Рано утром в пятницу, на третью неделю месяца Хаваль с минаретов султанской столицы громко закричали исламские муэдзины:
– Аллаху Акбар! Ла-иллаха-ил-Аллах! Ва Магомет, расул Аллах! Гам алас сала!.. Гам алас сала!.. Гам алас сала!..
Каждую пятницу рано утром молодая султанша Эль Хюррем выезжала на молитву в мечеть в золотой карете, запряженной шестеркой белых лошадей, с охраной из конных янычар. Как всегда, под стенами по дороге нищие в два длинных ряда стояли, ожидая милостивую госпожу, мать принца Селима, протягивая руки и прося подаяния.
Кого там только не было! Кто только не стоял под стенами палат Роксоланы! Нищие турки, арабы, курды, татары и прочие мусульмане, стояли греки, армяне, итальянцы, венгры, валахи, поляки и другие христиане, стояли евреи и цыгане, и никого не обходили слуги султанши. Женщинам милостыню раздавали служанки, мужчинам – евнухи.
Среди них попались и невольник или невольница с родины Роксоланы, которых по старости выпустили на свободу. Стояли и ждали помощи на дорогу. Ловкая прислуга султанши уже научилась распознавать ее соотечественников и давала им особую милостыню. Они же выражали благодарность на родном языке султанши, провожая ее со слезами и воздетыми к небу руками.
Утром в пятницу, на третью неделю месяца Хаваль, молодая султанша Эль Хюррем выезжала на молитву в мечеть, в золотой карете, запряженной шестеркой белых лошадей с охраной из конных янычар.
Она уже миновала ворота сарая, и по сторонам от кареты гарцевали в два ровных ряда янычары на буланых конях, раздавая милостыню, как и слуги султанши. Вдруг какая-то старая женщина в убогом чужеземном платье вышла из толпы нищих женщин, едва заметно перекрестилась, прорвалась через строй янычар и со слезами и грошиками в руке закричала:
– Настенька, доченька моя! – она упала около золотой кареты султанши на следы от ее колес, оставшиеся на дороге.
Молодая султанша Эль Хюррем громко вскрикнула, приказала остановить свою карету, сама быстро выбежала из нее, подошла к старой женщине и в своих дорогих одеждах упала на колени и, обливаясь слезами, начала целовать ей руки.
– Хорошо ли тебе здесь, доченька? – спрашивала старая мать.
– Очень хорошо, мама, – сказала Настя и вздохнула, будто освободившись от тяжкой ноши. Она усадила родную мать в карету и приказала ехать во дворец.
Обе они молча плакали в золотой карете величайшего из султанов Османов, пока не вошли в прекрасные покои Эль Хюррем.
По всему сараю, по всей столице как молния разнеслась весть, что Бог знает откуда пришла нищая теща Сулеймана, что стояла среди попрошаек под стенами дворца, и что султанша Роксолана взяла ее во дворец. Среди богатых и родовитых пашей и визирей вскипело будто кипяток негодование…
Но улемы и проповедники священной книги Пророка начали ставить в пример доброе отношение султанши к матери. Руки же нищих лишь сильнее тянулись к небу, и они благословляли молодую мать принца Селима, к которому Настя вела свою родную мать, чтобы показать ей внука. Радости матери не было предела. Она все целовала и крестила его, умиляясь его здоровьем и красотой…
– Но как же ты живешь с другими его женами? – спросила мать.
– Ни плохо, ни хорошо. С разными по-разному, мама.
– Скорее плохо. Это уж точно! Какая с ними может быть жизнь? А есть ли еще мать у твоего мужа?
– Да. Он еще молод и она не стара. Ей и сорока еще нет.
Добрая женщина. Даровала мне свои лучшие украшения.
– Ради сына она это сделала – уж наверняка.