Над Нью-Йорком давно уже не было неба. Его заменяла гигантская полусфера, надежно укрывшая пятьдесят миллионов жителей. В городе не было ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета – только ровное бледно-голубое свечение флюоресцирующего пластика над головой и едва уловимое движение озонированного воздуха, гонимого компрессорами. Семидесятиэтажные сталактиты небоскребов прочно срослись вершинами, и не стало уже подземных, наземных и воздушных магистралей. Не стало домов и улиц, исчезли ненужные окна в стенах, да и сами стены превратились в перекрытия и опоры – все слилось в один удивительный организм, в один гигантский дом.
Этот железобетонный Эверест в пластиковом футляре, каменная губка, в бесчисленные поры и ячейки которой пряталась робкая человеческая жизнь, этот новый город возник так же, как возникают горы и губки: бездумно, вопреки бессильным протестам архитекторов, вопреки здравому смыслу.
Он рос без всякого плана, как живое существо, лишенное разума и подчиненное только слепому инстинкту роста. Еще в позапрошлом веке он уже не мог больше расползаться вширь, и каменные шупальца полезли в небо: 20, 40, 70 этажей. Узкие прорези улиц не могли пропустить нарастающий транспортный поток – появилась подземка, – все ниже и ниже – первый горизонт, пятый, десятый; а поток нарастал, и оплетала небоскребы паутина «собвея» – все выше и выше первый горизонт, пятый, десятый. И наступил момент, когда попасть из одного небоскреба в другой стало труднее, чем попасть из одного конца города в другой, и тогда от каменных стволов стали ответвляться ветки высотных переходов все гуще и гуще, пока, минуя землю, не соединились кварталы, целые улицы, целые районы, и то, что было когда-то авеню и стрит, оказалось тоннелями, лишенными воздуха и солнца.
Город стал задыхаться, отравленный своим собственным дыханием, и рядом с автоматами кока-колы появились автоматы, продающие кислород газопроводам, и газовые счетчики в квартирах исправно отщелкивали плату за чистый воздух.
Городу угрожала смерть от удушья, и тогда появился пластиковый купол, отороченный кольцом кислородных станций, и это было воистину спасением, потому что одновременно решались само собой десятки больших и малых проблем, начиная от отопления и кончая сезонными модами.
Тогда это казалось спасением…
Реалет медленно покачивался в потоках восходящего воздуха. Вокруг стоял монотонный ровный гул, словно огромный пчелиный рой кружился у летка. Остроносые реалеты всех цветов и размеров, блестящие, похожие на капли ртути, пузатые гравилеты, древние вертолеты с радужными нимбами винтов, модные двухместные скиперы, неуклюжие грузовые дайджеры, вертлявые прогулочные авиетки – все это вращалось, гремело, трещало, падало вниз, взлетало вверх, шарахалось из стороны в сторону.
Реалет пробирался сквозь этот содом медленно, метр за метром выигрывая свободное пространство у зазевавшихся соседей.
– В чем дело? – Роберт нетерпеливо тронул пилота за плечо. – Отчего сегодня такая пробка?
– Полиция проверяет пропуска, – бросил пилот, не оборачиваясь. – Бастуют рабочие первого кислородного кольца. Боятся, что они сбегут из города…
У самого клапана реалет резким броском срезал кривую, нарушив правила. Сверху ястребом упал полицейский вертолет, но, рассмотрев номер и буквы «СС» на борту, смущенно вильнул в сторону.
Теперь мертвенно-холодная поверхность искусственного «неба» была совсем рядом. Вот оранжевая клетка подъемного клапана опустилась вниз, вспыхнули три зеленых огня, реалет втиснулся между двумя дайджерами, загорелся красный сигнал – клетка заполнена! – и…
– Черт!
Роберт закрыл глаза ладонью. В иллюминаторы било солнце, настоящее солнце – лохматый, ослепительно золотой диск в зыбком аквамарине настоящего неба. И совсем уж необычно белели курчавинки редких облаков над горизонтом.
Они плыли своим неторопким путем, опровергая графики метеорологов, и Роберт почувствовал глухое раздражение против этой вопиющей бесконтрольности, против всего этого своевольного мира, который никак не хочет быть покорным и в котором даже он, Роберт Смит, чувствует себя ничтожной пылинкой, несомой ветром…
Реалет набирал высоту, стараясь держаться подальше от странных туманных спиралей, уходящих к земле. Острия спиралей упирались в раскрытые черные рты кислородных станций. Могучие легкие Нью-Йорка работали непрерывно, и непрерывно трепетал, вибрировал, дрожал этот лес ураганных смерчей. Конечно, современной машине они не очень опасны – аварийная система сработала бы мгновенно, а незадачливые авиаторы отделались бы парой тычков да испугом, но все-таки в этом ревущем кольце было как-то неуютно.
– Долго мы будем висеть на одном месте?
– Но, сэр, мы еще над городом, и правила безопасности…
– Плевал я на ваши правила. Мы спешим, у нас нет времени на цацканье со всяким сбродом…
– Слушаю, сэр.
Вспыхнули предупредительные огни на корпусе, взвыли сирены.
Соседние машины рассыпались, сломав строй, как рассыпается от выстрела птичья стая, а за реалетом Смитов выросли четыре ярких хвоста испепеляющей плазмы, и с мгновенностью прямого удара молнии реалет ушел в небо.
– А ты, оказывается, шалун, Робби, – усмехнулся Дуайт, с интересом посматривая на экран перископа. – Великолепный фейерверк, который изрядно переполошил наших попутчиков… И кажется… Да, совершенно верно. Если не ошибаюсь, эти вот два дайджера слегка подпалили крылышки в нашей струе…
Два телохранителя, дремавшие сзади, заметно оживились и, заглядывая на экран через спины хозяев, сдержанно похохатывали.
– Нет, сэр, я видел – они столкнулись и загорелись…
– А вот слева, сэр, посмотрите, сэр, целый клубок…
– Как мухи…
Пилот покосился на перископ и пробурчал сквозь зубы:
– Не завидую я тем, кто внизу…
– Правильно делаешь, парень. Завидовать им нечего. Но такова жизнь: пока не разбросаешь тех, кто внизу, не пробьешься наверх. Верно я говорю?
– Да, сэр.
Роберт повеселел. Маленькое приключение развлекло его и вернуло бодрость духа.
Здесь, на высоте, небо уже не полыхало оттенками аквамарина, оно было темно-серым, почти черным, и какая-то звезда – или орбитальная станция? – не мигая, светилась вверху.
