В воскресенье Максим встречался с матерью. Ей понадобилось «что-то ему рассказать не по телефону». Звала домой, мол, отец все равно уехал, но Максим наотрез отказался. «Ноги, – сказал, – моей там больше не будет».
Встречались в центре в семейном ресторанчике, который помнил еще чуть ли ни с детства. Четыре года назад здесь справлял свое шестнадцатилетие.
Мать выглядела необычно. То есть вроде все как всегда, но нечто неуловимое проскальзывало в жестах, во взгляде, в улыбке. Улыбка, кстати, у нее вообще с лица не сходила. Настроение, судя по всему, было у нее прекрасное. Впрочем, как и у Максима. Но начала разговор она, по обыкновению, издалека. Расспросила, как живется, как учится, посетовала, что надо бы квартиру снять и съехать из этого «клоповника», посокрушалась, что он похудел, и по этому поводу заказала кучу всего.
Максим слушал ее молча, сосредоточенно уплетая стейк. После пресной столовской еды он казался ему пищей богов.
– Я что хочу сказать… – решилась наконец мать перейти к главному. – Только прими это спокойно.
Максим оторвался от еды и поднял на нее глаза.
– Ты же знаешь, как я несчастна с Димой. Он никогда не относился ко мне, как к… В общем, не любил меня по-настоящему. А ведь этого хочет каждая женщина – быть любимой. Не каждой выпадает познать взаимную любовь. Поэтому когда между мужчиной и женщиной вспыхивает чувство, то это такое счастье!.. Но с возрастом у всех нас есть уже обязательства, семья, долг. И чтобы построить отношения, надо много трудностей преодолеть и предрассудков, многие ведь считают, что связь…
– Ты что, любовника себе завела? – спросил ее в лоб Максим.
– Ну почему сразу любовника?
– А кого?
– Ну… – Мать, смутившись, отвернулась к окну. – Мне не нравится это слово. У нас с ним, чтобы ты знал, серьезные отношения.
– С кем?
Она посмотрела на него как-то просительно. Будто говорила: «Не осуждай, пожалуйста!»
– С Аркадием.
– Кто такой?
– Ну как? Аркадий, художник, который снял у нас дом.
Максим присвистнул:
– Ничего себе! Быстро же вы преодолели трудности и предрассудки.
– Все не так! Ты не понимаешь! Я не знаю, как объяснить, но… Господи, Максим, я что, не имею права быть счастливой? Хоть раз в жизни?
– Имеешь, – пожал он плечами.
– Значит, ты не осуждаешь меня?
– Мам, ну ты взрослый человек. С какой стати мне тебя осуждать? А отец что?
– Дима пока не знает. Я пока не буду ему говорить.
– Почему?
– Ну ты не поймешь. С Аркадием у нас пока все прекрасно, да. Но вдруг это преходяще? Творческие люди – они такие непостоянные… Я уйду от мужа, сожгу все мосты, а вдруг у нас с ним не сложится? И останусь у разбитого корыта.
– В таком случае тебе как минимум надо привыкнуть к слову «любовник».
– Максим!
Настроение вдруг испортилось. То есть не совсем, просто стало слегка неприятно. Не нравились ему никогда вот такие игры. Хотя чему он удивляется? Это как раз в духе матери. Она ведь всегда стремилась при любых обстоятельствах сохранить видимость благопристойной дамы. Да и пусть. Ему-то что?
– У меня для тебя тоже новость, – сообщил он деловито.
– Какая? – Мать явно обрадовалась, что он сменил тему.
– Мы теперь с Аленой вместе.
– С какой Аленой? – не сообразила она.
– С Аленой Рубцовой.
Мать несколько секунд сидела молча, хлопая глазами.
– Это что, шутка такая? Максим, ты же не всерьез сейчас?
– Я сюда из-за нее перевелся. Куда уж серьезнее?
