Рим был таким же прекрасным, как и всегда. Джиан Мария невольно удивился тому, как он смог прожить столько месяцев так далеко от своего родного города. Лишь теперь он в полной мере осознал, как сильно соскучился по своей прежней размеренной жизни. Утренние молитвы, неторопливое чтение церковных книг…

Джиан Мария вошел в клинику и направился к кабинету своего отца. Мария – секретарша доктора Карло Чиприани – радостно поприветствовала священника.

– Джиан Мария, с возвращением!

– Спасибо, Мария.

– Проходите, проходите. Ваш отец сейчас один. Но он мне ничего не говорил о том, что вы придете…

– Это и для него будет сюрпризом. Пожалуйста, не надо его предупреждать.

Джиан Мария тихонько постучал в дверь костяшками пальцев и вошел в кабинет.

Увидев сына, Карло Чиприани на несколько секунд замер, словно окаменел. Затем он поднялся со стула так, будто ему было трудно двигаться. Старик растерялся и не знал, что ему в этот момент делать и что говорить. Джиан Мария, остановившись посреди кабинета, смотрел на отца не моргая. Карло заметил, что его сын похудел и что его кожа загорела и обветрилась. Джиан Мария уже не был, как раньше, похож на тщедушного юношу болезненного вида – он теперь казался уверенным в себе мужчиной, и этот мужчина пристально смотрел прямо в глаза Карло Чиприани.

– Сын мой! – робко произнес старик. Затем он подошел к Джиану Марии и крепко его обнял.

Священник тоже обнял своего отца, и тот облегченно вздохнул.

– Присаживайся, присаживайся, я сейчас позвоню твоим брату и сестре. Антонино и Лара очень за тебя переживали. Твой наставник нам о тебе почти ничего не сообщал, кроме того, что у тебя все хорошо. Но он так и не сказал нам, где ты находился. Почему ты сбежал от нас, сын мой?

– Чтобы помешать тебе совершить преступление, отец.

Карло вдруг почувствовал, как все его прожитые годы вдруг тяжким грузом навалились ему на плечи, и, невольно согнувшись, он тяжело опустился в одно из кресел.

– Ты знаешь историю моей жизни, я никогда не утаивал ее ни от тебя, ни от твоего брата и сестры. Как ты можешь меня осуждать? Я ведь приходил просить прощения у Господа.

– Альфред Танненберг мертв. Его убили. Думаю, ты об этом знаешь.

– Да, знаю, и не требуй, чтобы…

– Чтобы ты каялся в содеянном? Разве ты только что не сказал мне, что приходил в исповедальню как раз для того, чтобы попросить прощения за это преступление?

– Сын мой!

– Ты даже представить себе не можешь, какие усилия я предпринял, чтобы не позволить тебе взять этот грех на душу. Но у меня ничего не получилось. Клянусь, я отдал бы свою жизнь ради того, чтобы ты не угробил свою.

– Мне очень жаль. Я понимаю, как сильно ты мог из-за меня пострадать, но я не верю, что Бог осудит меня за то, что… за то, что я желал смерти этого подонка.

– Любая жизнь – даже жизнь подонков – принадлежит Богу, и только Он может ее отнять.

– Я вижу, что ты меня так и не простил.

– Ты раскаиваешься, отец?

– Нет.

Карло Чиприани, глядя прямо в глаза своему сыну, говорил громко и решительно, и в тоне его голоса не чувствовалось ни малейшего сомнения.

– Чего ты добился, отец?

– Я добился справедливости. Справедливости, в которой нам было отказано, когда мы были беззащитными детьми и этот подонок требовал от нас, чтобы мы били палками своих матерей, потому что они, как он говорил, – вьючные животные. Я видел, как умерла моя мать и как умерла моя сестра, и ничем не мог им помочь. Ты не вправе осуждать меня.

– Я всего лишь священник и твой сын, папа, и я тебя люблю.

Джиан Мария подошел к старику и снова обнял его, и они оба начали плакать.

– Где ты был все это время, сынок?

– В Ираке, в маленькой деревушке под названием Сафран. Я пытался помешать тебе убить Альфреда Танненберга. А еще я опасался за жизнь Клары.

– Этот подонок без тени сомнения убил мою сестру. Она была глухой и не слышала, чего он от нее требовал. За это он ее и пристрелил.

– Клара должна заплатить своей жизнью за смерть твоей сестры? – очень серьезно спросил Джиан Мария, отстраняясь от отца.

Карло ничего не ответил. Он поднялся с кресла и, отвернувшись от Джиана Марии, стал ходить взад-вперед по кабинету, не глядя на сына.

– Она же ни в чем не виновата, она не сделала вам ничего плохого! – взмолился Джиан Мария.

– Джиан Мария, ты этого не понимаешь, ты ведь священник, а я – всего лишь обычный человек. Возможно, в твоих плазах я – худший из людей, но ты не осуждай меня, а постарайся простить.

– У кого ты сейчас просишь прощения – у своего сына или у священника?

– У обоих, сынок, у обоих.

Карло замолчал, надеясь, что сын снова его обнимет, но Джиан Мария резко поднялся с кресла и, не попрощавшись, вышел из кабинета, мысленно упрекая себя за то, что он не смог сдержать нарастающий в его душе гнев.

– А где Клара?

Голос Энрике Гомеса с трудом пробивался сквозь помехи на линии, хотя он использовал самый надежный вид связи, а потому Джордж Вагнер ответил, еле сдерживая раздражение:

– В Париже с профессором Пико. Не переживай, я только что разговаривал с Полом Дукаисом, и он меня заверил, что в окружении Пико у него по-прежнему есть свой человек и что этот человек сумеет раздобыть нужные нам таблички.

– Он уже давно должен был это сделать, – пробурчал Энрике, сидя в тишине своего уютного дома в Севилье.