Пространство внизу выгнулось большим майоликовым блюдом с неестественно высокими краями: слева светло-синей стеной стоял океан, справа желтыми и коричневыми пятнами, неправдоподобно заваливаясь к горизонту, тянулись хребты Аппалачей, за ними, плавно выгибаясь к океану, зеленела Приатлантическая низменность, поделенная на ровные ломти фиолетовыми реками. Вся эта причудливая майолика проступала нерезко, размыто, словно через тонкий слой разбавленной простокваши, налитой в блюдо. И там, впереди, скоро должен был показаться пирог полуострова на синем подносе…
Ощущение высоты пьянило. Земля-блюдо Роберту нравилась. Она выглядела съедобно. С ней можно было делать что угодно. Допустим, разрезать, как торт. Вот так и так. На четыре части. Но почему на четыре? Лучше одним взмахом – на две.
А звезда… звезда сойдет за ночник.
Звезда послушно зазеленела, а небо превратилось в черную крышку Коллектора Покоя, и неслышные волны мягко туманили мозг, и блаженная лень разливалась по всему телу, но что-то треснуло, и звезда замигала красным…
Роберт открыл глаза. На пульте пилота темным рубином горел предупредительный знак. Реалет шел на посадку.
Иллюминаторы затянула плотная серая мгла, в неразличимой глубине которой угадывалось непонятное и грозное движение. Короткие сиреневые вспышки возникали справа и слева, и в мгновенном их свете по-звериному чутко замирали сплетенные тела невероятных чудовищ, клубки гигантских щупалец, опутавших корабль, замирали, чтобы в следующий миг темноты продолжить свое бесшумное и невидимое движение.
Проходили секунды, минуты, реалет вздрагивал, казалось, навсегда застряв на месте, в центре этой шевелящейся массы, и только бирюзовый столбик альтиметра непрерывно падал вдоль шеренги светящихся цифр, уверяя, что снижение продолжается.
Дуайт сидел рядом, прямой и неподвижный, как выключенный автомат, и у Роберта шевельнулось нечто похожее на зависть: эту сухую жердь ничем не проймешь…
А Дуайт действительно не думал о грозе, потому что просто не замечал ее. Его мозг с методичностью счетной машины складывал, умножал, вычитал, делил, возводил в степень и извлекал корни, дифференцировал и интегрировал все те секундные и неопределенные данные, с которыми летели они на таинственный вызов Солсбери.
Реалет вырвался из туч в какой-нибудь полсотне метров над куполом главного здания Биоцентра, прямо над посадочным кольцом, вслед полыхнула молния такой причудливой формы и яркости, что даже через несколько минут в ангаре, спускаясь по причальному трапу, Роберт обеими руками держался за поручень, потому что в глазах плясали черные и багровые полосы, плыли изумрудные пятна.
Рэчел ждал их в ангаре, но разговаривать там было невозможно из-за непрерывных раскатов грома. Они спустились на лифте пятью этажами ниже, в огромный холл, поделенный полупрозрачными светящимися драпировками на уютные закоулки.
Они сели за столик, и Рэчел, несмело улыбаясь, терпеливо повернул к себе наборный диск меню.
– Виски, коньяк?
– Коньяк.
Охранники, застывшие по углам, как по команде, отвернулись от подноса, с легким звонком возникшего на столе.
– Хороший коньяк.
– Да, мистер Дуайт. Армянский. Нас вызвал Солсбери.
– Я знаю, мистер Дуайт.
– Хорошо, что хоть это вы знаете. Ну и?..
– Я… я не замечал ничего подозрительного пока.
– А ты замечал деньги, которые мы тебе платим, а?
– Да, мистер Роберт, но поверьте мне, я делаю все, что могу… Здесь невыносимо, невыносимо работать, здесь все какие-то сумасшедшие, одержимые, ни одного порядочного человека.
– И давно это, Рэчел, вы стали порядочным?
Рэчел вспотел, глаза его бегали по рюмкам и фужерам, и цветное стекло равнодушно дарило ему его собственное отражение – маленький перепуганный человечек, то сплющенный, то вытянутый в нить, то раздробленный на сотни дрожащих кусков.
– Ладно. Об этом мы еще успеем поговорить. А сейчас докладывайте обо всем подробно и с самого начала.
– С какого начала?
– Это я вас должен спросить. Но вы… Вы просто… Короче, что здесь происходило, ну, скажем, месяца три назад?
– Месяца три? Три месяца назад… начались вот эти грозы…
– Что-что?
– Да, мистер Дуайт. Эти жуткие грозы бушуют над Эверглейдсом уже три месяца подряд.
– Собачий бред!
– Да, мистер Роберт, это действительно бред, но такого здесь никогда не было. Грозы, конечно, здесь, в тропиках, не редкость, но чтобы такие и так долго… Словно конец света наступает…
– Хватит о грозах, Рэчел. Было что-нибудь подозрительное в лабораториях?
– Н-нет, сэр, я ничего…
– Получали вы что-нибудь из «мусорных тралов»?
– Да, сэр. Мы почти каждый день получаем всякую всячину из космоса. Этим занимается восемнадцатая лаборатория. Они делают биоанализ.
– Вы слышали что-нибудь о трале 308-ФР-АС?
– Нет, сэр. Номера тралов сообщают только Солсбери.
– Вот как…
Дуайт задумчиво потер лоб и полез в карман за сигаретами. Роберту уже начал надоедать этот, судя по всему, бессмысленный допрос, он жаждал действия. Они уже в Биоцентре, в двух шагах от разгадки. Зачем переливать из пустого в порожнее?
– Слушай, Айк, кончай эту говорильню. Надо идти к Солсбери и брать его за воротник.
– Подожди, Робби, не спеши. Если я не ошибаюсь, Рэчел, зона «Т» предназначена для опытов над человеком?
– Да, мистер Дуайт, это зона особой защиты, входить в нее или впустить туда кого-нибудь может только Солсбери. У него шифр.
– Давно он там?
– Тридцать четыре дня…
– А что случилось тридцать четыре дня тому назад?
Рэчел вскинул глаза только на миг, но в его глазах стоял такой ужас, что у Роберта мурашки поползли по спине.
Дуайт отставил рюмку и медленно наклонился к Рэчелу. Голос его стал бархатным:
– Так что случилось тридцать четыре дня тому назад, Рэчел?
Рэчел побелел и вдруг пополз с кресла, хватая воздух ртом, как задыхающаяся рыба.
Телохранители недвумысленно пододвинулись поближе к столику, встав с двух сторон кресла.