– Из-за нее? Ты меня убиваешь! – Лицо ее исказила страдальческая гримаса. – Максим! Зачем тебе она? Ну кто угодно, только не она!
– Ну что за бред-то? Я за тебя порадовался, теперь ты за меня порадуйся.
– Максим! Мне аж плохо… А что скажут люди, ты подумал? Вы ведь считаетесь братом и сестрой!
– Да мне вообще без разницы, что скажут люди. И ты не переживай. Мы с ней как-нибудь тоже преодолеем трудности и предрассудки.
* * *
В понедельник Максим решил, что хватит уже отлынивать от учебы. Тем более от боевых отметин не осталось и следа. Пора выбираться в свет.
Первые две пары прошли довольно бодро, на третьей – лекции по финансовому анализу – уже заскучал. Про ликвидность, рентабельность и оборачиваемость активов Максим неплохо помнил с прошлого года – так что все эти постулаты в монотонном исполнении меланхоличного препода лишь вгоняли его в сон. Чтобы уж совсем не клевать носом, Максим, уткнувшись в телефон, принялся шерстить новостные ленты. Надоело – стал переписываться с Аленой.
Что делаешь?
Завтракаю.
Что у тебя на завтрак?
Салат из помидоров.
И все? Негусто.
А теперь что делаешь?
Глажу юбку. Скоро выходить.
Одевайся тепло. На улице сегодня жесть просто!
Хорошо.
Увидимся?
Вот так и развлекал себя всю пару.
После лекции они с Иваном спустились в холл. Тот делился своими соображениями насчет выгодных вложений, сокрушаясь, что вложить вот есть куда, но нечего. Максим слушал его вполуха, глазами шаря по толпе студентов. В этот промежуток времени, когда закончились пары у первой смены и пока еще не начались у второй, в холле обычно царила сутолока. Найти в таком столпотворении кого-то было не так-то просто.
Однако он нашел ее, не сразу, но нашел.
– Ладно, Вано, договорим в общаге, – пожал он Ивану руку и устремился сквозь двусторонний людской поток к Алене.
Подойдя ближе, Максим увидел, что она теперь с кем-то разговаривала. Он замедлил шаг, заложил руки в карманы, наблюдая за ней со стороны. Тот, с кем она говорила, стоял спиной, на него он и не смотрел сначала. А когда перевел взгляд, аж опешил: Яковлев, сволочь эта, зачем-то лез к ней, к его Алене!
Максима тотчас затопила глухая ярость. Горячая кровь застучала в ушах так, что заглушила стоящий в холле галдеж. Народ, как назло, мешался под ногами. Грубо расталкивая всех, кто попадался на пути, он рванул к ним. Как посмел этот урод заговорить с ней? Как вообще посмел подойти? Казалось, одним своим присутствием рядом с ней он если не пачкал, то бросал тень на нее, такую светлую и чистую. Это просто воображение, конечно. Но все равно! И Алена, какого черта она стоит с ним треплется? Хотя она ведь не знает, какое он чмо…
Безудержно хотелось наброситься на него без разговора, обрушить на него всю злость, что кипятком бурлила в венах, – еле держал себя в руках. А подойдя ближе, даже не понял, а, скорее, почувствовал – что-то не то. Они смотрели друг на друга и разговаривали как хорошие знакомые. Но это абсурд. Его Алена не могла общаться с таким, как он, просто потому что… не могла. Между ними нет и не может быть ничего общего. Между ними – пропасть. Удел Яковлева – дебильная гопота в дружках и пьяные шлюшки в любовницах.
Однако Яковлев отреагировал странно. Он и держался совсем по-другому, чем в общежитии. И взирал на Максима, похоже, с неподдельным удивлением.
Ощущение неправильности, даже абсурдности происходящего усилилось, но Максим отбросил эти мысли. Сначала, решил, растолкует этому уроду, что таким, как он, рядом с ней даже стоять нельзя. А если не поймет – ему же хуже будет.
