Таинственная рука Господа ниспослала на землю 1526 год. Такого удивительного года не помнили и старожилы Стамбула. Солнце днем нагрело воздух так сильно, что ночью даже небесный возница задыхался, а со звезд тек горячий пот на землю: на Золотую пристань Стамбула, на Мраморное море и на Долину Сладких Вод.

А когда распустились липы в эту жаркую пору, долгими неделями не было росы по ночам и люди видели утром под липами и кленами удивительный «пот небесный», что как липкий мед покрывал камни под ними. А у путешественников, что в те ночи спали под открытым небом, слипались волосы, а одежда покрывалась каплями звездного пота, что капал на грешную землю и на ее людей.

И в те страшные дни, когда от ужаса задыхался небесный возница, решил величайший султан Османов выступить на завоевание христианских земель. Тогда отворились священные ворота Фетвы и со всех минаретов Стамбула громко запели исламские муэдзины: «Выступайте легкими и тяжелыми и боритесь своими имуществами и душами на пути Аллаха!»

Сто залпов провозгласили начало джихада. Так начинался священный поход султана Сулеймана. В первый день джихада кровавый дождь прошел по земле христианской, по дорогом, по которым предстояло пройти большим полкам падишаха. Шел кровавый дождь, хотя на небе не было ни одной тучи и ветер не дул. Он выпал и лежал на полях, тропах и дорогах с полудня до ночи. А в воздухе на венгерских равнинах поднялась кровавая пыль и неделями она заслоняла небо. Ее тучи днем и ночью пролетали в страшном блеске. И великий ужас пошел по бескрайним венгерским пуштам и по рыцарским замкам. А безысходность черным саваном легла на солнечные земли мадьяров и хорватов от края до края.

Когда из семи ворот Стамбула тучей двинулись полки Сулеймана, с Черного моря пришла буря, шедшая перед войском великого султана, проливая удивительные дожди, что милями застилали дороги полкам падишаха. Исламское войско со страхом смотрело на своего монарха. А он ехал на черном как ночь коне под зеленым знаменем Пророка, с мечем Магомета. «Непоколебимый и Великий» султан Сулейман даже глазом не моргнул при виде удивительных небесных знамений. А его войско смотрело на величественную фигуру Сулеймана, ехавшего на быстром коне, как на образ Кары Господней. На нем не было никакого металла, кроме острой стали, никакого украшения.

Около него ехала в арабском шерстяном бурнусе и кашмирской шали в крытой коляске за немецким стеклом любимая жена завоевателя Роксолана Хюррем, «сердце сердца султана Сулеймана».

Когда на горизонте исчезли высочайшие башни Царьграда, султан пересел с коня в карету жены, чтобы попрощаться с ней, и сказал:

– Я сдержу слово и покажу тебе, как выглядит битва. Я пришлю за тобой. Под твою опеку я передаю моего старшего сына.

Кровь ударила в лицо Эль Хюррем. Великое доверие мужа к ней стало громом среди ясного неба. Даже слезы брызнули из ее глаз.

Сулейман Великий что-то взвешивал в уме. Через секунду он сказал:

– Ты знаешь, кто теперь комендант Стамбула? – Знаю, – ответила она удивленно, – Кассим.

– Да, Кассим, но он едет со мной на войну.

– Значит, его заместитель.

– Да, но он стар и не отважится предпринять самостоятельно что-то важное.

– Тогда кто же? – спросила он.

– Ты, – ответил он так тихо, что казалось, будто ей это послышалось.

– Ты отдал такое распоряжение?

– Первое правило власти: не отдавать ненужных приказов, ибо это мешает работать честным людям.

– А второе? – спросила она.

