К реальности их вернул скрип поворачивающегося в замочной скважине ключа. В гостиную вошла Ханна, дочь Аарона Цукера, удивившись, что Мариан до сих пор здесь.

— Ты уже здесь? Я думала, вы вернешься позже, — обратился Изекииль к внучке.

— Но, дедушка, уже почти шесть! А вы еще не закончили разговор? — спросила она Мариан, не скрывая раздражения от того, что обнаружила ее здесь.

— Простите... мы задержались.

— И ты не поел! — теперь она обратилась к дедушке с явным упреком в голосе.

— Ну разумеется, мы поели! Госпожа Миллер помогла мне приготовить салат.

Мариан извинилась. Она знала, что пора прощаться, но не могла бросить на полдороги то, ради чего сюда приехала. ей казалось, что этот человек ей манипулирует, втянул ее в бесконечный разговор, во время которого оба проливали слезы над двумя параллельными историями. Потому что таковыми они и были — параллельными, не сталкиваясь, хотя казались такими близкими.

Изекииль заметил ее досаду, но к удивлению Мариан именно он предложил ей вернуться на следующий день.

— Вы не хотели бы прийти завтра?

Она благодарно кивнула.

— Да, если это вас не обременит, иначе я не смогу завершить начатое.

— Знаю. Возвращайтесь завтра. Разговор с вами меня так бодрит.

— Но, дедушка, мне кажется, ты уже достаточно помог госпоже Миллер. Не забывайте, — сказала она Мариан, что дедушка не может весь день разговаривать. если хотите, я лично могу дать вам кое-какие сведения относительно политики еврейских поселений... хотя я отношусь к ним совершенно по-другому.

— Ладно, Ханна, позволь рассказать мне. Мне нравится беседовать с Мариан. Жду вас завтра к двенадцати. Это подойдет?

Ханна проводила Мариан Миллер к двери и на прощанье произнесла:

— Пожалуйста, не слишком его утомляйте, он еще не оправился от последнего инфаркта.

— Последнего? Я не знала...

— У него было три сердечных приступа. Врач велел ему не переутомляться. Всего пару дней назад он выписался из больницы.

— Обещаю, что постараюсь не слишком его утомлять и закончить как можно скорее.

— Так сделайте это.

Она почувствовала головокружение. Целый день она провела в этом доме, обмениваясь со стариком историями. Они вдвоем могли бы написать книгу. Эта мысль вызвала у нее улыбку.

Она вела машину медленно, пытаясь запомнить каждое слово. Изекииль открыл дверь к судьбам, которые она, казалось, отчетливо видела. В отель она приехала изнуренной, с деланием лишь принять душ и лечь спать, не прерывая при этом размышления.

Утром она пришла в назначенное время. Мариан встала рано с деланием прогуляться по Старому городу. Она покинула американский квартал примерно в восемь, когда Иерусалим уже просыпался, и быстрым шагом направилась к Дамаскским воротам, в этот час сотни человек пересекали их в обоих направлениях.

Торговцы открывали свои магазины, на рынке останавливались перед лотками женщины, опытным взглядом осматривая только что выложенную зелень, прибывшую из окрестных деревень.

Мариан остановилась перед магазином, откуда исходил аромат ванили и фисташек. Она не могла устоять перед искушением и купила несколько сладостей.

Она шла по Старому городу, не выбирая направления, покинула арабский квартал, чтобы затеряться на улочках христианского, оттуда оказалась в армянском и, наконец, в еврейском.

Она не могла избавиться от ощущения неловкости при виде евреев, одетых в черные лапсердаки и со спускающимися из-под шляп пейсами.

Уже было десять часов, когда она быстро вышла через Дамаскские ворота, чтобы вернуться в отель и сесть во взятую напрокат машину. На этот раз к дому Изекииля она ехала быстро, предчувствуя, что старик из тех, кто стражайше блюдет пунктуальность. Дверь открыла его внучка Ханна.

— Мне пора идти, но постараюсь поскорее вернуться. Дедушка плохо спал, хотя уверяет, что чувствует себя хорошо.

Она протянула бумажку с написанным на ней номером мобильного.

— Хотя я буду на занятиях, телефон оставлю включенным. Я очень обеспокоена, если вы заметите, что он плохо себя чувствует, звоните, и пожалуйста, не утомляйте его, как вчера.

Мариан пообещала, что постарается завершить беседу в этот же день.

Изекииль сидел у окна, откуда обозревал Иудейские горы. Казалось, что его мысли витают где-то далеко.

— Я принесла вам кое-какие сласти, надеюсь, что вам понравятся, — сказала Мариан, выдавив из себя самую приветливую из своих улыбок.

— Садитесь. Хорошо отдохнули?

— Да, проспала больше восьми часов. Ханна сказала, что ваша ночь прошла не очень хорошо...

— У стариков чуткий сон, а моя внучка разволновалась без причины. Она даже хотела позвонить в университет и остаться дома, но я настоял на том, чтобы она ушла. Так будет лучше, вам не кажется? Чья очередь рассказывать? Ваша или моя?

— Я не хочу вас утомлять...

— И я не услышу вашу версию того, что случилось с семьей Зиядов? Ну уж нет. На чем мы остановились?

— Как раз должна была начаться Первая мировая война.

— В таком случае, теперь моя очередь говорить.

***

Дина тревожилась. В то утро она пошла на базар в сопровождении своей матери Саиды и дочери Айши, там ходили слухи о неминуемом приезде паши Ахмета Кемаля, министра по делам имперского флота, губернатора Сирии и главнокомандующего Четвертой Османской армией. Если слухи окажутся правдой, Кемаль — человек кровожадный и непредсказуемый, готовый обуздать тех арабов, что мечтают о создании собственного государства вне империи.

Она боялась за Ахмеда и за своего брата Хасана, они так часто посещали собрания, где говорили о том, что скоро арабы обретут независимость от турков.

Она услышала, как кожевенник шепчется с мясником, и оба предсказывали смутные времена.

— Женщины вечно придают слишком много значения слухам с рынка, — сказал ей Ахмед.

Несколько дней спустя вместе с мужем и матерью Дина наблюдала за триумфальным въездом в город Ахмета Кемаля. Они вернулись домой, завороженные окружающей пашу роскошью.

— Такого парада я в жизни не видела, ему кидали лепестки роз, а народ пел. Я плохо его рассмотрела, но он кажется очень высоким, — рассказала Дина дочери, которая жаждала узнать подробности.

Всего неделю спустя Ахмед присутствал на одном из собраний, которые созывал Омар Салем.

— Кемаль-паша, похоже, верит только немцам, — с горечью произнес он.

— Да, с тех пор как правят три паши, все офицеры в их войсках — немцы, — прибавил Хасан.

Ахмед слушал их молча, обеспокоенный тревогой, которую читал на их лицах.

— Но в войсках султана много и арабов, и даже евреи есть, — осмелился он сказать, хотя и без особой убежденности.

— Но Кемаль нам не доверяет. Говорят, он прибыл сюда, чтобы подавить любую попытку мятежа, — вмешался Хасан.

Вошел слуга и что-то прошептал на ухо Омару, который тут же с улыбкой поднялся.

— Друзья мои, у нас неожиданный гость. Здесь Юсуф Саид.

Молодого человека, друга сыновей Хасана и Лайлы, и хозяин, и его гости приняли со всем дружелюбием. Он выглядел немного усталым, поскольку недавно прибыл из Каира.

— Я заходил к тебе домой, — обратился он к Хасану. — Твоя жена Лайла сказала, что ты здесь. Омар, надеюсь, ты простишь меня за вторжение без приглашения.

— Тебе всегда здесь рады. Расскажи о шарифе Хусейне и его сыновьях, Фейсале и Абдалле.

— Шариф ведет себя осторожно, но думает, что сейчас настал наш шанс. Не так давно Абдалла собственной персоной побывал в Каире, чтобы разузнать, что думают о будущем британцы.

— И что они думают? — спросил Омар.

— У них есть свои обязательства, они слушают с интересом, но ничего не обещают. Похоже, они убеждены, что выиграют войну. Мы должны быть готовы, если это случится.

Они разговаривали еще довольно долго, и несмотря на то, что Юсуф Саид осторожничал, пришли к выводу, что шариф Хусейн хорошо расположен к европейцам, если они гарантируют помощь в реализации мечты о большом арабском государстве.

— Поговаривают, что племя Саудов оспаривает лидерство Хусейна ибн Али, — бросил Хасан.

— Так и есть, но не забывай, что легитимность шарифа проистекает от его происхождения, он потомок самого Пророка, — заметил Юсуф.

Уже настала ночь, когда Ахмед отправился домой в сопровождении Юсуфа, Хасана и двух сыновей последнего. Юсуф ночевал в доме Хасана. Он сказал, что хочет отдохнуть перед поездкой в Мекку.

Взгляд Дины зажегся, когда она узнала от Ахмеда, что в доме ее брата остановился Юсуф.

— Думаю, что этот юноша интересуется Айшой, вот увидишь, он сделает всё возможное, чтобы с ней встретиться.

— Женщина, в конце концов от его дома нас отделяют всего несколько метров. Тебе следует присматривать за дочерью и не оставлять ее одну, я не хочу, чтобы Юсуф подумал, будто мы хотим выдать ее замуж, — сказал Ахмед.

— Предоставь это мне, я буду действовать осторожно. надеюсь, что Лайла мне поможет, раз уж она моя невестка.

— Поможет в чем?

