«Не пять звезд – это как-то слишком мягко», – такая была первая мысль, когда Максим, уладив все формальности с комендантом и получив ключи от комнаты, поднялся на пятый этаж. Он-то искренне считал, что привык к аскетическим условиям в пансионе и ничем его не удивишь. Но простота и обыкновенный минимализм там не шли ни в какое сравнение с убогим антуражем здесь.

Длинный узкий коридор с единственным окном в торце, вереница безликих дверей, противно мерцающие тусклые лампы дневного света. Тоскливо и безлюдно. Все, видать, на учебе. Только из дальнего конца коридора доносился рэпчик.

Уж лучше бы вчера он все-таки наведался сюда с экскурсией, как хотел, осмотрелся бы, пережил первые впечатления дома – сейчас было бы проще. Но сначала встреча с Аленой его разволновала, а потом еще и мать принялась трезвонить. Узнала она, мол, что даданы эти осенью никто не купит. Придется ждать до весны. И черт бы с этими пчелами, но за ними необходимо ухаживать, к зиме готовить, а это целая морока. Ладно морока. Главное, уметь надо, а тут даже не знаешь, как к этим ульям подступиться. Так что нужно будет нанять пчеловода, а это опять же деньги… И у матери брать не хочется – как-то стыдно.

«Что-нибудь придумаем», – заверил он мать, только чтобы она успокоилась. Сам же и понятия не имел, что тут делать. Разве что сдать дом, а с ренты платить этому наемному пчеловоду, ну и самому перебиваться. Но кто пожелает рвануть из цивилизованного общества в глухомань, чтобы жить в огромном доме среди леса? Хотя… Дауншифтинг нынче в моде, может, и найдется такой чудик.

Вчера, после звонка, они встречались с матерью в кафетерии неподалеку от университета. Мать предлагала приехать домой, пока отец на работе или еще где – теперь он не отчитывался перед ней, – но Максим предпочел нейтральную территорию. Зачем унижаться-то?

Мать посетовала, что Артем совсем от рук отбился. Не слушается, грубит, стал совершенно несносный. После завещания у него будто крышу сорвало. Потом переключилась на себя. Жаловалась на одиночество и сплошное непонимание. А когда зашел разговор про отчима, и вовсе горестно сморщилась: «Не хочу про него, одно расстройство только».

Максим мать правда жалел, но обрадовался в душе, что не придется выслушивать еще и эти излияния. Просто раньше она никогда так не откровенничала, да и вообще, на такие темы никто с ним не говорил, и он знать не знал, как нужно реагировать и что отвечать в такие моменты. Потому, пряча скуку, ждал, когда закончится их беседа. Однако, выговорившись, мать успокоилась, даже немного повеселела и неожиданно перешла к конструктиву. Предложила взять на себя все труды по поиску, и найму, и всему остальному. Максим, больше для виду, спросил:

– Оно тебе надо, гемор этот?…

– У меня же уйма свободного времени. Я вот сижу дома вечно одна, не знаю, куда себя деть, чем занять. Так что это для меня не хлопоты, а какое-то разнообразие. Цель какая-то. А то хоть на стену лезь с тоски. Ну а тебе учиться надо, некогда время тратить…

Мать, обычно сама печаль, тут вдруг преобразилась, загорелась прямо. «Да пусть занимается пасекой, домом – чем угодно, если тем более это ее так вдохновляет», – решил Максим. Ему же, собственно, легче. Единственное – о домашних выходных придется забыть, если дом они сдадут. Но это пустяковые издержки.

Правда, теперь, стоя перед обшарпанной дверью с увесистой спортивной сумкой в руке, думалось: не очень и пустяковые. Впрочем, человек, говорят, ко всему привыкает.

Дверь была без номерка, Максим вычислил по соседним, что это и есть пятьсот двадцать вторая, куда его определили. И ключ подошел, хотя замок – одно название.

Сразу с порога пахнуло какой-то кислятиной. Шлейф исходил от кастрюли на столе. Максим приподнял крышку, и его чуть не вывернуло. Прокисший суп. Зачем это на столе?

Сама комната его не то чтобы ужасала, но наводила смертную тоску. Глядя на затертый до дыр линолеум, на засаленные бумажные обои, сплошь исписанные всякими мудростями и непристойностями, на шкаф с покосившимися дверцами, который стоял поперек комнаты и, очевидно, разделял ее на «кухню» и «спальню», на колченогий стол со зловонной кастрюлей, на четыре узкие койки, застеленные клетчатыми покрывалами, оставшимися явно со времен Союза, Максим искренне недоумевал: это вот, что ли, дом? Как тут можно жить? Как он тут будет жить? Ему даже разуться здесь и то было противно.

Одно лишь не вписывалось в местный интерьер – пластиковое новенькое окно, проглядывающее сквозь затрапезную шторку.

– Бомжатник какой-то, – пробормотал он себе под нос.

Свою кровать он определил сразу – единственная здесь без подушки, без постели, без вороха всяких шмоток на спинках.

Над ней красовалась пошлая чернильная надпись на английском и соответствующий рисунок.

– Зашибись, – поморщился Максим, – как в общественном сортире.

Над входной дверью тоже кто-то начитанный вывел Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate .

«Хотя написать такое снаружи было бы уместнее», – невесело усмехнулся Максим.

Примерно через час вернулись с занятий его соседи по комнате. Одного из них Максим точно вчера видел на лекции – парня-кавказца. Остальные двое тоже оказались его сокурсниками, просто он не обратил на них внимания. С виду все трое показались совершенно обычными и довольно дружелюбными.

– Ну и как тут вам живется? – поинтересовался он.

– Нормально, – ответил один, Толик.

– Когда как, – пожал плечами кавказец Азамат.