А Рэчел вдруг пополз к Дуайту на коленях, завизжал, заголосил:
– Не могу, не могу больше! Хоть на Луну, хоть в титановые шахты… Смилуйтесь! Отпустите! Я сойду с ума! Я боюсь!
Дуайт сделал знак, и один из телохранителей поднял Рэчела за шиворот левой рукой, а правой отвесил ему две ленивые пощечины.
– Солсбери… Солсбери исчез после пожара.
– Какого пожара?
– В пятой лаборатории… была пи-установка… Солсбери много работал на ней в последнее время.
– Что это за установка?
– Для съемки внутренних биопроцессов живого организма… Там очень мощный силовой генератор. Видимо, от перегрузки. Или неисправность какая-то…
– Если мне не изменяет память, вы главный электромеханик здесь, Рэчел?
– Да, мистер Дуайт. Кроме зоны «Т», там автономное обеспечение…
– Это становится забавным. Дальше!
– Генератор взорвался… Тревога включается автоматически. Но пока взломали дверь…
– Взломали дверь?
– Да. Дверь была закрыта.
– Изнутри?
– Н-нет. Снаружи. Кто-то, наверное, подумал, что там никого нет…
Губы Дуайта сошлись в узкую прямую, и человечки в рюмках стали тоскливо-испуганными.
– Что же вы там нашли?
Рэчел торопливо оглянулся и, наклонившись к Смитам, перешел на шепот:
– В этом-то и вся загвоздка. Там был обгоревший труп, но… – Рэчел побледнел еще больше. – Но… врачи говорят, что это был труп обезьяны.
– Что-что?
– Да, мистер Дуайт. Ни Солсбери, ни мисс Джой там не было.
– Кто такая мисс Джой?
– Ассистентка Солсбери. Они работали вместе.
– Значит, Солсбери и его ассистентка исчезли, а вместо них оказалась обезьяна?
– Да. Но мисс Джой потом появилась.
– Когда?
– Две недели назад. Я чуть с ума не сошел, когда ее увидел…
– Итак, обезьяна. А вы уверены, Рэчел, что вы все-таки в здравом уме?
– Не знаю. Чем больше я думаю, тем больше…
– Где сейчас мисс Джой?
– В зоне «Т». У… у Солсбери. Он ее одну туда пускает. Если… если он там действительно есть.
«Час от часу не легче», – подумал Роберт. Ему уже расхотелось брать за шиворот негодяя Солсбери. История становилась все более запутанной, теряла всякую связь с реальностью.
– Я не могу здесь больше, мистер Дуайт. Заберите меня отсюда. Я схожу с ума. Я прячусь от всех по углам. А тут еще эта беспрерывная гроза. Откуда она взялась? В лаборатории нет другого выхода, я не раз проверял. Как Солсбери и Джой попали в зону «Т»? Почему не выходит Солсбери, если он жив? И эта мисс Джой, она как привидение… Я приму цианол, если вы не вытащите меня из этого ада. Я никогда не был суеверным, но тут творится какая-то чертовщина, поверьте, мистер Дуайт. Я не могу больше, не могу!
– Бросьте ныть, Рэчел! Вам еще придется ответить за вашу самодеятельность. Солсбери слишком дорого для нас стоит, чтобы всякий червяк вроде вас сводил с ним личные счеты. Если его надо убрать, мы найдем средства. А вы…
Рэчел тихо охнул и схватился за ручки кресла. Глаза его округлились.
– Здравствуйте.
Перед Смитами стояла женщина.
Она стояла, и, как два крыла, чернели за ее спиной фигуры двух растерявшихся телохранителей – спокойная, уверенная в себе женщина, и с лица ее не сходила улыбка.
– Здравствуйте, – повторила она, потому что молчание царило в холле. – Мистер Роберт, мистер Дуайт, доктор Солсбери просил передать, что он уже ждет вас в зоне «Т».
Они шли по каким-то тоннелям, то стрельчатым, как в католической церкви, то привычно прямоугольным. Коридоры разветвлялись, сливались, переплетались в сложный лабиринт, обрывались неожиданно причудливыми залами, со стен которых смотрели загадочные идолы и химеры. Впереди и позади была кромешная тьма: десятиметровый параллелепипед тревожного, мертвенно-синего света двигался вместе с идущими.
Когда на потолке вспыхивала очередная гирлянда ламп, на стенах загорались блуждающие синие огоньки: в глаза идолов и химер были вмонтированы отражатели, и глаза загорались медленно при приближении и также медленно угасали за спиной. Нигде не было ни номеров, ни указателей, ни надписей – только посвященный мог что-нибудь найти в этих мертвых коридорах.
И еще – нигде не было даже намека на двери.
– Слушай, Айк, – негромко сказал Роберт, поглядывая по сторонам. – Мне сейчас кажется, что наш дорогой папаша спятил гораздо раньше, чем попал в психлечебницу. Еще когда он строил всю эту чертову кадильницу…
– Ты все упрощаешь, братец, – так же негромко ответил Дуайт. – Отец был деловым человеком. За этими средневековыми чертями – великолепные лаборатории с новейшей аппаратурой. Там рождались такие малютки, перед которыми сам дьявол снял бы шляпу. Крошечная ампула могла бы в течение часа стерилизовать целый континент. Остались бы города, поля, заводы, шахты, леса, даже животные – все, кроме человека. Ни одного человека на всем континенте, представляешь? А все остальное – целехонькое. Ни огня, ни бомб, ни взрывов – одна крошечная ампула, привязанная к хвосту паршивого щенка, которого «забывает» на берегу рассеянный турист. Вот это – настоящий размах, вот это власть! Власть над миром.
Дуайта словно подменили. Что-то от идолов на стенах появилось в нем: в мертвенном свете еще длиннее стал крючковатый нос, синим стало высохшее лицо.
– Ты скажешь: к чему этот цирк с лабиринтами, с темнотой, со светящимися глазами вот этих симпатичных уродов? Я повторяю – отец был деловым человеком, но он был и романтиком, художником, знатоком человеческой натуры. Он строил не только секретный Биоцентр, где должно было родиться самое действенное в мире оружие. Он строил храм Силы, коварной, невидимой, беспощадной…
– Храм, – хмыкнул Роберт. – Сила… Вся эта сила передохла через час после хорошенькой дозы этой… как ее… ну, после этой русской сыворотки. И папаша остался на мели со всеми своим загробным романтизмом. Только вот эти черти и остались…
– Мистер Роберт, мистер Дуайт, мы пришли.
Этот коридор ничем не отличался от других. Десятиметровый параллелепипед синего света, женщина, стоящая у стены, «полтора Смита» напротив и два черных телохранителя по обеим сторонам.
А на стене – очередная химера. Что-то искаженное до неузнаваемости.
Эти три фигуры, оплетенные змеями…
«Лаокоон»…
Древний миф Эллады…
До сих пор в Ватикане стоит он, в свой последний миг превращенный в мрамор родосскими ваятелями, – прорицатель, восставший против воли богов, и бесконечно его предсмертное усилие, которым пытается он сорвать змеиные кольца с безвинно гибнущих сыновей.
Но настенная фреска не повторяла скульптуру. Что-то сместилось в ее композиции. Безвестный художник намеренными, едва заметными отклонениями нарушил гармонию – из подобия выросло отрицание.
Не осталось мощи в порыве Лаокоона: напряжение борьбы превратилось в бессильную судорогу смерти. Не боль и не страдание духа, побежденного, но не покорившегося жило на лице: животный ужас исказил черты. Уже не борец погибал на фреске – в могучих змеиных кольцах корчилась жалкая жертва, недостойная жалости.
А змеи были прекрасны. Изгибы их черных полированных тел, грация всепобеждающей силы, торжество беспощадного рока над жалкой жизнью человеческой – с какой мстительной страстностью, патологической достоверностью было выписано все это.
И последняя мрачная шутка – у победившей змеи было человеческое лицо, и оно было очень схоже с лицом Дуайта.
– Великолепно, – промолвил Роберт, разглядывая фреску. – Впечатляет. Особенно портрет папаши. Очень похож. Правда, Айк?
Дуайт промолчал. Он снова был бесстрастен и сух. Женщина подошла к стене, коснулась каких-то видимых только ей выступов. Глаза человекозмеи засветились.
– Мистер Солсбери, мы пришли.
– Вижу, – гулко прогремел под сводами голос. – Вы свободны, Джой. Мне надо побеседовать с дорогими гостями наедине. Кстати, эта два черных молодых человека свободны тоже…
– Позвольте! – Дуайт протестующе поднял руку.
– Это условие, мистер Дуайт. В зону по вашему же приказу вход посторонним воспрещен.
– Но это же… – начал Роберт.
– Я знаю, мистер Роберт. Это и есть посторонние. К тому же здесь нет никого, кроме меня, и вам, следовательно, ничего не угрожает.
В последних словах сквозила уже открытая насмешка, и Дуайт хмуро кивнул охранникам.
Световой параллелепипед раздвоился – половина осталась на месте, с Робертом и Дуайтом в центре, а вторая бесшумно заскользила в глубь коридора за молчаливыми телохранителями и Джой и погасла за поворотом.
Они остались одни, наедине с мрачной картиной, лицом к лицу с издевательски живым подобием покойного Смита-старшего.
– Прошу в лифт.
Оба невольно вздрогнули, потому что голос прозвучал за спиной.
Вместо замшелой каменной кладки там теперь зиял вход в полуосвещенную кабину.
В кабине никого не было.
Створки захлопнулись, и лифт заскользил вниз, через несколько секунд замер, потом пополз куда-то вправо.
– Мне это не нравится, – сообщил Роберт.
– Мне тоже.
Лифт совершил еще несколько странных перемещений в пространстве, прежде чем створки его бесшумно раскрылись.
Это был полукабинет, полулаборатория со сводчатым готическом потолком, с высокими, стилизованными под Средневековье книжными стеллажами, причудливо перемещающимися с лабораторными витринами, стойками с химической посудой, какими-то аппаратами и приборами.
В комнате горели только две неяркие лампы: одна – слева, над дверью с желто-красным кружком «Осторожно, радиация», вторая – в глубине, на громоздком письменном столе.
У стола стоял человек в белом халате, накинутом на плечи. Он стоял, опустив голову, и лицо его скрывала тень от абажура.
– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
Здесь не искаженный радиоволнами голос звучал еще более молодо. Роберт сделал шаг вперед, но Дуайт остался у стены.
– Я не буду больше томить вас загадками, господа. Честное слово, меньше всего мне хотелось вас дурачить. Дело в том…
Человек помолчал, левая рука его рассеянно листала бумаги на столе.
– Мистер Роберт, вы помните Чарли Солсбери таким, каким был он пятнадцать лет назад, когда он поступил к вам на работу?
Роберт не ответил, и человек за столом продолжал:
– Ему было сорок пять, но он был еще чертовски крепкий парень, не правда ли? Он здорово сдал за эти годы, но окончательно доконала его бомба – он принял на себя удар, который предназначался вам, мистер Роберт, и предназначался, кажется, вполне заслуженно, не так ли?
– Короче, доктор, – подал голос от стены Дуайт.
– Короче? Ну что ж…
Человек поднял голову, и свет настольной лампы упал ему на лицо.
Дуайт выхватил пистолет раньше, чем Роберт успел перевести дух.
– Не имеет смысла идти дальше, – сказала Джой, приостановившись. – Можно подняться в комнату, где вы можете подождать мистера Роберта и мистера Дуайта. Там вам будет удобно.
Телохранителям было не по себе. Их смущала спокойная властность молодой женщины, явная встревоженность хозяев, необычность этого черного коридора без входа и выхода.
Инстинктивное чувство опасности заставляло их держаться настороже.
– А как боссы найдут нас?
– Через меня, разумеется. Когда все кончится, я вас провожу.
– Где вы будете?
– У меня дела. Но я приду сразу, как все кончится.
Головы телохранителей были отлично натренированы для смертельного удара в живот, но не больше. Сейчас бить было некого, приказов не было, и старший махнул рукой:
– Делайте как знаете, мисс. Мы привыкли выполнять. Думать – не наше дело.
Джой положила ладонь на стену, и большая каменная глыба сдвинулась, открыв кабину лифта.
– Как в цирке, – прищелкнул языком младший.
– Техника, – констатировал старший.
Лифт поднял их в маленькую комнатку, посреди которой стоял стол, такой же как в холле, несколько кресел, мягкая тахта у стены и какие-то шкафы со множеством отделений. Джой откинула полог, за которым оказались полуразобранный пульт и большой, вполстены, экран.
– Здесь была раньше служба подсматривания, – сказала Джой. – Ну а теперь можно включить телепрограмму.
– Не надо, мисс. Но если бы промочить горло – это другое дело…
– О господи, как я сразу не догадалась! Извините. Вам виски?
– Сойдет и виски.
