отя! — говорит Зинаида Куприяновна. — Кто такой Ухлюпин?

Дробанюк с женой сидят в кухне, завтракают, и от этого вопроса у него валится из рук вилка.

— Ты что?! — отшатывается он.

— Я-то ничего, — спокойно отвечает жена. — Вот что с этим Ухлюпиным, мне неясно.

— Ничего не понимаю, — сердится Дробанюк. — То кто такой Ухлюпин, то что с ним? В чем дело?

— Скажу, все скажу, — говорит Зинаида Куприяновна. — Но сначала ты все же мне объясни — кто такой Ухлюпин? Он над тобой начальник или ты над ним?

— Это в каком смысле? — никак не может уразуметь тот, к чему клонит жена.

— Ты не юли, — по-своему воспринимает это Зинаида Куприяновна. — Как понимать, что этот Ухлюпин вчера звонит и спрашивает: «Зина, где твой муж Котя?» Что за панибратство такое? Ну, был бы он тебе близкий друг— можно было бы понять еще… Хотя даже и близкий друг не должен позволять себе такого хамства, если имеет дело с крупным руководителем. Ты ведь теперь заместитель управляющего целым трестом! Или я ошибаюсь?

— Ну, заместитель, конечно, — соглашается он.

— А Ухлюпин кто? — не унимается Зинаида Куприяновна.

— Ну, пониже меня… — осторожничает тот. Кто знает, как все повернется? Иногда с женой лучше не связываться. Женщина она временами крутая, возражений не любит.

— Вот-вот! — с чувством неоспоримой правоты подчеркивает Зинаида Куприяновна. — Именно пониже. А ведет себя так, будто наоборот.

— Вообще-то ты правильно говоришь, — соглашается Дробанюк. — Но ты же знаешь Ухлюпина. Что с него возьмешь?

Зинаида Куприяновна уставляется на мужа с благородным возмущением во взгляде.

— Эх ты! «Что с него возьмешь?» — передразнивает она. И с пылом добавляет: — С него и не надо ничего брать! Ему надо дать!

Дробанюк удивленно моргает: что значит дать?

— Дать ему по рукам! — объясняет Зинаида Куприяновна. — Чтоб знал свое место!

— Ты так считаешь? — неуверенно произносит Дробанюк. Жена, конечно, права, нельзя позволять садиться на шею кому бы то ни было, в том числе и Ухлюпину. Но, с другой стороны, действительно не хочется связываться с ним. Характерец-то у того дикий, необузданный. Его только зацепи — не раз потом пожалеешь.

— Не только считаю, — напирает жена. — А если ты окажешься тряпкой и не одернешь его, я сама это сделаю!

— Да что он, собственно, такое сказал? — пытается смягчить ситуацию тот. — Он же вообще так… ко мне… и ко всем тоже.

Зинаида Куприяновна удручающе качает головой.

— Вот-вот! К тебе! Именно к тебе, а не ко всем! Он тебя не то чтобы за ровню считает — даже пониже. Все правильно, он такой человек, ему простительно, так что можно и на голову садиться. Между прочим, — со значением подчеркивает она, — так точно вчера Напреева попыталась мне нахамить. Идем мы втроем — она, я и Тина Эдуардовна…

— Какая Тина Эдуардовна?

— Господи, ну Валентина Эдуардовна. Фомушникова, кто же еще? Так вот, она принципиально стала звать меня Идой.

— Как? — изумляется Дробанюк.

— Деревня! — реагирует на это жена. — Ида, да будет тебе известно — всего-навсего сокращенное от Зинаиды. Зина — Ида! Ясно? Мог бы сам догадаться!

— А зачем? — с наивностью спрашивает тот, и это окончательно выводит из себя жену.

— Мужик ты был — мужиком и останешься, хоть и в заместители управляющего выбился! — с сердцем бросает она. — Ну что это за имя — Зинаида? Пережиток, а не имя! От него отсталостью отдает, периферией! А вот Ида — совсем другое дело. Незатасканно, оригинально, а в чем-то даже изысканно. И совершенно правильно рассуждает Тина Эдуардовна, когда говорит, что пора мне покончить с Зинаидой раз и навсегда, поскольку люди теперь по-новому смотрят на меня. Ты, говорит, Ида, теперь жена видного руководителя в городе и имеешь полное право на должное уважение. Лично для меня, говорит, ты теперь только Ида Яновна… И нечего, говорит, некоторым хамильярностью…

— Яновна? — перебивает Дробанюк с недоумением.