– Да, он уже давно должен был это сделать, и я даже сказал Дукаису, что ничего ему не заплачу, если он не передаст нам «Глиняную Библию». Похоже, что человек Дукаиса только-только вернулся из Ирака и снова сумел подобраться к Пико, так что ему наверняка известно, где находятся таблички.

– Тебе необходимо сформировать группу захвата, – посоветовал Энрике.

– То же самое мне сказал и Фрэнки. Мы так и сделаем, когда наступит подходящий момент. Насколько мне известно, профессор Пико хочет организовать выставку всего того, что они привезли из Сафрана, в том числе представить научным кругам и широкой публике «Глиняную Библию». Но до поры до времени они держат ее в секретном сейфе в банке. Таблички будут храниться там вплоть до открытия выставки, так что нам необходимо дождаться этого момента. А пока нам очень пригодится человек Дукаиса: он ведь входит в состав группы, которая была с профессором Пико в Ираке и которая занимается теперь организацией выставки, следовательно, он сможет сообщать нам обо всех шагах Клары и Пико.

– А ее муж?

Ахмед? Мы его попросили не упускать Клару из виду, однако, по-моему, они уже фактически разведены, и наша девочка ему совсем не доверяет, так как ей известно, что он работает на нас. Поэтому я даже не знаю, будет ли нам от Ахмеда какая-то польза.

– Да ладно тебе, Джордж, от Ахмеда была очень большая польза. Если бы не он, операция по опустошению музеев не увенчалась бы успехом.

– Ее разработал Альфред, – почти шепотом сказал Джордж.

– Но провернул ее Ахмед вместе с Полковником, и надо быть признательными им за то, что они для нас сделали.

– Они получат кучу денег. А теперь, друг мой, нужно сконцентрироваться на том, чтобы захватить «Глиняную Библию». У меня уже есть особый покупатель, готовый заплатить много миллионов долларов за приобретение доказательства того, что Авраам действительно существовал и что именно благодаря ему люди обрели Книгу Бытие.

– Давай будем осторожными, Джордж. Было бы глупо сразу же выставлять на продажу те предметы, которые мы заполучили.

– Да, мы выждем некоторое время, я тебе это обещаю, однако могу тебя заверить, что тот, кто хочет купить «Глиняную Библию», отнюдь не собирается ни выставлять ее в каком-либо музее, ни вообще кому-либо показывать.

– Твои люди из фонда «Древний мир» уже составили опись поступившего товара? – поинтересовался Энрике.

– Это было сделано с помощью Ахмеда.

– Нужно, чтобы кто-нибудь помог разобраться с тем, что мне прислали.

– Да и Фрэнки тоже этого хочет. Не переживай, я уже дал соответствующие распоряжения Роберту Брауну и Ральфу Бэрри. Они этим и займутся. Но если ты хочешь, чтобы все произошло быстро, к тебе в Севилью может приехать Ахмед.

– Что мы будем делать с Кларой?

– Она создает нам слишком много проблем, не считая того, что абсолютно нам не доверяет… Она подает плохой пример…

– Ты прав, мой старый друг.

* * *

Ив Пико молча слушал Фабиана, который, находясь на другом конце телефонной линии, не очень торопился закончить разговор. Уже более десяти минут Пико не произносил ни слова, внимательно слушая то, что ему говорил Фабиан. Когда разговор все-таки завершился, Пико облегченно вздохнул.

Клара настаивала на том, чтобы выставка найденных в Сафране предметов была открыта как можно скорее. Она даже слышать не хотела о тех трудностях, которые то и дело возникали при подготовке выставки такого масштаба, и упрекала Пико и его коллег в том, что они прилагают недостаточно усилий для ее скорейшего открытия. И в самом деле, все привезенные из Сафрана предметы уже были соответствующим образом упакованы, а сделанные Лайоном Дойлем фотографии – напечатаны; более того, каждый из участвовавших в экспедиции археологов уже составил краткое описание тех или иных этапов раскопок и найденных предметов. Раз всего этого было мало, Клара использовала как последний аргумент «Глиняную Библию». Клара стремилась как можно скорее показать всему миру эти глиняные таблички, которые буквально жгли ей руки. Она знала: с каждым днем возрастает опасность, что их у нее отнимут, пусть даже они и хранились в настоящий момент в сейфе швейцарского банка.

Поэтому Клара не позволила Пико насладиться заслуженным отдыхом: с тех пор как Клара появилась в Париже, она ежедневно требовала от профессора ускорить открытие выставки.

Пико был очень рад тому, что Марта Гомес являла собой своего рода живое воплощение расторопности и, кроме того, разделяла стремление Клары как можно быстрее закончить подготовку выставки. В течение нескольких прошедших недель она сумела задействовать различные фонды и университеты, добиваясь от них и моральной, и материальной поддержки. Правда, Пико тоже проявил инициативу – он позвонил своим влиятельным друзьям из научных и финансовых кругов и заинтриговал их обещанием объявить на этой выставке о сенсационном открытии.

Судя по тому, что сказал по телефону Фабиан, Марте удалось добиться, чтобы первым местом проведения выставки стал Мадрид. Сам Пико предпочел бы, чтобы выставка первоначально открылась все-таки в Париже, в Лувре, однако пришлось бы долго ждать: администрация Лувра уже на несколько месяцев вперед распланировала проведение в этом музее выставок и других мероприятий.

Фабиан также сообщил Пико, что одно из испанских банковских объединений и две больших компании согласились финансировать проведение выставки. Кроме того, ректорат университета Комплутенсе и чиновники Министерства образования и культуры отнеслись к идее проведения выставки с большим энтузиазмом. Для Мадрида стать первой европейской столицей, в которой откроется эта выставка, было большой честью, а потому решено было провести ее не где-нибудь, а в Национальном археологическом музее. Затем выставка должна была экспонироваться в Париже, Берлине, Амстердаме, Лондоне и Нью-Йорке.

