Мендибж бродил по узкому коридору тюрьмы, время от времени подставляя лицо лучам солнца, которое светило, но не грело.

То, что он в последнее время слышал, заставляло его быть начеку. Нервозность в поведении психолога и представителя службы социальной реабилитации подсказывала ему, что вокруг него происходят какие-то непонятные события. Он не сомневался, что против него что-то затевается.

Его неоднократно подвергали медицинским осмотрам, еще раз обследовал психолог, и даже сам директор тюрьмы присутствовал на изнурительных процедурах, когда женщина-врач пыталась заставить Мендибжа как-то реагировать на дурацкие психологические стимулы. В конце концов, Совет общественной безопасности тюрьмы выразил свое согласие с тем, что Мендибжа можно выпустить на свободу. Теперь оставалось дождаться решения судьи, и не позднее чем через семь дней он, Мендибж, может оказаться на воле.

Он знал, что ему нужно будет делать. Он станет бродить по городу, пока не убедится, что за ним нет слежки, а затем в течение нескольких дней будет приходить в парк Каррара и смотреть издалека на Арслана. Он не бросит на мостовую записку до тех пор, пока не будет уверен, что ему не устроили ловушку.

Он боялся за свою жизнь. Полицейский, приходивший к нему, не был похож на пустомелю, а он ведь угрожал Мендибжу, что сделает все возможное и невозможное, чтобы тот провел всю оставшуюся жизнь в тюрьме. А тут ни с того ни сего дело идет к тому, что его выпустят на свободу. Мендибж решил, что тот полицейский явно что-то готовит. Возможно, полиция рассчитывает, что, как только он выйдет на свободу, за ним можно будет установить слежку и найти его сообщников. Вот что им нужно!

А Мендибж — лишь приманка. Поэтому ему нужно быть очень осторожным.

Он бродил по коридору взад-вперед, не замечая, что за ним наблюдают два парня. Высокие, крепкого телосложения, с лицами, огрубевшими от длительного пребывания в тюрьме, братья Баджераи вполголоса обсуждали детали убийства, которое они собирались совершить.

А тем временем в кабинете директора тюрьмы с хозяином кабинета и со старшим надзирателем разговаривал Марко Валони.

— Не может быть, чтобы все было абсолютно благополучно, нам нужно быть готовыми ко всему. Поэтому необходимо обеспечить безопасность немого в те дни, которые ему еще осталось провести в тюрьме, — настаивал Марко.

— Сеньор, немой здесь никому не нужен, его словно бы и не существует: он ведь не разговаривает, у него нет друзей, он ни с кем не общается. Никто не станет причинять ему никакого вреда, уверяю вас.

— Мы не можем рисковать, поймите это. Мы ведь даже не знаем, с кем имеем дело. Быть может, он просто несчастный человек, а может, и нет. Мы старались все организовать без шума, однако слухи о том, что немой выходит на свободу, вполне могли распространиться за пределами тюрьмы. А потому мне нужно, чтобы кто-то обеспечил безопасность немого, пока он все еще находится здесь.

— Марко, — возразил директор тюрьмы, — в этой тюрьме никогда не было никаких разборок, не было убийств заключенных и вообще ничего такого. Поэтому мне непонятно, почему ты обеспокоен.

— Да, я действительно обеспокоен. Как старший надзиратель, вы, сеньор Генари, наверняка знаете, кто из заключенных рулит в тюрьме. Я хотел бы поговорить с этими людьми.

Генари сделал бессильный жест. Как же ему было уговорить этого полицейского, чтобы тот не совал нос в тайную жизнь тюрьмы? Марко, наверное, думал, что он, Генари, может рассказать ему о неформальных лидерах среди заключенных и не поплатиться за это.

Марко догадался о сомнениях, которые мучили Генари, и решил иначе сформулировать свою просьбу.

— Послушайте, Генари, среди заключенных должен быть кто-то, кого другие заключенные больше всего уважают. Приведите его сюда.

Директор тюрьмы заерзал на стуле, а Генари напряженно молчал. Наконец директор тюрьмы решил поддержать Марко.

— Генари, вы знаете тюрьму, здешние порядки как никто другой. Здесь должен быть человек с таким статусом, о котором говорит сеньор Валони. Приведите его сюда.

Генари поднялся. Он понимал, что не может слишком долго отнекиваться, не вызвав при этом подозрения своего начальника и этого полицейского из Рима. В тюрьме вся жизнь текла как по маслу, существовали уважаемые всеми неписаные правила, а теперь Валони вдруг захотел узнать, кто же здесь дергает за ниточки.

Генари позвал одного из своих подчиненных и велел ему привести Фраскелло, главного заправилу. Тот в это время разговаривал по мобильному телефону, инструктируя своих сыновей, как им организовывать контрабанду наркотиков, из-за которой он сам — по доносу — оказался в тюрьме.

Фраскелло вошел в маленький кабинет старшего надзирателя с раздраженным видом.

— Что вам нужно? Зачем вы меня вызвали?

— Дело в том, что один полицейский из Рима хочет с вами поговорить.

— Я не разговариваю с полицейскими.

— Ас этим вам придется поговорить, потому что мы вынуждены с ним считаться.

