Когда такси остановилось на площади Святого Петра в Риме, шел дождь. Было десять часов утра. Пассажир – а это был старик – расплатился с таксистом, оставил ему сдачу и, зажав под мышкой газету, поспешно зашагал к первому пропускному пункту, где обычно следили за тем, чтобы люди, желающие посетить собор, были соответствующим образом одеты. Шорты, мини-юбки, коротенькие женские кофточки, оставляющие открытым живот, и короткие штаны, чуть ниже колена, здесь считались недопустимыми.

Войдя в храм, старик даже на секунду не остановился возле скульптуры «Оплакивание Христа» работы Микеланджело, хотя это был единственный из имеющихся у Ватикана многочисленных шедевров, который производил на него действительно сильное впечатление. Нерешительно оглядевшись, старик направился к исповедальням, где в этот момент священники из разных стран исповедовали верующих, приехавших сюда со всех концов света, общаясь с ними на их родном языке.

Прислонившись к колонне, старик стал нетерпеливо ждать, когда закончит исповедоваться пришедший раньше него человек. Когда тот поднялся, мужчина тут же направился к исповедальне. Табличка на ней сообщала, что здесь выслушиваются исповеди на итальянском языке.

Священник слегка улыбнулся, увидев худощавую фигуру старика, одетого в хорошо скроенный костюм. У этого старика были седые, тщательно зачесанные назад волосы, а вел он себя с нетерпеливостью человека, привыкшего повелевать.

– Радуйся, Мария Пречистая… Без первородного греха зачатая…

Падре, я каюсь в том, что собираюсь совершить убийство. Да простит меня Господь!

Произнеся эти слова, старик поднялся и на глазах у удивленного священника тут же затерялся среди туристов, толпившихся в соборе. Рядом с исповедальней на полу осталась лежать скомканная газета. Священнику понадобилось несколько минут чтобы прийти в себя. Еще один верующий, уже успевший опуститься на колени в исповедальне, нетерпеливо спросил:

– Падре, вы меня слышите?

– Да, конечно… То есть нет… Извините…

Священник вышел из исповедальни и поднял с пола газету. Затем он пробежал глазами по той странице, на которой она была открыта: концерт Ростроповича в Милане; огромный кассовый сбор фильма о динозаврах; проведение в Риме археологического конгресса, в котором участвуют выдающиеся ученые: Клонэ, Миллер, Шмидт, Арсага, Полоноски, Танненберг. Последняя фамилия была обведена красным…

Священник сложил газету и с отрешенным видом пошел прочь, так и не выслушав стоявшего на коленях человека, желающего исповедаться в совершенных грехах и облегчить свои страдания.

* * *

– Я хочу поговорить с госпожой Барреда.

– А как вас представить?

– Я доктор Чиприани.

– Одну минуту, доктор.

Старик провел рукой по волосам и почувствовал, что его охватывает приступ клаустрофобии. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и пробежал взглядом по некоторым предметам – его неизменным спутникам в последние сорок лет. В его кабинете пахло кожей и трубочным табаком. На столе стояли две рамки с фотографиями: на одном снимке были запечатлены его родители, на другом – трое его детей. Фотографию своих внуков он поставил на каминную полку. В глубине комнаты находились диван и пара кресел, торшер с абажуром кремового цвета, книжные шкафы из красного дерева, закрывающие стены и вмещающие тысячи книг, персидские ковры… Это был его кабинет, его дом, а потому он просто обязан был успокоиться.

– Карло!

– Мерседес, мы его нашли!

– Карло, о чем ты говоришь?

В голосе женщины, звучавшем из телефонной трубки, чувствовались тревога и сильное напряжение. Казалось, что она в равной степени и жаждет, и боится того пояснения, которое ей предстояло услышать.

– Зайди в Интернет, поищи там итальянскую прессу. Его имя упоминается почти во всех газетах на страницах, посвященных культуре.

– Ты в этом уверен?

– Да, Мерседес, я уверен.

– Но почему на страницах, посвященных культуре?

– А ты разве не помнишь, о чем тогда говорили в лагере?

– Конечно помню… Значит, он… Мы это сделаем. Скажи мне, что ты не струсишь.

– Нет, не струшу. И ты тоже, и они тоже. Я им сейчас позвоню. Нам нужно встретиться.

– Может быть, пусть приедут в Барселону? У меня хватит места для всех…

– Не суть важно, где мы встретимся. Я перезвоню тебе позже. Сейчас хочу поговорить с Гансом и Бруно.

– Карло, а это и в самом деле он? Ты уверен? Нам нужно убедиться, что это действительно он. Установи за ним слежку. Мы не должны снова его потерять, чего бы нам это ни стоило. Если хочешь, я немедленно переведу тебе деньги. Найми самых лучших агентов, чтобы ему не удалось затеряться…

– Я это уже сделал. Мы его не потеряем, не переживай. Я тебе перезвоню.

– Карло, я отправляюсь в аэропорт, вылечу в Рим ближайшим рейсом. Я уже просто не могу оставаться здесь…

– Мерседес, не предпринимай ничего до тех пор, пока я тебе не позвоню. Нам нельзя допускать ошибок. Теперь он уже не скроется, можешь мне поверить.

Старик положил телефонную трубку, ощущая при этом такую же тревогу, какую уловил в голосе женщины, с которой только что разговаривал. Прекрасно зная ее, он не исключал возможности, что через пару часов она позвонит ему уже из римского аэропорта Фьюмичино. Мерседес не умела спокойно и терпеливо ждать – тем более в такой момент, как сейчас.

Он набрал номер телефона в Бонне и, сгорая от нетерпения дождался, когда на том конце линии снимут трубку.

– Кто это?

– Пожалуйста, позовите к телефону профессора Гауссера.

– Кто его спрашивает?

– Карло Чиприани.

– А это Берта! Как там у вас дела?

– А-а, Берта, дорогая, как я рад тебя слышать! Как поживает твой супруг? Как твои дети?

– Очень хорошо, спасибо. Они бы с удовольствием снова с вами увиделись: не могут забыть, как мы отдыхали у вас три года назад в вашем доме в Тоскане. Мы перед вами в неоплатном долгу, вы ведь пригласили нас в тот момент, когда Рудольф был на грани нервного истощения и…

– Да ладно, не надо меня благодарить. Я тоже хотел бы еще с вами встретиться, вы ведь для меня всегда желанные гости. Берта, твой отец дома?

Женщина, почувствовав в голосе собеседника нетерпение, решила не занимать его время пустыми разговорами и сказала – не без некоторой озабоченности:

– Да, сейчас он подойдет. А с вами все в порядке? Или что-то произошло?

– Нет, дорогая, ничего не произошло, просто мне хотелось бы с ним кое о чем поговорить.

– Да он уже идет сюда. До встречи, Карло.

– Ciao, моя драгоценная!

Через несколько секунд в телефонной трубке раздался зычный голос профессора Гауссера:

– Карло…

– Ганс, он жив!

Оба собеседника замолчали, и каждый из них слышал напряженное дыхание другого.

– Где он?

– Здесь, в Риме. Я это обнаружил случайно, когда листал газету. Я знаю, что ты не любишь Интернет, однако все же зайди туда и поищи какую-нибудь итальянскую газету. Ты найдешь информацию о нем на страницах, посвященных культуре. Я уже заключил договор с сыскным агентством – поручил им следить за этим человеком круглые сутки и отправиться вслед за ним куда угодно, если он вдруг решит покинуть Рим. Нам всем нужно встретиться. Я уже поговорил с Мерседес, а сейчас позвоню и Бруно.

– Я выезжаю в Рим.

– Не знаю, стоит ли нам встречаться именно здесь, в Риме.

