– Я был на подписке о невыезде, – рассказывает осужденный Д. – Прихожу в суд, а мне объявляют: 20 лет строгого режима!

И тяжело вздохнув, он подводит черту:

– Когда меня посадили, мне было тридцать восемь лет. На свободу я выйду в пятьдесят семь…

Осужденный Д. – Я работал в городе Черкесске Карачаево-Черкесской автономной области. Сейчас это республика. Последняя моя должность – дежурный медвытрезвителя. Однажды привезли пьяного, который вел себя вызывающе, бросился на моих подчиненных. Они его ударили, в результате чего он умер. Потом обвинили меня, весь наряд, что это было преднамеренное убийство. Обвинили даже сотрудников ГАИ, которые доставили его в вытрезвитель. Хотя было доказано, что у задержанного была средняя степень опьянения. Целый год длилось следствие, потом был суд, который вынес оправдательный приговор. Меня оправдали, работников ГАИ оправдали, фельдшера вытрезвителя оправдали. А тех, кто действительно был виновен, их наказали. Убитый был по национальности черкесом. И в то время в республике начались гонения на русских.– В каком году это было?– В 1997-м. Там как раз выбирали первого президента. Было политическое противостояние между черкесами, карачаевцами и русскими. Ситуация была такой, что вводили в республику и внутренние войска, и СОБР, и ОМОН со всех регионов.– В таких условиях сложно было работать?– Да я там вырос, мне проще было…– В вашем городе какое население преобладало, по национальности?– Вообще в республике больше русских. За ними, по численности, идут карачаевцы, и уже потом – черкесы.– Кстати, а в вытрезвитель кто чаще попадал? Кто больше всех пил?– Русских попадало больше. Потому что русских самих было больше в городе. А так-то всех национальностей попадали в вытрезвитель.– Вы сказали, что погибший был черкесом. В ходе следствия не было попыток свести все к национальной розни?– Такие попытки были после суда. Погибший работал преподавателем в институте. У него друзья были наверху. Прокурор республики был его другом. Как известно, все эти нацменьшинства между собой очень дружные ребята, в отличие от нас, русских. И в конце концов посадили всех, кто хоть каким-то боком имел отношение к гибели этого человека.– Сколько всего человек посадили?– Шестерых.– Назовите, кого именно посадили.– Посадили работников ГАИ, которые доставили его в вытрезвитель. Хотя они выполнили то, что предписывается «Законом о милиции». Дважды делали экспертизу крови погибшего, и дважды была доказана средняя степень его опьянения. Он управлял автомашиной в нетрезвом состоянии. Более того, он оказывал сопротивление при задержании. Но в конце концов его доставили в вытрезвитель. Фельдшер проверила. Его положили. А потом, уже когда его выводили в туалет, мои подчиненные его там как раз зацепили. Как таковой потасовки не было. Удар-два, и всё. Его хотели завести обратно.– Кого еще осудили?– Фельдшера. Ее обвинили в пособничестве. Меня тоже обвинили. Сначала мне предъявляли незаконное лишение его свободы. Потом халатность мне предъявляли: якобы я недосмотрел. А потом еще превышение должностных полномочий приписали. В общем, всё в одну кучу сгребли и всех осудили. Фельдшеру три года дали, двоим гаишникам – по четыре, моим двоим подчиненным – по пятнадцать лет. А мне дали двадцать лет.– Вам-то за что так много?– А за то, что я получился связующим звеном. Главарем «мафии». Хотя на самом деле я даже не видел потасовки. Потому что в то время принимал другого пьяного.– В каком году вас осудили?– Первый суд был в 1998 году, а второй – в 2000-м.– Чем вы занимались между первым и вторым судами?