Дщерь государева

Софья стала шестым ребенком в браке царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны, урожденной Милославской. Для лучшего понимания характера нашей героини следует поближе познакомиться с ее родителями и дедом по матери, от которых она, по-видимому, унаследовала личные качества.

Австрийский дипломат Августин Мейерберг дал подробное описание внешности и характера царя: «Алексей статный муж, среднего роста, с кроткой наружностью, бел телом, с румянцем на щеках, волосы у него белокурые и красивая борода. Он одарен крепостью телесных сил, которой, впрочем, повредит заметная во всех его членах тучность, если с годами она всё будет увеличиваться… Дух его наделен такими блестящими природными дарованиями, что нельзя не пожалеть, что свободные науки не присоединились еще украсить изваяние, грубо вылепленное природой вчерне. Кроткий и милостивый, он лучше хочет, чтобы не делали преступлений, нежели имеет дух за них наказывать. Он и миролюбив, когда слушается своей природной наклонности; строгий исполнитель уставов своей ошибочной веры (написано католиком. — В. Н.) и всей душою предан благочестию. Часто с самою искреннею набожностию бывает в церквах за священными службами; нередко и ночью, по примеру Давида, вставши с постели и простершись на полу, продолжает до самого рассвета свои молитвы к Богу о помиловании или о заступлении, либо в похвалу ему. И что особенно странно, при его величайшей власти над народом, приученным его господами к полному рабству, он никогда не покушался ни на чье состояние, ни на жизнь, ни на честь. Потому что хоть он иногда и предается гневу, как и все замечательные люди, одаренные живостью чувства, однако ж никогда не позволяет себе увлекаться дальше пинков и тузов».

Мейербергу вторит англичанин Сэмюэл Коллинс, придворный врач Алексея Михайловича: «Наружность императора красива; он… здоров сложением; волосы его светло-русые, он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна, он жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен, очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель веры; и если бы не окружало его густое облако доносчиков и бояр, которые направляют ко злу его добрые намерения, то его, без сомнения, можно было бы поставить наряду с добрейшими и мудрейшими государями».

Уроженец Курляндии Якоб Рейтенфельс, живший в Московии в 1671–1673 годах, оставил наиболее подробную и доброжелательную характеристику внешности, образа жизни, привычек и характера русского царя:

«Росту Алексей… среднего, с несколько полным телом и лицом, бел и румян, цвет волос у него средний между черным и рыжим, глаза голубые, походка важная, и выражение лица таково, что в нем видна строгость и милость, а вследствие чего он обыкновенно внушает всем надежду, а страха — никому и нисколько.

Нрава же он самого выдержанного и, поистине, приличествующего столь великому государю: всегда серьезен, великодушен, милостив, целомудрен, набожен и весьма сведущ в искусстве управления, а также в совершенстве знает выгоды и планы чужеземцев. При этом он немало времени посвящает чтению книг (насколько это возможно при отсутствии литературы) и изучению наук, касающихся природы и политики. Большую часть дня он уделяет совещанию о государственных делах, немалую также размышлению о вопросах веры и богослужения, часто вставая даже по ночам для воздавания Богу хвалы по псалтири царя Давида. Довольно редко выезжает он на охоту в поместье, т. е. загородные дворцы. Посты он соблюдает строже, чем кто-либо, а пост сорокадневный, перед Пасхой, он строжайше соблюдает, добровольно воздерживаясь от употребления даже вина и рыбы. От всяких напитков, а в особенности водки, он так воздержан, что не допускает беседовать с собою того, кто выпил этой водки. В военном деле он сведущ и неустрашим, однако предпочитает милостиво пользоваться победами, нежели учить врагов миру жестокими мерами… Он занимается и благотворительностью и щедро оделяет нищих, коим не только почти ежедневно, собрав их толпу около себя, подает обильную милостыню, а накануне Рождества Христова посещает заключенных в темницах и раздает им деньги… Кроме того, Алексей так предан набожному образу жизни, что с ним постоянно духовник, без разрешения которого он не посещает даже никаких игр или зрелищ». В конце этого развернутого отзыва Рейтенфельс заключает: «Это государь доблестнейший и справедливейший, равного имеют немногие христианские народы».

Шестнадцатого января 1648 года состоялась свадьба будущих родителей царевны Софьи — девятнадцатилетнего царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской, пятью годами старше мужа. О матери царевны Софьи сохранилось немного известий. Коллинс пишет о Марии Ильиничне: «Теперешняя царица часто хаживала в лес по грибы (намек на ее бедность до замужества. — В. Н.). Она была недурна собою и красилась драгоценными алмазами скромности, трудолюбия и благочестия». Другие иностранцы-современники, желая подчеркнуть бедность семьи Милославских, шли еще дальше, утверждая, что Мария в юности не только собирала грибы, но и торговала ими, а ее отец продавал вино заезжим иностранным купцам.

Мейерберг дал нелестный отзыв об отце царицы, боярине Илье Даниловиче Милославском: «Выбравшись из грязи самого бедного люда и самого низшего дворянства и, по неожиданной прихоти играющего счастия, вознесенный на самую высокую степень почестей в Московии, он получил у царя весьма большую силу в качестве его тестя. Впрочем, не очень-то величается ею… Алексей и, еще важнее, сама дочь его, царица, в разговоре с ним зовут его всегда Ильей, а не тестем, не батюшкой. Да он и не пользуется какою-нибудь большою милостью у зятя и не один раз отведал его тряски за волосы на голове и бороде и кулачных тузов».

Далее Мейерберг описывает случай, весьма ярко характеризующий как отца, так и деда Софьи. Во время войны с Польшей русские войска потерпели поражение под Полоцком, «разнесся слух о приходе туда польского короля с многочисленным войском». 10 ноября 1661 года Алексей Михайлович созвал Боярскую думу и «совещался с ней, какою дорогою и с какими силами идти навстречу такому превосходному неприятелю». Сидевший недалеко от царя Милославский вдруг сказал:

— Государь, поставь меня воеводой твоих полков, и я пленю и приведу к тебе польского короля.

От подобного бахвальства Алексей Михайлович пришел в ярость и крикнул тестю:

— С чего ты, блудницын сын, приписываешь себе такую опытность в военном деле? Когда это ты набил руку на воинском поприще? Спрашиваю тебя: пересчитай свои славные воинские подвиги, тогда и мы можем надеяться, что исполнишь свои обещания. Пошел к праху, старик, со своими бреднями!

Государь вскочил, влепил Милославскому пощечину и начал трясти его за бороду:

— Как смеешь ты, негодяй, потешаться надо мной такими непристойными шутками? Сейчас же вон отсюда!

С этими словами Алексей Михайлович пинками выгнал Милославского из зала заседаний Думы и сам запер за ним двери. Австрийский дипломат закончил свой рассказ язвительным замечанием: «Илья съедает и переваривает в своем страусовом желудке эти, хоть и очень жесткие, вещи, только бы сохранять влияние…»

Любопытно, что не менее осведомленный Коллинс дал Илье Даниловичу совершенно иную характеристику: «Он красивый мужчина, крепок сложением, как Геркулес, смел, имеет большие способности и такую огромную память, что помнил имена всех должностных чиновников 80-тысячного войска, знал, где они живут и какую должность каждый из них занимается. Царь больше его боялся, нежели любил, но царица всегда держала его сторону. Его сделали государственным казначеем и дали ему еще 6 или 7 должностей, которые он все исполнял очень деятельно, только не бескорыстно». Свидетельство иностранного современника о больших способностях деда Софьи представляется особенно важным, поскольку его качества могли быть унаследованы внучкой.