— Устроить встречу Юсуфу и Айши.

На следующий день ее племянник Халед явился к ним с приглашением на ужин.

— Мама хочет устроить прием в честь нашего гостя и задумала семейный ужин.

Саида и Дина с готовностью выполняли роль свах. Они настояли на том, чтобы Айша надела лучшее платье и лучший хиджаб.

— Ты должна вести себя благоразумно, не смотри ему в глаза и не заговаривай, пока он к тебе не обратится, — советовала ей бабушка Саида.

— Но, бабушка, ты что, меня за дурочку принимаешь? — возмутилась Айя.

— Я принимаю тебя за хорошую мусульманку. Не забывай, что мужчинам не нравятся бесстыдницы.

Вечер прошел как нельзя лучше. Салах и Халед были близки с Юсуфом и знали об интересе приятеля к своей двоюродной сестре. Они напомнили ему, что Айша — еще почти дитя, и он не должен даже смотреть в ее сторону, если не собирается жениться. Юсуф заверил, что именно этого и желает. Если Ахмед согласится, они поженятся, как только позволят нормы приличий.

Мужчины поговорили о последних событиях в городе, а женщины тем временем выставляли на стол приготовленные вкуснейшие блюда. Юсуф похвалил приготовленные Айшой сласти, и она покраснела.

На следующий день Ахмед сообщил дочери, что Юсуф хочет с ним поговорить.

— И мне кажется, я знаю, о чем пойдет разговор, — сказал он.

— Он хочет попросить у тебя руки Айши! — радостно воскликнула Дина. — Аллах услышал наши молитвы!

— А если и так, что ты на это скажешь, Айша? — спросил Ахмед у дочери.

— Да какая разница, что она скажет! — воскликнула Дина. — Это такая честь для нас — войти в семью Юсуфа Саида!

— Послушай, жена, я и сам знаю, что дети обязаны слушаться родителей, но я хорошо понимаю чувства Айши и не хочу отдавать ее человеку, который внушает ей отвращение. Если это так, то мы поищем для нее другого мужа, — заявил Ахмед.

Айша стояла, крепко вцепившись в руку бабушки. Да, ей очень льстило, что такой человек, как Юсуф, обратил на нее внимание, но любовь... Она и сама не знала, любит ли она его. Да, ей нравился этот смуглый молодой человек с глубокими сияющими глазами, ей было очень приятно сознавать, что она для него так много значит, но сказать, что она в него влюблена... Она ощутила, как у нее свело желудок от приступа внезапного страха. Да, она хотела выйти замуж, но не думала, что это случится так скоро.

— Юсуф показался мне очень приятным, — произнесла она дрожащим голосом.

— Я не буду принуждать тебя к замужеству, ты вполне можешь подождать еще годок-другой, — настаивал Ахмед.

Однако Айша медлила с ответом, чувствуя на себе пристальный взгляд матери.

— Она уже не ребенок, — проворчала Саида.

— Если Юсуф хочет на мне жениться, я согласна, — произнесла наконец Айша, чувствуя, как охватывают ее одновременно радость и страх. Выйти замуж — значит навсегда покинуть дом, где она родилась, чтобы уехать на другой берег реки Иордан, где жила семья Юсуфа, а быть может — еще дальше, в Мекку. Ей придется жить в доме свекрови, и, собственно говоря, именно здесь и таилась главная причина ее страхов.

Ахмед вышел из комнаты, давая понять, что разговор окончен.

Тем же вечером пришел Юсуф и, как от него и ждали, попросил руки Айши.

Спустя несколько месяцев Старый город узнал, что такое настоящий кошмар. Кемаль-паша никому не доверял и повсюду разослал своих шпионов, которые даже чересчур добросовестно выискивали арабских националистов и просто недовольных политикой султана.

Обычным явлением в городе стали виселицы: паша приказывал вешать всех, кого считал врагами, и для пущего устрашения иерусалимцев превратил казни в публичный спектакль.

— Я проходил мимо Дамаскских ворот и едва смог пробиться сквозь толпу, чтобы узнать, что происходит, — возмущался Ахмед. — Люди стояли, храня гробовое молчание. Оказалось, что в этот раз повесили сразу пятерых.

— Сколько раз я тебе говорила, не надо туда ходить, — разволновалась Дина. — Ты же знаешь, как любит Кемаль-паша публичные казни, и чаще всего они как раз и проходят либо возле Яффских ворот, либо возле Дамаскских. Заклинаю, будь осторожен, не встречайся больше с Омаром Салемом. То же касается и моего брата Хасана, который к тому же подвергает опасности не только себя, но и своих сыновей.

— Это было просто ужасно; люди медленно умирали, и мы вынуждены были наблюдать за их агонией. Этот человек — настоящее чудовище, — сказал Ахмед, имея в виду, конечно же, Кемаля.

— Замолчи! Вдруг кто услышит. Даже подумать страшно, что случится, если Кемаль-паша узнает, какие вещи ты о нем говоришь.

— Евреям тоже грозит опасность. Я говорил с Самуэлем, и он мне сказал, что Кемаль встречался с несколькими старейшинами и пригрозил изгнать их из Палестины. А некоторые уже отправились в изгнание — в Дамаск, — объяснил Ахмед.

— Насколько мне известно, Самуэль весьма расположен к туркам, — ответила Дина. — Он говорит, что евреи чувствуют себя вполне неплохо под властью империи.

— Здесь они живут в мире и очень это ценят, но это на значит, что они поддерживают Кемаля. Самуэля, Ариэля Луи или Якова виселицы возмущают не меньше, чем нас. Но они тоже ни в чем не уверены. Самуэль говорит, что им придется приспособиться.

— Это еще что значит?

— Не портить отношения с Кемалем-пашой, чтобы не сомневался в лояльности местных евреев.

— Боюсь, это им не поможет, — заметила Дина.

Несмотря на горе, страх и неопределенность, поселившиеся в Иерусалиме, подготовка к свадьбе Айши шла полным ходом. Война шла где-то далеко, в Европе, и Дине казалось, что все эти города, о которых говорили, находятся где-то на краю света — Париж, Лондон, Петербург... Однако разрушительные последствия этой войны затронули и Палестину. Кое-кто из ее подруг потерял мужей, служивших в турецкой армии и погибших на фронте. Каждый день она возносила хвалу Аллаху, что Ахмед охромел после несчастного случая в карьере, и ему теперь не грозил призыв на войну. Однако, даже зная, что муж теперь в безопасности, она не переставала беспокоиться о своем сыне Мухаммеде. Она отчаянно боялась, что его отправят на войну, которая не имеет к ним никакого отношения.

— Сегодня я ужинаю в доме Омара, — объявил Ахмед как-то осенним вечером 1915 года.

— Ты же так устал за день, — запротестовала Дина, обеспокоенная тем, что в последнее время эти встречи в доме Омара стали повторяться все чаще.

— Да, сегодня у нас в карьере был тяжелый день.

— Тогда попросил Хасана, пусть он за тебя извинится и скажет, что ты придешь в другой раз.

— Я пойду, потому что должен, — заявил Ахмед, прежде чем она успела сказать хоть слово.

Дина принесла ему воды для умывания и подала чистую рубашку.

«По крайней мере, — подумала она, — если уж он решил ужинать в доме Омара, пусть хотя бы отправится туда прилично одетым».

— Просто жуть, что творится в городе, — сказал один из гостей Омара.

— Я знаю, о чем ты говоришь, — ответил Халед, племянник Дины, прежде чем его отец успел вставить хоть слово.

— Улицы Старого города наводнили проститутки, — пояснил Хасан. — Многие вдовы продают себя за пару пиастров.

— И почти все они — еврейки, — добавил Салах, его старший сын.

— Не обманывайся, сынок, у большинства из них мужья погибли на фронте, — возразил Хасан. — Такое несчастье может произойти с любой женщиной, а не только с еврейкой.

— А сколько стариков бродит по улицам, прося подаяния, — добавил Омар.

— А Кемаль-паша, как ни в чем не бывало, пускает деньги на ветер. Каждый вечер у него то попойка, то вечеринка, где собираются турецкие беки и даже кое-кто из наших — скажем, градоправитель Хусейн Хусейни частенько там появляется, — возмущался Хасан.

— Мне рассказывали, что несколько дней назад Кемаль устроил прием в честь вступления на престол султана Мехмеда, и все турецкие офицеры явились туда в сопровождении проституток. Этот человек понятия не имеет, что такое уважение: к кому-либо или к чему-либо.

— Думаю, нам не стоит сплетничать, — осторожно возразил Ахмед.

— Но, дядя, об этом и так весь город знает, — ответил Салах. — Нигде больше нет такого количества проституток, как в Иерусалиме, а турки никогда не отличались особым целомудрием.

— Ахмед прав, не стоит навлекать на себя беду подобными разговорами, — поддержал Ахмеда Омар. — Хотя ты тоже прав: слишком много народу знает об этих сборищах, которые Кемаль-паша устраивает, чтобы развеять скуку. У меня есть друзья в Дамаске, и они уверяют, что Кемаль и там вел столь же беспутную жизнь.

— Ну конечно, он устраивает праздники, а умирают от голода, — не унимался Салах.

— А что мы можем сделать? — спросил Халед, как всегда рассудительный.

— Как это что? Ты же слышал, что в прошлый раз говорил Юсуф: шариф Хусейн пытается заключить соглашение с британцами. Если они помогут нам создать собственное арабское государство, мы окажем им помощь в войне, — ответил Омар.