— Ох! — вздыхает жена. — До чего же ты темный человек, если и этого тоже не понял! Да, Яновна! Именно Яновна! Причем, опять же сокращенное от Куприяновны. Купри — Яновна!

Дробанюк качает головой. Вот так поворот, елки-палки!

— И Тина Эдуардовна права, я ее понимаю, — продолжает жена. — Ведь Куприян — это еще хуже, чем Зинаида. Куприян, Куприяновна — это вообще прошлая эпоха, лапти. Я, например, и не слыхала такого отчества у приличных людей… А вот Ида Яновна — это звучит вполне современно.

— Так что — и я теперь должен называть тебя Идой Яновной? — спрашивает Дробанюк.

— Только попробуй иначе! — категорическим тоном заявляет жена.

— Ида Яновна, Ида Яновна, — произносит тот, как бы пробуя на звучание.

— Нравится тебе или не нравится, а иначе я себя называть не позволю! — подводит черту под этой темой Зинаида Куприяновна. — И Напреевой не позволю! Пусть тоже знает свое место! Кто у нее муж — шофер! И я вынуждена была напомнить ей о том, что она — жена шофера! А ты, — с презрением смотрит она на мужа, — между прочим, будешь тряпкой, если не дашь по рукам этому нахалу Ухлюпину!

— Ну что ты так?.. — недовольно кривится Дробанюк. — Может, человек по привычке?.. А может, и вообще не в курсе, что я в замы перешел. Он ведь был в командировке, когда это случилось.

— Как это не в курсе? — возражает жена. — Целую неделю ты в тресте сидишь, а он не в курсе? Расскажи эту сказку кому-нибудь другому!

— Все может быть, — философски замечает Дробанюк.

— А когда он вернулся из командировки?

— Ну, я точно не знаю. Кажется, вчера только…

— Не фантазируй, если не умеешь! — разоблачительно смотрит на него жена. — Звонил-то он еще три дня назад!

Уткнувшись в тарелку, Дробанюк сердито сопит. Снова не прошел номер! Хотел побыстрее отвязаться, но черта с два проведешь жену! Она каким-то шестым чувством чует все эти штуки. Действительно, Ухлюпин возвратился из командировки еще на той неделе.

— Друга нашел, называется! — добивает Дробанюка Зинаида Куприяновна. — Этот твой Ухлюпин даже не удосужился тебя поздравить!

Дробанюк со злостью швыряет вилку: надоело! И быстро надевает пиджак. Разговор затянулся, а у дома уже давно ждет Муляев из планово-экономического отдела, с которым они должны сегодня ехать в седьмое управление, к Поликарпову. Вот это еще будет встреча — не нарадуешься! Этот язвенник-трезвенник тоже не удосужился не то чтобы поздравить, а машину прислать за ним. Он даже разговаривал свысока, будто не его объект едут проверять, а чей-то. «Да, жена права, — делает вывод Дробанюк, — Оставлять все это без последствий нельзя. Если авторитет не признают добровольно, значит, его насаждают принудительно». И он, Дробанюк, еще покажет кое-кому, где раки зимуют, если уж на то пошло…

— Зин! — уже с порога окликает жену Дробанюк. — Если Ухлюпин…

— Никакая я тебе не Зин! — резко перебивает его та.

— Э-э… — мнется Дробанюк. — Да, я не прав… Ида, если позвонит Ухлюпин, скажи, что я жду его звонка на работе. Поняла — жду, ты так и сформулируй, пусть проникнется. А уж я побеседую с ним на другом языке, чтоб ему стало <все понятно…

Когда Дробанюк выходит из подъезда, «Запорожец» с Муляевым за рулем уже действительно ждет его. Блекло-белого цвета и стародавнего выпуска, «Запорожец» этот оставляет убогое впечатление, и Дробанюк влезает — в кабину с некоторой брезгливостью. Хотя сиденье здесь покрыто новым светло-зеленым чехлом, ему все равно кажется, что он неминуемо испачкается. Стыдно бы заместителю управляющего целым трестом ездить в такой допотопной колымаге, но, увы, — действительность такова, что не предложи Муляев воспользоваться его «Запорожцем», пришлось бы добираться трамваем. Парадокс: был на должности пониже — и передвигался в служебном «Москвиче», а приподнялся в верха — меряй километры на своих двоих.

