Она лежала на спине, голова возле двери, одна нога вытянута в направлении короткого, выложенного кафелем коридора, другая нелепо загнута под туловищем. Левая рука откинута в сторону, правая прижата к груди. Подбородок вздернут вверх, будто она пыталась увидеть, кто входит в дверь у нее за спиной. Лицо сосредоточенное, словно на нем темная, слегка подрагивающая переливающаяся маска. Закрытые веки едва заметно дрожали. Когда инспектор, насколько было возможно, открыл дверь рукой в перчатке и шагнул в квартиру, над телом, сердито жужжа, взвился рой мух. Прежде чем они сели обратно, он успел заметить искривленные в гримасе синие губы и резаную рану на горле, кишащую личинками. В мертвом теле уже зародилась новая жизнь.

Инспектор перешагнул через вытянутую руку, стараясь не наступить на загустевшую липкую кровь, которая растеклась до подола юбки и, собравшись там, тонким ручейком медленно сочилась на лестничную площадку. Лужа крови была огромной. На полу возле открытой кухонной двери лежал нож для резки мяса.

В течение нескольких минут тишины перед появлением пожарных, полицейских, прокурора, экспертов, фотографа инспектор мысленно перебирал другие картины: синьора Хирш входит в квартиру так же, как только что вошел он, и смотрит на пол. «Нож. Нет, не нож для резки хлеба, а кухонный нож!» Синьора Хирш сидит напротив него в его кабинете. Когда он спросил о запахе, ее охватил ужас. Почувствовала ли она этот запах снова, когда открыла дверь в последний раз? Сейчас в квартире ощущался лишь запах ее мертвого тела.

Он закрыл рот чистым сложенным носовым платком, вспоминая ее умоляющий взгляд, когда она говорила ему, что у нее была депрессия, но она не сумасшедшая. В свое время ему приходилось иметь дело с сумасшедшими людьми. В тот год, когда официально закрыли психиатрические больницы, людей, живших там десятилетиями, выгнали на милость родственников или всего окружающего мира. Он прекрасно знал, что среди них были люди, способные придумать план, похожий на этот, и разрезать себе горло ради того, чтобы убедить окружающих в своей правдивости. Они нуждались в помощи, а жалость им не поможет. Инспектор не питал иллюзий. Он жалел, что не пришел к ней раньше, но только потому, что это дало бы ей несколько минут человеческого тепла, а не потому, что его визит мог хоть как-то повлиять на обстоятельства, приведшие ее к концу.

— Добрый вечер, инспектор. Вы позволите?.. — Фотограф, стоя в дверном проеме, начал делать снимки общего плана, и инспектор поспешил отойти, чтобы не попасть в кадр.

Кухня была небольшой. Очень чистая, с несколько старомодной мебелью. Ножи, кроме одного, стояли в деревянной подставке возле сушилки. Гостиная тоже старомодная. Конечно, синьора Хирш была не молода, но все же... Причина скоро стала ясна. В квартире было две спальни, и она спала в той, что поменьше. На прикроватном столике книга и салфетки. В хозяйской спальне никто не жил. На кровати без белья лежало золотистое сатиновое покрывало. Значит, это квартира ее родителей. Она упоминала свою мать, смерть матери. Депрессия. «Я не параноик». Возможно, стоит выяснить обстоятельства смерти ее матери.

— Вы закончили? Тогда переверните ее.

На лестнице послышался громкий топот.

— Упакуйте нож.

— Не пускайте пока журналистов! Я сказал, не пускайте...

Драгоценные минуты тишины истекли. Отзвук голоса синьоры Хирш постепенно затих. Время, будто приостановленное с того момента, когда убийца закрыл за собой дверь, снова пошло. Квартира превратилась в место преступления, а женщина в труп. Блеснула вспышка фотоаппарата — положение тела относительно двери. Вторая вспышка — тело крупным планом. Снова вспышка — разрез на горле и растекшееся пятно крови. Вспышка — разрез крупным планом. Вспышка — признаки разложения, отверстия в теле, слизистые оболочки.

— Ректальная температура... — послышался голос эксперта. — Смерть наступила как минимум сорок восемь часов назад, хотя при такой жаре, может быть, больше...