Пико решил позвонить Кларе, чтобы сообщить ей хорошие новости, хотя и был почти уверен, что Марта ей уже позвонила. Отношения этих двух женщин в последнее время стали довольно тесными: их объединяло общее стремление как можно скорее открыть подготавливаемую ими выставку.

* * *

Четверо друзей собрались вместе в Берлине. Ганс Гауссер попросил» чтобы они встретились именно здесь, поближе к его дому, потому что в последние дни он не очень хорошо себя чувствовал. Мерседес обеспокоилась, увидев, что Ганс и в самом деле сильно похудел, а его лицо стало болезненно-бледным.

– Я, как мы и договорились, съездил в Лондон на встречу с Томом Мартином, президентом агентства «Глоубал Труп». Я сказал ему, что мы не выплатим остаток суммы до тех пор, пока наш заказ не будет выполнен полностью. Я еще раньше заявил ему об этом по телефону, но после моей личной встречи с ним у него уже не должно было остаться никаких сомнений в том, что мы не шутим.

– И что он тебе ответил? – спросила Мерседес.

– Он сказал, что цена возросла, потому что его человек потратил больше времени, чем предполагалось, поскольку выполнить этот заказ при сложившихся обстоятельствах было чрезвычайно трудно. Я ему ответил, что мы не согласны и не дадим им больше ни одного евро, если они не выполнят свои обязательства по контракту, причем цена пересмотру не подлежит. Мы с ним долго спорили, но затем все-таки пришли к компромиссу. Если его человек окончательно решит этот вопрос в ближайшие дни, мы ему выплатим премию; если же нет, он получит только то, о чем было договорено ранее.

– А где сейчас находится Клара Танненберг? – поинтересовался Бруно.

– Еще несколько дней назад она была в Париже, но теперь приехала в Мадрид, где скоро откроется выставка предметов из какого-то древнего храма, который она, насколько мне известно, несколько месяцев раскапывала вместе с группой археологов из половины стран Европы, – ответил Ганс. – Не знаю, как им это удалось сделать, если принять во внимание обстановку в Ираке.

Карло казался грустным, а мысли его, очевидно, витали где-то далеко. Он почти не участвовал в разговоре и лишь рассеянно смотрел по сторонам, не глядя в глаза своим друзьям.

– Чем ты озабочен, Карло? – спросил Ганс.

– Ничем… По правде говоря, мне кажется, что нам следовало бы на этом остановиться. Альфред Танненберг мертв, и мы уже совершили то, в чем клялись когда-то.

– Нет! – крикнула Мерседес. – Мы не отступимся от своих намерений! Мы поклялись, что убьем и его, и всех его потомков. Клара Танненберг – единственная внучка подонка, она последняя из Танненбергов, и она должна умереть.

Бруно и Ганс опустили головы, понимая, что им вряд ли удастся переубедить Мерседес.

– Мы это сделаем, обязательно сделаем, однако я вполне понимаю Карло: эта женщина ни в чем не виновата…

– Ни в чем не виновата? – гневно воскликнула Мерседес. – Ни в чем не виноватой была моя мать, и ваши матери, и наши братья и сестры. Ни в чем не виноватыми были все мы – те, кто находился в Маутхаузене. Нет, ее нельзя считать невиновной, она ведь принадлежит к роду этого подонка. Если вы собираетесь отступиться от нашей клятвы, то скажите мне об этом… Я сама доведу это дело до конца, и мне наплевать на то, что вы оставите меня одну…

– Пожалуйста, Мерседес, давай не будем спорить! – перебил ее Бруно. – Мы сделаем все, о чем договорились, однако мнение Карло заслуживает нашего внимания.

– Клара Танненберг умрет, хотите вы этого или нет! – заявила Мерседес. – В этом можете быть уверены.

Трое мужчин поняли, что теперь уже никто и ничто не сможет предотвратить смерть Клары.

Анте Пласкич доставал из коробок книги и аккуратно раскладывал их на пустых полках под наблюдением одного из охранников археологического музея.

Он подумал о том, что Ив Пико все-таки сентиментальный человек, потому что, несмотря на нежелание Клары разрешить Пласкичу участвовать в организации выставки, Пико взял его к себе, заявив, что было бы несправедливо отвергать помощь его или кого-либо другого из тех, кто работал на раскопках в Сафране. Это решение Пико поддержала Марта Гомес.

Так что Пласкич уже две недели находился в Мадриде, делая все, что от него требовали. Пико откомандировал его в распоряжение Марты Гомес, и она, так же, как и сам Пико, сделала вид, что поверила разглагольствованиям Пласкича, уверявшего, что испытывает большую гордость, участвуя в подготовке выставки, посвященной результатам их многомесячной работы в Ираке.

Фабиан и Марта сумели в кратчайшие сроки подготовить и издать каталог – книгу в двести страниц, рассказывающую о раскопанном в Сафране храме. Пико был уверен, что этот каталог будет идти нарасхват.

Пласкич тайком наблюдал за Лайоном Дойлем. Хорват вовсе не удивился, узнав, что тот принимает участие в подготовке выставки. Дойль, в отличие от Пласкича, вызывал симпатию у окружающих. Все считали его удачливым фотографом. Однако Анте понимал, что Лайон явно не тот, за кого себя выдает – точно так же, как и Айед Сахади не был обычным бригадиром рабочих.

Из случайно подслушанных отрывков разговоров хорват узнал, что Сахади удалось вывезти Клару живой и невредимой из Ирака. Он также вывез и ее мужа Ахмеда Хусейни и доставил их обоих в Каир, где Сахади, по-видимому, решил остаться на какое-то время – по крайней мере, до тех пор, пока не прояснится ситуация в Багдаде. В Каире Клара, по всей вероятности, разорвала отношения со своим мужем, и именно поэтому Ахмеда теперь не было в Мадриде, хотя и поговаривали, что он приедет на торжественное открытие выставки.