– Меня не уволили. До решения первого суда, когда меня оправдали, была служебная проверка. После суда я пришел на службу… Скажу честно, что после той грязи, которую вылили на милицию в ходе судебного процесса, я уже не хотел работать ни в каких органах. Морально я был подавлен. Потому что милицейское начальство никак не участвовало в судебном процессе: ни на кого не давило, но и не поддерживало никого. По принципу: будь что будет. Я никому не нужен был на службе. Потом мне пришлось переехать в другой город, потому что я опасался провокаций. Боялся, в основном, за семью.– А бывали провокации?– Ну, такого-то не было. В суде всё было: и на жену бросались, и мне угрожали. Там такое творилось… Когда зачитали оправдательный приговор, то здание республиканского суда разбили.– Как разбили?– А вот так: полностью выбили стекла, аппаратуру у судей побили. Там всем досталось: и сотрудникам милиции, и судьям. Там бардак такой был. Что хотели, то и творили. После суда я сразу уехал в другой город.– В какой город?– В Буденновск Ставропольского края. Двести километров от Черкесска.– В тот самый Буденновск?– Да, в тот самый. Захват чеченцами заложников в роддоме был в 1995 году, а я приехал туда в 1998 году.– Не боялись, что в городе могли повториться кровавые события 1995 года?– А такое может произойти в любом городе на юге России. Граница рядом. Нет, не боялся… Когда я приехал, в Буденновске жили нормальной жизнью.– Что было дальше?– На оправдательное решение суда написали жалобу, и кассационный суд в Москве отменил оправдательный приговор. Год и семь месяцев я был на свободе до второго суда.– Чем вы занимались все это время?– Работал слесарем в ремонтно-механическом цехе. Тяжело было поначалу, после того как я занимал в милиции определенную должность.– В каком звании вы ушли из милиции?– Я был старшим лейтенантом. А вообще я начинал свою службу командиром взвода ППС, потом был замкомроты, командиром роты ППС – прошел все ступени строевого подразделения.– Сколько лет вы прослужили в милиции?– Немного. Пять лет. Я сам ушел из милиции, потому что морально не был готов продолжать службу. И между прочим, когда я пришел на буденновское ремонтно-механическое предприятие, я за год сделал карьеру. Так получилось, что через три месяца ушел из цеха мастер. Начальник посмотрел на меня и говорит: «Мастером будешь?» Еще немножко я поработал и стал заместителем начальника цеха. И получал зарплату я больше, чем в милиции. Так что я не переживал, что уволился из органов.– Второй суд стал для вас неожиданностью?– Нет, почему… Приговор отменили в Москве, судью тоже поменяли, а мне оформили подписку о невыезде. И вот опять год длились суды. Судьи постоянно менялись, никто не хотел браться за это дело, потому что знали: скандальное дело. В конце концов прихожу на приговор, и мне объявляют: двадцать лет строгого режима. Меня сделали преступником, а погибшего – национальным героем. Собирались назвать в его честь улицу. Хотели проводить в его родном ауле скачки, посвященные его имени. Так что вопрос о том, кто виноват, а кто нет, даже не поднимался. Мне просто говорили: «Да как ты вообще посмел его поместить в вытрезвитель».– Какой была ваша первая реакция на новый приговор?– Сначала я даже не осознал, что меня посадили на такой большой срок. А потом стал, как говорится, приходить в себя, понимать, что это очень большой срок. И тогда я сказал себе: «Надо держаться». Иначе просто «крышу» может сорвать. Когда меня посадили, мне было тридцать восемь лет. На свободу я выйду в пятьдесят семь, потому что мне засчитали один год, проведенный в СИЗО до первого суда. А вообще, в тот год, когда меня первый раз закрывали, мне было сидеть намного тяжелее. Первый суд, большая огласка. Я боялся, что мои родственники могли подумать, что я действительно виноват. И это для меня было бы тяжелее всего. Моя жена, другие родственники, многие сотрудники были на всех судах. Они видели, слышали, узнали, что я невиновен, меня оправдали. И уже во второй раз, когда начался новый судебный процесс, я в душе знал, что я невиновен. И родственники это тоже знали. Я сыну сказал: «Ты можешь смело смотреть всем в глаза».