— Етти, — прохрипел шаман и метнул снизу взгляд из-под малахая.

— Етти, — поздоровался Амек и остановился в недоумении, озирая стоявшего на четвереньках Кыквата. — Что-то нашел?

— Думаю, — коротко ответил тот. Амек переступал с ноги на ногу.

— Разве нельзя думать, стоя прямо? Разве тяжелые мысли?

Боль, как острые ножи, колола шамана. Он ответил сердито:

— Умные мысли — тяжелые, глупые — легкие.

— Правильно сказал ты! — обрадовался старшина.

Он тоже вдруг согнулся, так что живот его лег на снег, с хрустом проломив наст, который легко выдерживал годовалого медведя. Теперь оба касались друг друга малахаями, словно две собаки, обнюхивающие друг друга.

— Меня тоже иногда тянет вот так согнуться, — пояснил Амек. — Думаю: что такое? А это умные мысли пришли.

— Какие новости? — спросил шаман.

Старшина глубокомысленно помолчал.

— Какие новости? У меня не бывает новостей. Всегда сыт, наевшись — сплю, отдохну — снова ем… Без новостей лучше живется.

Боль вдруг отпустила Кыквата. Он медленно, еще не веря сам себе, выпрямился, прислушался. Радостно вздохнул.

— Кончились умные мысли? — Амек тоже выпрямился.

Кыкват почувствовал радостное облегчение и умиротворение.

Ответил наставительно:

— Умные мысли — тяжелые, зато потом с ними легко жить, — он даже прошелся. — Очень легко. А глупому тяжело жить.

— Наверное, опять правильно говоришь, — подтвердил старшина. Плотно позавтракав вкусными нерпичьими колбасками, он забыл огорчение от вчерашнего неудачного сватовства. До чего легко умному человеку, даже взлететь хочется!

Оба задрали головы к небу. Яркий месяц заливал все вокруг ослепительным сиянием.

Но казалось, от него струится холод…

— Не возвращается Солнце. Пора готовиться к Большому камланию. Дары хорошие соберешь для Сверху Сидящего.

— Пора, пора, — поддакнул старшина, но тут же спохватился. — Уже не раз собирали…

Ведь ему, старшине, придется самые лучшие дары принести, чтобы все видели: его дары — самые лучшие. Правда, Сверху Сидящему отдать, а все равно жалко.

Кыкват уже предвкушал беззаботную жизнь на своем острове, где он будет лакомиться вкусными вещами, предназначенными для Сверху Сидящего. При последних словах Амека он даже запыхтел от злости.

— Почему разные слова говоришь? Не нужны разные слова, когда принимаемся за дело!

— Каждый раз дары собираем, но зловредный Онкой все равно Солнце под землю утаскивает, — закряхтел Амек.

Шаман даже подскочил от возмущения:

— Не навсегда! Сверху Сидящий потом заставляет его Солнце вернуть!

— Почему совсем не возвращает? Почему позволяет Онкою снова Солнце воровать?

«Наверное, земля скоро перевернется, — уныло подумал шаман. — Даже старшина задает такие вопросы…»

— Почему глупое говоришь? — злобно спросил он, — Разве можешь ты понять Сверху Сидящего?

— Когда собираю дары, люди разное меня спрашивают…

— Глупые люди! — отрезал Кыкват. — Разное спрашивают… Не должен ты разное слушать! Летом тепло, и Солнце все время горячее, высоко в небе висит. Как холодно становится, и Солнце остывает, на сопки садится, чтобы погреться. Хитрый Онкой только того и ждет — схватит его и под землю утаскивает. Так надо людям говорить.

— Разве слова заменят Солнце? А Сверху Сидящий?

— Наверное, и не слышит он ничего, когда люди о чем-нибудь его просят, — засмеялся старшина.

— Людей он не слышит. Если я попрошу, меня слышит. Это потому, что всегда с дарами к нему прихожу. С пустыми руками нечего и думать успешно о чем-нибудь просить.

— Что возьмешь у людей? — Амек хорошо знал, как трудно взять у человека что-то. — Вот шатер Татая. Пусто в его шатре.

Понизив голос, шаман доверительно сообщил:

— Кое-что можно взять. Десять песцов возьмешь в этом шатре. И у других людей много разного припрятано.

— Ко-о! — Амек решительно направился к шатру. — А я ничего про это не знаю.

— Постой! — встревожился шаман. — Не ходи туда.

— Почему говоришь такое? — остановился старшина.

— Полно в этом шатре болезней. Запер я их, не велел в селение дальше идти. Если войдешь туда, болезни в тебя вцепятся, сам заболеешь, в селение понесешь болезни.

Старшина в волнении забегал около шатра.

— Как же дары теперь буду собирать? — он хлопнул о кухлянку рукавицами. — Что наделал ты? Как внутрь войду?

«Умные мысли!» — насмешливо подумал шаман и сказал: Е- сли сам не можешь войти, почему не позовешь их сюда?

— Э-э, верно! — старшина довольно засмеялся, потом повернулся к шатру и зычно заорал: — Эй, внутри сидящие! Выходите, выходите скорее!

— Кто это кричит? — выскочила перепуганная Лайнэ.