Раскладывая книги, хорват мысленно сказал себе, что на этот раз он уже не может допустить какую-либо оплошность.

Человек из «Плэнит Сикьюрити» – агентства, нанявшего Пласкича для того, чтобы он раздобыл «Глиняную Библию» – дал хорвату однозначное указание: ему следует немедленно похитить глиняные таблички. Для этой цели ему прислали в помощь группу людей, имеющих большой опыт краж и грабежей, и эти люди ждали его сигнала, чтобы начать действовать, когда, с его точки зрения, наступит подходящий момент.

В течение последних двух недель Пласкич почти не выходил из археологического музея, а потому его здесь уже хорошо знали, и, главное, служащие и охранники привыкли, что он постоянно шныряет туда-сюда по зданию музея.

Пласкич намеренно часто останавливался поболтать о том о сем с охранниками, отвечавшими за комнату, в которой находились пульты управления сигнализацией и мониторы, позволяющие видеть буквально каждый уголок музея.

Хорват попросил присланных ему из агентства «Плэнит Сикьюрити» людей ознакомиться с расположением помещений музея, стараясь при этом не привлекать к себе внимания, а потому все они посетили археологический музей в роли обычных экскурсантов. Пласкич знал, что у них будет очень мало времени на захват табличек, и им будет чрезвычайно трудно выбраться из здания музея. Пласкич планировал захватить таблички еще до открытия зала, в котором они будут экспонироваться. Выкрасть их оттуда после торжественного открытия выставки казалось Пласкичу задачей почти невыполнимой: Пико на всякий случай отдал распоряжение изготовить точные копии табличек, а это могло означать, что после проведения церемонии торжественного открытия экспозиции ее организаторы оставят в музее лишь копии, а оригиналы снова сдадут на хранение в банк. Так что Пласкичу нельзя было рисковать.

А еще хорвата очень волновало то, что ему так и не удалось выяснить, в какой именно момент в археологический музей привезут «Глиняную Библию», находившуюся в сейфе одного из мадридских банков. Марта сказала ему, что существование этих табличек пока хранится в большом секрете и что только в день торжественного открытия выставки съехавшимся со всего мира журналистам будет объявлено об этой сенсационной археологической находке.

Клара не позволила отвезти эти таблички в Рим, чтобы их там изучили ученые мужи Ватикана. Джиан Мария настаивал на том, что ценность табличек только возросла бы, если бы Святой Престол подтвердил их подлинность, но Клара ответила, что Ватикану все равно так или иначе придется признать очевидное.

Когда до торжественного открытия выставки оставалось два дня, служащие музея должным образом оборудовали выставочный зал, предусмотрев при этом беспрецедентные меры безопасности, благодаря которым табличкам ничто не могло угрожать.

Клара, Пико, Фабиан и Марта лично участвовали в оформлении зала, определив, каким должно быть освещение, как следует оформить стены и какие нужно установить витрины для демонстрации табличек. Было решено, что таблички поместят в эти витрины за час до того, как распахнутся двери музея и начнется церемония торжественного открытия выставки.

– Нервничаешь? – спросил Ив Пико у Клары.

– Да, немножко. Нам ведь пришлось столько пережить, чтобы добиться этого… Знаешь, я очень скучаю по своему дедушке. Он не заслужил того, чтобы умереть такой смертью. Он должен был дожить до этого момента.

– Ты так до сих пор и не знаешь, кто мог его убить?

Клара отрицательно покачала головой, стараясь сдержать подступившие к глазам слезы.

– Клара, его уже не вернешь. Давай поговорим о чем-нибудь другом, – сказал Пико, положив руку Кларе на плечо, чтобы немного ее успокоить.

– Не помешаю?

Ив отдернул руку и, оглянувшись, уставился на Миранду, не зная, что сказать. Журналистка как-то умудрилась пробраться в музей, хотя до торжественного открытия выставки оставалось еще несколько часов.

Клара подошла к Миранде и, поцеловав ее в щеку, сказала, что очень рада ее видеть. Затем она вышла из зала, оставив Миранду наедине с Пико.

– А ты, похоже, вовсе не рад мне, – сказала журналистка ошеломленному профессору.

– Я тебя разыскивал, хотя и безуспешно, – возразил Ив. – Думаю, тебе в редакции говорили об этом.

– Да, я в курсе. Мне пришлось задержаться в Ираке дольше, чем я предполагала, а ты сам знаешь, какая там ситуация.

– А откуда ты узнала об этом мероприятии?

– Да ладно, профессор, я ведь журналистка, поэтому читаю газеты! В Лондоне меня уверяли, что вы собираетесь обнародовать сенсационное открытие.

– Да, «Глиняную Библию»…

– Я знаю. У нас с Кларой были серьезные разногласия относительно этих табличек.

– Почему?

– Потому что, с моей точки зрения, она их украла. То есть я хочу сказать, что они принадлежат Ираку, и она не должна была их оттуда вывозить без официального разрешения.

– А кто мог дать ей такое разрешение? Напоминаю тебе, что тогда уже началась война.

А ее муж, которого, кажется, зовут Ахмед Хусейни, разве не мог это сделать? В конце концов, он руководил Департаментом археологических раскопок.

– Пожалуйста, Миранда, не будь такой наивной! Как бы то ни было, мы не собираемся присваивать себе эти таблички. Когда ситуация в Ираке стабилизируется, они туда вернутся. А пока они будут находиться на хранении в Лувре, потому что именно там располагается самая большая экспозиция произведений искусства древней Месопотамии.

Их разговор прервал вошедший в зал Фабиан. Он явно нервничал.

