Одолеешь долину Единства — и скоро Дол Смятения станет открытым для взора. Меч отмщенья щадит там идущих, не тронув, Но — сто тысяч напастей там, тысячи стонов. 2785 Речь и слово немеют в смятении там, Мысль и разум безгласны не менее там. Ночь и день там едины: их видишь воочью, А различия нет между светом и ночью. Быль и небыль неведомы там разуменью, И грядущее там недоступно прозренью. И куда ни смотри — взор смятеньем объят, И в смятении — вечным смущеньем объят. Здесь и мужу, чей разум степенного склада, Недоступна от вихря смятенья пощада. 2790 Все, что явно в пути единения было И в долине Единства в прозрении было, — Здесь всему истребленье и гибель грозят, Да и сам познающий не знает пощад. Если спросят: «Ты сущ или в вечном покое?» — Ни один и никто — ни единый, ни двое — Не сумеют и слова найти для ответа, — Им неведома были и небыли мета. Где наружных, где внутренних граней предел, Где концу и началу положен раздел,— 2795 Там вовеки не знали подобных различий, Там смятение рушит привычный обычай. Там и тлен равен вечности сутью мертвящей, Там от века едины хмельной и поящий. Жив ли, умер он, — знать никому не дано, Быль и небыль постигнуть уму не дано. И куда ни взгляни — всюду смута смятенья, И в душе твоей буйствует люто смятенье. И любой там охвачен волнением страсти, А к кому эта страсть — он понять не во власти. 2800 Там сиянием блесток весь дол напоен, А в смятенье не знаешь, то — явь или сон. Этот дол от примет не отделишь чудесных, Бесконечны там тысячи зрелищ чудесных.

Жил властитель — владыка всесветной округи, Сто владык его трон окружали, как слуги. Власть его простиралась от грани до грани, И от грани до грани страна — в его длани. Жемчуг ценный таил он — прекрасную дочь, — От красы ее гуриям было невмочь. 2805 В цветнике красоты она — тополь прелестный, Да не тополь, а сам кипарис расчудесный! В почивальне души она — светоч горящий, Да не светоч, а солнце в короне слепящей! А глаза ее — словно бы око беды, — Взор веков не видал столь жестокой беды. Благовонные кудри и родинки — смута, Да такая, что губит жестоко и люто! А дыханье и губы, что ярче рубина, — Словно солнце и воздух слились воедино. 2810 Все владыки мечтали о счастии с ней, Даже шахи, что всех самодержцев сильней. Но не выпало благо познать им ту милость, Чтобы сердце свидания с нею добилось. И самой ей не мнилось связаться союзом, — Были обе причины преградою узам. Кто по собственной воле один-одинок, Не нарушить его своевольный зарок! Были норов и нрав у девицы строги, — Никому не давалось наладить торги. 2815 Как-то раз ей красавец явился в виденье, Да такой, что не стало ни сил, ни терпенья. Стать его — словно дух воплощенный чиста, Будто солнце в зените — его красота. Темен мускусный пух на румяных ланитах, Словно точки в письме — зерна родинок слитых. Кипарису подобен он трепетным станом, А краса его впору лишь розам румяным. С этим солнцем сама она — дева-луна Возлегает на ложе, истомой полна. 2820 Каждый миг опьяняет их счастье свиданья, И друг друга томят они страстью свиданья. И, очнувшись, красавица очи открыла, И исчезли из сердца и твердость и сила. И росла в ней безумная страсть с этих пор, И грозил ей уже посрамленья позор. И она этот сон снова видеть желала, Но в очах ее сна будто вовсе не стало. Ни на миг она в сердце не знала покоя, И ни ночью, ни днем ей не стало покоя. 2825 Как-то раз она в муках всечасного зла На дворцовую башню смятенно взошла. Ей хотелось окрест посмотреть в утешенье, Чтобы в сердце ее укрепилось терпенье. Ну а глянув, зашлась она в огненном крике, — Видит: радостный пир во дворце у владыки, Там и юноша дивный из вещего сна, И, лишившись рассудка, упала она. Был на пиршестве юноша тот несравненный, — Как смутительный день среди века вселенной. 2830 И взглянул он на башню, и гибельным стрелам — Стрелам страсти душа его стала прицелом. Его душу пронзил этих стрел ураган, И оставил на теле он борозды ран. И в державе души его смута вздымалась, И для жизни угрозою люто вздымалась. Мощь ушла от него, ум ему стал неведом, Да и сам он за ними отправился следом. И, до вечера в горе и муках дожив, Он лежал обессилен — ни мертв и ни жив. 2835 Полог ночи простерся над ширью земною — Разом тысячи стонов поднялись стеною. До зари его стоны жестоко терзали, Струи слез, как лавина потока, терзали. И с поры, когда птицы вещали рассвет, Бил себя он до ночи каменьями бед. Две души поразила истома любовью, Две страны не спаслись от разгрома любовью. Дивный юноша, хоть и остался без сил он, Но неправдой и правдой себя охранил он. 2840 А краса луноликая в горе была, От любви — в истомлении хвори была. Видит: руки слабеют в бессилии хвором, И грозят ей любовные муки позором. И когда без числа приключилось ей бедствий, Видит — надо радеть о спасительном средстве. И сказала она: «Не бывало вовек, Чтобы средство от зла не сыскал человек». Двух подруг она знала — ив дружбе примерных, И в печалях и радостях стойких и верных. 