В первый момент Максим даже не воспринял слова Яковлева: он со своей девушкой?…
Это же какой-то бред! Ересь. Бессмыслица полная. С ума он, что ли, сошел?
А потом Максим взглянул на Алену… Нет, он ничего еще не понял, потому что не способен был такое даже вообразить, но ее лицо… Столько отчаяния, и вины, и сожаления в нем читалось! Но почему? Отчего у нее такой взгляд, будто она просит прощения? Ведь не за что. Ведь это же неправда. Это не может быть правдой.
И вопрос-то он задал, не сомневаясь, что она отвергнет эту чушь. Но она молчала. И смотрела так, что он невольно замер, не мог вдохнуть. Все голоса и звуки вокруг как будто смолкли. И в этой гулкой тишине он слышал лишь, как колотится собственное сердце. Внутри же словно натягивалась невидимая струна. Лопни она, казалось, и все полетит к чертям. С треском, с грохотом.
«Не молчи, – мысленно обращался он к ней. – Скажи же, что это неправда!»
А потом она кивнула. Все тот же виноватый взгляд и кивок.
Может ли один еле заметный жест пустить весь твой мир под откос? Оказалось, может. Максим качнул головой, пытаясь сказать, что нет, что это ерунда какая-то, но слова тяжелым комом застряли в горле, а из легких будто разом весь воздух выбило.
Потом Яковлев ушел. Максим еще с минуту стоял на месте в оцепенении, силясь понять то, что понять было невозможно. Алена, кажется, что-то ему говорила, он это видел по губам, но слов не слышал, будто внезапно оказался в вакууме. Постепенно ступор отпускал, возвращались звуки, мысли, ощущения, а в груди разрасталась жгучая боль.
– Максим, пойми же, просто так вышло, что… – Она и правда что-то ему говорила, даже коснулась его руки.
Ее прикосновение словно прошило насквозь током, окончательно вернув его в реальность. Максим отдернул руку, молча развернулся и пошел к выходу.
– Максим, подожди! Давай поговорим! – Она догнала его, поймала за рукав куртки.
Максим стиснул челюсти до боли, не оборачиваясь, вырвал руку. Она приостановилась, но затем снова побежала за ним. Выскочила следом на улицу. Опять вцепилась. Он дернулся – не отпустила, продолжала семенить рядом. На улице хлестал дождь, холодный ветер забирался под воротник, а он задыхался. Глотал воздух ртом вместе с ледяными каплями, но ощущение удушья не проходило.
– Максим!
Он оглянулся, хотел прогнать, грубо, жестко, чтоб не шла за ним, не цеплялась, не унижала себя и его. Чтобы не делала ему еще больнее. Поскольку видеть ее теперь – это пытка.
Но она, наверное, сама догадалась по его взгляду, потому что разжала пальцы, и рука ее опустилась, безвольно повиснув плетью. Ветер трепал ее волосы, успевшие промокнуть под дождем. И блузка, уже мокрая, липла к телу.
– Вернись в здание, – произнес он глухо. – Простудишься.
Затем развернулся и стремительно, не оглядываясь, пошагал прочь. Спустился к набережной. Пусто, уныло. От серых вод угрюмой осенней Ангары дул пронзительный ледяной ветер. Но Максим не чувствовал ни холода, ни ветра, ни дождя. Боль затопила каждую клетку, не оставив места иным ощущениям.
Сначала в голове билась одна-единственная мысль: «Алена – девушка Яковлева». Упорно, назойливо, плавя мозг. И все никак не укладывалось, не верилось и в то же время… Лезли вереницей воспоминания, обрывки разговоров, всякие мелочи, на первый взгляд незначительные, но на самом деле – показательные.
