— Уже почти час дня, но... вы сказали, если кто-нибудь будет настаивать...

— Кто там?

— Синьора... Хирш.

— Нет-нет! Если Лоренцини уже ушел, не пускай сюда иностранцев.

Лоренцини немного говорил по-английски, а если общения все-таки не получалось, мог по-французски или по-немецки направить посетителя в полицейское управление на виа Борго-Оньиссанти. Среди коллег он считался полиглотом.

— Он еще здесь, а эта синьора — итальянка. Во всяком случае, по паспорту.

— Ну ладно. Зови ее.

Некоторые люди заходят в эту дверь, и жалобы так и слетают у них с языка. Другие не знают, с чего начать. Инспектор обратил внимание, как женщина осторожно окинула взглядом комнату, пытаясь собраться с мыслями. Она присела на стул, аккуратно разгладив льняное платье. Вряд ли, мелькнула у него мысль, многочисленные полицейские сводки у него за головой, ксерокс и шкаф с документами сильно вдохновят ее. Ее волосы казались очень светлыми по контрасту с оливковой кожей, глаза почти такие же черные, как ее элегантное платье. Он заметил у нее на шее золотую цепочку и желтоватые бриллианты в кольце. А вот обручального кольца нет. Бедные жители квартала Сан-Фредиано были разговорчивы и откровенны. Они называли вещи своими именами. Не имея никакой поддержки вне собственной семьи, они приходили к нему, чтобы без утайки поведать о своих проблемах и просить о помощи. Женщины, которые носят старые бриллианты, обычно находят поддержку у влиятельных друзей, и если они и приходят к нему, то лишь с требованиями принять меры, и сообщить при этом стараются как можно меньше. Инспектор пристально смотрел на нее своими большими, слегка навыкате глазами. На секунду их взгляды встретились, затем она посмотрела направо и вверх. Кончиками покрытых лаком ногтей дотронулась до цепочки. Инспектор ждал. Решив все же сказать ему правду, она снова взглянула ему в глаза и произнесла:

— Я пришла к вам потому, что я напугана.

— Понятно. И кто же вас напугал, синьора?

Но ее взгляд снова скользнул вверх и направо.

— Я не знаю. Я... Кто-то был в моей квартире, пока меня не было. Конечно, я понятия не имею, кто это мог быть.

— Что-нибудь украли? — Инспектор потянулся за линованной гербовой бумагой, чтобы записать ее показания.

— Нет! Нет, ничего не украли, и я не... Вы должны все это записывать?

— Не обязательно, синьора, если вы не хотите, я не буду.

Он положил бумагу обратно.

— Я бы не хотела. Я подумала, если поговорю с вами, так сказать, конфиденциально, вы сможете мне что-нибудь посоветовать. Моя соседка, синьора Росси, молодая женщина, ее муж архитектор, у них маленькая дочка, которая иногда днем заходит ко мне ненадолго, пока родители на работе... но это не имеет никакого отношения к проблеме. Я просто пытаюсь вам объяснить, почему я пришла сюда, хотя даже...

— Все нормально, синьора. Вы не должны ничего объяснять.

— Возможно, не должна, но я не хотела бы, чтобы вы думали, будто я напрасно трачу ваше время. Я имею в виду то, что у меня ничего не украли, и я просто хочу с вами посоветоваться.

— Я здесь именно для этого.

— Вы очень добры. Я вспомнила... Недавно у меня из рук вырвали сумочку... Вы знаете такие случаи: мальчишка на скутере. Говорят, мне еще повезло, я легко отделалась, а вот многие женщины получают травмы, когда пытаются удержать сумку в руках, и их выбрасывает на дорогу. Я все равно заявила о случившемся в ваше управление на Борго-Оньиссанти, и, хотя они были крайне вежливы и очень добры, на самом деле я не думаю, что могу пойти туда с этим... Я хочу сказать, пойти туда и заявить о том...

— О том, что вы напуганы? Да, вы правы. Они там очень заняты. Вы правильно поступили, что пришли сюда. Эта ваша соседка... мы с ней знакомы?