Бутылка выскочила из стола, и охранники сразу повеселели.
– Ну, я вас покидаю. Если не хватит – вот здесь наборная карточка. Я думаю, вы справитесь.
Дверь за Джой захлопнулась с легким металлическим щелчком.
Младший подошел к двери, толкнул.
– Закрыто. Если мы попались, то попались.
– Отсюда и с открытыми дверями не выберешься.
Младший, обходя комнату, обнаружил за пультом еще одну дверь.
– Боб, а тут, оказывается, есть все, что надо.
– Ну и отлично.
– Но вообще-то здесь мрачновато. Как в гробу.
– В гробу не бывает виски. Садись.
Младший захохотал, хлопнул старшего по спине:
– Ты прав, старина. Есть что пить, есть куда лить. Что еще надо простым парням вроде нас? Хватим, Боб!
– Хватим, Сэм.
Телохранители сняли пиджаки, отстегнули лучеметы, кряхтя, стащили плотные негнущиеся кольчуги с эластичными бронепрокладками и побросали всю свою тяжелую сбрую на тахту.
Виски светилось в бутылке золотистым солнечным светом, и уже после первой рюмки им стало уютно и тепло.
Однако человек за столом никак не реагировал на наведенное дуло пистолета.
– Успокойтесь, мистер Дуайт. У вас просто плохая зрительная память. Посмотрите внимательнее.
Он усилил свет лампы и продолжал глядеть на Смитов грустно и слегка иронически.
На вид ему было лет сорок, и легкая седина на висках, как ни странно, не старила, а, наоборот, молодила его, может быть, потому, что резче порчеркивала матовый, без единой морщины, высокий лоб и живые глаза.
Он улыбнулся, и сверкнули в улыбке крепкие белые зубы.
– Черт подери, Солсбери, что с тобой? Где твои шрамы, очки… и все остальное? Ведь у тебя…
– У меня была сожжена половина лица, выбиты все зубы вместе с изрядным куском нижней челюсти, катаракта от ожога, которую, правда, удачно оперировали, но тем не менее без очков я не видел дальше своего собственного носа, не так ли?
– Клянусь дьяволом, совершенно верно!
Дуайт убрал пистолет и подошел поближе.
– Простите, мистер Солсбери, понимаете… все это несколько необычно. Извините за эту игрушку, но…
– Я понимаю, мистер Дуайт. На вашем месте я поступил бы так же.
Дуайт от волнения снял свои темные очки.
Солсбери уставился на Дуайта во все глаза и оглушительно расхохотался. Действительно, превращение было разительным. В очках Дуайт был похож на грифа, ждущего добычу, в нем было что-то демоническое, загадочное. А теперь без очков перед Солсбери стоял просто любопытный крючконосый старик с маленькими, близко посаженными глазами.
– Я впервые вижу вас без очков, мистер Дуайт. И вы, оказывается, совсем не похожи на Мефистофеля. Вся ваша сила – в очках, никогда не снимайте их!
– Я снял очки перед Фаустом, мистер Солсбери, ибо вы – настоящий Фауст. Если я не ошибаюсь, вы, кажется, нашли элексир вечной молодости?
– Не совсем так, но дело это не меняет. К тому же пока я вам продемонстрировал только пролог. У меня еще немало сюрпризов. Мистер Роберт, вы, наверное, знаете, что в университете я немного занимался боксом?
– Слышал. И даже видел, правда гораздо позже. Когда ты отправил Пита в тяжелый нокаут, не помню, правда, за что. Пит с тех пор отзывается о тебе с величайшим уважением, хотя яйцелоговых не переваривает. Он говорит, что у тебя великолепный удар правой…
– Вы ходите сказать – был? Ведь пять лет назад…
– Оставь, Солсбери. Пять лет назад мне тоже досталось.
– Все верно, но половину удара, причитавшегося вам, вы отдали мне, так сказать, взаймы. Но теперь я могу вернуть вам долг, мистер Роберт.
Лицо Солсбери стало жестким. Движением плеч он сбросил халат, и, прежде чем Роберт успел что-либо сообразить, доктор коротко, не размахиваясь, ударил Роберта правой в челюсть.
Роберт грохнулся в угол, разломав в щепки кресло.
– Великолепный удар. – Дуайт с явным удовольствием проследил траекторию полета Роберта. – Просто великолепный. Ну а теперь, будьте добры, покажите мне вашу новую руку.
– Пожалуйста, мистер Дуайт. Только она не новая, а старая. Моя собственная кровная правая рука, которую с помощью фирмы «СС» я потерял пять лет назад.
Он закатал рукава и показал сначала правую, потом левую руку. Обе были одинаковы – с большими крепкими ладонями, жилистые, с перекатывающимися комками мышц.
– Правая кажется светлее. И волосы короче. Черные, а не седые…
– Совершенно верно. Правая моложе. Ровно на пять лет.
В углу завозился, постанывая, Роберт. Солсбери наклонился над ним, брызнул водой в лицо. Роберт открыл глаза, засопел, постепенно приходя в себя. Очнувшись, рванулся, но, увидев обнаженные по локоть руки Солсбери над собой, затих, растерянно моргая:
– Собачий бред! У тебя же нет, нет правой руки. Выше локтя, я помню, черт подери! Или я спятил?
Солсбери помог Роберту подняться, усадил в кресло. Роберт потрогал подбородок, пробормотал:
– Да, Пит, кажется, был прав. Мне думается даже, он несколько преуменьшил твои способности, доктор…
– Извините, мистер Роберт, но мы теперь в расчете…
– Как знать…
– Ну хорошо. – Дуайт поднял руку. – Подведем некоторые итоги вашего очаровательного спектакля, мистер Солсбери. Во-первых, вы помолодели этак лет на пятнадцать-двадцать. Во-вторых, вам удалось каким-то образом восстановить в прежнем виде свое лицо: убрать шрамы, заменить без всяких следов обожженую кожу, даже завести новые зубы. В-третьих, у вас появилась вновь рука…
– В-четвертых, я могу вам продемонстрировать светограммы своих легких и ребер, пять из которых были в свое время заменены пластмассовыми. Легкие чисты, и искусственных ребер нет! Восстановлена естественная кость…
– Короче говоря, тебе удалось каким-то образом выкрасть у своей смерти добрый десяток лет. Я слышал, что такие трюки со временем выделывают космонавты в космосе, но вот чтобы у них отрастали оторванные руки… – Роберт снова потрогал свой подбородок под насмешливым взглядом Дуайта. – Вот о такой чертовщине я не слыхал.
– Нет, со временем здесь все в порядке.
Солсбери сел напротив Дуайта и Роберта, и Роберт, еще раз недоверчиво вглядевшись в его лицо, проворчал:
– Собачий бред…
– Со временем все в порядке. Я не помолодел. Мне шестьдесят лет, и ни года меньше. Это, с точки зрения естественного процесса биологического старения.
– Слушай, док, ты только не вздумай пичкать нас учеными лекциями. Ты говори просто, что и к чему. А всякую ученую начинку оставь для своих друзей-яйцеголовых. Нам нужны факты.
– Подожди, Робби, факты уже есть. Теперь нам не помешает немного теории. Так что же с вами произошло, доктор?
– Регенерация, мистер Дуайт.
– Регенерация? Это когда у ящерицы отрастает хвост?
– Совершенно верно, мистер Роберт. Вы делаете успехи. Я действительно не буду утруждать вас теорией. Тем более я, откровенно говоря, знаю немногим больше вашего. Разрешите сигарету, мистер Дуайт?
Дуайт положил пачку на стол, поднес зажигалку. Солсбери затянулся глубоко и закашлялся.
– Вот видите, мои обновленные легкие еще не привыкли к токсическому действию никотина. Они реагируют на него так же, как после первой сигареты, выкуренной в колледже.
Он прикрыл глаза рукой, помолчал минуту, провел ладонью по лицу, словно стирая что-то.
– До сих пор не верится… Ну так вот, о регенерации. Регенерация свойственна всем живым существам – от самых примитивных до самых совершенных. Мы поражаемся, когда тело гидры полностью восстанавливается из одной двухсотой части целого организма…
– И эта гидра живая?
– Разумеется, мистер Роберт. Можно даже растолочь гидру в ступке – ей это ничуть не повредит, она снова «воскреснет», жива и невредима…
– Неплохо, очень неплохо.
– Неплохо? Пожалуй, да. Но регенерация – это особое свойство не только простейших, как думал когда-то Вейсман. Больше того, очень много простейших или вообще не способны к регенерации, или регенерируют в очень малой степени. С другой стороны, мы привыкли к тому, что у нас сломанный ноготь заменяется новым, отрастают подстриженные волосы, срастаются кости, заживают раны, на месте погибшей возникает новая кожа.
– Следовательно, мы тоже можем регенерировать?
– Да, мистер Дуайт, человек не составляет исключения. Если бы мы смогли управлять регенерацией клеток, это бы в корне перевернуло всю современную медицину и биологию. Это было бы… Просто мне фантазии не хватает, чтобы представить все последствия такого открытия. Но вся беда в том, что до самого последнего времени механизм регенерации был абсолютной загадкой для ученых. И только генетика наметила какие-то пути, а изучение клетки на атомно-молекулярном уровне обнажило кое-какие обнадеживающие просветы. Практические достижения профессора Полежаева по регенерации свода черепа у человека, профессора Синицына по регенерации сердечной мышцы, наконец, теоретические работы советских ученых из Института биологии развития Академии наук СССР.
– Солсбери, мы отдаем дань вашей эрудиции, но нас интересует нечто иное. В чем суть вашего открытия?
– Собственно… – Солсбери замялся. – Собственно, открытия пока еще нет. То есть нет теоретического обоснования. Потребуются еще годы, тысячи экспериментов, чтобы дать ясную и полную картину регенерации. Причем экспериментов не только на атомном, на уровне элементарных частиц, квантов, а возможно, даже и на уровне кварков…
– Теория нас не интересует. Она понадобится вам для второй Нобелевской премии. Расскажите лучше, как выросла ваша рука.
– Мне чертовски повезло, мистер Дуайт. Я занимался очень давно всем, так или иначе связанным с внутриклеточными процессами, а следовательно, с проблемой восстановления клеток, с регенерацией. Препарат Б-5 был только вехой на пути, а Нобелевская премия… Что ж, получить ее, не скрою, было мне приятно, но гораздо приятнее было то, что препарат мой спас десятки тысяч жизней. Но это к слову. Так вот, я нашел наконец-то, что искал всю жизнь. И нашел совершенно неожиданно.
– В содержимом трала 308-Ф5 АС?
– Да, что-то около трех месяцев назад ребята из восемнадцатой лаборатории в очередной партии обычного межпланетного хлама обнаружили несколько унций совершенно необычного, неизвестного до сих пор вещества. Они сообщили мне, я сделал пробный, очень грубый анализ, и…
– Что это было?
– Господи, что это было?! Вот уже несколько десятков лет мне снились невероятные, сумасбродные формулы веществ – катализаторов регенерации. После ранения они преследовали меня в ночных кошмарах. Но химики твердо отвечали: нет, такого вещества быть не может, только нечистая сила способна соединить в единый молекулярный комплекс такое фантастическое множество взаимоисключающих физических и химических свойств. И вот… Вы знаете, это был самый страшный и самый радостный день в моей жизни. У меня дрожали руки, когда я вынимал ленту из ЭВМ… И весь я дрожал, как собака, почуявшая след… Я боялся, что след ложный…
– И ты ввел это вещество себе?
– Ну нет, мистер Роберт. Я почти сошел тогда с ума, но у меня хватило хладнокровия начать все сначала. Потому что именно тогда мне меньше всего хотелось умирать. Я приготовил из СД препарат, и мы с Джой начали опыты на животных. Все шло отлично: мыши, кролики, собаки с каждым часом все больше и больше убеждали нас, что случайная находка – именно то, что нужно. Но я, пожалуй, еще долго бы не решился поставить опыт на человеке, если бы жизнь не ускорила события.
– Вот как? Что же случилось?
– Месяц назад… Джой сидела за пультом пи-установки, я возился за перегородкой с орангутангом, которому мы только что регенерировали нижние конечности. Перегородка меня и спасла. Когда раздался взрыв, я вскочил, пульт был разворочен и весь пылал, а Джой лежала прямо в пламени…
Роберт быстро взглянул на Дуайта, но тот приложил палец к губам: молчи. Солсбери сидел, обхватив голову руками, и ничего не заметил. Лампа, горящая сзади, окружала его пепельным нимбом.