— Покатили? — обращается к Муляеву Дробанюк, захлопнув за собой дверцу. — Твой «Мерседес» не подведет?

— Что вы, Константин Павлович! — возражает Муляев. — Да он любую «Волгу» за пояс заткнет! Это ж, если разобраться, не машина, а золото. Больше десяти лет бегает — и хоть бы что. До Луны и обратно без капиталки уже пробежала…

Муляеву на вид нет еще тридцати. Возраста ему не добавляет и бородка, устроившаяся на подбородке этаким интеллигентским клинышком.

— Вот переберу в отпуске движок, — мечтательно произносит Муляев, — и снова до Луны и обратно…

— Ну, давай, давай, — благожелательно подбадривает его Дробанюк. — Дело это хорошее. У меня тоже есть мысля насчет «Жигулей»… Вот если не решат в ближайшее время со служебной машиной — а я вопрос поставил круто, — важно говорит он, — то придется купить самому. Иначе как работать без транспорта в нашей системе?

Конечно, Дробанюк о служебной машине и не заикался, ведь и у двух других замов тоже их нет, но для авторитета вовремя сказать что-либо умное, считает он, никогда не помешает.

— Конечно, конечно, — соглашается Муляев.

По пути к Поликарпову они заезжают на автозаправочную станцию. Здесь не такая уж большая очередь, но движется она медленно, и Дробанюк, опустив боковое стекло, тянет голову в окошко, высматривая, в чем загвоздка.

— Да блатари тормозят, — объясняет Муляев.

— Какие блатари?

— Ну, кто по блату. Знакомые да друзья. Королева бензоколонки их без очереди заправляет.

— Вот как! — недовольно реагирует Дробанюк. — Так чего ж мы тогда загораем в скучной и длинной очереди?

— Хэ, — Скептически колышет своим интеллигентским клинышком Муляев. — А где ж у нас блат?

— Ничего, сейчас все уладим, — заверяет Дробанюк. — Мы хоть и не блатари, но тоже не последние.

Он выбирается из кабины и с решительным видом направляется к королеве бензоколонки, восседающей за широкой стеклянной витриной киоска.

— Заместитель управляющего Дробанюк, — нагнувшись к окошку, в которое подают талоны на бензин, важно представляется он. — Э-э, не могли бы вы, уважаемая, отпустить нас в порядке преимущественного содействия ввиду срочности решаемых вопросов?

— Чего, чего? — морщится королева. Она была не очень внимательна.

— Я — заместитель управляющего, — с выражением значительности на лице повторяет Дробанюк. — Ввиду срочности, полагаю, можно отпустить…

— А-а, — протягивает та. — Вы на какой машине?

— Естественно, на двадцать четверке. Но сейчас, ввиду аварии, на частной. Временная вынужденная мера…

— Вон за тем вишневым «Жигулем» подъедете, — наконец милостиво соглашается королева.

Дробанюк возвращается к Муляеву с гордым видом.

— Все в порядке, — небрежно роняет он. — Вот за тем «Жигуленком» сразу и вползем…

— А что вы ей сказали? — с мальчишеским любопытством во взгляде интересуется тот.

— Одно волшебное словцо, — усмехается Дробанюк. — Любые ворота без стука отворяет.

Они терпеливо ждут, когда подойдет очередь вишневых «Жигулей» заправляться. Но впереди этих «Жигулей» постепенно набирается еще с десяток автомобилей — те появляются внезапно, словно из-под земли, — и Дробанюк не выдерживает:

— Да сколько ж можно?! Так мы и к Поликарпову сегодня не попадем!

— Ждали ведь больше, — уговаривает его Муляев. — Не стоит нервничать. Себе же дороже, как говорится.

Но когда на месте наконец-то заправившихся вишневых «Жигулей» каким-то непостижимым образом появляется бежевая «Волга» респектабельной двадцати четвертой модели, Дробанюк не выдерживает. Выскочив из кабины, он подбегает к ее владельцу — лощеному типу с благородной седины ежиком на голове, в импортных вельветовых брюках, кедах и голубой ковбойке с какой-то английской надписью.

— Позвольте, сейчас наша очередь!

Тип с презрительным недоумением в упор рассматривает Дробанюка.

