Весь вечер вторника до глубокой ночи парни напряженно ждали возмездия за выходку Максима.

Азамат и Иван при этом хотя бы хорохорились, что за такую шутку и по физиономии получить приятно. Даже посокрушались, что не видели выражение лица Яковлева в тот момент. Допытывали, как тот отреагировал.

– Офигел он, да и все, – пожал плечами Максим, не уточняя, что шок у него вызвала скорее не кастрюля, а он сам.

Ну а Толик бурчал недовольно, предрекая, что теперь всем не жить из-за дурацкой забавы.

– Не бзди, – усмехнулся Иван. – Тебя он пощадит. А то кто ж ему будет трусы стирать?

– Трусы я ему не стираю! – воскликнул Толик возмущенно.

– Ну носки – велика разница.

– Фу, блин! – скривился Максим.

– Ты ему тоже посуду мыл, между прочим, – обиженно ответил Толик Ивану. – А у меня болевой порог низкий.

– Может, напомнить, что они со мной делали перед этим? А тебе только свистнут, и ты уже бежишь во всю прыть исполнять поручение.

– Они тоже меня били в августе, когда вас еще тут не было! Я долго держался! А у меня почки больные.

Максима раздирали противоречия. С одной стороны, противно все это было: носки, посуда… Бред какой-то! Как можно позволять так помыкать собой? А с другой стороны, жалел их, даже этого трусоватого Толика.

А еще вспоминалось, как они в гимназии травили неугодных, в том числе Алену. И уже знакомый стыд горячо запульсировал в висках.

Толик весь вечер ныл и каждый раз вздрагивал от шагов за дверью. А поскольку комната их находилась недалеко от душевой, сновали туда-сюда постоянно. Максим тоже напрягался, хоть и вида не показывал. Но чувствовал, что тот розыгрыш еще выйдет ему боком. И даже удивлялся, почему до сих пор сюда не явился разбираться этот пресловутый Яковлев.

Ночью почти и не спал. Не из-за Яковлева даже. Просто все было неудобно и непривычно. Койка слишком узкая, панцирная сетка чересчур провисшая, будто в гамаке лежишь, подушка комковатая, одеяло колючее… Еще и пацаны по соседству вошкались и сопели.

А в среду сразу после занятий Максим уехал в поселок. Мать упросила: «Давай уж вместе показывать дом тому художнику, а то неизвестно, что за человек. И вообще, ты же теперь там владелец».

Художник имел образ почти канонический, богемный, разве что без берета: прямые темные волосы чуть не до плеч, двухнедельная щетина с проседью, пончо грязно-зеленого цвета, длинный шарф многослойным коконом вокруг шеи. Но брюки и ботинки были у художника дорогие. Да и приехал он не на электричке, как Максим, а на «Ауди Олроуд Кватро». Дом почти и не осматривал, во всяком случае, наверх даже подниматься не стал. Повосторгался тишиной, чистым воздухом, просторами, камином… Заявил, что «берет не глядя», и обещал прямо завтра скинуть деньги на карту. А въедет уже со следующей недели.

Потом он умчался, прихватив мать с собой. Максима тоже предлагал подвезти до города, но тот отказался. Решил провести ночь дома, выспаться нормально, да и просто отдохнуть от общажной нищеты, которая не просто угнетала, а, словно грязь, липла к коже.

* * *

Следующим утром Максим, уже наученный опытом, добирался в город на маршрутке: дороже в два раза, зато быстрее и с комфортом.

День вообще задался. И погода радовала позднесентябрьским щедрым теплом. И на семинаре по политологии у доцента Мухина, которого вся группа называла упырем, нарвался на комплимент. Не очень деликатный, правда, но справедливый же.

– Наконец-то тут появилась голова, которая соображает, – скупо улыбнувшись, процедил Мухин, выслушав ответ Максима на тему прогностической функции политологии.

На самом деле политологию они сдавали в БФУ во время летней сессии, так что еще ничего не забылось. И вот блеснул.

Часов в одиннадцать прилетела эсэмэска из банка о поступлении денежных средств. Художник оказался обязательным. Заплатил сразу за полгода вперед. Можно теперь не париться, где брать деньги на то, на это, чем рассчитаться за следующий семестр и что делать с пчелами. Все-таки молодец мать! Максим пометил себе перезвонить ей после занятий, сказать что-нибудь хорошее.

После пар Максим спустился в холл и заметил, что у стенда толпится народ и оживленно что-то обсуждает. Он протиснулся поближе. Там, рядом с расписанием, красовалось объявление, больше напоминающее школьную стенгазету. Пара комичных человечков в конфедератках и текст, выведенный разноцветной гуашью: «ВНИМАНИЕ! 23 сентября в 14.00 в актовом зале состоится торжественное посвящение в студенты».

– Блин, повезло «иностранцам», – протянул кто-то из толпы, – в два часа… У них пар не будет.

– Угу, – поддакнули, – не могли пораньше сделать.

Максим всеобщий ажиотаж не разделял: в студенты его уже посвящали. Ничего такого особенного. Пафосная речь, напутствия, вручение студенческого билета. Больше шума. «Вряд ли здесь, – думал он, – будет как-то иначе».

Он отошел от стенда и тотчас наткнулся взглядом на Алену. Она как раз спустилась с лестницы и по идее должна была пройти мимо. Но, заметив его, резко свернула в коридор, ведущий в читальный зал.

Будь он не в духе, наверное, и не пошел бы следом. А так даже азарт какой-то взыграл. Нагнал ее на полпути, поймал за локоть, развернул к себе.

Идеальное место! Полутемный коридор, причем совсем безлюдный, – никто, видать, не рвался в читальный зал.

Жаль только, что в полумраке не видно ее смущения. Но оно чувствовалось и без того. По сбитому, участившемуся дыханию, по мелкой дрожи, которую он тут же ощутил, по напряжению, от которого и у самого-то мурашки пронеслись вдоль позвоночника. Они какое-то время молчали, потом она попыталась вывернуться, но не так уж и рьяно. Просто дернулась раз-другой, но тут же смирилась, когда он, крепче сжав ее предплечье, притиснул спиной к стене. Сам встал напротив, близко, вплотную, почти обнял.

– Пусти, – прошептала она взволнованно. – Что тебе от меня надо?

– Ты знаешь…

Дрожь ее передавалась волнами и ему. От ее близости кровь разгонялась по венам с сумасшедшей скоростью, стучала в перепонках оглушительной дробью.

– Не знаю.

– Знаешь, – склонив голову, прошептал он ей в шею, слегка коснувшись губами тонкой кожи. И тут же уловил протяжный, сдавленный вздох.

– Не знаю, – произнесла так тихо, что он скорее угадал, чем услышал.

Она могла бы оттолкнуть его, но не отталкивала же. Значит, слова не в счет. Слова лишь дань правилам приличия.

Он чувствовал, как под ним часто вздымалась ее грудь, вдыхал ее пьянящий запах. И это сводило с ума. Горячее, острое желание вскипело внезапно и мощно и сплелось в тугой узел внизу живота.

– Я тут из-за тебя, – продолжал шептать он, с наслаждением скользя губами по нежной коже. – Что тут можно не знать?…

Она больше не отвечала, прислонилась затылком к стене, и в этом напряженном, молчаливом жесте он разгадал, точнее, почувствовал, что все взаимно. И желание ее столь же сильно. Даже надуманные барьеры, которыми она отгородилась от него, сейчас сыпались, точно песочные замки под натиском набежавшей на берег волны.

И это осознание ударило так мощно, что, не выдержав, он порывисто прижался к ней всем телом, впился в губы. Сначала просто мягкие и податливые, а затем такие же горячие и нетерпеливые. И от этого буквально сносило крышу.

Кто-то за спиной не то прыснул, не то сказал что-то. Алена прервала поцелуй и, вздрогнув, отстранилась. Максим встал рядом, так же привалившись к стене, соприкоснувшись с ней плечом, чувствуя, как до сих пор во всем теле бурлит кровь. Оба дышали тяжело и часто, будто постепенно приходя в себя.

Это были просто какие-то девчонки. Глупые. Хихикнули и все испортили. Хотя ничего не испортили: начало положено, и неплохое начало, очень даже вдохновляющее.

– Ты и сейчас не знаешь? – спросил он расслабленно.

Алена молчала. Но он не торопил. Сейчас это молчание было более чем красноречиво.

– Не знаю… – произнесла наконец упрямо.

– Ну ладно. Если тебе так легче, будем считать, что ты ничего не знаешь.

Максим повернулся к ней, опершись плечом о стену.

– Пойдем куда-нибудь?

Она покачала головой.

– Нет, не могу. У меня же пары…

– После занятий?

– Тоже не могу – я с девочкой вечерами занимаюсь английским.

– Ну не до ночи же?

