робанюк сидит в пустой приемной управляющего трестом — рабочий день официально закончился час назад — и промакивает носовым платком обильный пот на затылке, хотя в помещении довольно прохладно. Дробанюку жарко от того, что там, за двойной дерматиновой дверью, в кабинете управляющего, решается его судьба. Причем, отрицательно, он это знает. Его нестойкая мысль ищет хоть какую-нибудь зацепку в оправдание, но везде скользит, будто с горки по льду. «Снимут, — сжимается от рокового предчувствия Дробанюк. — Как пить дать снимут. Настоящий трибунал…»

За двойной дерматиновой дверью действительно сидят трое. За большим, уставленным несколькими телефонами столом — Младенцев, управляющий, крупнотелый мужчина с волнистой седой гривой. По одну сторону от него, за приставным столиком, — его первый зам Куколяка, плюгавенький, с большой проплешиной. По другую пристроился кадровик Буценко, высокого роста, худощавый.

Управляющий хмурит свой лоб, затем выразительно вздыхает:

— М-да, доработался Дробанюк. До ручки…

— Дальше некуда, точно, — с готовностью соглашается Куколяка.

— Гм-м, — осторожно реагирует кадровик, стараясь смотреть в сторону.

— Это ж надо так развалить дело! — удручающе качает головой Младенцев. — Еще недавно управление было — что игрушка, а сейчас — форменный инвалид, со всех сторон костылями подпирать надо.

— Катастрофа, — в подтверждение кивает зам.

— Мг-ге, — снова расчетливо роняет кадровик.

Управляющий совсем мрачнеет, на какое-то время задумывается и вдруг гулко припечатывает на стол ладонь.

— Хватит покрывать бездельников! В три шеи его!..

Он устремляет разгневанный взгляд в сторону кадровика и решительно взмахивает рукой с вытянутым указательным пальцем, будто ставя точку в личном деле Дробанюка, которое лежит в папке на столе.

— На рядовую работу!.. Простым инженером!..

Горящие глаза, внезапно ужесточившиеся черты лица, характерное движение львиной копной благородной седины делают облик Младенцева волевым и грозным.

Буценко нерешительно берет в руки папку с личным делом и робко смотрит на управляющего.

— Я разве не ясно выразился? — набрасывается тот на него, и кадровик опасливо втягивает плечи, отчего его длинное туловище заостряется к голове, становясь похожим, на копье.

— К-куда конкретно? — наконец с усилием выговаривает он.

— Где у нас вакансии? — В голосе Младенцева сквозит нетерпение.

— Ну… в производственный надо человека, — мямлит Буценко. — И в планово-экономический…

— В производственный его!.. — с мстительными нотками произносит управляющий. — Именно в производственный! Пусть голубчик понюхает пороху, пусть попробует черного хлебушка, если руководить не в состоянии! Пусть повыветрится малость номенклатурная дурь из башки!

— Гм-м, — прокашливается зам, стараясь обратить на себя внимание. — Так ведь это…

— Что — это? — резко поворачивается к нему Младенцев.

— Ну, понимаете… — разводит руками Куколяка, пытаясь этим жестом как бы подготовить свое объяснение.

— Вы против? — с напором спрашивает управляющий. — Вы хотите, чтобы Дробанюк и дальше продолжал разваливать управление? Или, может, на повышение его, а? — язвительно устремляет он на зама свой горящий праведным гневом взгляд. — Пусть и трест в целом подрасшатает?..

Словно отбиваясь от такой перспективы, Куколяка возражающе взмахивает руками.

— А-а, — поучающе произносит Младенцев. — То-то же.

— Да я совсем про другое! — оправдывается зам. — Я, Геннадий Михайлович, насчет производственного… — Он долго мнется, затем осторожно намекает — Нежелательно в производственный…

— Это почему же? — выжидательно откидывается в кресле управляющий.

— Производственный — дело серьезное, — с обидой произносит Куколяка — дескать, разве непонятно?

— Вот пусть и попашет, — стоит на своем Младенцев. — Пусть на собственной шкуре почувствует, как оно легко и радостно, когда дают дурацкие распоряжения. То он их давал, а теперь ему будут. Так что пусть…

— Извините, — вдруг подскакивает зам, — но в производственном надо вкалывать! И вот этим ворочать надо! — стучит он себя пальцем по проплешине.

— Не справится — уволим, — уверенно заключает управляющий.