— Откуда ты такой взялся, дядя? — пренебрежительно отзывается он. — Сейчас очередь моя.

— Неправда! — с негодованием восклицает Дробанюк. — Вас здесь — сном и духом не было!

— Склероз третьей степени у тебя, дядя, — ухмыляется тип. — Если не веришь, спроси у Маши, — кивком показывает он на королеву за широкой стеклянной витриной автозаправочного киоска. — Я с вечера еще занимал.

— Слушайте, вы! — бросается Дробанюк к стеклянной витрине. — Если вы отпустите этому типу, я вам обещаю крупные неприятности.

— Ты, жертва несбалансированного питания! — грубо бросает ему в спину тип. — Успокойся, а не то я тебя успокою.

Дробанюк поворачивается и с побагровевшим лицом, заикаясь от волнения, снова подбегает к нему.

— Вы что себе позволяете? Я — должностное лицо, и я этого так не оставлю! Николай Петрович, — кричит он Муляеву, — запишите номер этой «Волги». Мы разберемся там, где надо, во всем.

— Да плевал я на тебя с высокой башни! — отвечает сквозь зубы тот. — Ишь, должностное лицо нашлось! Не лицо — а харя! Из какой-то блохи оно вылезло — и зудит тут…

Дробанюк с перекошенным лицом бросается к королеве бензоколонки.

— Безобразие! — кричит он. — Не отпускайте этому типу! Он без очереди!

Та показывает пальцами на уши: не слышу!

Сообразив, что кричал он в пустоту, Дробанюк наклоняется к окошку и, бурно дыша, сквозь зубы зло цедит:

— Попрошу не отпускать этому типу! Он без очереди!

— Да-а? — удивленно отвечает королева… — Это какому типу?

— А вон тому, на «Волге»! — Дробанюк оборачивается, чтобы показать, и видит, что тип уже воткнул заправочный пистолет в бензобак. — Именно этому!

Королева снова жестом дает понять, что не слышит. Взбешенный Дробанюк с силой впечатывается в окошечко.

— Этому вот, говорю! Который на «Волге»!

— А-а, — кивает та. — Так бы сразу и сказали. Пойдите скажите ему, чтоб сейчас же отъехал.

Дробанюк озадаченно смотрит на нее, он никак не может взять в толк, всерьез королева бензоколонки разговаривает с ним или издевается.

— Но вы же отпускаете ему! — втолковывает ей Дробанюк. Но уже слишком поздно — тип успел заправиться и отъезжает. Дробанюк в сердцах сплевывает и идет к «Запорожцу».

— Зря вы, Константин Павлович, — говорит ему Муляев. — Себе же дороже…

— Зря? — взвивается успевший забраться в кабину Дробанюк и едва не стукается головой о низкий потолок салона. — Не-е, я этого так не оставлю! Ты запомнил номер этого негодяя?

— Девяносто один восемьдесят восемь.

— Вот и хорошо. Он еще понадобится… Не-е, целеньким и невредимым он из этой истории не выпутается, — грозится Дробанюк. — Не на того нарвался. Я ему не кто-нибудь, я ему!.. — Губы у него сжимаются в жесткую складку, взгляд устремлен в одну точку. — Он меня еще узнает!..

От заправочной они едут молча. Дробанюк сидит насупившись, и Муляев благоразумно воздерживается от разговоров. А в душе Дробанюка идет сложная работа. Он так жаждет отмщения, что, появись сейчас перед ним тип в вельветовых брюках, набросился бы на него с кулаками. «Прохиндей какой! — негодует про себя Дробанюк. — На „Волге“ он разъезжает, понимаете!..» Он прикидывает, что предпринять, и логика подсказывает ему, что надо попытаться выйти на автоинспекцию. Во-первых, через автоинспекцию можно будет справки навести о том, кто он, этот вельветовый тип, во-вторых, с помощью гаишников и поприжать его, если что. Талон, например, пробить ему за превышение скорости. Дробанюк представляет, как это может произойти. Они с гаишником подстерегут вельветового типа где-нибудь в укромном местечке, и когда тот будет ехать, пусть даже не быстрее черепахи, — стоп, автоинспекторский жезл ему в физиономию! Ну-ка, уважаемый, отвечай по всей строгости за лихачество. «Как?! — подпрыгнет вельветовый тип. — Я нормально ехал!» «Тебе показалось, что нормально», — ответят они ему. «Как?! — еще выше подскочит тот. — Это несправедливо» — «Тебе кажется, что несправедливо». «Это он мстит мне, — показывая на Дробанюка, пустится во все тяжкие вельветовый тип, спасая свою шкуру. — Потому что я объегорил его на заправке, без очереди влез!» — «A-а, так ты еще и прохиндей! — скажут они ему. — Ну, в таком случае у тебя вообще надо отобрать права…»