— Да, уже несколько лет. Она сказала, вряд ли вы ее помните, но вы очень хорошо обошлись с ней и с ее мужем сразу после рождения малышки, когда они думали, что их выгонят из дома. Может, вы помните.

— Признаться, не помню. Что бы я тогда ни сделал, думаю, это несущественно. Итак, вы рассказали соседям о том, что вас беспокоит?

Синьора Хирш снова отвела взгляд, дрожащими пальцами коснулась носа, губ, шеи.

— Я упомянула об этом в разговоре. На тот случай, если они заметят кого-нибудь на лестнице возле моей двери.

— Очень разумно. И все же, вы абсолютно уверены, что у вас ничего не пропало?

— Да.

— Дверь взломали?

— Нет.

— Какой у вас замок?

— Пружинная задвижка. Шесть горизонтальных задвижек и одна напольно-потолочная.

— Такой замок кредитной карточкой не откроешь. Послушайте, синьора, если дверь не взломана и ничего не пропало, почему вы думаете, что в вашей квартире кто-то был?

— Я не думаю. Я это знаю.

— Откуда?

— Некоторые вещи лежали не на своих местах. Не могу сказать, что я чересчур аккуратна, но любой человек поймет, что вещи лежат не там, где он их оставил. Каждый расставляет вещи по-своему... Я вижу, вы думаете, я напрасно трачу ваше время.

— Нет, я так не думаю. Наоборот, я думаю, что вы умная, здравомыслящая женщина, и вы не стали бы терять даром свое собственное время, не говоря уж о моем. Не думаю, что вы бы пришли сюда... Не думаю, что вас могут напугать какие-то неопределенные ощущения. Вы что-нибудь почувствовали, запах, признаки чужого присутствия, табачный дым, если вы, например, сами не курите?

Казалось, женщина на секунду перестала дышать. Было видно, что страх сковал ее тело. Инспектор пристально посмотрел ей в глаза, и она не смогла отвести взгляд.

— В первый раз...

Он едва смог расслышать ее слова.

— Здесь наш разговор никто не подслушивает, синьора. Не бойтесь, говорите громче. Это был дым сигарет? Пепел? Просто запах?

— Просто запах. Это не сигареты. Скорее сигары.

— А в другой раз? Тоже был запах?

— Нож.

— Нож? — Неужели она окажется просто сумасшедшей, как многие другие с такими же жалобами. — Какой нож? Кинжал? Охотничий нож? Нож для резки хлеба?

— Нет, не нож для резки хлеба, а кухонный нож.

— Ясно. Это ваш кухонный нож?

— Да.

— И он лежал не на своем обычном месте.

— Вы не верите мне, да? Я не собиралась рассказывать вам про нож. Я знала, что вы подумаете, будто я ненормальная. Он лежал в прихожей. Как раз так, чтобы я его увидела, когда зайду в дверь! Я не сумасшедшая, инспектор, мне угрожает опасность!

— Ну-ну, синьора, никто не утверждает, что вы сумасшедшая!

Она изо всех сил старалась оставаться спокойной, но теперь ее лицо покрылось красными пятнами, а в глазах отразился неподдельный ужас. Инспектор встал.

— Пожалуйста, выслушайте меня!

Наверно, он слишком быстро ответил ей:

— Я слушаю вас. Я просто хочу попросить моего карабинера принести вам стакан воды. Вы успокоитесь и не торопясь расскажете мне всю историю до конца.

Когда он вернулся и сел за стол, женщина уже немного пришла в себя. Однако на ее лице появилось то выражение безмерной усталости, которое инспектор видел сотни раз в моменты признаний. Он был абсолютно уверен, что женщина собирается признаться в чем-то, что его никоим образом не касается, и он оказался прав.

— Прежде чем продолжить, я должна признаться вам, что лежала в психиатрической клинике. Думаю, вы в любом случае узнали бы об этом. После смерти моей матери у меня была тяжелая реактивная депрессия. В этом мире у меня никого нет... Но я не параноик или что-то в этом роде. Если вы наведете справки, вы в этом убедитесь.

Карабинер принес стакан воды и прошептал:

— Там никого не осталось. Могу я уйти на обед?

Инспектор посмотрел на часы и поднялся:

— Конечно, но сначала проследи, чтобы эта дама выпила воды и посидела в приемной, пока не почувствует себя достаточно хорошо, чтобы идти домой.

— Синьора, — обратился инспектор к посетительнице, — оставьте свой адрес моему карабинеру. Не беспокойтесь, я сам приду к вам домой.

— Подождите. Есть кое-что еще.

В подобных случаях всегда бывает «кое-что еще». Люди хотят получить его помощь, не затрудняя себя при этом изложением фактов во всей их полноте, и, чтобы привлечь его внимание, подбрасывают ему информацию небольшими порциями. Синьора Хирш шарила трясущимися руками у себя в сумке.

— Я получила письмо с угрозами. Вот. Посмотрите.

Инспектор протянул руку. Это была открытка, одна из тех шуточных открыток, на которых крупным планом изображены гениталии «Давида» Микеланджело. Такие продаются в каждом городском баре. Больше напоминает не настоящую анонимку, а послание соседских мальчишек занудной старой деве, которая ворчит, что они громко включают радио или оставляют открытой входную дверь.

Женщина молчала. Переворачивая открытку, инспектор почувствовал на себе ее внимательный взгляд.

Открытка адресована Саре Хирш, 50125 Флоренция, Сдруччоло-де-Питти, 4. Открытку отправили во Флоренции в июле. Разобрать точную дату нельзя, почтовый штемпель нечеткий.

«ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ, ГДЕ ТЫ ЖИВЕШЬ. МЫ ПРИДЕМ К ТЕБЕ, И ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ ОБ ЭТОМ».

Инспектор серьезно взглянул на нее:

— Синьора, это от ваших знакомых.

— Почему вы так решили? Как я могу знать...

— Нет, синьора, вы не поняли меня. Кто бы ни послал вам эту открытку, вы знакомы с этим человеком. Его почерк вам известен, поэтому он попытался изменить его весьма непрофессионально. Посмотрите на это Н, а теперь на Л, вот здесь и здесь. Буквы написаны по-разному.

— Но зачем? Я же никому не сделала ничего плохого. Почему они мне угрожают? Чего они хотят?

— Послание вполне понятное, синьора. Оно означает именно то, что здесь сказано. «Мы знаем, где ты живешь». Они хотят, чтобы вы боялись жить там. Я так понимаю, вы не являетесь хозяйкой этой квартиры?

— Нет... нет.

— Так вот, синьора, кто бы это ни был, он хочет вас выселить. К сожалению, поскольку на выселение по закону требуется масса времени — иногда до двадцати лет, находятся достаточно беспринципные адвокаты, которые прибегают к запугиванию, особенно если речь идет об одинокой женщине. Это дурно, синьора, и очень неприятно для вас, но по крайней мере теперь вы знаете мотив происходящего. Теперь у вас есть все причины сердиться, но никак не бояться. Я знаю несколько таких непорядочных адвокатов, но в моей практике не было случая, чтобы кому-то действительно причинили вред.

Женщина встала.

— Я должна идти. Я должна решить, что мне делать. — Она протянула руку за открыткой.

— Одну минуту. — Инспектор сделал ксерокс с открытки, прежде чем вернуть ее.

— Дома вы непременно обнаружите образец почерка этого человека, скорее всего, на документах, связанных с арендой квартиры. Если у вас появятся еще какие-нибудь проблемы, мы передадим открытку графологу на экспертизу.

Он не уточнил, какие именно проблемы, чтобы женщина не принялась снова рассказывать о том, как кто-то забрался к ней в квартиру. Очень вероятно, анонимка напугала ее настолько, что все это ей примерещилось, но не исключено также и то, что это просто уловка, призванная привлечь его внимание. По всей видимости, его объяснения не успокоили ее. Не всегда поймешь, в чем люди готовы признаваться, а в чем нет. Возможно, она считала, что быть выселенным очень стыдно, и такое случается только с бедными людьми, которые не платят за квартиру. Между тем во Флоренции это может произойти и происходит с кем угодно. Инспектор по-прежнему молчал. Любая попытка с его стороны успокоить женщину могла просто вывести ее из душевного равновесия. Инспектор проводил ее до двери. Она остановилась и, вздернув подбородок, посмотрела ему в глаза:

— Не думайте, что я позволю себя запугать. Я не сдамся.

