© Перевод – Анна Шепелева

 

ЛАКОТЫ

Мои родители принадлежали к великому народу равнин, который ныне известен как Cю. Но до прихода белого человека мы называли себя Лакотами. Первый белый человек, явившийся в эту страну, подумал, что он попал в Индию, которую он и искал. Вот почему он назвал местное население «индейцами». Из-за этой ошибки первых белых путешественников нас называют так и по сей день.

Великая река Миссури течёт через земли, которые населял мой народ. Та его часть, что жила на восточном берегу, называла себя Дакотами. А жившие на западном берегу назывались Лакотами. Я родился среди Лакотов.

Позднее, когда множество белых людей прибыло в эту страну, они увидели, что моё племя было очень сильным и независимым. Мы были способны защитить наши земли от любого из соседних народов. Наши воины были очень отважны и постоянно совершенствовались в боевом искусстве. Потому все прочие племена устрашались перед нами, и, увидев это, белые люди тоже стали бояться нас и прозвали нас – Лакотов. В переводе с языка племени Оджибва это слово означает «беспощадные» или «головорезы». Наши люди были гордыми и полными достоинства, женщины – тихими и вежливыми, а мужчины – храбрыми и благородными. Отвага очень ценилась нами, трусость же была непростительна.

Среди нашего народа были такие великие люди как Две Полосы (его также звали Двойная Полоса или Двойной Шлейф), Быстрый Медведь, Чёрный Ворон и Железная Раковина. Сейчас никого из них нет в живых, но я, будучи ещё ребёнком, хорошо запомнил этих воинов. Железная Раковина был отцом моего шурина; его звали Медведь-Полый-Рог. Медведь-Полый-Рог никогда не боялся говорить того, что думал. Ещё был Маленькая Рана, очень храбрый воин, и Одинокий Конь, великий вождь и мой дед. Оба они были известны своей добротой и мудростью суждений. К моему отцу, старшему Стоящему Медведю часто обращались в чрезвычайных ситуациях. Его советы и решения неизменно были верны и справедливы, ведь он думал только о том, что будет лучше для его народа, а не для него самого, и помогал всем нуждающимся. Он всегда будет считаться великим человеком среди Лакотов.

Однако самым бесстрашным и непревзойдённым среди воинов Лакотов остаётся Неистовая Лошадь. Его вера в силу Великой Тайны была поистине безгранична. Она постоянно защищала его, и это было настоящим чудом. Он участвовал во множестве сражений, как с другими племенами, так и с белыми людьми, но ни разу не был даже ранен.

Я считаю, что мой отец был одним из величайших вождей. Он был человеком, который прожил жизнь индейца и жизнь белого. Свои последние годы он жил соответственно христианским традициям и старался стать хорошим гражданином этой страны. Кроме того, отец был прозорливым человеком и заранее предвидел те грандиозные перемены, которые пришлось пережить индейцам. Его очень расстраивало то, что мне предстояло жить совсем иной жизнью, чем он бы желал для меня, – жизнью, противоречащей нашим традициям. Но ему пришлось пожертвовать личными чувствами ради блага всего племени. Он был первым, кто увидел пользу школ в резервациях. Затем он сделал более удобной процедуру получения пайков. Раньше Лакотам приходилось ехать за 50-60 миль, чтобы получить своё продовольствие. Однако отец сделал так, что это расстояние было существенно сокращено. Основными его личными качествами всегда были чистота и справедливость.

Может быть, вы уже обратили внимание на то, что названные мною имена великих людей, как правило, не встречаются в книжках про индейцев, написанных белыми людьми. Те, кто пишет эти книжки, обычно ничего не знают о настоящих индейцах.

Родиной моего племени, западных Лакотов, была территория, которая сейчас называется Северной и Южной Дакотой. Все эти земли когда-то принадлежали моему народу. Это была красивая страна. Весной и в начале лета равнины, насколько было видно глазу, покрывались бархатистой зелёной травой. Даже вершины холмов были покрыты зеленью. И тут, и там текли ручьи. Вокруг холмов бродили бизоны, а в лесу и по берегам ручьёв зрели сочные плоды. Зимой всё засыпалось снегом, но у нас всегда было достаточно пищи, чтобы пережить зиму и дождаться весны. Жизнь моего народа была счастливой. Лакоты жили в этих местах много лет. Никто не знает точно, как долго. Однако существует множество легенд о моём племени в связи с Плохими Землями и Чёрными Холмами, а это означает, что мы жили там с давних времён. Эти легенды основаны на исторических событиях и очень интересны, но о них я расскажу в другой книге.

Типи – мой первый дом, и мои первые детские воспоминания связаны с ним. В младенчестве я качался в индейской колыбели, подвешенной к шестам типи. Я был первым сыном вождя, и должен был стать таким же храбрым как он. Меня назвали Ота Кте, что в переводе с языка Лакотов значит Много Выстрелов.

Когда я немного подрос, отец стал учить меня всем тем вещам, которые должен был знать индейский мальчик. Когда я достаточно вырос для того, чтобы сесть на пони, он стал учить меня ездить верхом. Вначале отец привязывал моего пони к своей лошади, но спустя какое-то время я стал ездить самостоятельно. Когда я научился ездить верхом, он стал брать меня на охоту и показывал, как выслеживать и убивать мелкую дичь. И наконец пришёл день, когда мне было разрешено участвовать в охоте на бизонов. Это был знаменательный день в моей жизни, когда вернувшись домой, я с радостью рассказал матери, что убил моего первого бизона. Она очень гордилась мною, и я был счастлив.

Я изучал повадки диких животных, и как их выслеживать. Я учился охотиться на птиц с помощью лука и стрел, а потом жарить их на костре. Вскоре я узнал много нового о погоде и научился готовить шкуры для тёплой зимней одежды. Благодаря всем этим знаниям мы не боялись Природы, а любили её. Мы считали, что Природа в состоянии дать нам всё необходимое.

В те дни мы жили в согласии с Природой и не знали ничего, кроме неё. Индеец знал, что природа мудра, и мы сможем узнать пути её мудрости, если будем держать глаза открытыми.

К примеру, мы были приучены ложиться спать вместе со всей Природой, когда спускалась темнота и звери и птицы засыпали. Это помогало нам быть сильными и здоровыми.

Нас с детства учили вставать рано утром, ещё до восхода Солнца. Наши родители знали, что для нас полезно рано вставать и потому приучали нас к этому с самых ранних лет. Смотрите, говорили они, все животные и птицы просыпаются ещё до рассвета, и вы должны понимать, что только плохой охотник начинает охоту, когда дичь уже разбежалась. Раньше, когда у нашего племени были враги, нам необходимо было рано вставать, чтобы противник не застал нас врасплох. У белых людей есть поговорка: «Ранняя пташка червячка клюёт», – она означает примерно то же самое.

Конечно, в основном мы старались слушаться своих родителей и вставали по первому требованию. Но не все мальчики были послушными, встречались среди них и лентяи, которые делали вид, что не слышали голоса отца или матери. Но когда родителям требовалось наказать не послушного, они не применяли крутых мер. В самом худшем случае они плескали холодной водой в лицо лентяя. Это быстро будило любителей поспать и не было унизительно. Родители вообще, как правило, не били своих детей и не кричали на них, они не верили в действенность подобных наказаний. Это способствовало формированию прочных связей между родителями и детьми. Чем старше мы становились, тем больше уважали родителей. Когда мы становились взрослыми, то думали о тех днях, когда могли бы отдать свой долг, заботясь о наших добрых родителях в их старости. И мы делали это от чистого сердца, а вовсе не по обязанности.

Что же мы делали утром, после пробуждения, когда наш день только начинался? В те дни у нас не было ни ванных, ни бассейнов. Зато наши типи всегда ставились невдалеке от проточной воды. Первым делом мы бежали к реке, умывались и пили. Вода, свежая и чистая, была очень полезна для нашего здоровья, впрочем, как и для здоровья любого человека. То, что мы всегда пользовались чистой проточной водой и дышали свежим воздухом, делало нас сильными и крепкими телом. Общеизвестно, что Лакоты всегда были очень здоровыми людьми и почти никогда не болели. Большинство из нас умирало от старости или от ран, полученных в бою. Впрочем, бывали случаи, когда человек получал увечье на охоте.

Итак, после умывания мы чувствовали себя бодрыми и были готовы приступить к завтраку. Иногда кто-нибудь из ребят прыгал в воду, чтобы искупаться, и все остальные обычно следовали за ним. Мы устраивали себе прекрасное купание перед тем, как вернуться в типи и съесть свой завтрак. Утренняя еда, как и вся прочая, состояла из мяса, приготовленного одним из традиционных способов индейских женщин. Мы не нуждались в крепком кофе по утрам. А хлеба в те дни мы просто не знали. Иногда мясо варили и получалось нечто вроде бульона, а иногда – жарили на открытом огне. Эти способы приготовления придавали мясу неповторимый вкус и аромат, а если туда попадало немного золы, то это не имело значения – индейцы знали, что небольшое количество золы полезно для желудка и имеет очищающее действие. Поскольку в те дни мы не знали, что такое хлеб, нас не смущало его отсутствие, так же, как и многих других вещей. Зато было много растений, служивших приправой к нашей пище. Некоторые из трав использовались в качестве лекарства для лечения болезней и заживления ран. Но об этом я расскажу позже.

Когда приходило лето, все мальчики с удовольствием лакомились ягодами. Это была особо любимая нами черника, красная смородина, которая особенно хороша, когда вызреет до конца, а также дикая слива и вишня, спелая почти до черноты. Нравились нам и плоды дикой розы (шиповника) с их нежным вкусом и ароматом. Осенью, когда лепестки опадали, мы легко находили эти похожие на крошечные дикие яблочки плоды. Они были красными или красно-жёлтыми и неизменно вкусными. Наши матери иногда собирали их, толкли и делали шарики, вроде нынешнего попкорна (кукурузных хлопьев). Как приятно было лакомиться этими вкуснейшими плодами! Как здорово было играть на берегу ручья и искать там чернику или дикую смородину. Никто не говорил нам: «Прекратите!» – или: «Ребята, идите отсюда!» Мы были совершенно свободны и могли делать всё, что хотели.

Я также помню небольшую ягоду, плод низенького кустарника, растущего на песчаной почве. Когда она созревала, то становилась тёмной, как вишня, поэтому белые люди называли её песчаной вишней, а мы – и-ун-йе-йя-пи. У этих ягод было одно весьма необычное свойство. Когда мы собирали их, то обязательно должны были стоять против ветра и ни в коем случае не наоборот. Если мы этого не делали, то плод терял часть своего аромата, а собранный правильным способом становился гораздо слаще. Я думаю, что это один из многих индейских секретов, поскольку не встречал ни одного белого человека, который знал бы об этом. Но Природа посвящала нас в свои секреты в большей степени, нежели белых людей. Может быть это происходило потому, что мы жили так близко к ней и так уважали её. Другая причина состоит в том, что у индейцев такие чувства, как зрение слух и обоняние были гораздо более острыми, чем у белых. Индейцы всегда жили в гармонии с Природой и со всем окружающим миром. Они старались понять Природу, а не диктовать ей свои правила. И она награждала нас знаниями, недоступными белому человеку. Жизнь в согласии со всем живущим вокруг тебя прекрасна. Белые люди смотрят на все живые существа как на своих врагов, в то время как мы смотрим на них как на друзей или даже наставников. Мы – часть Великой Тайны, так же, как и они. Мы чувствуем мир и силу Великой Тайны в мягкой траве под ногами, и в голубом небе над головой. Мы чувствуем это глубоко в нашем сердце, об этом размышляют старые мудрые люди, и на этом построена вся наша религия.

Игра в охоту и выслеживание дичи была первым уроком для индейского ребёнка. До того возраста, когда нам позволялось иметь лук и стрелы, мы добывали мелкую дичь – кроликов, белок, перепёлок – бросая камни. Но убивали мы только для еды, а не просто ради забавы. Мы знали от родителей, что нельзя убить дичь и оставить её валяться на земле. Для практики и развлечения мы выбирали кусты и, представляя что там прячется дичь, бросали камни в выбранное место. До сегодняшнего дня я умею хорошо бросать камни в любую цель. Я помню случай, когда у моего брата появилось новое ружьё. Он очень гордился им и, желая показать, как он хорошо стреляет, позвал меня с собой охотиться на уток. Когда мы пришли к реке, то сразу заметили утку. Брат стал подбираться к ней ближе и ближе. Тут я увидел, что утка собиралась взлететь, бросил камень через голову брата и попал в неё. Брат был расстроен, что так и не смог показать мне, как стреляет его новое ружьё. Но, так или иначе, мы убили эту утку, и вскоре он перестал сердиться и стал смеяться вместе со мной.

У нас, мальчиков, было много игр, развивающих меткость. Иногда для бросания камней мы делали специальное приспособление. Для этого выбирался ивовый прут и чуть сплющивался с одного конца, а второй оставался как есть, в качестве рукоятки. Набрав камней подходящего размера, мы помещали камень на сплющенный конец палки, отгибали его назад правой рукой и затем резко отпускали. Пущенный таким образом камень летел гораздо дальше и быстрее. После долгой и упорной практики мы могли попасть в любую цель и, используя это оружие, добывали кроликов, белок и куропаток – а это была хорошая пища.

Мы также учились «стрелять» мелкими камешками с помощью указательных пальцев обеих рук, иногда это было весьма чувствительно. Мы, мальчишки, часто играли таким образом в войну, и это также развивало меткость.

Когда же нам позволялось иметь собственные лук и стрелы, для нас начинался по-настоящему серьёзный процесс обучения. Изготовление как лука, так и стрел требовало владения многими знаниями и навыками.

Использование лука и стрел издавна имело огромное значение в жизни человека. Те писатели, кто понял всю важность этого явления, написали немало книг на эту тему. Человек, придумавший лук и стрелы, был великим изобретателем и дал миру оружие, которое использовалось миллионами людей в течение многих веков. Мы очень искусно пользовались луками. Во времена моей юности с помощью лука и стрел убивалась любая добыча, включая бизонов. Для этого требовалась не только меткость, но и храбрость, чтобы встретиться лицом к лицу с бизоном, имея при себе только верный лук и колчан со стрелами.

Нельзя было забывать и о врагах, которые также умели обращаться с луком и стрелами и совершенствоваться в этом искусстве. Я думаю, теперь вы можете видеть, какую большую роль играл лук в нашей жизни и насколько от него зависел каждый из нас. Именно это оружие спасало нас от голода и от врагов, и мальчик-Лакот не мог не знать об этом. Без него мы просто не смогли бы существовать.

 

ЛУКИ И СТРЕЛЫ

Когда мы были малышами, мы делали крошечные стрелы и играли с ними в наших жилищах-типи. Луки выглядели почти как настоящие и, таким образом, мы уже могли практиковаться в навыках их изготовления и использования. Для своих игрушечных луков и стрел мы брали практически любые виды дерева, но когда дело доходило до настоящих, мы тщательно выбирали материал. Это было важной частью искусства изготовления и лука, и стрел.

Для стрел мы выбирали тонкие ветви вишнёвого дерева, непосредственно отходящие от основного ствола. Они были прямыми и прочными. Мы отрубали их и ногтями счищали кору. Дерево становилось белым и красивым на вид. В подобных делах мы часто пользовались своими зубами и ногтями. Мы никогда не слышали о маникюре и тому подобных вещах, но тем не менее наши ногти были крепкими, а зубы – белыми и здоровыми. Но у современных дантистов, конечно, много работы.

Наши стрелы также подвергались некоторой обработке, для чего мы пользовались ножом. В те дни у Лакотов уже были ножи, полученные от белых людей. Не каждый мальчик был счастливым обладателем ножа, но если в лагере находился такой, то он не жадничал и разрешал всем нам пользоваться им. Мы измеряли длину будущей стрелы таким образом: расстояние от сгиба локтя до кончика среднего пальца и назад до запястья. Таким образом мы получали стрелу подходящего размера. Когда древко стрелы было готово, мы находили в лесу нужные нам перья: ястреба, ворона, куропатки или утки. Индюшачьи перья считались лучшими, но они попадались редко, и ими пользовались только воины и охотники. Мы обрезали перья до нужной длины и прикрепляли к стреле с помощью сухожилий. Иногда их расщепляли, иногда нет. Существовали различные способы оперения, и если мы делали стрелу для красоты, а не для охоты, то обычно венчали её красиво раскрашенным орлиным пером, для чего требовалось немалое искусство.

Теперь нужно было сделать наконечник. Некоторые стрелы имели острый наконечник, а некоторые – тупой, и тогда они служили для охоты на мелкую дичь. Иногда такие наконечники выстругивались в форме луковицы или шарика. Такие стрелы странно выглядели, но для мелкой дичи вполне годились. Особенно ценились кремнёвые наконечники, и обычно Лакоты пользовались именно ими. Конец стрелы расщеплялся, туда вставлялся кремнёвый наконечник и закреплялся с помощью жил. Довольно часто мы находили осколки кости, по форме похожие на наконечники для стрел, и они вполне заменяли кремнёвые.

Приступая к изготовлению лука, мы обычно находили палку такой формы, чтобы на неё было легко натянуть тетиву. Первым делом мы старались разыскать ясеневую палку, поскольку она гибкая и хорошо пружинит, а её качества не зависят от погоды. Если не было ясеня, то использовали древесину орешника, ивы, даже вишни или сливы, но всё-таки самым лучшим материалом был ясень. Мы выбирали ту часть палки, которая будет внутренней и очищали её, а на внешней части кору оставляли. Луки Лакотов никогда не были длиннее четырёх с половиной или пяти футов. Охотничьи луки делались короткими для удобства в обращении. Длинный лук был в ходу при охоте верхом, в высокой траве или в лесу.

Независимо от сорта древесины, палка должна была быть не слишком толстой и твёрдой и хорошо сгибаться. Гибкий лук стреляет намного дальше. Быстрое использование лука было для нас основным. Мы не слишком думали о внешней его красоте, как это делают современные лучники. Мы учились убивать свою добычу наиболее быстро и эффективно. Возможно, современному мальчику, даже индейскому, трудно представить себе, что значил лук для индейца в старые времена. Он был с ним всегда и везде, даже ночью. При любом подозрительном шуме его рука сразу же нащупывала лук и стрелы, которые всегда лежали рядом. В старые времена, до появления лошади, индейцы охотились на бизонов с очень коротким луком. Длинный лук, наподобие современных, использовался, только если охотник подбирался к стаду через высокую траву. Иногда при этом он надевал на себя волчью шкуру. Это помогало охотнику подобраться как можно ближе к бизонам, особенно если он двигался с подветренной стороны. Свой короткий лук он держал в руке или за поясом спереди. Колчан, переброшенный через левое плечо, был, как правило, сшит из шкуры бизона. Летом бизонья шкура бывает мягкой и гладкой, мягче лошадиной, а зимой она становится толстой и шерстистой. Некоторые счастливчики имели колчаны из выдры. Когда воины не охотились, они часто носили двойной колчан: в одном отделении лежал лук, в другом – стрелы. Если у молодого человека был колчан из выдры и красиво украшенные стрелы, ему все завидовали, а если у него была девушка, то она им очень гордилась.

Изготовление тетивы также было очень любопытным делом. На самом деле, весь процесс создания лука и стрел доставлял нам удовольствие. Чем больше мы их делали и чем чаще охотились с ними, тем больше нам это нравилось. Даже сейчас мне доставляет удовольствие сделать хороший лук или несколько красивых стрел.

У женщин всегда хранился запас сухожилий, которые они использовали как нитки. Мы всегда просили их у матерей, когда это было необходимо. Как вы видите, сухожилия в индейском типи были такой же нужной вещью, как нитки в современных домах. Мать использовала их для шитья различной одежды – платьев, ноговиц и мокасин. Даже наше жилище было сшито этими жилами так, что ни дождь, ни снег не проникали внутрь. Наши матери были умны и изобретательны во всём, что касалось домашнего хозяйства.

Короткие куски сухожилий всегда отдавали нам, и мы соединяли их, смачивая слюной, а затем разглаживая на колене. Из этих нитей мы учились сплетать прочные тетивы для своих луков. Каждый охотник обязательно брал с собой запасную тетиву, на случай если основная порвётся.