— Я кричу, — горделиво выпятил живот Амек. Со вчерашнего вечера, когда Аинка со смехом отказалась стать его, могущественного старшины, третьей женой, он кипел от возмущения и обиды. Всю ночь ворочался, вынашивая планы мести, но ни один не удовлетворял его полностью.

«Надо так сделать, чтобы плохо пришлось живущим в шатре Татая, — кряхтел он, перекладывая живот с места на место. — Тогда, плача, просить меня будут».

И вот теперь он с торжеством смотрел на Лайнэ.

— Глупый ты! — выкрикнула в отчаянии Лайнэ. — Зачем кричишь здесь? Иди в тундру и там кричи!

Амек сразу же раскипятился. Никто не смел так разговаривать с ним.

— Здесь я буду кричать! — завопил он, потрясая кулаками. — Старшина селения я!

Лайнэ испугалась, попятилась.

— Что нужно тебе?

Ее испуг подействовал на Амека благотворно. «Боятся все же», — подумал он и важно прошелся около шатра.

— Дары собираю. Сверху Сидящему нужно везти, чтобы Солнце людям вернул.

Лайнэ онемела от горя, глядя перед собой пустыми глазами. Молча глотала слезы.

— Не плачь, старая женщина, — смягчился Кыкват. — Если сделаешь так, как говорил я, будет у вас хорошая жизнь. Пусть Аинка в шатер старшины идет, там ей хорошо будет.

Все стало ясно Лайнэ. Она пошатнулась.

— Вот как. Она уйдет, а что с нами будет?

И столько муки было в ее голосе, что у мужчин озноб прошел по спинам.

— Нас погубить хотят… — прошептала она.

Но Аинка услышала. Откинув входную шкуру, она внезапно появилась перед мужчинами, и те в страхе попятились: в руке девушка держала тяжелое охотничье копье. А она уже доказала, что умеет хорошо владеть им — не один олень падал пронзенный, когда копье бросала Аинка, дочь Татая.

— Забыли они, что я умею держать копье в руках! — глаза ее гневно сузились, жарко сверкнув.

— Те-те-те! — старшина попятился, а шаман быстро спрятался за него.

При виде испуганных мужчин Аинка невольно засмеялась, и это навело их на мысль, что она потеряла разум. Кто же смеяться будет, когда плохо!

— Сегодня в тундру уйду, — сказала она. — Нечего мне больше жить здесь.

Мужчины переглянулись. Шаман невольно выпрямился, ему стало стыдно за свой страх.

— Вечером к женам моим придешь, они тебе еды дадут, — сказал с облегчением. — Подумал я, что в рэккена ты превратилась.

Амек нерешительно пробормотал:

— Что-то голова разболелась у меня… Пойду, чаю попью.

Они медленно, не оглядываясь — оглянешься, а девушка и впрямь в кого-то превратится, — удалились. Лайнэ кинулась к дочери, дрожа всем телом.

— Не пойдешь в тундру. Ведь можно еще пожить здесь.

Аинка решительно покачала головой.

Лицо старухи стало суровым. Она и так долго медлила. Не на что больше надеяться.

— Сегодня ночью, когда все заснут…

— Нет, нет, — в страхе забормотала Аинка, отступая. Лишь бы мать не вымолвила Слово! Тогда поздно будет.

Есть обычаи предков, от которых никто отступать не смеет. Когда родители хотят уйти сквозь облака к верхним людям и говорят: «Ремень приготовьте», дочь или сын отвечают: «Хорошо» и радуются этому. Ведь родители наверх уходят, в мир тепла и обильной охоты. Их смерть почетна. А когда придет время, младенцами возвращаются они обратно на землю…

Тому, кто скажет Слово, на земле больше не жить. Если откажутся близкие волю его выполнить, сам наверх уйдет. Но тогда гнев и презрение встретят его в верхнем мире — даже уйти не смог достойно! Кто отважится обречь на такое самого родного человека!

Аинка торопливо заговорила:

— Умею я охотиться и ловить рыбу. Сильная и ловкая я. Пожалуй, сильнее многих мужчин. Капканы буду ставить, много песцов добуду. Нерпу или лахтака на льду гарпуном убью. Снова в котле свежее мясо будет…

Лайнэ покачала головой. И не решилась сказать Слово… Долго стояли молча.

Тоскливо смотрела старая женщина на все вокруг: обжитый шатер, селение, снег, сопки… Мало хорошего видела она в этом мире, но покидать его ей не хочется.

Верхний мир! Говорят, там хорошо. Радость остро перехватила горло: ведь она полетит к детям, снова встретит их там! Семь маленьких — голод забрал их всех сразу. Дрожащими губами шептала дорогие имена: Кунлелю… Мутлювьи… Рымтей… Олье… Амто… Рагтын… Анко…

Лишь об одном, трехлетнем Нотайване старалась никогда не вспоминать Лайнэ, потому что сердце сразу кровью обливалось и останавливалось дыхание. Печальна и страшна его судьба… И они, родители, виноваты в этом. Что скажут Сверху Сидящему, когда предстанут перед ним? Ведь спросит он: «Где Нотайван?»

Нет его и в верхнем мире. Враги убили Нотайвана!