– Да отстой! – буркнул третий, Иван. – Были б бабки, лучше б хату снял.

– Плюрализм мнений, – хмыкнул Макс. – А на фига вы тухлятину на столе держите? Испытание газовой атакой для каждого входящего?

Парни коротко хохотнули, но тут же скисли.

– Да не, – скривился угрюмый Иван. – Это все Яковлев, козел. Азамат вон позавчера сварил похлебку, мы из нее все мясо сразу съели, потому что знали, что этот заявится и заберет. Они всегда так делают. Да там и чего было-то? На один зуб. Но тут этот Яковлев, скотина, как раз приперся. Увидел, что едим типа втихаря. Ну и началось…

Иван повернул голову влево – продемонстрировал синяк на челюсти ниже уха.

– Так-то… Кастрюлю этот козел в итоге забрал, но там у одного из них днюха была накануне. Видимо, хавчик остался с гулянки, ну и суп наш не пригодился и скис. Вот он вернул сегодня утром. И велел, чтобы кастрюля стояла на столе неделю. И никто ее тронуть не смел.

– Какой-то бред, пацаны, если честно, – удивился Максим.

– Бред? – ухмыльнулся Иван. – Ну ничего, сам скоро все узнаешь. Яковлев к нам каждый день, как к себе домой, приходит. Да и остальные старшаки не лучше.

– А послать их на хер?

– Макс, ты тут пока еще ничего не знаешь, вот тебе и кажется, что все так легко и просто, – ответил Азамат.

– Вот именно! – подхватил Иван. – Здесь дедовщина цветет буйным цветом. Четвертый-пятый курс нагибают нас, первокурсников, как хотят. Второй-третий – ну так… Они вроде уже не рабы, но и не хозяева. Их не трогают, и они особо к нам не лезут. Тут типа так заведено. Старшаки здесь – уроды конченые. Но самый оборзевший – это Яковлев.

– Да, наглый тип, – подтвердил Азамат. – Вообще!

– На днях приперся к нам на ночь глядя с пьяной бабой какой-то. Не из общаги она. И велел нам всем свалить. Он типа будет с ней тут трахаться всю ночь. А где нам спать, ему пофиг. Мы, блин, в душевой спали из-за этой сволочи! На сырой лавке!

Максим хотел высказаться, но его отвлек телефон. Снова звонила мать. А с ней лучше сразу поговорить, потому что она из тех, кто, пока не дозвонится, не отступится.

– Ладно, пацаны, еще поговорим, – криво улыбнулся он и вышел в коридор, на ходу принимая вызов.

Но в общежитие, видимо, подтянулся остальной народ с занятий. Стало шумно, оживленно. Музыка от попсы до тяжелого рока шпарила почти из каждой комнаты. В такой какофонии хоть заорись – ни черта не слышно.

Максим спустился вниз. Неподалеку заметил пятачок вроде спортивной площадки. Брусья, рукоход, турник, но, главное, нет никого и тихо.

Он примостился поудобнее на спортивном бревне и перезвонил матери. Она бойко отчиталась о проделанной работе. Максим аж удивился такой расторопности. Вечно вялая, плачущая, стенающая, тут она зачастила бодро, что уже нашла какого-то модного художника, кому сдаст дом. Так что деньги будут. Нашла и пасечника. Договорилась, что все покажет ему завтра.

Максим от души похвалил мать – ну ведь правда какая молодец! Избавила его от лишней головной боли. Благодарный, выслушал потом без раздражения еще ворох уже ненужной информации, даже к месту вставлял междометия и в приподнятом настроении пошагал обратно. В новый дом.

* * *

В комнате Максим обнаружил лишь Ивана. Ну и воняло опять нестерпимо.

– Где пацаны?

– Да вот повезло тебе, – скривился Иван. – Только ты ушел, как заявился этот урод. Яковлев. Толика заставил идти стирать свою футболку. Азамата погнал на кухню кашеварить. Там у них опять гулянка наметилась. Азамат у них как повар.

– А тебе какое задание дали?

– А мне вон засветили… – Иван снова повернул голову влево – показал чуть опухшее красное ухо.

– Блин, пацаны, что вы как лохи? Ну захотел халявной жратвы – предложили бы ему этот супец, – Максим кивнул на стол.

– На словах все такие умные, – хмыкнул Иван. – И главное, отважные. Вот возьми да предложи, раз не лох.

– Да не вопрос, – пожал плечами Максим. – В какой он комнате живет?

– В пятьсот первой. Это в том конце коридора.

– Пошли.

– Не, у меня рожа, знаешь ли, не казенная.

– Ладно, бери это, – Максим с брезгливым лицом кивнул на злосчастную кастрюлю. – Дойдем до его комнаты и можешь сваливать. Дальше я сам.

Иван помялся, но согласился.

Из-за двери пятьсот первой долбил по перепонкам дабстеп, разрываемый время от времени взрывами хохота.

– Давай сюда эту вонючку. – Максим забрал кастрюлю у Ивана. – Крышку убери и вали давай.

Сам задержал дыхание и постучал в дверь ногой – руки-то заняты. Музыка чуть утихла. Кто-то гаркнул:

– Да!

Максим не понял, что – да? И снова стукнул, заготовив хлесткую фразу, которую сейчас выскажет этому эксплуататору-переростку.

Дверь распахнулась… и заготовленная фраза и вообще все слова тотчас вылетели из головы. На пороге комнаты стоял тот самый старшекурсник, который облился по его милости накануне и которому он навешал лапши.

Старшекурсник тоже остолбенел, увидев Максима. У него аж лицо вытянулось.

– Э-э-э, не понял… Что это?

– Угощение.

Максим вручил ему пахучую посудину автоматически, понимая, что, похоже, он таки нарвался на неприятности.