Взять хотя бы тот случай у нее дома, когда она не захотела открывать дверь, а Максиму солгала, что пришла хозяйка. Он ведь тогда сразу почувствовал фальшь, но предпочел не думать. И в универе она его избегала. Когда встречались, норовила тотчас сбежать, оправдываясь занятиями. А сколько раз предлагал проводить – отказывалась наотрез. Теперь ясно, почему. Так ошеломляюще и болезненно ясно, что хоть вой и на стены лезь.
Спустя пару часов Максим вернулся в общежитие. Все трое: Иван, Азамат и Толик – сидели в комнате, копошились со своими какими-то делами и делишками и ведать не ведали, что у него катастрофа.
Как же не хотелось их видеть, не только их, вообще никого! Как же тяжело было притворяться, делать более или менее нормальное лицо, что-то говорить, дышать, ходить, когда тебя изнутри раздирает на части! Когда каждый вдох – боль. Каждый выдох – боль. Когда терпеть уже просто невозможно…
– А ты что, с подругой Яковлева знаком? – спросил вдруг Иван и будто полоснул по свежей ране. Правда, сам того не ведая. – Я просто думал подождать тебя… Ну и видел вас в холле и потом…
И вдруг Максима осенило: это же они все про нее, про Алену, говорили те мерзости. Это она пьяная с Яковлевым тут ночь провела.
А он, дурак, над ней трепетал, берег, не трогал… Боялся осквернить чистоту. А она… И главное – с кем! С таким скотом, какого еще поискать – не найдешь.
– Это она тогда… сюда с ним… приходила? – выдавил он с трудом, до последнего надеясь, наверное, на чудо.
– Она, она, – закивал Иван.
Ну вот и все. Светлый образ рассыпался бесповоротно.
Максим, как был в одежде, лег на кровать, заложив руки за голову, вперился пустым взглядом в потолок. Что делать? Да ничего. Что тут поделаешь? Надо как-то жить дальше. И больше не строить иллюзий.
В начале пятого пришли Оксана с Мариной и позвали Максима в гости. У них там наметился сабантуй или что-то вроде того.
– Максик, солнце, приходи, не кисни, – ворковала Оксана.
– Правда, Макс, идем, не упирайся, – подключилась Марина. – Что-то ты сегодня сам на себя не похож.
Потом повернулась к мальчишкам:
– Что вы с ним сделали, гоблины?
– Да он такой и пришел, – начал объясняться Азамат, приняв ее слова всерьез.
– Водка есть? – спросил Максим.
– А то! Море! – ответили девушки. – Какая гулянка без водки?
Водки и впрямь было море, точнее, батарея. Пол-литровые бутылки рядком полулежали в тазу с водой, чтобы не грелись, видимо. Максим пересчитал – семь. Семь! Куда столько? Упиться и умереть? Ну тоже вариант. Хотя и гостей у девочек оказалось немало. Из знакомых – только сами хозяйки и Вадик, который бренчал на гитаре заезженный мотив, безбожно фальшивя.
«Напиться, – думал Максим, – и в самом деле сейчас самое оно. Напиться и забыться. Чтоб вот так с ума не сходить. Плевать, что будет завтра. Сегодня бы как-нибудь перетерпеть».
По общажному обычаю, к которому Максим все никак не мог пока привыкнуть, закуску – сковородку с жареной картошкой – поставили в центр стола, ну и хлеб, соленые огурцы, квашеную капусту – в качестве дополнения к основному блюду. Тарелок не полагалось, только вилки. Тянуться через весь стол к еде Максиму не нравилось, еще больше не нравилось, что тянулись другие, тряся рукавами над чашками, но он решил забить на куртуазность. В конце концов, он пришел сюда не есть, а пить. А уж пили-то каждый из своей стопочки.
После энной рюмки и впрямь стало отпускать. То, что казалось прежде диковатым, теперь устраивало вполне. Та же общая сковорода с картошкой. А вот боль – нет, никак не уходила. Ну, может, совсем слегка притупилась. И Вадик стал раздражать. Ладно он пел гундосо – если умеешь играть, это простительно. Но он и тут лажал.