Алексей Михайлович и Мария Ильинична произвели на свет многочисленное потомство. Первенцем царской четы стал Дмитрий, родившийся 22 октября 1648 года и проживший менее года. Затем появились на свет дочери Евдокия (18 февраля 1650-го), Марфа (26 августа 1652-го), Анна (23 января 1655-го) и сын Алексей (5 февраля 1654-го). Рождение шестого ребенка в царской семье отмечено лишь краткой записью в Дворцовых разрядах — придворной хронике того времени. Вскоре после наступления 7166 года от Сотворения мира, отмечавшегося в допетровской России 1 сентября, было зафиксировано: «Сентября в 17 день (1657 года. — В. Н.) родися Государю Царю и Великому Князю Алексею Михайловичю, всеа Великия и Малыя и Белыя России Самодержцу, дщерь Государыня Царевна и Великая Княжна Софья Алексеевна». Младше ее были Екатерина (27 ноября 1658 года), Мария (18 января 1660 года), Федор (30 мая 1661 года), Феодосия (29 марта 1662 года), Симеон (3 апреля 1665 года), Иван (27 августа 1666 года) и Евдокия (26 февраля 1669 года), прожившая всего два дня.

Рождение детей царской семьи сопровождалось несложными обрядами, отразившимися в сочинении бывшего подьячего Посольского приказа Григория Котошихина. Царица рожала в мыльне при помощи повивальной бабки и «иных немногих жен». После появления ребенка на свет царь первым делом посылал духовника, «чтоб дал родильнице и младенцу и бабке и иным при том будучим женам молитву и нарек тому новорожденному младенцу имя». Только после этого «в мылню входит царь смотрити новорожденнаго, а не дав молитвы, в мылню не входят и не выходят никто». Затем царь извещал патриарха о рождении ребенка. В одном из соборов Кремля начинался благодарственный молебен, к которому присоединялся вышедший от роженицы государь. Первосвятитель сообщал о рождении нового члена царской семьи «по всем церквам и в монастыри», где также начинали «молебствовать» и раздавать милостыню «нищим и убогим людем». Большая милостыня рассылалась в богадельни и тюрьмы, часть заключенных освобождалась по случаю радостного события. В города к воеводам и церковным властям отправлялись гонцы «с царскими грамотами, чтоб они Бога молили за государские здоровья и за новорожденнаго».

Сразу же после появления на свет ребенка с него снималась мерка, в соответствии с которой изготавливалась «мерная икона» с изображением ангела-хранителя новорожденного. Принадлежавшая Софье Алексеевне икона святой великомученицы Софии написана на доске длиной 45 сантиметров — таков был рост царевны при рождении. С этим бесценным для нее предметом Софья никогда не расставалась. При рождении царского отпрыска обычно устраивался торжественный обед. Но «родильный стол» по случаю появления на свет Софьи был отложен на две недели из-за отсутствия в Москве царя Алексея Михайловича, который 25 сентября отправился на поклонение в Троице-Сергиев монастырь. Обед состоялся 1 октября в Золотой царицыной палате Кремля. На нем присутствовали патриарх Никон, грузинский, касимовский и сибирский царевичи, бояре, окольничие и другие придворные.

Еще один торжественный обед в той же палате — «крестильный стол» — был дан 4 октября в честь крещения новорожденной. Обряд исполнял патриарх Никон в Успенском соборе Московского Кремля. Имена крестных родителей царевны в источниках не зафиксированы, но, по всей видимости, крестной матерью была ее тетка, старшая сестра царя Ирина Михайловна.

Семнадцатого сентября 1658 года были отпразднованы первые именины царевны Софьи. Обычно эти торжественные даты в царской семье сопровождались всенощными и обеднями в одном из кремлевских соборов. Котошихин сообщает, что в такие дни в столице и других городах «люди работы никакие не работают, и в рядех не сидят (то есть не занимаются торговлей. — В. Н.), и свадеб не играют, и мертвым погребения не бывает». После литургии царь Алексей Михайлович раздавал архиереям, боярам, думным и ближним людям, стольникам, дьякам, полковникам и гостям именинные пироги или калачи. Приходским священникам и московским стрельцам посылались «корм и питье», а в тюрьмы и богадельни — милостыня. Затем в Золотой царицыной палате накрывался праздничный стол. Среди гостей на первых именинах Софьи были ближний боярин, известный военачальник князь Алексей Никитич Трубецкой, дед царевны боярин Илья Данилович Милославский, князь Дмитрий Алексеевич Долгорукий.

Вероятно, маленькой царевне сразу же были отведены покои из нескольких комнат, в которых обитали также ее мамки, няньки, постельницы и прислужницы.

В течение первого года жизни Софья находилась на попечении кормилицы Марфы Кузьминой, которая позднее стала ее горничной. В 1659 году девочка перешла на попечение «мамы», то есть няньки. Эту должность при Софье исполняла княгиня Анна Никифоровна Лобанова-Ростовская, получавшая жалованье в 50 рублей в год. Среди других придворных царевны были казначея Прасковья Скрипицына, а также горничные, швеи и прачки. Вся прислуга царевен была женская.

Маленькая царевна не испытывала недостатка в подругах: возле нее всегда находились сестры. Евдокия была старше на семь лет, Марфа — на пять. Еще одну сестру, Анну, девочка помнить не могла: та умерла, когда Софье было всего полтора года. Наиболее близки к ней по возрасту были Екатерина и Мария; первая из них была моложе Софьи на год и два месяца, а вторая — на два с половиной года. О занятиях царевен мало что известно, но можно не сомневаться, что они, по обыкновению всех девочек, бегали друг за другом по комнатам, лестницам и переходам Теремного дворца, играли в куклы, пятнашки и прятки, сплетничали, секретничали, ссорились и мирились. Какая-нибудь из сестер наверняка ябедничала матери и теткам на Софью, которая уже в детстве должна была отличаться сильным, жестким характером и гордым нравом, не соответствующим образцам христианского смирения, подобающего православной отроковице. Вне всякого сомнения, она превосходила сестер интеллектом и энергией, отличалась от них жаждой знаний и потребностью в духовном развитии.

Известно, что Софья не была красавицей, поэтому у нее уже в подростковом возрасте могли выработаться психологические комплексы и связанное с ними стремление лидерствовать, во что бы то ни стало добиваться поставленной цели. Впоследствии эти черты характера были присущи ей в полной мере. В мемуарах и литературе неоднократно отмечалось сходство характеров Софьи и Петра. Если оно действительно имелось, то у царевны уже с раннего возраста должна была проявляться харизматичность, присущая ее младшему брату.

Жизнь в царских теремах XVII века по скромности и уединению мало отличалась от монастырских порядков. Дочери царя Алексея Михайловича проводили дни в молитвах и посте, занятиях рукоделием и невинных забавах с сенными девушками. Послеобеденное время и долгие осенние и зимние вечера отдавались разного рода комнатным «утехам». Для этой цели во дворце существовала даже особая Потешная палата с целым штатом шутов, «дураков», карликов, акробатов, сказочников. Царевны слушали сказки мамок и приживалок, забавлялись кривлянием карлиц, шутих и «дур». Вряд ли следует полагать, что не по годам серьезная Софья отвергала подобное времяпрепровождение. В жизни царского терема было слишком мало впечатлений и слишком много скуки и однообразия, чтобы позволить себе пренебрегать незатейливыми развлечениями. К тому же грубый юмор и нелепые проделки шутов являлись неотъемлемой частью развлекательной культуры русского двора вплоть до середины XVIII века. Даже гениальный Петр I устраивал забавы с карликами и до последних лет жизни любил отдыхать в окружении «дураков» с их пошлыми выходками. Вряд ли можно ожидать большего благоразумия и от юной Софьи.