— Да пока уволим, он таких дров наломает — десять лет будем их раскидывать! — снова по-птичьи вспархивает Куколяка. — Дробанюк же как это… — И он стучит согнутым пальцем по столу, извлекая звук поглуше. — Куда угодно, только не в производственный, умоляю вас, Геннадий Михайлович…

— Ладно, пусть идет в планово-экономический, — соглашается тот. — Там тоже не мед.

И тут прорезывается голосок у кадровика — робкий и неуверенный, продирающийся сквозь частое покашливание.

— Кхе… Дробанюк, кажется, начинал в планово-экономическом, — перелистывает он личное дело. Затем осторожным кивком подтверждает — Точно. Всего с первого августа по первое сентября…

— Управляющий недоверчиво хмыкает:

— Месяц, что ли?

Буценко в ответ безутешно разводит руками: дескать, факт.

Зам, вскидывая свою маленькую плешивую голову, с напором, явно не соответствующим его тщедушности, бросает:

— Чего темнить, Буценко? Ты же прекрасно знаешь, почему всего месяц!.. А потому, Геннадий Михайлович, — поворачивается он к управляющему, — что уже тогда Дробанюк зарекомендовал себя как выдающийся дуб!

Управляющий осуждающе качает головой. Весь вид его говорит о том, что он потрясен и разочарован тем, что ему достались такие кадры. Младенцев возглавляет трест уже лет пять, но тем не менее считает, что недавно, и не упускает случая подчеркнуть, что все провалы и недостатки — из-за кадровых упущений его предшественников.

— Ладно, — нехотя соглашается он с тем, что на прежнее место Дробанюка ставить нельзя. — Давайте подберем ему что-нибудь другое. Но чтоб он там повкалывал! — строго подчеркивает управляющий. — Таких, как Дробанюк, учить надо! — И с пафосом добавляет — И переучивать тем самым!

— Геннадий Михайлович, — снова не выдерживает Куколяка, — давайте начистоту… Дробанюк для простой исполнительской работы не создан, если уж откровенно. Не создан! Ну, не умеет ни черта он делать, понимаете? А все мало-мальски теплые местечки прочно заняты — придурков и без Дробанюка хватает. А те, которые свободны, для него не подходят: там действительно вкалывать надо. И вкалывать не абы как, а с толком, профессионально, иначе не одно управление, а трест целиком по миру пойдет…

Управляющий картинно берется за голову и долго качает ею. Потом поворачивается к кадровику и пригвождает того строгим, испепеляющим взглядом.

— Как же так получается, что всякие балбесы проникают на руководящие посты, а? Как же мы с вами позволяем, чтобы остолопы занимали ключевые позиции и диктовали людям, что им делать, ни грамма не петря в этом сами?!

Младенцев делает измученно-протяжный вдох и такой же страдальческий выдох, показывая, как ему тяжело. Потом снова обращается к кадровику, и теперь его голос звучит настолько обличающе, будто в этом виноват лично тот.

— И почему же вы, как начальник отдела кадров, не ставите заслон этим тупарям? Почему не подаете свой голос протеста? Почему, наконец, не отражаете объективно их подлинные недостатки и достоинства?!

Буценко сначала бледнеет, затем его лицо покрывается пятнами. Он встает — длинная фигура едва не достигает потолка — и тонко, срываясь на фальцет, вскрикивает:

— Я, Геннадий Михайлович, — человек маленький!

Потом садится и, приподняв обеими руками папку с личным делом Дробанюка, шлепает ее на стол — не то чтобы решительно, но со значением.

— Что мне подсовывают — то я и фиксирую! Мне нарисуют, что Дробанюк — гений, я и подошью это в дело. А нарисуют, что пьет по утрам пепси-колу — подколю в бумаги и это. Мое дело — маленькое…

— Все мы маленькие люди, если касается ответственности. Все умеем в нужный момент остаться в стороне, — недовольно замечает управляющий. Вздохнув, он достает сигарету и закуривает. В кабинете повисает тяжелая взрывоопасная тишина.

— Кстати, а почитай-ка нам про жизненный путь Дробанюка, — вдруг говорит он, наткнувшись взглядом на папку с личным делом. — Интересно, за какие заслуги он попал в кресло начальника управления… Читай, читай, — приказывает он кадровику, с испуганной выжидательностью уставившемуся на него: всерьез ли? — С характеристикой познакомь, с анкетой…

Буценко прокашливается и тихо, сквозь неожиданную хрипотцу, начинает:

— Дробанюк, Константин Павлович, тысяча девятьсот сорок третьего года рождения… образование высшее, закончил заочно…

— Так и знал, что заочно, — замечает управляющий и кивает кадровику: продолжай, мол.

