Как по тому прошпекту Ленина — Ульянова Не ехал носовой платок — катилась «марочка», Марочка заморско-иностранная. Во стальной кобылке, металлической Сидят де катятся новёхонькие русские. А за рулём-ка да Велесий Тихомирович, По праву руку от него Усоньша да Федотовна, По леву ручку от него да за окошечком, По тротуарчику да по асфальтному Идут-ка двое доблестных взалкавшиих, Идут шатаются два пьяненьких богатыря. Спроговорит Велесий Тихомирович: — А что там ташшитсе за Финиш Ясный? А что там ташшитсе да светлый Алконавт? Знакомы лица мне, да не могу узнать. Ёны летят под мухой, птицы русские, Летят ёны быстрее черепах. Руля не зрят, одним автопилотом Виляют смело и направо, и налево. Проговорит Усоньша да Федотовна: — Како тот да Финиш — Игорек Всеславич! А како тот да Алконавт — Иван Путеевич! Возрадуется нунь Велесий Тихомирович: — Так вона что! Пожалуй — скыть, мы остановимся. А й поприветствуем да старыих товарищей! Он тормозил же тачку-то ненашенску, Здоровкался со братиками хмелыми. А кланялися брателки Велесию, А й кланялися брателки Усоньше-то. Велесий Тихомирович он неуступчив был, Он приглашал к себе оных во гости званые, Он зазывал ещё оных на пир халявныий. А й соглашалися те птахи, те дружбанчики, Садилися во иностранную машину-марочку А и катилися по городу по Аляксандрову. Вот приезжали-то они к хороминам невиданным И подходили к той же дверке засигнализованной. Отщелкивал Велесий Тихомирович замочки засекретные, Да заходила в дорогой, богатый дом компания. А тама на стенáх-полáх ковры персидские, А тама видаки, компьютер, телевизоры, Хрустальны люстры под распúсанными сводами, Креслá кожáные и мебель красна дерева. А выставляли де хозяева на стол покушати, На скатерть с бахромами всё яства шикарные. Велесий Тихомирович себе — коньяк пять звездочек, Усоньше да Федотовне — французское вино, Богатырям же — экспортную водочку «Смирнофф». Ну а закусочка была-от всё отменная: И балычок, и колбаса, и красная икорка, Ну там салаты, соки-фрукты южные. И всё, и сразу — красота и объедение. Вот пировали-то они, вот веселилися… Ажно спроговорит Велесий Тихомирович: — Да ай же ты, удалый Игорь сын Всеславьевич! Ещё — скыть множество на свете нунь богатырей, Однако же немногие вернулися со битв кровавыих. Как был во нашей-то слободушке дородней молодец, Дородней богатырь Егорушка он Храбрыий. А как поихал он-то за свинцовой чечевицею На тот ли севернуй Кавказец ой мятежныий, Со той поры поют о нем все славу безутешную. Ещё наслыханы — отчалил ты от бережков колючиих, Да не слыхали мы о дюже ратных подвигах. А будь любезен, расскажи честной компании Какие же победы отмечать, какие поражения? Упьянсливой братишка Игорь сын Всеславьевич Он с Хмелем-то ишшо пока сражается, Он буйну голову ишшо пока удерживат, Он как тут начал хвастати-бахвалиться: — А я гуляючи под носом у того ли князя да, У князя-колобка того-то Юрия Кепчонкова Я промышлял вором-предпринимателем, Сводил-ка тых купцов и жадных, и богатыих, Всё продавцов сводил, все покупателей, Взимал да с них наличку — черну пошлину. Уж я как строил будто фараон египетской Хитрющие шкатулки-пирамидочки. Писал-то липовые грамотки да ерлычки Финансовым баронам, коммерсантам-брокерам. Со иностранцев-лохов доллары пощипывал, А й со подельничками пас златых бурёнушек, Да с инкассаторами я играл в опасны пряточки. Уж я купался в роскоши, я знал-то себе цену! Эх, одевался я с иголочки в одежи модные! Ой, и курилася же травка коноплянская… Ах, нюхались снежно-кайфовые всё порошки… А как я покупал отборных-от девиц веселых! И делал с ними всё, чего захочется… Качает головой Велесий Тихомирович, Его не радуют такие