– Второе – то, про которое мне все время говорил покойный отец Селим, – пусть Аллах будет милостив к его душе! Он говорил: «Чтобы получить государство, нужно в урочное время иметь не более ста разумных людей, которые по приказу одного готовы к любому труду и к любой жертве. А чтобы управлять государством, хватит и пятерых таких людей». Есть ли у тебя, о Хюррем, пять таких доверенных людей? Спрашиваю тебя потому, что Стамбул – глава всех моих городов, а ты будешь главой Стамбула.

Она задумалась и ответила:

– Если бы у меня не было их, то что потребовалось бы для того, чтобы их найти?

– Мудрый вопрос, о Хюррем! Но ни один человек не находит таких людей, их находит и посылает на доброе дело только всемогущий Аллах. И они по воле Его так стремятся к хорошему правителю, как железная стружка к магниту, показанному тебе недавно венецианским фокусником.

– Как же распознать их?

– Распознать их можно только по прошествии долгого времени по их трудолюбию и праведности. Это две приметы – они как два глаза человека. Одна может существовать без другой. Даже приносить пользу. Но помощник власти без одной из них – калека.

– Как же удержать таких людей около себя?

– Покойный отец мой Селим, пусть Аллах будет милостив к душе его, так учил меня, о Хюррем, а его опыт был огромен: первая примета властителя – никогда не смеяться над верным слугой! Очень долго приходится ждать, прежде чем убедишься, кто тебе верен, так что никогда не смейся ни над кем из тех, кто стоит при тебе. Лучше убить, чем глумиться. Потому, что это насмешка над обоими. Отравленные не могут ни работать, ни править.

– Никогда я еще не издевалась над своими слугами.

– Знаю, о Хюррем, ибо внимательно смотрю за тобой, с тех пор как ты подняла на меня несмелый взгляд свой. И поэтому говорю тебе, что ты теперь будешь настоящим комендантом Стамбула даже без моего приказа.

– У меня только один грех на душе: я сказала убить без допроса великого визиря Ахмеда-баши. – Слезы лились из ее глаз.

– Да, о Хюррем. Это грех против воли всевидящего Аллаха. И худший из преступников имеет право говорить свободно перед смертью. И когда бы ты, о Хюррем, видела бунт в Стамбуле против себя и восстание всех городов моих из-за того, что они домогаются смерти последнего бедняка в государстве, и не уступила бы, пока не убедилась бы в его виновности, и тебя бы изгнали, а потом я бы нашел тебя в пустыне, я сказал бы тебе: «Ты была хорошим комендантом Стамбула!». Ведь властитель, о Хюррем, только исполняет святую волю Аллаха и справедливость его по силам своим. Потому так высок престол властителя. Потому так далеко простирается его длань. Но эта рука отсохнет без справедливости.

Тут Сулейман Великий пристально посмотрел в синие глаза Эль Хюррем и произнес: «Аллах Акбар! (Бог Всемогущий!). Господь всемогущий царствует над всеми землями и всеми водами, над звездами и воздухом. Без его воли не вырастет и не погибнет ни червь, ни человек, ни птаха. Он жестоко карает за все, что совершит человек против Его святой воли, что укоренена в человеческой совести, как дерево в земле, как власть государства в покорности народа. Дела Господни никогда не доступны были людскому разуму. Тот, кто думал, что постиг их, был подобен слепому, что, ощупав хвост моего коня, сказал бы, что знает его красоту, породу и рост.

Так говорил жене величайший из султанов Османов.

А мимо легко ехавшей кареты как волны шли густые ряды пехоты правоверных. Они с молитвой на устах проходили около остекленной кареты Сулеймана Справедливого. Монотонно, как осенние дожди, звенели на пути шаги их.

Молодая султанша Эль Хюррем склонилась под тяжестью слов своего мужа. Она чувствовала, что каждое было на вес золота. Им она готова была всю жизнь следовать. За одним-единственным исключением…. Перед ее мысленным взором стоял первородный сын ее мужа от другой жены, что преграждал ее сыну путь к престолу султанов.

