— Сколько раз я говорил, — свирепо зашипел Бекоев, — чтобы ты не шатался по комнате в мое отсутствие! Старик уже заподозрил…

— Не могу же я цельный день сидеть, — прохрипел Жмакин, — не начальство! Уж и обутку снял, в носках шастаю.

— У тебя ступни как добрые копыта.

Они помолчали, пока мастер раздевался.

— Какие новости? — спросил Жмакин. — Скоро ты меня в контейнере на материк отправишь?

— Пока нет контейнерного груза, — Бекоев поставил чайник на электроплитку. — Слыхал, «Ванкарем» подойдет, будет брать отсюда пустые контейнеры из-под мебели. Вот тогда тебя и спровадим. Грузчик, знакомец, надежная душа, уж и контейнер тебе как следует оборудовал.

— Скорее бы! — вздохнул Жмакин, потирая шершавые ладони.

— Появились новости, — глаза Бекоева сверкнули. — Оказывается, крупно наследил ты с золотишком.

— Все шито-крыто! — Жмакин пытался подняться, но диван страшно заскрипел. — Никто и не подозревал… даже звеньевой верил мне, как родной тетке. А что сбежал я, так мало ли кто бегает от милиции? Может, когда-то нахулиганил?

— Нет, брат, пойман ты, можно сказать, за клешню. Кинокамерой тебя сняли, когда ты снимал золотую пенку.

— Знаю, — ухмыльнулся тот. — Только ничего не получилось у сопляка. Поостерегся я, как-никак принял меры.

— Какие? — на тонких губах Бекоева ужом заструилась улыбка. — Сунул камеру в джурму, чтобы пленка оплавилась?

У Жмакина отвисла небритая челюсть.

— А ты откель узнал?

— Неважно. Почему не открыл камеру, не засветил пленку?

— Откуда я знаю, с какого конца ее открывать? — огрызнулся тот. — Другое придумал, хитрое.

— Хитрое… — Бекоев неторопливо отхлебнул чай и со стуком поставил кружку на стол. — А дурной случай тебя обхитрил.

— Неужели вторая камера стояла?

— На такого дурака и одной хватит. Знаешь, на какой пленке тебя снимали? На специальной, тропической. Ее хоть огнем жги.

— Эх! — толстые пальцы старателя сжались. — Знай, бы…

— Ничего, — сказал Бекоев. — Кажется, я заберу у него пленочку. Дай только срок…

— Поторопись! — задышал старатель. — А то тебе такой срок дадут…

— Мне-то что торопиться, — Бекоев метнул на него острый взгляд. — Тебя дело касается.

— Одним концом тебя, другим — меня, — старатель подался к нему. — Я золотишко добывал, ты в бруски сплавлял, хоронил. Одной мы, брат, веревочкой схлестнуты…

— А ты меня веревками не вяжи, — нахмурился мастер. — Не люблю таких намеков!

Лицо его перекосилось, стало страшным.

— Да я без намеков, — Жмакин понял, что пересолил, и стал отрабатывать назад, — я так просто…

Бекоев перегнулся через стол. Его пронизывающие глаза приблизились к самому лицу старателя.

— Не я у тебя в руках, а ты у меня. Понял?

Лицо Жмакина посерело. Мастер понял, что желанный момент, которого он ждал давно, наступил. Он с нажимом, с расстановкой произнес:

— Где зарыт самородок?

— Какой самородок? — прохрипел старатель.

— Знаешь какой. Тот самый. Ведь за ним сюда вернулся. Из-за той мелочи, что нахапал из колоды, не стал бы так рисковать… — он многозначительно помолчал. — В общем, давай начистоту!

Он так хлопнул ладонью по столу, что Жмакин вздрогнул.

— Без меня тебе отсюда не выбраться. Это понятно? А задаром ни я, ни знакомец мой не будем рисковать. Самородок пополам — и все дела. Тебе половины до конца жизни хватит.

— Да я… — начал было старатель, но, увидев гримасу, замолчал.

Долго стояла тишина.

— Ладно, — глухо сказал Жмакин. — Я уж давно все обдумал. Без тебя мне все равно его не видать, не вывезти. А второй раз сюда мне ходу нет… Словом, дам я тебе планчик, по нему и найдешь. Но помни, — он взъерошенным диким медведем поднялся, — в нем моя жизнь. Обманешь — я на все пойду! Мне тогда жизнь — копейка!