На лестничной площадке появился прокурор, невысокий, хорошо одетый человек. На вид ему было около пятидесяти. Инспектор бросил взгляд на полосатую рубашку с короткими рукавами, светлые льняные брюки, начищенные туфли и пиджак, накинутый на плечи, прикидывая про себя стоимость всего этого. Прокурор держал в руках дорогой, но сильно поношенный кожаный портфель, в углу рта зажата тонкая незажженная сигара. Инспектор никогда раньше не видел этого человека, и это заставляло его нервничать. Он наблюдал за ним, пока тот разговаривал с врачом. Затем их глаза встретились.

— А, инспектор... Гварначча, правильно? Как вы здесь очутились?

Как ни странно, приободрила инспектора эта тонкая сигара. Ему вспомнился прокурор Фусарри, странный, беспорядочный, но зато совершенно неформальный.

Инспектор, имеющий склонность считать, что он только мешает расследованию важных преступлений, вкратце объяснил положение дел, торопясь вернуться в свой крохотный кабинет к украденным скутерам и пропавшим кошкам.

— Прекрасно. Нет причины отказываться вам от этого дела. К тому же это ваш участок и наверняка вы знаете ее соседей, полезных свидетелей и так далее. Приступайте, инспектор.

Инспектор со вздохом стал подниматься на последний этаж. Он не имел ничего против расследования этого дела, но у него было чувство, что за уверенностью прокурора в его компетентности стояло нечто большее, чем впечатление от трехминутного знакомства. Звонок о несчастном случае поступил на Борго-Оньиссанти, и инспектор решил, что здесь не обошлось без капитана Маэстренжело. Он догадался об этом после замечания о том, что он знаком с соседями. Капитан был прав. Итак, соседи...

— Думаю, мне не стоит удивляться. Вы имеете дело со многими людьми. Так или иначе, мы никогда не забудем вашей помощи, — сказала Линда Росси.

— Как давно вы здесь живете? — поинтересовался инспектор.

— Чуть больше двух лет. Дела у моего мужа идут очень хорошо. Вы помните, он архитектор... хотя нет, конечно, почему вы должны...

— Теперь я припоминаю. Тогда он был еще студентом. — Инспектор вспомнил крохотную квартирку, большую часть которой занимал чертежный стол мужа.

— Это ваша квартира?

— Да... Или, по крайней мере, будет нашей, когда мы выплатим за нее кредит.

— Рад это слышать. — Он вспомнил теперь, что тогда были какие-то проблемы с выселением, а это, в свою очередь, напомнило ему об анонимной открытке синьоры Хирш. — Вы случайно не знаете, кому принадлежала квартира, где жила синьора Хирш?

— К сожалению, не знаю. Она была очень приятной и доброй, но немного...

— Замкнутой?

— Да, именно так. Замкнутой. Не из тех, кто останавливается посплетничать на лестнице. Моя дочь, Лиза, говорила, что синьора о многом ей рассказывает, может быть, ей гораздо легче было общаться с ребенком.

— Ах да. Я помню, синьора Хирш упоминала о том, что вы работаете, и иногда ваша девочка ненадолго остается у нее.

— Лизе двенадцать лет, но нам не нравится, когда она остается одна в доме. Синьора Хирш всегда относилась к этому как к дружеским визитам. Она не хотела, чтобы мы ей платили. Однажды она сказала, что с тех пор, как не стало ее матери, ей не хватает кого-то, о ком бы она могла заботиться. Инспектор, скажите мне правду. Она умерла, да?

— Да, она умерла.