— Государство, простирающееся на весь Машрик , — с энтузиазмом вставил Хасан.

— Вот поэтому шfриф разослал своих доверенных людей по всей империи, чтобы они вступили в переговоры с шейхами различных племен. Вот только боюсь, что на поддержку саудовских племен не стоит особо рассчитывать, — заметил Омар. — Слишком уж они амбициозны.

Тем временем слуга напомнил хозяину дома, что пора накрывать на стол. Гости надолго замолчали, отдавая должное жаркому из ягненка. И лишь под конец ужина, уже потягивая мятный чай, Омар вновь окинул взглядом гостей. Все они знали, что сегодняшняя встреча была особенной.

Хозяин дома слегка откашлялся, прежде чем заговорить.

— Итак, — начал он, — пришло время оставить жалобы и перейти от слов к делу. Вчера я навестил одного дальнего родственника, живущего в Бейруте. Он рассказал, что происходящее в их городе мало чем отличается от того, что мы терпим в Иерусалиме. Паша приказал вешать всех, кто попадет под подозрение, даже членов самых почтенных и знатных семей. Этот мой родственник тоже состоит в группе патриотов; они, как и мы, считают, что настало время сбросить турецкое иго. Он хотел бы знать: если в ближайшее время вспыхнет восстание, примем ли мы в нем участие.

— Восстание? — в голосе Ахмеда сквозил страх.

— Да, восстание, — пристально посмотрел на него Омар. — Вопрос стоит так: если британцы окажут нам поддержку, сможем ли мы выступить против армии султана?

— Я готов умереть, — пылко заявил Салах, прежде чем Ахмед успел что-то ответить.

— Чего они ждут от нас? — спросил Хасан, обеспокоенно взглянув на сына.

— Мы должны быть готовы к войне и, если призовет шариф, выступить на его стороне.

Ответ Омара рассеял последние сомнения.

— Даже не знаю, что и сказать... — произнес Ахмед, чувствуя устремленные на него враждебные взгляды. — Это не так-то просто — выступить против империи. Мы всегда жили под властью Стамбула. Кроме того, я не уверен, что мы, арабы, должны помогать англичанам в войне с турками: в конце концов, и мы, и турки — мусульмане.

— Но если ты не согласен с политикой шарифа Хусейна, что ты тогда делаешь здесь, среди нас? — слова Омара прозвучали, словно удар кинжала, пронзающего шелк.

— Ну... Я, конечно, не согласен с политикой Стамбула. Но, в конце концов, какое нам дело до султана и каких-то других пашей. Сейчас мы страдаем конкретно от Кемаля-паши, и я считаю, что с этим надо что-то делать. Мне казалось, что молодые офицеры из комитета «За прогресс из единство» все же лучше, чем гвардия султана, но на поверку они оказались еще хуже, — попытался объяснить Ахмед, стараясь побороть чувство вины, что он не разделяет революционный энтузиазм друзей.

— В таком случае, что ты делаешь среди нас? — грозно спросил один из гостей Омара. — Может быть, ты шпион?

— Я ручаюсь за зятя! — заявил Хасан, поднимаясь.

— Сядь! — приказал Омар. — Пусть Ахмед сам все объяснит.

— Я — простой человек, привыкший работать от рассвета до заката, — повинился Ахмед. — У меня нет ничего, кроме рабочих рук, честного имени и детей.

— Друзья считают тебя хорошим человеком, у которого можно попросить совета. Семьи, живущие рядом с вами, считают тебя примером, — добавил один из присутствующих.

— Но я не такой. Может, мне просто больше повезло, мой дом больше, а сад обширней, и я могу работать в карьере бригадиром, но я такой же, как и все остальные.

— Жители твоей деревни к тебе прислушиваются, а в карьере тебя уважают и считаются с твоим мнением. Потому ты и здесь, Ахмед, потому мы и попросили Хасана пригласить тебя, чтобы ты к нам присоединился, — подтвердил Омар.

— Дядя, для тебя нет пути назад, — упрекнул его Салах.

— Брат, уж позволь дяде самому решать, что ему делать, — вмешался Халед, заметив мелькнувшее в глазах Ахмеда беспокойство.

— Мы не призываем тебя воевать, да твоя нога и не позволила бы этого. Но ты мог бы помочь найти людей, которые согласились бы встать под знамена шарифа и бороться за наше дело. Людей, которые готовы сражаться. Людей, которые хотят быть свободными, — торжественно произнес Омар.

— Работники карьера тебя уважают. Ты мог бы поговорить с теми, кто больше тебя доверяет и создать группу, чтобы в нужный момент, когда попросит шариф Хусейн, присоединиться к борьбе за арабское государство, — с энтузиазмом произнес Хасан.

— Дядя, у тебя нет пути назад, — повторил Салах.

— Человеку свойственно сомневаться, — поддержал дядю Халед. — Мне тоже совсем не хочется воевать с нашими мусульманскими братьями, пусть даже у нас и есть с ними какие-то счеты. Но если долг велит мне воевать с ними — я буду воевать, пусть даже мое сердце разорвется от боли.

Они еще долго спорили по этому поводу, и в конце концов Ахмед вынужден был сдаться. Он ненавидел Кемаля-пашу, но при этом не имел ничего против турок как таковых. Он с детства привык жить, зная, что его жизнью из Стамбула управляет султан. Так же жили и все его предки. Он уже начал жалеть, что позволил шурину заморочить ему голову своими идеями.

«Я сам виноват, — думал он. — Ишь, обрадовался, что меня принимают в доме такого человека. А ведь стоило бы подумать, с какой стати они вдруг стали искать моего общества».

Когда он вернулся домой, Дина принялась было его расспрашивать, о чем говорили за ужином в доме Омара. Она очень гордилась, что ее мужа принимаются в доме такого человека, и хотя не слишком этим хвасталась, но иной раз все же не могла удержаться, чтобы не упомянуть в разговоре с соседками, что ее Ахмед запросто бывает в доме Омара Салема.

Теперь же Дина не на шутку встревожилась, увидев, что Ахмед вернулся домой с каменным лицом и, не сказав ни слова, лег в постель и повернулся к ней спиной. Тем не менее, Дина знала, что он так и не смог уснуть, угнетенный тяжелыми думами.

— Почему ты не хочешь мне рассказать, что случилось? — прошептала она ему на ухо.

Но Ахмед ничего не ответил, и Дина не стала настаивать. Уж она-то знала, что в конце концов он все ей расскажет, но сначала он должен сам все обдумать.

На следующее утро она завела разговор об Айше. Та выглядела грустной и нервной, как будто предстоящая свадьба вовсе ее не радовала.

— Я понимаю, что пути назад нет, но порой меня одолевают сомнения: действительно ли наша дочка этого хочет? — призналась Дина мужу.

— Я и сам советовал тебе подождать, это ты торопила с ее замужеством, — хмуро бросил Ахмед. — Она совсем еще молода, вполне можно было и подождать год-другой.

— Я в ее возрасте уже была замужем, — сердито ответила Дина, задетая его упреком.

— Она выйдет замуж за Юсуфа, вот тебе мое слово, — заверил Ахмед, прежде чем отправиться на работу в карьер.

Утром он не хотел разговаривать даже с Игорем, сыном Руфи и Ариэля. День за днем они вместе отправлялись в карьер, болтая по дороге о разных пустяках. Игорь был отличным парнем, честным и трудолюбивым, вот только слишком уж он был повернут на идеях социализма, которые впитал с молоком матери, а для Ахмеда они так и оставались всего лишь пустыми словами.

Почти весь день он думал, кому может довериться. Он не был уверен, что несмотря на общее недовольство, среди рабочих в карьере найдутся люди, которые решились бы принять участие в бунте против турок. Жаловаться на жизнь — да, сколько угодно, проклинать Кемаля-пашу — за милую душу, но чтобы осмелиться на что-то большее...

Когда рабочие собрались обедать, к нему подошел Иеремия.

— Ты выглядишь расстроенным. Тебя что-то беспокоит?

Вопрос Иеремии застал Ахмеда врасплох; он мысленно обругал себя за то, что плохо скрывал свои чувства.

— Меня беспокоит замужество Айши, она еще так молода, — признался он со смущением в голосе.

— Дети всегда причиняют немало беспокойства. Судя по тому, что ты мне рассказывал, Айша выходит замуж по доброй воле, так что ты не должен себя винить.

— Я буду скучать по ней, когда она нас покинет, — с тоской признался Ахмед.

— Да, конечно, трудно представить дом без детей, но ведь скоро Айша подарит тебе внуков. Да и твоему сыну Мухаммеду не составит труда найти себе жену.

Ахмед был рад этой откровенности с Иеремией. Он считал его не только хорошим человеком, но и справедливым. Как он поступит, если кое-кто из работников карьера окажется заговорщиком, готовым восстать против турков с оружием в руках?

По окончании рабочего дня Игорь подошел к Ахмеду и предложил пойти домой вместе.

— Ты иди, а у меня еще много работы, — ответил тот, после чего Ахмед отправился домой в компании других рабочих.

Они шли молча, в ожидании того, что скажет Ахмед. Тот начал говорить, лишь когда они добрались до города и зашли в кафе. Он был уверен, что сделал правильный выбор, он знал этих людей с самого детства, дружил с ними, делил радости и тревоги, он знал их образ мыслей, но самое главное — был уверен, что они его не предадут. Они заказали кофе и стали слушать Ахмеда. Тот дал простые объяснения. Им просто нужно решить, когда придет время, присоединятся ли они к восстанию и будут ли бороться под знаменами шарифа Мекки за арабскую родину, свободную от турков.