На Рождество устраивались святочные игры с гаданиями, переодеваниями, пением и плясками, на Масленицу во дворе возводились «скатные горы», с которых съезжали царевны с «верховыми» боярышнями. К Святой неделе для царицы и царевен в комнатах вешали дощатые качели на веревках, обшитых бархатом или атласом, с «седалкою», также обтянутой бархатом. На Троицу водили хороводы. Для таких игр при хоромах царицы и царевен существовали обширные сени. В числе сенных девиц, согласно придворному штату, состояли «игрицы», которые представляли членам царской семьи народные забавы. «Домрачеи» — слепые музыканты и певцы — под звуки домры пели былины и народные песни. В источниках есть несколько упоминаний о том, что на женской половине дворца играли в карты, но это развлечение, по-видимому, не было широко распространено в России того времени. Известно также, что популярной игрой являлись шахматы, которые очень любил царь Алексей Михайлович. Возможно, в них умела играть и царевна Софья.

Как все представительницы прекрасного пола во все времена, царевны радовались богатым нарядам и украшениям. В сохранившейся описи гардероба шестнадцатилетней Софьи Алексеевны значатся шапки, шубы и телогреи. Одежды были изготовлены из атласа и тафты, вышиты золотом и серебром; в золотые пуговицы вставлены маленькие драгоценные камни «яхонтики».

Якоб Рейтенфельс отмечал, что царские дети воспитывались «заботливо и тщательно, но несколько своеобразно»: «…их не пускают ни на какие торжественные и многолюдные собрания, живут они во внутренних помещениях дворца, куда никто не смеет проникнуть, кроме лиц, на попечении коих они находятся. Способ воспитания у них почти тот же, что у всех азиатских народов. Наружу они выходят не иначе, как после того, как удалят всех, могущих попасть им навстречу, закрытые со всех сторон распущенными зонтами». Котошихин также сообщает, что по пути в церковь придворные служители загораживали царевен со всех сторон «суконными полами», а во время обедни они стояли за плотными занавесями из тафты, и «люди видети их не могут же, кроме церковников». Царица и царевны до такой степени оберегались от посторонних глаз, что даже медицинская помощь оказывалась им заочно. Рейтенфельс оставил курьезное, но правдоподобное свидетельство: «когда им (врачам. — В. Н.) приходится лечить царицу или кого-либо из царских дочерей, то им не дозволяют осматривать больную, но они обязаны на основании показания некоей старухи или приближенной какой-либо служанки определить болезнь и назначить лекарство».

Вся жизнь царевен протекала в Кремле. Внутри его стен существовал особый мир с множеством чудесных вещей, которые, несомненно, пленяли воображение юных дочерей Алексея Михайловича. Вдоль Москвы-реки располагался царский Теремной дворец — огромное и живописное сооружение, состоявшее из нескольких разновеликих строений под разными крышами. В покои дворца вело Золотое крыльцо, оформленное каменными фигурами львов и необычайно красивой позолоченной медной решеткой. Поднявшись по лестнице и пройдя через сени, можно было попасть в домовую царскую церковь Спаса за золотой решеткой. Теремные покои состояли из Трапезной (столовой) и Соборной, или Думной, палат. В центре здания располагалась Престольная палата — кабинет царя Алексея Михайловича. В ее красном углу находилось «царское место», перед которым лежал роскошный ковер, вышитый, по преданию, царевнами Евдокией, Марфой и Софьей. Рядом были царская опочивальня и Крестовая палата (молельня).

Все комнаты были одинаковой величины — на три окна по фасаду. Их размеры соответствовали габаритам русской избы, в плане представлявшей собой квадрат со сторонами около шести метров. Слюдяные оконца в свинцовых переплетах пропускали не очень много света, поэтому в царских покоях было темновато. В каждой комнате была изразцовая печь. В помещениях рядом с сенями и царской опочивальней слуги держали наготове кушанья, приносимые из дворцовой поварни. Из спальни вниз вела винтовая лестница, по которой можно было спуститься в мыльню, то есть банное помещение, пол которого был выложен свинцовыми плитами, чтобы не пропускал воды.

Верхний, пятый этаж дворца занимал Терем — большая палата на 13 окон с открытыми площадками для прогулок. Жилые покои царицы — Золотая Царицына палата — находились на втором этаже. Источники не позволяют установить, где располагались комнаты царских детей. Можно лишь предположить, что младенцам отводились комнаты поближе к матери. Старшие царевичи жили, по-видимому, на третьем этаже, а царевны — на четвертом. По мнению английской исследовательницы Линдси Хьюз, «апартаменты царевен находились в отдельном деревянном здании». Возможно, подобное отселение и практиковалось в отношении дочерей царя, когда они входили в девический возраст. Но отроковицы, как и младенцы, проживали, скорее всего, ближе к матери. Впрочем, возможно, такой порядок изменился после кончины царицы Марии Ильиничны в 1669 году и вторичной женитьбы Алексея Михайловича в 1671-м.

Апартаменты государя, Царицына палата и комнаты царских детей соединялись многочисленными открытыми и закрытыми переходами, лестницами и сенями. В покоях царицы на каменных сводах второго этажа был устроен бассейн размером 10x8 метров, окруженный резной балюстрадой.

Среди прочих зданий Кремля выделялась Грановитая палата — главный тронный и церемониальный зал для особо важных заседаний и торжественных приемов иностранных послов. Над сенями у западной стены палаты было устроено тайное помещение с большим оконным проемом, закрытым «смотрильной решеткой», обитой красной тафтой на хлопчатой бумаге, и задергивавшейся занавеской с кольцами на медной проволоке. Через это потайное окно царица, малолетние царевичи, «старшие» (сестры Алексея Михайловича) и «младшие» (его дочери) царевны смотрели на великолепные церемонии, происходившие в палате.

На территории Кремля находились также двор патриарха, главные соборы Москвы — Успенский и Архангельский, несколько малых церквей и два монастыря: мужской Чудов и Вознесенский девичий. Здесь же располагался единый комплекс помещений, занимаемых центральными государственными учреждениями — приказами. В центре Кремля высился огромный белый столп Ивана Великого. Соборы, колокольни, Грановитая палата и патриарший двор окаймляли главную площадь Кремля — Ивановскую, которая была центром общественной жизни столичного града.

Украшением Кремля были прекрасные сады: верхний с большим прудом, расположенный на высоком берегу Москвы-реки, нижний — на уровне цокольного этажа Теремного дворца и маленькие «верховые» садики при всех жилых палатах. В кремлевских садах росли яблони, вишни, сливы, ореховые деревья, а вдоль дорожек и вокруг пруда — шиповник, цветы и пахучие травы. В жилых комнатах было много клеток с птицами — канарейками, соловьями, перепелами и даже попугаями. Всё это несколько скрашивало однообразную жизнь теремных затворниц.

 

Падчерица, но не Золушка

На двенадцатом году жизни Софья лишилась матери. 26 февраля 1669 года Мария Ильинична произвела на свет тринадцатого ребенка — дочь Евдокию, которая спустя два дня умерла. А еще через три дня от послеродовой горячки скончалась и царица, не дожив месяца до своего сорокапятилетия. Похороны состоялись 4 марта в соборе Вознесенского девичьего монастыря Московского Кремля. На траурной церемонии присутствовал царь Алексей Михайлович. Об участии в похоронах детей источники не сообщают; вероятно, царевичи и царевны скорбели в своих покоях.