ратны подвиги. Спроговорит он недовольно, пословечно: — А умный хвастает рабочими руками, Дурак горазд же хвастать грабежом-разбоями. Да и не вешай-ка мне за уши лапшонку, Не пудри-скыть мозги дешевой пудрою. А если б правду молвил — капиталец бы остался, А если так — имел бы власти, важности чуток. Знать, не научен ловко-дельно ты своей пруфессии! А кто умен обхаживать законов закоулочки, Тот опосля парит высо-о-ко — не достанешь… А ты у бабушек несчастных отымал ведь гроши, Во магазинах со прилавочков ты подбирал копейки, Ходил ты злой-презлой не емши и не пимши. А и сидел же ты по дельцу-то чиховому! Уж не за ту ль обнакновенну банку-то варения? Как у того у Игоря ещё Всеславьева На те слова ретивó сердце застучалосе, Как молодецка кровушка она да разгонялася, А пуще прежнего головушка вскружилася. Ему как стало-то за страшную обидушку, Ему ведь стало за смертельно издевательство. Он брал вдруг со стола ой вострый ножичек. Как тут Велесий Тихомирович не испужалси, Он брал-то со стола ой востру вилочку. Они вставали, выходили из-за кухонного столика. Как тут Иванище, Усоньша ужаснулися. Усоньша да Федотовна задержит муженька свово, Иванище Путеевич хватает другу рученьки — Ка бы злодейства тута не свершилося. Они же их давай нунь уговаривать, Они-то их давай же успокаивать, Устраивать быстрёхонько да мировую, И отымали да у ных оружья-нержавеечки. Скорым-скорó да наливали во рюмашечки, Скорым-скоро да чокались-дружилися. Спокойно говорит Велесий Тихомирович: — А мы-тко зде работаем непокладая рук, Мы строим и торгуем, покупаем, продаем, Людей устраивам-скыть на хорошие места. Уж мы даем покушати и прокормитися А тым большим да малым семьюшкам. А кто-скыть да работать не умеети, Того ли трудно научить? Былó б желание! Тебя, как вижу, тянет на дела-то мокрые Доказывать свою тоску пусканием кишочиков, И не своих кишков, желаннее — чужих. А не твоё ли зде старание — пустить кровинушку? А не свою кровинушку — чужую, будто вражеску! Ещё проговорит Усоньша да Федотовна, Как скажет она словом-предсказанием: — И право-то, ты славный Игорь свет Всеславьевич! А ка бы ни было, а лучше начинать те заново. Ведь не идти же снова воровать и грабить-то… Коль скоро у тебя есть интерес к органике, Коль ты мечтаешь посмотреть на человечьи внутрести, А й вот тебе совет: ступай во медицинское училище. Учись полезну делу — помогать людишкам-то. Оно всё лучше, чем со ножичком бросатися, Оно заманчивей, чем по темницам сиживать. Учись-ка той пруфессии мудрёненькой, Коротку ту ли жизнь да продлевай далече, Себе и всем земныим существам. И вот они поели и попили, Поговорили на различны темы, А нетушки веселья, нет пирушки-радости. Хотела-от Усоньша да Федотовна, Она, хозяюшка, включити озорную музычку, Да останавливал её Иванище Путеевич — На стеночке ковровой увидал гитарочку. Воспроговорит он бойким голосом: — Уж вы давайте-ка вы мне вон ту гитарочку, Гитарочку любезну семиструнную. Она висит у вас да на ковристой стеночке, Висит-от одинокая, пылинку собирает. Уж я спою-ка песню грустную, унылую, А ту ли песенку родимую-любимую. Спроговорит Велесий Тихомирович: — А не пой-ка ты нам песенки унылой, А ты спой-ка ты нам песенки веселой. А как унылую-слезливу песню буде пети — Сорвешь-скыть голос, а тем паче надорвешьси. Проговорит Усоньша да Федотовна: — А мы знаем твои песенки всё томные, Они тревожат сердце, грусть наводят, А и приводят за собою пасмурную осень… Как тут ещё он Игорь свет Всеславьевич, Молчком ко стеночке подходит он, Снимает борзонько гитарочку, Подносит ю Иванище Путееву. Уж как берет во ручки белые Иванище Путеевич Гитару семиструнную, как запевает он любимую: