Русско-японская война продемонстрировала несоответствие между организационно-штатной структурой центральных учреждений морского ведомства, «мозга» русского флота, и теми задачами, которые ставила перед ней жизнь. Было бы неверным видеть в этом признак особой отсталости отечественного военно-морского управления, так как система руководства флотом большинства крупных морских держав того времени страдала теми же недостатками, что и русская: чрезвычайной сложностью, запутанностью, нечеткостью разделения сфер компетенции. В лучшую сторону выделялись, пожалуй, только германская и японская системы морского управления, что отмечалось уже современниками, однако в силу специфичности их организации вряд ли можно было целиком пересадить на русскую почву одну из них.

Сразу после окончания войны с Японией перед руководством русского флота встало два главных вопроса: выбор новой судостроительной программы и реорганизация центрального и местного морского управления.

Определение программы судостроения, в свою очередь, потребовало принятия целого ряда важнейших решений о выборе стратегических ориентиров, поиске финансовых средств и т. д. В результате было решено строить линейный флот в первую очередь на Балтике, так как это открывало возможность отправки сильной эскадры в любую точку земного шара. Кроме того, наличие такой эскадры обеспечило бы господство в Финском заливе, без которого ставилась под угрозу оборона, столицы империи от возможного немецкого десанта. При отсутствии русских морских сил в балтийских водах могла сложиться ситуация, когда в случае восстания в Финляндии власти не смогут перебросить в великое княжество достаточно войск. Революционный взрыв в Финляндии считался тогда весьма вероятным из-за наступления на автономию великого княжества, развернувшегося после поражения первой российской революции. Сократить планы строительства линкоров было психологически трудно еще и потому, что дредноуты в то время строили все страны, имевшие для этого хотя бы призрачные возможности — вплоть до Бразилии, Аргентины, Турции и даже Греции. Представить себе Россию не строящей линейные корабли казалось «не только странно, но и просто ниже достоинства русского патриота, потому что признание или сознание этой необходимости нераздельно с понятием о русском патриотизме».

Вместе с тем необходимо признать, что выбор иного курса: строить меньше линкоров, и не на Балтике, а на Черном море, был теоретически вполне допустим. Можно представить себе ситуацию, когда в 1909 г. было бы принято решение заложить всего два линкора на Балтике вместо четырех и одновременно еще два дредноута в Николаеве. Полный отказ от строительства линейного флота на Балтике, конечно, в то время был невозможен. Затем можно было отказаться от закладки четырех «черноморских» линкоров и четырех линейных крейсеров типа «Измаил». Такое решение позволило бы сэкономить до 200 млн руб., что составляло 6,5 % годового бюджета России в 1913 г., тогда как расходы Военного и Морского министерств в 1910–1913 гг. в среднем достигали 423 млн руб. и 163,5 млн руб. в год соответственно. Высвободившиеся за счет сокращения судостроительной программы средства можно было бы направить на усиление вооружения армии. Например, удалось бы сократить количество орудий в артиллерийских батареях с восьми до шести, при увеличении количества батарей; это позволило бы усилить армию гаубицами, увеличить мобилизационный запас снарядов и т. д. Однако такие меры могли повлиять на ход боевых действий только в первые недели войны. Существенное усиление мощи армии могло быть следствием лишь глубокой индустриализации страны. Так что какое тактическое решение не приняло бы правительство; потратило бы оно несколько больше денег на флот или отдало их армии — это не изменило бы общего печального для России итога ее участия в грандиозном мировом конфликте. Недостаточно развитая промышленность, отсталое сельское хозяйство и глубочайшие социальные противоречия не могли стать базой для успешного ведения мировой войны.

Наиболее дискуссионным вопросом в реорганизации центрального и местного морского управления был выбор принципиальной схемы организации центральных органов. Эта проблема была тесно переплетена с личными и групповыми интересами морских офицеров, занимавших высокие посты, Так, например, реализация концепции, предложенной А.Ф. Гейденом, означала для него возможность занять пост фактического руководителя флота и морского ведомства, в качестве начальника МШ ЕИВ. Другим примером может служить столкновение начальника МГШ Л.А. Брусилова и морского министра И.М. Дикова. Принципиальных расхождений между их проектами практически не было, и тот и другой отстаивали идею разделения ведомства на несколько независимых друг от друга частей, связанных лишь общим подчинением императору или генерал-адмиралу. Единственным существенным различием этих проектов было лишь то, что, по И.М. Дикову, руководящую роль в ведомстве должен был играть ГМШ, а по Л.А. Брусилову — МГШ. Точно так лее и спор между А.А. Эбергардом и И.К. Григоровичем шел о положении МГШ в системе центрального управления. В результате была реализована схема, в которой МГШ занял место лишь одного из равноправных подразделений министерства. Такой исход можно было предвидеть заранее, так как слишком большой объем власти начальника МГШ, предоставление ему права личного всеподданнейшего доклада неизбежно умаляло влияние морского министра. В самом МГШ, по-видимому, вполне искренне увлекались германской организацией флота и морского ведомства, так что нельзя приписывать упорное: отстаивание начальниками этого учреждения идеи разделения ведомства на три равноправные части лишь их своекорыстным расчетам. Восхищение молодых штабных офицеров немецким флотом подпитывалось еще и явной англофобией некоторых из них. Регулярные жалобы представителей МГШ на притеснения, далее «гонения» этого органа со стороны министров нельзя понимать слишком буквально — даже И.М. Диков, остро полемизировавший с Л.А. Брусиловым, относился к штабу вполне корректно. Более того, возможно, что если бы министр меньше прислушивался к мнению МГШ, то реорганизация пошла бы энергичнее, но затянувшийся спор с Л.А. Брусиловым стал фактором, отсрочившим проведение преобразований в жизнь.