Но через кого на автоинспекцию можно выйти? Дробанюк понимает, что такой человек — не кто иной, как Ухлюпин, но он гонит от себя эту мысль подальше. Нет, нет, только не Ухлюпин! С этим горлохватом разговор будет на иную тему. Ухлюпина надо проучить, чтоб знал свое место. Хватит потакать всяким клоунам!

Дробанюк перебирает в памяти всех своих знакомых, кто может иметь руку в автоинспекции, и с огорчением отмечает, что таких нет. «А может, проучить Ухлюпина завтра? — размышляет он. — А сегодня пусть он пока посодействует. У него в ГАИ знакомый капитан, не раз хвастался, вот и пусть…» Но тут вспоминается гневное лицо Иды Яновны, и он, содрогаясь, отвергает напрашивающийся компромисс. «Не-е, лучше уж на принцип пойти», — заключает Дробанюк. И у него выстраивается четкая линия по отношению к Ухлюпину. Да, конечно, сразу надо будет дать ему по рукам, точнее — по его длинному языку, поставить его на подобающее место, а уж потом и сказать насчет капитана из ГАИ. Пусть этим вину заглаживает. Вот тогда и станет ясно до конца, готов ли Ухлюпин уважать по-настоящему заместителя управляющего…

В управлении Поликарпова их встречает экономист Рудь, пенсионного возраста человек в роговых очках. На вопрос о том, где начальник управления, тот тихим голосом уставшего от жизни человека отвечает, что Поликарпов поехал куда-то на объект, а ему поручил заниматься с ними. «Ах ты, язвенник-трезвенник! — снова наливается раздражением несколько подуспокоившийся Дробанюк. — Даже не изволишь встретить?! Ну, ничего, посмотрим, что ты запоешь, когда мы с Муляевым станем разделывать тебя под орех! Со мной номер насчет твоей показной независимости не пройдет! Это, может, с другими замами у тебя что получится, а у меня — будь спок!..»

— Все, значит, у вас тут окей? — въедливо спрашивает он Рудя. — Если сам пан начальник не пожелал поработать с нами?..

— Он же меня оставил, — оправдывается тот. — А дела у нас вроде в порядке.

— Проверим, проверим, — с угрозой произносит Дробанюк. — Коля, — обращается он к Муляеву, — ты, пожалуйста, начинай, а я пока прозвоню кое-куда. У вас хоть есть где по телефону поговорить? — опрашивает затем Рудя. — Кабинет Поликарпова свободен?..

Дробанюк плотно прикрывает за собой дверь в кабинете Поликарпова и звонит Ухлюпину. Тот отвечает сразу, и Дробанюк на какое-то мгновение застывает в нерешительности.

— Ну? — торопит Ухлюпин. — Я слушаю.

— Дробанюк, — со значимой лаконичностью представляется Дробанюк.

— A-а, это ты.

— Да, это я, — неприязненно подчеркивает Дробанюк.

— Чего это ты? — улавливает перемену в его тоне Ухлюпин.

— Вы о чем? — контрвопросом отвечает тот, еще четче определяя нужную дистанцию между ними.

— Что-что? — с настороженным удивлением спрашивает тот. — С каких пор, Котя Павлович, вы меня так зауважали, что уже на «вы» обращаетесь?

— Кому Котя, а кому Константин Павлович, — решительно отрубывает Дробанюк. — И нечего хамильярность разводить!

— Тю-тю! — тут же шутовски отзывается Ухлюпин. — Вон оно что, оказывается! Котя Павлович уже возомнил себя настоящим спикером верхней палаты и требует к себе должного чинопочитания! — И он грубо бросает: —Да пошел ты знаешь куда?!

От этого у Дробанюка внезапно слабеют ноги и он бессильно опускается на стул. А Ухлюпин хлестко продолжает:

— Ишь ты, деятель! Не успели тебя в замы за уши вытянуть, как ты уже нос задрал! Учти — ты пока зам без портфеля, дорогой! И неизвестно, будешь ли ты с ним! Это, между прочим, зависит и от меня, понял?