– А почему бы и нет? Он находится там, и нам нужно сделать это. И мы это сделаем.

– Да, сделаем. И ничто в мире не сможет нам помешать.

– Мы это сделаем сами?

– Если не найдем подходящего человека, то сами. Точнее, я сам. Я размышлял об этом в течение всей своей жизни: как это произойдет и что я при этом буду чувствовать… Совесть не будет меня мучить.

– Об этом, друг мой, мы узнаем, когда все свершится. И пусть простит нас Господь – по крайней мере, пусть поймет нас.

– Подожди-ка, мне звонят по мобильному телефону… Это Бруно. Ладно, конец связи, я тебе перезвоню.

– Карло!

– Бруно, я как раз собирался тебе звонить…

– Мне позвонила Мерседес… Это правда?

– Да.

– Я в Вене и немедленно вылетаю в Рим. Где мы встретимся?

– Бруно, подожди…

– Нет, я не буду ждать. Я прождал уже более шестидесяти лет, и раз он наконец появился, я не буду больше ждать ни одной минуты. Я хочу участвовать в этом, Карло, я хочу это сделать…

– Мы это сделаем. Хорошо, приезжай в Рим. А я сейчас еще раз позвоню Мерседес и Гансу.

– Мерседес уже поехала в аэропорт, а мой самолет вылетает из Вены через час. Поставь в известность Ганса.

– Я буду вас ждать у себя дома.

Был полдень. Чиприани подумал, что у него еще есть время пройтись по клинике и попросить своего секретаря отменить все, что было запланировано на ближайшие дни. Большинством его постоянных пациентов теперь занимался старший сын Антонино, однако некоторые давние приятели настаивали на том, чтобы Карло лично ставил им окончательный диагноз. Он вообще-то был не против потому что врачебная практика помогала ему поддерживать жизненный тонус и давала возможность по-прежнему ежедневно изучать тайны устройства и функционирования человеческого организма. Впрочем, в глубине души он знал, что на самом деле жизненная сила в нем поддерживается прежде всего мучительным желанием кое с кем поквитаться. Некогда он сказал себе, что не умрет, пока не сделает это, и сегодня утром в Ватикане, направляясь к исповедальне, он мысленно возблагодарил Бога за то, что Всевышний позволил ему дожить до этого долгожданного дня.

Карло почувствовал острую боль в груди. Нет, эта боль не была предвестником надвигающегося инфаркта – ее вызвало сильное беспокойство и нетерпение. К тому же он гневался на Бога, в которого не верил, однако часто взывал к нему и не менее часто его ругал, хотя и был уверен, что Господь не слышит. Он разозлился, снова поймав себя на том, что думает о Боге. Что ему до этого самого Бога? Тот ведь никогда ему не благоволил. Никогда. Бог оставлял его в те самые моменты, когда он больше всего в нем нуждался, когда он наивно полагал, что достаточно иметь веру – и можно спастись от ужасов окружающей действительности. Каким же он был наивным и глупым! Теперь же, безусловно, он задумывался о Боге лишь потому, что в преклонном возрасте человек осознает, что он все дальше и дальше от жизни и все ближе и ближе к смерти, и в ожидании неизбежного путешествия в небытие в глубине его души загораются искорки страха.

Он расплатился с таксистом, но на этот раз взял сдачу. Клиника, находившаяся в Париоли, спокойном и фешенебельном районе Рима, размещалась в четырехэтажном здании. В ней работало около двадцати врачей с узкой специализацией и еще человек десять специалистов широкого профиля. Это была его больница – плод проявленной им воли и его трудов. Его отец гордился бы им, а мать… Чиприани почувствовал, как увлажнились его глаза. Мать крепко обняла бы его и прошептала бы ему, что не существует ничего такого, чего он не смог бы достичь, что его воля – всемогуща, что…

– Добрый день, доктор.

Голос дежурного охранника клиники вернул его к действительности. Чиприани миновал входную дверь твердым шагом, с высоко поднятой головой, и направился в свой кабинет, находившийся на первом этаже. На ходу он здоровался с врачами, а еще пожал руку одному из идущих навстречу пациентов, который, узнав его, остановился. Посмотрев в конец коридора, Чиприани улыбнулся: там виднелась стройная фигура его дочери. Лара терпеливо слушала какую-то перепуганную женщину, крепко державшую за руку девочку-подростка. Лара ласково погладила девочку по голове и стала прощаться с женщиной. Она не заметила своего отца, а он не стал пытаться привлечь ее внимание: позже она все равно придет к нему за советом.

Чиприани вошел в приемную, из которой можно было пройти в его кабинет. Мария, его секретарша, оторвала взгляд от компьютера.

– Доктор, вы сегодня уж больно поздно! У меня целая куча звонков, на которые нужно срочно ответить, а еще вот-вот приедет синьор Берсини. Его уже полностью обследовали, и, хотя уверили в том, что у него железное здоровье, он хочет, чтобы его осмотрели именно вы, и…

– Мария, я осмотрю синьора Берсини, как только он приедет, однако все последующие визиты отменяются. Возможно, в течение ближайших нескольких дней я не буду никого принимать. Дело в том, что из-за границы приезжают мои старые друзья, и мне придется заниматься ими…

– Хорошо, доктор. А как долго мне никого не записывать к вам на прием?

– Еще не знаю. Я скажу вам об этом позже. Может, неделю, а может, и две… Мой сын здесь?

– Да, и ваша дочь тоже.

– Ее я уже видел. Мария, я жду звонка от директора агентства «Розыск и охрана». Когда он позвонит, немедленно соедините его со мной, даже если я в этот момент буду осматривать синьора Берсини. Вы поняли?

– Да, доктор, поняла, я так и сделаю. Хотите, чтобы я сейчас позвала вашего сына?

– Нет, не нужно. Он, должно быть, в операционной. Позовете его позже.

На столе в его кабинете аккуратной стопочкой лежали свежие газеты. Он взял одну из них и, бегло просмотрев последние страницы, нашел нужный ему заголовок: «Рим – всемирная столица археологии». В статье сообщалось о проводимом под эгидой ЮНЕСКО конгрессе, посвященном истокам человеческой цивилизации. В списке участников фигурировала фамилия человека, которого Чиприани и его друзья искали уже более полувека.

Как так получилось, что он вдруг появился здесь, в Риме? И где он был все это время? Может, он надеется, что о прошлом уже никто не вспоминает? Невозможно было даже представить, что этот человек будет участвовать во всемирном конгрессе, проводимом ЮНЕСКО.

Чиприани принял своего давнего пациента Сандро Берсини и с большим трудом заставил себя выслушать его жалобы. Он заверил Берсини, что здоровье у того просто железное (что, впрочем, было правдой), и, впервые в жизни не проявив должного такта, вежливо попросил его уйти, сославшись на то, что у него сегодня еще много пациентов.

Раздался телефонный звонок, и Чиприани невольно вздрогнул. Интуиция подсказала ему, что звонят из агентства «Розыск и охрана».

Директор агентства лаконично сообщил о результатах первых нескольких часов расследования. Он направил на место проведения конгресса шестерых своих лучших сотрудников.

Информация, которую сообщил директор агентства, удивила Карло Чиприани. Должно быть, произошла какая-то ошибка, если только не предположить, что…

Нуда, все понятно! Человек, которого они искали, старше их по возрасту, и у него, конечно же, есть дети и внуки…

Он вдруг почувствовал разочарование, а затем ощутил, что его охватывает бешенство: ему показалось, что его попросту надули. Он уже было поверил, что этот подонок снова попал в их поле зрения, а теперь оказалось, что это был вовсе не он. Однако внутренний голос все же подсказывал Чиприани, что теперь они были очень близки к тому, чтобы найти этого человека, – близки, как никогда. Поэтому он попросил директора агентства «Розыск и охрана» продолжать наблюдение и попытаться раздобыть как можно, больше информации – чего бы это ни стоило.

– Папа…

Он и не заметил, как в его кабинет зашел Антонино. Карло тут же попытался придать своему лицу спокойное выражение, потому что почувствовал, что сын смотрит на него озабоченно.

– Как дела, сынок?

– Как всегда, хорошо. А ты о чем задумался? Ты даже не заметил, как я вошел.

– У тебя все та же дурная привычка – как в детстве: ты заходишь, не постучав в дверь.

– Да ладно, папа, не придирайся!

– А я что, придираюсь?

– Да, и тем самым выдаешь себя… Я тебя прекрасно знаю и по твоим придиркам понимаю, что сегодня события развивались не так, как тебе хотелось бы. Так что все-таки произошло?

– Ты ошибаешься. У меня все в порядке. Да, кстати! Возможно, в течение нескольких ближайших дней я не буду приходить в клинику. Я, конечно, понимаю, что я тут уже не очень-то и нужен, поэтому просто ставлю тебя в известность.

– Как это ты тут не нужен? Ты сегодня какой-то странный! А можно узнать, почему ты не будешь появляться в клинике? Куда-то уезжаешь?

– В Рим приезжает Мерседес. А еще – Ганс и Бруно.

Антонино нахмурился. Ему было известно, как много значили для отца эти его друзья, и именно поэтому беспокоился. Друзья Карло со стороны казались безобидными старичками, но это впечатление было обманчивым. Во всяком случае, у Антонино они всегда вызывали чувство страха.

– Тебе нужно было жениться на Мерседес, – насмешливо буркнул Антонино.

– Не говори глупости!

Мама умерла пятнадцать лет назад, а вы с Мерседес явно друг другу симпатизируете, к тому же она одна, как и ты.

– Хватит, Антонино. Я пошел, сынок…

– Ты видел Лару?

– Я повидаюсь с ней, прежде чем уйду.

* * *

Несмотря на преклонный возраст, Мерседес Барреда почти не утратила своей былой красоты. Высокая, стройная, смуглая с горделивой осанкой и манерами уверенной в себе женщины, она всегда нравилась мужчинам. Быть может, именно поэтому она так и не вышла замуж: внушила себе, что за всю жизнь ей ни разу не встретился мужчина, который был бы ей под стать.

Мерседес была владелицей строительной компании. Работая с утра до ночи, никогда ни на что не жалуясь, она сумела сколотить приличное состояние. Ее сотрудники считали ее женщиной суровой, но справедливой. Она никогда не оставляла рабочих в беде, платила им столько, сколько положено платить, следила за тем, чтобы все они были застрахованы, и скрупулезно соблюдала все их права. Репутация сурового человека закрепилась за ней главным образом из-за того, что никто никогда не видел, чтобы она смеялась или хотя бы улыбалась. Впрочем, ее нельзя было обвинить в авторитаризме, и никто никогда не слышал, чтобы она на кого-нибудь повысила голос. Так или иначе, в ней было что-то такое, что нравилось окружающим.

Одетая в костюм светлого цвета, без каких-либо особых украшений, если не считать сережек с жемчужинами, Мерседес Барреда быстро шла по бесконечным коридорам римского аэропорта Фьюмичино. По громкоговорителю объявили о прибытии самолета из Вены. Этим самолетом прилетел Бруно, и теперь они могли отправиться в дом Карло вместе. Ганс прилетел в Рим еще час назад.

Мерседес и Бруно крепко обнялись. Они не виделись уже больше года, хотя довольно часто разговаривали по телефону и переписывались через Интернет.

– Как твои дети? – спросила Мерседес.

– Сара уже стала бабушкой. У моей внучки Елены родился сын.

– Так ты теперь прадедушка! Впрочем, ты совсем не похож на древнего старикашку. А как твой сын Давид?

– Он закоренелый холостяк, так же как и ты.

– А твоя супруга?

– Когда я уезжал, Дебора кипела от возмущения. Мы уже пятьдесят лет спорим с ней об одном и том же. Она хочет, чтобы я больше об этом не думал. Она не понимает, что мы никогда не сможем этого забыть. Ей не хотелось, чтобы я сюда ехал. Видишь ли, хотя она и не желает этого признать, она боится за меня. Очень боится.

Мерседес кивнула. Она не винила Дебору за ее страхи и за то, что она пыталась удержать своего мужа. Мерседес даже испытывала к супруге Бруно симпатию, потому что Дебора была хорошей женщиной – доброй и молчаливой, всегда готовой оказать помощь другим людям. Впрочем, Дебора не отвечала Мерседес взаимностью. Когда Мерседес как-то раз приехала к Бруно в Вену, Дебора приняла ее со всем гостеприимством, на какое была способна, однако так и не смогла скрыть тот страх, который ей внушала «каталонка», как она за глаза называла Мерседес.

На самом деле Мерседес была француженкой. Ее отец бежал из Барселоны в самом конце гражданской войны в Испании. Он был анархистом, а еще очень добродушным и милым человеком. Находясь во Франции, он, как и многие другие испанцы, примкнул кдвижению Сопротивления, когда фашисты вошли в Париж. Тогда он и познакомился с матерью Мерседес, работавшей связной, и они влюбились друг в друга. У них родилась дочь – в самое неподходящее время и в самом неподходящем месте.

У Бруно Мюллера – такого же пожилого человека, как и его подруга Мерседес, – были белые как снег волосы и голубые глаза. Он хромал, а потому всегда ходил с тростью с серебряной рукояткой. Бруно родился в Вене и был музыкантом – выдающимся пианистом, как и его отец. Его семья существовала благодаря музыке и во имя музыки. Закрывая глаза, он представлял, как его мать, улыбаясь, играет на фортепиано в четыре руки с его старшей сестрой. Три года назад Бруно Мюллер вышел на пенсию. До этого он считался одним из лучших пианистов мира. Его сын Давид тоже посвятил себя музыке. Он был скрипачом и никогда не расставался с изящным инструментом изготовленным Гварини.

Ганс Гауссер приехал в дом Карло Чиприани на полчаса раньше своих друзей. Профессор Гауссер был уже в преклонном возрасте и выделялся высоким ростом – больше ста девяноста сантиметров – и чрезмерной худобой. Со стороны казалось, что он очень хрупкий человек, однако это было ошибочное впечатление.

Он уже много лет преподавал физику в Боннском университете, пытаясь разгадать тайны материи и исследуя секреты Вселенной.

Как и Карло, он был вдовцом, о нем заботилась его единственная дочь – Берта.

Два друга сидели и пили кофе, когда домоправительница привела в кабинет доктора только что приехавших Мерседес и Бруно. Они не стали тратить время на соблюдение приличий: они ведь собрались здесь для того, чтобы спланировать убийство.

– Итак, я введу вас в курс дела, – начал Карло Чиприани. – Сегодня утром я наткнулся в газете на фамилию Танненберг. Перед тем как позвонить вам, я, чтобы не терять времени, связался с агентством «Розыск и охрана». В прошлом я уже как-то обращался к ним, и по моему поручению они разыскивали Танненберга – может, вы даже об этом и помните… В общем, директор этого агентства, который когда-то был моим пациентом, позвонил мне несколько часов назад и сообщил, что в конгрессе археологов, проводимом в Риме в Палаццо Бранкаччо, действительно принимает участие некто, носящий фамилию Танненберг. Однако это вовсе не тот человек, которого мы ищем, потому что это женщина, и зовут ее Клара Танненберг, она гражданка Ирака. Ей тридцать пять лет и она замужем за влиятельным иракцем, тесно связанным с правящей верхушкой режима Саддама Хусейна. Она – археолог. Училась в Каире и в Соединенных Штатах и, несмотря на свою молодость, руководит, – по всей видимости, благодаря содействию своего мужа, тоже археолога, – какими-то там раскопками, которые все еще проводятся в Ираке. Ее муж учился во Франции и получил докторскую степень в Соединенных Штатах, где жил в течение долгого времени. Там они и познакомились, а затем и поженились – еще до того, как американцы решили наречь Саддама исчадием зла. Это ее первый приезд в Европу.

– Она имеет какое-то отношение к нему? – спросила Мерседес.

– К Танненбергу? – переспросил Карло. – Вполне возможно. Может быть, она – его дочь. И если это действительно так, то через нее мы сможем добраться до него. Как и вы, я не верю, что он уже умер, пусть даже на том кладбище и есть надгробная плита с его именем и именами его родителей.

– Нет, он не умер, – поддержала его Мерседес. – Я в этом уверена. Все эти годы я чувствовала, что этот подонок еще жив. Как сказал Карло, эта женщина вполне может оказаться его дочерью.

– Или внучкой, – добавил Ганс. – Ему сейчас должно быть где-то под девяносто.

– Карло, что мы предпримем? – спросил Бруно.

– Будем следить за ней, куда бы она ни направилась. Агентство «Розыск и охрана» сможет послать в Ирак нескольких человек, хотя это обойдется нам весьма недешево. А еще нам следует отдавать себе отчет в том, что, если этот придурок Джордж Буш все же примет решение вторгнуться в Ирак, нам придется искать себе других помощников.

– Почему? – в голосе Мерседес чувствовалось нетерпение.

– Потому что для того, чтобы отправиться в страну, охваченную войной, нужны люди, которые являются не просто частными сыщиками.

– Ты прав, – согласился Ганс. – Нам надо выработать тактику действий. Что мы предпримем, если эта Клара Танненберг и в самом деле имеет какое-то отношение к нему и если мы его найдем? Я вот что вам скажу: нам нужен профессионал… Нам нужен человек, способный убить не раздумывая. Если он еще жив, то должен умереть, а если нет…

– А если нет, то должны умереть его дети, его внуки и вообще все, в ком течет его кровь.

В голосе Мерседес чувствовалась ярость. Она явно была не в состоянии испытывать хоть какое-то сострадание к этому человеку.

– Я согласен, – сказал Ганс. – А ты, Бруно?

Один из наиболее почитаемых пианистов последней трети двадцатого века без тени сомнения кивнул в знак согласия.

– Вот и прекрасно. Нам известна какая-нибудь организация. в распоряжении которой имеются наемники, способные выполнить подобного рода задание? – спросила Мерседес, обращаясь к Карло.

– Завтра мне сообщат о двух или трех таких организациях; Директор агентства «Розыск и охрана» – мой друг, и он уверяет, что есть две британские компании, с которыми работают бывшие сотрудники британской спецслужбы САС и бывшие спецназовцы едва ли не из половины стран мира. Также еще есть на примете американская компания, занимающаяся вопросами международной безопасности, хотя слово «безопасность» в данном случае можно смело ставить в кавычки. У них в распоряжении имеется практически частная армия, солдаты которой готовы отправиться в. любой уголок мира, чтобы сражаться там за что угодно – лишь бы им за это хорошо заплатили. По-моему, эта компания называется «Глоубал Груп». В общем, завтра мы примем какое-то решение.

– Хорошо, но нам – всем четверым – следует четко осознавать, что все Танненберги должны умереть, в том числе женщины и даже дети. Вы согласны с этим? – спросил Ганс.

– Излишний вопрос, – ответила Мерседес. – Мы почти всю свою жизнь готовились к этому моменту. Я не остановлюсь и перед тем, чтобы убить его собственными руками.

Эти слова ни у кого из присутствующих не вызвали ни малейшего удивления: они все испытывали к Танненбергу такую же ненависть, как и она, – ненависть, которая переросла в неукротимую жажду мести еще тогда, когда жизнь этих четверых превратилась в ад!

* * *

– Слово предоставляется госпоже Танненберг.

Мужчина, председательствующий на заседании, посвященном культурному наследию Месопотамии, сошел с трибуны, освободив место изящной женщине, которая, прижав к груди несколько листков, решительно направилась к трибуне, чтобы выступить перед собравшимися.

Клара Танненберг сильно нервничала: она понимала, как много сейчас поставлено на карту. Разыскав глазами в зале своего мужа, Клара увидела, что он улыбается, стараясь ее приободрить.

На несколько мгновений она отвлеклась, невольно подумав, какой все-таки красавчик ее муж: высокий, стройный, с черной как смоль шевелюрой и с выразительными, как у негра, глазами. Он был на пятнадцать лет старше Клары, а объединяла их общая страсть – археология.

– Дамы и господа, сегодня у меня особенный день. Я приехала в Рим, чтобы обратиться к вам за помощью, чтобы попросить вас попытаться воспрепятствовать той катастрофе, которая грозит Ираку.

По залу пробежал шумок. Присутствующие не желали быть втянутыми в политический митинг, да еще какой-то там женщиной-археологом, которая была известна лишь тем, что ее муж – близкий к Саддаму Хусейну человек, волею судьбы оказавшийся директором Департамента археологических раскопок Министерства культуры Ирака. На лице Ральфа Бэрри, председательствующего на заседании, посвященном исследованиям Месопотамии, появилось выражение озабоченности. Его недобрые предчувствия оправдывались: он предвидел, что присутствие на конгрессе Клары Танненберг и ее мужа Ахмеда Хусейни создаст ненужные проблемы. Он всячески пытался воспрепятствовать их участию в конгрессе, тем более что возможностей для этого у него было достаточно, если учесть, что он работал на очень могущественного человека – президента фонда «Древний мир», с которым так или иначе была связана значительная часть участников конгресса. В США никто из тех, кто занимается археологией, не стал бы препираться с шефом Ральфа Бэрри – Робертом Брауном. Однако сейчас они находились в Риме, и здесь его влияние было все-таки не столь ощутимо.

Роберт Браун являлся большим знатоком в области древнего искусства и снабжал уникальными предметами старины музеи многих стран мира. Коллекция найденных в Месопотамии глиняных табличек, экспонировавшаяся в различных принадлежащих фонду выставочных залах, считалась лучшей в мире.

Древнее искусство было для Брауна и страстью, и бизнесом. В конце пятидесятых, когда ему едва исполнилось тридцать лет и он собирался стать коммерсантом в Нью-Йорке, он познакомился на вечеринке в доме художника-авангардиста, где присутствовали люди из различных слоев общества, с одним интересным человеком. На следующее утро этот человек сделал ему такое предложение, приняв которое, Браун вскоре коренным образом изменил всю свою жизнь. Он занялся очень прибыльным делом – создал частный фонд и стал убеждать крупнейшие транснациональные компании делать в этот фонд пожертвования для последующего финансирования археологических раскопок по всему миру. Благодаря таким пожертвованиям транснациональные компании достигали одновременно двух целей: они получали возможность платить меньше налогов и завоевывали определенное уважение в глазах даже наиболее критически настроенных по отношению к ним граждан. В общем, под руководством своего «покровителя» – человека очень богатого, обладавшего большими связями и влиянием в Вашингтоне, Роберт Браун создал фонд «Древний мир». А еще он сформировал для этого фонда совет попечителей, состоявший из банкиров, бизнесменов и прочих влиятельных особ, у которых водились денежки. Раз или два в год Браун собирал этот совет, чтобы, во-первых, утвердить смету расходов фонда, и, во-вторых, выпросить как можно больше денег. В этом месяце – в сентябре – прошло очередное заседание совета, на котором Роберт Браун представил всем собравшимся Ральфа Бэрри как свою правую руку, мотивируя это тем, что Бэрри, будучи прославленным профессором, был широко известен в научных кругах. Что же касается своего «покровителя» Джорджа Вагнера, – человека, затащившего Брауна «на самый верх», то Роберт Браун хранил ему собачью преданность, тщательно скрывая при этом от окружающих его имя. Все эти годы он беспрекословно выполнял любые распоряжения Вагнера и делал то, чем до этого ему и в голову не пришло бы заняться. Он буквально был марионеткой в его руках. Однако подобная ситуация его очень даже устраивала.

Всем, чего он достиг, он был обязан этому человеку.

Браун дал вполне определенные инструкции Ральфу Бэрри. руководившему отделом исследования Месопотамии фонда «Древний мир», бывшему профессору Гарвардского университета: он должен был воспрепятствовать участию Клары Танненберг и ее мужа в конгрессе, а если это не удастся сделать, то. по крайней мере, не допустить, чтобы они там выступили.

Ральфа Бэрри удивили инструкции Брауна, потому что он знал: его шеф обычно не уделяет столько внимания тем. кто не был ему ровней, однако Бэрри даже и в голову не пришло попытаться ослушаться Брауна.

Клара почувствовала враждебный настрой аудитории и покраснела от ярости. Ну как же, «дядя Роберт» финансировал проведение этого конгресса, а она принялась мутить воду! Клара сглотнула слюну, прежде чем снова заговорить.

– Господа, я пришла сюда вовсе не для того, чтобы рассуждать о политике. Я пришла сюда, чтобы призвать вас спасти культурное наследие Месопотамии. Именно там началась история человечества, и если вспыхнет война, следы древних цивилизаций могут безвозвратно исчезнуть. А еще я пришла сюда, чтобы попросить вас о помощи несколько иного рода. Но не переживайте: речь пойдет не о деньгах.

Никто даже не улыбнулся этой шутке, и Кларе еще больше стало не по себе. Однако она твердо решила продолжить свое выступление, хотя буквально физически ощущала, как возрастает враждебность аудитории.

– Много лет назад – с тех пор прошло более полувека – мой дедушка, участвовавший тогда в археологической экспедиции в районе Харрана, обнаружил колодец, стены которого были покрыты древними глиняными табличками. Вы и сами знаете, что это – не исключительная находка. Мы и сегодня сталкиваемся с тем, что крестьяне используют подобные таблички как кирпичи для строительства своих домов. На табличках, покрывавших стены колодца, – продолжала Клара, – были записаны данные о площади сельскохозяйственных угодий и количестве зерна последнего урожая. Таких табличек там было несколько сотен, одна – ко две из них явно выделялись среди других не только по своему содержанию, но и по манере письма, как будто человек, наносивший клинописные значки на глину, еще не обладал достаточным мастерством писца.

Голос Клары стал звучать взволнованно: она собиралась поведать присутствующим о том, что являлось для нее самым главным в ее жизни, о чем она мечтала уже много-много лет, ради чего она стала археологом и что было для нее важнее всего на свете, важнее даже ее мужа Ахмеда.

– В течение нескольких десятков лет, – продолжала Клара, – мой дедушка хранил эти две таблички. На них некий человек – скорее всего, ученик писца – сообщает, что его родственник Аврам собирается рассказать ему о том, как был создан мир, а также поведать другие неслыханные истории о Боге, который все может и все видит, и который однажды, рассердившись на людей, затопил всю землю водой. Вы понимаете, что это все означает?

Сделав небольшую паузу, Клара продолжила:

– Мы все осознаем то значение, какое имело для археологии и истории – а также для религии – обнаружение писаний, в которых говорится о сотворении мира, поэмы «Энума Элиш», мифа об Энки и Нинхурсаг, мифа о потопе, включенном в «Поэму о Гильгамеше». Так вот, согласно глиняным табличкам, найденным моим дедушкой, праотец Аврам изложил собственное представление о том, как был создан мир, и на это представление, без сомнения, оказали влияние вавилонские и аккадские поэмы о рае и о сотворении мира.

Мы сегодня также знаем, – продолжала Клара, – и это доказали археологи, что Библия была написана в седьмом веке до нашей эры, в тот период, когда у древнееврейских правителей и священников возникла необходимость укрепить единство своего народа. Для этого им были нужны единая история, единый национальный эпос, изложенные в одном документе, который помог бы им в достижении собственных политических и религиозных целей.

В своем стремлении проверить то, о чем говорится в Библии, археологии приходилось сталкиваться и с истинными, и с ложными предпосылками. До сих пор еще очень трудно отделить вымысел от исторической правды, потому что они очень тесно переплетены. Однако представляется достаточно очевидным то, что содержание Библии является своего рода «воспоминанием о прошлом», так сказать, древними былинами, которые были записаны пастухами, кочевавшими между Уром и Харраном и впоследствии прибывшими в Ханаан…

Клара сделала паузу, пытаясь понять реакцию своих коллег, которые слушали ее молча: кто явно с неохотой, а кто и с очевидным интересом.

Харран… Аврам… В Библии мы находим подробную генеалогию «первых людей» начиная с Адама. Мы можем проследить ее до праотцев, живших после всемирного потопа, до сыновей Сима, до того времени, когда один из его потомков, Фарра, породил Нахора, Арана и Аврама, который впоследствии стал зваться Авраам – «отец множества народов».

Я пропущу подробно изложенную в Библии историю о том, – продолжала Клара, – как Господь приказал Авраму покинуть свою землю и свой дом и направиться в Ханаан. Это повествование не дает нам достаточных оснований утверждать, что речь идет о первом переселении семитов из Ура в Харран, еще до того, как они прибыли в место, уготованное для них Господом, – землю Ханаанскую. Встреча Аврама с Господом, по всей видимости, произошла в Харране, где, как считают некоторые исследователи Библии, Аврам жил вплоть до смерти своего отца Фарры.

Конечно же, когда Фарра переселился в Харран, он взял с собой не только своего сына Аврама, его жену Сару, своего сына Нахора и его жену Милку – вместе с ним переселился и Лот, сын его сына Арана, умершего еще в юные годы. Нам известно, что в те времена семьи группировались в роды, которые кочевали вместе со своими стадами и утварью, и что они периодически оседали в том или ином месте, где возделывали участки земли, что бы обеспечить себя пропитанием. Таким образом, Фарра, переселившись из Ура в Харран, взял с собой своих в той или иной степени близких родственников. Мы полагаем… Мой дедушка мой отец, мой муж Ахмед Хусейни и я полагаем, что один из членов семьи Фарры – по всей видимости, ученик писца – был в близких отношениях с Аврамом, и что Аврам мог рассказать ему о своем представлении о сотворении мира, о своей концепции единого Бога и о многом другом. Мы не один год искали в районе Харрана другие глиняные таблички того же автора. Эти поиски ни к чему не привели. Мой дедушка посвятил всю свою жизнь тому, чтобы тщательно исследовать местность в радиусе ста километров вокруг Харрана, но так ничего и не нашел. Впрочем, эта работа не была абсолютно безрезультатной: в музеях Багдада, Харрана и Ура и во многих других музеях сейчас находятся сотни глиняных табличек и других древних предметов, которые извлекли из земли члены моей семьи, однако мы так и не нашли глиняных табличек с повествованием Аврама, которые…

Один из присутствовавших в зале мужчин с мрачным видом поднял руку и помахал ею, чтобы привлечь внимание Клары Танненберг.

– Вы хотите что-то сказать?

– Госпожа Танненберг, вы, стало быть, утверждаете, что Авраам – тот самый праотец Авраам, упоминающийся в Библии, родоначальник нашей цивилизации – рассказал какому-то неизвестному нам персонажу о своих представлениях о Боге и окружающем его мире и что этот неизвестный нам персонаж записал этот рассказ, словно он был журналистом, а ваш дедушка, с которым никто из присутствующих наверняка не имеет чести быть, знакомым, нашел этому подтверждение и хранил его в тайне более полувека?

– Да, именно об этом я и говорю.

– А-а! Тогда поведайте нам, почему об этом не было ничего известно вплоть до сего момента? Вы, конечно же, любезно сообщите нам, кто такой ваш дедушка и кто такой ваш отец? О вашем муже нам кое-что известно. Мы тут все друг друга знаем, а вы, извините за невежливость, человек никому неизвестный, который, судя по вашему выступлению, витает в области детских фантазий. Где находятся те глиняные таблички, о которых вы нам говорите? И какие научные экспертизы вы провели, чтобы убедиться в их подлинности и установить, к какой эпохе они относятся? Госпожа Танненберг, на такие конгрессы, как этот, приезжают с научными разработками, а не с какими-то там семейными легендами археологов-любителей.

В зале начал нарастать гул, и Клара Танненберг, покраснев от гнева, совсем растерялась, не зная, как ей следует поступить: то ли выбежать из зала, то ли ответить грубостью этому человеку, насмехающемуся над ней и оскорбляющему ее семью. Лихорадочно пытаясь найти какое-нибудь решение, она глубоко вздохнула – и вдруг увидела, что Ахмед поднялся на ноги и взволнованно заговорил:

– Уважаемый профессор Гий… Я знаю, что в течение вашей многолетней работы в качестве преподавателя Сорбоннского университета у вас были тысячи и тысячи студентов. Одним из них был и я. Надо сказать, что на протяжении всего обучения вы мне ставили только отличные оценки. В общем-то, я получал отличные оценки по всем предметам, а не только по вашему, и, насколько помню, в Сорбонне я считался даже своего рода «уникумом», потому что, повторюсь, за все пять лет учебы у меня были только отличные оценки и по окончании университета я получил диплом с отличием. Кроме того, профессор, мне в свое время выпала честь сопровождать вас во время проведения вами раскопок в Сирии и Ираке. Вы помните крылатых львов, которых мы обнаружили возле Ниппура в храме, посвященном Небу? Жаль, что эти статуи были разбиты, но нам повезло, по крайней мере, в другом: мы нашли целую коллекцию цилиндрических печатей Ашшурбанипала… Я понимаю, что не имею ни ваших заслуг, ни вашей репутации, однако я вот уже несколько лет руковожу Департаментом археологических раскопок Министерства культуры Ирака, правда, в настоящее время этот департамент практически не функционирует. Мы находимся в состоянии войны – войны необъявленной, но все же это война. Вот уже десять лет мы страдаем от жестокой блокады, и программа «Нефть в обмен на продовольствие» едва-едва дает нам возможность выжить как нации. Иракские дети умирают, потому что в больницах нет медикаментов и потому что их матери не в состоянии купить им достаточно еды. Поэтому мы не можем позволить себе выделить много средств на проведение раскопок для исследования нашего прошлого, а по существу – прошлого человеческой цивилизации. Все археологические экспедиции прекратили свою работу в ожидании лучших времен.

Что касается моей супруги Клары Танненберг, – продолжал Ахмед, – то она уже многие годы является моим помощником, и мы вместе проводим раскопки. Ее дедушка и ее отец были людьми, которых необычайно интересовал древний мир, и они в свое время помогали финансировать некоторые археологические экспедиции…

– Расхитителей могил! – выкрикнул кто-то из зала.

Этот выкрик и последовавший за ним нервный смех некоторых из присутствующих в зале острыми ножами вонзились в сердце Клары Танненберг. Однако Ахмед Хусейни ничуть не смутился и продолжал говорить, как будто не услышал ничего оскорбительного.

– Мы уверены, что автор двух глиняных табличек, хранящихся у дедушки Клары, все-таки записал те истории, которые, как он утверждает, ему собирался рассказать Аврам. По сути дела, это можно считать необычайно важным открытием, имеющим огромное значение для археологии, а также для религии и для библейской традиции. Мне кажется, нужно позволить госпоже Танненберг выступить. Клара, пожалуйста, продолжай…

Клара с благодарностью посмотрела на мужа, глубоко вздохнула и, робея, продолжила свое выступление. Для себя она решила: если еще какой-нибудь ученый старец перебьет ее и начнет насмехаться над ней, выкрикивая оскорбления, она уже не будет молча это терпеть. Ее дедушка почувствовал бы глубокое разочарование, если бы стал свидетелем того, что сейчас происходило. Он не хотел, чтобы она обращалась за помощью к международному сообществу. «Они все – лишь заносчивые ублюдки, которые считают, что им что-то там известно». Ее отец тоже не позволил бы ей поехать в Рим, однако он уже умер…

– В течение многих лет мы концентрировали свои усилия на Харране, пытаясь найти остальные глиняные таблички из этой серии, ибо мы твердо верили, что они существуют. Однако мы ничего не нашли. В верхней части тех двух табличек, которые обнаружил мой дедушка, упоминается имя Шамас. В те времена писцы иногда указывали в верхней части таблички свое имя, а также имя того, кто затем проверял написанное. На этих двух табличках упоминается лишь одно имя – Шамас. Невольно возникает вопрос: кем же был этот Шамас?

С тех пор как Соединенные Штаты объявили Ирак своим злейшим врагом, – продолжала Клара, – авиационные налеты на нашу страну стали обычным явлением. Вы, наверное, помните, как пару месяцев назад пилоты нескольких американских самолетов, пролетавших над территорией Ирака, заявили, что по ним с земли выпустили зенитные ракеты, и в ответ на это они сбросили бомбы. В зоне, подвергшейся бомбардировке, между Басрой и тем местом, где когда-то находился древний город Ур, возле деревни под названием Сафран, в образовавшейся от разрыва бомбы воронке стали видны развалины здания и окружающей его оборонительной стены, периметр которой, по нашим подсчетам, составляет более пятисот метров. Сложившаяся в Ираке ситуация не позволяет уделить должное внимание этим сооружениям, хотя мы с моим мужем, наняв небольшую бригаду рабочих, начали проводить там раскопки, рассчитывая, в основном, на свои силы, за неимением необходимых средств. Мы полагаем, что это здание могло быть хранилищем глиняных табличек или же, являясь пристройкой к храму, выполнять какие-нибудь другие функции. Пока мы этого точно не знаем. Мы нашли там различные глиняные таблички, и, к нашему удивлению, среди них оказалась одна табличка с именем Шамаса. Тот ли это Шамас, который записал повествование Аврама? Этого мы, опять-таки, не знаем, хотя вполне возможно, что это именно он. Аврам предпринял путешествие в Ханаан вместе с родом своего отца. Считается, что он на некоторое время осел в Харране и находился там до тех пор, пока не умер его отец, а затем отправился в Землю Обетованную. Принадлежал ли Шамас к роду Аврама? Шел ли он вместе с ним в Ханаан?

Сделав небольшую паузу, Клара стала говорить дальше:

– Я хочу попросить вас о помощи. Мы мечтаем о том, чтобы была организована международная археологическая экспедиция. Если нам удастся найти эти таблички… Я уже много лет задаю себе вопрос, в какой именно момент Аврам, в отличие от своих современников, перестал поклоняться многим богам и уверовал в Бога Единого.