Существует разница в качестве сухожилий различных животных. Оленьи жилы были мягкими и сухими, поэтому воины и охотники использовали их при изготовлении стрел. Но для тетивы и сшивания покрышки типи обычно брали бизоньи сухожилия, более толстые и прочные. Они представляли собой две длинные полосы, проходящие вдоль спинного хребта животного. Мы очищали их от мышц и прилепляли на шесты типи. Высохнув, они отваливались сами. Тогда мы сматывали их и прятали в сумку до той поры, пока они не понадобятся. В таком виде они могли храниться сколько угодно.

 

ИНДЕЙСКИЙ МАЛЬЧИК

Одно из самых приятных воспоминаний моего детства связано с теми днями, которые мы с друзьями проводили со своими пони (низкорослыми степными лошадками). Как я уже говорил, каждый мальчик Лакотов имел своего пони и учился ездить на нём. Между ними завязывалась тесная дружба. Известно, что лошадь – очень умное и понятливое животное, что она чувствует человека, и за годы тесного общения с ним может научиться понимать хозяина без слов. Таким образом, я и мой пони всегда отлично понимали друг друга. Я был добр к нему и любил его, и он отвечал мне тем же. Первый мой пони был вороным, и для меня он был самым красивым на свете.

Когда пони был уже хорошо приручен, хозяин мог оседлать его даже в темноте, поскольку конь узнавал его и давал себя поймать. Зачастую мальчик и жеребёнок росли вместе, становились хорошими друзьями и отлично понимали друг друга.

Мы начинали учиться верховой езде когда были ещё слишком малы, чтобы самостоятельно забираться на своих пони. Если нас было несколько человек, то мы помогали друг другу. Старший из ребят соединял свои руки и делал что-то наподобие стремени для младшего. Когда тот уже сидел верхом, то выставлял ногу, и второй, в свою очередь, использовал её вместо стремени. Если же малыш был один, а рядом не было подходящего пня или холмика, то ему оставалось использовать только собственную силу и ловкость. Мы цеплялись за гриву пони и карабкались по его ноге, как по стволу дерева. Немного повзрослев, мы закидывали левую ногу на спину коня и подтягивались на неё. Мы, как и все индейцы, всегда садились на лошадь справа. Белые же почему-то делают наоборот.

Иногда мы забирались на лошадь с помощью верёвки. Привязав один конец к гриве, на другом мы делали петлю вместо стремени. Дальше всё было очень просто.

Если наши ноги уставали от долгой скачки, то мы делали себе стремена из верёвки, переброшенной через спину лошади с петлями на обоих концах.

Иногда нам приходилось объезжать диких пони. Это было небезопасно, ведь можно было упасть или получить сильный удар копытом. Но это случалось не часто – мы были сильными и ловкими.

Существовало довольно много способов объездить коня. Один из них состоял в том, чтобы загнать его в реку на глубокое место и плыть рядом, держась за гриву или хвост. Мы все были хорошими пловцами, а лошади в воде не могли сильно лягаться.

Мы никогда не позволяли себе жестокости по отношению к животным, а только играли с ними до тех пор, пока они не привыкали к нам и не переставали бояться. Они убеждались в том, что мы не причиним им вреда и тогда уже не имели ничего против, когда мы садились на них.

Методы белых людей, с помощью которых они объезжают лошадей, слишком жестоки. Наши же способы никогда не причиняли вреда животным. Мы объезжали своих пони с помощью доброты и получали послушное и спокойное животное. Конечно, если мы вырастали вместе с ними, то их не было нужды объезжать. Когда мы становились мужчинами, наши лошадки тоже вырастали во взрослых коней и понимали нас так же хорошо, как и мы их.

Это всё – мои приятные воспоминания, но есть среди них и одно грустное. Когда я отправился в школу в Карлайле, мне пришлось расстаться со своим пони. Я до сих пор помню, как грустно мне было оттого, что я не мог взять его с собой. Нас была целая компания, такие же как я мальчики и девочки, но я всё равно очень скучал. Ведь я был всего лишь маленьким одиннадцатилетним мальчиком. Мне пришлось проехать пятьдесят миль от дома, затем сесть на пароход, а с него пересесть на поезд. Я проехал эти пятьдесят миль на своём коне, но потом мне пришлось распрощаться с ним, – я уезжал на восток и думал, что уже не вернусь назад.

Мы всегда ездили верхом без седла и уздечки. Вместо неё мы использовали лошадиную гриву, а седло нам вообще было ни к чему.

Когда мы уже хорошо умели ездить на лошади, то взбирались на неё так же легко, как современные ребята садятся в автомобиль. Мы неслись по прерии и её холмам, преодолевали ручьи и реки, скакали среди скал и через лес. Верховая езда была частью нашей жизни.

Наши лошади имели крепкие ноги, но иногда они спотыкались, и тогда оба – мальчик и пони – падали. Но они быстро поднимались на ноги, не получив серьёзных повреждений. Дело в том, что по всей прерии были рассеяны колонии прерийных собачек. Эти маленькие животные разрывали почву для своих нор и нашим пони было трудно не ступить копытом в одну из них. Но нас это не смущало. Как и все мои друзья, я носил длинные волосы, которые свободно падали на спину. Когда погода была тёплой, на мне не было ничего, кроме ноговиц из оленьей кожи. Я был настоящим «диким» маленьким индейцем. Наши пони были сильными и выносливыми и знали, как позаботиться о себе. Они были маленькими, но очень сильными.

Когда охотник возвращался с охоты с убитым бизоном, он навьючивал добычу на спину лошади. Маленькое животное почти скрывалось под столь тяжким грузом. Если дело было зимой, то ему приходилось добираться до дома, преодолевая мили глубокого снега. Но при этом оно не выказывало особой усталости. Когда наши пони паслись, они могли выкапывать сухую траву копытами даже из-под слоя снега. Кроме того, эти низкорослые кони очень твёрдо держались на ногах, даже на льду. Когда они на полном скаку попадали копытами на лёд замерзшего ручья, то катились по нему, не теряя равновесия. Там, где бизоны спотыкались и падали, наши пони были вполне способны удержаться на ногах. Они отличались прекрасной быстротой и ловкостью в погоне за бизонами или другими лошадьми. И уметь оставаться на спине лошади при любых её поворотах являлось для нас одним из важнейших навыков в искусстве верховой езды. Если пони спотыкался и падал, то мы тоже падали, перелетев через его голову, и как можно быстрее старались встать и снова взобраться на него, даже если сильно ушибались при падении. Это было вызвано соображениями безопасности, поскольку для охотника не было большей опасности, чем остаться пешим посреди стада бизонов.

Случались и такие удары и падения, что любой нетренированный мальчик вряд ли смог бы встать после них. Но мы вели жизнь, требовавшую силы, быстроты и ловкости. Это было столь же привычно для нас, как для городского парня, торгующего газетами на оживленной улице, лавировать среди быстро движущегося транспорта. Я думаю, что подобные тренировки на свежем воздухе очень полезны для всех, и любой мальчик понимает преимущества этой вольной жизни на природе.

Если пони достигал двух-трёх лет, а на него ещё ни разу не садились, то его нужно было объездить. Если недалеко от лагеря паслись необъезженные кони, то мы отправлялись туда и выбирали на свой взгляд наиболее подходящих.

Первым делом нужно было взять длинный ремень из бизоньей кожи. На нём не было шерсти, он был мягким, но прочным. Затем намеревающийся поймать пони, брал гибкий ивовый прут, предварительно высушенный и очень лёгкий. К его концу привязывался ремень со скользящей петлёй.

Дикую лошадь нелегко поймать. Она весьма увёртлива и очень быстро бегает. Пони всегда сбиваются в табуны, и в каждом есть «наблюдатель». Поэтому объездчику было очень важно отвлечь их. Первым делом, ему следовало знать лошадиные привычки. Кроме того, его собственная лошадь тоже должна была знать, что делать в такой ситуации, ведь чтобы поймать дикого пони они должны были действовать вместе. Иногда в этой охоте принимал участие весь лагерь. Разведчики находили табун и старались, чтобы он сбился в одном месте, обычно в долине. Затем охотники прятались в окрестных холмах, чтобы лошади их не видели. Затем некоторые из охотников показывались на вершине холма с одной из сторон (например, с севера). Табун в таком случае начинал двигаться в противоположном направлении (то есть на юг). Там и встречали его ловцы. В конце концов, лошади начинали бегать по кругу за своим вожаком и сбивались в центре долины. Наконец, они уставали, и тогда охотники пробирались в самую середину табуна и каждый выбирал себе пони, которого он будет ловить. Подкравшись к нему достаточно близко, охотник накидывал петлю на его шею, и петля постепенно затягивалась. Теперь задача состояла в том, чтобы «познакомить» дикого коня с домашним. Конечно, по сравнению с ручным, дикий пони был гораздо более стеснён в движениях. Ремень вокруг его шеи служил недоуздком, и был достаточно длинен, чтобы обвязать им плечи домашнего пони. Таким образом, два коня оказывались связанными вместе и были должны двигаться вместе. Вначале они сопротивлялись, но затем дикий пони понимал, что для него будет лучше двигаться куда следует по доброй воле.

Возможно, вы удивитесь, что пойманные кони так быстро подчиняются человеку. Это достигается следующим образом: никаких громких выкриков, никакой ругани, никакого рукоприкладства и жестокости по отношению к животному. Не должно быть ни суматохи, ни шума – разве что топот копыт бегущих лошадей. Индеец не производит так много шума, как думает большинство белых. Он делает своё дело тихо и с достоинством. Не создавать шума – первая заповедь охотника. Если каждый начнет кричать и шуметь, то любая лошадь, будь она дикая или объезженная, испугается криков и брани, и не выйдет ничего, кроме неприятностей. Кстати, в языке Лакотов вообще нет бранных слов, и потому мы никогда не сквернословили. Но я никогда не видел, чтобы белые делали подобную работу без самых жутких ругательств в адрес бедных животных. Белый человек, похоже, никогда не научится достойно пользоваться своим языком.

Кроме того, индейцы никогда не использовали раскалённого железа, чтобы метить своих животных – белые называют это клеймением скота. Когда мы в первый раз увидели эту процедуру, она вызвала у нас ужас и отвращение. Ужасное зрелище – три-четыре человека, сидящие на беспомощном животном и держащие раскалённое железо на его дрожащем теле, пока не послышится запах палёного мяса. В те времена у нас не было общества защиты животных, но мы были достаточно милосердны и не раз бывали потрясены вещами, которые белые люди говорили и делали.

Когда охотники возвращались в лагерь, диких лошадей спутывали и отпускали. Правую переднюю ногу связывали с левой задней, а левую переднюю – с правой задней. Это не доставляло лошади особого неудобства, но лишало её возможности брыкаться передними ногами и лягаться задними.

Следующий этап – показать животному, что ему не угрожает никакая опасность. Мы гладили его уши, гриву, спину, затем накидывали на него узду и уговаривали идти. Я видел, как мой отец объезжал множество лошадей. Именно он учил меня, что нельзя применять насилие и жестокость ни к одному животному, независимо от его размеров.

Чем больше силы ты применяешь, тем больше оно сопротивляется. Таким образом, я понял, что насилие неразумно в этом деле. Когда я вырос, а моего отца уже не было в живых, я содержал ферму, где вырастил и объездил много лошадей, и при этом я никогда не забывал то, чему он учил меня.

Все индейские мальчики очень хорошие наездники. Но мы старались обучиться и кое-чему более сложному, чем просто сидеть на лошади. Мы представляли, что участвуем в сражении, и придумывали ситуации, которые могли бы там произойти, и как с ними справиться. Это способствовало развитию ловкости и отваги. Перед лицом врага мы должны были быть как можно менее уязвимыми. Если воин просто прямо сидит на лошади, то он – прекрасная мишень для врага. Мы же практиковали различные манёвры на полном скаку. Некоторые из нас, умели на полном скаку спрыгивать с коня и вскакивать обратно. За подобными тренировками с интересом наблюдали все остальные. Представляя себе, что мы скачем навстречу противнику, мы свешивались со спины лошади в противоположную сторону, держась за неё с помощью одного колена – при этом голова и тело были недосягаемы для «врага». После долгой практики мы могли производить этот трюк на большой скорости и доходили до такого мастерства, что «врагу» была видна только ступня.

Затем, мы учили наших пони идти или бежать в зависимости от нашего желания. Выбирался какой-нибудь куст или ствол дерева, и мы заставляли лошадь обегать его как можно ближе, всякий раз направляя её по своему желанию. Лошадь должна была беспрекословно слушаться. Даже если кругом стоит ужасный шум, стрельба и крики, хорошо обученная лошадь всё равно будет делать то, что скажет ей хозяин.

Таким образом, мальчик и его пони вместе росли, проходили обучение и готовились к будущим сражениям. Мы росли отважными, и чем дальше, тем больше старались совершенствоваться в этом качестве. Хотя мы не сражались между собой по-настоящему, но иногда наши игры бывали довольно суровыми. Мы старались понять, чего стоит каждый, и всегда старались показать свою храбрость и выносливость. Ни один из нас не желал прослыть трусом. Мы хотели быть храбрыми и хладнокровными. Мы боролись, швыряли, пинали и лупили друг друга, но, как правило, не всерьёз. Иногда мы получали ушибы и синяки, как и все мальчишки, но старались не обращать на это внимания, поскольку у нас очень ценилось умение стойко переносить боль. Иногда слёзы подступали к моим глазам, но я всегда помнил слова моего отца: «Сын, будь храбрым, никогда не отступай. Сражайся до последнего и будь уверен в победе!» Это была хорошая духовная тренировка, особенно в сочетании с тренировками физическими. Несмотря на то, что я прожил много лет и побывал во множестве сложных ситуаций, я никогда не позволял гневу взять верх над моим разумом.

Некоторые индейцы имели совсем мало лошадей – ровно столько, сколько необходимо для их передвижения, но у других их было очень много. В те дни материальное благополучие человека измерялось тем, сколько у него лошадей. Состоятельный человек имел большой табун, и его типи было большего размера, с большим количеством шестов, и ему требовалось больше коней для перевозки. У моего отца было очень много лошадей, но когда мы отправлялись ловить диких пони, то присоединяли и их к нашему табуну. Когда лагерь переезжал на другое место, нам приходилось использовать многих из наших лошадей для перевозки вещей, но ещё больший табун бежал следом. Обычно это были скаковые или боевые лошади. Те же, которых использовали для перевозки, были не столь быстрыми.

Однажды мы двигались от Змеиной Реки к реке Найобрэра. Я был всего лишь маленьким мальчиком, но моей обязанностью было направлять свободно бегущих коней. Я ехал на мышастой скаковой лошади. Она была молодой и резвой, и у нее был очень нежный рот. Таким образом, она предназначалась исключительно для скачек, но не для перевозки грузов. Когда мы двинулись, поначалу я не торопясь следовал за табуном, не давая моей лошади возможности бежать. То и дело какая-нибудь из лошадей останавливалась пощипать травы, а, заметив меня, отбегала на небольшое расстояние. Но никто из них не пытался убежать, это была просто игра. Мне это очень нравилось, и я перестал обращать внимание, на каком расстоянии от остальных я нахожусь. Прямо передо мной был холм. Некоторые из лошадей взбежали на его вершину и заметили, что остальная часть табуна со всем караваном ушла далеко вперёд. Они побежали, и скоро все остальные уже неслись во весь опор. Моя лошадь, будучи прирождённым скакуном, не могла при этом устоять на месте и стала прыгать из стороны в сторону. Я пытался удержать её, но когда мы достигли вершины холма, и я увидел, что остальной табун находится в полумиле впереди, то по-настоящему испугался. Склон был крутой, а я понимал, что моя лошадь всё равно последует за остальными, и я не смогу её удержать. В течение нескольких минут мы неслись вскачь с холма, и я не мог ничего поделать. Для моего возраста я был хорошим наездником, но всё же мне было лишь шесть лет, и у меня было слишком мало сил, чтобы удержать этого коня. Я уже представлял себе, как падаю и лошадь скачет вперёд без меня. От жалости к себе я заплакал. Со слезами на глазах я пытался удержать её, натягивая узду то в одну, то в другую сторону, и наконец добился своего. Для меня это было большим достижением. Вскоре мы догнали остальных, и я перестал плакать. Потом мне было очень стыдно за это, но вокруг никого не было, и никто не видел моих слёз. Сейчас я рассказываю об этом впервые. На следующий день я попросил свою мачеху (жену моего отца) дать мне другую лошадь. Она дала мне гнедого пони, который был старше, и дальше я ездил уже на нём и потому знал его – во всяком случае, думал, что знаю.

Уже на следующий день того перехода я чувствовал себя счастливым. Гнедой конёк слушался меня, а я, верхом на нем, распевал песни, которые слышал от своего отца. При этом я несколько отвлёкся от своих обязанностей. В этот день шёл небольшой дождь, и лошади стали резвиться и брыкаться. Я с удовольствием наблюдал за этим, пока не осознал, что мой собственный пони заняться тем же самым. И он это сделал, – и именно тогда, когда мы находились на высоком холме. Он начал скакать и прыгать так неожиданно, что я не удержался и полетел вниз. Склон был очень крутой, и ухватиться было не за что, поэтому я скатился вниз до самого конца. Там рос кустарник, но он был сухой и полный колючек. Таким образом, достигнув подножия холма, я был исцарапан с ног до головы. У меня было множество ссадин на лбу, вокруг глаз и на подбородке. Кровь текла по лицу, и я заплакал. Одна из жён отца увидела, что я упал и поспешила ко мне. Она подняла меня и, увидев, что я плачу, сказала:

– Будь мужественным, сын. Ты ведь не девочка.

Услышав это, я захотел показать ей мою стойкость и улыбнулся сквозь слёзы.

Я скакал следом за ней, пока мы не достигли лагеря, и там для меня всё закончилось очень хорошо. Моё лицо умыли, и все смотрели на меня, как на героя. Когда вечером я увидел отца, он сказал мне:

– Сын, я горжусь тем, что ты не плакал, подобно женщине.

Жена отца присутствовала при этом, но не сказала ни слова о том, что видела меня плачущим. На каждую мою царапину отец наложил мазок красной краски; скоро я был весь раскрашен, как воин, вернувшийся из сражения. Когда всё племя увидело меня, краску смыли, и мои царапины скоро зажили. Я давно забыл о своих ссадинах и синяках, но до сих пор помню о доброте мачехи. Так она научила меня стойкости.

Я говорил, что, как правило, мы ездили верхом без седла. Так оно и было… Однако, сёдла у нас всё же были, и, на мой взгляд, – намного мягче и удобнее, чем у белых.

Они делались из мягкой шкуры оленя-вапити, и та сторона, где была шерсть, прилегала к лошадиной спине. Таким образом, седло было мягким, как подушка, и очень лёгким, не то что неподъёмные конструкции белых из толстой кожи и железа. Они очень неудобны для лошадиной спины, и это имеет немалое значение для индейца. Если спина у лошади вспотела, то он снимает седло и несёт его в руках до тех пор, пока она не высохнет. Индейское седло очень лёгкое, и его можно перекинуть через плечо, идя пешком. Сёдла белых не просто тяжёлые, но и очень неудобные, и мне всегда было жалко бедных лошадей, страдавших от такой тяжести. Индеец никогда не станет так обходиться со своим конём. Если он совершает длинное путешествие, то время от времени слезает с лошади и идёт пешком рядом с ней, чтобы дать ей возможность освежиться и сохранить силы.

 

ОХОТА И РЫБАЛКА

Я уже много рассказал о том, как мы играли со своими луками и стрелами и готовились стать охотниками. Однако в этом деле было много уроков, которые нельзя было усвоить без специальной практики. Поэтому наши отцы учили нас, разрешая участвовать в охоте вместе с ними. Нам объясняли как выследить дичь, как подобраться к ней поближе, как снять с неё шкуру. Нам показывали, как следует освежевать добычу и навьючить её на лошадь. Правильно разделать тушу убитого животного было необходимо для того, чтобы потом в лагере женщины могли высушить мясо; если же разрезать его неверно, то сделать это было уже очень трудно…

Всё это было хорошей тренировкой для нас, мальчишек. Так же, как матери учили девочек быть хорошими хозяйками, наши отцы учили нас быть искусными охотниками. Родители были нашими единственными учителями. Мы не ходили в школу и не получали по её окончании бумажный лист под названием «диплом». Но когда наше обучение подходило к концу, мы были готовы столкнуться лицом к лицу с реальной жизнью.

Если надо было убить бизона лишь одной стрелой, то мы выбирали самую лучшую точку для этого – сердце. Это требовало немалого искусства. В таком случае следовало целиться прямо между лопатками бегущего животного. При хорошем выстреле в это место стрела достигает сердца. Кроме того, хорошим местом считалась спина, точнее – попадание между бедер. Этот выстрел, как правило, не смертелен, но он останавливает животное, после чего его уже легко можно убить. Если бизон взбирается на холм, то попасть в это место довольно легко и охотник может быть уверен, что не вернется домой без добычи.

Если мы хотели сохранить шкуру бизона, то необходимо было сразу снять её. Бизонья шкура была столь полезной и нужной вещью, что это дело требовало большого искусства и ловкости, чтобы оставить на ней как можно меньше мяса. Когда этот этап заканчивался, начиналась собственно разделка туши. Есть очень верный метод, которому я научился у своего отца, но сейчас едва ли кто-нибудь из молодых индейцев умеет делать это старым способом. Сейчас они учатся совсем другим вещам. Мы разделывали тушу так, чтобы крупные мышцы были разрезаны вдоль волокон. Дальше начиналась женская работа – разрезать мясо на тонкие пласты или полосы, а затем высушить их. Но если мы неправильно выполняли свою работу, то и они не могли хорошо сделать свою. Тонкие полосы мяса подвешивались к шестам для просушки, и если мясо было неправильно разрезано, то они распадались по волокнам.

Навьючить тушу на маленькую индейскую лошадку было нелёгким делом и удавалось только если этот груз был хорошо сбалансирован. Вначале на спину лошади шерстью вниз набрасывалась шкура. Затем груз мяса равномерно распределялся на обе стороны и прикрывался оставшейся частью шкуры – если охотник ехал верхом, то мясо было отделено от его тела и от лошадиной спины и укрыто от пыли.

Хороший охотник должен знать всё о диких животных. Каждое из них имеет свои привычки, и успех для охотника или следопыта заключается в хорошем знании их повадок.

Тот, кто живёт среди природы и постоянно видит диких животных, наблюдая за их жизнью, не может не проникнуться к ним уважением, поскольку они обладают практически теми же достоинствами, что и люди. Индейцы почти никогда не охотятся на медведя, потому что это очень благородное и миролюбивое животное и очень редко нападает на людей. Лакоты могли убить медведя только если он зашёл в лагерь и угрожал чьей-то жизни, или когда приходил голод и не было никакой другой добычи, чтобы пополнить запас мяса.

Если человек и медведь встречаются на одной тропе, то медведь отходит в сторону и наблюдает. Иногда он разворачивается и отправляется в противоположную сторону или обходит человека, но в любом случае избегает неприятностей.

Медведь очень чуток к присутствию человека и других живых существ, потому что у него отличное обоняние, которое предупреждает его о возможной опасности. Он часто стоит на задних лапах, держа нос по ветру, и принюхивается. Таким образом он оценивает окрестную обстановку. Что касается его привычек в пище, то он ест практически всё то же, что и люди. Например, он любит дикую репу, которую и мы выкапываем и употребляем в пищу. С помощью своих длинных когтей он выкапывает её из земли и с удовольствием поедает. Он также ест и остальные плоды и ягоды, что и мы. Что касается мяса, то он охотится на мелких животных и на оленя. Чтобы выследить оленя и застать его врасплох, медведь пользуется довольно хитрым способом. Он выбирает место на оленьей тропе и роет яму такой величины, чтобы поместиться в ней. Затем он забирается туда и забрасывает себя травой и листьями. Так он лежит до тех пор, пока олень не пойдёт мимо него. Тогда он выскакивает и хватает ничего не подозревающее животное. Он всегда бьёт свою добычу левой лапой, потому что все медведи – левши.

Мать-медведица очень умна, и если ей приходится убегать от охотника, то она старается увести своих детёнышей как можно быстрее. Левой лапой она подталкивает одного из них вперёд, а тем временем хватает второго и бежит за первым. Затем она подталкивает второго и берёт первого. Каждый детеныш находится там, где она его оставила, и ждёт мать. Обычно медведи считаются медлительными и неповоротливыми животными, но в случае опасности они могут быть довольно быстрыми. По ровному месту медведь бежит гораздо быстрее, чем в гору, поскольку его передние лапы короче задних.

Во многом он просто удивительно похож на человека. Например, он очень любит рассматривать своё отражение. Когда у нас ещё не было зеркал, мы смотрели на своё отражение в чистой прозрачной воде. Медведь делает то же самое, и, возможно, думает при этом: «Да, я довольно симпатичный парень…» Полюбовавшись собой, он уходит, и при этом очень доволен собой. На мой взгляд, он имеет право на это. Ведь он умен, и, скорее всего, понимает это.

Он также украшает себя, раскрашивая морду мокрой землёй. Найдя прозрачный водоём, где он может хорошо себя видеть, он набирает в лапу земли, размачивает её до получения сметанообразной массы и наносит эту «краску» на левую сторону морды (именно на левую). Затем он смотрит на себя «в зеркало». Если он недоволен своим видом, то повторяет всю процедуру сначала, пока не будет удовлетворён своим отражением. Вдоволь налюбовавшись на себя, он уходит прочь.

Ещё одна интересная привычка медведя – это зимняя спячка. Обычно он скрывается в берлоге или дупле, в то время, как остальные животные, борясь с непогодой, пытаются запастись пищей до весны. Конечно, за зиму он худеет, но потом быстро набирает вес.

Есть ещё одна причина, по которой мы не убиваем медведей. У Лакотов есть понятие «видµ____________________Фb_5к@_D». Его получают знахари (шаманы). Во время своего поста они получают видение, в котором медведь приходит к ним и показывает нужную траву или способ лечения той или иной болезни. Когда знахаря приглашают к больному, он всегда использует те средства, которые показал ему медведь в его видении. К примеру, если медведь показал ему какую либо траву, он обязательно собирает её и использует для лечения. Конечно, знахарь чувствует себя в долгу перед медведем за его помощь и доброту. Таким образом, медведь является очень полезным животным для племени, и поэтому люди ему признательны.

Поскольку все животные и птицы приносят людям пользу и делятся с ними своими секретами, индейцы дружелюбно относятся ко всем живым существам. Это означает, что человек и всё живое на земле является частью единой природы. Это одна из причин, почему индейцы никогда не станут разрушителями и губителями дикой природы. Они испытывают уважение ко всему сущему, чего белым людям, кажется, не понять.

Медведь – животное, сильное не только телом, но и духом. Он будет стоять и драться до последнего. Даже раненый, он не спасается бегством, а умирает, сражаясь. Поскольку мой отец имел дух медведя, он заслужил своё имя – Стоящий Медведь. В бою, даже будучи тяжело раненым, когда кровь струилась по его телу, он не отступал, и своей отвагой заслужил то имя, которым всегда гордился. Чуть позже я расскажу вам, как индеец может заслужить себе имя и как вождь получает своё звание.

Индейцы всегда славились умением читать следы. Способность с одного беглого взгляда определять самые разные следы достигается путём длительной практики. Одним из уроков для мальчиков было тщательное изучение рисунка следа каждого животного. Иногда совсем разные животные оставляют похожие следы, например, волк и койот. Медвежонок и енот оставляют столь схожие отпечатки, что нетренированный глаз не найдёт вообще никакой разницы. На самом деле, сходство некоторых следов настолько велико, что одного взгляда бывает недостаточно. Однако, индеец, в полной мере владеющий нужными навыками, всё равно сразу определит, какое именно животное оставило конкретный след. Кроме того, он может определить, свежий это след или старый, а также шло животное или бежало. Если следы показывают, что животное бежало, он принимается искать поблизости другие следы, и находит след человека или другого животного. Во всяком случае, он может сказать, преследовали это животное или нет. Всё это представляет большой интерес для охотника, особенно если он находится на земле врага.

Однажды наш лагерь был поднят на ноги, поскольку всем показалось, что туда зашёл кто-то чужой. Маленькая собачка предупредила своим лаем, что к лагерю приближается кто-то посторонний. Лежал снег, и все следы были хорошо видны. Из них явствовало, что в наш лагерь действительно пробрался чужак. Воины сообщили всем, что они не дадут ему уйти и отправились на поиски, но так никого и не нашли. Уже потом им стало ясно, что кто-то пытался одурачить их – он бежал из селения, но задом наперед. Затем, судя по следам на снегу, он обернулся и дальше побежал уже обычным способом.

Идя по следу оленя, следует помнить, что его очень трудно преследовать, поскольку он обладает отличным чутьём. Когда олень бежит через холм, он всегда смотрит на его вершину, и хороший охотник старается не попасть в поле его зрения. Если олень знает, что его преследуют, он пробегает некоторое расстояние, а затем ложится затаившись и старается «засечь» охотника, прежде чем тот его обнаружит. При охоте также необходимо учитывать направление ветра, иначе добыча почует нас раньше чем мы её увидим. Природа наградила животных хорошим чутьем, и они могут почувствовать присутствие человека или другого животного даже на значительном расстоянии. Поэтому хороший охотник всегда думает о том, в какую сторону дует ветер, особенно если собирается подкрасться ближе к животному.

В нашем племени бытует легенда, связанная с чернохвостым оленем. Она гласит, что он чувствует, когда охотник собирается в него прицелиться и способен отклонять летящие в него пули. Много раз я слышал эту историю, но однажды мне довелось увидеть такое собственными глазами, и это произвело на меня не меньшее впечатление, чем на других охотников.

Мы с другом отправились на охоту верхом. С наветренной стороны мы очень близко подобрались к чернохвостому оленю, прежде чем он заметил нас. Я быстро спешился и вскинул ружьё, в то время как друг держал мою лошадь. Олень не побежал. Он стоял и смотрел, как я целюсь в него и поводил своим хвостом вверх-вниз. Уверенный в успехе, я выстрелил. Но олень продолжал всё также стоять и смотреть на меня. Я всегда был хорошим стрелком, а олень был совсем близко. Не может быть, чтобы я промахнулся с такого расстояния! Семь раз я стрелял в него и ни разу не попал, а олень всё так же стоял на месте. Седьмая пуля была последней, и больше мне было нечем стрелять. У меня больше не было пуль, и теперь мы с оленем просто стояли и смотрели друг на друга. Я был так близко от него, что мне было видно, как шевелятся его губы. Потом он несколько раз стукнул передним копытом в землю и скрылся. Мой друг стал уговаривать меня не расстраиваться, а когда мы приехали домой, я снова зарядил и испытал моё ружьё – оно стреляло отлично… Мой народ говорит, что луговые собачки и куропатки обладают такими же способностями.

У белого человека есть объединение, которое он называет Клубом Оленя (Клубом Вапити). Но вряд ли тот, кто пользуется именем этого гордого животного, действительно хорошо знает его. Сейчас большинство животных, как и индейцы, не имеет возможности жить естественной жизнью. Но я помню, как это замечательное животное спокойно обитало в этих местах и не должно было убегать от белых людей с их громкими и жестокими ружьями. Это было время мира, и для индейцев, и для животных, но те дни давно миновали. По своей природе вапити – очень гордое и независимое существо. Он идет в своём стаде с таким видом, словно ни на земле, ни на небе нет никого равного ему. И все остальные держатся так же. Даже когда вапити ест, он не теряет своего достоинства. Продолжая кормиться, вожак поднимает голову и наблюдает за своим стадом. Он может издавать своеобразный свист, если ему нужно собрать стадо, и слыша этот зов, оно сбегается к нему. Когда всё стадо собирается вместе, вожак с достоинством движется дальше, и самки, отталкивая друг друга, стараются подойти к нему поближе. Он держится так, что ни у кого не остаётся сомнений в том, кто здесь главный. Иногда два вожака встречаются, чтобы сразиться. Если их огромные ветвистые рога сплетаются, то порой они уже не могут освободиться, и тогда обоим приходится умереть.

Лакоты делают прекрасные луки из рогов вапити. Рог кипятится до мягкости, затем разрезается на нужные куски. Эти куски подгоняются, на них делаются выемки, и они скрепляются верёвкой из шейного сухожилия бизона. Оно прочнее, любых других сухожилий и сыромятных ремней, которые мы обычно использовали. В нём содержится натуральный клей, и оно намного прочнее оленьих жил. Таким образом, если нам нужно было что-то соединить с большим запасом прочности, мы пользовались шейным сухожилием бизона.

Шкура вапити очень прочна, мы использовали её для таких предметов одежды, как мокасины и ноговицы, и даже для типи. Оленья шкура, хорошо выдубленная, становится мягкой и гибкой, но достаточно прочной даже для покрышек типи. Из-за своей мягкости оленья кожа используется для женской и детской одежды, она белая и мягкая как фабричный бархат.

Мы часто использовали зубы вапити как украшение. Обычно брали по два зуба у каждого оленя и нашивали на платья и рубахи, задолго до того, как члены Оленьего Клуба стали носить такие амулеты. Платье женщины, украшенное зубами вапити, выглядело красиво и богато.

Лакоты очень любили использовать для украшения мех выдры, особенно юноши, для которых это было свидетельством солидности и достатка. Они обматывали свои косы полосами из меха выдры. Если же молодой человек имел колчан для лука и стрел из шкурок выдры, то он красовался с ним на всех празднествах и очень гордился столь престижной вещью.

Мы редко встречали выдру в летнее время, но зимой они попадались намного чаще и были гораздо более жизнерадостными и резвыми, чем летом.

Выдра не очень быстрый бегун, но она то бежит, то скользит, и довольно быстро уходит от своего преследователя. Она может даже переворачиваться на спину и быстро скользить по снегу. У неё длинное тело и короткие ноги, она хорошо плавает, но может развивать достаточно большую скорость и на земле, особенно когда скользит по ней.

Енот – животное, на которое Лакоты охотились из-за его красивого меха, так же, как на выдру и бобра. Если енот устроил себе дом на дереве, то поймать его несложно, но если он живет у воды, это намного труднее, поскольку вход в его жилище находится под водой. Лисы и другие животные не могут достать его, и он там в полной безопасности. Енот способен на то, что не под силу ни одному другому животному – бегать под водой, как другие бегают по земле. Все остальные животные умеют только плавать. У енота очень красивый полосатый хвост, и он прекрасно смотрится на шее лошади. На нём есть жёлтые полосы, и мы обычно привязывали его ремешком из оленьей кожи, выкрашенным в жёлтый цвет. Индейцы называют енота «полосатой мордой». Зимой эти полоски хорошо видны на снегу, возле отверстия во льду, через которое он забирается в свою нору.

Среди животных, за которыми мы с интересом наблюдали, можно назвать и бобра. Мы знали, что черепахи и бобры водятся только там, где много воды. Если они покидают ручей, значит он скоро пересохнет. Даже такие маленькие животные, говорили нам о многих вещах, и поэтому мы всегда наблюдали за ними.

Запруды, которые возводят бобры – очень интересная штука. Они построены столь тщательно, что не размываются водой, как те плотины, что строят белые люди, которые периодически разваливаются, принося им большие убытки. Когда бобёр приступает к постройке своей плотины, первым делом он валит древесные стволы и утапливает их глубоко в грязь, сооружая нечто вроде каркаса. Затем он оплетается ветвями (по очереди внутрь и наружу), что показывает, какую грандиозную работу бобёр проделывает, чтобы соорудить одну-единственную плотину.

Валить деревья и укладывать их в воде – довольно опасная работа, но не бывало случая, чтобы кто-то из бобров-рабочих пострадал во время работы.

Иногда мы обнаруживали, что колония бобров переселилась в другой ручей, но при этом никогда не видели ни бобров, идущих по земле, ни бобровой семьи, движущейся к новому месту жительства. В этом было что-то мистическое, но факт оставался фактом: если бобры покидали ручей, он вскоре пересыхал.

Мы уважали бобров за их трудолюбие. Но, вместе с тем, они умели и поиграть. Они часто брызгали друг на друга водой, шлепая по воде хвостами. Кроме того, они строили себе горки для катания из земли и грязи, и смачивали склон водой с помощью своих хвостов, пока он не становился гладким, блестящим и скользким. Когда игра была в самом разгаре, даже старые бобры принимали участие в общем веселье. Я много раз видел, как дерутся разные дикие животные, но никогда не видел дерущихся бобров – это животное по самой своей природе миролюбиво.

Бобровые пруды всегда представляли собой красивейшее зрелище, и многие другие животные с удовольствием задерживались там – им тоже нравились эта вода и деревья.

Мясо бобра вкусное, а в хвосте очень много сала. В запечённом виде вкус этого хвоста чем-то напоминает сыр, и мы часто ели его вместе с мясом, как теперь едим хлеб.

Черепахи, водившиеся в тех же прудах, тоже были хорошей пищей, поэтому мы, мальчишки, часто занимались их ловлей. Вначале мы искали их по берегу, а если не находили, то шли к воде и наблюдали, как они там ходят и плавают. Черепахи любят солнечные ванны, и мы старались тихонько подобраться в тот момент, когда они лежали на песке. Если в воде лежало бревно, то они все забирались на него и грелись на солнце. Тогда поймать их было непросто, поскольку едва заслышав нас, они шлёпались в воду одна за другой. Тогда мы тоже заходили в воду, иногда по самую шею, и медленно шли по дну, пока нога не нащупает на дне черепаший панцирь. Тогда мы хватали её и бросали на берег, где один из ребят переворачивал её на спину, чтобы она не убежала. Так наши пойманные черепахи и лежали, пока не наступало время идти домой. Назавтра мать варила на обед черепаховый суп.

Время от времени мы находили таких больших, что не могли справиться с ними в одиночку. Приходилось звать на помощь. Несколько ребят несли черепаху на берег и переворачивали на спину. Иногда она пыталась перевернуться назад, но мы были начеку и возвращали её в прежнее положение. Наблюдать за нею было очень весело.

Мы любили плескаться в воде и все были хорошими пловцами. Верховая езда и плавание были нашими основными видами спорта.

Лакоты называют черепаху «несущая воду» – если черепаха покидает пруд или ручей, то он вскоре пересыхает, словно она унесла всю воду с собой. Однако, как и в случае с бобрами, мы никогда не видели, как черепахи переходят из одного водоёма в другой. Это было бы интересное зрелище, потому что им нужно преодолевать различные препятствия, перелезать через поваленные деревья и перелезать через кочки. У черепах есть длинные когти, и они пользуются ими, чтобы карабкаться.

Мы также очень любили рыбалку – это было счастливое время. Когда мы шли на реку, то не брали с собой красивых удочек и спиннингов, как это делают белые мальчишки. Но мы ловили рыбу так же легко, как и черепах, без всех этих приспособлений. Я уверяю вас, что мы никогда не возвращались домой без улова. Иногда мы пекли рыбу на костре там же, у реки, иногда несли домой, матери.

Если кто-нибудь из ребят считал, что сегодня хороший день для рыбалки, он звал с собой остальных и набиралась приличная компания. Мы выходили из лагеря с пустыми руками, всё необходимое для рыбной ловли добывалось по дороге. Сначала мы вырывали из лошадиного хвоста длинный волос для лески. Наживкой служил кусочек сырого мяса бизона. Рыба любит красный цвет, поэтому стоило также захватить с собой несколько красных ягод или лепестков дикой розы. Бросив один из них в воду, мы могли определить место, где находится рыба. Мы закидывали туда нашу леску с привязанной на конце наживкой. Когда рыба глотала приманку, мы быстро выдергивали её из воды и сходу швыряли на берег.

Иногда вместо лески мы брали гибкий ивовый прут, и более тонкий конец закручивали в кольцо, наподобие обруча такого размера, чтобы пролезла достаточно крупная рыба. Мы опускали этот обруч в воду, и вскоре мелкие рыбёшки начинали проплывать через него туда-сюда. Но нас не интересовала эта мелочь, мы ждали кого-нибудь покрупнее. И вот наконец подплывала крупная рыба. В тот момент, когда она пыталась пролезть через обруч, мы быстро выдергивали её из воды. Когда мы считали, что наловили уже достаточно, то находили палку с раздвоенным концом, вроде вилки, и на ней доставляли наш улов домой.

