Наступило время, когда первенец Сулеймана, Мустафа, созрел, как побег винограда… Созрели и намерения султанши.
В пятницу, день, благословленный Аллахом, отплыла хасеки Хюррем из Стамбула в Египет с сыном Селимом и дочерью Мирмаг на корабле, чтобы отправиться в хадж – священное паломничество в Мекку, к гробу Пророка. Она нарочно выбрала этот путь, чтобы обойти Иерусалим и святую христианскую землю, где родился, страдал и погиб на кресте удивительный христианский Бог. Султанша на хотела ступать на эту землю до тех пор, пока не помолится у гроба Пророка. И все правоверные мусульмане хвалили разум и набожность ее.
В Египте она должна была дождаться своего мужа, который хотел отправиться в хадж вместе с ней, но его задержали важные дела в Стамбуле. Если бы Сулейман не мог прибыть в назначенный срок, она получила бы разрешение ехать без него, что и произошло. В Каире для нее снарядили большой караван с паломниками из султанской стражи. И она двинулась на Восток, чтобы сначала взглянуть на Синайские горы.
Уже за Суэцким перешейком дромадер султанши почуял воды оазиса и сам побежал во весь опор.
Солнце начало помалу садиться. А мертвая песчаная пустыня начала как раз в это время светиться таким богатством красок, какого она еще не видела в жизни. Острые, словно разорванные силуэты горных цепей на Востоке играли всеми красками от фиолетовой до красно-пурпурной. В этот самый час зелень долин словно замерла в матовом отблеске и стала неподвижной, почти мертвой.
Со стороны древнего Египта шла ночь. Проводники-бедуины уже закутались в длинные черные козьи плащи и улеглись на песок, блестящий, как жемчуг, положив головы на верблюдов. Над ними светил синий как бирюза большой небесный купол с алмазными звездами. Легла и султанша Мисафир, а далекий смех гиены, что шла к воде, готовил ее к тревожному сну. Султанша Мисафир долго не могла заснуть, вспоминая в пустыне свою странную жизнь и бремя своего греха, что тяготил ее душу: в подробностях был составлен план убийства первородного сына султана от другой жены. Никто не знал про ее план, кроме нее и Бога на небе. Именно теперь для того, чтобы отвести от себя всякое подозрение, она отважилась на крайне опасное путешествие в святая святых мусульман, к гробу Пророка.
Ранним утром, когда ясная полоса света появилась далеко на Востоке, могущественную султаншу разбудила мелкая мошка.
Вскоре заблестел на песке огонь от сушеного верблюжьего навоза. Над огнем водрузили котел с ароматным кофе. После завтрака двинулся караван султанши на юго-восток. Справа блестело какой-то чудной зеленью Красное море. Вдалеке за ним поднимались темные массивы гор Джебель-Атака, а слева – горы Джебель-Эт-Тог, выложенные известью, мелом и песчаником.
В свете солнца тихо простиралось широкое побережье Красного моря. Ноги верблюдов утопали в его сыпучем песке, но, несмотря на это, их шаг был еле слышен.
Старый проводник, бедуин в длинном белом бурнусе, что ехал около султанши Эль Хюррем, приложил руку ко лбу и к сердцу и сказал:
– Эти высокие финиковые пальмы, этот тамариск с листьями и цветами как у роз красными, эти акации, чьи пни как бронза, а шипы как серебро указывают на то, что недалеко отсюда находятся источники Моисея, о великая хатун!
– Холодные или теплые?
– Горячие, о хатун! Но в них можно держать руку. Вода в них лишь слегка солоновата, но в некоторых так горька, что ее невозможно пить. Эти источники укрыты среди кустов и диких пальм, о хатун!
Внимание султанши обратил на себя невысокий бархан, примечательный тем, что на его вершине будто блестела сажалка с водой. Султанша подъехала к нему на своем верблюде и, подъехав ближе, спустилась на землю и скорее пошла к воде. Она минуту смотрела на нее, затем наклонилась и запустила руки в источник до того, как проводник успел взобраться наверх.
Она неожиданно вскрикнула и мигом отдернула руки. Их стали жалить водные насекомые.
– Не бойся, о хатун, – сказал араб. – Ты кричишь больше от неожиданности, чем от укусов. Они не опасны.
Говоря так, он сам засунул обе руки по локоть в воду и начал доставать ил, черный, как чернила, и стал вымывать из него ракушки. Из таких ракушек состоял целый удивительный бархан недалеко от источников Моисея, около Синайских гор.
Когда они снова поехали по старинной дороге фараонов, которой Израиль шел за многие века до этого, старый араб сказал могущественной султанше, указывая на бархан из ракушек:
– Каждому творению предназначил Аллах его дело. Нет в Его глазах ни больших, ни меньших дел. Меткуб!..
Султанше Эль-Хюррем вспомнился ее учитель Абдулла, который в Кафе рассказывал ей то, что предсказано.
Они ехали дальше по дороге фараонов. Куски острого кремния и, очевидно, человеческой рукой сделанные орудия, наконечники стрел, напоминающие ножи, лежали на всем пути в песках. Они долго ехали.