– Я схватил Джой на руки, бросился к дверям, но те оказались почему-то закрыты. Наверное, испортилась защелка. Сигнализация не работала. Мы оба погибли бы, если бы…
Солсбери поднял голову, грустно улыбнулся:
– Если бы не любовь вашего отца к секретам и тайнам. Когда я принял Биоцентр, я, наверное, с полгода изучал все его ходы и выходы – просто из любопытства. Я просто хотел понять, что направляло и подогревало фантазию вашего отца, основателя фирмы и строителя Биоцентра… Так вот, в пятой лаборатории был секретный лифт, который опускался прямо в зону «Т». Этим лифтом я и воспользовался… А сейчас я хочу показать кинокадры…
Свет в кабинете погас, а на стене вспыхнул белый прямоугольник. Из прямоугольника выглянула огромная серая морда с острыми белыми клыками и красными злыми глазами.
– Это Мэри – она первой приняла СД… Здесь сняты все наши опыты, это для вас не так интересно.
Изображение задергалось, в прямоугольнике стремительно замелькали кошки, собаки, морские свинки, отрезанные лапы, хвосты, вывороченные внутренности, приборы, какие-то провода, установки и снова целый зоопарк, но уже с хвостами, лапами, с исчезнувшими бесследно страшными ранами…
– Вот…
Остановившийся кадр заставил вздрогнуть даже Дуайта.
На операционном столе лежало обугленное тело. Нельзя было даже понять, мужчина или женщина, так оно было изуродовано.
Роберт, не выдержав, опустил глаза.
– Она была… жива?
– Да, еще жива. Но жить ей оставалось около минуты. Я решился ввести ей СД. Так что первым человеком, испытавшим действие нового препарата, была Джой Митчэл. И первым человеком, которого этот препарат спас.
Солсбери выключил проектор. И они остались в темноте.
– Ну вот и все, собственно. Джой вы уже видели, кинокадры дальше показывать бессмысленно. После Джой решился и я.
Вспыхнул свет. Солсбери стоял у стены, прямой, помолодевший, насмешливый.
– Ну а себя я латал уже с помощью ее. Все закончилось несколько дней тому назад, но пока я из зоны «Т» не выходил, чтобы не пугать преждевременно сотрудников. И вот вызвал вас, хотя для этого и потребовалась некоторая доля таинственности, опять же, в стиле Смита-старшего…
Оба Смита молчали, напряженно обдумывая ситуацию.
Наконец Дуайт покачал головой:
– Да, Солсбери, я вас поздравляю. Эта штука почище Б-5. Имея такую штуку в руках, можно перевернуть весь мир и поставить все человечество на колени. Ведь это «живая вода» из древних сказок! Лекарство от всех ран и болезней!
– Кроме наследственных, – уточнил Солсбери.
– Неважно. В ваших руках – оружие невиданной силы.
– Боюсь, что не в ваших, мистер Дуайт. И даже не в моих. Оно пока что в руках одного человека, который даже не подозревает об этом…
– Что вы хотите сказать?
– Только то, что родник этой самой, как вы выразились, «живой воды» известен пока только одному человеку – пилоту, который привел трал 308-Ф5-АС…
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что мы с Джой имели дело с веществом, ниспосланным нам, так сказать, Господом Богом. А вот как вещество это появилось, я не имею ни малейшего понятия. Я уже говорил вам: современная химия утверждает, что такого вещества в природе быть не может и не должно быть, потому что его существование опровергло бы самые незыблемые химические и физические законы. Никакой речи о производстве препарата здесь, на Земле, сейчас быть не может. Надо узнать, где оно родилось, в каких условиях и для чего… Необходимы годы, а может быть, десятилетия изучения таинственного «родника», прежде чем можно будет попробовать самим сделать что-то подобное. Эта «живая водичка» многим химикам свернет мозги набекрень.
– Вы уверены в этом?
– Абсолютно.
– Где здесь муждугородный видеофон?
– Вот, пожалуйста.
Сухо протрещал наборный диск, и на засветившемся экране появился человек в форме майора класса «А».
– Джо, где пилот Эвард Стоун?
– Заморыш? В профилактории, здесь, у меня, сэр.
– Вызови его.
– Видите ли, – Джо смущенно поскреб лысину, – вчера вечером он уехал на прогулку и до сих пор не вернулся. Такие прогулки разрешены, и я не стал возражать, когда он попросился.
– Куда он поехал?
– Я н-не знаю. Куда-то во Флориду, кажется…
– Бросьте, Джо. У меня есть дело к Тэдди. Вы сами знаете, я совсем не против, чтобы мальчики на Земле поразмялись немного. Мне просто срочно его надо найти. Где он?
– Он поехал во Флориду, сэр, к дядюшке Клаусу. Там есть такое местечко: «Кафе погибших». Все звездолетчики туда забегают, ну а Тэдди давно знает Клауса, они друзья, ну и вот…
– Джо, немедленно разыщите его, если он даже в преисподней. Поставьте на ноги всех. Он мне очень нужен. И позвоните прямо по номеру…
Дуайт вгляделся в цифру под экраном и назвал номер.
– Слушаюсь, сэр.
– Ну а теперь, господа, я вам покажу Синий Дым. Конечно, название вещества абсолютно ненаучно, но ведь само его появление и существование тоже противоречит научным догмам. Вот я и позволил себе назвать это очередное чудо природы романтично: СД – Синий Дым…
За тяжелой дверью с надписью «Осторожно, радиация» и предупредительным желто-красным кругом шла витая лесенка между двумя полупрозрачными стеклянными стенами. Слева и справа напряженной и беззвучной жизнью жили шары странного мерцающего пламени, то распадающегося на отдельные полосы и капли и тихо затухающего, то взлетающего взрывом холодного света.
– Это наш космический аквариум. Или виварий, если хотите. Здесь представлены почти все известные формы инопланетной жизни. Большинство видов предпочитает темноту – на свету они превращаются мгновенно в спороидальный мутант. Поэтому-то в свое время так долго не могли открыть жизнь на Луне или, скажем, Венере и Меркурии. А вот этот световой концерт исполняют хрустальные пьявки. У них сейчас брачные игры… Только не смотрите на них долго: их свечение обладает тяжелым гипнотическим действием.
Лестница под ногами мягко качнулась, и немного отставший Роберт прижался к перилам. Во мраке за стеклом что-то тяжко ухнуло, и огромная глыба, шевеля серебристыми щупальцами, похожими на елочный дождь, поплыла к лестнице.
Желтый глаз – или фонарь? – высветил влажную поверхность полуметрового стекла, сфокусировался на Роберте, прикрывшем глаза ладонью.
Солсбери взял Роберта за руку, увлек за собой, а луч следовал за ними все ниже и ниже и погас тогда, когда свод бетонного перекрытия отделил их от вивария.