– Нет, но… – Она повернулась к нему на миг и тотчас снова отвернулась, словно боясь зрительного контакта.

– Скажи куда, я приду.

Максим снова потянулся к ней.

– Давай лучше завтра встретимся где-нибудь…

– Во сколько?

Она пожала плечами:

– До шести у меня пары, а потом свободна.

– Тогда в семь в сквере. Там же, где и в тот раз…

Он склонился к ней очень близко, снова ощутил знакомый сладкий трепет.

– Ты точно придешь?

– Точно приду.

Не удержавшись, Максим еще раз поцеловал ее, словно скрепил печатью их договоренность. И только потом ушел. Не оглядываясь, потому что иначе, думал, черта с два так уйдет.

Но настроение из просто хорошего стало расчудесным. Всех готов любить. В общагу вот только возвращаться не хотелось: не вязались унылые стены с этим его состоянием, сильно похожим на эйфорию. Решил просто прогуляться. И все вокруг казалось прекрасным и удивительным: пряный запах опавшей листвы, синее ясное небо, воробьи и голуби…

Вспомнил, что хотел позвонить матери. И позвонил – она аж удивилась его неожиданному добродушию. Даже не по себе как-то стало: что уж он, совсем нелюдь, если от его «Спасибо, мама, ты у меня умница!» родная мать впадает в ступор? Она предложила вместе где-нибудь посидеть. Он не отказался.

В общежитие Максим вернулся поздно. Пацаны его уже и не ждали. Но когда пришел – огорошили:

– Тут Яковлев недавно приходил. Прямо незадолго до тебя. Какой-то бред нес.

– Что опять?

Ох уж этот Яковлев, вот сейчас он совершенно был не в тему. Максима распирало предвкушение счастья, а тут… Какой-то старшекурсник-неудачник, укрепляющий свое ЧСВ за счет тех, кто младше. Но даже этот Яковлев не мог вызвать в нем сейчас раздражение.

– Да черт его разберет! – почесал лоб Азамат. – У нас вон уха, так он забирать не стал. И вообще, ничего такого не делал. Зато доколупался, кто из нас знает какого-то молодого препода.

– А вы что?

– А мы ничего. Мы вообще не поняли, что ему от нас надо.

– Да забейте, – посоветовал Максим, хотя сам-то понимал прекрасно, что по его душу приходили и это лишь вопрос времени – когда все вскроется.

* * *

В пятницу последнюю пару отменили. Из-за посвящения, конечно же. Помимо торжественной части там готовилась еще какая-то программа. Максиму, в сущности, было все равно. Но все одногруппники находились в ажиотаже, прямо как школьницы перед выпускным.

К двум часам в актовом зале, несмотря на внушительную площадь, яблоку негде было упасть. Кроме первокурсников со всех факультетов и преподавателей, на торжество подтянулись студенты старших курсов.

Церемония началась с небольшой задержкой, но прошла как по писаному: с речью выступила Ольга Семеновна, директор, а затем по иерархической нисходящей – проректор, деканы, некоторые преподаватели. После речей, от которых уже тянуло в сон, старост групп пригласили на сцену, где под довольно вялые аплодисменты вручили стопки студенческих билетов. Каждому на всю группу. Те вернулись на места, и сразу началась возня – передавали друг другу документы, несмотря на окрик преподавателя и просьбу сделать это позже. И хотя для Максима все это было уже не в первый раз, оказалось приятно снова держать в руках новенький студенческий, который еще пах типографской краской и закрывался туго, с хрустом.

А на сцене между тем полным ходом шел концерт. Студенты и преподаватели помоложе пели песни, показывали коротенькие интермедии, читали юмористические стихи, танцевали. Выступления определенно привнесли в мероприятие бодрости, но к концу Максим все равно изнывал от скуки. Три часа на одном месте! И когда наконец все завершилось, он выдохнул с облегчением.

До свидания с Аленой еще оставалось немного времени – как раз, прикинул он, чтобы принять душ, перекусить и заскочить по пути в какой-нибудь цветочный магазинчик.

В этот час в общежитии обыкновенно и так бывало шумно и людно, но сегодня царило какое-то особенное оживление. Парни демонстрировали друг другу студенческие билеты, обсмеивали фотографии, в шутку поддевали друг друга.

– Сегодня вечером, говорят, здесь будет грандиозная пьянка, – сообщил Толик. – Старшаки будут нас спаивать. В студенты посвящать.

– Ха, – усмехнулся Азамат, – лично меня устанут спаивать. Я вино, считай, с молоком матери впитал.

