Отправились в дальний путь Акуля и Барбоска, и остался главным на весь огород пугало Игнат. И до этого все уважали Игната, а тут каждый старался показать ему своё расположение. Шагал мимо, осторожно переступая мягкими лапами, Нестор. Остановился, промяукал:
— Моё вам почтение, уважаемое пугало, — и пошёл дальше — скворцов подразнить.
Акуля обещала долго не задерживаться. Часов у Игната не было, время он определял по своей тени. В середине дня она показывала на курятник петуха Кости. Тогда и ушли путешественники. Потом тень дошла до свёклы, значит, прошло полчаса. А теперь тень миновала репку. Час прошёл. «Наверное, добрались до лешака Акуля с Барбоской», — подумал Игнат.
А путники как раз отдыхали на тропинке рядом с бычком. Отдыхали и решали, домой ли возвращаться или всё-таки искать Спиридона. Подумать было о чём. Дед Юрий, наверное, уже давно своего пса хватился. Значит, пора домой. И полуднице без платья больше нельзя. Как тут вернёшься?
Наконец Барбоска решительно гавкнул:
— За мной, Акуля! — и побежал к лесу.
Когда тень Игната показывала на грядку морковки, полудница и пёс добрались наконец до опушки леса.
— Отдохнём, — предложила бабушка полудница, но Барбоска, чтобы не потерять в лесу след, кинулся по нему.
— Барбоска, Барбоска! — зря звала Акуля, пёс скрылся в зарослях.
Полудница не побежала за ним. Там в чаще можно и заблудиться, а Барбоска никуда не денется — прибежит.
Скоро и правда напролом через кустарник выскочил Барбоска.
— Ав! — пролаял он. — Ав! Нет в лесу никакого Спиридона!
— Енто как так нет? — огорчилась полудница. — Хорошо ли ты искал?
— Я же, Акуля, по следам шёл. Следы в лесу все сохранились. Мальчишки там костёр жгли. Сучки собирали. Траву потоптали.
— Ну а что ты ещё видел?
— Ива растёт, — начал вспоминать пёс. — Большущий пень стоит, и всё…
— Ой, Барбоска! Ты просто молодец! Побежали скорей к этому пню!
Через несколько минут Барбоска вывел бабушку к старому пню.
— Здравствуй, Спиридон! — бросилась к нему Акуля. — Ты всё такой же! Не стареешь! Если бы бороду подстричь, так совсем бы молодцом казался. Хотя она, борода-то, у тебя и у маленького росла, такая же зелёненькая. Енто сколько же годков тебе нынче? Тоже, наверное, как и мне, сколько-то с половиной? А письмо твоё я получила…
Тут Акуля остановилась, чтобы дать лешаку время подумать. А раздумывал он всегда ровно час и уж только потом отвечал.
Акуля присела напротив Спиридона, а Барбоску отпустила побегать. Пёс обрадовался, гавкнул и умчался к реке.
Пока Спиридон думал, Акуля отдохнула, осмотрела лешака, не ползают ли по нему гусеницы и жучки, и прошлась по лесу. Тут на неё выскочил заяц Тишка.
— Стой, бесстыдник! — остановила его Акуля. — А ну признавайся, где мой сундучок?
— Да я что, я ничего, — залепетал Тишка. — Если Спиридон велит, я покажу.
— Пошли, пошли к Спиридону. Он как раз сейчас заговорит.
Вовремя полудница это сказала. Только они подбежали к лешаку, как он заскрипел:
— Ась?.. Да это же ты, Акуля… Правильно говоришь, не старею я — все некогда. А бороду зачем трогать. Ее бабочки любят. Даже махаон прошлым летом на ней сидел. Во как!.. А годов мне много. Может, и правда сколько-то с половиной… Получила, значит, письмо. Не обманули воронушки, отнесли.
Тут лешак закашлялся и замолк. И неизвестно, скажет еще что-нибудь или наговорился. Подождала немного Акуля — молчит ее приятель. Тогда она лешаку самое главное высказала:
— Что же ты, Спиридон, сундучок мой велел утащить?
Видишь, платье мое износилось и в огород выйти не в чем. А в сундучке другое платье… Скажи Тишке, пусть принесет сундучок. А я еще когда-нибудь тебя навещу. Теперь мы с Барбоской дорогу знаем…
Сказала это Акуля и замолчала. Опять надо было ожидать ровно час.
За этот час тень Игната уползла с грядки морковки в борозду, а сам Игнат начал беспокоиться. Пора уже вернуться полуднице с Барбоской, а их все нет.