Мужчины молча выслушали его, пораженные таким предложением, но больше всего потому, что оно исходило из уст Ахмеда. Его считали человеком осторожным, далеким от какого-либо экстремизма. Они задавали ему вопросы, желая узнать больше, спрашивали, кто возглавляет восстание помимо шарифа Хусейна, и хотели понять, что их ждет, если они покинут работу в карьере, что будет с их семьями. Если они перестанут работать, на что будут жить близкие?

Ахмед ответил на все вопросы пылко, но не очень уверенно. Четверо оказались готовы на жертвы, а остальные колебались, но обещали, что поддержат все действия, хотя и не будут сами принимать в них участия. Они также пообещали прощупать почву среди родственников и друзей.

После этого вечера они собирались еще несколько раз. Ахмеда угнетала свалившаяся на него ответственность. Он рассказал обо всем Хасану, а тот, в свою очередь, передал Омару, и оба посоветовали Ахмеду соблюдать осторожность, но и быть наготове, потому что в любой момент могут последовать призывы действовать.

Он плохо спал и совсем потерял аппетит, но Дина не донимала его вопросами по этому поводу, поскольку была слишком занята подготовкой к свадьбе Айши.

Дина пригласила на церемонию бракосочетания всех своих друзей, и даже заглянула в Сад Надежды, чтобы лично пригласить соседей на свадьбу дочери.

— Конечно, мы все придем, — заверил Яков, несмотря на то, что Кася не выразила энтузиазма по этому поводу.

Самуэль уже пообещал Ахмеду, что придут все члены Сада Надежды, но Саида настояла на том, чтобы Дина, как мать невесты, прояснила отношения с Касей и Мариной.

За три дня до свадьбы Юсуф прибыл в Иерусалим в сопровождении матери-вдовы, трех сестер и двоих братьев, а также нескольких теток, кузин и кузенов, которых разместили в домах родственников и друзей.

Дина нисколько не удивилась, когда за два дня до свадьбы обоих мужчин пригласили в дом Омара Салема. Она была рада провести с дочерью эти последние вечера, прежде чем передать человеку, который станет ее мужем. Вместе с Саидой они посвятили Айшу в тайны брачной жизни. Айша побледнела, услышав, что ее ждет, но мать и бабушка успокоили ее, пообещав обучить всему, что необходимо знать, чтобы муж остался доволен.

Айша жалела, что дала согласие на свадьбу, хотя ни за что на свете в этом бы не призналась. Да, ей льстило, что на нее обратил внимание такой человек, как Юсуф, но ведь замужество этим не ограничивалось. Айша часто плакала, когда думала, что никто ее не видит. Однажды вечером она столкнулась с Мариной и попыталась прошмыгнуть мимо, но та заметила слезы на глазах Айши и потребовала рассказать, что случилось.

Марина выслушала ее очень серьезно. Она попыталась ее успокоить и даже посоветовала поговорить с родителями и признаться им, что не хочет выходить замуж. Но Айша поклялась, что ничего и никому не скажет, ведь если ее слова дойдут до ушей Юсуфа, он смертельно обидится.

— Я не могу разорвать помолвку, ведь это опозорит родителей.

Марина сохранила ее тайну; теперь она стала еще внимательнее к Айше, чем прежде, и всячески старалась помочь в подготовке к свадьбе. Дина даже удивилась, глядя, как внезапно переменилась Марина.

— Мне кажется, она наконец излечилась от своей любви к Мухаммеду, — говорила она Айше. — Я так рада, что она больше не страдает. Да и твоему брату теперь ничто не мешает найти женщину, на которой он сможет жениться.

Ахмед едва обращал внимание на эти приготовления, он сосредоточился на своих новых заботах — найти людей для восстания. Первые шестеро друзей в свою очередь привели других, и встречи стали происходить всё чаще.

— ты должен с ними встретиться, — попросил Ахмед Хасана.

— Не вижу в этом необходимости, да и тебе не стоит так уж спешить. Омар воображает, что каждый из нас прямо-таки обязан положить голову за его идеи, — возразил Хасан.

— Но люди жаждут познакомиться с нашими лидерами...

— Для них лидер — ты, Ахмед. Когда придет их через сражаться, ты передашь им приказы, которые им следует выполнять. Омар Салем даст тебе инструкции. Сегодня вечером мы будет обедать в его доме. Юсуфу есть что нам рассказать.

— Я вижу, Лейла сегодня расстаралась, чтобы порадовать жен приглашенных гостей, — с благодарностью заметил Ахмед.

— Разумеется, ведь мы все же родня. Они встретятся, чтобы обсудить свои дела, и не будут по нам скучать. Кроме того, моя мать помогает Лейле готовить праздничный ужин.

«Бедняжка Саида!» — подумал Ахмед. Его теща совсем состарилась, хотя по-прежнему держится молодцом и всегда готова протянуть руку помощи.

Вернувшись домой, он заметил, что Дина чем-то расстроена.

— Мама весь день провела на кухне у Лейлы, готовя ужин, а теперь Айша говорит, что не пойдет на прием. Она такая нервная, взвинченная. Поговори с ней, скажи, что мы не можем так оскорбить жен наших гостей, и прежде всего — мать и сестер Юсуфа.

Айша находилась в комнате, которую делила с бабушкой, и аккуратно складывала покрывала на кровати.

— Дочка... — запинаясь, начал Ахмед, не зная, что и сказать.

— Ты здесь? — удивилась она. — Ты уже был в карьере? Как ты думаешь, Иеремия и Анастасия придут? Я сказала Анастасии, чтобы она привела всех своих детей.

Она сильно нервничала и из-за этого трещала, как сорока; однако на ее щеках еще не просохли следы слез.

Ахмед не решался ее обнять; ведь она уже не ребенок, хотя для него навсегда им останется.

— Ты непременно должна быть на торжестве, которое устраивает твоя тетя Лейла. Если не пойдешь, это будет очень невежливо, а ты ведь не хочешь оскорбить свою будущую свекровь?

— Я пойду, папа, не волнуйся. Я только маме сказала, что не пойду, но на самом деле я понимаю, что должна пойти, и я не сделаю ничего такого, за что мне потом будет стыдно. К тому же я пригласила Касю и Марину, и они согласились.

— Замечательно. Марина всегда была твоей хорошей подругой, да и Кася помнит тебя еще девочкой. Так что пусть на здоровье попразднуют!

— Знаешь, папа. Мухаммеда до сих пор нет, и это меня беспокоит...

— Твой брат должен приехать завтра. Не волнуйся, он не опоздает на твою свадьбу.

Из комнаты дочери он вышел расстроенным и озадаченным. Айша не выглядела счастливой, и он винил себя, видя слезы на ее щеках. Он не должен был идти на поводу у Дины, стремившейся во что бы то ни стало выдать Айшу замуж, но, к сожалению, пути назад больше не было.

Он наскоро умылся и оделся в приготовленную женой одежду.

— Ты должен выглядеть элегантно, — говорила ему Дина. — В конце концов, ты же отец невесты.

В доме Омара Салема гостей было больше, чем когда-либо прежде. Кроме тех, кого Ахмед знал, здесь были и другие, кого он видел впервые. Все они радовались предстоящей свадьбе.

Омар встретил Ахмеда и Хасана широкой улыбкой.

— Проходите, проходите! Хасан, твои сыновья уже здесь. Тебе очень повезло, что у тебя такие чудесные мальчики. Скажу честно, мне очень нравится пыл твоего старшего, Салаха.

— Зато Халед более осторожен, — заметил польщенный Хасан.

— Слишком осторожен, я бы сказал — как, впрочем, и его дядя Ахмед.

Этот комментарий заставил их почувствовать себя неловко, но они не смогли возразить гостеприимному хозяину. Если прежде Омар лишь намекал на значительность своего положения в обществе, в тот вечер он старался показать, что его дом был одним из самых важных в Иерусалиме.

Юсуф был почетным гостем; остальные приглашенные собрались вокруг него, требуя рассказать последние новости о шарифе Хусейне.

— Я мало что могу рассказать, — признался Юсуф. — Все, что мне известно — это то, что шериф держит связь с сэром Генри Макмагоном, верховным комиссаром Британии в Египте.

— Таким образом, англичане нас поддерживают, — заключил Хасан.

— Не совсем так, — ответил Юсуф. — Я бы сказал, что это англичане весьма рассчитывают на нашу поддержку и в обмен на нее готовы принять кое-какие предложения шарифа Хусейна. А кроме того, у нас появился неожиданный союзник, британский офицер по имени Лоуренс, через которого Макмагон и держит связь с шарифом.

— Евреи тоже видят в англичанах союзников, — заметил один из гостей.

— Не все, — уточнил Юсуф. — Многие из них полны решимости оставаться подданными султана и не желают принимать ничего, что может создать угрозу их положению; другие же, действительно, стремятся заручиться поддержкой англичан и готовы воевать на их стороне. Однако, насколько мне известно, англичане не выражают ни малейшего энтузиазма по поводу таких союзников, хотя и позволили им создать Корпус военных сионистов.

— Кемаль-паша арестовал и депортировал сотни евреев, он им не доверяет, — подал голос Ахмед, поглядев на будущего зятя. — Евреям приходится несладко.

— Да, это так, — согласился Юсуф. — Поэтому я и надеюсь, что евреи в конце концов поймут, что у них нет другого пути, кроме борьбы с турками.

