болота, не сносить нам головы. А сунемся, к гадалке не ходи. Ни я, ни парни не упустят такой шикарной возможности отщипнуть жирный кусок от Подгорного князя.

Да и куш там светит… Не чета даже тому, что мы смогли б взять в тех развалинах, и что оставили в подарок трофейщикам.

Танковые дизеля, пусть даже и такие несовершенные, как танковые моторы времён Второй Мировой войны — это вам…, - Димон от одних открывшихся перспектив впереди чуть громко не свистнул.

Если парни умудрятся втихую притащить с литейного в Ягодный хотя бы десяток тех здоровенных платформ, что Сидор заготовил под перевоз своего прокатного стана из Приморья… И мы на них вытащим из тех болот трактора… Тут нам светят уже… миллионы…

— А в городе, если… Не если, а когда, — мысленно одёрнул Димон сам себя. — Когда мы туда доставим трактора и моторы, развернутся ТАКИЕ политические игрища и баталии, что всё с нами ранее произошедшее покажется нам детскими невинными шалостями".

Но никакие мысли не отвлекали сейчас Димона от внимательного наблюдения за речью княжеского сотника. Что тот говорил было неважно. Главное было попытаться уловить в его голосе интонации, которые бы чётко показали что тот врёт. И к его плохо скрываемому удивлению, таковых не попадалось, иначе бы он и не стал дальше слушать. Выходило, что сотнику можно было верить?

Верить категорически не хотелось. Им он был им никто, и пойти на обман, спасая свою шкуру, вполне мог. Или попытаться обманув, отомстить. Ну, хотя бы за то, что по их вине лишился когда-то довольно тёпленького местечка подле князя Подгорного. Где он по его же собственным словам занимал весьма близкое, доверенное место.

Хотя, даже в малой степени зная характер старого князя, можно было смело говорить, что только идиот будет подле того спокоен. А уж тихой и спокойной жизнь рядом со старым палачом, никак нельзя было назвать. Так что, по всему выходило, что и тут бывший сотник не врал.

Та ещё тварь была князь Подгорный. И, к большому их с Сидором сожалению, до сих пор ещё живая.

Вот по всем расчётам и выходило, что словам сотника, о том что того хотели посадить на кол, за то что его люди, да и он сам перепились в ночь их побега, всё же верить стоило. Тем более что легко проверялось.

— "Хорошо, — пришёл Димон к окончательному решению — Жизнь сотнику оставим и будем с ним работать. Он, судя по всему действительно ненавидит старого князя, а значит он нам действительно поможет князя пощипать. А то и ещё какую гадость тому учинить.

И очень на то похоже, что и фантазию сотника в таком выгодном для нас направлении даже подталкивать не надо. Сам бежит впереди паровоза".