В приговоре осужденному Л. написали: «Преднамеренно нанес тяжкие телесные повреждения».

– Вы согласны с такой формулировкой? – спрашиваю его.

– Да, я перестарался, переборщил.

Осужденный Л. – Я родом из Екатеринбурга. Работал я сперва в военизированной пожарной части. А потом ее расформировали, и я перевелся в Управление по конвоированию при ГУИН по Свердловской области. Наша работа заключалась в том, что мы забирали из СИЗО подследственных и осужденных, а потом везли их по этапам в столыпинских вагонах.– За что вас осудили?– Мы приехали из очередной командировки. Сдали оружие. Поехали по домам. И в пригородном поезде у меня получился инцидент.– Какой инцидент?– Мы были втроем, в служебной форме. Мы ездили в форме, потому что на работе у нас не было помещения, чтобы переодеваться. Когда мы заходили в вагон, один из моих товарищей случайно наступил на ногу одному гражданину. Был сентябрь, пять часов утра. Было темно. Когда он наступил на ногу, тот человек стал материться. А я шел следом, говорю ему: «Извини, что так получилось. Сам видишь, что темно». – «Ну вот, форму понацепите и ходите туда-сюда. Шары задерете». Мы сели в конце вагона. Сели и выпили. Потому что у одного из нас был день рождения. В это время проводница зашла. Я говорю: «Пойдемте в другой вагон». Мы перешли, сидим спокойно. И тот гражданин тоже перешел и опять пристал к нам: «Вот, вы, такие-сякие, форму натянули и ходите тут по всем вагонам». Я говорю: «Уважаемый, мы же случайно на ногу тебе наступили. Во-вторых, мы же попросили у тебя прощения». – «Мне ваше прощение не нужно, идите вы к такой-то матери». Я говорю: «У моего товарища день рождения. Давай мировую, и разойдемся». Он выпить-то выпил, а потом всех нас опять послал. Я пошел в тамбур покурить, и он за мной пошел. Я говорю: «Давай покурим». – «Нет, я не курю, да и пошел ты вообще на…» У него все вот на этом сходилось, что мы – плохие люди. И в тамбуре он ударил меня по лицу. Я ему ответил. А когда поезд остановился, я решил его вывести на свежий воздух, чтобы он охладился. На ступеньках он запнулся, упал на землю, на бок, лежит, бурчит чего-то под нос. Я вышел ему помочь встать, взял его под руки, со спины, а он мне наотмашь ударил в висок. Ударил явно не кулаком, это сто процентов. В руке у него что-то было. Может, гравий, камни… Потому что я на какое-то время потерял сознание. Когда я очнулся, поезд уже ушел. И я сразу почувствовал, что у меня болит все тело. Пока я лежал без сознания, он все время бил меня. Пинал куда попало. У меня голова болела, спина болела. Я встал и тоже его ударил. Ударил так, что он упал. Мы были на какой-то маленькой станции. Он долго лежал, не приходя в сознание. Тогда я взвалил его себе на плечи и дотащил до автомобильной трассы. Было уже около семи часов утра. Я остановил проходивший автобус и сказал водителю: «Тут человека надо доставить в больницу». Он говорит: «Я никого никуда не повезу. У меня полный автобус народу. Мне надо ехать по маршруту». Я опять говорю: «Да никто никуда не поедет, пока не отвезем человека в больницу». В автобусе оказался сотрудник милиции. Он предъявил мне свое удостоверение, а я показал свое. Он сказал: «Сейчас никто никуда никого не повезет, так как все едут на работу». Я развожу руками и говорю: «Тут такое дело, человек без сознания». – «Ничего страшного. Сейчас я доеду до работы, позвоню в “скорую”, и “скорая” приедет». Я вернулся к этому потерпевшему. Сидел, ждал приезда «скорой». «Скорой» не было. Приехал милицейский уазик. С этим же милиционером. Он уже был в форме, видимо, службу уже принял. Спрашивает меня: «Он еще не в сознании?» Я говорю: «Нет». Погрузили его в уазик, увезли в больницу. На следующий день он скончался.– А вы где были в то время, когда его повезли в больницу?– Я поехал с ними. А потом меня отпустили. Я приехал домой и обратился в свою больницу. У меня оказалось сотрясение мозга. Мне дали больничный. На следующий день я позвонил на работу, чтобы сообщить, что нахожусь на больничном. А мне начальник отдела говорит: «Давай приезжай на работу. Надо кое-что порешать». Естественно, я понял, в чем дело. Приехал на работу, мне говорят: «Увольняйся задним числом». Я спрашиваю: «Почему задним?» – «Надо так». Там уже все бумаги были составлены. Нужна была только моя подпись. Мне говорят: «Если не хочешь, чтобы тебя уволили по статье, увольняйся сам. А если выкарабкаешься потом из этого дела, мы тебя обратно возьмем на работу. Восстановим». Я им сказал: «У вас все интересно так получается». Но больше спорить не стал, подписал бумаги и уехал домой. А потом меня вызвали на допрос. Арестовывать не стали. Отпустили по подписке. Два месяца я был на воле. Ездил на все следственные действия из дома. А потом пришел новый, совсем молодой следователь и сказал, что я должен изменить показания. Он сразу заявил, что случайностей не бывает и он уверен, что я совершил преднамеренное убийство. Следователь был практикантом, его со второго на третий курс перевели. И ему просто надо было меня посадить, так как это было его первое дело.– Адвокат у вас был?