Трагедии в царской семье на этом не закончились. 18 июня умер четырехлетний царевич Симеон, а 17 января следующего года неожиданно скончался шестнадцатилетний царевич Алексей. Алексей Михайлович, потерявший наследника, не мог быть уверен в судьбе престола, поскольку два оставшихся сына — восьмилетний Федор и трехлетний Иван — были физически слабыми и болезненными. Это побудило его к вступлению во второй брак. Государь избрал невестой девятнадцатилетнюю Наталью, дочь незнатного дворянина Кирилла Полуектовича Нарышкина. Девушка воспитывалась в доме ближнего боярина Артамона Сергеевича Матвеева, отличавшегося обширным умом и образованностью, открытого европейским веяниям и женатого на шотландке Марии Гамильтон. Во время посещения дома Матвеева царь и приметил свою избранницу. Алексею Михайловичу в то время шел всего сорок второй год, он был еще достаточно молод, чтобы сразу влюбиться в веселую бойкую красавицу, получившую хорошее воспитание на европейский манер. 22 января 1671 года состоялось венчание.

Не существует никаких достоверных сведений о взаимоотношениях дочерей Алексея Михайловича с мачехой. В исторической литературе господствует точка зрения С. М. Соловьева о неприязни четырнадцатилетней Софьи к Наталье Кирилловне: «Царевнам… особенно той, которая так выдавалась вперед, царевне Софье Алексеевне надобно было преклониться пред молодою царицею, войти в дочерние отношения к молодой женщине, матери только по имени, у которой все права матери без смягчающего эти права материнского чувства… Для раздражения и вражды довольно было одной нравственной помехи, появления лица, которое невольно становилось на дороге к влиянию на отца, к влиянию на всех окружающих, необходимо обращавшихся к новому солнцу… Новая царица со своею родней, своими ближними людьми; Матвеев хозяйничает во дворце. Столкновение интересов страшное и ненависть страшная». Однако, по справедливому замечанию Л. Хьюз, несмотря на привлекательность такой точки зрения и даже на вероятность того, что Софья на самом деле могла ненавидеть новую жену отца, которая была старше ее всего на пять лет, нет ни одного документального подтверждения этого предположения.

Возможно, ситуация в царском семействе была не такой уж напряженной. Наталья Кирилловна была достаточно умна, чтобы не провоцировать ненависть к себе падчериц. Кроме того, у нее не было никаких причин вредить или досаждать им. Положение царицы было прочным: рядом был любящий супруг, состояние здоровья которого не давало поводов для беспокойства. Наиболее влиятельной фигурой при дворе являлся покровитель Натальи Кирилловны Артамон Сергеевич Матвеев. Незыблемость позиций молодой царицы была обеспечена во всех отношениях, особенно после того, как она родила царю сына. К тому же добродушный нрав и легкий характер Натальи Кирилловны исключали возможность каких-либо интриг с ее стороны в отношении падчериц, которые при жизни отца ни в чем не могли ей мешать.

Можно даже утверждать, что после второй женитьбы Алексея Михайловича положение царевен заметно улучшилось. Они должны были почувствовать, что появление во дворце молодой образованной царицы значительно смягчило их прежнее унылое затворничество. Это было, по характеристике С. М. Соловьева, «время, когда проникли во дворец новые обычаи и взгляды, когда двери в терема царевен растворились и заключенницы увидали свет Божий, когда более сильным из них представилась возможность пройти дальше за порог, расправить силы, поглядеть, почитать и послушать прежде невиданное, нечитанное и неслыханное, набраться новых мыслей, познакомиться с новыми чувствами».

Эти веяния при русском дворе были сразу же замечены иностранными наблюдателями. «Нынешняя супруга царя, царица Наталья, — отметил Рейтенфельс, — хотя и не нарушает никогда отцовских обычаев, по-видимому, однако, склонна пойти иным путем, к более свободному образу жизни, так как, будучи сильного характера и живого нрава, она отважно пытается внести повсюду веселие. Это можно было уже предсказать по выражению лица ее, когда мы имели случайно счастье видеть ее еще в девицах два раза в Москве: это — женщина во цвете лет, роста выше среднего, с черными глазами навыкате, лицо у нее кругловатое и приятное, лоб большой и высокий, вся фигура красива, отдельные члены тела крайне соразмерны, голос, наконец, приятно звучащий, и все манеры крайне изящны».

Наталья Кирилловна попыталась даже следовать духу свободы за пределами дворца, однако подобная смелость была решительно пресечена Алексеем Михайловичем. По свидетельству того же иностранного современника, «когда нынешняя царица государыня, великодушная и приветливая, при первом своем выезде немного приоткрыла окно кареты, то не могли достаточно надивиться столь необычному делу. Ей это поставили на вид, и она с сожалением, но благоразумно уступила глубоко укоренившемуся в народе предрассудку».

По отзыву князя Бориса Ивановича Куракина, Наталья Кирилловна была «доброго темпераменту, добродетельного», но «ума легкого». Эти свойства ее натуры должны были стать итогом миролюбивого отношения к детям ее мужа от первого брака. Возможно, царица даже постаралась подружиться со старшими дочерьми Алексея Михайловича, близкими ей по возрасту: Евдокия была старше мачехи на полтора года, а Марфа — ровно на год моложе. Обе царевны отличались тихим нравом и, по-видимому, не были склонны враждовать с молодой царицей. Но Наталья Кирилловна вряд ли была способна найти подход к гордой, независимой и резкой Софье, которая к тому же еще не вышла из подросткового возраста со свойственными ему упрямством и бунтарством. Некрасивая угрюмая царевна, глядя на обаятельную отцовскую супругу, несомненно, испытывала зависть; это тяжелое чувство, даже подавляемое ее недюжинным умом, должно было проявляться хотя бы подспудно — такова уж природа женского пола. В то же время ощущение своего интеллектуального превосходства заставляло юную девушку относиться к мачехе со скрытым презрением — недаром впоследствии, уже став правительницей, Софья говорила, что Наталью Кирилловну и ее братьев «Бог обидел». Царица и царевна во всех отношениях были диаметрально противоположны, между ними не могло возникнуть дружбы или хотя бы симпатии. Однако это вовсе не предполагает непременного наличия взаимной ненависти и вражды. Скорее всего, Наталья и Софья попросту по возможности избегали общения друг с другом. В целом же при жизни Алексея Михайловича в семье, по-видимому, царили мир и согласие.

С появлением в Кремле молодой государыни жизнь двора заметно активизировалась. Гораздо более частыми стали поездки царского семейства на богомолье в подмосковные монастыри и выезды на летний отдых в дворцовые села. К северу от Москвы по дороге в Троице-Сергиев монастырь государь с женой и детьми останавливался в Алексеевской и Воздвиженской обителях; на юго-западном направлении, по пути в звенигородский Саввино-Сторожевский монастырь, остановка делалась в селе Павловском. Любимыми резиденциями Алексея Михайловича являлись Преображенское и Измайлово, расположенные к северо-востоку от столицы, а также Воробьево и Коломенское — к югу.