– Ив, только что позвонили из банка. Оттуда уже выехал бронированный– автомобиль.

– Тогда пойдем к входной двери. Пошли с нами, Миранда.

Когда таблички были разложены, Клара закрыла витрину на ключ и, взяв руку Джиана Марии, взволнованно сжала ее. Затем она подошла к стоявшим поодаль Иву, Фабиану и Марте и улыбнулась им.

Начальник охраны музея еще раз рассказал организаторам выставки о принятых в этом зале беспрецедентных мерах безопасности. Слушая его, Клара удовлетворенно кивала.

Ты очень красивая, – не смог удержаться от комплимента Фабиан.

Она в знак благодарности поцеловала его в лоб. Ярко-красный костюм Клары оттенял ее смуглое лицо, на котором выделялись голубовато-серые глаза.

Через десять минут двери музея распахнулись настежь: к его входу стали один за другим подъезжать члены высшего руководства Испании, включая вице-президента и двух министров, а также именитые ученые из различных стран мира, приглашенные на торжественное открытие выставки, которая, как обещали организаторы, должна была стать сенсационной.

Европейские и американские профессора-археологи с восхищением разглядывали экспонаты, разложенные на витринах в залах музея, а Марта Гомес и Фабиан Тудела тем временем подробно объясняли испанским высокопоставленным чиновникам, в чем заключается ценность того или иного найденного в Сафране экспоната.

Вскоре по залам музея засновали официанты, державшие в руках подносы с напитками и закусками, как будто у приглашенных на выставку людей при виде всех этих великолепных экспонатов должен был разыграться аппетит.

Пико и Клара заранее решили, что лишь час спустя торжественно откроют для почетных гостей и журналистов зал, в котором находится «Глиняная Библия».

Приглашенные на выставку люди перешептывались между собой, гадая, в чем же заключается сюрприз, который им обещали преподнести в этот субботний день.

Анте Пласкич краем глаза наблюдал за агентами из «Плэнит Сикьюрити», рассредоточившимися по помещениям музея: одни из них были одеты, как официанты, другие – как охранники, третьи перемешались с официальными гостями. От взора Пласкича не ускользнуло и то, что хотя Лайон Дойль и старался все время улыбаться, было заметно, что он очень напряжен.

Согласно разработанному Пласкичем плану похищения он и его люди должны были попытаться захватить таблички до открытия зала, в который поместили таблички. Это был, конечно, большой риск, но другого шанса раздобыть «Глиняную Библию» могло уже не быть. Пласкич еще раз мысленно перебрал в уме, с какими мерами безопасности им придется столкнуться, и направился к помещению, где находились пульты системы сигнализации. У него было всего десять минут на то, чтобы захватить таблички и выбраться вместе с ними из музея.

– Дамы и господа, пожалуйста, минуточку внимания, – обратился к присутствующим Пико. – Прошу вас заканчивать осмотр экспонатов в этих залах, потому что буквально через несколько минут я приглашу вас в специальный зал, где мы разместили настоящее сокровище, имеющее огромную ценность. Эта находка получит огромный резонанс не только в научных кругах, но и в обществе в целом, а также будет иметь неоценимое значение для Церкви. Пожалуйста, следуйте за нами.

Ив Пико, Марта Гомес и Фабиан Тудела стали на ходу объяснять вице-президенту Испании значение обнаружения «Глиняной Библии». Чуть позади вслед за ними шла Клара Танненберг вместе с одним из министров и ректором Мадридского университета.

Элегантная женщина, одетая в костюм от «Шанель», с безмятежным и красивым – несмотря на ее преклонный возраст – лицом спокойно шагала по коридору навстречу Кларе. Эта женщина улыбнулась Кларе, и та ответила улыбкой на приветливую улыбку незнакомки. Затем кто-то, по-видимому, толкнул эту женщину сзади, потому что она вдруг споткнулась и, резко подавшись вперед, налетела на Клару. Отстраняясь от этой женщины, Клара вдруг содрогнулась от острой боли. Незнакомка, восстановив равновесие, извинилась и с улыбкой на устах пошла дальше по коридору.

Клара продолжала говорить ректору о том, что он вот-вот увидит глиняные таблички с сенсационным содержанием, но вдруг, подняв руку к груди, рухнула на пол под удивленными взглядами окружающих.

Ив Пико и Фабиан Тудела сразу же опустились возле нее на колени и стали пытаться привести ее в чувство. Однако Клара лежала неподвижно, никак не реагируя на их усилия, и лишь то открывала, то закрывала глаза, как будто ей мерещилось что-то ужасное.

Фабиан крикнул, чтобы позвали врача и вызвали «скорую помощь». Миранда, растерявшись, стояла, чувствуя, что произошло что-то из ряда вон выходящее.

Анте Пласкич тем временем тихонько подал сигнал своим коллегам, и те поняли, что им нужно немедленно воспользоваться представившейся возможностью.

Один из приглашенных на выставку людей, заявив, что он врач, подошел к Кларе и начал ее осматривать. Он тут же заметил след от укола тонким острым предметом в районе сердца.

– Быстро вызовите «скорую помощь»! Она умирает!

Двое охранников и один из элегантно одетых гостей, воспользовавшись возникшей суматохой, незаметно для всех направились к залу, где находилась «Глиняная Библия».

Пласкич быстро подошел к комнате, в которой стояли мониторы, позволяющие видеть каждое помещение музея. Он вошел туда, не постучавшись, и два раза выстрелил в дежурного охранника. Оттащив труп в сторону, Пласкич затолкал его в угол и запер дверь, твердо намереваясь никого не впускать в эту комнату. Затем он полностью отключил сигнализацию музея. Взглянув на один из мониторов, он увидел, что его коллеги вошли в зал и, прежде чем находившийся там охранник успел как-то отреагировать, пристрелили его из пистолета с глушителем. Им понадобилось меньше двух минут, чтобы уложить глиняные таблички в сумку и покинуть зал.