Профессор Гий снова поднял руку. Этот старый профессор Сорбоннского университета, один из самых уважаемых в мире специалистов по культурному наследию Месопотамии, был явно настроен испортить Кларе Танненберг сегодняшний день.

– Госпожа Танненберг, я требую, чтобы вы показали нам таблички, о которых говорите. В противном случае позвольте продолжить нашу научную дискуссию, ибо нам и без вас есть что обсуждать.

Клара Танненберг уже не могла сдерживаться. В ее голубые глазах сверкнул гнев.

– Что с вами происходит, профессор? Вы не допускаете даже мысли о том, что кто-то может знать о Месопотамии больше, чем вы, да еще и сделать очень важное открытие? Так сильно уязвлено ваше самолюбие?

Гий медленно поднялся на ноги и обратился к аудитории:

– Я возвращусь на заседание, когда возобновится разговор о серьезных вещах.

Ральф Бэрри почувствовал, что ему пора вмешаться. Прокашлявшись, он обратился к двум десяткам археологов, мрачна смотревшим на никому не известную женщину, выступление которой вызвало у аудитории весьма противоречивые чувства.

– Позвольте выразить сожаление по поводу того, что сейчас происходит. Мне непонятно, почему мы не можем проявить немного терпения и выслушать госпожу Танненберг. Она, так же как и мы, – археолог, зачем же относиться к ней со столь явным предубеждением? Она пытается выдвинуть некую теорию. Давайте выслушаем ее и затем обменяемся мнениями. А если мы станем отвергать ее тезисы, толком в них не разобравшись, то это, как мне кажется, вряд ли можно назвать научным подходом.

Профессор Рен из Оксфордского университета – женщина средних лет с загорелым лицом – подняла руку, прося слова.

– Ральф, мы тут все друг друга знаем… Госпожа Танненберг появилась в нашем обществе впервые и стала рассказывать о неких глиняных табличках, которые она нам так и не показала – ни сами таблички, ни хотя бы их фотографии. Она, так же как и ее супруг, рассказала нам о сложной политической ситуации в Ираке, по поводу которой я могу лишь высказать свое сожаление, и изложила некую гипотезу относительно Авраама. Эта гипотеза, откровенно говоря, больше похожа на плод ее фантазии, чем на научное исследование. Мы ведь находимся на научном конгрессе, и пока в залах этого здания наши коллеги, специалисты в других областях археологии, обсуждают различные научные исследования и сделанные в их результате выводы, мы… мы, как мне кажется, попусту теряем время. Сожалею, но я солидарна с профессором Гием. Я за то, чтобы мы обсуждали серьезные вопросы.

– Именно это мы сейчас и делаем! – возмущенно воскликнула Клара.

Ахмед поднялся и, поправив галстук, обратился к присутствующим, не глядя ни на кого конкретно:

– Позвольте напомнить всем вам, что великие археологические открытия были сделаны людьми, которые умели слушать других и находить рациональное зерно в древних легендах. А вы не хотите хотя бы выслушать то, о чем мы пытаемся вам рассказать. Вы заняли выжидательную позицию. Да, именно так, вы выжидаете, чем закончатся угрозы Буша напасть на Ирак. Вы – выдающиеся профессора и археологи из так называемых «цивилизованных» стран, и поэтому в той или иной степени симпатизируете Бушу. К тому же вы не собираетесь рисковать своей карьерой ради того, чтобы попытаться защитить археологический проект в Ираке, который, возможно, получит развитие, а возможно, и нет. Это я вполне могу понять, однако мне совершенно непонятно, почему вы так упорно не хотите нас выслушать и хотя бы попытаться проверить, является ли то, что мы говорим, правдой.

Профессор Рен снова подняла руку.

Профессор Хусейни, я настаиваю на том, чтобы вы предоставили нам хоть какое-нибудь подтверждение того, о чем вы нам рассказали. Прекратите беспочвенно упрекать нас и – главное – прекратите свои попытки превратить данное заседание в политический митинг. Мы – серьезные люди и собрались здесь, чтобы говорить об археологии, а не о политике. Не пытайтесь выставить себя безвинной жертвой. Предоставьте нам наконец, доказательства в подтверждение своих заявлений!

Не дав Ахмеду сказать и слова, Клара Танненберг сама начала отвечать профессору Рен.

– Этих табличек у нас с собой нет. Вам должно быть понятно, что, ввиду сложившейся в Ираке ситуации, нам не позволили бы их вывезти из страны. У нас есть только несколько фотографий. Правда, они не очень хорошего качества, но, по крайней мере, вполне годятся как подтверждение того, что эти таблички действительно существуют. Мы просим вас помочь нам организовать раскопки. У нас самих просто недостаточно для этого средств. В сегодняшнем Ираке люди меньше всего думают об археологии, потому что им с трудом удается выживать.

На этот раз сидевшие в зале люди выслушали Клару молча. Затем все встали и покинули помещение.

Ральф Бэрри подошел к Ахмеду и Кларе, с сожалением качая головой.

– Мне жаль, что так получилось. Я сделал все, что мог. Однако я вас заранее предупреждал, что, с моей точки зрения, вы выбрали не самый удачный момент для своего доклада.

– Вы сделали все возможное и невозможное, чтобы мы не участвовали в конгрессе, – парировала Клара.

– Госпожа Танненберг, мы все подвержены влиянию международной конъюнктуры. Вы прекрасно знаете, что мы, археологи, всегда старались держаться подальше от политики. Тем не менее в некоторых странах практически невозможно организовать международные археологические экспедиции. Ахмед, ты ведь и сам понимаешь, что в настоящее время никто не станет оказывать вам помощь. Учитывая сложившуюся политическую ситуацию, наш фонд считает нецелесообразным даже рассматривать возможность проведения раскопок в Ираке. За подобное решение президента фонда раскритиковали бы в пух и прах, а совет, контролирующий деятельность фонда, попросту не позволил бы выделить средства для проведения таких раскопок. Я вам уже объяснял, что, в силу сложившихся обстоятельств. вам лучше было не афишировать свое участие в конгрессе, одна ко вы меня не послушались. В общем, нам остается надеяться только на то, что произошедшее сегодня не перерастет в большой скандал…

– Мы тут – «политически некорректные» личности, поэтому от нас все и шарахаются! – гневно выпалила Клара.

– Полноте! Я со всей откровенностью обрисовал вам сложившуюся ситуацию, которую вы, впрочем, знаете не хуже меня. В общем, давайте не будем терять надежды. Я заметил, что профессор Ив Пико слушал вас очень внимательно. Он человек весьма своеобразный, но и большой авторитет в данной отрасли науки.

Ральф Бэрри тут же пожалел о том, что заикнулся о Пико. Однако он был прав: эксцентричный профессор и в самом деле слушал Клару с интересом. Хотя, имея в виду репутацию Пико, его интерес к Кларе мог оказаться не только научным.

Они вернулись в гостиницу сильно уставшими, чувствуя себя неловко и каждый перед собой, и друг перед другом. Клара знала, что между ней и Ахмедом назревает конфликт. Да, он защищал ее на конгрессе, однако она была уверена, что ему очень не понравилось то, как она построила свое выступление. Он настоятельно просил ее не упоминать имен ни ее дедушки, ни ее отца и заявить, что таблички были найдены буквально недавно. Учитывая сложившуюся в Ираке ситуацию, все равно никто не смог бы проверить, действительно ли это так. Однако она не смогла не отдать дань уважения своему дедушке и своему отцу, потому что она их обожала и именно от них получила все те знания, которыми сейчас обладала. Умолчать о том, что эти глиняные таблички обнаружил именно ее дедушка, для нее было все равно что обокрасть его.