Поведение птиц изучалось нами так же тщательно как и повадки животных. Мы старались наблюдать за ними как можно ближе, и они учили нас многим вещам. Птицы – прекрасные создания, и индейцы всегда любовались красотой их движений, и заимствовали кое-что. Некоторые движения индейских танцев переняты у птиц. К тому же, птицам присущи такие качества, как трудолюбие, доброта, преданность и достоинство. Это именно те качества, которые уважают индейцы.

Во времена моего детства на равнинах во множестве водились степные курочки. Их мясо было очень вкусным, а перья из крыльев мы использовали для стрел. Обычно с наступлением холодов эти птицы отправлялись на юг, но некоторые из них оставались даже после первых снегопадов. Они кормились бизоньей ягодой и шиповником.

Многие считают, что человек первым придумал танцы, но я так не думаю. Мне кажется, что первыми танцорами были птицы. Мне кажется, что они выдерживают настоящий ритм танца. Я наблюдал за танцами степных курочек, и могу сказать, что не у всех людей получается так красиво и слаженно.

Обычно они танцуют на рассвете. Множество птиц собирается и становится в круг с лидером в центре. Потом этот круг начинает двигаться вправо (по часовой стрелке), причём каждая птица движется синхронно с остальными. Даже если бы они делали это молча, всё равно это было бы красиво. Но каждая из них ещё издаёт определённый звук, и всё вместе это похоже на стук небольшого барабана. Причём всё звучит слаженно, как музыка, словно они соблюдают ритм и размер. Кроме того, у каждой птицы есть погремушка – её собственный хвост. Перья в нём растут таким образом, что могут издавать звук, подобный трещотке. Кроме того, их хвосты движутся в танце не как попало, а в едином ритме.

Всё это представление – танцевальные движения и звуки, которыми они сопровождаются – производит удивительное впечатление. Я подозреваю, что индейцев эти танцы восхищают гораздо больше, чем белых – хоть и не могу утверждать с уверенностью. Но, по моему мнению, жаль, что эти танцы неизвестны современным молодым людям, поскольку они интереснее всех этих чарльстонов и прочей ерунды. Вот уже много лет я имею некоторое отношение к театру, но с гораздо большим удовольствием посмотрел бы на танец степных курочек, чем на любой из современных водевильных номеров.

Птицы могут дать нам ещё один урок – они встают рано утром и танцуют на рассвете. Это наиболее правильно – начинать день так активно, в то время как люди часто танцуют ночь на пролёт и ложатся в постель, когда уже светает.

Конечно, птицы сами получают удовольствие от своих танцев, а если замечают, что на них смотрят, то прекращают и разлетаются.

Тетерев, луговой жаворонок и ворон издают звуки, которых нет в речи Лакотов. Но мы, конечно же, считаем, что животные и птицы могут говорить друг с другом так же, как и мы. Мы знаем, что животные и птицы приходят к нашим знахарям в видениях и беседуют с ними. Наши легенды говорят о том, что были времена, когда птицы и звери могли разговаривать с людьми.

Мы, мальчики, очень любили яйца этих птиц, но когда мы ходили на охоту, то чаще всего выслеживали самца, а не самку. Самец обычно защищает гнездо и производит сильный шум, когда замечает опасность.

Утка – птица, которая имеет большое значение для нашего народа. Я уже рассказывал о явлениях медведя, когда он приходит в видениях к нашим знахарям и показывает им травы, необходимые для лечения болезней. То же касается и утки. Давным-давно, один из знахарей при совершении ритуала увидел в своём видении утку, и та показала ему траву, которая растёт только в воде. Корни этого растения действуют как успокоительное, и мы пользуемся этим лекарством по сей день. Утка также показала Лакотам, как выкапывать корни лилии, которая растёт в прудах. Женщины наших племён варят их. По вкусу они напоминают сладкий картофель и очень питательны.

В некоторых особо важных священных церемониях мы используем красивый пух с утиной грудки, выказывая этим свою благодарность этой птице. На трубке мира есть пух с утиной шеи, и в ритуале посвящения тоже используется утиное перо, которое помещается рядом с орлиным перьями на голове посвящаемого. Утка считается мудрой птицей, так как ей ведомы и воздух, и вода.

Утки никогда не летают по ночам, они спят по берегам озёр и речек. Отец говорил мне, что если ночью воины слышали, взлетающих уток, то это означало приближение врага, который и спугнул птиц. Любой звук, будь то днём или ночью, обязательно замечался Лакотами. Конечно, здесь мы очень полагались на наших мохнатых и пернатых друзей.

Также наш народ очень уважает сову. Прежде Лакоты часто носили совиные перья. Индейцы уважают сову за то, что она может видеть ночью и ловить свою добычу в темноте. Совы охотятся только по ночам, преимущественно на мышей. Как ни быстра мышь, но сова намного быстрее.

У Лакотов есть Общество Совы, и его члены носят головные уборы, покрытые перьями этой птицы. Вера индейцев очень сильна. Мужчина верит, что когда он надевает совиные перья и тем самым показывает уважение к её природе, она также благоволит к нему и делится своей силой. Не случайно, члены общества совы отличались мудростью и остротой восприятия. Эти люди знали, что получили этот дар за уважение к сове.

Индейцы всегда стремились к получению силы и знания от животных и птиц. С давних времён они называют свои общества и военные союзы в честь различных животных и птиц, поскольку верят, что таким образом приобретают силу своих покровителей. Таким образом, человек становится более восприимчивым к природе, более бодрым и бдительным, и жизнь доставляет ему радость.

Воины, показавшие свою храбрость в бою иногда носили головные уборы из перьев совы, как знак своей отваги. Также разведчик, который постоянно рисковал жизнью, чтобы добыть нужные сведения, имел право носить такой головной убор.

Однажды наш разведчик увидел дым. Он тут же спрятался, чтобы наблюдать за округой, самому оставаясь невидимым. Он укрылся в лесу под тополем. Когда спустились сумерки, он услышал совсем рядом с собой крик совы. Прислушавшись, он заметил что крик постепенно приближался. Затем он увидел человеческую фигуру и понял что именно этот человек подражал сове. Это вызвало у нашего разведчика подозрение. Однако он не знал, друг перед ним или враг. Когда этот человек подошёл ещё ближе, разведчик понял, что это враг, пытавшийся пробраться в лагерь. Человек был один, но поблизости могли оказаться и другие. Разведчик был храбр и не отступил. Как только враг поравнялся с деревом, за которым прятался разведчик, он прыгнул на противника столь быстро, что тот упал и лишился чувств. Разведчик позвал своих друзей, они доставили врага в лагерь и привели его в чувство. На языке жестов ему объяснили, что он должен говорить только правду и сообщить, один он или с ним пришли и другие. Если он скажет правду, то его отпустят, если же он солжёт, то его ждёт строгое наказание. Он пообещал говорить правду и сказал, что он один, а все остальные уехали несколько дней назад. Он объяснил, что не собирался никого убивать, ему только нужна лошадь, и он хотел позаимствовать одну. Лакоты пришли к выводу, что этот человек не лжёт и решили дать ему коня и отпустить. Он получил лошадь и отправился к своим. Подобные случаи показывают нам, что индейцы вовсе не такой жестокий и кровожадный народ, каким их любят изображать белые. Существует много историй о моём народе, которые свидетельствуют о том, что даже врагов Лакоты убивали лишь при явной необходимости.

А вот ещё один случай, который даёт нам возможность увидеть, какое великодушие они могли проявить к своему противнику. Однажды группа Лакотов заметила одинокого врага. Столкнувшись с несколькими воинами, тот обратился в бегство. Он находился вблизи лагеря Лакотов и решился просить милости в типи вождя племени. Жилище вождя должно отличаться от других, например, быть больше и стоять в стороне от общего круга. Этот человек вбежал прямо в это типи, преследуемый по пятам. Он вошёл и молча уселся внутри, а преследователи остановились перед входом. Когда белому человеку приходится столь бесцеремонно врываться в чужое жилище, он должен броситься на колени и молить о пощаде. Если же индеец входит в чужой дом и молча садится, это понятно без слов и означает то же самое.

Вождь понял, что этот человек, так смирно сидящий в его типи – враг, но, с другой стороны, он просил о помощи. Вождь просто сказал жене:

– Приготовь ему чего-нибудь поесть, этот человек проделал долгий путь и находится далеко от своего дома и своего народа.

Пищу положили перед чужаком, и он принял её с благодарностью, ведь его встретили как друга. Затем, поскольку незваный гость пришёл по доброй воле и, во всяком случае сейчас, не имел дурных намерений, вождь достал трубку мира, поднёс её четырём сторонам света, затем поднял вверх, к Небу, опустил вниз, к Матери-Земле, и протянул пришельцу, чтобы развеять его последние опасения. Когда тот поел, ему дали лошадь и пообещали, что никто не тронет его, пока он не покинет землю Лакотов.

Как вы знаете, белые люди часто смеются над индейцами. Если они видят на индейце перья, то им это кажется очень забавным, правда при этом они забывают, что и сами иногда носят украшения из перьев. Конечно, для них перья не имеют такого значения, как для индейца. Белые используют их только как украшение, индейцы же с их помощью стремятся укрепить свой дух.

Я часто видел, что многие известные аптеки используют изображение совы в качестве своей эмблемы, тем самым они хотят показать, что работают в ночные часы или круглосуточно. Это хороший символ, ведь действительно, сова спит днём и ведёт активный образ жизни по ночам. Но я подозреваю, что это не более чем коммерческие штучки белого человека.

Но ты, мой читатель, если увидишь индейца в головном уборе из перьев, не смейся. Вместо этого, подумай, что они значат для него. Помни, что индеец многому учится у всех этих прекрасных птиц и что он испытывает большую любовь ко всему живому.

Если индеец не понимает чего-либо в делах или поведении белого человека, он не станет потешаться над ним. Возможно, белый человек, с его точки зрения, и выглядит смешно, но индеец старается не показывать этого. Он начинает думать и искать объяснение того, чего он не понимает. Он знает, что в мире всегда есть вещи, которые ему пока непонятны и которым нужно учиться.

Белый человек называет орла «царём птиц». И, возможно, этой птице индейцы уделяют наибольшее внимание. Для индейца орёл – олицетворение величайшей силы. В старые времена Лакоты верили, что если человек застрелит орла, то это принесёт несчастье ему или его родственникам.

Они очень любят надевать перья орла, из-за его силы и зоркости. Он летает выше всех в небе и может обозревать весь мир. Поэтому индейцы стали украшать себя орлиными перьями ещё задолго до того, как белый человек пришёл на их землю. Это делалось не просто для красоты, но показывало их благоговение и уважение к величию Природы.

За много веков, до того как у индейцев появились ружья, они охотились на зверей и птиц с помощью лука и стрел. Но орёл – особое существо, и его нужно только ловить. Ни один охотник не мог подобраться к орлу так близко, чтобы попасть в него из лука. Но и поимка орла настолько сложное дело, что к нему нужно было очень тщательно готовиться. Кроме того, орёл являлся священным созданием, поэтому весь процесс поимки носил характер сложного ритуала.

Ловля орла была серьёзным и опасным делом, и подготовка к ней требовала нескольких дней. Три человека заранее договаривались и выслеживали гнездо орла. Неподалёку они ставили типи и наполняли его благовонной полынью, за исключением места для очага и алтаря. Там они проводили ночь. Вход в типи делался с востока, на восход Солнца. Позади, на стороне, противоположной двери, делался земляной алтарь с четырьмя палочками по сторонам света, к каждой палочке был привязан мешочек со священным табаком. Возле алтаря возвышалась подставка для трубки мира. Примерно в пятидесяти футах от типи сооружалась хижина из ивовых прутьев с дверью, также обращённой на восток. Это означало почтение к Солнцу. На каркас набрасывались одеяла, а в центре пола делалось углубление, достаточное для того, чтобы поместить туда несколько камней. Когда хижина была закончена, будущий ловец входил внутрь для Церемонии Очищения (Инипи). Он входил туда с чистыми мыслями и чистым телом. Три или четыре дня он проходил этот ритуал и постился. Тем временем оба его помощника отправлялись как можно ближе к тому месту, где жили орлы. Там они копали яму таких размеров, чтобы в ней в сидячем положении мог поместиться человек. Выкопанную землю уносили в одеялах на некоторое расстояние и разбрасывали там и сям, чтобы холмики походили на муравейники.

Орёл настолько зоркая птица, что необходимо было не дать ему почувствовать присутствия человека. Когда эти люди копали яму, они ходили по траве очень осторожно и не оставляли следов на земле, чтобы орёл не заметил их. Когда вся земля была убрана, яма маскировалась ветками и травой. Теперь всё было готово для того, кто проходил Ритуал Очищения. Помощники укрывали ловца в яме так тщательно, что даже орёл не мог его заметить. Все приготовления обычно производились до рассвета. В старые времена ловец сидел в своей засаде с луком и стрелами, но в моё время уже использовалось огнестрельное оружие. В любом случае, это было делом для храбреца. Перед тем, как уйти, помощники клали кусок мяса на середину помоста над ямой и привязывали его сыромятным ремешком. Мясо издавало запах, привлекавший не только орла, но и других животных – койотов, волков, медведей. Они могли появиться там первыми, так что человек в яме подвергался большой опасности. Он должен был вести себя совсем тихо и ничем не выдавать своего присутствия. Его помощники уходили, оставив его на произвол судьбы. Они не могли находиться поблизости, чтобы не спугнуть добычу. Таким образом, ловец вынужден был ждать часами, без пищи и воды, не имея возможности даже пошевелиться. Это было чрезвычайно трудно.

Орёл, почуяв запах мяса, начинал кружить в небе, высматривая добычу. Круги становились всё меньше, и мелкие животные в страхе убегали прочь. Наконец, орёл приближался к куску мяса. Стоя неподвижно как изваяние, он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, весь обратившись в зрение и слух. В это время ловец в яме не должен был издать ни звука. Убедившись, что поблизости никого нет, орёл приближался к мясу и вновь всматривался и вслушивался. Наконец он делал попытку схватить мясо и взлететь с ним, но это ему не удавалось. Тогда он останавливался, как бы оценивая ситуацию. Тут наступало время охотнику получить свою добычу. Очень тихо и медленно он поднимал руку и хватал орла за ногу. Если он делал это достаточно аккуратно, то орёл не двигался с места. Возможно, это происходило от неожиданности или от страха, но действительно орёл при этом не оказывал никакого сопротивления. Охотник крепче сжимал ногу орла и затем перехватывал её возле бедра, там, где начинаются перья. Теперь он держал птицу крепко и начинал медленно затягивать её в яму. Как ни странно, орёл и тут не сопротивлялся. Охотник, подняв свободную руку ловко хватал орла за шею и душил. Убедившись, что птица мертва, охотник нес её в типи, которое ему помогали ставить помощники. Тело орла помещали на белую оленью шкуру в середину алтаря, потом проводили над ним священной трубкой к северу, югу, востоку и западу, а затем вверх, к Небу, и вниз, к Матери-Земле. Голову орла, с того места, откуда растут перья и до шеи раскрашивали красным, а в рот клали кусочек мяса, приготовленного для еды. Это делалось, чтобы оказать почтение Великой Тайне и всем земным творениям, а также благодарность, с которой индеец принимал все дары, которые преподносила ему Природа. Даже из-за одного орла он должен был проходить ритуал очищения и все описанные мною выше трудности.

Когда красивые перья орла были уже выдернуты, его тело относили на то место, где он был пойман и оставляли лежать на белой шкуре с головой, повёрнутой к востоку. Таким образом, он предоставлен Великой Тайне, которая заботится обо всём сущем. И странная вещь – никому никогда не удавалось найти мёртвого орла. Я не знаю также ни одного случая, когда кто-нибудь находил бы орлиные перья, хотя многие пытались это сделать.

У индейцев существует целый язык перьев. Их число и внешний вид на голове у индейского воина может рассказать вам о многом. Конечно, при этом он должен быть честным, например, не раскрашивать перья красным, если он не был ранен в бою. Существовало четыре способа ношения в волосах орлиного пера, и каждый из них говорил о том, как воин сражался с врагами. Самый храбрый воин, который во время сражения был впереди всех, встретился с врагом лицом к лицу и коснулся его или убил, носил перо сзади посередине. Следующий втыкал перо в волосы с правой стороны, третий – слева, четвёртый – сзади, но перо было направлено вниз. Красная полоса на пере означала, что этот воин был ранен в бою. Иногда воины, которые участвовали во многих сражениях, имели две, три и даже четыре полосы. Воин, который был окружён врагами, но сумел отбиться от них, имел право носить особое украшение из перьев. Оно представляло собой пучок перьев из середины которого на кожаном ремешке свисало перо орла. Отправляясь на Совет и в прочих торжественных случаях воины обязательно надевали все свои регалии, и каждый, глядя на них, мог видеть их заслуги. Множество интересных историй можно было узнать без единого слова, к тому же у воинов была возможность не хвастаясь рассказать о своих подвигах.

Военный щит Лакотов – тоже очень интересное изделие. Сейчас их уже почти не осталось, и было не так уж много даже в былые дни частых сражений. Когда мужчины нашего племени шли на войну, они полагались в основном на свой лук и стрелы. Щит делался из бизоньей кожи, которая предварительно сжималась и укреплялась с помощью нагревания. В яме разводили огонь, подкладывая в него ветки тополя. Когда оставались только горячие угли, над ними как можно ниже натягивалась сырая бизонья кожа. Вскоре она начинала сжиматься, и её удерживали камнями, чтобы она не провалилась внутрь. Время от времени угли сбрызгивали водой, чтобы вызвать пар. Кожа становилась всё крепче, пока не делалась настолько прочной, что её не могла пробить стрела. Тогда её обрезали до нужного размера и прикрепляли две петли в качестве ручек, чтобы его можно было держать. Затем щит украшался рисунком, придуманным знахарем или владельцем щита. В любом случае, символы на щите должны были означать примерно следующее: «Вера приносит неуязвимость». Затем щит украшался орлиными перьями, которые привязывались кожаными ремешками. Когда дни сражений Лакотов остались позади, многие из этих щитов были оставлены на горных вершинах подобно телам орлов.

Кроме того, у Лакотов было ещё нечто вроде флагов, которые тоже брали в бой. Они представляли собой шесты, украшенные сверху донизу орлиными перьями, развевавшимися на ветру. У нас также ещё задолго до появления белых людей имелось своё знамя. Это была очень красивая вещь, и каждый Лакот гордился ею. Знамя представляло собой шест с загнутым концом, обёрнутый шкурками выдры и украшенный орлиными перьями. Это был священный знак племени. Иногда его вручали молодым воинам, которые принимали участие в самых опасных сражениях и могли не вернуться обратно.

Женщины Лакотов носили только мягкие нижние перья орла. Их имели право носить только женщины, прошедшие ритуал особого посвящения. Женщины втыкали перья в волосы с левой стороны. Такое украшение было весьма почётным и ставило его носительницу высоко. Иногда эти нежные перья раскрашивались в яркие цвета и связывались в кисточки.

Неистовая Лошадь, который был великим военачальником и великим воином Лакотов, постоянно носил на голове чучело ястреба. Он был столь же гордым и отважным, как эта птица. Ястреба боятся все остальные птицы. Я не знаю, почему именно знахарь велел Неистовой Лошади носить ястреба, но, во всяком случае, он был столь же бесстрашен.

Неправда, что только вожди носили большие головные уборы из орлиных перьев. Любой охотник, достаточно смелый, чтобы поймать орла, мог надеть такой убор, но большинство великих воинов и вождей предпочитало украшения попроще.

Одним из знаков отличия у Лакотов был веер из орлиных перьев. Когда-то и у меня был такой, очень красивый, украшенный раскрашенными в яркие цвета иглами дикобраза, и с расшитой бисером рукояткой.

Когда мы, мальчики играли вблизи лагеря, то часто обращали внимание, что дрозды были большими друзьями наших лошадей и всюду следовали за ними пока те паслись. Пока лошади щипали траву, дрозды клевали насекомых рядом с ними. Мы пытались охотиться на этих птиц, и лошади не обращали на нас внимания. Однако я помню случай, когда устроил большой переполох в лагере из-за того, что случайно задел лошадь. Это был день переезда на новое место, и все уже собрались. Мне надо было вытащить деревянные шпильки из покрышки нашего типи и отдать их матери, когда она будет ставить его на новом месте. Когда типи было поставлено, мать поднимала меня вверх, чтобы я мог закрепить первую шпильку. Затем я забирался выше, используя её как ступеньку, закреплял следующую, и так до самого верха.

В этот день я как мог помогал матери, а потом пошёл охотиться на дроздов. Одна из моих стрел вонзилась в землю и задела по губам одну из лошадей. Эта лошадь мирно паслась, нагруженная домашним скарбом. Когда её задела стрела, она испугалась и шарахнулась в сторону. Весь её груз оказался на земле. Другие животные испугались шума и побежали. Вскоре весь лагерь пришёл в движение. Вся утварь была сброшена на землю. Те лошади, что были привязаны, прыгали и дергались на привязи. Женщины бегали туда-сюда, мужчины кричали – словом, поднялся ужасный шум. Боясь, что на меня рассердятся, я бросился к своей лошади и поскорее ускакал прочь. Когда я достиг вершины холма, то остановился и посмотрел вокруг. Никто не гнался за мной, все были заняты наведением порядка в лагере. Тогда я спустился вниз и поехал обратно, и вскоре присоединился к моим родителям. Я ожидал, что меня станут ругать, но никто не сказал мне ни единого слова, хотя я знал, что они сердятся на меня за устроенный мною беспорядок. Я знал, что моё наказание ограничится лишь выговором, но убежал с такой прытью, словно меня собирались как следует отлупить.

Я рад признать, что получил хороший урок в тот день и уяснил, что нельзя быть таким беспечным. Мне было всего шесть или семь лет, но я хорошо понял, что сделал нечто очень плохое.

Когда я вспоминаю моё детство, то могу с гордостью сказать, что никогда не испытывал унижения со стороны моих родителей. Вряд ли многие из белых людей могли бы сказать то же о своих. Мои родители были чистокровными индейцами, и они были мудрыми и добрыми. А потому воспоминания о них для меня всегда приятны.

 

ДЕРЕВЬЯ И ТРАВЫ

Мир животных и птиц имел большое значение для индейцев и приносил им немалую пользу, но то же можно было сказать и о растениях – деревьях и травах. Всё в природе могло приносить пользу индейцу. Он знал все возможности использования растений. То, что белый человек называл просто сорняками, для индейца было нужными растениями. Одни использовались в пищу, другие – для лекарств. Белый человек пьёт разные горькие лекарства и платит за них немалые деньги, но если бы он решил жить простой и естественной жизнью, как это делали индейцы, возможно, его здоровье стало бы намного лучше. Но он пренебрегает Природой и предпочитает платить за лечение. Врачи белых людей в большинстве своём состоятельные люди, тогда как наши знахари были бедны.

Итак, одно из наиболее полезных деревьев – тополь. Оно использовалось для различных целей, от верхушки до корней и от коры до сердцевины. Кора использовалась, если были нужны тлеющие угли. Пламя от тополя было ровным, без искр, поэтому не было опасности пожара даже если зимой огонь в типи горел всю ночь, пока все спали. Когда пламя гасло, угли ещё долго тлели, создавая приятное тепло. Кора тополя использовалась для дубления шкур и укрепления кожаных изделий.

В коре тополя есть тонкий сочный слой, и мы, дети, часто жевали её, так как нам нравился её вкус. Тополиная древесина использовалась также для ритуальных целей; например из неё делали треножники для священных предметов.

Зимой, когда трава была под снегом, мы срубали тополь, и наши лошади крутились вокруг него, объедая кору. Всю ночь они усердно жевали, и к утру ветви дерева были свободны от коры. Затем дерево рубили на дрова. Кора тополя была отличным дополнением к рациону наших лошадей, в частности, к траве, которую они выкапывали из-под снега.

Тополь трудно расколоть, а в сухом виде его древесина очень лёгкая. Поэтому тополь часто использовался при изготовлении сёдел из дерева и кожи. Из тополя делали волчки, которые могли крутиться на твёрдой почве и никогда не ломались.

Может показаться странным, но корни этого дерева очень лёгкие и губчатые, они могут плавать в воде. Мы, мальчишки, часто брали кусочки корня и пускали по течению. Девочки из этой части дерева делали своих кукол. Много раз они находили кусочки подходящего размера с отростками, похожими на ручки и ножки. Чтобы получилась хорошая кукла, надо было лишь чуть придать ему форму. Девочки шили платья для своих кукол из сыромятной кожи. Потом они рисовали им лицо и волосы. Раскрашенные и наряженные в расшитые бисером платья, некоторые из них были очень красивы.

Весной на тополе появлялись гроздья серёжек, и после того, как они раскрывались, красивый белый пух летал в воздухе. Мы использовали его для набивки кожаных подушек.

Другим широко использовавшимся нами деревом был кедр, который белые также называли лиственницей. Если мы плохо себя чувствовали, мать или бабушка заваривали нам настой из кедровой хвои, которая хранилась в кожаных мешочках в каждом типи. Иногда туда добавляли несколько листочков шалфея. Это был горький настой, но мы послушно пили его и вскоре уже были здоровы. Если начиналась гроза, женщины бросали горсть кедровой хвои в огонь, и типи тут же наполнялось приятным запахом. Маленьким мальчиком я часто видел это – ведь грозы не редкость для Северной Дакоты – и я знал, зачем это делалось. Однажды отец рассказал мне, что кедр защищает народ Лакотов от ударов молнии. Известно, что молния никогда не бьёт в это дерево, и если человека застаёт гроза, он должен спрятаться под кедр вместе со своей лошадью и переждать её. Старые Лакоты вспоминают о днях, когда они не боялись грозы, но теперь, живя в домах белого человека, некоторые погибают от удара молнии.

Ещё одной интересной особенностью этого дерева является то, что его не едят черви. Другие деревья часто бывают источены личинками насекомых, но кедр – исключительно здоровое дерево. Возможно, это связано с его запахом, который нравится и белым людям – у них есть даже такие духи.

Мы делали флейты из кедрового дерева, но луки – очень редко. Если вещь из этой древесины ломается, то часто в нескольких местах сразу.

Для барабанов нам требовалось лёгкое и звонкое дерево, и таким деревом был вяз. Его легко можно было согнуть и разрезать на тонкие полосы. Когда мы сделались фермерами, то стали в ещё большей степени использовать это дерево. Однажды, будучи далеко от дома, я обнаружил, что у моего фургона сломалась ось. Вместо сломанной оси я вставил палку из вяза. Я надеялся, что она выдержит, пока я доберусь домой и заменю её на что-нибудь более прочное. На конце палки я проделал дыру и вставил туда железный болт. Я чувствовал, как хорошо он входит в мягкое дерево. Однако спустя несколько дней я увидел, что та часть дерева, через которую прошёл болт, затвердела и стала прочной. Это меня удивило, я рассказал об этом другим, и среди наших фермеров вяз стал широко использоваться.

Бузина была лучшим деревом, пригодным для чубуков трубок. Сердцевина его очень мягкая. Выбиралась подходящая ветка, и сердцевина выжигалась, для чего использовали горящую палочку. А когда у нас появилась проволока, мы стали тем же способом делать чубуки из ясеня. Как и клён, ясень даёт сладкий сок, если пробить отверстие в стволе. Мы собирали его и пили, но не пробовали делать из него сахар. Первый сахар был принесён к нам белыми людьми.

Бузина, как и другие деревья, имеет свои особенности. Когда она разветвляется наподобие вилки, то это место становится очень прочным, и его трудно расщепить. Эти «вилки» мы использовали, чтобы подпирать шесты типи во время сильного ветра, когда нужна была дополнительная прочность. Игрушечные ружья мы всегда делали также из бузины, так как было легко просверлить отверстие в середине.

Сейчас белые люди активно занимаются изучением растений, но делают это совсем иначе, нежели индейцы. Если белый человек не знает, ядовито ли растение, то он испытывает его на своих ближних – животных. У нас всё было по-другому: животные являлись нашим знахарям в видениях и рассказывали им, какие травы и растения хороши для еды, какие для лекарства, а какие ядовиты, а также показывали, где они растут.

Были ещё растения, из которых делались разные краски. Этими яркими красками мы раскрашивали иглы дикобраза, перья, одежду и наши типи.

Весной было много дикого винограда. Его листья и ягоды женщины собирали и складывали в специальные мешочки. Это всё растиралось и перемешивалось, в результате чего получался красивый красный цвет, он был ярким и сохранялся в течение долгого времени не только на перьях, но и на мокасинах, даже после долгой носки.

Я помню тонкое растение в два-три фута высотой. Оно имело длинные колючки, из-за чего его очень не любили наши лошади. Мы, мальчики, называли его вражьей ногой. Мы часто играли в такую игру, когда представляли себе, что это враг, и должны были подобраться к нему как можно ближе. У этого растения были цветы, которые в высушенном и растертом виде давали жёлтый цвет различных оттенков. Мы красили этой краской стрелы, перья и другие предметы.

Удивительно, до чего маленькие мальчики любят жевать резинку! Они идут в магазин и покупают там упаковку жвачки в красивой обёртке. Мы же в детстве делали её сами. Мы собирали всякую зелень, что росла на равнинах и холмах и жевали её, пока она не превращалась в белую однородную массу. Наподобие жевательной резинки. Она имела приятный вкус и нравилась нам больше, чем сосновая смола, поскольку не крошилась.

Были растения, которые ценились только из-за приятного запаха. Полынь – одна из таких трав. Её запах очень стоек. Мы собирали её и вешали маленькие пучки на шею. Мужчины любили этот запах не меньше, чем женщины и если юноша отправлялся на свидание с любимой, то он собирал пахучие травы и вешал немного на шею себе и своей лошади.

Ещё одно небольшое вьющееся растение, произраставшее по берегам ручьев, имело не менее приятный запах. Мы развешивали его в наших типи, а женщины носили на шее в маленьких мешочках.

Многие плоды растительного мира использовались нами в пищу. Сейчас некоторые из растений, что мы собирали в диком виде, выращивают фермеры, и они известны каждому как капуста, картофель, турнепс. У нас была и кукуруза, но мы не занимались её выращиванием, как некоторые другие племена.

Мама часто использовала одну маленькую травку как приправу к супу. Она всегда была у нас дома, но я не помню, как она называлась…

Большинство лекарственных трав было известно только знахарям, но некоторые знали и мы сами, как например, шалфей.

Мускусные крысы едят один болотный корешок, его название в переводе с языка Лакотов звучит как «пища мускусных крыс». Лакоты используют этот корень как успокоительное лекарство. Женщины часто носили с собой кусочки этого корня.

Если наши лошади были сильно возбуждены, мы делали для них настой из одного растения, которое можно найти на равнинах. Нам приходилось насильно заливать его им в рот, так как ни одна лошадь не стала бы пить его добровольно. Но это было хорошее средство, и действовало очень быстро.

Когда-то давным-давно волк пришёл к знахарю и показал ему как использовать табак. Он раскопал землю и показал это растение, а также объяснил, что табак нужно принести в жилище и зажечь, он прогонит болезни и освежит воздух. Женщины бросили листья в костёр и вскоре их дым поднялся вверх и запах наполнил типи. Задолго до того, как появились трубки, люди клали табачные листья на тлеющие угли. Когда поднимался дым, они покрывали голову одеялом и вдыхали его. Немного позже они придумали другой способ – лёжа на земле, вдыхали дым ртом, через полый тростник. Следующая трубка была сделана из полой же оленьей кости. На один её конец помещали уголёк, а на него – табак. Эту трубку брали в рот и курили как сигару. Эти костяные трубки курильщики носили с собой, как и сейчас – разве что у них не было карманов. В середине кости была выемка, она обвязывалась ремешком, а другой конец прикреплялся к поясу. Иногда их использовали, чтобы привязать лошадь. Трубка втыкалась в землю, и к ней ремнем привязывали лошадь. Утром человек вынимал трубку, очищал её от земли и использовал по назначению.

Мы не знаем, как долго люди курили такие трубки, но, очевидно, довольно долгое время. Потом у одного из знахарей было видение, в котором он узнал о трубочном камне, и когда пришли белые люди, у нас уже были трубки с каменной чашечкой. Их делали из материала под названием мыльный камень. Старейшины племени рассказывали как он был найден.

Однажды Лакоты стояли лагерем на берегу реки Миссури. Знахарь рассказал людям о своём видении и о том, что ему было показано место, где под землёй скрывается этот замечательный камень. Вскоре весь лагерь решил отправиться туда. Никто не спорил со знахарем и не задавал ему вопросов. Лакоты верили своим знахарям. Они были мудрыми людьми, и мы доверяли им, как в библейские времена люди верили своим пророкам. Они всегда находили такие вещи и знания, которые были полезны нам.

И вот весь лагерь отправился к тому месту. У них были только кремнёвые орудия, и ими люди стали копать землю. Они наткнулись на каменный слой, но это был не тот камень. Затем им попался второй слой, но и это было не то, что им нужно. Они продолжали копать, но и третий слой оказался не нужен им. Но люди все копали и копали, и наконец обнаружили мягкий красный камень. Вот это было то, что они искали – камень для трубки мира. Именно из этого камня была сделана трубка, ставшая главнейшим священным предметом Лакотов. Первые трубки были короче, чем более поздние, и они были не столь красивыми из-за несовершенства инструментов. Когда первые белые люди пришли на нашу землю, они принесли с собой свои инструменты, и работы по камню стали более искусными. Но запасы камня вскоре истощились, и в 1880 году в месте между резервациями Сосновый Утёс и Розовый Бутон был найден чёрный мыльный камень. К тому времени у наших мастеров уже были пилы, напильники и другие инструменты, и они стали делать очень красивые трубки. Чашечка вырезалась в форме бизона или медведя, а однажды я видел даже в форме паровоза.

В ритуальных целях использовался чистый табак, но для простого курения он был слишком крепким, и его смешивали с корой красной ивы. Красная ива росла в моей стране повсюду. Лакоты часто использовали её; я не раз видел, как люди тащили огромные охапки коры в свои типи, чтобы потом сделать смесь для курения. Если кору ясеня высушить на солнце, то её тоже можно подмешивать к табаку.

Конечно, до появления огня человек не курил. Но это было очень-очень давно. Только в самых древних сказаниях говорится как мы узнали огонь и научились варить мясо. Согласно легенде, в те времена люди ели мясо почти сырым, но не совсем – его резали на тонкие полоски и сушили на солнце.

В моё время, конечно, всё мясо жарилось или варилось. Однако в туше бизона было две части, которые мы ели сырыми – почки и печень. Кусочек сырой печени или почки был очень полезен для пищеварения. Лакоты делали это испокон веков, но я как-то читал в газете о том, что белые врачи нашли в сыром мясе полезные витамины, особенно для тех, кто страдает болезнями органов пищеварения. Кажется странным, что белые люди едят так много, и среди них много толстяков и при этом они не становятся более сильными, а ходят по врачам.

В нашей простой и естественной жизни мы ели простую пищу и в умеренном количестве, но при этом были здоровыми и сильными.

Некоторые племена изготовляли глиняную посуду для хранения пищи и воды, но мой народ не делал этого. Жестяные вёдра появились у нас лишь с приходом белого человека. Вместо посуды использовался желудок бизона. Он тщательно очищался, а через отверстия в его верхней части продёргивался сыромятный ремешок, чтобы «ведро» можно было закрыть. Если же оно должно было оставаться открытым, то в эти отверстия вставлялись четыре палочки. Эта утварь подвешивалась на шесте возле двери типи, а летом – в тени деревьев. Когда в бизоньем желудке была вода, он был мягким и эластичным, но без воды становился твёрдым и ломким. Если его часто наполняли свежей водой, он мог прослужить довольно долго. Вода также долго сохраняла свою свежесть в этой посуде. Иногда туда бросали листочки перечной мяты, чтобы вода приобрела приятный вкус и запах.

Мы всегда пили только простую чистую воду. У нас не было разных напитков белых людей – кофе, чая, пива, газированной воды, какао. Но несмотря на это мы все отличались хорошим здоровьем. Сейчас есть много разных врачей-специалистов. Есть врачи, которые лечат глаза, ноги, зубы. Есть даже врачи, которые лечат от облысения. Сейчас индейцы болеют болезнями белых людей, но в дни своего детства я, к примеру, не видел ни одного лысого Лакота. Большинство мужчин в те времена надеялись погибнуть в бою прежде чем стать дряхлыми и беспомощными, но и те, кто доживал до преклонных лет, отличались отличным здоровьем и умирали от старости, а не от болезней. Может быть, в будущем какие-нибудь мудрые люди найдут способ снова сделать мой народ сильным и здоровым, но пока об этом можно только мечтать.

Желудок бизона мы использовали не только для хранения воды, но и для приготовления пищи. До прихода белого человека у нас не было металлической посуды. Но тем не менее мы находили способ готовить варёное мясо и суп. В бизоний желудок вставлялась рамка из четырёх палочек. Получалось нечто вроде котла. Мясо помещали в этот котёл, затем наливали воду и бросали в неё раскалённые камни, от которых она вскоре закипала. По мере того, как камни остывали, подкладывались новые, и вода продолжала кипеть. Мясо варилось, и «кастрюля» варилась вместе с ним. Когда всё было готово, мы сначала выпивали бульон, потом ели мясо и наконец съедали «кастрюлю». Оставались только камни. Это был не такой уж плохой способ, во всяком случае, после еды не нужно было мыть посуду. У нас не было ни хлеба, ни пирогов, ни пирожных, но было множество фруктов и съедобных растений. Мы жили просто, но хорошо. Наша пища всегда была свежей и не хранилась в банках много месяцев. Такая пища не полезна и не вкусна, ведь в банке она теряет весь свой вкус. Мы ели вишни и сливы в течение всей зимы, но мы сушили их и хранили в кожаных мешочках. Дикий турнепс хорошо хранился всю зиму, а дикую морковь женщины выкапывали даже из-под снега. Таким образом, в течение долгой зимы у нас было вдоволь мяса, фруктов и овощей. Нам казалось, что мы можем найти пищу где угодно. В те дни жизнь индейцев была счастливой.

 

ВЫДЕЛКА ШКУР, ЖИВОПИСЬ И ИСКУССТВО

До того, как мы стали покупать одежду у белых торговцев, всё наше облачение с головы до ног было сделано из выделанных шкур животных. Белый человек также использует кожу для изготовления предметов одежды, но не до такой степени. У нас шкуры животных использовались для платьев, рубах, ноговиц, мокасин, накидок и капюшонов. Эту одежду мы носили в любое время года, за исключением накидок и капюшонов. Даже очень холодной зимой мы редко покрывали свои головы.

Простейший способ обработки шкуры – просто высушить её, оставив на ней шерсть или удалив её. Сырые шкуры высушивались на солнце летом и на огне зимой. Высушенная таким образом кожа становилась толстой и прочной. Сыромятная кожа использовалась в самых различных целях. Она разрезалась на ремни, которыми скреплялись наши бесколёсые повозки-волокуши (травуа). Стремена и подпруги для сёдел тоже делались из такой кожи. Верёвки, плетённые и простые, также нарезались из неё. Их легко было удержать в руках, а если намочить такую верёвку и завязать узел, то он мог выдержать любую нагрузку. Большие короба, наподобие сундуков и их крышки тоже делались из сыромятной кожи, как и некоторые предметы одежды и прочие вещи. Такие короба и сумки могли сохранять свою форму очень долго. Длинные цилиндрические коробки подвешивались к шестам типи, и в них хранились головные уборы из перьев, которые мужчины надевали в торжественных случаях. Эти сумки украшались бахромой и красиво раскрашивались. Сумки для хранения продуктов также делались из сыромятной кожи и иногда тоже украшались. У женщин были маленькие сумочки из того же материала, которые они постоянно носили с собой, как это делают все женщины. Там обычно лежали шило, иголка, нити из сухожилий или обычные нитки – ведь все эти предметы всегда должны были быть под рукой у индейской женщины.

Наши мокасины очень быстро изнашивались, и женщинам приходилось постоянно шить новые. Мы носили мокасины круглый год, поэтому нам нужно было много пар, и если семья была большая, то женщины в ней постоянно были заняты этой работой. Матери учили своих старших дочерей, и те помогали им шить обувь для младших братьев и сестёр. Мужчины делали мокасины только в одном случае – для своих лошадей. Вязкая грязь иногда засыхала на их ногах, заставляя хромать. Иногда наши животные очень страдали от этого, так как им было трудно двигаться. Тогда для них делались и подвязывались ремешками «башмаки» из сырой кожи на каждое копыто. Когда кожа высыхала, она принимала форму копыта, и лошади было удобно. Этот башмак надёжно защищал ногу лошади, и вскоре она обретала былую резвость.