Максим забрал у него гитару.
– А ты умеешь? – удивились девочки.
– Мы не скажем, а покажем, – улыбнулся он.
Пару минут от разыгрывался, подкручивая колки. А затем исполнил «Дыхание» из «Наутилуса». Смолк последний аккорд – и началось.
– Круто, – лаконично оценил кто-то из незнакомых.
– У меня прям шок, дай пять!
– Макс, я тебя теперь еще больше люблю! Какой голос! Аж мурашки! – восторгались девчонки. – Басков отдыхает.
– Макс, шикарно! А что за бой? – заинтересовался Вадик.
– Четвертый с приглушкой, – ответил Максим.
– Еще что-нибудь! Еще что-нибудь спой!
И он пел из «Агаты», из «Пикника», из «ДДТ» и даже старенькую милую песенку Визбора исполнил.
– Ты не Доцент, ты Артист! – сделал вывод Вадик. – Я снимаю шляпу.
Он даже вскочил со стула и раскланялся, махнув воображаемой шляпой, паяц. Ну а потом, видимо, так расчувствовался, что принялся извиняться, душевно, многословно, с повторами, как могут только пьяные люди.
– Ты извини, мы же не знали, что ты нормальный чувак. Я вот тебя не знал, теперь знаю. И уважаю!
– Логика – жесть! А пока не знаешь, надо спускать с человека штаны и ставить на лавку?
– Ой, тут-то я вообще ни при чем. Это так всегда было. Да. И я в свое время стоял на лавке, и Серый, и Костян, и Дэн… Традиция, мать ее!.. Кстати! Дэн куда уехал, никто не знает? Сегодня утром опера тут шуршали, его спрашивали. Костян обделался – всю комнату им перевернули.
– Опера? Ничего не путаешь? – удивились девчонки.
– Они корочками светили, Костян говорит.
– Пфф, Костян соврет – недорого возьмет, – изрекла Оксана. – Максик, спой еще что-нибудь!
И сразу посыпались заказы: а можешь то, а можешь это? Максим всегда пел только то, что хотелось петь самому. Вот и тут, проигнорировав все просьбы, спел «Звездочета»:
– «А как бы мне жизнь подлинней чуть прожить, как бы кайф растянуть…»
Едва допел, как в дверь постучали.
– Да! – разрешили в унисон Марина с Оксаной.
Дверь приотворилась, и в комнату вошла Алена. На мгновение повисла тишина. Ее появление стало для всех неожиданностью. Максим, бросив на нее мимолетный взгляд, тотчас вцепился в гитару, словно в ней его сила, его выдержка. Но зачем она пришла? Мало ей, что ли? Нет, понятно – поговорить. Только о чем тут говорить? Как можно объяснить или оправдать, что она была с этим?…
– Привет, Алена, – поздоровался с ней Вадик и сразу сообщил: – А Дэна нет. Он уехал.
– Я знаю. Я… Максим, можно тебя на минуту?
Максим молчал. Наверное, впервые в жизни он впал в ступор, не зная, что сказать и уж тем более что делать. Видеть ее, слышать – ну это выше всяких сил. Он бы хотел, кажется, не встречаться с ней больше. С глаз долой и все такое. Но она вот тут же, в двух шагах сейчас… Как игнорировать? Ну какого же черта она пришла?!
– Максим, – повторила она, – можно тебя на минуту?
Девчонки взирали на нее с явным недовольством. Перешептывались и хихикали. Это Максиму почему-то не понравилось. Им-то что она сделала?
– Максим…
Он передал гитару Вадику, поднялся из-за стола.
– Макс, ты же ненадолго? – бросила вслед Марина, когда он выходил в коридор.
* * *
Выпил он, видимо, прилично. Пока сидел за столом, это никак не ощущалось, а вот теперь понимал. И в голове шумит, и ноги словно чугунные, и перед глазами все плывет и покачивается. Он привалился спиной и затылком к прохладной стене. Так чувствовал себе крепче и увереннее.