Хорват улыбнулся: еще немного – и его задача будет выполнена. Кроме того, Пласкич считал, что, если бы похитителями руководил другой человек, эта операция в данных обстоятельствах была бы попросту невыполнимой.

Переведя взгляд на другой монитор, он увидел, что Пико несет Клару на руках, а Фабиан и двое настоящих охранников расчищают ему в толпе проход.

Непонятно, почему – может, из-за абсолютно равнодушного выражения лица – внимание Пласкича привлекла пожилая женщина, появившаяся еще на одном из мониторов. Она, похоже, не испытывала ни малейшего волнения по поводу того, что произошло, и была здесь, пожалуй, единственным человеком, сохранившим спокойствие. Она с беззаботным видом неспешно направлялась к выходу.

Хорвата заинтересовал предмет, который эта женщина держала в руке, но он так и не смог его рассмотреть.

Мерседес Барреда вышла из музея и с удовольствием вдохнула теплый весенний воздух. Ей всегда нравилась гармоничная застройка района Саламанка, где и находился археологический музей. Она пошла по улице наугад, наслаждаясь душевным покоем и чувством удовлетворения от только что совершенного ею поступка. Мерседес даже не заметила двух элегантно одетых людей, прошмыгнувших мимо нее и севших в ожидавший их автомобиль. Единственное, о чем она думала в этот момент, – так это о том, как ей избавиться от тонкого и острого металлического прутка, которым она уколола Клару прямо в сердце. На нем не останутся отпечатки ее пальцев, поскольку она была в тоненьких кожаных перчатках, а потому Мерседес собиралась попросту бросить этот пруток в какой-нибудь водосточный люк. Однако она решила не делать этого рядом с музеем, а намеревалась сначала убраться отсюда подальше.

Она целый час бродила по городу, а затем остановила такси и попросила отвезти ее в отель «Риц», где она снимала номер.

Поначалу она планировала сразу же поехать из отеля обратно в Барселону, но затем изменила свое решение. И в самом деле, зачем ей было спасаться бегством – ведь ее никто не искал и никто даже не подозревал о ее причастности к смерти Клары Танненберг. Тем не менее в отеле она переоделась и, выйдя на улицу, направилась в сторону вокзала. Увидев неподалеку от музея Прадо водосточное отверстие, она бросила в него пруток. Затем она вернулась в отель и, зайдя в свой номер, ощутила удовлетворение от того, что ей все-таки удалось лишить жизни Клару Танненберг.

Ей даже не пришлось долго размышлять над тем способом, каким она убьет Клару. Когда Мерседес была еще юной девушкой и жила в Барселоне, ее бабушка как-то рассказала ей об убийстве Изабеллы Австрийской: к императрице подошел какой-то мужчина и уколол ее прямо в сердце длинным и тонким металлическим предметом. Через несколько секунд она замертво рухнула на пол, причем на ее одежде выступило всего лишь несколько капелек крови.

Когда у Мерседес возникло желание собственноручно убить Клару, она тщательно спланировала, в какой момент она уколет Клару прямо в сердце. Однако найти подходящее орудие убийства оказалось не так-то просто. Она искала его и в лавках старьевщиков, и среди материалов, используемых рабочими ее предприятия. Именно среди металлических отходов она и нашла подходящий пруток, который затем заточила, тщательно почистила и отполировала так, как будто это было произведение искусства.

Зайдя в свой номер в отеле, она открыла холодильник, достала оттуда бутылку шампанского и налила себе полный бокал. Впервые за многие годы она почувствовала себя радостной и довольной жизнью.

* * *

Лайон Дойль был вне себя от бешенства. Клару Танненберг наконец-то убили, но убил ее не он, а это могло означать, что ему не выплатят остаток гонорара. Убийца, по-видимому, был настоящим профессионалом – а иначе как можно было объяснить тот факт, что у него хватило храбрости и хладнокровия убить Клару на глазах у сотен людей? Он ткнул ей прямо в сердце каким-то тонким и острым предметом, который пронзил этот жизненно важный орган. Но кто этот убийца?

Лайон планировал убить Клару этим вечером. Он знал, что Клара остановилась у Марты Гомес, и ни та, ни другая ничего бы не заподозрили, если бы он вдруг пришел к ним в гости. Они впустили бы его в дом, и тогда он наконец-то прикончил бы внучку Танненберга. Правда, ему пришлось бы убить и Марту, но это, в общем-то, было бы просто еще одним незначительным неудобством. Теперь же у него возникла большая проблема. Он уже никогда не сможет доложить Тому Мартину, что выполнил заказ.

Лайон еще больше разозлился, увидев плачущего Джиана Марию: священник с сокрушенным видом выходил вместе с Мирандой из музея, чтобы отправиться в больницу, в которую отвезли труп Клары. В этой больнице должны были засвидетельствовать факт смерти и произвести вскрытие.

Едва Джордж Вагнер закончил собрание, как его секретарь сообщил, что ему по какому-то срочному делу звонит Пол Дукаис.

– Все в порядке, задание выполнено, – сказал Дукаис.

– Полностью?

– Да, мы заполучили все, что ты хотел. Но… но с внучкой твоего друга случилось несчастье. Ее кто-то убил.

– Когда прибудет посылка?

– Она уже в пути, прибудет завтра.

Больше Джордж Вагнер не стал ни о чем расспрашивать. Энрике Гомес и Франк Душ Сантуш тоже не особо переживали по поводу смерти Клары. Им было все равно, тем более что они не имели к этому убийству никакого отношения.

Единственной их заботой теперь стала организация продажи предметов, похищенных их людьми из иракских музеев. Джордж предложил своим друзьям срочно собраться всем вместе, чтобы поднять бокалы за успех проведенной операции и за то, что им наконец-то удалось заполучить «Глиняную Библию». Ему очень хотелось подержать в руках это сокровище, прежде чем его передадут покупателю.

