Все, что в небе и в море на дне сохранялось, У Аттара сторицей в казне сохранялось. В море мыслей его от небесных сияний Рдели звезды-алмазы сверканием граней. 260 Там рубины и яхонты, ночь озарив, Зажигали рассвета багряный разлив. Перлы слов его — камни, что посланы роком: Сокрушало бессильных их грозным потоком. Там рубины — пластом, землю кроющим кровью, Как пролитой всесветным побоищем кровью! Ту казну описать силы я соберу, Эта цель не по силам простому перу. Зло невежества — вот в чем беда человечья, От него — и злонравье, и в душах увечья. 265 Чтобы сгинула скверна погибелью черной, Есть в запасах Аттара шербет животворный. [53] Амбра есть там и мускус, сандал и шафран, Чтобы гибли невежества смрад и дурман. Там в садах изобилья цветут ароматы — Все стократною пользою людям богаты. Там от сладких речей, полных медом с халвою, Сердце мертвое полнится жизнью живою. Там в деяньях и помыслах — сахар и мед, Потерявшим надежду — надежный исход. 270 И стихами и прозою много писал он, — Все о тайнах единого бога писал он. Сахар с розами слил он в нектаре медовом И народу служил своим сладостным словом. Сколько он описал человеческих бед! Сотням мук и терзаний души дал совет. Речь его мукам сердца защитою стала, Радость жизни для сердца открытою стала. Все писанья указаны волей всевышней, Чтоб перо не спозналось с натугой излишней. 275 Он сокрытым божественным тайнам учил, Он народ их значеньям потайным учил. А когда возвестил он свой «Сказ о верблюдах», Караван его слов засверкал там в причудах. Сколько тысяч верблюдов — не видно им края! — С ценной ношею шли, еле-еле ступая. До бездонных глубин в море он доставал, Жемчуга там для шахских корон доставал. И из созданных им для корон украшений Было каждое многих богатств драгоценней. 280 В степь касыд гнал он быстрый табун лошадиный Каждый бейт там ложился цветущей долиной. [54] Было в каждой долине сто редкостных стран, И в любой — многих тысяч чудес океан. А когда, как сады, расстилал он газели, На сто тысяч ладов соловьи там свистели. [55] Но светлей и торжественней каждого лада Пела тайн всеединого бога услада! А четыре строки рубаи — чудеса, Обитаемой четверти мира краса! [56] 285 В море мыслей их, словно деленном на звенья, Скрыты разных земель и пространств отраженья. А когда «Тазкира» сотворенным он сделал, Дух почивших святых просветленным он сделал. [57] Просветленье их душ сотни сгубленных тьмою Воскрешало как будто водою живою. Всем твореньям его да воздастся по чести, Но меж них «Речи птиц» — на особенном месте. [58] Он включил туда разные притчи о птицах — Разных речью и словом, в судьбе разнолицых. 290 Лишь великий знаток языков их поймет, — Кто, под стать Сулейману, толков — их поймет. [59] Речи ста тысяч птиц описать было трудно, Каждой дать свой язык — вот поистине чудно! Всех отметил он голосом птичьим чудесным, И в уме и в безумстве отличьем чудесным. Я — смиренный твой раб, помоги мне, господь, Шейху следуя, робость в себе побороть. [60] Мне, сказанье о птичьих реченьях слагая, Взять бы лад соловья, сладость слов попугая. 295 У людей тоже принято в пении сладком Языком своим следовать птичьим повадкам. Если ж речь повести, как ведет попугай, Это будет во благо, но, как ни гадай, — Ведь душа попугая лишь сладостям рада, И судить если здраво, то эта услада — Только в милостях благ из господнего дара, Сохраненных бесценной казною Аттара