При помещении в ШИЗО личные вещи осужденного отправляются на склад учреждения и возвращаются после отбытия им взыскания. По-моему, в ИК-5 это правило применяется только ко мне. Когда меня первый раз поместили в карцер, то в лагерь поднимать уже не должны были, я должен был остаться на специальных условиях содержания. Потом что-то изменилось — может, шумихи испугались, — и я вернулся, но в 8-м отряде уже начали делить мои вещи, и в возвращенном со склада много чего не хватало. Например, сигар.
Я всегда просил, чтобы в передачах мне отправляли несколько штук CohiЬa. Мне кажется, если курить кубинские сигары в исправительной колонии, легче почувствовать внутреннюю свободу. И если вам показалось, что в этой фразе многовато пафоса, то так и задумывалось.
В общем, сигару у меня увели. Но для колонии штука это редкая. Кроме того, несколько лет назад кто-то тянул в зону спайс, пропитывая им сигары, и с тех пор они были запрещены в передачах. Вообще, так делать нельзя, но во всех зонах существуют свои странные запреты. Например, в ИК-5 не пускают мюсли, потому что через это изделие кто-то тянул метадон. То есть передавать мюсли можно, но только если на упаковке написано, что это не мюсли, а например, «Питательная смесь злаков и фруктов». И бороться с такими запретами довольно легко. Когда я узнал, что нельзя передавать сигары, я просто сказал: «А почему нельзя?» На что мне ответили: «А, ну да, сигары можно».
Надо сказать, я довольно часто ставил сотрудников ИК-5 в тупик. Мои передачи помимо продовольственной функции несли функцию эпатирующую: в колонии мне разрешали только 20 килограммов — три раза в год, и я пытался использовать такую возможность по максимуму. Душа требовала редкостей и шика, душа требовала вечеринки. Каждый раз, принимая передачу, вахта впадала в мини-ступор — там было что-то уникальное, например:
— курительные трубки, фильтры и (в особенности удивительные) ершики для чистки трубок;
— еда для космонавтов;
— брусочки твердых чернил;
— ящик сигарилл Брянской табачной компании;
— тренажер для кисти Powerball;
— два кило мармеладных мишек;
— какие-то чудовищно чуждые человеческому сознанию гелевопластиковые массы для рисования (различных цветов);
— высушенная морошка;
— спички для розжига каминов;
— протеиновые каши (я уже не говорю о протеиновых батончиках);
— полная коллекция Дэвида Боуи на виниле (шучу, хотя надо было, конечно, заказать ее);
— и так далее.
И все это (за исключением Боуи, разумеется) мне удалось в итоге получить.
А пропавшую сигару я довольно быстро обнаружил: парикмахер Пупс из 8-го отряда подарил ее завхозу столовой Дубовому Лене. Пупс сказал, что сигару ему дал ночной дневальный. Ночной дневальный сказал, что сигару взял Пупс.
В общем, шныри валили все друг на друга (у них в козлятне шла междоусобица). Как-то иду по продолу, стоят рядом Пупс и этот ночной дневальный.
— Ну, — говорю, — шерсть, признавайтесь, кто увел мою сигару?
— Он! — хором говорят оба и показывают друг на друга. А потом последовательно бьют друг друга по роже. Черт, это доставило мне даже большее удовольствие, чем само курение сигар.
При повторном водворении в ШИЗО у меня опять все забрали на склад, но потом, когда поднимали на СУС, выдали обратно. Раздражающая, должен сказать, процедура. Во-первых, пропадает все съестное — на склад его тупо не берут, потому что там нет условий для хранения. Во-вторых, пропадают тетради и книги, которые лежали не в тумбочке, а все остальное свалено в кучу и перемешано. Когда я все получил, то раскладывал по хате до полуночи.
На следующий день, в 6:00 утра, приходит сотрудник и знакомит меня с приказом об увольнении из библиотеки и трудоустройстве уборщиком помещений. А в 10:00 меня снова водворяют в ШИЗО. Едем из СУСа вместе с Петрухой и Илюхой-наркоманом. В хату со мной они садиться отказываются.
Вечером общаемся через вытяжку — говорят, что до старших братьев по моему вопросу не тянулись, но, собравшись между собой, решили, что надо оставить все, как есть. Буровские не очень этим довольны. Шумят, что если я с Ворами на связь выйти не могу, надо мой вопрос решать под крышей, и БУР готов за меня хорошие слова говорить. Если вы это читаете и ни хрена не понимаете, то чувствуете себя примерно как я в тот момент.
Донести слово БУРа до СУСа поручают Шамси — чуваку со строгого режима, который сидит четвертую пятнашку подряд и должен скоро на сутки подняться в СУС. Вообще, несколько ШИЗО подряд по закону в то время давать было нельзя (сейчас — можно), и администрация почему-то этому правилу иногда следует: тогда пятнашки идут друг за другом «через матрас», то есть сидельца на один день поднимают в отряд, а потом за какое-нибудь нарушение отправляют обратно в ШИЗО.
Позже, на прогулке, Илюха и Петруха извинились за то, что не хотели идти со мной в хату: мол, не обессудь, сам понимаешь, как тут все устроено. То есть говорили ровно теми же словами, что и люди, которые судили нас с Бро. Какая ирония, да?
Уже позже я узнал, что на упомянутом общем собрании сусовских сначала масса проголосовала за то, чтобы принять меня, потом смотрящий что-то еще сказал, опять проголосовали, но уже не в мою пользу. Прямо лобное место «Дома-2» какое-то. И все всё понимают, и все смотрят в стол.