— Д-да я… нарочно… — лепечет Дробанюк, поверженный этим напором. — Я пошутил… Ну что ты, в самом деле?!

— Пошутил? Знаю я тебя!

— Ну, мы же с тобой друзья, Юра! — умоляюще убеждает его Дробанюк.

— Да? — с иронией отзывается Ухлюпин.

— У нас и впредь будет все, как между друзьями, — продолжает Дробанюк. — Ну, ясно, если в официальной обстановке разве… А так — о чем может быть речь… Кстати, — спешит перевести он разговор на другую тему, — у тебя в автоинспекции нет никого?

— Хочешь, чтоб тебя почетным эскортом сопровождали?

— Гм-м… Теперь вот ты шутишь. Может, и мне обидеться?

— Как хочешь… Ну, так что тебе в автоинспекции надобно?

— Да, понимаешь, — мнется Дробанюк, стараясь так объяснить ситуацию, чтобы не дать повода Ухлюпину зацепиться за что-нибудь своим острым языком. — Надо бы одному типу мозги вправить. Чтоб повежливее был.

— Вот как? Нагрубили тебе, Котя, да? А при чем тут ГАИ? Или ты считаешь, что именно автоинспекция должна заниматься воспитанием у граждан хорошего тона?

— Понимаешь… — продолжает осторожничать Дробанюк. — Этот тип на машине ездит…

— Хамло на колесах, так сказать?

— Причем, нарушает правила движения на каждом метре. На любой знак прет со скоростью сто двадцать! А у тебя же капитан есть знакомый…

— Был, да сплыл. Ну да ладно, перезвони мне минут через двадцать.

Дробанюк с облегчением кладет трубку. Хорошо, хоть кончилось все благополучно. Послушался жену — и вот на тебе, влип. Нашел, с кем связываться — с Ухлюпиным! Не-е, с кем угодно, только не с ним! Вот на вельветовом типе отыгрывайся сколько душе угодно. Вельветовый тип — совсем другое дело.

Дробанюк заходит в планово-экономический отдел — там Муляев и Рудь корпят над бумагами.

— Ну ты, Коля, в восторг еще не пришел от идеального порядка в поликарповской вотчине? — спрашивает он Муляева с многозначительной ухмылкой, адресуя ее пенсионеру Рудю.

— А вы знаете, Константин Павлович, у них действительно почти ажур, — с каким-то радостным удивлением сообщает Муляев. — Даже не верится.

— Это на первый взгляд, — заверяет Дробанюк. — Бойся полного ажура, Коля!

— Ну почему же?! — обиженно возражает Рудь. — У нас нет никакой показухи. Иван Сергеевич никогда бы не позволил очковтирательства.

— Да, да, — поддевает его Дробанюк. — Иван Сергеевич у вас образцово-показательный руководитель. Идеал!

— А что — при Поликарпове наше управление за короткий срок поднялось по всем показателям, — защищается тот.

— В облаках парит, — продолжает гнуть свое Дробанюк. — Вот мы и спустим его на грешную землю! Ты, Коля, повнимательнее смотри на этот ажур, в нем наверняка дырочек хватает— на то он и ажур.

— Что вы такое говорите? — кисло отбивается пенсионер Рудь. — Если вас задело, что Иван Сергеевич не встретил вас, то вы не правы. Он очень долго ждал вас…

Разговор продолжается в том же духе, пока Дробанюк не спохватывается, что пора звонить Ухлюпину — двадцать минут истекли.

— Рисуй хоть на лбу, — в своей обычной манере отвечает ему тот. — Телефон девяносто четыре семьдесят ноль три, фамилия Сюкин.

— Это с материального склада? — уточняет Дробанюк, вспомнив давнишний разговор с жующим голосом по поводу коробки передач на «Москвичок». — Юлий Валентинович, если не ошибаюсь?

— Почти. Это его единоутробный брат Гай Валентинович. Он все, что надо, сделает.

— Он и на ГАИ выход имеет? — все же уточняет Дробанюк.

— И на самого папу римского. Папа римский тебя устраивает?..

