Тем временем администрация зачем-то решила наложить на меня как можно больше взысканий. Как я понимаю, обо мне периодически появлялись какие-то материалы в интернете — иногда на основе моей переписки. Когда я прибыл в ИК-5, Бро запостил мой адрес с призывом писать узнику совести. Пошли письма. Администрация же, видимо, не хотела никакой публичности — и давала это понять путем наложения взысканий. Но это все гипотеза, которую я додумал сейчас, основываясь на последующем опыте. Тогда я ни хрена не понимал.

Как-то сижу в сушилке часов в десять вечера, отвечаю на письма. Приходит на просчет Николаич — ключник, низшее звено в вертухайской иерархии, инспектор, который весь день ходит по зоне и открывает зэкам локальные участки. Сейчас Николаич сделал головокружительную карьеру и протирает штаны в кадровой службе. А тогда он просто зашел в сушилку. Я, не отрываясь от писем:

— Николаич, чего тебе?

— Осужденный, была команда «отбой».

Я недоуменно смотрю на него: что за интонации? Ключник скашивает глаза на видеорегистратор.

— А-а-а-а-а. Отбой уже? Ну, что-то я засиделся. Пойду.

На следующий день начальник отряда приносит рапорт: находился не на спальном месте после отбоя. В возражениях пишу, что на самом деле я просто пошел в туалет ночью, но поскольку правила всегда обязывают быть в тюремной робе, я пошел в сушилку, чтобы одеться. Меж строк ставлю глубокий философский вопрос: что надо было делать — сходить в туалет непосредственно на спальном месте или расхаживать по общежитию (не приведи господь!) без робы? Через неделю выносят взыскание — второе.

Что происходит, я не очень понимаю. Но главное — время, отведенное на то, чтобы я «пока пожил в 8-м отряде», уже вышло, и я пытаюсь попасть на встречу к заместителю начальника колонии по безопасности Гревцеву Геннадию Александровичу, персонажу, которому будет посвящена отдельная глава. Он отгораживается и избегает меня.

Я стал рассуждать так: если Магомета не пускают к горе, то надо вынудить гору позвать к себе Магомета. Иду в телевизионку и рисую там картину во всю стену — голую телку верхом на быке (не спрашивайте, почему именно такую, я и сам не знаю).

Знаете, что происходит? Ничего не происходит. Наверное, для многих тюрем та еще невидаль — голая бабища во всю стену. Но в Орловской области пунктик на эту тему: любой несанкционированный рисунок сразу же закрашивается, то есть настенной росписи тут не существует как явления. Например, сейчас, пока я пишу эти строки, развлекаюсь следующим образом: ночью делаю рисунок на одной из стен — в восемь утра приходят зэки из стройбанды и закрашивают. Вроде бы победа вертухаев над искусством. На самом деле — нет. Их краска всегда одного цвета, но разных оттенков. А я рисую так, чтобы в итоге получалось много красиво расположенных прямоугольников. Зэк, который закрашивает, по-моему, понял мой замысел и тоже как бы рисует вместе со мной на стенах.

Ну а тут после моего рисунка в телевизионке не происходит ничего. То есть совсем. В четверг — ничего. В пятницу — ничего. В выходные — тоже ничего. А в понедельник — глобальный шмон.

Приезжают сотрудники из других колоний, переворачивают вверх дном всю зону. Ничего, конечно же, не находят (кроме нелепых случайных вещей). Администрации ИК не выгодно, если чужие что-нибудь найдут, — это их подработка, поэтому о глобальном шмоне зэков заботливо предупреждают. Так не только в ИК-5 делают, а вообще во всех централах и зонах. В общем, мероприятие крайне тупое и неэффективное. Напомню вам, что за эту глупость платит не тетя Маня. Вернее, наоборот, как раз таки тетя Маня — вместе с прочими российскими налогоплательщиками.

В восьмом бараке шмона нет, зато телевизионку посещает все руководство (из других колоний, наверное, тоже). Человек сорок сходили на экскурсию посмотреть на укрощение быка. Со всех баландеров начали собирать объяснительные.

Прежде чем приступить к творчеству, я выгнал всех из телевизионки, чтобы зэки потом могли с чистой совестью написать, что не видели, кто рисовал. Конечно, это не помогло, — трое написали, что видели. Один даже зачем-то уточнил, что под быком я имел в виду Гревцева и вообще призывал резать актив.

Я, в свою очередь, причастность к картине отрицал. Однако осторожно намекал, что никакого ущерба собственности нет, а есть только радость для глаз, и телка на быке куда красивее, чем Микула Селянинович, вспахивающий лес на уродливой таксе, в нашем локальном участке.

Объявили выговор и подали иск на компенсацию ущерба: 66 рублей и 54 копейки.