Мне надо было решить вопрос с моим проживанием и работой на промке. Менты со мной говорить не хотели, блатные твердили мантру «надо подождать».

В начале апреля случилось невиданное событие — в ИК-5 приехали двое бродяг. Как гласят воровские прогоны, бродяга — это без пяти минут вор. Поэтому царила жуткая ажитация. Все было сильно похоже на оттепель. В лагере, который недавно был «красным», отменили «тряпку», а теперь приехали волхвы мира воровского. Все ожидали, что лагерь будет разморожен, и предвкушали, как говорится, черный ход — пароход.

Тут нужно слегка обрисовать криминальную обстановку в Орловской области. Точными знаниями на этот счет я не обладаю, но зэки утверждают, что с пятидесятых годов на территории области не было ноги ни одного вора в законе. Ну, то есть нога-то, наверное, была, но никто из воров тут не трудился, поскольку желающих сразу же закрывали. АУЕ-сообщество устроено так, что кто-то обязательно должен нести ответственность за территорию, поэтому в Орловской области есть положенец — некий Маратыч. Легендарная в узких кругах личность (много где посидел, включая Магаданскую область). За положением в Орловской области Маратыч смотрел из Республики Кипр. Там, видимо, безопаснее и климат поприятнее.

А тут целых два бродяги! На практике, конечно, далеко не все бродяги становятся ворами, а то их было бы слишком много. Не выдерживают стремящиеся в воровскую семью тягот тюремной жизни — ну или не хватает знакомств в авторитетной среде, чтобы короноваться. Кроме того, бродягой стать несложно. Нужно просто им назваться, чтобы потом несколько других бродяг или один вор подтвердили, что делают тебя бродягой.

Знаю, знаю, вы сейчас наверняка читаете это с выражением лица «да что за херню он несет». Тюремная жизнь в сухом остатке, записанная на листочек, очень похожа на сценарий детского утренника. Уж и не знаю, что с этим делать.

Ну так вот, приехавших бродяг звали Гело и Башир. Гело — грузин, Башир — вроде ингуш, хотя фамилия у него Боров. Интересно, знает ли он о вокалисте «Коррозии металла»? Я так не думаю!

Вечер. Поскольку карантин — по соседству с восьмым отрядом, общаюсь через забор с Баширом. Он обо мне знает, так как был смотрящим на Орловском централе, когда я находился там проездом. Кроме того, по моему поводу ему звонил какой-то Петруха, о котором я, судя по всему, должен знать, но не знаю. Петруха отзывался обо мне как о достойном арестанте. Позже, когда я рисовал иллюстрации для книги Ольги Романовой про тюрьму, я узнал, что Петруха — чел из «Руси сидящей», который из з/к переквалифицировался в правозащитника. У него серьезный опыт пребывания в системе, ну и связи хорошие. Короче, чувак сделал годное дело — похлопотал за узника совести перед криминалитетом.

Я тогда как раз решил обеспечить в области законный порядок получения передач зэками. По закону арестанту раз в определенный период времени, в зависимости от режима содержания, положены продуктовые передачи. Передавать их может кто угодно. Администрация ИК-5 придумала очень простую штуку: чтобы получить передачу, зэк должен написать заявление с указанием, кто передает. Если зэк плохо себя ведет, или плохо работает, или просто рожей не вышел, ему это заявление не подписывают. Можно, конечно, пожаловаться в прокуратуру, но за это придется либо получить резиновой палкой, либо провести много пятнашек в карцере. Никто на такое ради харчей идти не хочет. Заявления — отличный способ манипулировать зэками. Даже если найдется один, готовый пожертвовать передачами ради справедливости, заявления не будут подписаны всем остальным, а зэки уже сами разберутся.

Короче, я решил, что нужно лишить ментов этого метода управления. Только-только озадачился, а тут двое бродяг, первый день в лагере, просят меня не кипишить по поводу посылок. Понятное дело, инфа от ментов, ни один з/к об этом пока не знает.

Встречаюсь на следующий день с Баширом и Гело. Они не пожимают мне руки. Объясняют, мол, не по жизни, потому что я — шерсть. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Я полностью деморализован. Пытаюсь объяснить всю сложившуюся конструкцию, но это непросто: Гело не очень хорошо говорит и понимает по-русски, Башир не очень хорошо слушает, так как в основном говорит сам. Но в итоге они мне сказали, чтобы я не волновался и что мой вопрос решат.

В жилзоне лагеря бродяги пробыли пару недель. В шестом бараке находились барыги, которые торговали спайсом. Если помните, отношения с этим наркотиком у криминального мира сложные: запретить запрет нельзя, но рекомендуется воздержание. На практике все желающие, конечно, покуривают, но делают это скрытно, под угрозой того, что в любой момент за такой поступок могут «получить как с понимающего». Башир, Гело и собранная ими бригада солдат зашли в шестой барак и всех подряд там избили. Я не уверен, что все было сделано в идеальном соответствии с арестантскими нормами, поскольку били без разбору и ногами, а ногами можно бить только обиженных. После этого бродяг отправили в долгое путешествие между БУРом и СУСом — в жилой зоне они больше не появлялись.

Понятное дело, блатной экспедиционный корпус на самом деле был подготовлен ментами — как бы иначе группу качков пропустили в отряд, где живут зэки из хозобслуги? Для этого надо минимум несколько локальных участков открыть. А так получилось очень удачно: и барыги напуганы, и бродяги изолированы.

Я тем временем пошел к блатным лагеря выяснять, шерсть я все-таки или не шерсть. Блатные заверили, что нет, ибо шерсть — это имя, а имя может дать только вор, но не бродяга. Ну и начали разные бродяги со всей страны заходить в лагерь и разбираться в этом вопросе. Блатных хлебом не корми — дай порамсить. В результате Башир и Гело сказали, что я их не так понял и шерстью они меня не называли. Но и братом тоже не назвали. Короче, неопределенность бесит ужасно.

Со временем неопределенность становилась все более пугающей. Я так долго пробыл в отряде, что приобрел там статус представителя криминального мира. Баландеры обращались ко мне как к арбитру, а некоторые даже называли единственным мужиком в бараке, чем меня немало смущали. Все же я к криминальному миру имел такое же отношение, как Пол Пот — к благотворительности. Честно говоря, позиция смотрящего за баландерским отрядом меня совершенно не привлекала. Но, так или иначе, зэкам, которых пытались закинуть в восьмой отряд, советовали там обращаться ко мне. Я объяснял, что заходить в отряд не надо.

Это был какой-то маразматический ритуал. Пару зэков заводили в локальный участок. Они там резали себе вены. Их уводили в санчасть и перевязывали, а потом поднимали в людской отряд. Все происходило рутинно, как на конвейере. У меня даже были заготовлены станки, и тем, кто не хотел подниматься в отряд № 8, я их выдавал для членовредительства. Резались они при этом скорее символически (есть такие места на предплечьях, которые можно порезать без особого вреда). Такая проверка зэка. Но выглядит крайне тупо. Какой-то гребаный пионерский лагерь «Лопушок», а не вселяющая ужас русская тюрьма.