— Вот это правильно, синьора. Почему бы вам не поговорить со своим адвокатом и не передать ему то, что я вам объяснил?

— Я так и поступлю. Я намерена сделать несколько звонков сразу же, как вернусь домой. Я намерена защищать свои права. Не такая уж я простушка, как они думают. Я сильная, даже если чувствую себя слабой.

Конечно, вполне можно допустить, что вся ее история до единого слова — чистая правда и вместе с тем она сумасшедшая. С сумасшедшими случается все то же самое, что и с каждым. Ее последние слова прозвучали так, будто она повторяет их себе каждый день.

Ему казалось, она разрывается между желанием уйти и желанием убедить его. Словно читая его мысли, женщина опять вернулась к своей истории:

— Что бы вы ни подумали, все, что я рассказала, правда. Нож лежал в прихожей прямо перед входной дверью.

— Понятно. А где у вас кухня?

— Как входишь, сразу за прихожей направо... Вы намекаете, что я сама его там уронила?

— Я ни на что не намекаю. Нет-нет. Может, у вас есть кошка? Или собака?

— Нет. Я всегда хотела иметь кошку, но прежде нужно обзавестись своим домом... Что вы хотите сказать?

— Ничего, кроме того, что...

— Послушайте, вот еще...

— Если вы хотите добавить еще что-то, напишите заявление и оставьте у карабинера. Я зайду к вам на этой неделе после того, как вы найдете время переговорить с вашим адвокатом.

Инспектор отвел карабинера в сторону и тихо сказал:

— Выясни, сменила ли она замки после того, как у нее украли сумку, ладно? Ты знаешь, как бывает с одинокими людьми. Они доведут себя до истерики, а потом выясняется, что они не приняли элементарных мер предосторожности.

Женщина наблюдала за ними, пытаясь расслышать, о чем они говорят. Когда к ней подошел карабинер, она уставилась на инспектора испуганными глазами и спросила:

— Вы правда зайдете ко мне, как обещали?

— Непременно.

Инспектор опоздал на обед.

— Ты опоздал, — сказала Тереза. — Сейчас приготовлю тебе свежей пасты. Мальчики съели твою долю.

— А где они?

— У себя в комнате, возятся с новой компьютерной игрой.

Послеотпускное ощущение бодрости и радости жизни вернулось с запахами кухни, где Тереза отщипывала от стебля крупные листья базилика для его пасты. На мраморной столешнице стояла бесконечная вереница консервированных помидоров, одна из банок была открыта. В углу стояла корзина с собранными вчера утром на Сицилии апельсинами и лимонами с шершавой кожурой, с гладкими и блестящими листьями. Аромат наполнял всю квартиру. Запах его детства. О чем это Тереза там болтает?

— Ты меня не слушаешь.

— Что? Конечно, я слушаю. Нет, я не буду учиться их дурацким компьютерным играм.

Он попробовал однажды, но Тото все больше и больше злился на него:

— Ну, пап!

Джованни был более терпелив. У него самого не слишком получалось, он никогда не выигрывал, хотя всегда хотел участвовать.

— У меня есть дела поважнее компьютерных игр. Им бы тоже не помешало найти себе более полезное занятие, — проворчал инспектор.

— Это твоя сестра купила им эту игру.

— Они бы не смогли уговорить Нунциату купить им компьютерную игру, если бы ты не уговорила меня купить им на прошлое Рождество этот ужасный компьютер, который якобы «нужен им для учебы».

Он замолчал, доносившиеся из спальни пронзительные крики и вопли все сказали за него. Он прекрасно понимал, что Тереза старается заглушить шум излишним громыханием кастрюль. Спагетти шлепнулись в дуршлаг. Пока инспектор размешивал кусок масла в блестящем соусе, она принялась мыть посуду.

— Может, присядешь на минуту?

— Я поела с мальчиками. Ты не предупредил, что опоздаешь.

— Не получилось позвонить.