– Здесь это нестрашно, хотя и действует на нервы. Но у себя дома, на Венере, эта зверюга немало попортила нам крови. В буквальном смысле. Потому что она реагирует на человеческую кровь – вернее, не на кровь, а на железо, которое содержится в крови. Причем кровь она «чувствует» на расстоянии до полутораста километров.
Солсбери рассеянно потянулся к глазам, словно собираясь поправить очки, и улыбнулся виновато:
– Привычка… Так вот, магнитная черепаха, как не очень точно окрестил ее Фрэнк, – первый человек, оставшийся в живых после встречи с этим чудищем, – великолепный пример нашей человеческой близорукости. Мы прозондировали почву Венеры с помощью автоматических станций так тщательно, что, казалось, никаких органических следов в пылающей атмосфере Венеры не было обнаружено. Да и быть их не могло. Но первый же корабль с людьми на борту пропал без вести. Его останки нашли через десять лет. Он остался таким, каким был при приземлении. С учетом венерианских ураганов, конечно. Только в нем не осталось ни одной молекулы железа – ни в корпусе корабля, ни в высохших мумиях космонавтов. Тогда на это не обратили внимания…
Они шли по ярко освещенному тоннелю, на потолке которого висели тяжелые капли. Время от времени капли срывались на мокрый пол, и тогда в воздухе повисал нежный серебристый звук, словно лопнула гитарная струна. Солсбери говорил негромко, но голос его грохотал по всему тоннелю.
– Мы ничего не могли понять. Одни венерианские станции погибали в первые же часы своего существования, другие не испытывали никаких неудобств и жили преспокойно. Старый Фрэнк нашел разгадку – он заметил магнитную черепаху раньше, чем она на него напала. И употребил единственное свое оружие – магнитоскоп, и черепаха, которая даже лазерный луч принимала как легкую щекотку, сдохла. И Фрэнк стал миллионером, потому что ее восьмидесятитонный панцирь из химически чистого железа, которое, как известно, во много раз дороже золота, стал его трофеем…
– Фрэнк лопнул, – бесстрастно сообщил Дуайт. – Сегодня утром передавали его «гражданскую панихиду».
– И вовремя. – Солсбери стоял перед овальной дверью, которая напоминала люк старого космического корабля. – Вовремя, потому что вот эта черепаха в моем виварии, кажется, последний экземпляр венерианской фауны. Всех их перебили магнитными ружьями системы Фрэнка. Очень плохо, когда космонавт становится бизнесменом.
Дверь отворилась, и они очутились в маленькой квадратной комнатке, все четыре стены которой оказались матовыми экранами телеприемников.
Солсбери натянул на руки черные перчатки манипулятора. Роберт ожидал увидеть что-то вроде полярного сияния.
Еще в детстве с отцом он летал на Северный полюс, и бесшумные волны небесного свечения с тех пор автоматически ассоциировались у него со всем необыкновенным и сказочным. Дуайт мыслил реалистичнее, но и он не удержался от легкого смешка разочарования – на дне во много раз увеличенной пробирки лежали две крохотные крупицы света, две маленькие синие призмы.
– Почему же Синий Дым?
– А вот посмотрите…
Солсбери сделал незаметное движение рукой, и стрелка на шкале «Интенсивность облучения» сделала резкий рывок от нуля к ста тысячам рентген.
Острые углы призм затуманились, сделались зыбкими, задрожали и растаяли. Пробирка словно выросла на экране. В ней клубился синий туман, касающийся стеклянных стенок поразительно живыми, осмысленными движениями слепого, ищущего дорогу.
– Облучение возбуждает вещество, делает его активным. Молекулярные цепочки, организованные по белковой схеме, разрываются и… Препарат сейчас готов к действию.
– Солсбери, а это не опасно? – Роберт смотрел на синие клубы с недоверием и затаенной надеждой.
– Что именно?
– Ну, вся эта регенерация… Что ты чувствовал, когда у тебя отрастала рука, например? Это больно?
– Нет, это не больно, но ощущения, прямо скажу, не из приятных. Очень сильное возбуждение, иногда даже галлюцинации. Через неделю все неприятные ощущения проходят, и вы чувствуете себя как новорожденный. Это истинное наслаждение – ощутить свой капитально отремонтированный организм, честное слово!
– В таком случае, Солсбери, я, кажется, поступлю к тебе в ремонт. Быть хромым не очень сладко даже в наш век биоэлектроники. К тому же моя печень…
Солсбери растерялся:
– Видите ли, мистер Роберт, препарата осталось очень мало. Всего одна доза. Я отлично понимаю ваше желание, но… Может быть, лучше подождать, пока у нас будет достаточно СД?
– Чего еще ждать? – Роберт по-бычьи наклонил голову. – Завтра же по маршруту Заморыша уйдут тральщики!
– Но ведь нужно разрешение Международного Совета, а для этого потребуется подробное описание СД, демонстрация его, эксперименты…
– Не будь ребенком, Солсбери. Не для того поймали мы эту жар-птицу, чтобы выпускать ее из рук. Обойдемся и без МСК, будь он неладен. Нашим ребятам не привыкать ходить в рискованные рейсы.
Солсбери рывком выключил экран. На лице его выступили красные пятна.
– Послушайте, господа, я думал… Мне казалось это знамением: именно здесь, в этих катакомбах, созданных для того, чтобы фабриковать смерть, возник удивительный препарат, способный продлить жизнь людей, избавить их от страданий. Мне казалось это победой изначального Добра. Я мечтал о биологической революции. О новом мире, гуманном и светлом.
– Мистер Солсбери, успокойтесь. – Дуайт примирительно положил на плечо доктора сухую руку. – Мы еще подумаем. Но мы вас очень просим, пока никакой самодеятельности. Вы должны молчать. Это в наших общих интересах…
Резкий звонок прервал неприятный разговор.
– Кто-то вызывает по видеофону. Это, видимо, Джо. Я могу перевести разговор сюда.
– Давайте, Солсбери.
На соседнем экране появился лысый майор. Он переводил взгляд то на Солсбери, то на Роберта, то на Дуайта, не решаясь заговорить.
– Ну что там, Джо, говорите скорее!
– Пилот Эдвард Стоун два часа назад погиб в автомобильной катастрофе. В сорока километрах от Филадельфии его машина врезалась в бетонное ограждение автострады. На скорости двести миль в час. Машина разбита вдребезги…
– А Тэдди?
– Тэдди… Простите, сэр, но от Тэдди осталось очень мало. Его собирают по кусочкам. Это ужасно, сэр.