Если охотник уходил далеко, то обычно он брал с собой запасную пару мокасин. Однако если он забывал их, то мог сделать себе новые, таким же образом. Добыв бизона, он обдирал шкуру с передней ноги от копыта до колена и выворачивал её наизнанку. В нижней части он проделывал несколько дырочек и стягивал ремешком. Получался башмак, такой же, как для лошадей. Вторым ремешком он подвязывал его у колена. Когда шкура высыхала, то принимала форму ноги.

Трудно найти более практичного человека, чем индеец. Он всегда найдёт для себя необходимые вещи, будь то на равнине или в лесу. Если у него есть лук и стрелы, он добудет всё, что угодно.

Из толстых бизоньих шкур с густой шерстью мы делали тюфяки для постелей. На них было удобно спать, и даже в самую промозглую погоду было тепло. Одеяла, сделанные также из бизоньих шкур, были с одной стороны мягкие и белые, а с другой – шерстистые. Большие куски шкур покрывали пол типи, создавая уют и защищая от холода зимой. Наиболее удобные щиты тоже делались из бизоньей шкуры, высушенной на медленном огне. Она становилась столь прочной, что кремнёвые наконечники стрел отскакивали от неё, как от металлической поверхности.

Из сыромятной кожи делались барабаны и погремушки.

Очень важным было использование этой кожи в обряде Пляски Солнца. Для ритуальных песен использовался барабан, но одна из групп отбивала ритм по высушенной шкуре бизона, брошенной на землю.

Самая толстая и прочная часть бизоньей шкуры – на голове. Если её снять, она будет глубокой и круглой подобно чаше. Если удавалось снять её, не повредив, то получался отличный сосуд для хранения фруктов или мяса. Такая посуда довольно часто использовалась в обиходе. Большие котлы получались так: под сырую шкуру насыпался земляной холмик, затем её края закреплялись, и, высыхая, она принимала форму глубокой посудины, вроде котла.

Кроме сыромятной кожи широко использовалась и специально обработанная или выдубленная. Для её раскраски и обработки были необходимы навыки и время – это одновременно была наука и искусство. С самых древних времён, когда Лакоты только начали одеваться в кожаную одежду, дубление считалось очень важным занятием. Всей обработкой кож и шитьём ведали женщины, и мы должны быть благодарны им за это искусство.

В процессе обработки шерсть оставляли или убирали – по желанию. Шкуру оставляли белой или коптили. Последний способ давал разные оттенки коричневого, чем дольше коптили шкуру, тем темнее она была.

Шкура, предназначенная для обработки, растягивалась на земле, шерстью вниз и сырой стороной вверх – именно над этой стороной нужно было работать. Всё мясо, жилы и пленки удалялись с помощью костяного или кремнёвого скребка. Затем смесь из варёных мозгов и печени наносилась на поверхность шкуры, после чего она сворачивалась и лежала так, пока это средство не впитается в неё. Так поступали с большими шкурами, а маленькие просто тёрли вручную до высыхания. Через 4-5 дней шкуру снова раскладывали на земле. К этому времени жирная смесь уже впитывалась, делая её мягкой и гладкой. Вы можете подумать, что шкура должна была издавать неприятный запах, но это не так – её тщательно промывали водой.

Затем высушенную шкуру натягивали на крепкую деревянную раму. По краям шкуры проделывали маленькие дырочки и привязывали её к раме. По мере высыхания шкуру периодически тёрли шершавым камнем, который подобно наждачной бумаге удалял последний мягкий ворс. Когда эта процедура была закончена, шкуру снимали с рамы. Прочная и толстая верёвка из сухожилий натягивалась между деревом и землёй, привязываясь внизу к корням или вбитому колышку. Затем женщина снова тёрла шкуру, двигая её вперёд и назад по верёвке, пока кожа не становилась мягкой и эластичной. Для больших шкур требовалось два человека, так как они были очень тяжёлыми. Если при трении камнем женщина могла пропустить какое-то место, то теперь оно становилось таким же гладким. Теперь кожа была готова к употреблению и становилась одеждой или одеялом. Одеяло было с одной стороны белым и гладким, а с другой – ворсистым. Когда одеяло изнашивалось, его разрезали на части и шили мелкие, но нужные предметы – перчатки, шарфы или пояса. Для очень холодной погоды делались мокасины с шерстью внутри.

Очень часто зимой пальцы охотника замерзали и он не мог пользоваться своим луком. На этот случай у него был специальный «двойной» предмет одежды, состоящий из плаща и перчаток. Охотник мог в случае необходимости быстро отбросить этот плащ назад, за спину и не потерять при этом перчаток. Пояс не давал этой одежде упасть на землю.

Белая кожа часто использовалась для одежды, но она была не очень практична. Женщинам нравились белые платья и ноговицы. Одежда совсем маленьких детей тоже была белой. Ещё белая кожа использовалась для подушек и лёгких одеял. Чтобы они дольше сохраняли свой цвет и чистоту, использовалась специальная белая пыль. Она хранилась в специальных коробах и была в каждом доме. Одежду чистили, нанося на неё сухую пыль или пастообразную смесь из этой пыли и воды. Если использовалась паста, то одежду раскладывали и оставляли так пока она не высохнет, а потом стирали её. Это отнимало немало времени, зато кожа становилась чистой и белой как новая.

Большое преимущество коричневой одежды было в том, что даже намокнув она оставалась мягкой, тогда как белая твердела и её нужно было снова обрабатывать. По этой причине повседневная одежда делалась, в основном, из коричневой водостойкой кожи.

Новые типи были белыми, но от дыма костра они быстро приобретали коричневый оттенок. К тому же это защищало жилище от снега и дождя зимой и ранней весной. Женщины старались обработать как можно больше шкур летом, когда ярко светит Солнце. Но иногда эту работу приходилось делать и зимой. Тогда под рамой, на которую натягивали шкуру, выкапывали яму, и в ней разводили костёр из коры тополя. Она давала ровное пламя без искр. Потом шкуру так же тёрли камнем и протягивали по верёвке, как и летом. Иногда для маленьких шкур использовали овальную раму из нижних ветвей ивы, а в костёр бросали немного полыни. Тогда шкура приобретала мягкий коричневый цвет.

Эти выделанные кожи были красивы уже сами по себе, но индейцы стремились к ещё большей красоте и раскрашивали их. Среди множества применявшихся ими красок были и яркие и спокойные цвета. Утром небо ярко-голубое, но весь день оно меняет свой цвет. Летом земля покрыта зеленью, а птицы и цветы составляют богатейшую гамму всевозможных оттенков. Когда на небе появляется радуга, она сияет самыми прекрасными цветами. И людям хотелось запечатлеть всё это. Даже земля бывает различных цветов – холмы расцвечены красным, голубым и жёлтым, а песок отливает серебром на солнце.

Возможно, ещё до того как мы стали расписывать кожи, мы уже раскрашивали собственные тела – так говорят старые легенды. Как и обработка шкур, роспись по коже – древнее искусство нашего народа. Это тоже женское дело. Иногда и мужчины занимались росписью, но традиционно это считалось женской работой.

Когда-то женщины племени обнаружили, что из земли можно получить краску. Земля увлажнялась водой и делались кирпичики, которые зарывались в горячую золу. Когда зола остывала, кирпичики доставали и растирали в порошок. При разведении его в воде, получалась краска. Для обжига земляных красок использовалась только кора тополя. Цвета земляных, или минеральных, красок – красный, белый и чёрный. Чёрная и серая краски также делалась из золы и угля.

Были времена, когда мужчины, женщины и дети раскрашивали свои лица не только для красоты, но и из-за целебных свойств красной глины. Это знание наш народ получил очень давно. Глина использовалась для лечения открытых ран и предотвращения их воспаления. Младенцев часто обмазывали красной глиной, поскольку это было полезно для их нежной кожи. Во время некоторых церемоний старейшины раскрашивали цветной глиной свои тела, дабы выказать этим уважение к целебной силе земли.

Но краски получались не только из земли и глины. Травы, которые росли по берегам рек, в горах, на холмах, даже рядом с нашими типи, также служили для изготовления красок. Изготовление растительных красок – непростое дело. Основными цветами были красный, голубой, зелёный и жёлтый, и женщины знали из какого растения можно получить какую краску. Они также знали, в какое время года нужно было собирать эти растения и как долго вымачивать их в воде для получения того или иного оттенка.

Множество вещей раскрашивалось в самые разные цвета – конский волос, перья, иглы дикобраза, кусочки кожи. Всё это использовалось для праздничных облачений. Но и повседневная одежда тоже нередко украшалась.

Начиная работу, женщина расстилала кожу на земле (а не на раме, как это иногда изображают на картинках). Ее инструментами были линейка и кисть. Линейкой была прямая палка из вишнёвого дерева в восемь локтей длиной, очищенная от коры и очень гладкая. Кистью служила старая кость, такая старая, что становилась пористой как губка. Краски разводились в черепашьих панцирях. Завершив все приготовления, женщина приступала к украшению кожи. Если делалась сумка или короб, то её стороны вначале тщательно обмерялись, чтобы узор получился ровным. Узор женщины обычно придумывали «из головы», стараясь, чтобы он отличался от орнаментов других племён. Множество красивейших узоров рождалось вечерами в свете костра. Я часто видел, как моя бабушка рисует на земле заострённой палочкой. Если орнамент ей не нравился, она стирала его и начинала заново. Когда же она оставалась довольна получившимся рисунком, то запоминала его, чтобы потом использовать при украшении различных вещей. Наш народ ценил её искусство и гордился её орнаментами.

У Лакотов бытовала традиция – изображать историю своего народа и своей семьи на покрышках типи. Воины могли таким образом рассказать о своих подвигах, и в старые времена большинство типи в наших лагерях были покрыты рисунками. Истории, в которых воин прикоснулся к поверженному врагу, спас друга от опасности или был ранен в бою, выставлялись таким образом на всеобщее обозрение. Иногда также изображались ритуальные танцы и их участники во всех своих регалиях. Здесь же можно было видеть множество самых разнообразных символов, таких как трубка мира, военный щит, жезл или копьё. Часто попадались изображения бизона, оленя и орла. Мужчины, в отличие от женщин, редко изображали геометрические орнаменты, им больше нравилось рисовать людей и животных.

Самым новым из прикладных искусств была вышивка бисером. Белый человек принёс индейцам цветной стеклянный бисер, которого прежде мы никогда не видели. Однако, наши женщины научились им пользоваться совершенно по-своему, и прекрасные бисерные вышивки Лакотов стали широко известны. Некоторые мастерицы достигали такого уровня, что могли сидеть и болтать с подругами и при этом вышивать, даже не считая бусинок.

Я очень хорошо помню, как мы впервые познакомились с бисером. Недалеко от нас потерпел крушение поезд, где среди прочих вещей оказался и бисер. Моя мать принесла его в лагерь и там, в основном, между женщинами, развернулась бурная дискуссия: что же делать с этими красивыми стеклянными бусинками? Все признали, что они очень красивы, но поскольку никто не видел их раньше, то никто и не знал, что с ними делать. После долгих раздумий мать решила украсить бисером моё одеяло. Я был её единственным сыном, и было естественно, что в первую очередь она подумала обо мне. Моё одеяло было сделано из выдубленной бизоньей шкуры. На одной стороне оставалась шерсть, а другая была мягкой и белой. На белой стороне были рисунки, изображавшие события из жизни моих отца и деда. Но мать решила украсить одеяло ещё и бисером белого человека. Она сделала полосу бисерной вышивки и затем пришила её сухожилием к середине моего одеяла. Таким образом, я стал первым мальчиком в резервации, у кого было вышитое бисером одеяло, а моя мать изобрела стиль одежды, который нравится Лакотам до сих пор. С тех пор у меня было много одеял, в том числе и очень красивых, но если бы у меня сейчас сохранилось то самое одеяло, оно было бы бесценно для меня. Позже бисером стали украшать сумочки, кисеты, головные повязки и многое другое. Женщины Лакотов до того полюбили бисер, что украшали им всё, что только можно – я видел даже лошадиные попоны, полностью расшитые бисером.

И ещё одно искусство, популярное среди юношей Лакотов – это рисунки на льду. Эти картинки – иногда довольно сложные – рисовались на льду острой костью. Если юноша хотел, чтобы его рисунок было лучше видно, то проходил по нему в пыльных или грязных мокасинах. Конечно, эти произведения не сохранялись долго, но некоторые из них были очень красивы и весьма искусно выполнены.

 

ИГРЫ

У мальчиков племени Лакота было много игр, помогавших им хорошо провести время. В основном, это были игры, развивающие силу и ловкость – метание, бег, прыжки, плавание. Обычно в каждом лагере было много ребят, человек сорок или пятьдесят, а то и больше, и у нас не было недостатка в товарищах по играм. С тех пор, как мы начинали носить с собой луки и стрелы, у нас было много игр с их использованием. Например, один из мальчиков пускал стрелу в какую-либо цель, а другие старались, чтобы их стрела попала как можно ближе к первой. В соревнованиях на меткость мы старались показать всё своё умение, и это было для нас серьёзным делом, хотя веселья тоже было немало.

Одним из наших излюбленных занятий была стрельба из лука по предметам, бросаемым в воздух. Ещё одной игрой, развивающей меткость, была игра с кольцами. Связав пучок длинной тонкой травы в кольцо с помощью кожаного ремешка, мы надевали кольцо на конец стрелы и подбрасывали его в воздух. Пока оно летело, мы хватали лук и старались, чтобы стрела прошла сквозь кольцо, прежде чем оно упадет на землю.

Поздно вечером, когда ребята собирались возле своих типи, и было меньше места для подвижных игр, мы затевали довольно тихую игру, которая требовала немалой ловкости. Собирали небольшую кучку ветвей, и один из мальчиков пускал в неё стрелу. Остальные при этом должны были задеть перья предыдущей стрелы.

Другая игра была такой: мы брали прямые ивовые ветви и очищали их от коры длинными полосами, как на длинном леденце, а затем полировали и коптили над огнём. Держа палку в правой руке, так, чтобы другой конец опирался на подъём правой ноги, мы бросали её ногой. После долгой практики палка летела очень далеко. Победитель забирал себе все палки своих товарищей – а некоторые из них были очень красивыми.

Метание стрел также было весьма популярной игрой, и некоторые ребята достигали большого искусства в этом деле. Я считался хорошим метателем стрел, моя стрела могла улететь на сто ярдов или даже дальше.

Одной из самых любимых была игра под названием «Раненый бизон». Старший из мальчиков или тот, кто бегал быстрее всех, изображал бизона. Он должен был нести в руках длинную палку, на один из концов которой был насажен большой кусок кактуса, усеянный колючками. Из множества видов кактусов мы обычно использовали круглый и очень колючий, прикосновение к которому было очень болезненным. Кусок на конце палки был величиной примерно с суповую тарелку, а в центре его было нарисовано красное пятно. Это означало раненого бизона. Такой бизон очень свиреп и силён, и встреча с ним опасна для охотника.

Мальчик с кактусом должен был вести себя подобным образом, а все остальные были, конечно же, охотниками. На нас не было ничего, кроме мокасин и набедренных повязок, разве что волосы свисали вдоль спины, и прикосновение колючек к обнажённому телу было весьма ощутимым. Мы собирались вокруг «бизона» с луками и стрелами и старались попасть стрелой в центр красного пятна. Но тот, кто попадал в цель, должен был быть готов к тому, что «бизон» погонится за ним.

Я помню один забавный случай, произошедший во время этой игры, о котором я до сих пор не могу вспомнить без смеха. Однажды один из мальчиков попал своей стрелой в красное пятно, и «бизон» бросился за ним. Этот мальчик бежал изо всех сил, и ему некогда было смотреть по сторонам – ведь колючки кактуса могли коснуться его в любой момент. Мы все бежали, словно за нами гнался настоящий бизон, и не заметили обрыва впереди – до тех пор, пока первый «воин» не свалился вниз, внезапно скрывшись из виду. Остальные в недоумении остановились. А когда мы заглянули вниз и увидели, что «охотник» барахтается в пыли, а «бизон» бегает вокруг и машет кактусом, то дружно рассмеялись.

У нас были и игры с мячом. К ним присоединялся весь лагерь. Одна из таких игр была похожа на современный футбол. Мяч для неё делался из белой кожи и набивался бизоньей шерстью. Мы часто играли в неё лунными вечерами, и в этой подвижной игре принимали участие мужчины, женщины и дети. Мы разбивались на две команды. Каждая команда имела «типи» (ворота) и старалась забить мяч в «типи» противника. Было очень много беготни, шума и смеха, ведь в этой игре участвовало по две-три сотни людей.

Другая игра, в которой принимали участие только сильные мужчины и юноши, требовала большого пространства. В этом случае мяч гоняли палками, а игра была очень похожа на современный хоккей.

Одна из наиболее зрелищных игр устраивалась вечером, когда стемнеет. Ребята делились на две команды и становились друг против друга на расстоянии 60-70 ярдов. Для этой игры делалось много небольших шариков из глины, на каждом из которых укрепляли уголёк из костра. Когда команды бросали этими шариками друг в друга, они должны были уворачиваться от летящих угольков. Это было чудесное зрелище – множество искорок, летящих в темноте подобно ракетам.

Мы, мальчишки, больше всего на свете любили бег. Мы любили бегать по равнине и перепрыгивать через поваленные деревья и камни. Наши ноги, казалось, никогда не уставали. Зачем идти куда-то, если намного легче добежать? Ведь вокруг было столько интересного! Было очень весело бегать по степи меж цветущих кустарников, взбежать на вершину холма, сбегать к ручью и посмотреть на бобровые плотины или просто искупаться. Но вместе с тем, у нас были и настоящие соревнования по бегу. Призов не было, нам доставляла удовольствие сама победа.

Иногда мы устраивали и скачки. Это всё была детская игра, но иногда мужчины из двух или трёх селений собирались вместе и устраивали настоящие состязания. Здесь уже за победу вручались призы. Луки, стрелы, колчаны и другие предметы выигрывались и проигрывались, вследствие чего там царило большое возбуждение.

Летом, когда мальчишки с удовольствием плескались в воде, мы выясняли, кто быстрее всех плавает и кто дольше всех может оставаться под водой. Мы много времени проводили в воде. Иногда мы пользовались корнем тополя, лёгким и пористым. С его помощью можно было легко переплыть даже широкую реку. Плавали мы и вместе со своими лошадьми.

Лето было для нас самым любимым временем года, но и зимой мы находили себе интересные занятия. Зимы в стране Лакотов длинные и очень холодные. Реки замерзают, и весь мир кажется покрытым снегом. Но мы находили игры и для этого времени года. Мы были крепкими и сильными и радовались жизни круглый год.

Мы часто обращали внимание на то, как наши лошади скользят по рекам и ручьям, не теряя равновесия. Мы тоже старались скользить по льду и не падать. У нас не было коньков, но кожаные подошвы наших мокасин хорошо скользили, и мы учились держать равновесие, катаясь стоя или сидя на корточках. Когда появлялся снежный наст, мы делали себе санки из бизоньих рёбер. Концы рёбер разводились на определенное расстояние и закреплялись с помощью палок и сыромятных ремней. Трудно было правильно подогнать все части, но в конце концов санки получались хорошие. Рёбра вскоре становились гладкими и белыми, как слоновая кость. В середину помещалось сиденье из куска толстой шкуры с головы бизона. Конечно, не каждый мальчик имел такие прекрасные санки. Некоторые довольствовались единственным ребром, но и тогда им было весело – ведь очень сложно усидеть на одном ребре, съезжая с высокой горки. Я помню случай, когда у одного мальчишки вообще не оказалось санок, но он всё равно нашёл способ покататься вместе с остальными. Расстелив свою бизонью накидку, он присел на корточки и натянул её на колени. Затем, обхватив колени руками, он заскользил вниз так же быстро, как и всё остальные.

У девочек была ещё игра в шарики (мальчики-Лакоты в неё не играли). Иногда нам попадались камешки почти круглой формы, но это случалось очень редко. Обычно шарики для игры нужно было делать специально, и этим занимались отцы. Они находили подходящие камни, обтёсывали их и полировали, делая шарики для своих дочерей. Чаще всего они использовали красный песчаник – камень, из которого делается трубка мира. Из разных видов камней получались шарики разного цвета.