Они ели и болтали до поздней ночи; в конце концов, все распрощались с хозяином и друг с другом, поблагодарив за приятный вечер и договорившись встретиться через два дня на свадьбе Юсуфа.

В этот вечер Ахмед вернулся домой в лучшем настроении, чем в прошлый раз. Омар похвалил его, что ему удалось собрать группу людей, готовых поддержать их борьбу с турками.

— Когда наступит время, ты должен будешь отдать им приказ, — торжественно произнес Омар. — Они тебя послушают.

Проходя мимо Сада Надежды, Ахмед удивился, увидев, что, несмотря на поздний час, во всех окнах горит свет. Он постучал в дверь дома, чтобы справиться, не случилось ли какого несчастья, и не нужна ли его помощь. Самуэль открыл дверь и пригласил его войти. Ахмед еще больше удивился, увидев в доме Анастасию.

— Мы узнали, что на днях арестовали Луи, — сказал Самуэль. — Его депортировали в Египет, но этим дело не кончилось. Сегодня ночью арестовали Иеремию и устроили разгром в его доме. Анастасия пришла к нам за помощью. Ее дети очень напуганы: солдаты Кемаля-паши избили Иеремию прямо у них на глазах. Сейчас мы ничем не можем помочь, но завтра попытаемся его освободить.

Анастасия бросилась к Ахмеду: не меньше, чем судьба мужа, ее сейчас волновала судьба карьера.

— Мой муж всегда тебе доверял, — сказала она. — Ты ведь сможешь присмотреть за работой в карьере, пока он не вернется?

Ахмед заверил ее, что все сделает, как надо, так что пусть она не беспокоится.

Едва рассвело, Ахмед отправился в карьер. Он мрачно курил, дожидаясь прихода рабочих. Первым пришел Игорь и тут же упрекнул Ахмеда, что тот его не подождал.

— Я тоже не спал всю ночь, — признался он. — Я бы пошел с тобой, если бы знал, что ты собрался в карьер так рано.

Когда подтянулись остальные рабочие, Ахмед рассказал о случившемся, и карьер наполнился негодующими возгласами. И прежде ходили слухи, что владелец карьера — один из лидеров сионистов, и всем было известно о его увлеченности социалистическими идеями, но никому даже в голову не приходило, что это может иметь столь катастрофические последствия, хотя в эти неспокойные времена гнев Кемаля-паши мог обрушиться на кого угодно.

Рассказав о несчастье, постигшем Иеремию, Ахмед велел каменотесам продолжать работу, как если бы ничего не случилось, и не тратить время на вздохи и проклятия. Рабочие выполнили его распоряжения, и дело пошло так, словно хозяин по-прежнему был с ними.

По окончании рабочего дня к нему подошли несколько встревоженных каменотесов. Все они были участниками тайных собраний.

— Мы должны быть осторожны, — заметил один из каменотесов, мужчина с огромными усами.

— Всё в порядке, — успокоил его Ахмед. — Не беспокойтесь, то, что случилось с Иеремией, не имеет никакого отношения к нашему делу. Кемаль-паша всегда видит опасность там, где ее нет.

— А если он и нас в чем-то заподозрит? — подал голос другой.

— Нам действительно необходимо соблюдать осторожность, — ответил молодой рабочий. — Кемаль-паша ненавидит патриотов. Если бы он мог читать наши мысли, он бы давно уже нас всех перевешал.

— Идите домой и ни о чем не беспокойтесь. Друзья Иеремии кое-кого подмажут, и его выпустят.

— А что будет завтра?

— Ничего, кроме выходного дня и свадьбы моей дочери, — ответил Ахмед, стараясь подбодрить друзей.

Обратно домой он шел один. Игорь был осторожным человеком и, увидев, что Ахмед отошел, чтобы поговорить с другими, понял, что ждать его не стоит. Кроме того, в тот вечер Ахмед и сам предпочел побыть в одиночестве. Он тревожился, не только из-за ареста Иеремии, но и потому что с каждым днем Кемаль-паша действовал всё более жестоко. Кемаль не отказывал себе в роскоши и разных капризах, в то время как весь город терпел лишения.

По дороге домой он увидел Самуэля, сидящего на ограде Сада Надежды; он молча курил и казался весьма озадаченным. Ахмед подошел к нему.

— Есть какие-нибудь новости про Иеремию? — спросил он, надеясь услышать, что того освободили.

— Да, есть, и, увы, не слишком хорошие. Его собираются депортировать в числе других пятисот евреев. Кемаль-паша грозится вообще выгнать всех евреев из империи. Ты сам видишь, нас не спасло даже то, что некоторые готовы были поддержать Блистательную Порту в этой абсурдной войне. Они депортировали даже одного человека, который вложил немало сил и средств в дело поддержки империи. Да, и еще мне сказали, что Бен Гуриона тоже депортировали.

— И что же нам теперь делать? — спросил Ахмед, на плечи которого так внезапно свалился весь груз ответственности за работу карьера.

— А что, по-твоему, мы можем сделать? Завтра Кемаль-паша может точно так же депортировать нас, как он поступил с Иеремией, Луи и многими другими. Яков настроен искать какие-то варианты, он верит британцам. Говорит, что если они выиграют эту войну, то решат будущее нашей земли.

— Не знаю... Быть может, Яков и прав. Так вы собираетесь просить их о помощи? — спросил Ахмед.

— О помощи? Скорее уж они заинтересованы в нашей помощи. Многие евреи уже воюют на их стороне. Как видишь, наш народ раскололся на два лагеря: одни служат в армии султана, а другие перешли на сторону французов и британцев.

— А русские евреи?

— Да, мне никогда не забыть Россию-матушку, откуда я родом, — ответил Самуэль с оттенком грусти.

— Мы должны всё это пережить...

— Мы постараемся, Ахмед, мы постараемся. Мы с Йосси Йонахом ходили в полицию по поводу Иеремии, и там нас самих чуть не арестовали. Ты ведь знаешь, что Рахиль, мать Йосси — сефардка. Она всегда с большой признательностью относилась к Османской империи, позволившей им обосноваться в Салониках после того, как сефардов изгнали из Испании католические монархи. Такова наша судьба: на протяжении веков нас изгоняли, депортировали, преследовали... А в империи Рахиль всегда чувствовала себя в безопасности и своего сына воспитала в преданности султану. Теперь Йосси утверждает, что его мать в большей степени турчанка, чем еврейка. Однако сейчас Рахиль стала чужой в собственной стране. Даже подумать боюсь, что бы сказал обо всем этом старый Абрам...

— Все мы — чужие в нашей стране, и не забывай, что Кемаль-паша не щадит и арабов: что ни день — то новые виселицы возле Дамаскских или Яффских ворот.

— Ты прав, друг мой, все мы страдаем под этим игом. Боюсь, Ахмед, что прежний мир, в котором мы жили, теперь рушится, и все мы теперь — пешки в чьей-то игре. И неважно, кто победит в этой войне: Германия с Турцией или Антанта: мир все равно уже не будет прежним.

— Ты вернешься во Францию? — спросил Ахмед.

— Нет, не вернусь, если, конечно, меня тоже не депортируют. Но даже если это случится, я все равно вернусь сюда. Я не могу вечно скитаться в поисках родины; мое место здесь, и моя задача — возродить родину моих предков.

— Понимаю, ты ведь еврей.

— Иногда я задаюсь вопросом: а так ли это хорошо — быть евреем? Долгие годы я боролся со своей сущностью, хотел быть таким, как все, мечтал сбросить с себя это бремя, которое превращало меня в изгоя. Ты даже представить не можешь, как я старался вытравить из себя все, что было во мне еврейского. Все мои несчастья имели одну причину: еврейское происхождение. Моя семья погибла во время погрома, я потерял мать, бабушку, сестру и брата... Кто, пережив такое, захочет быть евреем? Вот и я не хотел.

— Ты не должен роптать на Всевышнего. Он знает, что делает.

— Ты считаешь, я могу простить его за то, что он допустил, чтобы какие-то мерзавцы убили мою семью лишь потому, что они были евреями?

— Друг мой, воистину неисповедимы пути Аллаха.

— А впрочем, мне не хотелось бы обременять тебя своими тревогами накануне свадьбы Айши. Давай лучше поговорим о чем-нибудь более приятном. Вот например, я еще не видел Мухаммеда.

— Он приезжает завтра. И я надеюсь, что все обойдется...

— Ты имеешь в виду Марину и Касю? Не беспокойся, они не станут скандалить на свадьбе Айши. Да, Марина очень страдала, когда ее разлучили с Мухаммедом. Они вместе росли, потом полюбили друг друга, и им было очень нелегко признать, что у них нет будущего.

— Я очень ценю Марину; более того, я и сам не желал бы для Мухаммеда лучшей жены, но при этом я знаю, что, даже если вы... если вы не слишком верите в своего Бога или, во всяком случае, не исполняете всех необходимых обрядов, она никогда не примет ислам.

— Ты прав, не примет. Но, по крайней мере, мы с тобой понимаем всю боль ее отчаяния, это ведь для нее первый настоящий удар судьбы. Вот видишь, какой на самом деле бред — эта самая вера, которая разлучает двух молодых людей и не дает им быть вместе. Когда-нибудь настанет день, когда эта помеха навсегда исчезнет, и я надеюсь, что я доживу до этого дня.

— Мухаммед тоже страдает, — хмуро ответил Ахмед.