Тот, перелистывая личное дело, монотонно вычитывает оттуда данные об основных вехах жизненного пути Дробанюка. Внимательно слушая, Младенцев легким движением головы реагирует на те или иные подробности, словно находя в них подтверждение своим мыслям.

— К судебной ответственности не привлекался… За границей родственников не имеет… — продолжает кадровик. — В быту не…

— Все ясно — он ангел, — прерывает его управляющий. — Это ж надо какая розовая биография у человека! Дух захватывает… Не привлекался, не состоял, не был — сплошные «не»! Так почему бы и не поставить?! — Он с нажимом произносит последнее «не». — Во главе чего-нибудь, разумеется. Например, управления…

— Вот именно, — поддерживает Куколяка.

— А где, уважаемый, там «да»? — пальцем подзывает на папку управляющий.

Кадровик озадаченно моргает ресницами.

— В к-каком смысле, Геннадий Михайлович?

— В прямом, Буценко, в прямом. Тебе непонятно? Ну, что хорошего успел сделать за свои сорок лет Дробанюк Константин Павлович? Там это зафиксировано? Хотя бы велосипед какой-нибудь паршивый своей собственной конструкции он предложил?

Буценко с недоумением листает личное дело, и по выражению его лица можно понять, что он так и не понял, что от него требуется.

— Н-нету, Геннадий; Михайлович, ни про велосипед, ни про… — беспомощно разводит он руками.

— То-то и оно! — пугающе говорит управляющий, переводя свой обличающий взгляд на зама.

— Так ведь как принято?! — поспешно отбивается тот. — Прежде всего если у человека с анкетой в порядке…

— Вот, вот! — иронически подхватывает Младенцев. — Была бы анкета, а креслице найдется! — Затем заметно суровеет — До абсурда докатились! Лишь бы «не» и «ни» было в избытке! А надо, дорогой Дмитрий Калистратович, на первое место ставить деловые способности человека, а уж потом интересоваться, не охмурил ли ненароком какую-нибудь заезжую красавицу из Буэнос-Айреса…

— Да я что — против? — вспыхивает Куколяка, и его обширная проплешина окрашивается в розовый цвет. — Я говорю о том, что так сложилось на практике, что…

Управляющий опять не дает ему договорить.

— Сложилось? — гневно спрашивает он. — А позволь-ка поинтересоваться: кто в этом виноват?

— Ну откуда я знаю?! — сердится Куколяка, ерзая под обличающим взглядом Младенцева, направленным на него в упор.

— А кто же знает? — не дает ему спуску тот.

— Прошу, конечно, прощения, Геннадий Михайлович, но вы сами утверждали Дробанюка начальником управления! — подпрыгивает зам, как задиристый петушок.

— Отчасти верно, — спокойно реагирует на это управляющий. — Я ведь тогда был сравнительно новый человек в тресте… А кто мне документики подсовывал на этого Дробанюка? — обводит он поочередно требовательным взглядом зама и кадровика. — Не вы ли в том числе, голубчики? — И выпрямляется в кресле с оскорбленно независимым видом. — Так-то… — Помолчав, он произносит более примирительно — А теперь вот неизвестно, что делать с этим Дробанюком…

Младенцев задумчиво барабанит пальцами по столу. Насупившийся Куколяка сопит — видимо, обиделся. Кадровик озабоченно роется в папке.

— Так что будем делать с Дробанюком, спрашиваю? — вдруг резко, с металлом в голосе говорит управляющий, откидывая свою волнистую гриву. — Гнать в три шеи, несмотря на розовую биографию?

— Зачем же так? — кривится зам.

— А по вашим данным, кроме анкетных, его на ракетный выстрел к руководящей работе подпускать нельзя! — с убежденностью произносит Младенцев. — Рядовую работу ему тоже, оказывается, нельзя доверить. Значит, остается одно — выгнать его ко всем чертям… Что — негуманно, Дмитрий Калистратович? — атакует он зама, приняв его насупленность за активное несогласие.

— Нас могут не понять, Геннадий Михайлович, — глядя куда-то вниз, мимо стола, тихо роняет Куколяка. — Скажут: куда смотрели, когда назначали?..