Он терпеть не мог, когда вместо того чтобы поговорить с ним, она мыла посуду.

— Вот и у меня не получается. У меня еще куча стирки, я уж не говорю о глажке. Не знаю, когда больше возишься: уезжая в отпуск или возвращаясь домой. К тому же с тобой бессмысленно разговаривать, когда ты в таком настроении.

— В каком настроении?

— Вот в таком. По-моему, ты не будешь с ними играть потому, что ты тугодум, и у Тото не хватает терпения возиться с тобой, как и у любого другого не хватило бы.

Разве не именно это он сказал только что? Инспектор обиделся, стоя у раковины, выпил чашку эспрессо и раньше положенного вернулся в участок к очереди людей, которых утром отослал по домам. Он кивнул им, проходя к своему кабинету через приемную, и, ворча себе под нос, закрыл за собой дверь: «Подумаешь, стирка и глажка у нее после отпуска. «Не знаю, что хуже: когда уезжаешь в отпуск или когда возвращаешься».

В течение трех дней Тереза вошла в обычную колею, переделав набравшуюся работу. В делах, скопившихся у инспектора, просвет появился на четвертый день.

Расстроенная до слез девушка из Брешии:

— Я больше всего о ключах переживаю. Я чувствую себя такой дурой.

— Ну-ну... Синьорина, не надо так расстраиваться. Если вы говорите, можно связаться с сыном ваших друзей и сделать новую связку ключей...

— Но тогда придется поменять все замки! После такого они никогда больше не разрешат останавливаться у них, я это точно знаю.

— Синьорина, вы ни в чем не виноваты. Похитители сумок очень ловкие. Вы сказали, что были на пьяцца дель Кармине. Теперь постарайтесь вспомнить: это был мотоцикл или скутер?

— Скутер, темно-синий.

— Водитель был в шлеме?

— Да. Шлем тоже темно-синий с белыми зигзагами, похожими на молнию.

Черт бы побрал этого мальчишку! Будто его матери, страдающей раком и борющейся за жизнь, недостаточно проблем.

Домашнее насилие. Постоянная посетительница, тучная дама с комнатной собачкой:

— Тяв! Тяв-тяв-тяв!

— Малышка! Бедная моя Малышка. Тише! Все хорошо.

— Тяв-тяв!

— Вы звонили своему адвокату?

— Конечно, звонила. Дело будут рассматривать в суде лишь в сентябре. Она говорит, чтобы я до тех пор не пускала мужа домой. Вы себе не представляете, какой он несдержанный.

— Я вполне представляю себе, какой он, синьора. Вы вызывали меня уже несколько раз, если помните...

— Это было до того, как я подала на развод. Вы себе не представляете...

— Тяв-тяв-тяв-тяв-тяв! Ррррр!

— Вы знаете, я думаю, ей не нравится ваша форма.

— Очень жаль.

— Ш-ш... Хороший дядя, это хороший дядя. Смотри, сейчас он тебя погладит.

— Только не надо ее сажать на стол, синьора. Держите собаку у себя на коленях. А если адвокат не советует пускать вашего мужа в дом, почему вы его пускаете?

— Потому что Малышка не ест, когда его нет дома.

— Тяв!

Разгневанный мужчина семидесяти с лишним лет:

— Мы с вами понимаем друг друга! Я служил в кавалерии, не знаю, говорил ли я об этом.

— Да, вы говорили.

— Потухший уличный фонарь, — это приглашение для грабителей. Я написал мэру, но он не соизволил мне ответить, поэтому я отдаю это дело в ваши руки. Вы здравомыслящий человек.

— Спасибо.

Жалоба на пропажу велосипеда:

— Ему грош цена, так зачем же его угонять? Вот чего никак не пойму.

— Вы уверены, что в эту ночь муниципальная полиция не чистила улицы? Вам нужно проверить, быть может, они его забрали.

Женщина, чей сосед сверху курит по вечерам, высунувшись из окна:

— Моя терраса служит ему пепельницей. Я как раз постелила там новые коврики, а что будет, если случится пожар?

