Напомню, что по договору администрации с блатными меня временно устроили на работу библиотекарем. Сам я при этом продолжал мечтать о карьере краснодеревщика.

Торжественное трудоустройство состоялось на комиссии в комнате воспитательной работы, сама библиотека располагалась от нее через коридор. Убранство библиотеки было скромным. Тюремная легенда гласит, что прежнее двухэтажное здание и его содержимое (вплоть до древних фолиантов) сгинули во время пожара. Теперь храм литературы располагался в комнате площадью 25 квадратных метров и вмещал в себя:

— стеллажи книжные — 9 шт.;

— книги разные (в основном пожертвованные зэками и районной библиотекой) — около 4500 шт.;

— мягкий уголок для читателей — 1 шт.;

— огнетушитель — 1 шт.;

— тумба под аквариум — 1 шт.;

— аквариум — 1 шт.;

— стойка — 1 шт.;

— табуреты — 3 шт.;

— стол библиотекаря — 1 шт.;

— библиотекарь — 1 шт.

Последний пункт — это не я. Это Артем. Понятное дело, до моего торжественного появления в ИК-5 была библиотека, а при ней, соответственно, библиотекарь. С моим появлением ничего не поменялось. Просто нас стало двое.

Можно было бы подумать, что библиотечный труд настолько интенсивен, что один Артем справиться был не в состоянии, поэтому ему на помощь выслали тяжелую кавалерию. Не совсем так. Функции библиотекаря:

— вести учет библиотечных карточек з/к, отмечать в них книги, которые взяли и вернули;

— собирать заявки на подписку на газеты и журналы;

— по требованию комиссии по воспитательной работе выдавать справку о том, является ли зэк читателем (что, видимо, говорит о его активной социализации);

— носить книги в ПКТ, СУС и ШИЗО, обеспечивая злостным нарушителям одинаковые с прочими з/к права на доступ к библиотеке.

Я считался потенциально дестабилизирующим элементом, и, видимо, поэтому пускать меня к вечно недовольным и угнетенным сидельцам «под крышу» не хотели. Эта функция была закреплена за Артемом, мне же следовало выполнять первые три. Конечно же, я все упростил — решил использовать библиотеку по назначению и стал там просто читать.

Читательские билеты служат двум целям.

Цель № 1— следить за тем, чтобы книги возвращали вовремя.

Цель № 2 — доказать, что зэк читает, в случае, если он подает прошение об УДО или смягчении наказания.

Ну, следить за тем, возвращают ли книжки вовремя, я был не намерен, поэтому где-то через неделю перестал что-либо отмечать. Какая разница, где книги, если они все равно внутри забора. Хорошую книгу зэки будут беречь и давать почитать другим. Плохую — изведут на самокрутки, подстилки или вернут в библиотечное лоно. То есть никакого смысла в ведении учета нет.

Как нет его и в цели № 2. Поскольку чтение — даже не чтение, а простой факт взятия книги, — об исправлении зэка ничего не говорит, а является тупым формализмом, я и относился к этому формально — щедро раздавал читательские билеты, в которых зэки могли указать, что читают в объемах выпускника филфака МГУ. Тем, кто не умел писать по-русски, помогал и отмечал, что в такие-то даты такие-то книги были взяты, прочитаны и сданы.

Если обобщить статистику того времени, окажется, что в Средней Азии очень любят русских классиков и почему-то Маяковского. А все, кто стремился выйти по УДО, неизменно оказывались в классе активно читающих.

В результате библиотека стала зоной совершенной демократии. Арестанты сами по себе копались в книжках, а те, кому это было нужно, вели формальный учет.

В том, что библиотека работает с 9 до 18, тоже не было совершенно никакого смысла. Осужденные могли в нее попасть только в два временных окна:

— по дороге в столовую на обед (около 12);

— по возвращении с работы (с 16 до 18).

В остальное время книгохранилище посещали два с половиной калеки — один и тот же контингент, состоявший в основном из старичков со строгого режима и больных, которых освободили от работы. Да и те в основном заходили, чтобы поточить лясы или забрать пришедшую на их имя периодику.

Впрочем, и в часы посещений в библиотеке не было великой ажитации. Свободное время преступники предпочитают тратить на:

— спорт;

— сон;

— еду;

— азартные игры;

— темные делишки;

— залипание в «Одноклассниках», «ВКонтакте» и т. д.

Артем появлялся в библиотеке только в указанные часы, а остальное время проводил по своему усмотрению (см. список выше). Мне же, как лицу подконтрольному, приходилось в рабочее время зависать в библиотеке. Там я читал, рисовал, писал ответы на письма или тупо спал в мягком уголке.

За мной, естественно, поставили шпионить зэка — обиженного, закрепленного за сооружением, где располагались воспитательный отдел, школа, ПТУ, православный храм, клуб и библиотека. Тот периодически заглядывал под всякими идиотическими предлогами.

— А можно взять посмотреть подписной каталог за прошлый год?

— Можно воспользоваться электрической розеткой и вскипятить воду?

Через несколько дней я пообещал ему, что, цитирую, «разобью ему башню огнетушителем, если еще хоть раз увижу», после чего слежка ограничивалась тем, что он смотрел, кто приходит ко мне в гости. А гостей скоро стало много.

Все приходили пожаловаться на беспредел судебной или пенитенциарной системы. Вообще, я был уверен, что все преступники, оказавшись за решеткой, становятся профи в уголовном процессе. Там ведь ничего сложного: 99 % нормативной базы состоит из двух небольших кодексов, а любые толкования можно посмотреть в сборнике постановлений пленума Верховного суда. Но я ошибся. Не учел, что зэки в основном тупые и ленивые. Так что любого арестанта, который мало-мальски разбирается в праве, сразу одолевают просьбами написать жалобу на суровый, несправедливый или незаконный приговор. Написанием этих жалоб я занимался с превеликой радостью. Приговоры, как правило, похожи на остросюжетные романы, время хорошо убивается, да и писать не особо трудно.