В эту игру обычно играли на льду. Девочки разделялись на две команды, которые отходили друг от друга на расстояние около пятидесяти футов. Между ними ставился деревянный брусок 2х2 или 2х4 дюйма. Одна из команд начинала игру, бросая шарики в этот брусок и стараясь сдвинуть его с места. Если он сдвигался, то команде давалась ещё одна попытка, если нет – все шары забирала команда противника. Конечно же, у этой игры были правила и побеждали в ней более ловкие. Победительнице полагался приз – браслет, повязка для волос или ещё что-нибудь из того, что нравится девочкам.

Ещё одна игра для девочек называлась «пасло-ханпи», что значит – скольжение. В ней использовались длинные, тонкие, хорошо отполированные шесты, как правило из вяза. Такой шест был немного длиннее роста девочки и на одном из концов украшался отполированным рогом вапити или бизона. Обычно их делали отцы и дедушки девочек – они проводили долгие часы, строгая и полируя эти шесты. Индейский способ шлифовки таков: держа в одной руке нож, а в другой – палку, её медленно проворачивают. Нож при этом снимает тонкий ровный слой древесины. Это была кропотливая работа, но в конце концов палка выглядела так, словно её шлифовали наждачной бумагой.

Сама игра заключалась в бросании «кто дальше». При этом никто не мог предугадать, как долго брошенная палка проскользит по ледяной поверхности. Это была красивая игра, и мы, ребята, любили смотреть, как девочки, одетые в белые кожаные платья, играют в неё на льду.

Мы не играли в девчачьи игры, но у нас была своя похожая под названием «ху-та-на-ку-те». Ребро бизона полировали и украшали орлиными перьями, прикреплёнными так, чтобы служили «стабилизатором», когда ребро бросали в воздух. Правильно бросить ху-та-на-ку-те было довольно трудно и требовало долгой практики. Это была древняя игра Лакотов.

Таким образом, и летом и зимой мы интересно проводили время.

 

ИЗБРАНИЕ ВОЖДЕЙ

Однажды в нашем лагере случилось нечто необычное. Другие племена Лакотов пришли к нам, поставили свои типи, и наш лагерь увеличился втрое или вчетверо. Лагерный круг стал таким большим, что дальние типи было едва видно. Люди ходили туда-сюда постоянно, ведь здесь они могли встретиться с друзьями, которых давно не видели и узнать новости. Небольшие группы празднично одетых людей с песнями шествовали от одного типи к другому. Повсюду шли приготовления к большому торжеству. Мы, мальчишки, с удовольствием знакомились с другими ребятами, рассматривали лошадей, на которых они приехали и показывали им своих.

Между тем, подготовка к празднику продолжалась. Там и тут мы замечали типи, стоявшие чуть впереди всех остальных – они принадлежали вождям. В центре огромного лагерного круга было выстроено сооружение из прутьев, напоминавшее большую беседку. Там могло поместиться очень много народу.

Этой ночью в лагере горело бесчисленное множество костров. Я отправился спать в радостном ожидании праздника. На следующий день все собрались в центральной беседке на Совет вождей. В середине вокруг костра сидели вожди и старшины, а остальные заняли свободные места. Вожди по очереди вставали и говорили, а все прочие внимательно слушали. Говорилось о многих делах и нуждах всего народа. Затем один из вождей встал и сообщил, что необходимо выбрать нового вождя. Это следовало делать только после тщательного обсуждения. Никто не мог стать вождём, если он не снискал уважения всего своего народа. Даже если молодой человек был сыном или внуком вождя, в расчёт брались лишь его собственные заслуги. О нём должны были высказаться все, а он сам должен был доказать свою честность и храбрость. И тогда Совет принимал решение. Это было очень волнующее событие. Среди собравшихся были отцы и матери, которые учили своих сыновей быть правдивыми и отважными. Они гордились своими сыновьями и надеялись, что эта честь выпадет именно им, а молодые люди также старались зарекомендовать себя с лучшей стороны.

Два вождя отделились от остальных для обсуждения. Через некоторое время они направились прямо к молодому мужчине по имени Медведь-Полый-Рог. Не говоря ни слова, каждый из них взял его за руку и повёл к центру круга Совета. Вождь, державший трубку мира, подошёл к огню и зажёг её. Он приблизился к молодому человеку и с великим почтением повёл трубкой вверх, к небесам, затем на запад, юг, восток, север, и наконец вниз, к земле. По окончании этой церемонии он протянул трубку молодому человеку, который выпустил дым дважды. Это означало, что трубка принята, а вместе с ней и полномочия вождя племени. Этим Медведь-Полый-Рог выказывал благодарность родному народу, который удостоил его такой чести, и свою готовность выполнять обязанности вождя. Медведь-Полый-Рог знал, что будучи лидером и советчиком своего народа, он всегда должен быть честен, а его слово – твёрдо, и не может быть взято назад ни при каких обстоятельствах, что он должен быть человеком сильной воли, стоять за правду и неизменно заботиться о нуждах своего племени, не ожидая никакой благодарности. Он должен был иметь доброе сердце и помогать старикам и бедным и вообще всем нуждающимся. Он должен был не бояться высказать своё мнение по любому вопросу. Все эти качества говорили о его мужестве. Лакотских мальчиков всегда учили быть мужественными. А это вовсе не означало лишь отвагу в бою. Это значило также принесение личных интересов в жертву ради нужд своего племени. Такие качества были необходимы мужчине как в дни войны, так и в мирное время.

Трубка мира была самым главным священным предметом для Лакотов. Именно поэтому Медведь-Полый-Рог получил трубку как символ своего высокого положения. Это также была клятва не отступать от своей цели и от своего слова. Не зря говорят: «Индеец никогда не берёт назад данного слова», – и в прежние времена так оно и было. Сила трубки была такова, что после такой клятвы Лакоты не нарушали её даже перед лицом смерти. Право носить трубку в специальной богато украшенной сумке давалось человеку, занимавшему высшее положение в племени.

Когда церемония Трубки для Медведя-Полого-Рога была окончена, второй вождь встал перед ним и начал свою речь. Он обращался к Медведю-Полому-Рогу, но говорил громко, чтобы все слышали его слова. Он сказал, что отец молодого человека воспитал хорошего сына. Железного Щита, отца Медведя-Полого-Рога, уже не было в живых, но многие хорошо его помнили и испытывали к нему чувство благодарности за то, что он воспитал сына, достойного стать вождём. Мы видели, что Медведь-Полый-Рог был очень горд тем, что о его отце говорили так хорошо. Затем третий вождь подошёл к нему и стал говорить. В отличие от предыдущей, эта речь была очень краткой: «Медведь-Полый-Рог, ты слышал прославление твоего отца за всё, что он сделал для своего народа. Мы ждём того же и от тебя».

В тот вечер все были в своих праздничных нарядах, и было много песен и танцев. На следующий день празднества продолжались. Это был день, когда новый вождь должен был начать служение своему народу и показать свою щедрость.

Все вновь собрались в «Зале Совета» в центре лагеря. Медведь-Полый-Рог принёс всё своё имущество, его друзья помогали ему. Все эти вещи предназначались для раздачи бедным и нуждающимся. Там были луки и стрелы в раскрашенных колчанах, головные уборы, сёдла, уздечки, красиво расшитая одежда и другие предметы, имеющие ценность у Лакотов. Во славу нового вождя пелись хвалебные песни, и после каждой кому-нибудь вручался подарок. В конце концов всё было роздано, и Медведь-Полый-Рог возвратился домой бедным, но счастливым. Честь, оказанная ему племенем, была для него намного ценнее всех вещей.

Щедрость была очень важным качеством у Лакотов, и они учили этому своих детей. Если мальчик видел проходящих мимо его типи старика или старуху, он подбегал к ним и приглашал зайти внутрь. Матери всегда были довольны, видя это, и с удовольствием угощали стариков, которые были признательны за оказанное им внимание и высказывали это благодарным словом или песней.

Я хорошо помню, как мы впервые научились готовить и пить кофе. Он был горьким на вкус, и мы думали, что это лекарство – даже называли его «чёрным лекарством». Старикам он нравился, для них было большим удовольствием, когда холодным утром их приглашали в чьё-нибудь типи и потчевали душистым горячим напитком. Вначале мы, мальчишки, не очень любили это «лекарство», но постепенно привыкли. Если мы чувствовали запах кофе, то бежали искать, в каком из типи его варят. Нам не нужно было приглашения – и это не считалось невежливым. Если мы любили кофе и хотели получить немного, то просто проходили внутрь и садились, и женщина, подававшая еду, угощала и нас. Когда мы выпивали свой кофе и съедали то, чем нас угостили, мы просто возвращали пустую чашку и говорили: «Тётя, вот ваша посуда!» Этого было достаточно, чтобы показать себя вежливым и воспитанным. У нас было не принято много говорить. Если индеец был в гостях и ему приходила пора идти домой, то он просто поднимался и говорил: «Мне пора идти».

Мальчик-Лакот должен был заслужить не только уважение окружающих, но и собственное имя, которым его будут называть, когда он станет взрослым. Имя при рождении выбирали родители или родственники, и мальчик носил его до тех пор, пока сам не заслуживал себе другое. Он должен был каким-то образом отличиться или доказать свою храбрость. Тогда он мог взять себе имя, отражающее его поступок. Такие имена давались, если человек в сражении спасал друга, которому грозила опасность, если он был ранен, но продолжал сражаться, если он выполнял опасную миссию разведчика во вражеском лагере, или совершал «прикосновение к врагу». Если он сделал это и вернулся назад невредимым, то его считали по-настоящему отважным человеком.

«Прикосновение к врагу» совершалось следующим образом: при встрече с вооружённым противником молодой воин бросал своё оружие на землю, оставляя себе только щит. При этом в руке он держал длинный жезл, украшенный орлиными перьями, который служил чем-то вроде знамени. Прикрывая грудь щитом, он подъезжал как можно ближе к врагу и касался его тела жезлом, а затем скакал обратно. Поворачиваясь к врагу спиной, он перебрасывал щит за спину, чтобы защитить её от стрел. Много раз воины достигали своих невредимыми, но бывало и так, что их тяжело ранили. В любом случае, такой человек пользовался уважением среди своего народа, так как был достаточно храбр, чтобы безоружным вплотную приблизиться к врагу, который мог убить его в любой момент. Когда этот воин возвращался домой, в его честь устраивался праздник и ему посвящался специальный танец. Его мать и сёстры пели хвалебные песни, и все гордились им. А затем он получал новое имя.

Когда мой отец был молод, его звали Крапчатым Конём. Его отец, которого звали Одиноким Конём, в своё время увёл из лагеря врага нескольких крапчатых лошадей, и назвал сына в честь этого события. Отец носил это имя пока не вырос и не заслужил себе другое. Это произошло, когда ему было 18 лет.

В том сражении противник – племя Поуни – был разбит, и вражеские воины бежали – все, кроме одного. Этот храбрый Поуни был хорошо вооружён, и отец решил, что для него пришло время «прикоснуться к врагу». Бросив оружие на землю и держа в руке украшенный жезл, он поскакал прямо на врага, который стоял с поднятым луком. Подъехав достаточно близко, отец коснулся врага концом жезла, а затем поскакал назад к своим друзьям так быстро, как только мог. Поуни выстрелил из лука и ранил отца в руку. Но тот держался мужественно, не обращая внимания на свою рану, за что и заслужил имя Стоящий Медведь. Медведь – очень храброе животное, даже раненый, он всегда сражается стоя, и мой отец вёл себя столь же отважно.

При моём рождении отец дал мне имя Сразил Многих, так как к тому времени он убил уже много врагов.

Имена всех моих братьев имели какое-то значение для нашей семьи. Одного звали Гнедым Конём. Когда-то у отца была такая лошадь, и её убили в бою прямо под ним. В имени моего брата заключена память об этом событии. Другого брата звали Непобеждённым. Отец ни разу не уступил в схватке с врагом, и имя моего брата говорит об этом.

Девочкам не надо было заслуживать имя. Оно давалось при рождении и на всю жизнь. Одну из моих сестёр звали Мастерицей, так как у моего отца было много прекрасных украшений из перьев. Другую сестру звали Два Жезла, поскольку отец был членом двух воинских обществ, и от каждого имел по красиво украшенному жезлу. Ещё одну сестру звали Жёлтой Птицей. Это имя ей выбрала тётка, и для неё оно, безусловно, что-то означало.

Когда я стал достаточно взрослым, чтобы участвовать в сражениях, индейские войны прекратились. И у меня уже не было возможности заслужить себе имя, подобно отцу. Помню, как будучи маленьким мальчиком, я стремился доказать отцу свою храбрость. В одиннадцать лет мне представилась такая возможность. К тому времени Лакоты сложили оружие и жили мирной жизнью. Однажды пришли белые люди и собрали всех наших родителей. Мы, дети, не знали, о чём они говорили, но судя по виду моего отца это было что-то серьёзное. Он долго думал, а потом спросил меня, соглашусь ли я поехать с этими белыми людьми. Они хотели взять с собой нескольких мальчиков и девочек, чтобы увезти их далеко от дома в совершенно незнакомое место. Конечно же, мне было страшно, ведь я подозревал, что они хотят увезти нас подальше и убить. Я никогда не слышал ни о какой школе, и не мог и предположить, что ещё могли эти белые сделать с маленьким длинноволосым индейским мальчиком, на котором не было ничего кроме набедренной повязки и мокасин.

Я был уверен, что пришёл мой конец, но мужество было у меня в крови и я не стал жаловаться. Годы спустя, когда я вернулся к своему народу, чтобы по возможности помочь ему усвоить путь белого человека, Совет собрался и дал мне имя Вождь Стоящий Медведь.

 

ЗНАХАРИ И МУЗЫКА

Среди наиболее уважаемых людей в любом лагере Лакотов всегда были знахари. Мы очень верили им и уважали за то, что они лечили нас. Они были очень мудры, умели исцелять больных и делали ещё много необычайных вещей, несмотря на то, что никогда не учились в школах и не читали книг. Вместо этого они уходили в горы в одиночку и без оружия. Там они проводили по нескольку дней в посте и молитве. Они просили у Великого Духа знаний и силы, которая поможет им лечить больных и раненых. Эти люди были серьёзными и добродетельными. Они всегда были готовы принести пользу своему народу и помочь нуждающимся.

Ни один человек во всём племени не обладал такими знаниями, как знахарь. Мы знали, что каким-то образом от черпает свою силу у Природы, и мы тоже просили её об этом. Мы ощущали энергию и силу всего, что нас окружало, и, глядя на деревья, скалы, ручьи, камни, птиц, животных, просили их поделиться с нами частью своей силы.

Далеко не каждый мог стать знахарем – лишь немногие были достаточно сильны и мудры для этого. Когда молодой человек готовился к последнему испытанию, он предварительно проходил Ритуал Очищения (Инипи). Затем лучший друг выбирал для него место, где ему предстояло поститься. В это время ничто не должно было мешать его общению с Природой. Место, выбранное для поста и молитвы отмечалось по углам четырьмя шестами высотой в 8-10 футов. Юноша мог взять с собой только священную трубку и бизонью шкуру. Он шёл туда с чистым разумом и душой, готовый видеть и слышать всё вокруг. После нескольких дней поста и молитвы он ощущал соприкосновение с высшими силами. С каждым днём он слабел и, наконец, погружался в глубокий сон. В этом сне Великая Тайна посещала его в образе животного или птицы и говорила с ним, чтобы поделиться своей силой и мудростью. Иногда он приносил с собой какой-нибудь талисман, целебную траву или лечебный корень. Это могла быть и песня, которую знахарь должен был петь у постели больного. Во всяком случае, всё, что они обретали, было полезно и обладало мистической силой. Разум спящего наиболее восприимчив в такой момент. Он видит всё с удивительной ясностью. Даже если раньше он никогда не встречал показанного ему растения, пробудившись, он отлично помнит, как оно выглядело и где его искать. За один раз трудно выучить песню, но песню, которую слышит сновидец, он запоминает навсегда. Затем юноша возвращался обратно, и с той поры оказывал всяческое уважение явившемуся ему в видении животному или птице. Это мог быть медведь, утка или другое живое существо.

В детстве, когда мы видели, что знахарь заходит в чьё-то типи, где есть больной, мы ждали снаружи и ощущали присутствие Великой Тайны в этом месте. Важность этой церемонии делала нас очень смирными.

Однажды мы увидели нескольких молодых мужчин, возвращающихся из военного похода. Когда они подъехали ближе, мы заметили, что у одного из них было не ладно с ногой. Она свободно болталась, когда он ехал верхом. Добравшись до лагеря, он осторожно слез с лошади и заковылял в сторону своего типи. Мы смотрели на него, восхищаясь его мужеством. А вскоре к нему пришёл знахарь. Спустя несколько дней мы снова увидели этого человека. На его ноге была шина из сыромятной кожи, привязанная кожаным ремешком, и он опирался на палку. В те времена не было костылей, но увечные и старые люди использовали длинные палки, напоминавшие пастушеский посох. Этот молодой человек полностью доверял знахарю, и вскоре был совершенно здоров.

Первым серьёзным исцелением, которое я помню, было выздоровление мальчика, страдавшего пляской святого Витта. Мы не знали ничего об этой болезни до прихода белых, поэтому называли её «шкан-шкан-васичун», что означало «тряска белого человека». Нам было очень странно видеть, что этот мальчик весь трясётся, даже когда просто стоит, и когда мы услышали разговоры о церемонии исцеления, то захотели её увидеть.

Родители этого мальчика поставили в стороне от остальных большое типи с входом, обращённым к востоку. Когда пришёл знахарь, мы встали в круг и вели себя очень тихо. Он был одет только в набедренную повязку, а его тело раскрашено красным. В правой руке он держал трещотку, а в левой – небольшой барабан. Он вошёл в типи вместе с больным мальчиком и вскоре вышёл обратно, ведя его перед собой, одетым и раскрашенным точно так же. Знахарь провёл мальчика по четырём сторонам света (Четырём Ветрам, как говорят Лакоты), продолжая петь специальную песнь исцеления. Последняя остановка была на севере. И когда путешествие было закончено, вокруг типи образовался квадрат. Затем знахарь увёл своего пациента в типи. Спустя несколько дней мы снова увидели этого мальчика, и он был совершенно здоров. С тех пор, как он перестал «трястись как белый человек», мы снова стали с ним играть.

В своих церемониях знахарь почти всегда использовал музыку и пение. Во время пения он использовал барабан или погремушку, а иногда дул в свисток.

Эти инструменты знахарь прятал после каждого обряда, и никто не мог видеть их, если ему не требовалось лечение. Считалось, что если всякий будет глазеть на них или неосмотрительно брать в руки, то эти предметы потеряют часть своей магической силы.

Погремушки, на которых были нарисованы символы, понятные только знахарю, хранились в красивых сумках из сыромятной кожи, куда складывались и лекарственные травы.

Когда знахарь заходил в чьё-нибудь типи, вокруг должна была стоять тишина, и члены семьи пациента выходили наружу и следили, чтобы никто не шумел.

Знахарь всегда начинал с того, что сооружал квадратный земляной алтарь у постели больного. По его углам втыкались раскрашенные в яркие цвета палочки. Сам алтарь тоже разрисовывался цветной глиной. Затем знахарь начинал петь. У индейцев есть песни на все случаи жизни. Они верят, что пение приближает их к высшим силам более, чем что-либо ещё. Они верят, что даже одинокий голос достаточно силён, чтобы Великий Дух услышал его.

Когда песня заканчивалась, знахарь доставал из своей сумки лекарственные травы, которые замачивал в воде или кипятил. Когда больной выпивал полученный настой или отвар, ему очень скоро становилось лучше. Иногда знахарь рассказывал больному о том, как он ходил в горы для поста и молитвы, и о чудесном видении, полученном им там. Пациент часто был так увлечен этим рассказом, что забывал о собственной болезни, и порой ему больше не требовалось никакого лечения.