Жара усиливалась, так как наступал полдень. Верблюд султанши, до этого упорно крутивший носом, когда она давала ему сухие, как порох, травы пустыни, теперь начал есть их, как деликатесы; засохшие плоды их, напоминавшие очень мелкие апельсины, валялись вдоль всей дороги фараонов среди листьев, похожих на виноградные.
Как только село солнце, караван встал, и арабы-проводники приготовили белое мясо пустынных ящериц, которое не могла есть жена падишаха. Так что ей дали дикий мед и сладкие финики.
Снова наступил день, но он не способствовал продвижению по пустыне. То с востока, то с юга дул ветер – такой горячий, что казалось, будто кто-то раздувал огромным мехом угли. Небо стало желтым, как сера. С каждым горячим дуновением воздух темнел и караван брел будто в сумраке.
Невыносимая жажда начала мучить людей и животных. Бедуин, что постоянно ехал около султанши, достал и подал ей для жевания затвердевшую смолу, которую дает арабская акация.
Страшная жара длилась весь день до самого вечера. А когда, наконец, «ветер из ада» утих, была уже ночь. Даже сильные были утомлены так, что сразу не могли снять седла с верблюдов.
Все бедуины смотрели на султаншу Мисафир, что все время ехала на верблюде, как настоящая арабка. Она не разу не приказала каравану остановиться, хотя была дочерью далекой страны на севере, где солнце только тогда светит ярко, когда на него смотрят. Ее примеру старались следовать и солдаты падишаха, хотя и не одному из них делалось по пути плохо – болело сердце, а язык пересыхал.
Не третий день дорога фараонов превратилась уже в почти бездорожье, каменистую тропинку. Длинной цепью растянулся по ней караван султанши, идя к горе Купелей фараонов.
Густой пар и сейчас поднимается из горячих источников на этой горе, в которых испокон веков кипят сода, известь, соль и сера. Там можно погибнуть от жажды из-за полного отсутствия питьевой воды.
Словно горячая печь, окружила караван узкая безводная долина. Одинокую же тропу еще сильнее сужали с двух сторон острые каменные выступы высоких горных отрогов из красного, желтого и черного камня.
Караван с трудом начал подниматься на гору Вади-Будру. Огромные скалы бурого, красного и зеленого гранита, словно крыши башен, возносились до неба. Они смотрелись как постройки великанов, ибо великанские каменные блоки проглядывали будто установленные один на другой. Огромные кучи и длинные полосы шлака, выжженного вулканическим огнем, тянулись по всей колоссальной гранитной плите. Между ними тут и там словно горел яркий как кирпич красный порфир.
Утомленный, шел караван султанши по тропе на самом краю пропасти, через старинный переход, где даже самое легкое дуновение ветра вызывает лютый холод.
В полдень четвертого дня караван дошел до славных копей Маггара, где уже пять тысяч лет тому назад египетские фараоны добывали медь и малахит, и откуда их слуги привозили дорогую бирюзу для царских сокровищниц Мемфиса.
Здесь продвижение было остановлено, ибо султанша хотела осмотреть старинные шахты. Они с неимоверным трудом были выкопаны в невероятно твердой блестящей гранитной пещере и были чем дальше, тем уже. Искусственные каменные колонны обеспечивали работникам защиту от обвалов в опасных местах, где гранит потрескался. Также было видно еще следы долота и иных орудий древних рудокопов Египта среди сине-зеленых жилок бирюзы в прочных стенах пещеры, где они прятали свой блеск и цвет.
Вся долина была покрыта ужасно однообразными кусками кирпича, докрасна выжженными и оживляемыми только коптскими, греческими и арабскими надписями, вырезанными в больших пещерах. Она долго вчитывалась в них и даже выписала старинную мудрость о том, что пчела собирает мед там, где найдет его.
На западе маячила пустая, голая горная гряда Джебель-Мока-теб. Ни на ней, ни под ней не было даже самого чахлого куста тамариска, ни стебля, ни моха, ни травинки. Только царица одиночество и ее дочь тишина правили здесь безраздельно и на величественной и странной горе-пирамиде, называемой Джебель-Сербаль. Эта священная гора закона евреев и всех народов, что приняли веру Божью в Спасителя из рода Давида, сына Девы Марии.
Стройная и словно застывшая в бесконечном одиночестве и молчании, стояла святая гора Моисея, названная Синайской, или Горой Божественных заповедей. Величественная, молчаливая, словно белая, пять раз сложенная вуаль, самая дорогая из существующих на земле. А под ней Черные горы, что несколько ниже, и далекий оазис Фирана. Отвесная, застывая в своем величии, возвышается священная гора Моисея. А от нее до Рас-Магомета на южной оконечности полуострова отвесными расселинами блестят испокон веков массивные горы из порфира и разного другого камня, то красного, словно мясо, то зеленого, как трава, то черного, как уголь. И так они массами тянутся до Красного моря, обрываясь в воде…
На пятый день пути караван султанши приближался к гранитным стенам Вади-Фирана – крупнейшей долине полуострова. Она все больше расширялась. Около тропы каравана начала показываться сочная живая зелень.
