Эмемкут собрал важных людей в своем шатре.
Долго молчали все. Курили. Ждали. Очень трудное занятие — думание!
— О сироте все рассказано? — спросил, отдуваясь, Эмемкут.
— И этого достаточно, — с достоинством ответил Кумак. Он один сидел, не снимая шапки. И все сразу заговорили.
— Отказаться выполнить волю самого важного человека! — сокрушенно вздохнул, воздевая сухие руки, Тро.
— Только его несерьезностью и глупостью объясняю я это, — рассудительно заметил Мэмэрэнэн.
Все вздрогнули — думали, что он просто дремал с открытыми, а может, закрытыми, сразу не разберешь, глазами.
— Смех! Много беспокойства приносят нам его насмешки! — злобно выкрикнул Акака.
— Не зря лик доброго Пеликена отныне обезображен улыбкой, — вкрадчиво вставил Кумак. Его собственное лицо, застывшее в жестокой гримасе и напоминающее тщательно заточенный разделочный нож, улыбка никогда не обезображивала. При этой мысли у собравшихся пробежал по спинам мороз.
— Может быть, обиделся на нас Пеликен? — как всегда, высказал самую глупую мысль Акака.
Посмотрели на него с плохо скрытой жалостью. Эмемкут счел нужным терпеливо разъяснить ему:
— Если бы обиделся, рассерженным стал бы его лик.
— Значит, рассмешили его чем-то при рождении! — не сдавался Акака, и эта мысль показалась остальным не такой уж глупой.
— Айван рассмешил, кто же еще! — возмущенно задвигался Мэмэрэнэн. — Негодный сирота нарушил правило молчания при рождении Пеликена. Наверное, смеялся, негодник!
Все смотрели друг на друга. Как они раньше не догадались!
— Тогда прогоним его из селения, — Эмемкут вздохнул с облегчением и попытался встать, но живот его остался неподвижным, и ему пришлось снова сесть.
Мэмэрэнэн посмотрел на него с беспокойством. Он здесь самый осторожный. Не зря говорили, что он видит всех насквозь и его трудно провести.
— Ты забыл о том, что сирота уже не маленький, — с укоризной заметил он. — Он житель нашего селения. И его нельзя прогнать, как несмышленого мальчика. Но когда и маленький был, нельзя было его прогнать — вы же знаете.
— Каждого жителя селения можно прогнать! — запальчиво оросил Акака, во всем полагавшийся на устрашение. — Если другие жители скажут ему…
— Не скажут, — хмыкнул Мэмэрэнэн. — Вы хорошо знаете обычай, но почему-то делаете вид, что забыли его. Можно прогнать непокорного сына или строптивую дочь. Это родители решают. Но сироту никогда не прогоняют из селения. Таков обычай всех племен. Ничего плохого не сделал Айван, люди говорят о нем только хорошее.
— Могут и плохое сказать, — опять вкрадчиво вставил Кумак.
Всe посмотрели на него с опаской. Железный крючок мог много плохого выведать о человеке!
— Убить сироту! — разъярился снова Акака. Лицо его налилось кровью, волосы совсем закрыли глаза. Наверное, вспомнил, каким изобразил его Айван. — Убить!
Даже всегда спокойный Тро неодобрительно покачал головой: Не зверь он, чтобы его убивать, — проскрипел он. — Для того чтобы убить, на честный поединок вызвать нужно. А соплеменники друг друга не вызывают…
Акака забыл о самом главном обычае племени — никто не смеет убивать соплеменника.
Если друг друга начнут убивать, то кто защитит племя от нападения врагов? Поднявшего руку на соплеменника ожидала суровая и мучительная кара — изгнание в ледяные просторы моря без оружия и еды.
— Тогда что же — нам уходить? — прервал затянувшееся молчание Акака.
В старину действительно делали так — уходило все селение на новое место, оставляя одного неугодного. Правда, его не лишали оружия и запасов пищи, шатра или землянки.
Однако мало кто выживал: остаться одному в пустынных снегах и льдах — верная смерть.
Но в старину так делали, потому что важные люди очень глупыми были, считали Эмемкут и Мэмэрэнэн. Они сразу отвергли предложение Акаки. Покидать теплые обжитые места и лишаться хороших охотничьих угодий из-за бездомного сироты!
— Вот из-за этих глупых важных людей остались в народе плохие обычаи, — тяжело вздохнул Эмемкут. — Никого теперь нельзя убить безнаказанно, не каждого можно выгнать из селения, а для того чтобы выгнать, на это должно согласиться большинство жителей селения. Вот какие времена пришли! По каждому пустяку людей нужно спрашивать.
А теперь из-за ничтожного сироты собрались они, важные люди племени, и вместо того, чтобы отдыхать или веселиться, занимаются непривычным занятием — думанием!
Эмемкут сердито посмотрел на Кумака:
— Для чего владеешь ты Железным крючком? Разве ничего не можешь посоветовать?
— Что ж, — смиренно сказал Кумак. — Если согласны все будут, то могу необходимое сказать.
— Ага! Ага! — оживленно зашевелились все и с надеждой посмотрели на него. Что придумал зловещий Кумак?
— Согласны, с необходимым согласны будем! — радостно и облегченно заговорили они.
Акака чуть не добавил, что ему легче было бы уничтожить целое селение врагов, чем заниматься думанием, но вовремя прикусил язык.
Кумак некоторое время молчал. Снова курили. Ждали.
— Айван сказал, — начал Кумак, — что у нас нет ничего хорошего. Если найдут что-то хорошее, тогда отправится сирота в путь, Так? — Все молчали. Что скажешь? Правильно говорит Кумак. — Значит, нужно это хорошее найти, — продолжал он. — Объявим жителям, чтобы все хорошее несли в шатер Эмемкута.
Еще дольше молчали. Ничем не выдавали охватившего их восторга и облегчения.
Хорошо придумал Кумак! Не зря владеет он Железным крючком!
Шумно вздохнув, Эмемкут громко позвал женщин и велел принести разные яства, чтобы утолить зверский голод, возникший от непривычного занятия — думания. При этом все старались не смотреть на шапку Кумака и не задавать себе вопроса, что же скрывает он под ней.