— Я знаю. И вот что я тебе скажу, Ахмед. Мне кажется такой глупостью, что люди убивают друг друга только лишь потому, что считают, что их Бог лучше, чем чей-то еще.

— Мы с тобой не враждуем.

— Ты прав, это христиане не терпят евреев, хотя и мусульмане тоже депортировали сефардов. Вы тоже не позволили им остаться самими собой. В общем, нам пытались навязать свои истины и убивали за них, но по крайней мере иудеи и мусульмане способны уважать друг друга и жить в мире, хотя и вы и не позволяете нашим молодым людям влюбляться. Но мы хотя бы не убиваем друг друга.

Ночная мгла уже давно окутала Святую землю, а они все еще беседовали, куря одну сигарету за другой. Ни один так и не уснул до утра.

Но вот наступил день, полный ароматами праздника. Айша излучала красоту и скромность. Марина, Кася, Дина и Саида помогали ей облачаться в свадебное платье.

Мухаммед и Марина вполне вежливо поздоровались, но тут же стали избегать друг друга. Мухаммед сразу присоединился к гостям, а Марина не отходила от группы женщин. Заметив, как нервничает Айша, Марина взяла ее за руку, стараясь успокоить.

Дина с большой ответственностью занялась свадебными приготовлениями, заручившись помощью своего брата Хасана, как всегда щедрого. Она хотела произвести как можно лучшее впечатление на семью Юсуфа Саида. Она знала, как много значит для Юсуфа мнение его матери. Дина попросила Саиду оказать особое внимание этой женщине, чтобы та ни в чем не нуждалась. Что же касается Лейлы, то Дина вынуждена была признать, что ее невестка, когда пожелает, может быть весьма обходительной; так что Дина поручила ее заботам сестер Юсуфа.

Она с беспокойством смотрела на побледневшую Айшу, опасаясь, что та расплачется прямо во время церемонии. Она не выглядела счастливой, но Дина утешала себя тем, что в этом нет ничего страшного, все невесты перед свадьбой нервничают. Да и сама Дина, когда ее выдавали за Ахмеда, умирала от страха, а теперь она даже представить не может, что у нее мог быть другой муж. Они были счастливы все эти годы, и счастье омрачила лишь смерть детей. Дина еще оплакивала маленького Измаила другого ребенка, родившегося мертвым, и которого ей не позволили даже увидеть.

Но все прошло, как положено, и теперь ее дочь стала женой Юсуфа. Дина огляделась и с облегчением вздохнула, увидев, как женщины окружили Айшу. Мать Юсуфа держалась с ней очень ласково, а Марина ни на шаг не отходила от подруги. Как все-таки жаль, что эта еврейка никогда не примет ислам! Она была бы хорошей женой Мухаммеду.

За праздничной трапезой гости неустанно болтали и казались очень довольными. Дина без устали подносила все новые блюда, жадно вслушиваясь в обрывки разговоров. Кое-кто из гостей негромко переговаривался, вспоминая о повешенных арабах и высланных евреях. Дина невольно поморщилась: она не желала в такой день обсуждать подобные вещи, пусть даже всех интересующие.

Дина улыбнулась, когда вошли музыканты, которых нанял Хасан, чтобы развлечь гостей.

— Ты с ума сошла! — прошипел Ахмед. — Как тебе в голову взбрело нанять музыкантов?

— Это подарок от моего брата Хасана... Он ничего не сказал мне об этом...

— Ты бы мне тоже ничего не сказала, даже если бы и знала.

К ним подошла улыбающаяся Кася.

— Чудесная свадьба, не правда ли? Жаль, Анастасия не пришла, ей так хотелось увидеть вашу дочь в свадебном наряде...

— Вполне понятно, что она не захотела развлекаться, зная, что ее муж в тюрьме, — ответила Дина. — Но я соберу для нее тарелку сластей, пусть тоже хоть немножко порадуется.

В это минуту послышались шум и крики, и в дом, яростно расталкивая гостей, ворвались вооруженные люди. Это были полицейские Кемаля-паши. Один из них направился прямо в сторону Ахмеда.

— Ахмед Зияд, — объявил он, в то время как двое других заломили Ахмеду руки за спину. — Ты арестован за участие в заговоре против султана, а также в деятельности, направленной против империи.

— Но это невозможно! — воскликнул Мухаммед, вставая перед полицейскими. — Должно быть, это какая-то ошибка. Мой отец ни в чем не виноват. Мы — верные подданные султана.

— А ты, должно быть, Мухаммед Зияд? — осведомился офицер. — Знаем такого. Имей в виду, мы держим тебя на заметке. Пока у нас нет приказа тебя арестовать, но скоро и до тебя дойдет очередь. А твой отец — предатель, и его будут судить по закону. Так что лучше уйди с дороги, а не то...

Мухаммед не двинулся с места, и тогда один из полицейских толкнул его с такой силой, что он бы непременно упал, если бы Самуэль не поддержал его твердой рукой.

Самуэль вслед за Мухаммедом обратился к полицейским:

— Ахмед Зияд — мой арендатор, и я могу засвидетельствовать, что он — честный человек и верный подданный султана, как и мы все. Информаторы ввели вас в заблуждение.

— Ну надо же, вы ручаетесь за предателя? Так может быть, вы и сами такой же предатель?

— Я подам на вас жалобу...

Один из полицейских ударил его по лицу; из разбитой губы потекла кровь. Самуэль даже не дрогнул, но тут наперерез полицейским бросился Михаил.

— Довольно! — крикнул он. — Да как вы смеете? У нас свадьба. Этот человек, — кивнул он на Ахмеда, — не сделал ничего плохого, как и любой из нас. Это какое-то недоразумение...

Один из полицейских ударил его по лицу. Другой ударил Мухаммеда, который бросился на помощь отцу.

Всё без толку. Несмотря на всеобщие протесты, Ахмеда увели.

Дина и Айша рыдали в объятиях друг друга; ошеломленные гости спешили покинуть дом, в который пришла беда.

— Кто-то на него донес, — высказал свое предположение Юсуф, едва ушел последний гость.

— Донес? — спросил изумленный Самуэль.

— Да, кто-то на него донес. Должно быть, это один из тех людей, которые... — он замолчал. Он знал, что Самуэль был другом Ахмеда, но он не доверял этому еврею, потому не знал его и не был готов вверить свою жизнь иностранцу.

Самуэль отыскал взглядом Мухаммеда и обратился к нему.

— В чем обвиняют твоего отца? Расскажи правду, может быть, я смогу ему помочь?

— Ты не смог помочь ни Иеремии, ни Луи. Так чем же ты можешь помочь моему отцу? — в гневе выкрикнул Мухаммед.

— Ты же знаешь, что можешь мне доверять, — сказал Самуэль, уязвленный его словами.

— Да, я знаю, что могу, но сейчас... Короче, есть вещи, которые мы должны обсудить наедине. Мы никому не можем об этом рассказать, даже тебе. Мне очень жаль, Самуэль, я очень благодарен тебе за помощь, но сейчас мы должны сами принять решение: в конце концов, это наше семейное дело.

Самуэль развернулся и вышел из дома. За ним последовали Кася, Яков, Ариэль, Игорь, Михаил и Руфь. Только Марина осталась рядом с безутешно рыдающей Айшой. Мухаммед сделал ей знак, чтобы она уходила; она не двинулась с места, с вызовом глядя на Мухаммеда.

— Марина, тебе лучше уйти, — мягко произнес он. — Для твоего же блага, для твоей же безопасности. Есть вещи, которые... словом, о которых тебе лучше не знать.

— Значит, ты нам не доверяешь? — сердито спросила она.

— Разумеется, доверяю. Но сейчас вам действительно лучше уйти. Я поговорю с Самуэлем, как только будет возможно.

Она вышла, так и не простившись с Мухаммедом. Тот знал, что Марина никогда не ему простит, что он вел себя с ней, как с чужой.

В последующие дни обе семьи старались избегать друг друга. Прошла неделя, прежде чем они снова встретились.

Еще до рассвета возле Дамаскских ворот собралась огромная толпа в ожидании интересного зрелища. Этим утром собирались повесить нескольких человек, и как всегда в таких случаях, у места казни собрались их друзья и родные в надежде, что смогут с ними проститься или хотя бы обменяться последними взглядами, чтобы хоть чем-то утешить осужденных.

Дина пришла к месту казни вместе с Айшой, Мухаммедом и братом Хасаном; здесь же были ее племянники Салах и Халед, а также зять Юсуф. Пришли и несколько рабочих из карьера, которые смогли победить свой страх и явились поддержать своего бригадира в его последние минуты. Был здесь и Йосси, сын Абрама. Он пришел один, несмотря на протесты своей матери. Семья Йонах искренне сочувствовала семье Зиядов; Рахиль оплакивала их горе у себя дома вместе с невесткой Юдифью и внучкой Ясмин. Но Йосси был непреклонен: они никак не мог позволить, чтобы его старуха-мать видела, как на шее Ахмеда затянут веревку.

Самуэль, Яков и Ариэль тоже были здесь, но Мухаммед едва удостоил их сдержанного приветствия.

Но вот вывели осужденных, закованных в кандалы. Стражники Кемаля-паши грубо толкали их, принуждая идти быстрее.