Через пять часов караван достиг жемчужины Синая, прекраснейшего оазиса Вади-Фирана, где за много веков до этого произошла битва с амаликитами.
Свежие ручьи и источники звенели в садах жемчужины Синая, также известных как Отблеск Рая. Над чистой водой источников пели певчие птицы в густых зарослях и сновали дикие утки. В зарослях виднелись зеленые деревья – гранатовые, миндальные, тамариск, финиковые пальмы, и прекрасные полоски злаков – пшеницы и ячменя.
В жемчужине Синая остановилась на отдых жемчужина Царьграда – султанша Роксолана. На следующий же день рано утром она сказала удивленным арабам, что хочет самостоятельно подняться на вершину горы Моисея!
– Там нет никакой тропы, о великая хатун! Это дикие горы…
– Как бывает дикой и беспутной жизнь человека, – ответила она и приказала приготовиться к восхождению проводникам и части янычар и сипахов.
Сквозь дикие скалы и острые камни шли они маленькими ущельями, в которых били источники, росли растения, шла дебрями и западнями удивительная жена падишаха по бездорожью Джебель-Сербаля. За ней молча следовали мусульманские воины, а около нее – удивленные проводники.
Словно карта, отражающая рельеф краской, предстала перед ней уже на первом уровне черная полоса гранита, сера песчаника, желтая пустыня, зеленый простор Вади-Фирана. А дальше – большие и извилистые долины между неисчислимыми горами, скалами, бескрайняя пустыня путешествий до самых вершин Петраса, до гор между Нилом и Красным морем, каждая из которых в своей красе выразительно проступала в прозрачном чистом воздухе.
Никто не слышал от жены падишаха ни одной жалобы, хотя ее одежда вскоре порвалась и свисала лохмотьями, а руки ее болели от того, что были расцарапаны растениями в дебрях Джебель-Сербаля.
Проводники из раза в раз смотрели на нее, ожидая, что она пожелает вернуться, но султанша шла дальше в дикие места Сербаля, хотя даже рубашка на ней тоже была порвана. Она держалась отдельно от мужчин и лишь упорно шла дальше на самую вершину горы Моиссея, отделен ную от прочих пиков глубокими пропастями.
У самой вершины она сказала всем остановиться и сама взошла наверх.
Поздней ночью вернулась она со стражей в жемчужину Синая и крайне утомленная легла под тамариском, чудесным деревом, дарующим манну, которой Бог кормил свой народ в пустыне. Деревья эти имеют очень тонкую кору. Она, проеденная определенным видом насекомых, в соответствующих местах выделяет капли, напоминающие мед и чистые как хрусталь. Они выпадают, затвердевают и после годятся в пищу.
Султанша Роксолана отдыхала несколько дней и лечилась от ран на руках и ногах. Она сказала, что хочет также посетить Синайский монастырь христиан, что стоит высоко в неприступном месте между белой горой Моисея и черным Джебель Аррибом.
Но теперь уже ничто не удивляло ни бедуинов, ни солдат султана.
Скоро с зарей они вышли на крутую тропу. Но когда она стала становиться все уже, султанша взяла верблюда за узду и пешком пошла перед ним, как бы передавая ему свою смелость. С молитвой к Аллаху на устах шли за ней правоверные мусульмане.
Справа и слева возвышались высокие отвесные стены из гранита диких, фантастических форм, вызванных выветриванием породы, которому подвержен даже гранит. Нет ничего вечного, кроме Божественного духа и его частицы, которую Бог вдохнул в человека, сотворив его по своему образу и подобию.
Через некоторое время она увидела окруженную горами равнину Эр-Рага со скалистой вершиной Эс-Сафир на одной из ее оконечностей. Страшными в своем величии представились ей гранитные массивы двух упирающихся в небо красно-бурых стен.
Когда она прошла мимо этих ужасных челюстей, закрылась перед ней долина Этро, по-арабски Вадиед-Дер, с горой Аарона. А дальше дорога вела прямо к Синайскому монастырю, что стоит одиноко в широкой долине и юго-восточного склона горы Моисея, построенный как крепость. В камне за тысячу лет выбиты три тысячи ступеней, что вели наверх.
Снова султанша отдыхала несколько дней и пять раз в день молилась, обращаясь к Мекке…
Потом она шла по Вади-Гебрану в юго-западном направлении к чистому как хрусталь источнику, около которого растут непроходимые заросли тамариска и диких пальм. Кругом сиенит и базальт. Но скалы с каждым разом уменьшались. Уже проступали округлые валуны и песок, с каждым разом становившийся мельче и красивее.
Караван султанши дошел до горы Звон, по-арабски называемой Джебель Накус. Она доносит до путешественника будто далекий звон колоколов, которые нарастает и переходит уже в удивительный шум. Это принесенный ветром песок попадает в ущелья этой необычайной горы и звенит о скалы, а при быстром ветре возникает впечатление крайне шумливого звона. Звонит он как вечная весть про удивительную правительницу и жену халифа, что когда-то служанкой в серале носила воду и мыла каменные ступени.