– Максим, я объяснить хочу всю эту ситуацию. Я понимаю, что со стороны это выглядит плохо. Даже, наверное, ужасно. Я с Денисом стала встречаться до того, как ты сюда вернулся. И он мне помогал. Во всем. Он очень хороший, добрый, заботливый. Он столько всего сделал для меня, поэтому я не могла с ним сразу просто порвать. Такое трудно сказать человеку. Но я собиралась, правда собиралась. Просто не успела.
Максим смотрел на нее сквозь полуопущенные ресницы, откинув голову назад, а сам думал: как часто она с Яковлевым была? Как давно? Или тот пьяный раз – единичный случай? Мутило ужасно, и неизвестно, от чего больше – от выпитого или от этих навязчивых мыслей.
А вообще, хорошо, что он так надрался. Хоть расслабился. Иначе один черт знает, что бы он мог натворить и каких дров наломать. Вот ей бы сейчас вполне мог высказать все, что думает, и даже больше.
И хорошо, что Яковлев уехал. Хотя и плохо, конечно. На кого теперь излить нерастраченную злость? Но будь он здесь – разбитым носом точно бы не отделался. Короче, могло бы произойти всякое. И там, в универе, Яковлеву повезло, что успел уйти, пока Максим приходил в себя от такой потрясающей новости.
– Честное слово, я собиралась с Денисом поговорить и все ему объяснить. Просто так получилось… – продолжала Алена. – Максим, почему ты молчишь?
Максим пожал плечами:
– Мне нечего сказать.
Она потянулась к нему, хотела взять за руку, но он уклонился. Завел руки за спину. Неужели она не понимает, как невыносимы сейчас ее прикосновения? Нет, поняла. Отступила. В лице ее проступило на миг замешательство, а затем боль.
– Прости меня, – всхлипнув, промолвила она, – я знаю, что виновата, очень виновата…
«О, только без слез, пожалуйста», – поморщился Максим.
– Не надо. Ни в чем ты не виновата. Сам дурак. Вообразил всякое, не понять с чего. Придумал там что-то про тебя, про какие-то отношения между нами… Тебя придумал, – Максим усмехнулся, – а ты такая, какая есть. И совершенно не виновата в том, что я представлял тебя другой. Мои ожидания – это мои проблемы, не твои. Так что, Ален, не парься и не извиняйся. Живи, как жила. Ну, давай, счастливо!
Он оттолкнулся от стены, намереваясь вернуться в комнату. Она поймала его за локоть, но тотчас отпустила, убрала руку, смутившись.
– Максим, пожалуйста!
Он хотел уйти. Зачем она вообще пришла? Зачем душу травит и себе, и ему? Но не мог. В глазах ее стояли слезы, она пыталась их сморгнуть, отворачивалась, закусывала дрожащие губы, но получалось не очень.
– Я не умею говорить красиво и убедительно, и мне очень сложно все объяснить, но… я не хотела тебя обманывать. Не хотела, чтобы так все получилось. Прости!
– Да перестань ты!.. Говорю же, ты тут ни при чем. Тебе не за что просить прощения, а мне не за что тебя прощать. Это я тупил, зачем-то навязывался тебе. А ты ведь мне и правда ничего не обещала. Я даже не спрашивал, как ты ко мне относишься, надо ли тебе все это. Просто свалился на голову…
Максим отвернулся. Черт, у него и самого зажгло веки! Ну только этого еще не хватало! Надо скорее заканчивать этот бессмысленный, мучительный разговор.
– Ситуация, конечно, отстой, но если кто в ней и виноват, так это я. Не стоило быть таким идиотом. И нечего было придумывать того, чего нет. Так что не загоняйся. Все норм.
– А мы… Мы еще… – Она опустила глаза в пол. – У нас все кончено, да?