Лайон Дойль позвонил Тому Мартину из телефонной будки.

– Клару Танненберг убили, – сообщил Лайон.

– И что?

– Я не знаю, кто это сделал, – огорченно сказал Лайон.

– Приезжай сюда, нам нужно поговорить.

– Я приеду завтра.

Ив Пико ходил взад-вперед по приемному покою больницы, будучи не в силах произнести ни слова. Миранда, Фабиан и Марта тоже не испытывали особого желания разговаривать, а Джиан Мария был способен только плакать.

Не только они, но и два инспектора полиции находились здесь в ожидании результатов вскрытия. Инспектор Гарсиа попросил их – как только будут готовы результаты вскрытия – проследовать с ним в комиссариат, чтобы помочь разобраться в происшедшем.

Наконец из помещения, в котором производилось вскрытие трупа Клары, вышел судебный врач.

– Здесь есть родственники госпожи Танненберг?

Ив и Фабиан переглянулись, не зная, что и ответить, а Марта не растерялась:

– Мы – ее друзья, больше у нее здесь никого нет. Мы пытались связаться с ее мужем, но пока нам не удалось его найти.

– Понятно. Госпожу Танненберг убили каким-то колющим предметом – может, стилетом, но очень-очень тонким, а может, длинным шилом… В общем, чем-то очень тонким и длинным, причем ударили ее прямо в сердце. Мне ее искренне жаль.

Врач сообщил им еще кое-какие подробности по поводу результатов вскрытия, а затем передал письменное медицинское заключение инспектору Гарсиа.

– Инспектор, я еще некоторое время буду находиться здесь. Если потребуются еще какие-то разъяснения, позвоните мне.

Инспектор Гарсиа – человек средних лет – кивнул. Данное дело было, пожалуй, более запутанным, чем казалось на первый взгляд, а от инспектора требовали как можно быстрее во всем разобраться. В министерство постоянно звонили журналисты, пытавшиеся получить хоть какую-то информацию. Произошедший инцидент был как нельзя более скандальным: иракскую женщину-археолога убивают в археологическом музее Мадрида во время торжественного открытия организованной ею выставки, на которую приехали политические деятели и именитые ученые. Именно на открытии этой выставки предполагалось представить вниманию общественности сенсационную археологическую находку. Более того, эту находку увели прямо из-под носа у двухсот приглашенных гостей, в том числе вице-президента и двух министров.

Инспектор мысленно представил себе, какими будут заголовки завтрашних газет, причем не только испанских: известие об этом чрезвычайном происшествии эхом разлетится по средствам массовой информации всего мира. Ему уже позвонили несколько его начальников, интересовавшихся, не обнаружил ли он следов убийцы и, главное, не удалось ли ему выяснить мотив этого преступления, которое, как им казалось, было связано с похищением таинственной археологической находки. Вице-президент в категорической форме потребовал, чтобы это дело расследовали в кратчайшие сроки.

Именно этим сейчас и собирался заняться инспектор, решивший допросить друзей убитой женщины-археолога.

В комиссариате было жарко, а потому Гарсиа, пригласив Пико и его коллег присесть, открыл окно, чтобы впустить немного свежего воздуха.

Пришедший в комиссариат вместе с друзьями убитой молодой священник выглядел очень подавленным, непрерывно плакал и все время держался ближе к Марте. Он был похож на перепуганного ребенка.

Эта ночь обещала быть долгой, потому что всех приглашенных в качестве свидетелей должен был допросить полицейский, пытающийся найти ответ на два вопроса: кто и почему убил Клару Танненберг?

Помощник инспектора не стал выключать стоявший в кабинете телевизор, и как раз в этот момент начался девятичасовой выпуск новостей. Все присутствующие замолчали, уставившись на экран, где перед их глазами снова разворачивались события сегодняшнего дня, который они не забудут до конца своей жизни.

Диктор сообщил, что, кроме убийства иракской женщины-археолога, была совершена и крупная кража: из археологического музея были похищены глиняные таблички, имеющие огромную ценность и называемые «Глиняной Библией». Именно эти таблички являлись той сенсационной археологической находкой, которую до поры до времени держали в секрете, а сегодня должны были выставить на всеобщее обозрение.

Ив Пико с досадой стукнул кулаком по столу, а Фабиан выругался.

– Они убили Клару, чтобы захватить «Глиняную Библию», – заявил Пико, и ни у Фабиана, ни у Марты, ни у Миранды не возникло ни малейших сомнений в том, что это действительно так.

И вдруг смотревший вместе со всеми телевизор Джиан Мария громко вскрикнул, а его юношеское лицо перекосилось от ужаса.

На экране показывали кадры, когда Клара шла рядом с министром в окружении множества других людей. Вдруг она словно бы споткнулась, но затем опять пошла дальше, а через несколько секунд неожиданно рухнула на пол.

То, что при этом увидел Джиан Мария, было не дано заметить ни инспектору Гарсиа, ни Пико, ни Марте: в показанной на экране суматохе буквально на долю секунды мелькнуло лицо очень хорошо знакомой Джиану Марии женщины.

Это была Мерседес Барреда, которая еще маленькой девочкой прошла через концлагерь Маутхаузен и вместе с отцом Джиана Марии испытала беспредельную жестокость того безумия, которое затеял Гитлер.

Джиан Мария тут же понял, что Клару убила именно Мерседес, и почувствовал в груди острую боль, которая была отголоском мучительных страданий, охвативших его душу. Он подумал, что не может выдать эту женщину, потому что это было бы все равно что выдать своего собственного отца. Однако, не сообщив о поступке Мерседес, он поневоле становился соучастником убийства Клары.