Погремушка знахаря делалась из сырой кожи, которой сразу же, пока она ещё не высохла, придавали нужную форму. Две её половинки сошнуровывались вместе, как воллейбольный мяч, только в этом случае длинный ремешок не обрезался, а позднее обматывался вокруг рукоятки. Чтобы, высохнув, погремушка приняла круглую форму, между кожаными половинками оставляли небольшое отверстие, через которое её заполняли песком. Когда кожа высыхала, песок удаляли, а на его место засыпали мелкие камушки. Затем вставлялась рукоятка, которая должна была крепиться точно в центре – если пренебречь этим правилом, то погремушка скоро сломается. Затем рукоятка обматывалась ремешком, и погремушку можно было украшать.

Погремушка также применялась для того, чтобы отбивать ритм в общей песне или танце. Очень красивое зрелище, когда много танцоров движутся синхронно, и каждая погремушка звучит в унисон с остальными.

Общество Лисиц использовало жестяную погремушку. Когда к нам пришли первые белые торговцы, они привезли кулинарный порошок в жестяных банках. Нам показалось, что эти банки – более ценная вещь, чем их содержимое. Мы выбрасывали порошок, а банку насаживали на деревянную ручку и украшали бусами. Верх погремушки и низ рукоятки украшались разноцветными иглами дикобраза или перьями. Такие погремушки были для Лакотов чем-то новым и поэтому ценились больше, чем обычные кожаные. Общество Лисиц имело только две такие, и их обычно давали юношам и подросткам, чтобы побудить их быть храбрыми и совершать достойные поступки. Если молодой человек не имел возможности участвовать в сражении, то он должен был устроить пир и накормить всех бедных. В танце на этом пиру он мог пользоваться жестяной погремушкой. Если же юноша отправлялся в поход и возвращался, проявив себя отважным воином, то его мать и сёстры танцевали в его честь с этой погремушкой, чтобы показать, как они гордятся им. Я помню одного такого юношу. Я уже не могу сказать, что именно он совершил, но это было нечто, позволявшее его семье восхвалять его. У него было три сестры, известных своей красотой. Одна из них надела головной убор брата, вторая взяла его жезл, а третья – погремушку, и так они ходили от одного типи к другому, распевая хвалебные песни в честь брата. Это было прекрасное зрелище, и весь лагерь видел, как эти девушки гордятся своим братом.

Общество Храбрецов использовало очень необычную погремушку. Она делалась в форме кольца или бублика довольно большого размера. В этом Обществе были только две такие погремушки, и они давались тем, кого считали наиболее отважными. Эти погремушки также вырезались и сшивались, пока кожа ещё не высохла, а затем насаживались на ручку и крепко привязывались к ней. Вся погремушка окрашивалась в красное – цвет Общества Храбрецов. Как правило, человек, присоединявшийся к этому Обществу, стремился совершить подвиг, чтобы заслужить достойное имя.

Были времена, когда у Лакотов ещё не было барабанов, но и тогда они уже умели петь. Певец аккомпанировал себе, стуча ладонями по своей груди. Лакоты научились петь очень давно, и некоторые песни дошли до наших дней из глубокой древности.

Один из способов сделать хороший барабан начинается с изготовления обруча из вяза, так как он лёгок и гибок. На него натягивалась тонкая часть шкуры бизона, стягиваемая ремешком. Единственным недостатком такого барабана было то, что кожа с живота бизона не очень прочна, и если она рвалась, то барабан переставал звучать.

Другой способ, которым пользовались Лакоты, похож на первый, но кожа закреплялась по-другому: по всей окружности сверлились маленькие дырочки, и оленья кожа закреплялась в них деревянными шпильками.

Третий способ несколько иной. На полое бревно с обеих сторон накладывалась кожа и стягивалась ремешком. Так обычно делали большие барабаны.

Примерно так же изготавливались так называемые «водяные барабаны». Только с одной стороны оставляли твёрдое дно и наполняли колоду водой. А с другой стороны натягивали кожу. Звук такого барабана зависел от степени влажности кожи. Если она высыхала, то барабан звучал тише, и её снова нужно было намочить.

Существовала разница в звучании различных барабанов, и это во многом зависело от мастера и музыкантов. Хороший барабанщик достигает такого искусства в отбивании ритма, что танцующие под этот чудесный инструмент чувствуют живой ток крови в своём теле.

Большие барабаны редко украшались, но маленькие всегда особым образом расписывались. Знахарь изображал на своём барабане то животное, чью силу он использовал для лечения больного. К примеру, знахарь, чьим покровителем был олень вапити, мог изобразить его голову. Кроме украшения, эти рисунки символизировали покровительство со стороны высших сил.

Название другого, не менее древнего музыкального инструмента в переводе с языка Лакотов означает «деревом по дереву». Он делался из прямой ветки, одна сторона которой оставлялась гладкой, а другая покрывалась зарубками. Сам инструмент музыкант держал в левой руке, а в правой – палочку, которой проводил туда-сюда по зарубкам, примерно так, как играют на скрипке. Вместе с барабаном он звучал очень хорошо, но в последнее время его редко встретишь.

Лакоты часто пользовались ещё одним древним музыкальным инструментом – свистком. Весной, когда ивы покрывались зеленью, мы срезали небольшие ветки и вычищали сердцевину с помощью другой палочки. В нужном месте делалась выемка, и туда вставлялся кусочек смолы. Однако самые лучшие свистки получались из кости орлиного крыла. В ней также делалась выемка и вставлялся кусочек смолы. Розовую смолу вначале разжёвывали, а затем замазывали нужное место с помощью палочки. Эти костяные свистки использовались почти во всех обрядах Лакотов, иногда целой группой танцоров. Считалось, что они помогают и в бою: их звуки должны были устрашать врага и придавать воинам мужество. В ходе Пляски Солнца большая группа певцов и музыкантов со свистками должна была петь в течение трёх дней почти без остановки. Сначала свистки звучали громко, но по мере того, как музыканты уставали, начинали свистеть всё тише. Свистки для Пляски Солнца украшались орлиными перьями и пухом. Обычные же свистки наши матери и сёстры украшали раскрашенными иглами дикобраза.

Есть ещё один музыкальный инструмент, который служил только одной цели. Это флейта. Поскольку она использовалась лишь для любовных мелодий, то мы называли её «флейтой любви». Это наш национальный инструмент, мы играли на нём задолго до прихода белых. Изготовление этого инструмента требовало большого искусства, так как он состоял из нескольких частей. Старинные флейты делались из лиственницы, так как её древесину было легче обрабатывать кремнёвым ножом. Ветка разделялась по центру точно на две половины. Затем из них удалялась сердцевина и вырезался мундштук. Между мундштуком и основной частью оставляли тонкую перегородку. Там укреплялась тонкая костяная пластинка. Наконец, в нужных местах проделывалось шесть дырочек для пальцев. Потом все части флейты складывались вместе и склеивались.

Клей всегда был у нас под рукой. Кожа с бизоньего загривка резалась на мелкие кусочки и кипятилась в котелке из бизоньего желудка. Когда клей поднимался вверх, его наматывали на палочку, медленно вращая её. Клей представлял собой длинные прозрачные нити, и когда на конце палочки образовывался шарик клея, её втыкали в землю и оставляли сохнуть на солнце. Высохнув, клей затвердевал и становился похожим на стекло. Эти палочки обычно хранили в колчанах. Ни жара, ни холод не действовали на этот клей, он никогда не расплавлялся, и не портил ни стрел, ни колчана. Если же нам нужно было что-то приклеить, то мы смачивали клей слюной и на секунду подносили к огню – тогда он становился жидким. Я никогда не встречал фабричного клея, который был бы столь же хорош. Две детали, склеенные индейским клеем, были столь же прочны, как единое целое.

Задолго до того, как индейцы стали делать музыкальные инструменты, они сочиняли и пели песни, в которых отражалась история их племён. Индеец говорил в них о войнах, священных обрядах, странствиях. Были военные песни, песни исцеления, песни храбрости, песни благоговения перед Великой Тайной, песни любви. Кроме того, различные военные общества имели песни, которые исполнялись только их членами. У каждого человека также имелись песни, сочинённые им самим. Эти песни уважались, как частная собственность, и никто не мог без разрешения петь песню, сочинённую другим. Сочинители песен иногда дарили их другим, как любой иной ценный подарок. И что бы ни случалось в жизни индейцев – они пели.

 

Я ДОБЫВАЮ ПЕРВОГО БИЗОНА

Наконец, пришёл тот день, когда отец взял меня с собой на бизонью охоту. Как же я был горд!

До сих пор помню, как отец учил меня тем вещам, которые я должен был знать, чтобы стать хорошим охотником. Я учился делать луки и натягивать тетиву, мастерить стрелы и оперять их. Я учился держаться на лошади независимо от скорости её бега и вырабатывал отвагу, чтобы не дрогнуть перед любой опасностью. Всё это я освоил ещё до того, как отец взял меня с собой на охоту.

Это было событие, которого любой мальчик племени Лакота ждал с нетерпением. Ехать бок о бок с лучшими охотниками племени, видеть, как бегут огромные стада бизонов, и затем привезти домой добычу – это был самый прекрасный день в жизни каждого индейского подростка. Лишь одно событие могло сравниться с этим – первое сражение, когда ты встречаешься с врагом лицом к лицу, готовый защищать свой народ.

Итак, однажды утром мы отправились на охоту, посвятив весь предыдущий вечер необходимым приготовлениям. Несмотря на то, что в каждом типи кипела работа, снаружи не было слышно ни звука. В день перед бизоньей охотой все сидели в своих типи, а какой-нибудь старик обходил весь лагерный круг, повторяя: «И-ни-ла, и-ни-ла», – негромко, но так, чтобы слышали все. Это значило: «Тише, тише». Разведчики сообщили, что бизоны близко, поэтому в лагере должна была стоять тишина. Старику не было необходимости заходить в каждое типи и объяснять, что пришли бизоны, и потому мужчинам следует приготовить оружие, а матерям сделать так, чтобы дети не плакали. Одного слова «и-ни-ла» было достаточно, чтобы во всём лагере воцарилась тишина. Этой ночью не было слышно ни разговоров, ни детского плача. Даже собаки и лошади подчинялись этому требованию, и тишина стояла повсюду. Взаимопонимание взрослых, детей и животных было вполне обычным явлением в лагере Лакотов. Это естественно, когда индеец и его домашние животные понимают друг друга с полуслова и даже вовсе без слов. Есть некоторые слова, которые понимают и собаки, и лошади. На охоте, если один из охотников даже очень тихо говорил: «А-а-ах», – то люди, собаки и лошади сразу же останавливались и прислушивались. И пока охотник прислушивался, животные слушали тоже.

Несмотря на тишину во всём лагере, ночь накануне бизоньей охоты как всегда была суматошной. Было много разговоров внутри типи, у огня. Точились ножи и стрелы, на луки натягивались тетивы, а колчаны заполнялись стрелами. Стояла уже глубокая осень, и вечера были холодными. Мы с отцом сидели у огня и говорили об охоте. Мне было всего восемь лет, и я понимал, что мне не дадут самостоятельно убить бизона. Но тем не менее, я был очень взволнован, глядя на отца, занятого приготовлениями.

На охоту я надел свою накидку из бизоньей шкуры. Мать сделала мне кожаный пояс, который держал накидку, если я сбрасывал её с плеч. Ранним утром в ней было очень тепло.

Вы можете представить себе, как я сидел у огня, глядя на своего отца. Мои волосы падали на спину, на мне была набедренная повязка и мокасины, а на поясе висел нож в кожаных ножнах. К тому времени, как мне исполнилось восемь лет, у нас было уже много ножей и у меня был свой собственный. Я отправился спать, прижимая к себе свой лук, чтобы когда наступит утро, всё было у меня под рукой.

Отец наточил наконечники моих стрел и мой нож. Точильный камень был длинным и хранился в особой кожаной сумке. Он был не в каждом типи, его передавали друг другу по очереди, и иногда он обходил весь лагерь.

Насколько я помню, у меня было десять стрел, которые я сложил в свой колчан. Когда все приготовления были закончены, отец рассказал мне, что я должен буду делать во время охоты. Потом мы пошли спать, и отец сказал, что он надеется на удачу в завтрашней охоте, и что он принесёт домой много мяса и шкуру, которую его жена сможет обработать. Я не мог заснуть от волнения всю ночь. Грядущий день должен был стать для меня серьёзным испытанием. От меня зависело, будет ли отец доволен мною. Каков будет результат охоты? Хватит ли у меня мужества достойно встретиться с опасностью? Пожалуй, именно тогда я почувствовал, что расту и становлюсь мужчиной. Что-то особое произошло в тот день, который я помню до мельчайших подробностей. Это было испытанием моего духа, и я могу сказать, что не проявил слабости, а напротив, сделал то, чем мог потом гордиться.

На следующее утро охотники ещё до рассвета начали ловить своих лошадей. Я тоже пошёл вслед за отцом и поймал своего коня. Я всё делал так же как отец, стараясь показать ему, что он вовсе не должен постоянно руководить мною. Мы привели лошадей к нашему типи и взяли свои луки и стрелы.

Охотники съезжались со всего лагеря. Большинство из них с трудом сдерживало своих резвых скакунов, которые в нетерпении перебирали ногами; их уши были насторожены, а хвосты развевались по ветру. Мы присоединились к группе из ста или более человек. У некоторых из них были луки и стрелы, а у остальных – ружья. Нам сказали, что бизоны пасутся в пяти-шести милях от нас.

Однако в то время мы не измеряли расстояние в милях. Дневной переход лагеря составлял около десяти миль, следовательно, бизоны находились на расстоянии примерно половины лагерного перехода.

Некоторых коней мы оставили позади ещё до того, как увидели стадо. Это были вьючные лошади, нагруженные запасным оружием и одеялами. Они должны были ждать, пока охотники не вернутся за ними. Их не привязывали и не спутывали, но они всё равно оставались на месте, несмотря на шум охоты.

Моя лошадь вороной масти была очень резвой. Для меня было большой честью ехать на ней рядом с охотниками и вождём, моим отцом. Я старался держаться как можно ближе к нему.

Двое были избраны разведчиками и возглавляли процессию. В их обязанности также входило следить за порядком, в знак чего они держали в руках палки из ясеня, примерно такой же длины, как полицейская дубинка. Они ехали впереди на некотором расстоянии от всех до тех пор, пока не заметили стадо. Тогда они остановились и подождали остальных. Мы медленно подбирались к стаду, которое, завидев нас, сбилось в кучу. Потом один из двоих воскликнул: «Хока-хей!», – что означало: «Вперёд!». По этой команде все устремились к стаду.

Я поскакал вместе со всеми, и моя маленькая лошадка понеслась так быстро, что вскоре я потерял отца из виду. Я сбросил с плеч своё одеяло-накидку, и осенний ветерок охладил моё тело. Но я не обращал на это внимания. Было прекрасно вот так мчаться вместе с другими охотниками. Не было слышно ни криков, ни иного шума, кроме топота копыт. Стадо побежало, поднимая облако пыли. Я не чувствовал страха, несмотря на то, что совсем ничего не видел в этой пыли. Я не знал, где мой отец, не знал, куда я скачу. Когда пыль рассеялась, я обнаружил, что нахожусь в самом центре стада. Вокруг бежали бизоны, их огромные головы поднимались и опускались. Тут мне стало страшно. Я прижался к спине своей лошади и крепко обнял её за шею. Трудно описать словами, до какой степени я был напуган. Но тут сквозь топот копыт послышались выстрелы, и я увидел, что стадо разбивается на мелкие группки. Я ещё не видел ни отца, ни других охотников, но мой страх постепенно улетучился. Бизоны казались такими огромными, что я решил держаться чуть подальше от них. Стадо между тем рассыпалось по равнине, и вскоре совсем близко от себя я заметил телёнка. Я вспомнил всё, что отец говорил мне накануне. Его указания были очень важны для меня сейчас. Я никак не мог догнать того телёнка, и всё не решался выстрелить, поскольку очень нервничал.

Но когда моя лошадь прибавила скорости и поравнялась с животным, я всё же рискнул сделать первый выстрел, и, к своему удивлению, попал. Вторая стрела лишь скользнула по загривку бизона. Третья заставила бегущее животное сбавить темп. Я выпустил четвёртую стрелу, но и она не убила бизона. Я был огорчён. Мне казалось, что я истратил слишком много стрел. Но бизон бежал уже совсем медленно, и я понял, что ещё один хороший выстрел может сделать меня настоящим охотником. Лошадь, казалось, понимала всю важность этого момента, и мне не пришлось объяснять ей, что нужно подобраться как можно ближе к животному. Скоро я уже был рядом с бизоном, и последний удачный выстрел завершил дело.

Я спрыгнул с коня и встал над своей добычей, озираясь вокруг, в надежде, что весь мир видит это. Но я был один. Во время преследования я не заметил, что ускакал далеко вперёд. Равнина была пуста, насколько хватало глаз, и я даже не представлял себе, где может быть отец. Я просто стоял и смотрел на тушу, простёртую на земле, и был счастлив. Мне хотелось, чтобы все знали, что я, Ота Кте, убил этого бизона. Но, похоже, никто не знал где я, и, поскольку поблизости никого не было, мне следовало что-то взять у этого животного, дабы показать, что именно я убил его. Я вытащил все стрелы, одну за другой. На мой взгляд, их было слишком много. Если бы я был хорошим охотником, то уложил бы бизона одной стрелой, а мне понадобилось целых пять. Очень велико было искушение выбросить пару стрел, ведь никто не видел меня в этот момент. Я знал, что меня и так будут хвалить и отец и мать, но этого казалось мало, и я едва не солгал.

Я думал об этом, когда достал свой нож, наточенный отцом, и снял шкуру с половины туши. Я был слишком мал, чтобы перевернуть её. А пока я раздумывал, что делать дальше, вдалеке послышался голос отца: «То-ки-и-ла-ла-ху-во?» – «Где ты?». Я тут же вскочил на лошадь и поскакал на вершину невысокого холма. Отец заметил меня и направился навстречу. Я понял, что не смогу солгать ему, ведь он всегда учил меня говорить только правду. Он хотел вырастить из меня честного человека, и я понял, что нужно сказать правду, даже если она принесёт мне меньше славы. Отец позвал меня с собой, к его добыче. Но когда мы совсем приблизились друг к другу, я очень тихо сказал ему: «Отец, я убил бизона».

Его улыбка сменилась изумлением, и он спросил, где же этот бизон. Я показал ему, и мы вдвоём отправились туда, где лежала наполовину ободранная мною туша. Отец закончил эту работу за меня. Я мог сам снять шкуру, только не мог перевернуть тушу. Нужно было повернуть голову и положить животное на спину. Когда шкура была снята, отец покрыл ею спину моей лошади, шерстью вниз, а на нее уложил мясо, следя за тем, чтобы центр тяжести был точно посередине. Затем он прикрыл мясо свисающими концами шкуры, чтобы защитить его от дорожной пыли, и я отправился домой, сидя поверх этого тюка.

Я показал отцу стрелы, которые выпустил в бизона и рассказал, как я убил его. Отец был очень доволен и всё время хвалил меня, а я ещё раз порадовался тому, что сказал ему правду.

Мы поехали к бизону, которого убил отец, приготовили тушу к перевозке домой и добрались до лагеря только к вечеру. Пожалуй, даже король, следующий во главе своей свиты, не держался бы так гордо, как я, когда въехал в селение, восседая на тюке с мясом убитого мной бизона. Теперь у матери было два охотника в семье, и я предвкушал, как она обрадуется. У индейцев не принято хвастаться своими подвигами, меня всегда учили, что это некрасиво, и я раздувался от гордости, но молчал. Обычно, возвратившись домой, я сразу же убегал играть с другими мальчишками, но в тот день я всё время крутился возле нашего типи, чтобы послушать, что обо мне говорят. Вскоре весь лагерь уже знал, что Ота Кте добыл своего первого бизона.

Отец был так рад, что подарил мне одну из своих лучших лошадей. Он позвал одного из стариков к нам в типи, сообщил ему новость и попросил известить всех в лагере. Я слышал, как тот, стоя в дверях, пел хвалебную песнь в честь отца. Потом привели лошадь, и я взял её за повод. Певец же позвал другого старика, который и получил этого коня в подарок. Он взял у меня повод и сказал: «Ха-йи», что значит: «Спасибо». Этот старик был очень благодарен за такой замечательный подарок.

Так окончилась моя первая и последняя бизонья охота. Теперь, в дни, когда бизонов больше нет, она живёт только в моей памяти.