– Ален, чтобы что-то кончилось, оно хотя бы должно быть…
Дверь распахнулась, и в коридор вышла Марина.
– Максик, мы все тебя уже заждались! Идем! – Она подхватила его под руку и потянула в комнату.
Алена молча отступила. А ему… Ему удалось вполне себе благожелательно улыбнуться ей на прощание и не показать, даже виду не подать, что сердце рвется в клочья. Сам от себя не ожидал такой удивительной выдержки.
После нее стало вдруг совсем тоскливо. Грубил даже. На просьбу еще спеть огрызнулся:
– Я что, нанимался вас развлекать?
– Максик, что ты такой злой стал? – скуксилась Марина.
– Да брось. Разве я злой? Я добрый. Как Лунтик.
И водка уже не шла совсем. И даже в разговоры никак не удавалось включиться – все видел лицо ее, молящее, отчаянное, глаза, полные слез. Что за дикость! Когда уже это пройдет?
– А зачем подружка Дэна приходила? – как назло спросила Оксана.
– Не будем про нее, – отсек Максим. И к счастью, этого хватило: никто не стал больше лезть с расспросами и действовать на нервы.
Примерно через пару часов нагрянуло пополнение: Костян и Серый. Максим сразу засобирался к себе.
– Да ты чего? – засуетился Вадик. – Нормально же сидим.
– Тебе что, Доцент, в падлу с нами выпить? – спросил Серый.
– Именно.
Максим вышел в коридор, не обращая внимания на возмущенную ругань Серого. Как все это мелко и незначительно! Особенно сейчас.
По пути в комнату он завернул в умывалку. На душевую с контрастным душем геройства его не хватало, тут уж хотя бы ополоснуть лицо холодной водой. Он пустил кран на весь напор, склонился над умывальником, набирая пригоршни воды. Холодные струйки затекали в уши, стремительно убегали за воротник, заставляя зябко ежиться, но это помогало взбодриться.
Вдруг он почувствовал на пояснице, под футболкой, чьи-то теплые ладони. Они гладили спину, вычерчивая круги вдоль позвоночника. Затем опустились ниже, скользнули к животу. Максим выпрямился, прислушиваясь к ощущениям. Движения чужих рук становились все смелее. Вот уже сзади к нему кто-то прижался грудью и проник под ремень джинсов. Максим приподнял край футболки, наблюдая за ловкими, беззастенчивыми пальчиками с вишневым маникюром.
– Марина? – узнал он.
– Тш-ш, – горячо выдохнула она ему в спину, ровно между лопаток и запустила руки под резинку боксеров.
– Марин, – поймал он ее руки, – подожди.
Развернулся, посмотрел в глаза, слегка затуманенные алкоголем.
– Ты классная. Просто я сейчас… Короче, меня мутит. Прости, давай в другой раз?
– Я знаю средство… – игриво сказала она, выводя зигзаги по голой коже и норовя проникнуть ниже.
– Я тоже знаю средство, – мягко отстранился Максим.
– Я тебе совсем не нравлюсь, да? – спросила она обиженно.
– Да ну ты что? Я от тебя без ума. Только в другой раз, Марин, все в другой раз.
Он поспешно покинул умывалку и столь же поспешно добрался до своей комнаты.
Парни уже легли спать и даже, похоже, успели уснуть. В общем-то, немудрено, учитывая, что шел второй час ночи.
В темноте Максим нашарил свою койку, завалился поверх покрывала. Вроде и в голове туман, а сна – ни в одном глазу. Еще и сердце колотится так, будто он последний час кросс наворачивал. А закроешь глаза – и снова ее лицо…
Телефон завибрировал так неожиданно, что Максим вздрогнул. Запустил мессенджер. Новое сообщение. От нее, от Алены.
Открыл он его не сразу. Сначала отложил телефон, не выпуская, впрочем, из рук. Словно не мог решиться или собирался с мыслями. Затем, тяжело выдохнув, все-таки открыл.