— Ладно, ладно, — Бекоев улыбнулся так, как только он умел улыбаться: ласково, умиротворяюще. — Ты мое слово знаешь. Разве я когда-нибудь подводил? Разве нарушал свое слово?

— Нет, не нарушал, — помотал головой старатель.

— И я понимаю, — Бекоев положил ему руку на плечо, — что мы одной веревочкой повязаны. Друг с другом — навеки. А кто старое помянет — тому два глаза вон.

И опять у Жмакина морозец прошел по спине от его голоса. Он окончательно сник.

— Ладно. Ты вот лучше замани мальца в укромное местечко, а уж там я… — он выразительно сжал свои толстые пальцы.

— Погоди, — поморщился Бекоев, — сначала нужно пленку у него выманить. А другое… придумаем.

— Богата северная земля. Рассказывают старинную легенду о том, как скакал по белому свету золотой олень с алмазными рожками и серебряными копытцами, а за ним гнался охотник. Бежали они, бежали и достигли берега Ледовитого океана. Видит олень, что дальше пути нет, ударился о сырую землю. Рассыпался и в землю ушел. С тех пор находят люди на северной земле золото, серебро и алмазы…

Ник Палыч налил себе в стакан воды и отпил. Стояла тишина, люди, собравшиеся в зале, слушали геолога очень внимательно.

— А жизнь продолжает легенду. Наша геологическая партия нашла рудное золото.

Во время перерыва Ник Палыча нашел Ленька. Пробиться было нелегко: вокруг была плотная толпа, геолога засыпали вопросами. Наконец они остались с Ленькой вдвоем.

— Пойдем, покажу наш музей, — сказал Ник Палыч.

Они вошли в светлую комнату, и Ленька замер от восхищения.

На длинных стеллажах под стеклом лежали образцы: красные, синие, черные, снежно-белые камни. Посередине комнаты на небольшом возвышении находились два огромных изогнутых бивня с потрескавшейся серой поверхностью, словно два деревца со старой корой.

— Бивни мамонта! — с гордостью объявил геолог. — Наши ребята нашли их в вечной мерзлоте.

— Ух ты! — Ленька попытался приподнять один бивень.

— Каждый весит девяносто килограммов. И как это не надоедало мамонту таскать на носу?

Ленька переходил от экспоната к экспонату. Геолог пояснял:

— Алый камень — это киноварь. Вулканическая бомба говорит о том, что когда-то здесь были вулканы. Хрустальная друза с острова Врангеля.

Солнечные лучи дробились в бесчисленных кристаллах, словно распустился по знаку волшебника невиданный каменный цветок.

Вдруг сзади раздался голос:

— Здравствуйте, Ник Палыч!

— А, Виктор! — геолог крепко пожал вошедшему руку. — Давненько тебя не видел… Вот работал у меня в партии, а потом сбежал. Под землю.

— Как под землю? — удивился Ленька.

— А, говорит, не люблю, когда меня то дождиком мочит, то снегом посыпает да ветром гоняет. И ушел на рудник. С тех нор такого хорошего взрывника найти не могу. Может, вернешься. Вить?

— Нет, — тот засмеялся и откинул назад волосы.

— Понятно. Читал, читал в газетах. «Дважды орденоносец В. Саночкин ведет скоростную проходку…» Трум-туру-рум!

— Ладно, ладно. Ты его не слушай, парень, а вот лучше скажи мне: это не ты ли снимал футбольный матч?

— Нет, это Эдька. Мой товарищ.

— А нельзя ли потом, когда фильм будет готов, как-нибудь посмотреть его? Кажется, айонцы один гол из аута заколотили…

— Фильм не скоро будет готов.

— Неважно! — замахал руками взрывник. — Нам для истории нужно разоблачить их.

Ник Палыч покрутил головой:

— Ох уж эти болельщики! До чего додумались…

— Ладно, — сказал важно Ленька. — Постараемся устроить для вас демонстрацию.

— Во! — Саночкин удовлетворенно потер ладони. — А за это… — он нагнулся к Леньке и заговорил шепотом: — А за это хочешь посмотреть подземное царство? С добрым подземным царем и злым подземным драконом? А?

Ленька уж давно не верил в сказки, но Саночкин проговорил это таким тоном, что он невольно заинтересовался.

— Где? Где такое царство?

— Приезжай, проведу и покажу.