Государь был большим любителем природы, деревенской жизни и соколиной охоты, поэтому в летние месяцы старался по возможности выезжать с семьей из Москвы. В год его женитьбы на Наталье Кирилловне в Коломенском на высоком берегу Москвы-реки был построен великолепный деревянный дворец-городок с двумя сотнями помещений, в том числе парадными покоями, расположенными анфиладой. Для всех членов царской семьи были построены отдельные терема, каждый под своей кровлей разнообразной формы: шлемовидной, бочкообразной, шатровой или луковичной. Терема соединялись в живописный асимметричный ансамбль лестницами, галереями, сенями и переходами. В летние месяцы царская семья проводила здесь значительную часть времени. К сожалению, нет никаких сведений о занятиях детей Алексея Михайловича на природе. Можно лишь предположить, что серьезная Софья больше любила чтение, чем бесцельные прогулки на свежем воздухе. Достаточно часто семья бывала и в Измайлове, где по приказу царя были разбиты огромные сады и огороды с лекарственными и душистыми травами. В великолепных измайловских прудах разводилась рыба. Особый интерес представлял находившийся в Измайлове зверинец, где можно было увидеть лосей, оленей, кабанов и бурых медведей. Более редкие животные — рыси, леопарды и даже белый медведь — стали его обитателями уже после кончины Алексея Михайловича, при его наследнике Федоре. По свидетельству нидерландского посла в России Кунраада ван Кленка, в Измайлове имелась «оранжерея с цветником и парком, величиною моргенов в двадцать (около половины гектара. — В. Н.); царь садит здесь и виноград, из которого потом, для курьеза, велит готовить вино».

Тридцатого мая 1672 года царица Наталья произвела на свет первенца — Петра Алексеевича, которому впоследствии было суждено стать злым гением Софьи. В отличие от единокровных братьев мальчик родился совершенно здоровым. В то время вряд ли можно было предполагать, что он непременно займет российский престол — перед ним по старшинству стояли Федор и Иван, каждый из которых мог произвести на свет наследников. Поэтому нет никаких оснований считать, что рождение Петра стало поводом для беспокойства Софьи и ее сестер. Передача престола по линии отпрысков царицы Марин казалась тогда вполне обеспеченной.

Через пять дней после прибавления в царском семействе состоялось еще одно важное событие — рождение российского театра: 4 июня Алексей Михайлович дал распоряжение о подготовке первого в России спектакля. Несомненно, этим он хотел доставить удовольствие прежде всего жене, которая в период своей жизни в семье Матвеевых увлекалась домашним театром. Пьеса под названием «Артаксерксово действо» была поставлена в Преображенском 17 октября 1672 года. В качестве режиссера выступил лютеранский пастор Немецкой слободы Иоганн Готфрид Грегори, а актерами стали юноши из его прихода. Спектакль растянулся на десять часов, в течение которых государь не вставал с места. Наталья Кирилловна с пасынками и падчерицами смотрели представление «сквозь щели особого, досками отгороженного помещения». Несомненно, это развлечение должно было произвести неизгладимое впечатление на юную Софью. Рейтенфельс отмечает, что посредственное, на его искушенный взгляд, зрелище русским «казалось чем-то необыкновенно художественным, так как все — и новые невиданные одежды, незнакомый вид сцены, самое, наконец, слово „иноземное“, и стройные переливы музыки — без труда возбуждало удивление».

Впоследствии театральные представления регулярно устраивались вплоть до кончины Алексея Михайловича. В общей сложности за три с половиной года существования первого российского театра было поставлено девять пьес и один балет. Некоторые спектакли давались по несколько раз. Большинство сюжетов пьес было создано на библейские темы, что, впрочем, вовсе не предполагало строгости театрального зрелища. Актеры одевались в роскошные костюмы, музыка и танцы на сцене сочетались с комическими интерлюдиями. Неизвестно, на скольких представлениях присутствовала Софья. В дворцовых разрядах имеется лишь одно упоминание о том, что 11 ноября 1674 года царевны снова смотрели комедию о древнем персидском царе Артаксерксе. Театральные представления устраивались иногда и в самом Кремле, в Потешном дворце — бывшем доме деда царевны Софьи боярина И. Д. Милославского, расположенном к северу от царской резиденции.

Якоб Рейтенфельс оставил уникальное свидетельство о развлечениях отпрысков Алексея Михайловича за пределами дворцовых помещений: «…дети ежедневно в определенные часы упражняются в разных играх, либо в езде верхом, конечно, по загороженному двору, либо в стрельбе из лука. Зимою им устраивают деревянные горы и посыпают их снегом; с них они быстро, но плавно скатываются на санях или в лубочных корытцах, палкою направляя их». Верховая езда и стрельба из лука, как правило, являлись упражнениями для мальчиков. Но Рейтенфельс определенно говорит о «детях» во множественном числе, а во время его пребывания в России (1671–1673) в царской семье был только один мальчик, достаточно взрослый и здоровый для подобных занятий, — двенадцатилетний Федор; умственно отсталый и почти слепой семилетний Иван едва мог передвигаться, а Петру в 1673 году исполнился всего год. Данные факты дают основания предполагать, что в описанных Рейтенфельсом занятиях на свежем воздухе участвовали и девочки. Софье в то время было от четырнадцати до шестнадцати лет, и она вполне могла забавляться играми во дворе с братом и сестрами.

Разумеется, жизнь царевичей и царевен не состояла из одних развлечений. С начала 1670-х годов Софья вместе с братом Федором обучалась под руководством Симеона Полоцкого. К сожалению, сведения источников об учебе царевны отрывочны и неполны. Достоверно известно лишь то, что она изучала польский язык и латынь, осваивала стихосложение. Однако думается, что такой талантливый педагог и ученый, как Симеон Полоцкий, не мог ограничиться столь скудной программой. Он обязательно должен был заниматься с Софьей и Федором историей, географией, естествознанием и математикой. Таков был минимальный набор предметов для домашнего обучения детей польской знати, а Полоцкий склонен был руководствоваться именно этими образцами.

Царица Наталья Кирилловна не вмешивалась в процесс воспитания падчерицы — ей хватало своих забот. 25 августа 1673 года государыня родила дочь Наталью. Царская чета была вполне счастлива. Оправившись от родов, царица вместе с мужем, пасынками и падчерицами поехала на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. В числе царевен была, конечно, и Софья, хотя в данном случае ее имя не упоминается на страницах придворной хроники.

Зимой того же года на глазах у Софьи старший брат стал жертвой несчастного случая, едва не стоившего ему жизни. Рассказ об этом событии, содержащий вполне правдоподобные детали, дошел до нас в изложении папского нунция в Варшаве Опизо Паллавичини: «…Феодор, будучи по тринадцатому году, однажды сбирался в пригороды прогуливаться со своими тетками и сестрами в санях. Им подведена была ретивая лошадь: Феодор сел на нее, хотя быть возницею у своих теть и сестер. На сани насело их так много, что лошадь не могла тронуться с места, но скакала в дыбы, сшибла с себя седока и сбила его под сани. Тут сани всею своею тяжестью проехали по спине лежавшего на земле Феодора и измяли у него грудь, от чего он и теперь чувствует беспрерывную боль в груди и спине; вероятно, он проживет недолго». Может показаться невероятным, что царевич мог остаться в живых под полозьями тяжелых саней. Но, возможно, от перелома позвоночника или иной смертельной травмы его спас рыхлый и глубокий снег.

В течение нескольких месяцев здоровье старшего царевича несколько поправилось. 1 сентября 1674 года, в день празднования Новолетия (7183 года от Сотворения мира), Федор был объявлен наследником престола. Праздники в царской семье шли чередой весь месяц. 4 сентября отмечались именины царевны Марфы Алексеевны. В этот же день Наталья Кирилловна родила третьего ребенка — дочь Феодору. В четверг 17 сентября Софье Алексеевне исполнилось 17 лет. В день ее рождения, совпадающий с днем тезоименитства, Алексей Михайлович посетил службу в домовой церкви Святой Евдокии, а затем угощал дворян, духовенство и придворных именинными пирогами. Тем временем Софья в своих покоях потчевала боярынь, мамок и других приближенных женщин. В тот же день к ней явился «с столом и с кубки от великого государя» боярин и оружничий Богдан Матвеевич Хитрово. Это был первый официальный визит должностного лица к царевне с поздравлениями от коронованного родителя. Следовательно, в глазах отца Софья выглядела уже вполне взрослой.

