Как минуешь сей дол, — всех путей завершенье Ждет тебя лишь в равнине степей Отрешенья. [216] Там — одно лишь безмолвье над гладью пустою, Там рассудок и глух и объят немотою. Как потоп разверзает там море без дна — Сотни тысяч миров в нем потонут сполна. 2950 Там морской ураган, поднимаясь стеною, Пенит тысячи гребней — волну за волною. Миг за мигом спадают те волны, и снова Разом в тысяче красок нахлынут сурово. А посмотришь — и волны теряют там след, — Только море повсюду, иного там нет. Там предвечное пенится морем бескрайным, И бурление волн взмыто промыслом тайным. Явь и суть восемнадцати тысяч вселенных — Все, что познано мыслью мужей просвещенных, — 2955 Все, что только явило свой облик и вид, Все, чему в мире сущего образ открыт, Все, что лику земли в ста диковинах суще, В сотнях тысяч окрасок диковинных суще, — Знай: все это — лишь море, источник всех сутей, Это — луг или степь без путей и распутий. Там сто тысяч прекрасных тюльпанов и роз Соловьям и скворцам — пуще смертных угроз. Лишь помысли, какие там страны и грады, Океаны и реки, и горные гряды! 2960 Там круженье огня и ветров-ураганов, — Все, что хочешь, найдешь там, едва только глянув. Там вращенью небес и скончания нет, Сонмы ангелов там, сонмы звезд и планет. Сонмам ангелов нет ни предела, ни счета, Ни числа, что границы б имело, ни счета! Там и малой звезде, даже самой ничтожной, По величью с землею сравниться возможно. Семь небес, шесть сторон и четыре основы — Суть вселенной — там редким величьем суровы. [217] 2965 Но превыше всего человек во вселенной: Разум никнет от сути его совершенной. Ты помысли об этом, и станет понятным: Человек там — в обычном ли звании, знатном, — И султаны, что силою славной сильны, И хаканы, что волей державной знатны, [218] Мудрецы и радетели веры законной, И разбросанный люд, и в единстве сплоченный, И святой, над людьми совершенством известный, И пророк-провозвестник, главенством известный, — 2970 В море сути господней, как волны равны, Да и сущи они там не дольше волны! И у всех там единый удел — преходящий, Все там бренны, им вечности нет настоящей. Море вспенится волнами, словно в причуду, И кипение красок являет повсюду. А смирится бурлящая пеной вода, — И от бега тех волн не осталось следа! Если мудрость присуща уму человека, Ты познал, что вовек и навеки от века 2975 Все, что можно помыслить живым и живущим, — Быль и небыль — лишь так воплощается в сущем. Все — лишь бог, и сильней не бывало начал, Все там бренно, бог вечен — начало начал. Все в явлениях сущее — в воле господней, Дали, в вечность грядущие, — в воле господней. Кроме господа, все, что по сути — иное, Хоть стократ напоить его влагой живою, В отрешенности бренно, и нет перемен, — Даже вечность — и та превращается в тлен.

2980 Шейх Аббас мясником был в судьбе своей бренной, Стал — вершиной времен, высоты :— несравненной. [219] Он в степи отрешения шел год за годом, Плоть свою изнуряя смертельным изводом. Как-то был в ханаке он, и присные с ним, — Были все на местах перед шейхом своим. [220] В это время какой-то развязный детина В ханаке оказался, вошедши без чина. Он вошел — и к минбару походкой лихою, И сказал: «Эй, народ, что пригрет ханакою! 2985 Хорошенько проникните в суть моих слов, Принесите кувшин мне — с водой до краев. Мне свершить омовенье надумалось что-то, А потом опорожниться будет охота!» [221] Славный муж, услыхав эту речь, молвил свите: «Что ж, возьмите кувшин и воды принесите!» И дервиш взял из лучших сосудов один И, наполнив водой, тут же подал кувшин. А невежда посуду разбил дорогую И сказал: «Принеси поскорее другую!» 2990 И ему тут же дали другую посуду, И опять он разбил дорогую посуду. «Хорошо, — шейх промолвил, узрев эту прыть, — Приносите, пока не устанет он бить!» И камнями разбил он кувшинов немало, Драгоценных осколков раскинув немало. И взмолились тут люди из шейховой свиты: «Все сосуды тобою уже перебиты! В ханаке не осталось посуды иной, Мы не можем тебе принести ни одной!» 2995 «Если нету кувшинов, — ответил он свите, — Вы тогда вот что вашему шейху скажите: Пусть он бороду даст мне свою, да живее, И тогда я нужду свою справить сумею!» Шейх, услышавши этот бесстыжий наказ, Встрепенулся и к спорившим вышел тотчас. «Молодец! В добрый час быть благому почину! Впрямь, к чему борода худородному сыну! Только ветер и треплет ее обалдело, А теперь она хоть пригодится для дела! 3000 Вот ее для себя заприметил дервиш, И в нужде она будет полезна, глядишь!» [222] А у шейха была борода седовласа, И ее оторвал он, да чуть не до мяса, И под ноги тому греховоднику кинул, На поживу безумцу-негоднику кинул. И, узрев отрешенья подобного знак, Тот, от глупых речей отступившись, обмяк. И простерся во прахе у шейховых ног он, И, ничком пав на землю, совсем изнемог он. 3005 Видя все это, праведный муж отрешенья Своелюбьем не тешился ни на мгновенье. [223] Сделать низкого праведным впредь он сумел, Переделать на золото медь он сумел. Кто не вышел из пут суеты пестроцветной, Для того плод подобных деяний — запретный. О Фани, испроси отрешенья у бога, В отрешенье тебе будет в вечность дорога!