— Да, елки-моталки, ситуация. Самое смешное, что так оно и будет… — вздыхает управляющий. — Послушай, Буценко, — обращается он к кадровику, — а нет у нас чего-нибудь свободного малость повыше? Должностишки какой-нибудь безобидной нету?

Тот морщит лоб, прикидывая, есть ли подходящая вакансия.

— В отдел снабжения разве? — вслух размышляет он. — Завсектором туда требуется.

— В отдел снабжения ни за что! — взвивается Куколяка. — Пока я курирую его, Дробанюка там ноги не будет! Не хватало еще снабжение дезорганизовать.

— Ну, тогда разве заместителем главного механика, — неуверенно предлагает кадровик.

На этот раз против управляющий.

— На этом месте мозги требуются, — объясняет он. — Не-е, это не для Дробанюка…

Они еще перебирают несколько возможных вариантов, но ни один не подходит, везде надо уметь работать.

— Эх, положеньице! — вздыхает Младенцев, подперев обеими руками щеки. — Куда ж девать этого Дробанюка? В ракету да на Луну его, директором кратеров, пусть их подсчитает, авось пригодится?.. — Потом поворачивается к заму — Слушай, Дмитрий Калистратович, а в рамках штатного расписания нельзя изобрести чего-нибудь?.. Чтоб не бей лежачего, как говорится?

— Не-е, — кивком головы решительно отвергает эту мысль тот. — По штату все под завязку, Геннадий Михайлович.

— Что же — оставлять его начальником управления? — с раздражением спрашивает управляющий. — Пусть и дальше продолжает свою разрушительную работу?

И тут снова подает свой робкий голосок кадровик.

— По штату, Геннадий Михайлович, у вас должен быть еще один заместитель…

— Какой еще заместитель? — удивляется управляющий. — Ах, да, по общим вопросам!

— Верно, должен быть, — со значением подтверждает Куколяка. — Хотя и обходились без него почти год.

— На что ты намекаешь? — хмурит брови управляющий.

— Да ни на что я не намекаю, — пожимает плечами тот, давая понять, что он сказал это без всякой задней мысли.

— Ты не крути, знаю я тебя, — разоблачительно смотрит на него Младенцев. — Ты пытаешься намекнуть на то, что Дробанюка можно было бы… — Он не договаривает, но хитрым прищуром глаз показывает, что все отлично понял.

— Я ничего не пытаюсь, — легко заводится Куколяка. — Но если уж начистоту, то на этом месте Дробанюк принес бы минимум вреда для производства!

— Э-э, куда хватил! — говорит управляющий, и по его примирительному тону ясно, что этого он уже не исключает. — Гм-м… Ну, допустим, поставим Дробанюка замом. А основания? Все-таки это повышение, и коллектив спросит: за какие заслуги? Что мы на это ответим? Чем обоснуем свою позицию?

— Так ведь анкета у человека какая! — горячась, вскакивает Куколяка. — Вы же сами говорили, что ангельская!

Младенцев кисло морщится.

— Опять эта анкета!..

— Ну, а если дело требует? — наступает тот.

— Анкета тоже должна что-то значить, — опять прорезывается голосок у кадровика.

— Вот так и идем на компромисс с собственной совестью! — театрально воздевает руки управляющий.

— Ничего, один раз в виде исключения можно, — продолжает гнуть свое Куколяка. — К тому же давайте внимательно проанализируем, как именно Дробанюк завалил работу управления. Это же по-своему незаурядно. Даже талантливо, я бы сказал…

Младенцев удивленно отшатывается и в этой напряженной позе внимательно следит за логикой зама.

— Завалить работу тоже можно по-разному! — подскочив, по-птичьи машет тот руками. — Одно дело, что у Дробанюка ничего не получалось в силу большой тупости и неспособности. Но ведь человек старался, хотя и невпопад, человек кипел, пусть даже как пустой чайник! Не всем дано быть выдающимися организаторами, Геннадий Михайлович, вы это лучше других знаете. Главное, что Дробанюк разваливал управление энергично и настойчиво!

— Насколько я тебя понял, Дробанюку надо немедленно похвальную грамоту выдать за эту настойчивость и энергию? — с нескрываемой иронией спрашивает управляющий.