Сердитый и озабоченный ходил по двору дед Юрий. Он варил борщ и оставил псу целую миску костей, а Барбоска куда-то убежал. Дед Юрий выходил на улицу, высматривал там свою собаку, звал пса в огороде, но Барбоска не отзывался.
— Отчего, отчего наш хозяин такой сердитый? — спрашивала одна курица у другой.
— Барбоска потерялся. Вот хозяин и боится, что ему самому придется грызть кости, а их попробуй угрызи. Я бы не смогла…
— Куд-куда! Какая беда! — сочувствовали деду Юрию куры и поглядывали на крылечко к соседям, где сидели две девочки — Ика и Лида.
Куры были любопытные, они расхаживали по двору и кудахтали:
— И чего это они там делают? Сидят и сидят. Лучше бы в земле покопались, червячков поискали.
— Платье шьют, платье шьют! — объяснял им петух Костя.
— Кому же? Кому же?
— Ко-ко-нечно, не тебе, а Лидиной кукле Машке.
— Зачем мне платье? Не натяну я его, а если надену — моих красивых перышек не будет видно…
Куры успокоились, а тут одна из них нашла дождевого червяка, и все кинулись к ней посмотреть, большой ли червяк, и попробовать, вкусный ли!
А две мастерицы Ика и Лида шили на старой-престарой машинке платье. Сшить платье дело непростое, тем более если делаешь это впервые. Скроили они новое платье по тому, которое было на кукле. Только шили они свое платье чуть побольше Машкиного, наверное, на вырост.
Девочки мучились над платьем. Игнат в огороде пугал скворцов. Барбоска в роще загнал бурундука на корявый дуб и жалел, что не умеет лазить. Акуля присела на кучку хвороста возле Спиридона, и тут он как раз заговорил.
— Ась? — переспросил Спиридон. — Сундучок, говоришь? Так ты же, как барыня, на него уселась. Встань да и бери свое богатство. — И проскрипел три раза: — Хр, хр, хр! Насмешила ты меня, Акулина. Давненько я так не хохотал.
Соскочила бабушка полудница с хвороста, оттянула его в сторону, а под хворостом — её сундучок! Обрадовалась полудница, окликнула Барбоску, а он тут как тут. Прибежал, спрашивает:
— Что, домой?
— Домой, домой, — обрадовала и его Акуля.
Попрощалась она со Спиридоном, пообещала, что обязательно придёт к нему в новом платье. Хотела и Тишке сказать «до свидания!», но он побаивался Барбоску и спрятался в кустах. И правильно сделал: Барбоска собирался на прощание потрепать его за уши.
И припустили Акуля и Барбоска домой. Барбоска к деду, Акуля в свой огород.
Бегут они, торопятся. Полудница сундучок тащит, пёс след вынюхивает. Добежали до того места, где знакомый бычок пасётся. А он, лентяй, и не пасётся вовсе, а прилёг в траву и дремлет.
Когда к лешаку Спиридону бежали, Барбоска дважды хотел бычка облаять, да другие заботы не позволяли. А уж теперь-то нельзя было пробежать мимо.
— Р-рр! — зарычал на него Барбоска. — Гав! Р-рр-гав! — И залился сердитым лаем. Что примерно обозначало следующее: «Тебя зачем на луг отпустили? Пастись? А ты чем тут занимаешься? Спишь! Нет, вы на него посмотрите — вместо того, чтобы травку щипать, он дремлет!»
Испугался бычок, поднялся и потрусил в сторону от тропинки, туда, где трава росла погуще.
Пока Барбоска объяснялся с бычком, Акуля присела на свой сундучок, отдохнула, и опять побежали они к деревне, до которой оставалось уже совсем немного.
Возле переулка Акуля остановилась и велела Барбоске самому бежать дальше.
— А я уж ночью прошмыгну в свой огород, а то сейчас по улице много людей ходит.
Послушался Барбоска и побежал в свою родную конуру. А полудница по чужим огородам к вечеру добралась до усадьбы дедушки и бабушки Сидоровых, свиньи их Хавроньи Сидоровны, а также их молочницы коровы. Дождалась у них за сарайчиком темноты и перебежала через улицу в свой огород. Одни пауки Гоша и Федька Сломанная Лапа видели, как она прокралась по двору. Видели, но промолчали, такие уж у них характеры.
Так закончилось это дальнее и опасное путешествие.