– Да я тоже как бы уже не новичок в этом деле, – с достоинством произнес Иван.

– А мне нельзя, у меня почки больные, – пожаловался Толик.

– А придется, – изрек Иван. – Никого тут твои почки не волнуют. Не станешь пить, так силой вольют.

– Ты поешь плотно перед этим, – посоветовал Азамат. – Не так развезет.

– А ты, Макс?

– А я мимо, – бросил Максим, роясь в сумке в поисках свежей футболки. Вещи в общий шкаф он не выложил. Видел там таракана и брезговал теперь. – У меня на вечер дела поважнее. Так что я в душ и сваливаю.

– Старшаки не поймут, – предупредил Толик.

– Да пофиг.

И в тот же миг дверь без стука распахнулась и в комнату ввалился один из пятикурсников. Оглядел всех, увидел Максима.

– О, новое лицо. Ты кто?

Максим взглянул на него:

– Моя фамилия слишком известна, чтобы я ее называл.

– Вадик, это Макс, – поспешил ответить за него Толик. – С нашего курса. Его в понедельник к нам подселили.

– А ты борзый, – резюмировал Вадик, но беззлобно, даже с кривоватой улыбкой. – Ладно, пацаны, сегодня у нас, точнее, у вас, знаменательный день. Посвят – великое дело и нерушимая традиция. Так что будьте здесь, никуда не уходите. Мы сейчас все подготовим и позовем вас. Да не ссыте вы, никто никому ничего плохого не сделает. Будет просто весело. Отвечаю.

Вадик подмигнул и вышел.

– Что думаете, пацаны? – спросил Иван.

– Меня как-то напрягает это их «будет весело». Обычно, когда им весело, нам очень грустно, – вздохнул Толик. – Но и не пойти нельзя. А то потом наверняка еще хуже будет.

– Да проведут какие-нибудь тупые конкурсы, а потом накачают водярой, – вставил Максим. – У нас, во всяком случае, так было.

– А-а-а, ну тогда ладно, – нервно хохотнул Толик, но все равно явно трясся от страха.

– Макс, может, все же пойдешь с нами? Как-то всем вместе спокойнее.

– Нет, пацаны, без обид. У меня через полтора часа встреча, которую я два года ждал. У нас есть что поесть?

– Только «Роллтон». Завари.

– Не, уж лучше спущусь в столовку.

Столовая находилась на первом этаже, кормили там невкусно и дешево. Но все лучше, чем лапша. Максим наедаться и не собирался, просто заморить червячка, чтобы живот не подвывал. А потом они с Аленой куда-нибудь сходят. Деньги есть.

Взял себе плов, который больше походил на рисовую кашу с морковкой и маленькой куриной косточкой. Вяло поклевал, не съев и половины. Но, главное, чувство голода ушло.

Когда вернулся в комнату, то никого там не обнаружил. Видимо, ритуал посвящения уже начался. Максим сунул в пакет приготовленные чистые вещи, шампунь, мыло, полотенце и отправился в душ.

В предбаннике было пусто, но из самой душевой доносился шум: многоголосые крики, хохот, плеск воды. Максим повесил пакет на крючок и зашел в душевую.

Зрелище было странное. На длинной скамье, что тянулась по центру помещения, выстроились в линию пацаны-первокурсники с их этажа. Все они были абсолютно голые и мокрые. Бедняги стыдливо прикрывали руками пах и зябко дрожали. Напротив них с хозяйским видом стояли пятикурсники. В том числе Яковлев и тот, который приходил сегодня, Вадик. Один из них сжимал в руках шланг, прилаженный к крану с холодной водой. Еще один торчал у этого самого крана и по сигналу Яковлева выворачивал вентиль на полную. Из шланга с шипением вырывалась ледяная струя и била по голым, скукоженным телам. Пацаны вскрикивали – истязатели хохотали. А прохохотавшись, снова повторяли процедуру.

Вадик оглянулся и увидел Максима.

– О! Борзый Макс пожаловал, а мы думали, что ты зассал и заныкался. За опоздание тебе сейчас выпишем штрафную.

– Это что здесь за оргия? – спросил Максим, затем поймал удивленный взгляд Яковлева.

– Вадя, как ты сказал? Борзый Макс? Это же тот препод…

– Ты путаешь, Дэн, это первачок. Вон к пацанам его недавно подселили.

– Да ты что? – Яковлев снова уставился на Максима, затем медленно двинулся к нему. – Ну, здравствуй, Доцент.