Ахмед окинул взглядом толпу, надеясь увидеть Дину и детей, и слезы навернулись у него на глаза. Нет, их не должно здесь быть, они не должны видеть, как он умирает. Но он знал, что никто и ничто не может помешать Дине разделить с ним последние минуты его жизни. Он испытал минутную радость, увидев рядом с Айшой Юсуфа. Он смотрел на них, вкладывая в этот взгляд всю свою бесконечную любовь, которую испытывал к ним. Вот Мухаммед, его обожаемый сын, в которого он вложил все свои мечты. Вот Дина, его любимая жена, готовая ради него на любые жертвы. Как ему хотелось их утешить, сказать, что не хочет умирать, но такова воля Аллаха, и он счастлив отдать жизнь за правое дело.

В то же время ему не давал покоя другой вопрос: кто же его предал? Кто из этих людей, которых он считал своими друзьями, мог на него донести? Он окинул взглядом товарищей по несчастью, которых должны были повесить вместе с ним. Некоторых он убедил вступить в борьбу против Османской империи. Неужели они действительно были так наивны? Или, правильнее сказать, глупы? Однако в последние минуты жизни ему не хотелось думать о грустном.

Неожиданно он разглядел в толпе фигуру Самуэля и невольно улыбнулся. Он ничуть не удивился, увидев его, он знал, что Самуэль обязательно придет, чтобы проводить его в последний путь. На миг глаза их встретились, и этого взгляда им хватило, чтобы многое сказать друг другу без слов. Ведь они так хорошо друг друга знали.

Палач тем временем надевал петли на шеи осужденных. Всякий раз, когда веревка касалась шеи очередного смертника, в толпе слышались полные тоски женские стоны — стоны таких же женщин, как Дина или Айша.

Почему палач так медлит? Почему он так длит эту пытку, вместо того, чтобы покончить с ними сразу? Ахмеду казалось, что время остановилось в бессмысленном ожидании. Он спрашивал себя, попадет ли в рай? С детства он привык верить, что так оно и будет, но сейчас...

Петля со страшной силой сжала горло, и жизнь его оборвалась.

Мухаммед схватил за плечи рыдающую мать, которая отчаянно рвалась из рук сына к мертвому телу мужа. Ей не позволят даже похоронить его. Кемаль-паша предпочитал, чтобы тела казненных как можно дольше болтались на виселице на глазах у всего народа, в назидание другим мятежникам.

Айша потеряла сознание, и Юсуфу пришлось поднять ее и нести на руках, чтобы ее не раздавили в толпе.

Дина отказывалась вернуться домой; она заявила, что останется рядом с виселицей, пока ей не отдадут тело мужа, и ни Мухаммед, ни Хасан не могли ее отговорить.

— Я останусь с ним, — повторяла она сквозь слезы, — Я не двинусь с места, пока мне его не отдадут.

Мухаммед не стал спорить: он слишком хорошо знал свою мать, знал, что она не двинется с места, пусть даже ей придется провести здесь долгие часы или даже дни.

Целый день тело Ахмеда провисело в петле возле Дамаскских ворот. Позднее Мухаммед узнал, что лишь благодаря заступничеству Омара Салема им в конце концов отдали тело Ахмеда.

Хотя Кемалю-паше нравилось осознавать, что самые влиятельные семьи Иерусалиса знают, что командует здесь он, и потому он не прекращался свои жестокие выходки, время от времени он рассматривал какую-нибудь петицию, чтобы продемонстрировать свою снисходительность. Семья Салем была богатой и влиятельной, и потому он решил проявить великодушие и приказал снять тело повешенного. Но такие жесты он всегда сопроводил другими, внушающими ужас, и поэтому насладился долгим допросом Омара, которому не доверял и даже считал предателем, раз тот так интересуется повешенным заговорщиком.

Омар сдержал свою ярость и униженно попросил этого мерзавца выдать тело Ахмеда. Он должен был сделать для семьи Зияд хотя бы это.

Дина не находила себе места, пока тело Ахмеда не было предано земле. Вместе с Саидой она его обмыла и обрядила для похорон. Мухаммед настаивал, чтобы ему позволили самому это сделать, но Дина не согласилась. В эти минуты ей было совершенно неважно, что говорит закон.

Сразу же после похорон Ахмеда Юсуф увез Айшу в свой дом. Он от души разделял горе семьи Зияд, но теперь нужно было жить дальше. Он — служит у шарифа, и его место там, где он нужен. Он отвез Ацшу в дом своей матери, которая жила в Аммане, за рекой Иордан. Его семья позаботится о молодой жене. Им так и не удалось побыть наедине, да он к этому и не стремился. Он знал, что Айша не сможет принадлежать ему, пока рана от потери отца хоть немного не заживет.

Прошло несколько дней, прежде чем Мухаммед набрался решимости и пришел в Сад Надежды. Он считал, что должен все объяснить этим людям. Самуэль был другом его отца, Мухаммед знал его с детства и очень уважал. Но при этом Мухаммед считал, что свои семейные проблемы должен решать сам. И вот наконец он принял ряд решений. И первым из них было решение о мести.

Мухаммед резонно рассудил, что искать предателя нужно среди уцелевших членов отцовской группы. Вместе с отцом повесили еще нескольких крестьян и каменотесов, так что искать предателя следовало среди тех, кого полиция Кемаля-паши не тронула. Таковых оказалось пятеро.

Спустя два дня после похорон он вместе со своими кузенами, Халедом и Салахом, без предупреждения наведался к ним домой. Первый из пятерых казался искренне убитым горем и клялся, что собственными руками задушит предателя, если только сможет его найти. Второй тоже, казалось, искренне горевал по казненному Ахмеду.

Очаг измены обнаружился в третьем доме.

В этом доме они застали не только хозяина, но и двоих оставшихся, чьи дома им еще предстояло посетить. Увидев на пороге дома сразу троих членов семьи казненного Зияда, они прямо онемели от ужаса. Мухаммед бросил им прямо в лицо обвинение в предательстве; один из них потупил глаза, не смея сказать ни слова, а двое других разразились потоком оскорблений. Халед и Салах сказали, что все трое — рабочие из карьера, и что у них есть приятель, который служит в полиции Кемаля-паши, так что никаких сомнений, все трое — предатели.

Те начали было спорить и оправдываться, но Мухаммед уже не сомневался в их виновности; выхватив нож, он одним ударом перерезал горло тому, кто молчал, потупив глаза. Остальные двое попытались бежать, но Халед и Салах встали у них на пути. Этих Мухаммед тоже не помиловал, и в доме на полу остались лежать в луже крови три трупа.

Так Мухаммед отомстил за отца, зная при этом, что тот никогда бы не согласился на подобное. Но отца больше не было на свете, а ему самому, чтобы продолжать жить, необходимо было лишить жизни тех, кто привел отца на виселицу.

Полиции, впрочем, не было особого дела до этих осведомителей, да и доказательств у них не было, так что убийство трех человек сошло Мухаммеду с рук — хотя рабочие в карьере шептались по углам, догадавшись без особого труда, кто именно совершил эту кровавую месть. Так что, когда Мухаммед появился в Саду Надежды, Самуэль уже знал обо всем.

Мухаммеда пригласили сесть за стол и разделить с ними ужин. Мухаммед хотел было отказаться, смущенный присутствием Марины, но в конце концов все же принял приглашение, он не мог вечно от нее бегать. За ужином они вспоминали Ахмеда, рассказывали разные забавные истории, пока Кася не поманила за собой Марину и Руфь, чтобы дать мужчинам возможность поговорить наедине. Уж она-то знала, что Мухаммед не станет говорить в присутствии женщин.

Едва женщины вышли, Самуэль без церемоний спросил напрямую, глядя ему прямо в глаза:

— Так это ты убил тех людей?

Мухаммед даже не стал этого отрицать.

— А что бы сделал ты на моем месте?

— Мою мать, сестру и брата убили, когда я был еще маленьким; а отца убили, когда я был уже взрослым. Что я тогда мог сделать? Ничего — только бежать. Именно так я и поступил. Не думаю, что мне стоит гордиться тем, что я бежал из России, и я до сих пор задаюсь вопросом: мог ли я сделать что-либо еще?

— Найти их убийц, — ответил Мухаммед.

— Да, полагаю, что я мог бы остаться и примкнуть к одной из тех партий, что выступали против царя, стремясь при помощи насилия положить конец несправедливости. Но мой отец не хотел бы этого. Он умер, чтобы я жил.

— Знаешь, Самуэль, бывают в жизни мгновения, когда единственный способ спастись – это умереть или убить.. Я мог спасти свою душу, лишь отомстив за отца, даже если бы это и стоило мне жизни.

Они молча смотрели в глаза друг другу, все понимая без слов.

— Ахмеду бы не хотелось, чтобы ты погиб из-за него, — заметил Ариэль.

Мухаммед пожал плечами. Он гораздо лучше, чем эти люди, знал своего отца, каким он был и что чувствовал. Хотя они, конечно, правы: отец ни за что не стал бы мстить.

— Тебя могут арестовать, слишком многие обо всем догадались, — не отступал Самуэль. — Всех молчать не заставишь.

— И что же ты теперь собираешься делать? — спросил Яков.

— Останусь с мамой. Но мне нужна работа. Вы можете поговорить с Анастасией, чтобы она взяла меня на работу в карьер?

— Почему бы тебе не вернуться в Стамбул? — спросил Самуэль. — Твой отец всегда хотел, чтобы ты учился.

— И чем я стану платить за учебу? К тому же я не могу оставить маму и бабушку без защиты. Тогда им пришлось бы жить у дяди Хасана, а маме даже подумать об этом страшно. Я не хочу сказать, что дядя Хасан не будет о них заботиться, или что Лейла, его жена, будет плохо к ним относиться, но чужой дом — это чужой дом. Нет, я не оставлю маму.