Утром Акуля поднялась чуть свет. Да и вы бы в постели не залежались, если бы у вас в сундучке лежало новое платье. Умылась Акуля, как всегда, росой и принялась открывать сундучок. Чтобы его открыть, надо было вставить в замочек гвоздь и нажать на его шляпку. Гвоздь бабушка полудница давно припасла и хранила тут же, в малиннике. «Эх, — думала она, — наряжусь сейчас и пройдусь по огороду. Интересно, узнает меня Игнат такую нарядную?»
Вставила Акуля гвоздик, надавила на шляпку. Щёлкнул замочек, сама собой откинулась крышка, а там… Нет, нет, никто не утащил платье. Лежало оно в сундучке, аккуратно сложенное, но всё в дырочках. То ли его муравьишки изгрызли, то ли ещё кто. Взяла бабушка Акуля своё платье, а оно прямо в руках расползлось…
Опечалилась Акуля, закрыла сундучок и никуда в это утро не пошла.
Всё выше поднималось солнце. Закуковала в роще за огородом кукушка. Заиграла на своей дудочке иволга:
— Аку-ли-на! Аку-ли-на!
Не отзывается бабушка полудница. Сидит в малиннике, пригорюнилась. Догадалась о чем-то иволга, жалобно закричала:
— Слу-чилось! Слу-чилось!
Хорошенько вслушайтесь в пение иволги. Она ведь до сих пор кручинится и сейчас кричит: «Аку-лина!» — а немного погодя: «Слу-чилось!»
Некоторые иволги не знают ничего про полудницу Акулю, а всё равно зовут: «Акулина!», а потом грустят: «Слу-чилось! Слу-чилось!»
«Почему это Акулю не видно?» — раздумывает Игнат.
Тень его добралась до грядки лука — двоюродного брата ворчуна чеснока. Акуля всегда в это время выходила, а тут вместо неё кот Нестор Иванович по своим делам к старой черёмухе важно прошагал, будто он тут самый главный.
Вышла бы Акуля, да не в чем. Старое её платье всё в заплатах. Шаг шагнёшь — оно расползётся. А новое, неношеное, просто рассыпалось.
Двоюродный брат чеснока зелёный лук вообще-то неразговорчивый был, а в это утро вообще ни одного слова не прошептал, только вздыхал. Беспокоился — куда это девалась полудница?
В самый полдень, когда тень Игната стала показывать в сторону курятника, со двора в огород вошли Ика и Лида. Лида держала в руках что-то завёрнутое в бумагу и даже перевязанное голубой ленточкой. Шли девочки потихоньку и вели непонятный разговор.
— Ты её правда видела? — допытывалась Ика.
— Видела, — отвечала Лида.
— А куда мы положим посылку, если её не встретим?
— Туда, — показала Лида, — в малинник.
Девочки потихоньку подошли к малиннику.
— Позвать? — шёпотом спросила Лида.
— Не надо, — ответила Ика. — Положим вот здесь рядом с малиной и потихоньку уйдём.
Так они и сделали.
Хорошо было в огороде. Припекало солнце, и ему подставляли бока помидоры, чтобы поскорее поспеть. Зато одна морковка жаловалась другой: «У меня так загорели плечики, так загорели…» Конечно, на всех не угодишь. Пахло укропом. Гудели пчёлы над жёлтыми цветочками огурцов. От огромных цветов подсолнухов доносился запах мёда. Это они звали к себе пчёл. Цветы ведь разговаривают запахами. Они и пчёл запахами зовут, и бабочек: «Мы здесь! Мы здесь!»
Акуля из своего шалашика слышала разговор девочек. Когда Ика и Лида ушли, она потихоньку выбралась из малинника и увидела свёрток, обвязанный голубой ленточкой. А на нём надпись: «Бабушке Акуле». «Кто же это прислал мне посылочку?» — подумала она. Пощупала бабушка полудница свёрток, а там что-то мягкое. Спряталась Акуля в шалашик, развернула свёрток — и оказалось, что сшили ей девочки новое платье, да такое красивое, о каком полудница и не мечтала. Во-первых, голубое, во-вторых, с двумя кармашками, и в каждый можно что-нибудь положить. А в-третьих — с пояском.
В этом-то платье под вечер, когда хозяева ушли из огорода, отправилась бабушка полудница в гости. Игната проведала. Увидел её Игнат и только одно слово произнёс: «Акуля», и всё. Больше он от восторга ничего произнести не мог. К тыкве зашла, погладила её, как маленькую. А какая она маленькая, выросла уже больше футбольного мяча и ещё растёт, старается. Потом свёклу проведала.
— Ну, Акуля, — с завистью сказала ей свёкла, — ты теперь такая же красавица, как и я! Ничего, будет у нас две красавицы — я и ты!