В последние годы царствования Алексея Михайловича практически всеми государственными делами заправлял фаворит государя Артамон Сергеевич Матвеев — близкий друг его тестя Кирилла Полуектовича Нарышкина. В феврале 1671 года Матвеев возглавил Посольский приказ, в мае 1672-го был произведен в окольничие, а в октябре 1674 года — в бояре. Другим приближенным царя стал боярин и дворецкий Богдан Матвеевич Хитрово, сосредоточивший в своих руках управление всеми дворцовыми учреждениями. В политику он не вмешивался, так что они с Матвеевым не мешали друг другу. Артамон Сергеевич постарался сделать всё возможное, чтобы обеспечить себе полный контроль над государственным аппаратом. Представители княжеской аристократии Никита Иванович Одоевский, Иван Андреевич Хованский и другие были отстранены от руководства приказами. Во главе этих центральных учреждений в большинстве случаев были поставлены не бояре, а стольники и думные дворяне, зависимые от Матвеева. К концу царствования Алексея Михайловича Артамон Сергеевич контролировал более тридцати приказов. В руках княжеской аристократии остался лишь приказ Казанского дворца, управлявший землями Среднего и Нижнего Поволжья. В 1670 году он перешел от Юрия Алексеевича Долгорукого к Якову Никитичу Одоевскому, а спустя два года — к Михаилу Юрьевичу Долгорукому.

Чтобы освободить руководящие посты в государственном аппарате для своих сторонников, Матвеев удалил от двора родственников первой жены государя. Иван Михайлович Милославский в 1674 году был отправлен воеводой в Астрахань, а его двоюродный брат Иван Богданович годом позже поехал в Казань. Несомненно, семнадцатилетняя Софья со старшими сестрами в теремном мирке возмущалась удалением от двора родственников покойной матери и чрезмерным влиянием «безродного» Матвеева, поднявшегося на вершину власти из стрелецких полковников. Чувства царевен разделяли все представители аристократии. Незадолго до кончины Алексея Михайловича датский резидент в Москве Магнус Гэ отметил, что «все бояре были охвачены неизбывной ненавистью к канцлеру и ко всем его родственникам».

Политическая сила Матвеева зиждилась только на милости к нему царя, поэтому его положение было крайне опасным. Впрочем, государь был еще не стар и, казалось, не имел особых причин жаловаться на здоровье. Однако беда пришла внезапно.

В субботу 22 января 1676 года Алексей Михайлович внезапно почувствовал себя плохо и после недельной болезни скончался в семь часов вечера 29 января в возрасте сорока семи лет. Кунраад ван Кленк скрупулезно воспроизвел собранные им сведения о недомоганиях государя и последних днях его жизни: «Что касается особенностей его болезни, доктора первоначальною причиною называли цингу (обыкновенную у московитов болезнь), к которой несколько лет тому назад присоединилась водянка; между тем, никаким образом не удавалось убедить его величество, человека очень тучного, принять какие-нибудь лекарства. Незадолго перед кончиною он немного простудился, а затем к простуде присоединилась лихорадка, с каждым днем всё усилившаяся, так что доктора наконец отчаялись в благополучном исходе болезни. Последнее — тем более, что вместо лекарств он при сильнейшем жаре всё время пил лишь квас, до того холодный, что в нем плавали кусочки льда, которые он глотал; кроме того, для умерения жара он велел класть на живот толченый лед, а также и в руки брал лед. Вследствие этого, при такой неумеренности, нездоровье его царского величества так усилилось, что потеряна была надежда на сохранение его жизни, и уже седьмого числа (28 января по юлианскому календарю. — В. Н.) вечером были в присутствии патриарха совершены над ним обыкновенные в греческой церкви обряды и церемонии. Приняв последнее напутствие, государь прожил еще сутки, часов до 7 вечера; в этот час он умер, незадолго перед кончиною успев еще передать скипетр, а с ним и все свои царства, владения и земли принцу, своему старшему сыну, и исполнив еще кое-какие дела, относившиеся к благосостоянию государства».

Так к девятнадцати годам царевна Софья стала круглой сиротой. Теперь ей приходилось рассчитывать только на себя. Впрочем, у нее пока не было причин опасаться каких-либо жизненных невзгод: на троне оказался брат Федор, выделявший Софью из сестер и относившийся к ней с особой любовью и уважением. При дворе остался и их общий учитель Симеон Полоцкий, так что заметных изменений в жизни царевны не произошло. В ближайшие четыре года ей предстояло продолжать учебу, не беспокоясь о будущем.

 

Сестрица царя Федора

В момент кончины Алексея Михайловича наследнику престола Федору Алексеевичу шел всего пятнадцатый год. Царевич был болен, когда ему сообщили о смерти отца. Бояре на руках внесли Федора в большой дворцовый зал и посадили на трон. В похоронах Алексея Михайловича он участвовал, сидя на носилках. Федор, как и его единоутробные братья, унаследовал по отцовской линии «цинготную болезнь», «скорбел ножками» и иногда неделями не мог выйти из своих покоев. Внимательные иностранные дипломаты сразу отметили в донесениях, что правление столь болезненного монарха не может продлиться долго.

Вскоре при московском дворе началась острая политическая борьба, ставшая прологом главного события в жизни Софьи Алексеевны — дворцового переворота 1682 года. Возвращенные в Москву Милославские составили сильную придворную группировку, противостоящую Артамону Матвееву, вдовствующей царице Наталье Кирилловне и ее родственникам Нарышкиным. Основным действующим лицом в придворной борьбе стал двоюродный дядя царя Иван Михайлович Милославский. Значительное влияние сохранил Богдан Матвеевич Хитрово, по-прежнему возглавлявший учреждения дворцового ведомства. Важнейшей фигурой нового царствования стал князь Юрий Алексеевич Долгорукий, назначенный 4 февраля 1676 года начальником Стрелецкого приказа, руководившего стрелецкими полками, составлявшими гарнизоны Москвы и других крупных городов, а также ведавшего политическим сыском. Долгорукий неожиданно для всех выступил в поддержку Матвеева, что отсрочило падение последнего. Исход дела решила позиция царской тетки Ирины Михайловны — ревнительницы московской старины, ненавидевшей матвеевские культурные нововведения западного образца, особенно придворный театр.

Проницательный и хорошо информированный Магнус Гэ выделил два взаимосвязанных, но отдельных конфликта: большинства боярства с Матвеевым и Милославских с Нарышкиными. Начало царствования Федора Алексеевича отмечено временным усилением Боярской думы, вследствие чего произошло значительное увеличение ее численного состава. Первым, 4 мая 1676 года, получил назначение князь Василий Васильевич Голицын, пожалованный в бояре из стольников, минуя чин окольничего, и вскоре стал одним из главных государственных деятелей царствования Федора Алексеевича. 27 июня из окольничих в бояре был произведен Иван Михайлович Милославский — главное действующее лицо в дальнейших событиях придворной политической борьбы. Боярская книга 1676 года зафиксировала в составе Государева двора еще восьмерых представителей фамилии Милославских. На основе этого клана образовалась самая мощная и влиятельная политическая группировка первой половины царствования Федора Алексеевича.