– Был. Но у этого следователя за спиной были очень сильные влиятельные люди, то есть родители и их знакомые. Он пытался воздействовать на меня через моих родственников – жену, сестру. Говорил им такие вещи, что со мной в тюрьме, на зоне могут сделать такое, что… Его отстранили сперва. Прокурор забрала у него уголовное дело. А через несколько дней ему дело вернули. Прокурору дали нагоняй, это я знаю из верных источников. Областной транспортный прокурор взял это дело под личный контроль.– А какие показания дали свидетели, то есть ваши коллеги, с которыми вы ехали в одной электричке?– Свидетели были разные. Там были проводники недовольны. Наговаривали всякое. А моих бывших сослуживцев следователь запугал до такой степени…– К какому сроку вас приговорили?– К семи годам строгого режима.– Что написали в обвинительной части приговора?– «Преднамеренно нанес тяжкие телесные повреждения».– Вы согласны с такой формулировкой?– Скажем так: да, я перестарался, переборщил. Но в то же время, когда он мне постоянно угрожал, твердил одно и то же: «Я тебя все равно убью!» – что мне оставалось делать? Тем более после того, как я очнулся. А я когда очнулся, у меня все болело. Как я должен был поступить? Куда-то убежать? Да любой мужик, который уважает себя, никуда бы не побежал. Тем более я был в форме.– У погибшего была семья?– Да, мать и две сестры. Жены у него не было. Хотя он всего на год младше меня. Я с 1972 года рождения, а он с 1973-го. На суде его мать и сестра выступили с убедительной просьбой, чтобы меня не сажали.– Они так и сказали?– Да.– Чем они обосновали свою просьбу?– Я не знаю. Про меня они сказали: «У него семья, ребенок. Пускай этот человек будет дома». От других людей я слышал о покойном, что он был очень самоуверенным человеком, который ставил себя выше всех. Особенно когда примет рюмочку-другую. Что он и доказал, когда подошел к нам троим в электричке и сказал: «Вы все вот такие-сякие».– На суде были родственники с вашей стороны?– Естественно.– Как они восприняли то, что вы совершили?– Они тоже видели беспредел со стороны следователя. У меня мать-старушка, она ездила ко мне на ИВС, хотя меня на ИВС и не было. Этот следователь сообщил родителям, что меня привезли на ИВС на следственные действия. Сообщил им, что они могут приехать, сделать для меня передачу. Мать приехала с сумками, а меня нет. А следователь потом с улыбкой на лице заявил: «Это не моя вина». Ну как не его вина? Он знал, что меня в ИВС нет.– Какими были первые впечатления от колонии?– Замкнутое пространство. И не знаешь, что ждет тебя впереди. Меня ведь сначала поместили в карантин и только потом вывели в зону.– Когда вывели в зону, что бросилось в глаза в первую очередь?– Я увидел… людей! Кстати, немало здесь хороших людей. Я даже знаю несколько человек, которые сидят в зоне, но никакого преступления не совершали. И они до сих пор пытаются бороться с правосудием. Если оно есть… Его нет в нашей стране! Очень редко, когда следствие от начала и до конца разберется во всех подробностях дела. А если перед ними сидит бывший сотрудник правоохранительных органов, так следствие только руки потирает. Это же очень хорошо, когда попал на крючок бывший сотрудник. Надо его хорошенечко раскрутить. А прокурорским работникам это тем более хорошо. Все изображают активную деятельность по разоблачению очередного «оборотня». Но я хочу сказать о тех хороших людях, которых здесь немало. Любой может оказаться под градусом, что-то совершить. Оступился человек. Но он потом в полном объеме осознает свои действия. Он признается, что поступил неправильно. Он в душе остался нормальным человеком. И таких в зоне большинство. Они раскаиваются. Я тоже раскаиваюсь. Я не хотел, чтобы пострадавший умирал. Я вообще никак не думал об этом. Просто защищал себя. В том же законе написано, что любой гражданин имеет право на защиту.– В каком звании вы были?– Старший сержант.– Долго собирались служить в органах?– До конца.– Жалеете, что пришлось уйти со службы?– Да не пришлось, а помогли уйти.– В колонии к чему труднее всего адаптироваться?– К плохим людям. Есть здесь и такие. Здесь у нас совсем другая жизнь, чем на воле. Ты можешь на воле с плохим человеком не общаться. Можно просто отойти от него. А в зоне закрытое пространство. Хочешь не хочешь, приходится общаться.– В колонии есть свои неписаные законы?– Здесь совсем другие условия, чем на бытовых колониях, где есть положенцы. В нашей колонии основная масса осужденных старается жить по нормальным человеческим правилам. То есть никуда не лезть.– Что значит «никуда не лезть»?– Некоторые осужденные находятся в постоянных конфликтах с администрацией. У кого-то бывают стычки в отряде, с другими осужденными. Любой конфликт, с осужденным или администрацией, является нарушением порядка, за что может последовать наказание: ШИЗО, ПКТ, СУОН.– Из-за чего осужденные могут ссориться между собой?– Кто-то на кого-то не так посмотрел. В итоге – потасовка.– В основной массе, за какие преступления здесь сидят?– За особо тяжкие.– Не смущает, что вокруг столько злодеев?– Поначалу это сильно давило. Но со временем ко всему привыкаешь.