— Невоспитанность — это страшная вещь, синьора. Скажите ему, что я в курсе всех дел, это должно сработать. Если не поможет, я сам к нему зайду.

Девушка по поводу отстрела кошек:

— Вы же можете что-то сделать.

— Да, но мы уже сделали все, что могли.

— Я просто не могу в это поверить.

— Тем не менее так оно и есть.

Она жила в одном из маленьких домиков, стоящих в ряд вдоль улицы Понте Алла Витториа. Один из ее соседей, она не могла разобрать, кто именно, из окна своей спальни регулярно в упор стрелял из дробовика по бездомным кошкам. «Сразу за нашими маленькими садиками игровая площадка начальной школы! А если он попадет в ребенка? Все, что требуется, — это проверить, у кого на этой улице есть ружье». В участке проверили, и выяснилось, что девушка была единственным человеком на этой улице, не имевшим ружья.

— У них у всех есть официальные лицензии, синьорина. Если бы вы высунулись из окна немного дальше, когда начинается стрельба, возможно, вы смогли бы разобрать, из какого дома она ведется. Иначе...

— Вчера он подстрелил двух. Одна умерла, а у другой позвоночник изрешечен дробью. Я нашла ее и принесла домой, но она парализована, и я знаю, мне придется усыпить ее.

Еще одна кошка. На этот раз потерявшаяся:

— Не привыкла еще, понимаете. Они долго привыкают к новому дому, вы же знаете? Должно быть, она перелезла через стену в сады Боболи. Это ведь как раз ваш участок, я подумала, оставлю вам фотографию... У нее черное пятнышко на лапке, вы ее ни с какой другой кошкой не спутаете. Наверняка ваши люди патрулируют сады.

— Нет-нет, они этим не занимаются. Покажите фотографию одному из садовников, они дважды в день кормят всех кошек, я уверен, они вам ее найдут.

Следующий посетитель жестами объяснил, что у него украли фотоаппарат:

— Sprechen Sie Deutsch? [1]Вы говорите по-немецки? (нем.)

— Лоренцини! — закричал инспектор.

Когда в половине шестого он открыл окна и ставни и выключил свет, он мог поздравить себя, словно в этот вечер он погасил давний долг. Осталось, правда, странное ощущение, будто он забыл что-то, обещал куда-то зайти и забыл. Позднее, когда он заполнял график дежурств на завтра, эта мысль все еще изводила его. Закончив писать, инспектор вспомнил: женщина с открыткой! Это не срочно, но он обещал ей зайти на этой неделе. Если он не придет, она поймет, что его уверения были лживы, и испугается еще больше. Он встал, снял пиджак с вешалки. В это время зазвонил телефон. Капитан Маэстренжело из полицейского управления.

— Совершено ограбление на вилле Л'Уливето, принадлежащей сэру Кристоферу Роутсли, это сразу за площадью Микеланджело... Это ваша территория. Полагаю, ничего серьезного, но вам надо туда съездить. Я заеду за вами через десять минут. Вы можете уйти, у вас нет сейчас срочных дел?

— Нет-нет.

Инспектор застегнул пиджак и заглянул в дверь дежурной комнаты:

— Лоренцини!

— Инспектор?

— Я должен уехать. Если что, можешь связаться со мной в машине капитана Маэстренжело. Мелкая кража. Ничего интересного.

Лоренцини взглянул на него недоверчиво:

— Когда это было, чтобы капитан поднимал задницу из-за кражи — мелкой или крупной?

— О, важный иностранец. Полагаю, нужно произвести впечатление.

— Хм...

— Ты бы доделал график дежурств.

Запирая за собой дверь и тяжело спускаясь по лестнице прямо в обжигающее пекло внешнего мира, инспектор подумал, что даже необходимость произвести впечатление на важного иностранца не объясняет намерение капитана съездить на место происшествия. Быть может, личная услуга, но капитан...

Когда инспектор вышел из здания и ступил на гравий, по-прежнему палящее солнце и накопленный за день жар, пышущий от стен палаццо Питти, одолели его и расплавили все мысли кроме одной — где бы укрыться. Он полез в карман за носовым платком и темными очками и спрятался от жгучих лучей в закипающей от жары тени.