И на речи завесой легло покрывало,
Шум вопросов умолк, и ответов не стало.
Птицам так было горько от вещего слова,
Что и разум не в силах помыслить такого.
И понятно им стало: задача трудна,
Да и птицам едва ли доступна она.
3070 Разуверясь в себе, все безгласными стали,
В безысходной печали несчастными стали.
Речь Удода их души губила незримо,
И из уст их изверглось кружение дыма.
Лишь узнали они, как их цель тяжела,
В тот же миг многим птицам погибель пришла.
И от скорби навеки затихли иные,
И в смятенье пустились в полет остальные.
И, годами не зная покоя, летели,
И не мнилось бежать им от гибельной цели.
3075 Через горы и долы их путь проходил,
Мчались быстро, пока не остались без сил.
Им в дороге случились такие напасти,
Что вовеки никто не расскажет и части.
Если путь твой проляжет в ту сторону света,
И случится воочью увидеть все это,
Ты узнаешь, где путь их тяжелый пролег,
Сколько крови им стоили муки дорог.
Наконец, изнемогшая в немощи стая,
Претерпев все мученья, от язв изнывая,
3080 Долетела до цели, но птиц было мало,
И тела им и души огнем опаляло.
Долог путь был, и много им выпало бед,
И предела страданьям их не было, — нет!
Здесь иные погибель в дороге встречали,
А другим суждено было сгинуть в печали.
Вихри, ветры кругом, ураганы несчастий, —
Нити жизни у странников рвались на части.
Раз превратностям рока предела там нет,
Ничего, что спастись бы сумело, там нет.
3085 И из ста тысяч сонмов собратьев пернатых,
Поредевших в ста тысячах бед и утратах,
Только тридцать осталось. Устали их крылья,
И, безжизненны, сели они от бессилья.
И ни перышка целого — ворс их разъят,
И остатки их перьев что щепки торчат.
Их тела обессилили мука и горе,
Души их истерзали недуги и хвори.
Но узрели они вид высот благодатных:
Целый мир там простерся широт необъятных.
3090 Разум немощен вникнуть в его естество,
Небосвод — меньше жалких былинок его.
Там из туч отрешенья льют ливни потоком,
Гром и молнии мечутся в небе высоком.
Там весь мир заливают потопом напасти,
Высь небес опаляют там молнии страсти.
Семь небес там не более пяди земли,
Райский сад там не больше былинки в пыли. [234]
Птицы биться в великом смятении стали,
И от немощи жалки не менее стали.
3095 Там сверканье бесчисленных блесток кружится, —
С сотой долей их света сто солнц не сравнится.
Возроптали пришельцы на горький свой рок,
И огонь им все крылья и перья обжег.
«Нас тут тридцать, объятых негодной мечтою,
Дали мы совратить себя мыслью пустою.
Мы в пути претерпели лихие напасти,
Каждый миг у смертельного страха во власти.
Жизнь прошла, — где же цель, — вот души нашей крик,
А пред нами простор этой шири возник.
3100 Здесь исхода нам нет, но и нет бытия нам!»
Дым извергся из уст их потоком багряным.
Каждый миг безнадежность свой лик им являла,
И несчастным бедою сердца сокрушало.
И заблудшие страхам своим предались
И не ведали, как им от бедствий спастись.
И у них не хватало ни силы, ни воли
Ни лететь, ни остаться в погибельном доле.
Вдруг завеса расторглась, и славы глашатай
Возблистал среди них, лучезарно-крылатый. [235]
3105 И узрел он ту стаю в бессилье таком,
Сотней бед оплетенную, словно силком,
И спросить он решил, к ней участье питая,
И промолвил он: «Кто вы, заблудшая стая?
Вы в плену и в неволе у тысяч несчастий, —
Что за польза терпеть вам проклятье напастей?
Без приюта, без крова, терпящие гнет,
Вы простерты во прахе скорбей и невзгод.
Что-то свойства высокие в вас неприметны,
Так ничтожны вы, что и для глаз неприметны!»
3110 И ответили птицы: «Мы — бедная стая,
Мы унижены, в немощи нашей витая.
Исстрадались в дороге мы, шаха ища,
И чертог его в немощи страха ища.
Было много нас — войско-дружина без шаха, —
Разве может быть войско без чина, без шаха?
Мы в нелегком пути тяжкий гнет претерпели,
Сотни тысяч скорбей и невзгод претерпели.
Сотни тысяч скитальцев различных пород, '
Превзошедших числом человеческий род,
3115 Все погибли, в дороге упав омертвело,
Только тридцать всего нас сюда прилетело.
Был Симург бы нам шахом в величье всевластном,
Нам различие зла и добра было б ясным!
Был бы смысл сокровенный владыкой храним,
Ну а раб может немощным быть перед ним!» —
«О безвестная стая, — воскликнул глашатай, —
В вашей речи бездумия край непочатый.
Знать, и впрямь вы теперь в превеликом смятенье,
Если вздором затмило у вас разуменье.
3,20 Как о шахе осмелились вы помянуть,
Что за мысль проложила в сердца ваши путь?
Вы — ничтожней ничтожества, зряшная стая,
Тешит вас небылица, бездумно пустая.
Кто способен взъяриться в ничтожестве пущем,
Тот себя уже мыслит воистину сущим.
Сути истинной в вас не бывало ничуть,
Вздор и небыль взмечталось вам выдать за суть!
И сердца ваши тоже исполнены бредней,
И мечты ваши — вымысел самый последний!
3,25 Здесь и сто тысяч солнц красоты небывалой
Не проявят себя даже блесткою малой.
И сто тысяч слонов, каждый грозен и яр,
Здесь — что жалкая падаль, слабы, как комар.
Вам познать бытие или тлен невозможно,
Ваша суть и для тлена мелка и ничтожна.
Прочь летите, простясь с болтовнею убогой,
А молчать невтерпеж — говорите дорогой!»
От речей этих птицы лишились ума,
Их язык ослабел, речь их стала нема.
3130 И воочью они уже смерть примечали,
И пылали в огне безысходной печали.
«Были муки в пути к этой цели напрасны,
И все беды, что мы претерпели, напрасны!
Шах высок разуменьем и саном велик,
Что ему до таких вот, как мы, горемык?
Жаль трудов и надежд — не далось их сберечь нам,
Жаль нам помыслов наших о счастии вечном!
Все, что было, печалью лихой обернулось,
И обманом надежд и тоской обернулось.
3135 Есть ли в мире несчастная стая, как мы?
Кто еще обманулся, мечтая, как мы?»