Они летели всю ночь.

Большой транспортный самолет, разрывая мощными винтами воздух и густой мрак, летел на север. «Заговорщики» сидели в маленьком салоне для пассажиров, а позади них все пространство было забито пакетами, мешками, ящиками. В темном иллюминаторе ничего не было видно, но Ленька то и дело заглядывал в него, вертел головой и уверял, что различает какие-то огни на земле.

— Город! — орал он, стараясь перекричать шум моторов. — Нью-Йорк! Пролетаем над Нью-Йорком!

— Какой там Нью-Йорк? — басил Дрововоз. — Село, наверное… да ничего не видно.

— Это звезды, — мечтательно говорила Светка.

Время от времени из кабины пилотов выходил веселый бортмеханик Торопов и, подмигивая, садился на диванчик.

— Ну, как самочувствие? Пять баллов?

Никто из родителей не провожал их в аэропорт. Этот обычай пошел давно — после одного бурного собрания студийцев. Однажды они ездили снимать пригородную птицеферму, и на автовокзал их, как обычно, пришли проводить родители — у кого отец, у кого мать. А Рафика пришли провожать папа и мама, две тети, один дядя, бабушка, двое дедушек и три сестренки. Все они обнимали Рафика, давали ему наставления, совали в карманы конфеты и пирожки. Одна из бабушек заплакала. Шум стоял неимоверный! Когда стали садиться в автобус, заплакала и мама Рафика, за нею стали плакать, рыдать и сморкаться остальные.

Потом выяснилось, что Рафик забыл во всей этой суматохе свой кофр. А там лежали кассеты с пленкой. И пришлось возвращаться назад, так ничего и не отсняв. Вот тогда Ксаныч сказал на собрании, чтобы студийцы прощались с родными дома. Он добавил, что оператор должен уезжать на съемки собранный, с ясной головой и бодрым рабочим настроением, а не раздерганный, как ясельная кукла, и замороченный. Он сказал, что так дело не пойдет, и студийцы с ним согласились.

Ленька сразу занял кресло у круглого окошка и прилип к нему. В окошко были видны большие размашистые пропеллеры и кусок крыла из белого алюминия. У самых винтов алюминий потемнел.

— Сейчас полетим! — внутри у него что-то замерло. Он еще ни разу не летал на самолете. И никто из студийцев не летал, кроме Василька, который прошлым летом ездил с родителями отдыхать в Крым.

Все завидовали ему и первое время после его возвращения без конца расспрашивали;

— Страшно летать?

— Нисколько, — снисходительно отвечал Василек. — Чего там страшно — сидишь в самолете и летишь. Конфеты тебе дают, ситро.

— Лафа! — вздыхали вокруг. — А голова не кружится?

— Может, у кого-нибудь и кружится, а у меня нет.

Василек постоянно хвастался тем, что летал на самолете, и часто ни к селу ни к городу начинал рассказывать:

— Когда я летел на ТУ-114,— а потом вдруг говорил совсем о другом.

«Ну, теперь. Василек, тебе не хвастаться перед нами», — подумал Ленька и оглянулся на Василька. И удивился. Василек жалобно кривился и ерзал на месте. Проходивший мимо Торопов нагнулся над ним:

— Что с тобой? Болит что-нибудь?

— Нет, — выдавил тот и отвернулся.

Томительно тянулось время. Вдруг все зашевелились, встрепенулись — по узкому проходу шли летчики. В синей форме, в фуражках с золотыми ремешками, они прошли твердым стремительным шагом и исчезли за дверцей, на которой было написано: «Посторонним вход строго воспрещен».

— Видал? — Ленька нагнулся к Эдьке.

— Что?

— Нет, ты командира видал? Ух, какой громадный! Ну, сейчас полетим.

Но опять минуты шли за минутами, а ничего не происходило. Вдруг тоненько, протяжно запел комар: «вз-зы… в-зы-ы…»

«Откуда здесь взяться комарам?»— не успел подумать Ленька, как пропеллер шевельнулся, лениво пошел вниз и — завертелся. Вместо него образовался мутный круг. Самолет вздрогнул, медленно поплыла внизу серая асфальтовая полоса.

— Летим? Уже летим? — подскочил рядом Эдька.

— Нет, еще едем, — Ленька не отрывался от окна. Эдька сопел рядом и пытался оттолкнуть от иллюминатора Ленькину голову.

— Ты чего? — спросил Ленька.

— Дай и мне посмотреть, — жалобно протянул Эдька. Они оба устроились у окошка.

— Братцы, оторвитесь от иллюминаторов, — вдруг раздался голос. Перед ними стоял Торопов. Лицо его было серьезно.

— Сейчас пристегните ремни, чтобы носы не по-разбить в случае чего. Вот, показываю, как это делается, — он нагнулся и стал пристегивать ремнем Светку.

— А конфеты когда будут? — пробасил Дрововоз. Наверное, вспомнил рассказы Василька. Торопов усмехнулся.

— Э-э, на таких самолетах летают без конфет. Впрочем… — он порылся в кармане и вытащил горсть ирисок. — Угощайтесь!

Самолет теперь мчался по взлетной полосе. Потом он замедлил ход и стал разворачиваться. Торопов исчез.

Рев моторов усилился и стал громом, все вокруг дрожало.