Дробанюк тут же набирает подсказанный Ухлюпином номер, и в трубке раздается мужской голос. Отчетливо слышно, что тот, кому он принадлежит, жует. «Ну, комедия, — отмечает Дробанюк. — Жующие братья-кролики. Сюкина сыны… А впрочем, хорошо, что так. Козырну тем, что знаю Юлия. И вообще не помешает заиметь с ними дружбу. Да и в автоинспекцию тропинку найти заодно…»

— Гая Валентиновича можно?

— Смотря кому, — отвечает голос.

— Я Дробанюк. От Ухлюпина…

— A-а. Че нада? Я — Гай Валентинович.

— Ну… вопрос, конечно, личный, Гай Валентинович, — объясняет Дробанюк. — Однако общественного значения. С выходом, так сказать, на ГАИ.

— Права отобрали? — интересуется тот.

— Хуже, Гай Валентинович. Права личности нарушены, если можно так выразиться. В душу наплевали на автозаправке. Один тип, весь в вельвете, нахамил так, что дальше невозможно. Подъехал, видите ли, на шикарной двадцатьчетверке, фирмовый весь, будто только что из Парижа, — и нахрапом, нахрапом! Ему говорят — в очередь стань, а он — вперед, ему закон не писан! Я ему втолковываю, что я заместитель управляющего трестом, а ему хоть бы хны! Считаю, что безнаказанным такое оставлять нельзя! Как вы считаете, Гай Валентинович?

— Примерно так же. У меня тоже такой случай был. Один толстобрюхий тип пытался нагадить на заправке… Ты вот что — подъезжай сейчас ко мне, я тебя с нужными людьми сведу. Оставлять безнаказанным такое нельзя, ты прав. Можешь сейчас подъехать, пока я дома? Запиши адрес…

Через минуту Дробанюк с ярко выраженным нетерпением на лице вбегает в комнату к Муляеву и Рудю.

— Ну, ажур сплели тут? — спрашивает он. И, не дожидаясь ответа, жестом поднимает с места Муляева: — Перервемся, Коля, на полчасика, надо срочно в трест. Одним колесом туда, другим — обратно. Быстренько, быстренько, — торопит он его. А по дороге покровительственно похлопывает по плечу: — Сейчас возьмем того вельветового типа с заправочной голыми ручками и покажем, где раки зимуют. Есть у нас в запасе один всемогущий человек…

Через пятнадцать минут Дробанюк поднимается в лифте на четвертый этаж и нажимает кнопку звонка в одну из квартир. Дверь ему открывает сногсшибательно красивая молодая женщина в модных «бананах».

— К Гаю Валентиновичу? Проходите.

Дробанюк входит в одну из комнат, и ноги у него снова слабеют — на этот раз из робости перед тем великолепием, которое он видит. Мебель резная, стулья с гнутыми ножками — цены, наверное, не сложишь. Стереосистема «Акай». Хрусталь в три яруса. Бутылки с яркими наклейками. Сплошной импорт. Ничего отечественного, кроме стен.

— Гай Валентинович переодевается, — с обворожительной улыбкой сообщает Дробанюку красотка в «бананах». — Курите? — протягивает она сигарету. И усаживается в кресле напротив, закинув нога за ногу — острым носком розовых туфелек целя Дробанюку прямо в сердце. — Сейчас вы поедете в ГАИ. У Гая Валентиновича тоже был сегодня дикий случай на заправке.

Дробанюк мысленно спотыкается на слове «сегодня», — совпадение, что ли?

— Один толстобрюхий тип не давал ему заправиться, бегал вокруг, как кабан, и орал, что он какое-то значительное лицо, хотя это была настоящая харя…

Дробанюк чувствует, как остроносый туфелек впивается ему в сердце все глубже и глубже. Слова, которые произносит красотка в «бананах», начинают расплываться, он вдруг перестает понимать их смысл, а когда в комнату входит лощеный тип с благородной седины ежиком на голове, в вельветовых джинсах, кедах и голубой ковбойке с какой-то английской надписью, будто проваливается куда-то, где его обдает чем-то горячим. С громадным усилием вынырнув оттуда, Дробанюк подхватывается и, оттолкнув расплывшегося в гадкой ухмылке вельветового типа, бросается в прихожую…

— Ну как, Константин Павлович? — встречает его в блекло-белого цвета «Запорожце» Муляев. — Порядок?

— П-порядок, — отвечает Дробанюк, заикаясь, и тот удивленно смотрит на него: с чего вдруг это?..