Стремление сотрудников МГШ повысить служебный вес своего учреждения до возможного предела было свойственно не только русскому Морскому министерству. «…Перед мировой войной мы уже считаемся с фактом, когда "мозг армии" выявил стремление вылезть из черепной коробки армии и переместиться в голову всего государственного организма» — писал Б.М. Шапошников о Генеральном штабе Австро-Венгерской армии. Еще сильнее эта тенденция проявлялась на родине современной штабной службы — в Германии, а также и в «Азиатской Германии» — Японии. Почти все сотрудники МГШ были новичками в береговых учреждениях флота. Отсюда их горячность, невыдержанность, убежденность, что именно они знают верную дорогу, которая выведет русский флот к славе и могуществу.

В 1905–1914 гг. своеобразным антиподом МГШ в Морском министерстве был ГМШ. Его руководителей отличало стремление сохранить в своих руках максимальное влияние на ход дел в ведомстве, тогда как офицеры МГШ вынашивали планы полного упразднения этого органа. Естественно, что по мере обострения конфликта с МГШ морские министры начинают опираться на Законодательную часть ГМШ, которая и разрабатывает «Положение об управлении флотом и морским ведомством» и «Наказ Морскому министерству» в 1910–1911 гг. Конфликт между двумя штабами обсуждался и в тот период, так Е.И. Алексеев, H.H. Ломен и Ф.К. Авелан весной-летом 1906 г. независимо друг от друга пришли к мысли о необходимости слить ГМШ и МГШ, но различными способами.

В истории реформирования морского ведомства периода 1905–1914 гг. можно выделить три этапа. Первый приходится на 1905–1908 гг., когда под влиянием первой российской революции подвергаются реорганизации высшие государственные учреждения. Происходят столь важные изменения структуры центрального военно-морского управления, как создание Морского Генерального штаба, восстановление поста морского министра и появление должности товарища морского министра. 1905–1908 гг. были периодом разработки принципиальной схемы организации морского ведомства в целом и его составных частей. В эти годы было выдвинуто несколько проектов реорганизации русского Морского министерства по немецкому образцу, авторами которых были А.Ф. Гейден, Л.А. Брусилов и И.М. Диков. Сопротивление плану разделить управление морским ведомством на три независимые части стоило А.А. Бирилеву поста министра, так как, по-видимому, сам император в определенной степени разделял взгляды, изложенные в проекте А.Ф. Гейдена. В этот период в морском ведомстве работают комиссии под председательством С.К. Ратника, работавшая в ноябре 1905 — феврале 1906 г. и комиссия В.П. Верховского, разработавшая «Положение об управлении портами», изучается иностранный опыт. В 1905–1908 гг. были осуществлены первые, весьма скромные, преобразования структуры морского управления: введен пост товарища морского министра, выделен из ГМШ Морской Генеральный штаб и учреждена Канцелярия морского министра. В конце первого периода, в январе-феврале 1908 г., на совещании высших руководителей министерства план реорганизации, предлагавшийся морским министром И.М. Диковым, был принят. В записках и проектах, созданных за эти три года, были сформулированы те идеи, которые отвергались, видоизменялись и проводились в жизнь позднее.

Второй этап приходится на 1908–1910 гг., когда были сделаны первые попытки воссоздания флота, определена принципиальная схема реорганизации, намечен план других преобразований, как-то: реформа Морского корпуса, создание школ юнг, формирование частей морской пехоты, учреждение института палубных офицеров. К концу лета 1908 г. были готовы «Положение об управлении Морским министерством» и «Наказы» его подразделениям. Однако неожиданная отставка И.М. Дикова вызвала остановку в проведении разработанных проектов в жизнь. Вероятно, если бы он остался на своем посту, морское ведомство было бы реорганизовано уже в начале 1909 г. Сам министр, несмотря на преклонный возраст, был достаточно деятелен. С приходом нового морского министра С.А. Воеводского разработка проектов началась заново. Вопросы организации ведомства продолжали обсуждаться десятью комиссиями и совещаниями, в десятках записок, докладов и проектов. В этот период вновь был поднят вопрос о воссоздании морской пехоты и начало работу особое совещание, посвященное данной проблеме. Наконец, ставится и такой второстепенный вопрос, как введение мелочной регламентации делопроизводства, причем опять обращаются к немецкому опыту. Понадобилось назначение комиссии Государственного совета, чтобы вновь поставить на повестку дня вопрос о реальном реформировании ведомства.

Третий этап приходится на 1910–1914 гг., когда было окончательно определено место морского и военного ведомств в системе государственного управления, произошла реорганизация структуры самого Морского министерства. Были отвергнуты проекты разделения министерства на три автономные части и предложения усложнить структуру центрального аппарата за счет создания новых отделов и раздробления их функций. Надежды МГШ занять руководящее положение в министерстве не оправдались. За основу были взяты существовавшие «Положение» и «Наказ», разработанные в предшествующий период. Недостаток финансирования сказался и здесь: введенные в октябре 1911 г. временные штаты министерства укладывались в старую сумму, отпускавшуюся на центральный аппарат до преобразования. В полном объеме новые штаты были введены только с 1 января 1917 г., всего за несколько недель до Февральской революции и за несколько месяцев до начала новой радикальной реорганизации морского ведомства летом 1917 г.

Небезынтересен сам ход обсуждения разнообразных проектов в изучаемый период. Как правило, тот или иной вопрос ставился в одной или нескольких записках, причем если рядовых офицеров флота и работников МГШ волновали в основном вопросы совершенствования оперативно-стратегического руководства флотом, то высшее морское начальство заботило скорее положение в области управления технической и хозяйственной частями. Так, вопрос о реорганизации портового управления был поднят по инициативе морского министра А.А. Бирилева, а «снизу» пришла идея создания МГШ, разнообразные предложения по радикальному преобразованию всего морского управления, мысль о создании морской пехоты и АМГШ. Следующей стадией обсуждения становилось создание ведомственной комиссии, более подробно прорабатывавшей вопрос. Таковы были комиссии С.К. Ратника, В.П. Верховского, И.Ф. Бострема. Комиссия под председательством С.К. Ратника принимает целый ряд принципиальных положений, в частности о необходимости слияния техники и хозяйства морского ведомства, о переходе к единоличному принятию решений по хозяйственной и технической частям, о неотложности изменения положения офицеров корпусов корабельных инженеров и инженер-механиков. Затем решения, принятые комиссией, обсуждались на местах, причем право обработки и интерпретации отзывов с мест давало существенную возможность влиять на конечный результат обсуждения. Примером тенденциозной обработки отзывов от офицеров и адмиралов может служить создание сводок работниками МГШ. Окончательное решение по принципиальным вопросам принималось на совещании руководителей подразделений министерства или министром лично. Для обсуждения особо важных вопросов было созвано однажды и совещание под личным председательством Николая II.

Реорганизация, проведенная в октябре 1911 г., меняла структуру ведомства в меньшей степени, чем предлагалось представителями МГШ. Надо отметить, что сами принципы, которыми руководствовались при перестройке ведомства, во многом были сформулированы еще на совещании под председательством С.К. Ратника в 1906 г. Большое влияние на проведение преобразований в жизнь оказывал финансовый фактор: введенные в октябре 1911 г. временные штаты министерства укладывались в старую сумму, отпускавшуюся на «дореформенный» центральный аппарат. Строительная часть и УДРВС оказались в подчинении ГМХУ только из-за недостатка средств. По той же причине неоднократно откладывалось формирование частей морской пехоты, коренная реорганизация системы военно-морских учебных заведений, перевод младших классов МКК в Севастополь и т. д.

Определенное влияние на ход событий в морском ведомстве оказывали личные качества его высших руководителей, прежде всего министров и начальников МГШ. Бескомпромиссная позиция А.А. Бирилева по вопросу о разделении ведомства на три автономные части хотя и стоила ему министерского поста, но не позволила реализовать предложения А.Ф. Гейдена. Конфликт И.М. Дикова и Л.А. Брусилова не способствовал достижению компромисса между требованиями МГШ и позицией министра. Дружеские отношения С.А. Воеводского, С.П. Дюшена и А.А. Эбергарда стали одной из причин сглаживания острых углов в отношениях МГШ, Законодательной части ГМШ и морского министра. Подводя итоги деятельности И.К. Григоровича по преобразованию Морского министерства, следует подчеркнуть, что его решительность сыграла в деле перестройки ведомства важную роль.

Когда же в итоге многолетних споров, дискуссий, столкновений интересов, закулисных интриг, бесконечных совещаний и согласований, сотен записок в 1905–1914 гг. Морское министерство нашло свое место в изменившейся системе государственных учреждений Российской империи, дни существования самой империи были уже сочтены. Февральская, а затем Октябрьская революции открыли новую главу в истории страны и в истории «мозга» русского флота.