— Не об этом же речь, Геннадий Михайлович, — взмахом руки решительно отвергает эту иронию Куколяка. — Речь о том, что мы можем с чистой совестью обосновать назначение Дробанюка тем, что он товарищ энергичный и старательный. Кто против этого возразит? А с учетом прекрасных анкетных данных и вообще…

— М-да, — раздумчиво произносит управляющий. — Смысл в этом есть… Действительно, человек копошился, предпринимал что-то там, барахтался…

— Пройдет за милую душу! — страстно убеждает Куколяка. — Вот увидите.

— Ладно, — соглашаясь, машет рукой Младенцев. — Зови Дробанюка, Буценко.

Кадровик резво бросается к двойной дерматиновой двери, но управляющий тут же нерешительным взмахом руки останавливает его.

— Погоди, лучше не надо…

— Ну, почему же?.. — всплескивает руками Куколяка.

— Да потому, — морщится тот. — Общие вопросы из конкретных состоят. Так что номер не пройдет. Тем более, что ими действительно заниматься надо.

— Генна-адий Михайлович! — укоризненно произносит зам. — Ну, разве ж мы не занимаемся?! Надо найти такое решение, чтобы все были довольны…

— И что ты предлагаешь? — недоверчиво спрашивает управляющий.

— Выход простой, — убежденно доказывает тот. — Занимались же мы в тресте этими вопросами раньше — и все было в ажуре, кажется.

— Это только кажется, — возражает Младенцев. — Не-е, — отрицательно покачивает он головой, — надо, чтобы ими занимался один человек Вопросы общие, а ответственность должна быть конкретной.

— Один никогда не потянет, — с жаром убеждает его Куколяка. — Ну, хорошо, — говорит он, — часть вопросов возьму я на себя, часть — Загорулькин.

— Ладно, зови.

Кадровик снова бросается к двери и вводит обильно вспотевшего и по-рачьи красного Дробанюка. Садись, — жестом показывает управляющий. Дробанюк сиротски пристраивается на кончик самого дальнего от управляющего стула.

— Ну, что скажешь нам, Константин Павлович? — пристально смотрит на него Младенцев.

Дробанюк, натужно сопя, промакивает шею носовым платком.

— Чего воды в рот набрал? — набрасывается на него Куколяка.

Тот шморгает носом и, собравшись с духом, обреченно говорит:

— Друг на Колыму приглашает, там кадров не хватает… Замом управляющего предложить могут…

— Ну а ты? — спрашивает Младенцев.

— А что я? — безотрадно опускает голову Дробанюк. — Сами ж знаете…

— Да, Константин Павлович, сложная перед тобой проблема, — говорит управляющий. — Колыма, конечно, место хорошее, но ты ж туда не поедешь, я знаю. Тебя ж с родным трестом не разлить водой, верно?.. Да мы тебя и не отпустим никуда, дорогой. В общем, так, товарищ Дробанюк, — переходит на торжественный тон Младенцев. — Решено рекомендовать тебя одним из моих заместителей. Должность, сам понимаешь, солидная и ответственная…

— А-а, — по-прежнему не поднимая головы, безотрадно машет рукой тот. — Так я и знал!

— Ты хоть вслушайся в то, что тебе говорят! — зло бросает ему Куколяка.

Дробанюк поднимает голову и немигающим взором уставляется на управляющего.

— Геннадий Михайлович тебя своим заместителем рекомендует, понял? — растолковывает ему зам, в сердцах сплевывая.

— Да, Константин Павлович, все вместе мы решили, что ты по своим данным вполне подходишь на эту должность, — важно подчеркивает Младенцев. — Все вместе, — повторяет он. — Считаю… считаем, что здесь ты сможешь лучше проявить свои качества руководителя.

— Я-a? Заместителем? — Пораженный до глубины души Дробанюк поднимается и остолбенело стоит. — Э-э… — пытается он что-то сказать.

— Товарищ ты деятельный и энергичный, — продолжает управляющий, явно довольный тем, что произвел такой сильный эффект на Дробанюка. — А это — главное. Как сам считаешь — справишься?

Дробанюк делает нелепое движение своими куцыми, обрубистыми руками.

— Э-э… — все так же пытается он что-то сказать. Потом, наконец, обретает дар речи: — Все силы!.. — преданно таращит он глаза на управляющего. — Не пожалею!..

— Вот это другое дело, — удовлетворенно говорит тот. — Но учти, Константин Павлович, ты будешь заместителем по общим вопросам. Дело это сверхсерьезное, понял? Тут есть где развернуться…