Они зашли в свой номер как раз в тот момент, когда горничная заканчивала наводить там порядок. Они молчали, пока горничная не ушла.

Ахмед достал из холодильника виски и лед и налил себе в стакан. Он ничего не предложил Кларе, поэтому она сама налила в бокал кампари. Затем она присела на стул в ожидании бури.

– Ты выставила себя на посмешище, – сердито сказал Ахмед. – Это надо было додуматься: с таким пафосом рассказывать о своем отце, о своем дедушке и обо мне! Боже мой, Клара, мы ведь археологи, а не дети, играющие в археологов, и этот конгресс – не праздник по поводу окончания университета на котором надо поблагодарить своего папочку за то, какой он хороший! Я же тебя просил не упоминать имени твоего дедушки несколько раз просил, а ты предпочла поступить так, как тебе заблагорассудилось, совершенно не задумываясь при этом о возможных последствиях и не отдавая себе отчета, в каком свете предстанешь ты сама и все то, ради чего мы сюда приехали. Ральф Бэрри просил нас быть осторожными, а еще он однозначно дал нам понять, что его шеф Роберт Браун не против того, чтобы мы проводили эти раскопки, однако он не сможет оказать нам поддержку, потому что для него это было бы слишком рискованно. И в самом деле, не может же он заявить своим друзьям из администрации фонда, что заинтересовался предложением какой-то там никому не известной женщины-археолога, внучки одного из его старых друзей и жены иракца, которому благоволит правящая верхушка режима Саддама Хусейна. Тем более Роберт Браун не станет говорить о том, что он собирается оказать помощь этой женщине в ее археологических изысканиях. Ральф Бэрри высказался вполне откровенно: для Роберта Брауна это означало бы вырыть себе могилу. На что ты рассчитывала, Клара?

– Я не собираюсь обворовывать собственного дедушку! Почему мне нельзя открыто говорить о нем, о моем отце и о тебе? Мне нечего стыдиться. Они были толковыми коллекционерами и пожертвовали огромные деньги на финансирование раскопок в Ираке, Сирии и Египте…

– Не обманывай себя, Клара! Твой дедушка и твой отец – всего лишь коммерсанты. Никакие они не меценаты! Стань наконец взрослой, хватит сидеть на коленях у своего дедушки!

Ахмед замолчал: он чувствовал себя обессилевшим.

– «Глиняная Библия» – так назвал эти таблички мой дедушка. Книга Бытие, продиктованная Аврамом… – тихонько прошептала Клара.

– Да, «Глиняная Библия». Библия, написанная на глине за тысячу лет до того, как ее написали на папирусе.

– Сенсационное открытие, важное для человечества и еще одно подтверждение того, что Аврам – не вымышленный персонаж. Неужели ты думаешь, что мы ошибаемся?

– Мне тоже очень хотелось бы найти «Глиняную Библию», но сегодня, Клара, ты упустила единственную возможность, позволявшую нам это сделать. Эти люди – представители элиты мировой археологии. Общаясь с ними, нам нужно было четко понимать, кто мы с тобой такие.

– И кто же мы с тобой такие?

– Ты – никому не известный археолог, а еще супруга директора Департамента археологических раскопок Министерства культуры страны с диктаторским режимом, правителя которой подвергают ожесточенной критике – и все потому, что он уже не идет на поводу у сильных мира сего. Много лет назад, когда я жил в Соединенных Штатах, быть иракцем не считалось зазорным, скорее, наоборот. Саддам воевал с Ираном, и это отвечало интересам Вашингтона. Он убивал курдов с помощью оружия, которое ему продавали американцы, – химического оружия, запрещенного Женевской конвенцией. Именно это оружие сейчас так настойчиво ищут. Кругом сплошная ложь, Клара, и единственное, что остается человеку, – так это играть по установленным правилам. Однако ты не обращаешь никакого внимания на то, что происходит вокруг тебя. Тебе глубоко наплевать и на Саддама, и на Буша, и на всех тех, кто может вскоре погибнуть по их вине. Твой мир заключается в твоем любимом дедушке – только и всего.

– А ты на чьей стороне?

– Что?

– Ты ругаешь режим Саддама, а что касается американцев, то, как мне кажется, ты то симпатизируешь им, то ненавидишь их… Ты за кого?

– Ни за кого. За самого себя.

Этот ответ удивил Клару. Откровенность Ахмеда показалась ей просто шокирующей. Кроме того, ей было неприятно узнать, что у мужа такие настроения.

Ахмед был иракцем, вполне приспособившимся к западному образу жизни. С раннего детства судьба бросала его в различные уголки мира. Его отец был дипломатом, который неизменно проявлял лояльность к режиму Саддама, и за это ему поручали руководить посольствами в некоторых наиболее важных Для Ирака странах: в Париже, в Брюсселе, в Лондоне, в Мехико. А еще консульством в Вашингтоне… Семья Хусейни жила хорошо, даже очень хорошо, и дети посла стали настоящими космополитами. Они учились в лучших европейских колледжах, каждый из них овладел несколькими иностранными языками, а затем они продолжили свое образование в самых престижных американских университетах. Три брата Ахмеда женились на девушках из западных стран и не захотели возвращаться в Ирак: они стремились к свободе и поэтому решили жить в демократических странах. Ахмед тоже наслаждался атмосферой демократии в тех странах, куда получал назначение его отец, а потому обстановка в Ираке казалась ему тягостной, хотя после возвращения на родину он стал членом привилегированного общества, одним из тех, кому благоволил режим Саддама.

Ахмед предпочел бы остаться жить в США, однако и дедушка, и отец Клары потребовали, чтобы она возвратилась в Ирак, поэтому туда пришлось вернуться и Ахмеду.

– И что мы теперь будем делать? – спросила Клара.

– Ничего. Мы уже ничего не сможем сделать. Завтра я позвоню Ральфу и попрошу его сообщить нам о масштабах катастрофы, вызванной твоим выступлением.

– Мы возвратимся в Багдад?

– А что, есть какая-то другая гениальная идея?

– Не злопыхательствуй! Что касается моего дедушки, я поступила так, как считала нужным. Это верно: он был всего лишь коммерсантом, однако любил Месопотамию больше, чем кто-либо другой, и эта любовь к ней передалась моему отцу и мне. Он мог бы стать великим археологом, но судьба не позволила ему выбрать профессию в соответствии со своим призванием. Однако именно он обнаружил эти две глиняные таблички, именно он хранил их более полувека, именно он давал свои деньги на то, чтобы другие люди проводили раскопки в поисках следов Шамаса… Позволь тебе напомнить, что в музеях Ирака имеется огромное количество глиняных табличек и других предметов, которые были найдены входе раскопок, профинансированных моим дедушкой.

На лице Ахмеда появилась пренебрежительная гримаса, и Клара невольно вздрогнула: муж вдруг показался ей совершенно чужим человеком.

– Твой дедушка всегда был очень предусмотрительным и осторожным, Клара, да и твой отец тоже. Они никогда не совершали необдуманных поступков. Твое сегодняшнее поведение разочаровало бы их. Они тебя учили поступать по-другому.

– Они привили мне любовь к археологии.

– Они вбили в твою голову, что «Глиняная Библия» существует – вот что они сделали.

Оба замолчали. Ахмед одним глотком осушил стакан с виски и закрыл глаза. Ни ему, ни Кларе не хотелось продолжать этот разговор.

Клара легла в постель, думая о Шамасе и мысленно представляя себе, как он водит тонкой тростниковой палочкой по глиняной табличке…