Помимо этого, с каждым днем становилось все очевиднее, что конфронтации с руководством колонии избежать не удастся. Поскольку на работе и в общежитии я содержался в стерильных условиях, мне следовало собрать компромат на администрацию, общаясь с недовольными з/к (а довольных, собственно, и не было).

Но тут прорыва не случилось. В основном были байки и очевидные нарушения вроде избиений в прежние времена, нарушение норм питания, отсутствие медицинской помощи, благоустройство и бытовое оснащение общежитий за счет зэков, мухлеж с зарплатами. Для того чтобы понимать, что такие нарушения есть, даже садиться не обязательно. Прокуратура по надзору покрывает администрацию, доказать это все мегасложно — нужно организовать приезд какого-то внутреннего управления КРУ ФСИН. При этом необходимо, чтобы у ревизоров была задача найти нарушения. Короче, нужны либо железобетонные письменные или видеодоказательства, либо какая-то огромная публичная шумиха.

В принципе, тут-то мне и стало понятно, почему меня не пустили в промзону. Помимо полного жесткача с трудовыми условиями (отсутствие вентиляции в производственных цехах, пожароопасность, как в аду и т. д.) швейное отделение ИК-5 в полный рост занимается производством контрафактной продукции и продает товар по очевидно заниженным ценам.

Вовлечение в работу сотен людей невозможно без учета, и даю гарантию 146 %, что, попади я в промзону, обязательно захватил бы черную бухгалтерию и получил много необходимых деталей. Зэки нормально описать происходящее там не могли: «Ну, шьем и шьем».

Максимум, что мне удалось получить со своей шпионской сети, — это бирки, которые крепились на пошитые вещи. На них указывалось, что товар произведен в Санкт-Петербурге. Попахивает коррупцией.

Что касается остального, один зэк дал мне данные о поступлении продуктов в столовую (фактически и по документам). Еще я собрал какое-то количество чеков на мебель и технику, которые зэки покупали себе в бараки. Короче, ничего серьезного, но я ждал, пока ко мне попривыкнут, — и тогда фактуру будет легче пощупать. Чувствовал ли я себя диверсантом в тылу врага? Не буду врать — немного чувствовал.

Помимо того что я игнорировал требования должностной инструкции библиотекаря (более глупого документа в жизни не видел), я решил сделать саму библиотеку местом более практичным. Оказалось, что она идеально подходит для хранения различных предметов.

Стеллажи были железные, сделанные из сваренных углов. А специалист, который работал с металлоискателем, — Быткин Александр Сергеевич, более известный как Пушкин, — был никаким не специалистом, а обычным деревенским лопухом. Найти драгметаллы, содержащиеся в телефонах, в скоплении железных стеллажей он не мог. Первая полка на стеллажах располагалась сантиметрах в восьми над полом, то есть проверить, что под ней, можно было либо пошарив там рукой, либо уж совсем припав к полу. Ни того ни другого менты во время шмонов никогда не делали.

Как известно, лучший тайник — это тайник на виду. Поэтому свой телефон я просто положил под стеллаж в углу библиотеки, а несколько флешек и сим-карт держал под оргалитом, который служил основой для полок.

Как-то раз, когда я вернулся с длительного свидания, мне сказали, что в библиотеке был шмон (доселе дело невиданное). Я зашел в комнату и увидел, что они перерыли кучу книг, посрывали панели со стен и т. д., но эти дебилы просто не догадались заглянуть под стеллажи. Шмоны потом были еще несколько раз — и всегда с одним и тем же результатом.

Когда выяснилось, что будет глобальный обыск лагеря, на который даже должны были приехать десять сотрудников из других колоний, ко мне из жилой зоны принесли кучу телефонов. Я заботливо разложил их под стеллажами, и они успешно пережили шмон. Хех, я король запретов!

У библиотекаря был и свой символ власти — печать библиотеки ИК-5. Эта печать на книге и в журнале учета (который никто не вел и в который никогда не заглядывали) делала издание собственностью колонии.

Вообще, по закону зэк имеет право владеть десятью книгами (не считая книг для обучения). Но сотрудники режима, а особенно начальник отдела безопасности Пилюгин Евгений Викторович (aka Боцман), во время обысков изымали любые книги без печати и зачем-то отдавали их кочегару бани — на сожжение. По возможности Капо приносил эти книги мне. Особенно Боцман лютовал по поводу исламской литературы. Где-то в районе 2013 года в ИК-5 стали приезжать зэки с корнями на Кавказе и в Средней Азии, а вместе с ними появились и такие книги, в том числе на арабском языке. Боцман как явный фашист, видимо чувствовавший себя защитником православия, эту литературу уничтожал. Возможно, в детстве его били книгой по разным местам. Мне кажется, при приеме на работу в УФСИН нужно проводить психологическое тестирование на эту тему.

Но в библиотеке эта и любая другая литература с успехом легализовывалась. Поток людей с Коранами не иссякал. Интересно, что происходило с Боцманом, когда он видел печать ИК-5 на книге с арабской вязью. Наверное, у него в голове срабатывал простой триггер: увидел печать — дальше можно не думать. Помимо религиозных книг я легализировал любовно-порнографические романы и даже распечатанные на листах А4 книги явно экстремистского содержания (уж не знаю, как они попадали в колонию, — наверное, печатались на принтерах где-нибудь в промзоне).

В книжках нет ничего страшного. Я с одинаковым чувством поставил бы печать на сказках Джанни Родари и «Майн кампф». Книги не убивают людей — люди убивают людей.