Она вздохнула и спросила:

– А какова же вторая примета властителя по мнению твоего мудрого отца – пусть Аллах будет милостив к душе его?

– Вторая примета властителя, о Хюррем, – так учил меня мой покойный отец, пусть Аллах будет милостив к душе его, – такова: «Не верь никому без оснований! Если кому-то поверил, возвысь его. Если возвысил, то не низвергай его, пока суд справедливых людей не рассудит, что он недостоин этого возвышения. Ибо слово твое, раз произнесенное, подобно полку, отправленному в бой. Этот полк уже не принадлежит тебе, он в руках Аллаха, что решает исход боя».

Сулейман Великолепный задумался и через мгновение добавил:

– Если поступишь иначе, посеешь смятение там, где должен быть покой и порядок. И в этом смятении ты сама станешь подобна флюгеру на башне, над которым так весело смеются дети, и которым ветер крутит как ему заблагорассудится.

– Мудрым учителем был твой отец Селим – пусть Аллах будет милостив к душе его. Есть ли третья примета у властителя?

– Третья его примета, как учил меня мой покойный отец Селим, пусть Аллах будет милостив к душе его, – это внимание к тому, чтобы слуги никогда не оставались без работы: лень – мать преступлений. Но так же хорошо нужно следить за тем, чтобы слуги твои не утомлялись от работы. Утомительная работа рано или поздно приведет их к отупению. Доброму же и справедливому правителю легче получить дельный совет тогда, когда он окружен умными злодеями, нежели когда он окружен честными тупицами, хотя оба этих случая следует признать равно дурными. И еще учил меня мой покойный отец Селим, пусть Аллах будет милостив к душе его, – не давать ту работу великому визирю, что может сделать визирь, а главному судье – ту, что может сделать обычный судья. Не посылать агу янычар туда, куда можно послать обычного привратника. Не поручать одну работу нескольким, ибо тогда никто за нее не сможет ответить. Не верить портному, если он говорит, что хорошо может подковать коня, а кузнецу, если утверждает, что может выстроить мост. Еще говорил, что утро вечера мудренее. Поэтому перед принятием важного решения он советовал проспать несколько ночей подряд – пусть он с миром покоится во гробе своем!

Султан вспомнил еще что-то и добавил:

– Еще говорил мой покойный отец Селим, пусть Аллах будет милостив к душе его: «Почитай духовное сословие! Но не верь, ни за что не верь тем, что других призывают к жертвам, не будучи готовыми сами что-то пожертвовать! Это злодеи и лжецы – не иначе, пусть даже носили бы они одежды хатибов и дервишей, и пусть даже были бы в святой Мекке при гробе Пророка трижды! Не будь, сын, неразумнее зверя, льнущего к кустам и деревьям, не дающим ничего, кроме отравленных ягод. Они – носители неповиновения, бунта и упадка». Так учил меня мой покойный отец Селим, пусть Аллах будет милостив к его душе!

– Я буду помнить уроки твоего покойного отца, пусть Аллах будет милостив к душе его! Но еще крепче я запомнила бы твою науку! Скажи мне, люди дурны или благодетельны?

Сулейман важно ответил:

– О сердце моего сердца! Нет у меня еще того опыта, какой был у моего покойного отца Селима, пусть Аллах будет милостив к душе его! Но мне кажется, что люди не добры и не злы, не дурны и не благодетельны. Они таковы, какими их делают их начальники в любое время и в любой стране. Поэтому за все отвечают верхи, хотя ясно, что среди всех народов находятся люди, из которых и лучшие из начальников ничего путного не сделают. Бывают и целые народы, что родились карликами, хотя они и многочисленны. Когда давным-давно бежали мои предки из Азии от величайшего завоевателя ее, они по дороге встречали такие народы-карлики, великие только телом и числом, мятежные и беспокойные, но мелкие духом. Ведь величие духа людского и духа народа отмеряет Аллах их покорностью и готовностью к жертве для власти своей. И никакой труд человеческий не даст непокорным народам силы, пока они не покорятся. Но обычно добрый пример верхов творит с народом чудеса. Народ всегда смотрит вверх, на правителей. Знаешь ли ты, о Хюррем, сколько добра ты принесла семьям правоверных двумя добрыми поступками?