— Мне от разговора с этим полицейским не будет ни холодно, ни жарко. Если у него есть какая-то проблема, то вы ему и помогайте ее решить, а меня оставьте в покое.

— Ну уж нет, я не оставлю вас в покое! — крикнул Генари. — Вы пойдете со мной к этому полицейскому и поговорите с ним. Как только он закончит здесь свои дела, он уйдет и тогда оставит всех нас в покое.

— А что нужно этому полицейскому? Зачем он хочет поговорить со мной? Я не знаком ни с одним полицейским и не горю желанием знакомиться. Оставьте меня в покое!

Фраскелло повернулся, чтобы выйти из кабинета, но, прежде чем он успел открыть дверь, Генари вскочил и схватил его за руку.

— Отпусти меня! Ты что, рехнулся? Считай, что ты уже труп!

В этот момент дверь кабинета распахнулась. Марко Валони в упор посмотрел на охваченных гневом мужчин.

— Отпустите его! — приказал Марко старшему надзирателю.

Тот отпустил руку Фраскелло, который при этом, оставаясь неподвижным, смерил Марко оценивающим взглядом.

— Я предпочел прийти сюда сам, а не ждать, пока вы явитесь в кабинет директора тюрьмы. Директору кто-то позвонил по телефону, а потому я ему сказал, что, если он не возражает, я приду сюда сам. Похоже, что я появился вовремя: нужный мне человек уже здесь.

Взглянув на Фраскелло, Марко приказал ему:

— Садитесь.

Тот даже не пошевелился. Генари, все еще злясь, посмотрел на заключенного с ненавистью.

— Садитесь! — повторил Марко, раздраженно взмахнув рукой.

— Я не знаю, кто вы такой, но зато знаю свои права, и я не обязан разговаривать с полицейским. Позовите моего адвоката.

— Никто никого не станет звать, а вы меня выслушаете и сделаете то, что я вам скажу. В противном случае вас переведут из этой тюрьмы в такое место, где ваш добрый друг Генари уже не сможет покрывать ваши проделки.

— Вы не имеете права мне угрожать.

— А я и не угрожаю.

— Ладно, хватит! Что вам нужно?

— Теперь, когда вы стали гораздо благоразумнее, можно поговорить и начистоту: мне нужно, чтобы с неким человеком, который находится в этой тюрьме, ничего не Случилось.

— Скажите об этом Генари, он здесь старший надзиратель, а я — всего лишь заключенный.

— Я говорю это вам потому, что именно вы сможете сделать так, чтобы с этим человеком ничего не случилось.

— Ах, вот как? И как же я это сделаю?

— Я этого не знаю, да и знать не хочу.

— А если я соглашусь, какая мне от этого выгода?

— Кое-какие поблажки здесь, в тюрьме.

— Ха-ха-ха… Об этом уже и так заботится мой друг Генари. За кого вы меня принимаете?

— Хорошо, я проанализирую ваше дело и посмотрю, нельзя ли уменьшить срок вашего заключения за помощь, оказанную вами полиции.

— Мне недостаточно того, что вы что-то там проанализируете. Вы должны мне дать гарантии.

— Нет. Никаких гарантий не будет. Но я поговорю с директором тюрьмы и порекомендую ему, чтобы Совет общественной безопасности провел анализ вашего поведения, вашего психического состояния, а также изучил возможность вашей социальной реабилитации. Это все, что я могу сделать.

— Считайте, что мы не договорились.

— Раз мы не договорились, вам придется отказаться от тех поблажек, к которым вас приучил Генари. Вашу камеру тщательно обыщут, а вас теперь заставят жить строго по правилам. А Генари переведут в другую тюрьму.

— Скажите мне, кто этот человек, о котором вы говорили.

— А вы сделаете то, о чем я вас попросил?

— Скажите мне, кто он.

— Это немой, тот молодой парень, который…

Смех Фраскелло заглушил последние слова Марко.

— Вы хотите, чтобы я защищал этого убогого? Да он никому не нужен и никому не мешает. Знаете почему? Потому что он — никто, он всего лишь убогий человечек.

— Мне нужно, чтобы в ближайшие семь дней с ним ничего не случилось.

— А что ему могут сделать? И кто?

— Не знаю. Но вы проследите, чтобы с ним ничего не случилось.

— А чем объясняется ваш интерес к нему?

— Вот это не ваше дело. Вы выполните то, о чем я вас попросил, а затем продолжайте наслаждаться этим своим отпуском за государственный счет.

— Так и быть, я понянчусь с немым.

Марко вышел из кабинета с чувством облегчения. Этот уголовный заправила был, по-видимому, неглупым человеком. А потому он сделает то, о чем его попросили.

Теперь предстояла еще одна задача: добраться до кроссовок немого — единственной имеющейся у него обуви — и вмонтировать в них передатчик. Директор тюрьмы обещал Марко, что этой ночью, когда немой возвратится в свою камеру, один из надзирателей придет туда и заберет его обувь. Правда, еще не было понятно, какой для этого использовать предлог, но директор тюрьмы обещал что-нибудь придумать.

Джон Бэрри прислал в Турин Лэрри Смита, специалиста по передатчикам, который, по словам Джона, смог бы вмонтировать микрофон и в человеческий ноготь. «Ну что ж, — подумал Марко, — посмотрим, соответствует ли его репутация действительности».