Инспектор Гарсиа попросил Джиана Марию рассказать, что именно из увиденного на экране заставило его вскрикнуть. Священник еле слышно ответил, что он не видел ничего особенного, а просто не мог спокойно смотреть на то, как убили Клару.

Ему поверили. Да, Ив Пико, Марта Гомес и Фабиан Тудела ему поверили, однако такой резкий всплеск эмоций посеял сомнение в душе инспектора Гарсиа и Миранды.

Полицейский был уверен, что Джиан Мария все же увидел на экране что-то такое – а может, и кого-то, что заставило его резко вскрикнуть, а Миранда мысленно сказала себе, что ей нужно будет раздобыть запись этого выпуска новостей и затем тщательно – фрагмент за фрагментом – просмотреть ее, пока она не поймет, чем было вызвано такое странное поведение священника.

Пико подробнейшим образом рассказал полицейскому о глиняных табличках, называемых «Глиняной Библией», обратив его внимание на то, что эти таблички имеют не только археологическую, но и общечеловеческую ценность.

Инспектору Гарсиа довелось в ту ночь услышать из уст трех археологов и журналистки рассказ об удивительных событиях, происходивших в последние несколько месяцев в Ираке. Из Джиана Марии инспектору так и не удалось вытянуть ничего вразумительного.

Начальники инспектора Гарсиа по-прежнему продолжали на него давить: им срочно требовалось дать какую-нибудь обнадеживающую информацию журналистам. Это происшествие было настоящим скандалом: крупная кража и убийство, совершенные в одно и то же время, – дело не шуточное.

Инспектор снова и снова просил Пико и его коллег рассказать ему о том, что происходило в последние часы перед преступлением: с кем они встречались, кому было известно о существовании табличек, кого они подозревают. А еще он попросил их охарактеризовать всех людей, кто в той или иной степени имел доступ к этим табличкам. Ив, Марта, Фабиан и Джиан Мария вышли из комиссариата очень уставшими, и каждый из них думал о том, что наверняка упустил что-то важное, но они, к сожалению, не знали, за какую ниточку потянуть, чтобы распутать этот зловещий клубок.

«Что со мной после всего этого будет?» – с отчаянием мысленно спрашивал себя священник, возвращаясь глубокой ночью в отель вместе с Мирандой и Пико.

* * *

Карло Чиприани сел в такси. Он чувствовал себя изнуренным, хотя перелет из Барселоны длился менее двух часов.

Ему было очень тяжело навсегда распрощаться с Мерседес, Гансом и Бруно. Они не хотели на это соглашаться, пытаясь убедить его в том, что общее прошлое, соединившее их жизни, сильнее смерти. Они были, в общем-то, правы: если не считать его детей, Карло ни к кому не испытывал таких теплых чувств, как к своим друзьям. Ради них он пожертвовал бы всем, что у него есть, однако он твердо знал, что теперь пришел момент обрести душевный покой, а этого он сможет достичь лишь в том случае, если расстанется с ними навсегда.

Карло ни в чем не стал упрекать Мерседес. Не стали ее упрекать ни Бруно, ни Ганс. Она не рассказала им о том, что совершила, но в этом и не было необходимости: они все поняли, едва только увидели ее.

Мерседес призналась, что в последние дни спала очень спокойно и наконец-то ощутила душевный покой. Бруно не стал говорить ей, какие чувства испытывает он, а Ганс просто разрыдался.

Теперь, вернувшись в Рим, Карло Чиприани сказал себе, что остаток своей жизни он должен прожить по-другому. Наступил момент, когда он решил наконец-то отправиться на площадь Святого Петра в Ватикане.

Как только он вошел в собор, сразу же почувствовал, что его окутал успокоительный полумрак.

В этот же самый момент в храм в сопровождении священника вошел и инспектор Гарсиа: он разыскивал Джиана Марию. Инспектор смог уговорить свое начальство позволить ему проверить одну из его догадок и выбил разрешение съездить в Рим и еще раз поговорить с Джианом Марией.

Инспектор Гарсиа не обратил никакого внимания на пожилого человека, устало шагавшего в направлении исповедальни, в которой, как сообщил сопровождающий инспектора священник, как раз и находился Джиан Мария.

Карло Чиприани подошел к исповедальне раньше инспектора и, опускаясь на колени, заметил, как сильно сдал этот еще совсем недавно так молодо выглядевший священник и каким горестным стало выражение его лица.

– Радуйся, Мария Пречистая…

– Без первородного греха зачатая.

– Падре, я виновен в смерти двух человек. Я молю Господа о том, чтобы он смог простить меня… и чтобы смог простить меня мой сын!

– Ты раскаиваешься?

– Да, падре.

– В таком случае пусть простит тебя Господь, и пусть он простит меня за то, что я тебя простить не могу.

Инспектор Гарсиа увидел, что, когда старик поднялся с колен, его глаза были полны слез. Казалось, что ему вдруг стало не хватать воздуха и что он вот-вот потеряет сознание.

– Вы себя плохо чувствуете?

– Нет-нет, не беспокойтесь, – ответил Чиприани и пошел прочь, не оглядываясь.

Джиан Мария вышел из исповедальни и пожал руку полицейскому.

– Извините, что я пришел сюда и отрываю вас от работы, но я получил у вашего руководства разрешение на встречу с вами, – сказал священнику инспектор. – Мне хотелось бы еще раз с вами поговорить. Если вы не согласны, можете отказаться.

Джиан Мария молча посмотрел на полицейского и кивнул. Идя затем рядом с ним, он увидел своего отца, который опустился на колени перед скульптурой «Оплакивание Христа» Микеланджело и, рыдая, закрыл лицо руками. Молодому священнику тоже захотелось заплакать, потому что ему вдруг стало нестерпимо жаль и своего отца, и самого себя.

А в Риме опять шел дождь.