Но тут случилось вот что. Еще летом, когда я сидел в карцере, Чапа попросил, чтобы я посодействовал визиту в ИК-5 Андрея Бабушкина. У него в колонии была репутация правозащитника, который реально может помочь. Я связался с Бро, и тот сказал, что Бабушкин очень постарается приехать, когда станет чуть посвободнее. Так совпало, что посвободнее Бабушкин стал как раз в момент моего третьего ШИЗО. Благую весть мне принес адвокат, и я тут же передал ее буровским.
Все начинают готовиться к Противостоянию 2.0. И тут меня вызывают к начальству и зачитывают постановление суда: от моего адвоката поступило ходатайство о применении обеспечительных мер. В общем, если коротко, мы обжаловали взыскание и просили суд приостановить ШИЗО. Ведь если решения суда еще нет, а я уже отсидел 15 суток в ШИЗО, восстановить справедливость уже не получится. Дерзкий ход, который весьма озадачил администрацию.
Получается, что гнобить меня в карцере не получится. Суд после иска продлится пару месяцев, апелляция займет еще месяца два-три. Даже если я проиграю на всех этапах, в ШИЗО я окажусь не раньше чем через пять месяцев после того, как у администрации появится желание меня туда отправить. Мой адвокат Кирилл — молодчина.
Меня опять поднимают на СУС. Опять разбираю вещи.
Тем временем в колонию приезжает Бабушкин. Он устраивает администрации и управе полный ад. Ходит по территории с 9 утра до 9 вечера, с собой таскает не только все начальство колонии, но и начальство управы, а заодно и председателя местной ОНК. Бабушка Тамара к вечеру выглядит великомученицей.
Заканчивается чёс на СУСе. Я перечисляю все те же жалобы. От остальных з/к жалоб нет (как я понимаю, с ними поработал Генсек). Но Бабушкин не зря обладает такой хорошей репутацией. Ему не нужны жалобы зэков — достаточно иметь глаза и знать нормативную базу. Уж не знаю, почему так вышло, но, наверное, ни одна колония в стране не соответствует нормативам Минюста.
В речи Бабушкин использует выражения типа «колония с худшими условиями по соблюдению прав человека», «вынужден буду доложить на совете при президенте» и тому подобное. Чувак знает свое дело — а значит, знает, чего боятся начальники ИК в глубинке. Все менты имеют крайне бледный вид.
Выясняем, за что я на СУСе.
Поросенок. У него найден телефон.
Я. Это не мой телефон.
Поросенок. Он звонил с него жене.
Бабушкин. Можно посмотреть список звонков?
Поросенок. Его может предоставить только компания-оператор по запросу суда.
Тут бы всем удивиться — откуда же этот хряк знает, куда я звонил? Но никто не удивляется. Все знают о тесном сотрудничестве ФСИН со спецслужбами и о том, что вертухаи оперативно ведут прослушку номеров, которые засвечиваются при использовании в колонии. То ли получают номера у стукачей, то ли просто чохом слушают всех, кто использует местную мобильную связь. В последнем случае приватность переговоров местных жителей тоже в опасности.
Общий смысл всего этого разговора подытоживает Бабушкин:
— Отстаньте вы от него, а то я удушу вас проверками.
Тут он, конечно, блефовал. Все же его сфера влияния ограничена Москвой, не говоря уж о том, что полномочия ОНК и СПЧ в принципе не такие уж широкие. Но впечатление он на всех произвел грандиозное. И меня на какое-то время действительно оставили в покое.
Потом я начал судиться с колонией. Да так, что заседания суда были чуть ли не каждый день. Это совершенно парализовало юридическую службу ИК-5, состоявшую из одного — и, кстати, крайне непрофессионального — правоведа. А кроме того, в аду пребывали дежурные, опера и прочие служащие, которых мы вызывали в качестве свидетелей.
Хуже всего, конечно, пришлось моему адвокату Кириллу, который некоторое время был вынужден попросту жить в Орле. Не хочу сказать про этот город ничего плохого, но, по-моему, Кириллу было бы приятнее пожить дома.
В результате примерно половину взысканий мы отсудили: хлебные крошки, доклады и еще пару мелочей. С остальными не получилось. Наверное, мы отбили бы почти все, но в совсем критические моменты менты приводили свидетелей (причем всегда одних и тех же), которые говорили, что я портил имущество, владел запрещенными предметами и вот этот вот все. Причем говорили под присягой, то есть формально у суда не было оснований не доверять их показаниям. Самое мерзкое — что чуваки эти ничего не видели. Хорошо еще, что не пришили мне хранение мертвой проститутки в бауле с личными вещами.
Но, конечно, такое стукачество плохо для кармы.
Сутормин — ему я еще в жилке прописал пару лещей. Потом, как рассказывают, он стал завхозом, и только что поднятый с карантина малолетка разбил ему табло.
Завхоз отряда Виталий — родственник какого-то местного уфсиновца. Пока сидел, от него ушла жена.
Герин — у чувака диагностировали рак. Он, наверное, помер уже. Его должны были помиловать: зэков с терминальной стадией заболеваний обычно выпускают, но так, чтобы на воле они пробыли не больше недели.
Первых двух стукачей занесли в точковки как сук, и когда они заедут в следующий раз, все у них будет весьма печально. Третий сейчас, наверное, держит ответ за свой предательский поступок перед Летающим макаронным монстром. Вообще, показания на меня давали и другие — например, несколько баландеров (хотя кое-кто и отказался — молодцы). Но вот эти трое, конечно, совсем омерзительные были.