— Что это? — крикнул Ленька, но не услышал собственного голоса. Его вдавило в кресло — самолет стремительно сорвался с места. Ленька в каком-то безотчетном страхе закрыл глаза, но тут же их открыл. Асфальтовая полоса внизу текла гладкой серой рекой. На краю ее мелькнули какие-то красные и белые треугольнички.

«Вот… теперь… летим», — Ленька проглотил ириску.

Рядом Эдька рвался из ремня. Он хотел заглянуть вниз, хотя всегда боялся высоты.

Уши вдруг заложило, да так сильно, что Ленька затряс головой. С трудом он глотнул — и в уши снова ворвался чудовищный рев моторов. Появился Торопов и уставился куда-то за Ленькину спину. Ленька обернулся и вздрогнул — Василек был сине-зеленый! Он страдальчески закатил глаза, по лицу его струился пот.

— Что такое? — Торопов подскочил к Васильку. — Ты ни разу, наверное, не летал?

— Как раз он-то летал! — пояснил Дрововоз. — Это мы все ни разу не летали.

— Ага, ясно, — сказал Торопов. — Такое тоже бывает. Сейчас примем меры.

Он убежал и вернулся с бутылкой минеральной воды, такой холодной, что бутылка даже запотела. Из открытого горлышка рвались пузырьки.

— Вот, — он налил воды в пузатый стаканчик и дал Васильку. Тот выпил и откинулся на спинку кресла.

— Ну как, теперь лучше?

— Лучше, — Василек закрыл глаза.

Торопов и другим дал по стаканчику. Дрововоз выпил целых два и отдувался довольно:

— Хорошо помогает!

Спинка кресла впереди вдруг поехала на Леньку, так что он отшатнулся. Перед ним очутилась русая головка Светки. Она задрала вверх лицо и счастливо рассмеялась. Словно под солнышком нежилась.

— Ты чего… Кресло сломалось?

— Нет, — она изогнулась и протянула руку к подлокотнику Ленькиного кресла, — смотри.

Что-то щелкнуло, и. Пенька опрокинулся назад. Наверное, вид у него был смешной, потому что Светка снова залилась.

— Это для сна так делается. А если хочешь снова сесть, то нажми на этот рычажок.

— Откуда ты знаешь? — удивился Ленька.

— А Василек рассказывал, помнишь?

Василек уже спал, временами вздрагивая. Оказывается, он очень плохо переносит полет, но ничего об этом не говорил.

Несколько минут ребята только тем и занимались, что раскладывали и складывали удивительные кресла-кровати. До тех пор, пока Дрововоз не выдержал.

— Ну, хватит вам, ваньки-встаньки! — сонно пробурчал он. — Хотите спать, так спите, а нечего тут…

Моторы самолета мерно и оглушающе ревели. Постепенно глаза Леньки стали слипаться. Он уж не помнил, успел ли откинуть кресло для сна или нет — будто провалился.

Проснулся он от тишины. Потом что-то грохнуло, кто-то пробежал с веселым криком:

— Прибыли, путешественнички! Собирайтесь!

Ленька взглянул в иллюминатор.

— Где мы?

— Где, где, — раздался сиплый бас Дрововоза. — На месте.

— Вам хорошо, — жалобно сказал Василек и потер обоими кулаками покрасневшие глаза. — Всю ночь спали, ничего не слышали. А мы два раза садились. Грузились-разгружались.

Они спустились друг за другом по трапу и зажмурились.

Ярко сияло солнце. Рядом с аэродромом плескалось зеленое море, усеянное белыми льдинами. Несколько больших оплывших льдин лежало на берегу, по ним журчала вода и впитывалась в песок. Далеко слева горбились черные сопки в тигриных полосах снега.

— Арктика!

На верхней ступеньке трапа, жмурясь, стоял командир. Его громадная фигура полностью заслоняла дверной проем, а голова возвышалась над фюзеляжем самолета. Трап, казалось, прогибался под ним.

— И как тебя, Петрович, самолет носит? — пробормотал Торопов, Командир погрозил ему пальцем, потом потер подбородок, заросший черной щетиной.

— Побриться надо. А то вид как у медведя. Бурого.

Светка прыснула, потом деловито раскрыла блокнот:

— Как ваша фамилия?

— Цуцаев, — ответил летчик, потом подозрительно посмотрел на Светку. — А тебе зачем?

— Нам для фильма нужно, — деловито пояснила Светка. Летчик еще раз подозрительно посмотрел на нее, потом спустился и зачем-то пнул ногой скаты.

— Ну, до встречи! — он протянул руку Дрововозу, и в ней Степина ладонь исчезла, как воробей в скворечнике. — Может, еще и увидимся. Арктика тесная.

Ребята подхватили свои рюкзаки и кофры и двинулись к зеленому домику аэровокзала. От здания шел навстречу милиционер в новенькой стального цвета форме, поскрипывая ярко начищенными ботинками. Он шел прямо на ребят, и те невольно замедлили шаг.

Подойдя, милиционер остановился, приложил ладонь к козырьку и сказал:

— Лейтенант Гусятников. Это киногруппа?

— Так точно, — почему-то по-военному ответил Дрововоз и невольно вытянулся. Милиционер был молодой, круглолицый, на курносом носу его золотились веснушки. Но голубые глаза смотрели строго.

— Значит, беглецы. Так, так. Будем брать.

— Как… брать? — шепотом спросил Василек, пятясь.

— Задерживать то есть.