Вскоре произошло неизбежное падение Матвеева: 3 июля 1676 года он лишился поста начальника Посольского приказа и отправился на воеводство в уральский городок Верхотурье, что было равносильно ссылке. Однако Милославские не прекратили попыток окончательно погубить бывшего «канцлера». Вскоре против него было выдвинуто обвинение в колдовстве и «чернокнижии», что по понятиям XVII века считалось страшнейшим преступлением. По указу царя Федора началось тщательное расследование обстоятельств дела. На основании показаний слуг Матвеев был обвинен в изучении «черных книжек» и контактах с нечистой силой. На самом деле он всего лишь изучал медицинскую рукопись с частично зашифрованными фрагментами, однако для обвинения этого оказалось достаточно. 11 июня 1677 года Матвееву, задержанному в Казани до окончания следствия, был оглашен приговор: лишение боярского чина, конфискация имущества и вечная ссылка с семьей в Пустозерск.

Одновременно Милославские начали развернутую кампанию против Нарышкиных. В конце декабря 1676 года иностранные дипломаты зафиксировали в донесениях слухи, что Матвеев с помощью черной магии хотел отравить царя Федора и посадить на престол его четырехлетнего брата Петра, чтобы сосредоточить высшую власть в руках своих друзей и союзников. Отец и старший брат вдовствующей царицы Натальи Кирилловны были немедленно арестованы. В общей сложности к следствию было привлечено около семидесяти человек, в том числе слуги и дворовые люди Нарышкиных. Один из слуг под пытками дал путаные показания, будто бы Иван Кириллович подговаривал какого-то человека застрелить царя Федора Алексеевича. Даже такого нелепого утверждения оказалось достаточно для обвинительного приговора. 9 августа 1677 года юные братья Натальи Кирилловны Иван и Афанасий были сосланы в Ряжск (под Рязанью), где должны были содержаться под караулом. Милославские пытались также изгнать из Москвы саму царицу Наталью и ее отца, но Федор Алексеевич запретил их трогать.

В ходе этих драматических событий 23-летняя Наталья Кирилловна проявила мужество и силу характера, заявив в апреле 1677 года Ивану Милославскому в присутствии царевны Ирины Михайловны:

— Не думаешь ли ты, что можно безнаказанно преследовать вдов и сирот? Не стыдно ли тебе преследовать меня и моих родных? Неужели ты потерял всякое уважение к покойному государю царю Алексею Михайловичу, чьей супругой я была? Разве ты думаешь, что можно безнаказанно позорить Матвеева? Ведь Матвеев еще жив, и не исключено, что он вернется. Тогда он окажется счастливее тебя, а тебя же я заверяю, что ты перед своим концом станешь самым несчастным человеком на свете!

По словам датского посла в России Фридриха фон Табеля, который воспроизвел в донесении гневную тираду царицы Натальи, «Ирина Михайловна совсем не захотела во всё это вмешиваться, так что Милославский совершенно растерялся». Слова Натальи Кирилловны во многом оказались пророческими и предвосхитили события политической борьбы начала 1680-х годов.

Пока же Иван Милославский встал у руля государства. 17 октября 1676 года он сменил Кирилла Полуектовича Нарышкина на посту руководителя важнейших финансовых учреждений — приказов Большой казны и Большого прихода. В марте 1677 года он получил под свое управление Иноземский и Рейтарский приказы, а затем отобрал у преемника Матвеева думного дьяка Лариона Иванова финансово-административные учреждения, прежде присоединенные к Посольскому приказу.

В источниках нет сведений о позиции девятнадцатилетней царевны Софьи в отношении вышеописанных событий. Принято считать, что она как представительница фамилии Милославских люто ненавидела Матвеева и Нарышкиных, включая Наталью Кирилловну. Но так ли это было в действительности? Софья никак не могла разделять взгляды ожесточенных ревнителей московской старины — тетки Ирины Михайловны и двоюродного дяди Ивана Милославского. По духу и воспитанию юная царевна являлась убежденной западницей с полонофильским уклоном. Она любила театр, ей нравились первые робкие проявления польской моды при русском дворе и другие культурные нововведения Матвеева и Натальи Кирилловны. С устранением их от власти ростки европейской культуры на российской почве были безжалостно выполоты, и это не могло не огорчать ученицу Симеона Полоцкого. Кроме того, теперь в роли главы женской половины царской семьи либеральную Наталью сменила суровая ретроградка и постница Ирина Михайловна. Это должно было неминуемо ужесточить порядки терема, лишить дочерей Алексея Михайловича той частицы свободы, которую они приобрели в годы второго брака отца.

Что же касается версии об изначальной ненависти Софьи Алексеевны к Наталье Кирилловне, укоренившейся в сознании историков под влиянием авторитетного мнения С. М. Соловьева, то, как отмечалось выше, для подобных чувств не имелось никаких причин, поскольку падчерице и мачехе до поры ничего было делить. Приход в царскую семью Натальи только улучшил положение Софьи и ее сестер, ощутивших первый ветерок свободы в затхлом теремном заточении. Теперь же прежние строгие порядки возвращались в царскую семью вопреки воле юного царя, и Софья не могла об этом не сожалеть. Кроме того, царевна вряд ли была готова поддерживать во всех делах Ивана Милославского, который, если судить по дальнейшим событиям, по-человечески был ей антипатичен. Однако всё это лишь предположения — об истинных мыслях и чувствах юной Софьи, к сожалению, никто не знает.

В последующие три года наиболее влиятельными фигурами при дворе являлись царевна Ирина Михайловна, Иван Милославский, Богдан Хитрово и князь Юрий Долгорукий, уравновешивающие друг друга на вершине власти. Вдовствующая царица Наталья Кирилловна оставалась в Кремлевском дворце с детьми Петром и Натальей (младшая дочь Феодора умерла 28 ноября 1677 года в трехлетнем возрасте). Ей был выделен маленький, но достаточный штат придворных, так что ни она, ни младшие дети покойного государя ни в чем не нуждались. Царь Федор не любил Наталью Кирилловну, но к братику и сестренке относился с нежностью и теплотой.

В летние месяцы вдовая царица с детьми спешила уехать из столицы в подмосковную резиденцию — Воробьево или Преображенское. Второе село со временем стало основным местом ее пребывания. Здесь на деревенских просторах рос будущий император Петр Великий, на всю жизнь сохранивший любовь к природе и ненависть к замкнутому и церемонному быту Кремля. Преображенскому вскоре суждено будет войти в русскую историю в качестве своеобразного символа борьбы Петра за власть и места рождения русской гвардии.

Важнейшим внешнеполитическим событием царствования Федора Алексеевича стала война (1677–1681), которая началась нападением объединенного войска турок и крымских татар на обороняемую русскими войсками крепость Чигирин на Правобережной Украине. В ходе кампании 1677 года крепость выдержала трехнедельную осаду шестидесятитысячной вражеской армии, а 28 августа войска под командованием боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского и малороссийского гетмана Ивана Самойловича разгромили турецко-татарские силы. Однако в июле 1678 года 80 тысяч турок и 30 тысяч крымских татар вновь появились под Чигирином. После нескольких сражений с войсками Ромодановского и Самойловича они предприняли штурм крепости и сумели овладеть частью города. В ночь с 11 на 12 августа русские полки вынуждены были покинуть почти полностью разрушенный Чигирин. За сдачу крепости Ромодановский впоследствии незаслуженно подвергался обвинениям в предательстве, которые в конце концов и привели к его гибели во время майского мятежа 1682 года. Однако в действительности Чигирин был оставлен в соответствии с личным распоряжением царя Федора.

Военные расходы вызвали увеличение налогового бремени. В августе 1677 года государство было вынуждено отменить церковные «тарханы» — освобождение от налогов вотчин духовных землевладельцев. С архиереев и монастырей начали брать «запросные деньги» на жалованье ратным людям. С Троице-Сергиева монастыря взяли десять тысяч рублей, с Валдайского Иверского монастыря — тысячу, с Успенского Тихвинского — 300 рублей и т. д.