2845 Обе в хитростях ловкой ухваткой известны, В чудодействах веселой повадкой известны. Так они наловчились в обмане лихом, Что и муху сосватать могли со слоном. Ведь не ведает муха, что выглядит малой, Слон не знает своей толщины небывалой. Были ведомы козни обеим плутовкам, Как с любовью справляться в обмане преловком. Та умела напевы извлечь из-под струн, Эта пела, как ловкий в повадке певун. 2850 Как звучанье их саза и пения грянет — Дивный звук даже с неба Венеру заманит! [213] Та могла звуком саза взять душу умело, Эта — пеньем могла возвратить ее в тело. Заиграют, бывало, застонут вдвоем — Тут и муж разуменья простится с умом! Страсть терзала ту деву с неведомой силой, И она двух плутовок к себе пригласила. И сказала она, и рыдая и плача, Что случилось в любви у нее незадача, — 2855 Как сначала во сне к ней томленье пришло, А потом наяву помраченье пришло, Как в томленье по юноше хилою стала, Как рыданье грозить ей могилою стало. И сказала она: «Вы дружны и согласны, Так не будьте к печали моей безучастны. Ведь позорище сплетнею злой может стать, От огня мое тело золой может стать. От огня моего мне неволи не будет, И от смерти самой даже боли не будет, — 2860 Нестерпимо мое посрамленье от сплетен, Был доныне мой нрав благочестьем приметен. Скорбь о чести отца меня сводит с ума, Даже молвить об этом — я речью нема. Он ведь шах, и величьем под стать небосводу, Стыд и срам ему будет невиданный сроду. Сто подобных мне сгинет — вовек не заметят, Ведь былинку в бурлении рек не заметят. Шаха так осрамить — нету силы во мне, Я от этого горя страдаю вдвойне. 2865 Знайте: все я сказала, моля о защите, Погубите меня или средство сыщите. Своенравной была я, а стала смиренной, Стал и тихим и кротким мой нрав дерзновенный. Над моей неудачею сжальтесь, молю, И рыдаю и плачу я, — сжальтесь, молю». Как дошли до подруг эти крики и зовы, Говорят они: «Жизнь положить мы готовы.. Мы найдем тебе средство, чтоб юноша гожий Стал в любви тебе верной опорой-надежей. 2870 Ни один человек не узнает о том, Даже сам он вовек не узнает о том. День-другой потерпи-ка, простись с суматохой, Не рыдай ежечасно, не ной и не охай! Ты сокрыть это дело покоишь стремленье, Ну и нами владеет такое ж стремленье». И явилась надежда на счастье, и впредь Луноликая слово дала потерпеть. И плутовкам задуматься время настало, И досталось хлопот и забот им немало. 2875 И они подружились с прекрасным влюбленным И узнали о сердце, любовью спаленном. Их обман и коварство и льстивая речь, . Как добычу, беднягу сумели завлечь. Словно мать и сестра, подольститься сумели И сказали: «Тебе мы поможем в том деле. И хоть ты о своем не поведал нам горе, Мы-то знаем, откуда взялись эти хвори. Пыл любви твое сердце жестоко потряс, Вся надежда на счастье тебе — лишь от нас». 2880 И несчастный надеждой большою проникся, И доверием к сводням душою проникся. Что ни скажут плутовки — добром ли, приказом, — Он с готовностью им подчиняется разом. На обманных торгах караваны легки, — Завлекли они дивную птицу в силки. Лишь сказали: «В наш дом, мол, пойдем, недалече», — Вмиг несчастный за ними пошел, не переча. Пышный пир был там задан — не сделаешь краше, Пленник страсти вина поотведал из чаши. 2885 Как пошло там питье — за фиалом фиал, Каждый притчи да выдумки сказывать стал Об огне и о дыме любовных терзаний, О вреде и о пользе разлук и свиданий. Разных тайн да историй, что каждая знала, Рассказали ему две подруги немало. В их речах пил тот молодец влагу надежд, — Безнадёжный, вкушал он отвагу надежд. От вина и от сказок лишившийся воли, Стал тот юноша страстью томиться все боле. 2890 И уста ему враз немотою сковало, — Что ни миг, он слабел, поникая устало. И тогда и для песни настал свой черед, Что и разум отнимет и разом проймет. И бедняга совсем помрачился с похмелья, Будто выпил он разум губящее зелье. Словно темная ночь, стал несчастный безгласен И совсем покорился рассказчицам басен. И они дали делу лихой оборот И мгновенно носилки наладили в ход. 2895 Будто в люльку его положили, и ловко На бегу им в пути помогала сноровка. Принесли — той луне в торжество и в блаженство, Кипарису и розе устроив блаженство. Все к веселью готово там было сполна, Сладкоустая дева ждала их одна. И туда две подруги повадкой умелой На носилках внесли кипарис сребротелый, К лунолИкой на ложе сложили, как надо, — Словно к солнцу луну привели для пригляда. 