– Какими? – спросила она.

– Первым было принятие тобой обязательств по надзору за дворцовой кухней. Еще перед самым моим выездом, когда я прощался с членами совета улемов, имамов и хатибов, они благословляли тебя словами: «Есть уже вести с далеких окраин о том, как подействовал труд хасеки Хюррем».

– И как же? – спросила она.

– Жены и дочери даже из богатейших семейств следуют твоему примеру. Они с радостью трудятся, говоря:

«Если жена великого султана трудится, то и мы можем».

– А что было за второе доброе дело?

– Другое, о Хюррем, было еще лучше – ты не устыдилась своей матери. Как далеко дошла весть об этом! Как далеко пошло твое доброе дело! Не одна дочь помогла на старости лет своей матери. Не один сын помог отцу. Мы идем, а эта весть идет впереди нас. И распространится она по всему государству, а может, и за его пределы.

Сулейман Великий наклонился к коленям своей любимой жены и поцеловал ее руки. А мимо легко ехавшей кареты, как волны, шли густые ряды пехоты правоверных. Они с молитвой на устах проходили около остекленной кареты Сулеймана Справедливого. Монотонно, как осенние дожди, звенели на пути шаги их.

– Так же как и добрые дела, действуют на народ, влияют на него и дела недобрые, совершаемые наверху. Если их творится слишком много, то всемогущий Аллах взвешивает их в своей справедливой руке и на народ этот, в котором перевешивает недоброе, посылает кровавый бич этой же рукой. Я сейчас и есть этот бич Господень, о Хюррем. Не мой разум, о Хюррем, собрал силу, что путями рвется теперь на земли христиан! Это вечный разум Аллаха. Не моя сила идет, о Хюррем. Это идет часть неизмеримых сил Аллаха! Я же, о Хюррем, лишь щепка, влекомая страшным потоком кары его. И поэтому я так спокойно смотрю на знамения Господни на земле и на небе.

Молодая султанша Эль Хюррем вся превратилась в слух. Сулейман Великий возрастал в ее глазах. Она со страхом спросила:

– Как же далеко ты пойдешь теперь?

– Это известно одному Аллаху и Магомету, Пророку его. Я не знаю, о Хюррем. Я встану там, где меня остановит всемогущий Аллах своей невидимой рукой.

Муэдзины начали петь третий азан на высоких горбах верблюдов.

Куда ни глянь, остановило движения все войско правоверных. Остановилась и золотая карета Эль Хюррем. Сулейман Великий вышел из нее и вместе с войском своим упал на землю, на молитвенный коврик, обернувшись лицом к Мекке, и стал молиться.

Когда Сулейман встал, то куда ни глянь было видно, что взгляды всех правоверных обращаются к нему, а сами они шепчут молитву о своем султане.

Сулейман попрощался с любимой женой и, положив правую руку на сердце, сказал еще:

– Аллах акбар! Я сдержу слово, как только Бог позволит. Ибо мысль человека – ночь без света Его, а сила людская – сила ребенка без помощи Его, мудрость же человека – пена морская без Мудрости его, а жизнь человека – какой-то глупый, никчемный сон без милости Его!

Он обернул шалью белые руки Эль Хюррем, что протянулись к нему из кареты. Он вскочил на коня и, не оглядываясь больше, двинулся в путь среди радостных криков его войска, что гремели как гром в туче.

Великий султан поехал на джихад. За ним же шли лавы его пышной конницы и артиллерия, волнами шла пехота, почтительно обходя карету султанши. Она же стояла на дороге, пока еще можно было видеть из нее возвышающегося на коне Сулеймана.