Примечательно, что монахи Иверского монастыря при этом попытались прибегнуть к заступничеству царевен. В конце февраля — начале марта 1678 года они обратились с просьбой к игуменье Новодевичьего монастыря, «чтоб она побила челом благоверным царевнам». Та побывала в кремлевской резиденции, где просила царевен похлопотать за иверских монахов, «и благоверные де царевны Евдокия и София Алексеевны реклися брату своему великому государю о тех наших делах заступить во благополучное время, а ныне де не время, потому что готуются к Божественным Тайнам». Историк П. В. Седов, обнаруживший процитированный документ, отметил: «Этот новый факт является первым известием об участии царевны Софьи в политической жизни… Очевидно, монахи… были осведомлены о том, что царевна играет важную роль при дворе и способна повлиять на юного государя».

Вскоре ситуация в Кремлевском дворце начала меняться. В начале 1679 года со смертью царевны Ирины Михайловны женская йоловина царской семьи освободилась от «старорежимной» тирании. Вздохнул с облегчением и царь Федор, которому не нужно было теперь следовать указаниям жесткой и волевой ревнительницы старины. Уже в следующем месяце государь поспешил организовать дворцовую типографию под руководством Симеона Полоцкого. Это был первый серьезный шаг к возвращению и продолжению культурных нововведений Артамона Матвеева. К несчастью, 25 августа 1680 года Симеон Полоцкий скончался; однако типография осталась в надежных руках продолжателя его дел Сильвестра Медведева. Смерть любимого учителя стала большим горем для Софьи. Теперь процесс ее десятилетнего обучения под руководством выдающегося педагога закончился, и дальше ей предстояло пополнять свои знания уже самостоятельно.

В том же году произошли новые изменения в составе правящей верхушки. Весной 1680 года умер Богдан Хитрово, из прежних лидеров остались только Иван Милославский и князь Юрий Долгорукий. Одновременно Федор Алексеевич по собственной инициативе возвысил князя Василия Голицына, ставшего его основным советником по военным и политическим делам.

Летом 1680 года здоровье царя Федора на время улучшилось, что было использовано им для обретения самостоятельности. Первым независимым шагом стала женитьба 18 июля 1680 года на дочери московского дворянина польского происхождения Агафье Семеновне Грушецкой. Против этого брака выступали и Иван Милославский, и все царевны, но государь никого не послушал. С момента царской женитьбы Милославский всё больше терял влияние. У Федора Алексеевича появились новые фавориты из числа незнатных дворян, выдвинувшихся на службе в дворцовом ведомстве. Главным из них стал Иван Максимович Языков, пожалованный в августе 1680 года и окольничие и получивший должность оружничего — руководителя Оружейного приказа. Тогда же возвысились братья Алексей и Михаил Тимофеевичи Лихачевы: первый получил место главного постельничего, а второй возглавил Цареву Мастеровую палату.

Между тем женитьба Федора Алексеевича повлекла за собой серьезные изменения в придворном быту. Сильная и волевая царица Агафья, воспитанная на польский манер, не побоялась бросить открытый вызов косным старомосковским традициям. Датский комиссар Генрих Бутенант в октябре 1680 года отметил в донесении в Копенгаген: «Во многих вещах видны большие изменения: императрица показывается из публике и часто сидит с его царским величеством в карете, в которую он ей помогает подниматься и выходить, чего никогда раньше не видано». Молодая царица совершила переворот в женской придворной моде — стала носить маленькую шапочку по-польски, оставляя волосы частично открытыми. Появление замужней женщины в таком виде по московским понятиям считалось верхом неприличия.

Вне всякого сомнения, Агафья Семеновна произвела настоящую революцию в женской половине царской семьи, главой которой теперь являлась. Именно с этого момента начинается новая жизнь Софьи и ее сестер. Под влиянием царицы они стали заходить в апартаменты государя, не стеснялись расхаживать по мужской половине дворца и даже открыто появляться на улице. Агафье Семеновне суждено было пробыть русской царицей всего год, но произведенная ею придворная «революция» закрепила свободу царевен и способствовала тому, что Софья Алексеевна два года спустя смогла открыто выйти на арену политической борьбы.

Семейное счастье царя Федора оказалось недолгим. 11 июля 1681 года царица родила сына Илью и спустя три дня скончалась от родовой горячки, а еще спустя неделю умер и новорожденный царевич. Федор Алексеевич был настолько убит горем, что даже не смог участвовать в похоронах супруги и сына.

Вероятно, к этому тяжелому времени относится рассказ Невилля о стремлении Софьи как можно больше находиться рядом с Федором, болезнь которого снова усилилась. «Она, — пишет французский дипломат, — выказала очень большую дружбу к этому брату и поразительную нежность, угождая его нраву и громко жалуясь на то, что она так несчастна оттого, что не видит его, тогда как она его так любит, и оттого, что она не может оказать ему все те маленькие услуги, которые можно оказать больному, в здоровье которого заинтересован. Она всё время посылала справиться об обстоятельствах его болезни, и даже потом она не упускала никакого случая, где она могла показать свою предупредительность, и смертельную печаль, которую она испытывала оттого, что она не могла, как ей хотелось бы, принять на себя все маленькие заботы, которые всегда есть для тех, кого любишь. Наконец, ловко устроив всё и подготовив умы к тому, что она хотела сделать, она вышла из своего монастыря (автор путает монастырь и терем. — В. Н.) под предлогом того, чтобы заботиться о нем и делать всё возможное, чтобы помочь ему, что она и делала в действительности, не допуская, чтобы кто-либо кроме нее приближался к нему или давал ему лекарства. Эта способная царевна решила, что чем больше она сделает, тем больше она привлечет дружбу и признательность этого принца и в то же время расположение и уважение каждого. Своей манерой действовать она снискала расположение знати, для которой у нее было много внимания и почестей, и завоевала народ своими ласками, приучая всех без печали смотреть на то, что они никогда не видели».

Возможно, у Софьи уже в то время возникло стремление участвовать в государственных делах, однако никаких достоверных сведений на этот счет в источниках не сохранилось.

Последний год жизни царя Федора прошел в постоянных болезнях с краткосрочными улучшениями самочувствия. На этот период пришлась важнейшая реформа его царствования — отмена местничества. Порочная система занятия должностей в соответствии с происхождением и заслугами рода мешала нормальной работе государственного аппарата и отрицательно сказывалась на боеспособности армии. На основании решений 24 ноября 1681 года и 12 января 1682-го с «враждотворным местничеством» было покончено.

Двадцатилетний Федор Алексеевич, вероятно, еще надеялся победить болезнь. Во время очередного улучшения самочувствия он 15 февраля 1682 года женился на пятнадцатилетней Марфе Матвеевне Апраксиной. Однако дни государя были уже сочтены.

Весной 1682 года в Москве ходили слухи, что умирающий Федор может завещать престол младшему брату Петру в обход старшего, болезненного Ивана. Царица Марфа хлопотала перед мужем о прощении Нарышкиных и Матвеева. Иван и Афанасий Нарышкины уже появились в Москве, и никто больше не пытался их преследовать. Матвеева царь не только освободил из ссылки, но и вернул ему часть конфискованных вотчин, бывшему «канцлеру» предписано было до нового указа жить в Костромском уезде. Группировка Нарышкиных — Матвеева готова была возродиться в преддверии очередного витка борьбы за власть. Внезапная кончина Федора Алексеевича 27 апреля 1682 года открыла полосу упорного противостояния придворных политических «партий», ориентировавшихся на две противоборствующие ветви царской семьи.