Я встал за конфетой. Мне мама в прошлое посещение конфет принесла шоколадных. С орехами. Так что я их потихонечку ел.
А баба Света, Виталикова бабушка, сразу начала ворчать, что «вот-де ходят туда-сюда, ироды, по только что повымытому полу, никакого уважения». Как будто мне ее повымытый пол нужен!
А когда я в холодильнике свой пакет искал — там листок с фамилией перегнулся, — я вспомнил, что последнюю конфету еще вчера съел. Пока «Всадника без головы» читал. И книжка тоже кончилась, эх!
Я еще походил по отделению. Только скучно было. Никого из наших. Правда, в седьмой Ромка лежит, но он только после операции. Спит много, на обезболивающем.
А меня на этой неделе точно не выпишут. Олег Палыч, мой лечащий, сказал, что до понедельника никаких выписок. Потому что в понедельник «эхо» будет. Без него как будто нельзя! Я «эхо» вообще не люблю — там холодным гелем мажут. Хотя это, конечно, лучше, чем лампочку на «гастро» глотать. Так что ладно, проживу.
Потом я посидел на подоконнике у ординаторской. За окном был вечер, двор пустой и неинтересный. Был бы Серый, или Толик, или Пашка, или еще кто из наших — пошли бы сейчас в наш коридор.
Он из старого корпуса в новый ведет — на четвертом этаже. Мы туда бегали еще когда малышней были. Машины смотреть. Но вообще там классное место. Вечером никого нет, тихо так. Можно вполне считать этот переход отдельным от больницы. Никто не разговаривает, не смотрит телек, не стонет, не бегает со шприцами… Хорошо там.
Эх, были бы Серый, или Толик, или Пашка…
А, один пойду! Все равно делать нечего.
И пошел.
На подоконник залез и сижу смотрю. Третье окно — самое классное. Там трамвайную остановку видно и магазин чуть-чуть. Можно сколько угодно смотреть, все время новые люди приходят. Сначала я на остановку смотрел и думал, как бы здорово было, если бы вдруг сейчас мама приехала. Или бабушка. Или тетя Катя. Они бы тогда сначала остановку с другой стороны обошли бы, потому что там лужа большая, а потом пошли бы вдоль забора и…
Но тут мне как-то грустно стало, и я стал на магазин смотреть. Люди входили и выходили. Многие просто с сумками выходили, и это было неинтересно. А другие в руках хлеб несли. Или кефир. Или банку с огурчиками какими-нибудь. Хорошо им! Захотят — хлеб купят, захотят — огурчики. Я вообще-то огурчики из банки не очень люблю. Я больше помидорчики из банки люблю. Только они в этом магазине, наверное, не продавались. Ну и пусть, я бы и огурчики купил. И хлеб, и кефир, и…
Тут я вдруг шаги услышал. На лесенке в наш коридор. Там лесенка такая смешная, три ступеньки. Они железные, поэтому шаги хорошо слышно.
И тут в наш коридор какой-то такой… стриженый вошел. В синих «трениках» и красной куртке. Малышня совсем — как Серый говорит, «четвертый класс — штаны на вырост».
— Тебе чего тут? — говорю.
— Ничего.
— А раз ничего, так и вали отсюда, — говорю. — Это наш коридор.
Молчит, сопит только. Я его ни разу не видел. Наверно, он вообще с пятого этажа. «Пятачок» несчастный.
А он не уходит. Встал в конце коридора и стенды рассматривает. Я на него смотрю и вижу, что он их просто так рассматривает. Что он их давно рассмотрел уже все, потому что они тут сто лет висят. Про клетки всякие и про такие вещи. А он их рассматривает, потому что уходить из коридора не хочет. Из нашего коридора.
Ну и пусть. Был бы Серый или Толик — мы бы его быстро заговорили до смерти, так что он убежал бы. А одному мне не хочется чего-то.
Так что я стал дальше на магазин смотреть. Только уже неинтересно было. Я встал и медленно пошел обратно в отделение. Чтобы этот «пятачок» стриженый не подумал, что он выиграл. А когда совсем почти ушел, то немножко обратно заглянул.
Он уже у окошка сидел. У третьего. Откуда видно остановку трамвайную и магазин. И люди входят и выходят с хлебом, кефиром и огурчиками. Входят и выходят.