— Мы будем им помогать, пока ты не закончишь учебу, — заверил Ариэль. — Твой отец так надеялся, что ты выбьешься в люди и станешь по-настоящему уважаемым человеком.

— Да, он хотел, чтобы я стал врачом, а потом согласился, чтобы я изучал право, но сейчас... сейчас все идет так, как должно быть. Так вы мне поможете?

— Анастасия уезжает в Галилею, к сестре Ольге и Николаю. Ты помнишь Ольгу, сестру Анастасии? Они живут вместе с друзьями в такой же коммуне, как наш Сад Надежды. Она останется с ними, пока Иеремия не сможет вернуться. Но я все равно поговорю с ней и скажу, что ты хочешь устроиться на работу в карьер, хотя... Я мог бы оплачивать твою учебу, потом рассчитаемся, — сказал он, опередив Ариэля, который хотел выступить с таким же предложением.

— Спасибо, но я не могу оставить маму. Скажи, кто заменит отца на должности бригадира?

— Анастасия хочет поручить это Игорю, — ответил Ариэль, с гордостью глядя на сына. — Правда, он слишком молод, зато работает без устали и заслужил уважение всего карьера.

— Ты меня возьмешь? — Мухаммед взглянул на Игоря, до сих пор молчавшего.

— Ты знаешь, что да, — кивнул тот. — Если Анастасия согласится, мы будем работать вместе.

— Тогда я завтра схожу к ней, она как раз собирает вещи. Я собираюсь проводить ее до Галилеи, — объяснил Самуэль.

— Значит, ты уезжаешь...

— Нет, я не уезжаю, я только провожу Анастасию, — поспешил успокоить его Самуэль. — С нами поедет Михаил. Сейчас для женщины небезопасно путешествовать одной с детьми. Мы с Михаилом отвезем их к родственникам и вернемся. Наступают трудные времена.

— Да, это так, но жизнь продолжается. Через несколько месяцев я женюсь, — объявил Мухаммед.

Все так и замерли с открытыми ртами, ошеломленные таким известием. Первым опомнился Ариэль.

— Так, значит, ты женишься? А мы и не знали... Кто бы мог подумать...

— Я собирался объявить об этом на свадьбе сестры... Мама настаивала, чтобы я это сделал... Когда я приехал, она сказала, что они нашли для меня подходящую невесту. Она очень нравилась отцу; она — дочь одного его друга, который вместе с ним умер на виселице... Я давно ее знаю, знал еще девочкой... Отец спросил, хочу ли я на ней жениться. Я дал ему слово, что женюсь, и слово свое я сдержу. Правда, нам придется выждать по меньшей мере год, из-за траура мы не сможем пожениться раньше. Когда ее дядья и братья решат, что пора, они дадут мне знать. А я тем временем займусь устройством своего дома, куда приведу Сальму.

Они молча слушали, не зная, что и сказать. Сейчас любые поздравления были бы неуместны. Мухаммед косился в сторону Якова и не смел взглянуть на Марину, зная, как она страдает. Сам он страдал ничуть не меньше — и не только от того, что знал, как ей больно слышать эти слова, а прежде всего потому, что, несмотря ни на что, продолжал ее любить. Он так и не смог разлюбить ее, как ни пытался. Но он должен исполнить волю покойного отца.

Спустя неделю Мухаммед уже работал в карьере бок о бок с Игорем. Анастасия согласилась взять его на должность младшего мастера. Она тоже с большим уважением относилась к Ахмеду и его семье, а Мухаммед, хотя и считал эту слишком погруженную в себя женщину немного странной, всегда знал, что она — хороший человек.

С течением времени Мухаммед все больше втягивался в дело шарифа Хусейна. Он ненавидел турок, которых винил в убийстве отца, и примкнул к борцам за свободу по протекции своего зятя Юсуфа, мужа любимой сестры Айши.

Юсуф время от времени наведывался в Иерусалим, чтобы встретиться с Омаром Салемом, Хасаном и остальными, мечтавшими о том же, что и он сам: о независимом арабском государстве, протянувшемся от Дамаска до Бейрута, от Мекки до Иерусалима.

К 1917 году шариф Хусейн наконец заключил соглашение с британцами. При этом каждая сторона преследовала собственные цели, и, хотя британцы уже не раз доказывали, что доверять им не стоит, шариф все же не сомневался, что они помогут ему свергнуть османское владычество и построить новое государство.

— Ты должен поехать со мной и познакомиться с Фейсалом, — убеждал Мухаммеда Юсуф, расхваливая достоинства сына шарифа. — Ты придешь от него в восторг; даже англичане прониклись к нему уважением.

— Я не могу бросить маму и бабушку на произвол судьбы, — сокрушался тот.

— Но ведь твой дядя Хасан — старший сын Саиды, и он обязан о ней заботиться, — не сдавался Юсуф. — Что же касается твоей матери, то я знаю, что твоя тетя Лейла очень ее любит.

Но Мухаммед знал, что ни Саида, ни Дина не хотят жить с Хасаном и Лейлой.

— Хорошо, я поговорю с дядей, — сдался в конце концов Мухаммед. — Может быть, он сумеет устроить так, чтобы он мог о них заботиться, а они остались бы жить в нашем доме. В конце концов, такова была воля моего отца.

— Ты должен присоединиться к нам и сражаться с нами бок о бок. Ты не можешь оставаться в стороне, опекая двух женщин.

Мухаммеду и самому этого очень хотелось. Он восхищался Фейсалом, снискавшим себе славу столь же умного, сколь и отважного человека.

— Ты уверен, что британцам можно верить? — спросил Омар Салем у Юсуфа.

— Шариф держит связь с британской штаб-квартирой в Каире. Без нашей помощи англичане не смогут победить турок. Сэр Генри Макмагон подписал договор, согласно которому по окончании войны они поддержат создание нового арабского государства. Поэтому они снабжают нас оружием, а также людьми, которые воюют на нашей стороне. Сам Макмагон послал на помощь Фейсалу одного из своих офицеров, Лоуренс. Лоуренс стал его советником, и бедуины весьма его уважают.

Мухаммед решил поговорить со своим дядей Хасаном. Он так и рвался в бой.

— Дядя, мы с зятем решили вступить в отряд Фейсала, но вся беда в том, что я не могу оставить маму и бабушку без мужской поддержки.

— Ты же знаешь, что мы всегда рады видеть мою мать и сестру в своем доме, — ответил Хасан. — Моя жена их ценит и уважает. Так что можешь ехать спокойно.

Но Мухаммед хотел не этого, так что он долго уговаривал Хасана позволить женщинам жить в собственном доме, но под покровительством дяди. Хасан не соглашался. Но Мухаммед убедил его, что их дома находятся всего в нескольких метрах друг от друга, это всё равно, что жить вместе.

В конце концов Хасан согласился, хоть и не слишком охотно. Он знал, что Лейла начнет его упрекать в мягкотелости, что мать с сестрой вьют из него веревки. Но он уже дал племяннику слово, и сдержит его.

Мухаммед уезжал не один; его сопровождали его кузены Салах и Халед. Они тоже были молоды и тоже мечтали сражаться за родину.

Хасан продолжал посещать дом Омара Салема, где он всегда мог узнать последние новости о том, как продвигается борьба шарифа против турок. Таким образом, в июле 1917 года они радостно отпраздновали взятие войсками Фейсала Акабы — города, построенного турками на берегу Красного моря: Фейсалу удалось застать их врасплох. Эхо этой победы разнеслось далеко за пределы Аравийской пустыни, взметнув вихрем ее пески. Это была важная победа: взяв Акабу, Фейсал давал британцам возможность высадиться в этом порту. Но, к сожалению, англичанам не хватило времени, чтобы выгрузить оружие и людей, которые должны были укрепить позиции генерала Эдмунда Алленби.

— Алленби возьмет Иерусалим, — уверял Хасана Омар Салем, — и отсюда пойдет на Дамаск. Вот увидишь, скоро мы избавимся от турок.

— Слава Аллаху, — ответил Хасан.

— Твои сыновья и племянник выжили в этой войне. Мне сказали, что они — отважные люди, не боятся смотреть в лицо смерти. Ты можешь гордиться ими.

Хасан ежедневно навещал мать и сестру, и в этот вечер он выглядел немного веселее, чеи обычно.

— Сегодня я иду в дом Омара, мы должны отпраздновать эту победу, — сказал он сестре. — Наши дети сражались под Акабой и победили. Они проявили себя настоящими храбрецами.

— Когда они вернутся? — спросила Саида, которую не слишком заботили все эти битвы и победы, она мечтала поскорее увидеть троих своих внуков.

— Война еще не кончилась, мы должны продолжать бороться.

— Я не хочу, чтобы моего сына убили, — ответила Дина, глядя Хасану в глаза.

— А кто хочет потерять сына? Или ты думаешь, что я или Лейла не страдаем оттого, что Салаха и Халеда нет с нами? Но если мы любим нашу родину, мы должны бороться.

— Мало того, что турки отняли у меня мужа, так теперь из-за них я могу лишиться и сына. Почему бы им не приехать нас навестить?

Хасан попытался объяснить женщинам, в каком великом деле участвуют их сыновья, но ни Дине, ни Саиде, ни Лейле не было дела ни до какого величия, они лишь хотели, чтобы их дети находились рядом.