2900 И восторг луноликой от радости рос, И безмолвный опрыснут был влагою роз. Бездыханный вздохнул, благовонье вбирая, И, очнувшись, узрел он подобие рая. И узрел он ту пери, что с гурией схожа, — Ту, что жгла его сердце, печалью тревожа. Он рванулся и сел и, испуган, смотрел, С сотней тысяч смятений вокруг он смотрел. Глядь — под ним преогромное пышное ложе, Рядом — шахская дочь, красотою пригожа. 2905 «О творец, — он сказал, — что за редкостный случай, — Это сон или явь или призрак летучий?» Но смягчила та дева терзанья ему И явила всю негу свиданья ему. «То не сон! Похвалы вознеси, безрассудный, Пей же влагу из чаши свидания чудной!» И вкусила та пери вина из фиала, И его розоцветным вином угощала. И, совсем уж забывши смущенье свое, Много раз подносила безумцу питье. 2910 И вино пало в пламень смущенья водою, И уж речь без смущенья пошла чередою. И влюбленный и дева и томно, и страстно Тут в обитель услад удалились согласно. И такое единство настало тогда, Что от двойственной сути не стало следа. Все восторги, что знает желанье земное, Обрели друг от друга единые двое. И закон единенья их дерзостью правил,— Говорить о том — свыше приличий и правил! 2915 Дева с юношей, страстью объятые, там В упоении слились — устами к устам. И найти для таких вот лобзаний сравненье — Это было бы выше всех граней сравненья! До утра они тешились негой усладной, И обоим был сладок восторг безоглядный. Тайны ночи раскрыл блеск рассвета, багров, И на мускус земной лег камфарный покров. [214] Пировавших вовсю разобрало весельем, Им совсем помутило сознанье похмельем. 2920 Тут и обе плутовки проникли за полог, И неслись их стенанья из щелей и щелок. Их набег отнял ум у влюбленных сполна, И споили они молодца допьяна. И свалился без чувств он, ослабший и хилый, И рассудок расстался в нем с трезвою силой. И подруги-плутовки, свершив это дело, На носилки взвалили безгласное тело. И домой его тут же снесли поскорей, — Сокрушенного скорбью — в обитель скорбей. 2925 Свежесть утра вернула несчастному разум, И от пьяного сна пробудился он разом. И очнулся, подумал несчастный, припомнил, — Происшедшее памятью ясной припомнил. Дым стенаний из горла исторг он, скорбя, И камнями жестоко избил он себя. Сам себя истерзал он в стыде непритворном, И весь мир его взору представился черным. Слезы-звезды метались в чаду его крика, Смуту мук безысходных терпел горемыка. 2930 Вспоминать о блаженстве свиданья он стал, » Как безумный, рыдать сквозь стенанья он стал. Он вскричал: «О творец! Где спасенье найду я? И кому же поведаю эту беду я? А молчать — разве силы и воли мне хватит? И таиться — терпенья доколе мне хватит? Утаить ли беду мою или открыть, Слово молвить, смолчать ли — не знаю, как быть. А начну говорить — речь вести мне доколе? Не смогу рассказать я и тысячной доли! 2935 Поклянусь затаиться — и слово нарушу: Не под силу мне будет сдержать мою душу». И в смятенье исторг он немало словес, — Духа в теле не стало, и разум исчез. Каждый миг ему смерть посылала смятенье, — Всех, кто видел его, донимало смятенье. Все хотели узнать, в чем же бедствий основа, Но в ответ от него — о причине ни слова. «Все ведь ясно и так, не пытайте меня, Я сгораю, не надо мне больше огня! 2940 Мук моих никаким не опишешь рассказом, Их бессилен понять человеческий разум. О создатель! Со мной ли случилось то счастье? Мне ли было в блаженство и в милость то счастье? Ну а если б я волю дал праздным словам, Кто ж поверит таким несуразным словам? Вся душа от смятенья сгорела, — что делать? И пылает в развалинах тело, — что делать? В единенье свидания счастьем томимый, Знал восторг я и радость слиянья с любимой. 2945 А потом — боль разлуки, печаль, забытье —• Вот смятенье и трижды смятенье мое] Нет границ изумленью пред этим, о боже, — Никому не пошли в наказанье того же!»