— Я так и знала. Я так и сказала синьору Ринальди, но он не стал меня слушать — типичное поведение для таких мужчин, когда женщина пытается им что-либо объяснить. Он сказал, что я преувеличиваю, хотя на его лестничной площадке запах был достаточно сильный. У него свой магазинчик на первом этаже, а живет он на втором. Как будто такая уважаемая, приличная женщина, как синьора Хирш, могла уехать и оставить мешок с мусором за дверью — такая у него была версия. Но он смотрел на синьору Хирш свысока. Мне кажется, они были не в ладах. Мешок с мусором, как же! О, я знаю, некоторые так поступают, но она никогда бы так не сделала... Во всяком случае, она не собиралась никуда уезжать. Она бы меня предупредила. Я рассчитываю на нее по пятницам, вы же понимаете, она остается с Лизой. Я работаю внештатным редактором в издательстве, поэтому я беру работу домой, но время от времени мне приходится выезжать в офис. Как сегодня днем, например. Я пошла, позвонила ей в дверь и увидела... О... — Она прикрыла рукой нос и рот, словно ее все еще преследовал этот невыносимый запах. — Вы знаете, у нее были какие-то неприятности. Я посоветовала ей пойти к вам, но я не знаю, ходила она или нет.

— Да, она приходила, но не могу сказать, что я понял, в чем дело. Когда вы видели ее последний раз?

— В прошлое воскресенье.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Мы ездили за город на пикник в дом наших друзей. Они строят коттедж. Он почти готов, но они работают там только по воскресеньям. Мой муж им немного помогает, и мы иногда устраиваем там воскресные пикники. Мы вернулись где-то после семи и на лестнице встретили синьору Хирш.

— Она сказала, где она была?

— Да, у своего брата. Она время от времени днем заходила к нему на часок-другой. В последнее время, пожалуй, чаще, чем раньше.

— Она говорила, как его зовут?

— Нет, такого не припомню, нет.

— А сюда он приходил?

— Вряд ли, я никогда его не видела. Но я хотела вам рассказать вот что: как только мы зашли в квартиру и закрыли дверь, раздался телефонный звонок. Это была синьора Хирш, напуганная до смерти, сказала, что кто-то побывал в ее квартире. Это было уже не в первый раз. Муж спустился к ней, но долго не возвращался, и я пошла за ним. Она была в ужасном состоянии. Я спросила, есть ли у нее какое-нибудь успокоительное. Я всегда отмечала, как медленно она поднимается по лестнице, и думала, что она... В общем, она приняла какие-то таблетки, но в постель не легла. Сказала, ей лучше остаться в гостиной на софе, посмотреть телевизор. Я посоветовала ей как можно быстрее пойти к вам, и она обещала, что сходит. Больше я ее не видела.

— А в последнее время вы не встречали посторонних на лестнице?

— Нет. Сейчас квартира прямо под нами пустует, и в здании очень мало движения. Только синьор Ринальди вечно перетаскивает свою мебель из магазина в квартиру этажом выше и обратно. Он, бывает, хранит вещи у себя дома потому, что внизу не хватает места. Нет, я правда никогда не замечала посторонних на лестнице или на площадке третьего этажа.

Инспектор взглянул на часы:

— Полагаю, в этот час я найду этого Ринальди в магазине.

— Нет, не сегодня. Когда я его видела, и мы решали, нужно ли вызывать карабинеров, он как раз собирался уходить. Понимаете, он работает один, поэтому, когда он уезжает за покупками или на ярмарку антиквариата, ему приходится закрывать магазин, кроме тех редких случаев, когда он находит кого-нибудь, кто заменил бы его. Так что сегодня там никого нет.

— Значит, мне придется прийти еще раз. А теперь расскажите мне о том времени, когда мать синьоры Хирш была жива. К ним тогда приходили гости?

— О, это было задолго до того, как мы сюда въехали. Мы живем здесь лишь пару лет. Похоже, раньше эта квартира, как и та, что этажом ниже, сдавалась на короткие сроки, в основном иностранцам, которые здесь учатся и тому подобное. Я это знаю потому, что синьора Хирш сама говорила, как она рада, что мы поселились в этой квартире, и теперь у нее постоянные соседи, своего рода компания. Что... Полагаю, я не должна вас спрашивать об этом, но... Я имею в виду, была ли я права, когда говорила, что с ней что-то не так? У нее было больное сердце?

— Мне особо нечего вам рассказать. Проведут вскрытие и результаты опубликуют в газетах, поэтому лучше вам узнать это сейчас: похоже, что на нее напали.

— Напали? То есть вы считаете, что кто-то действительно залез к ней в квартиру? Ее убили?

— Мы пока еще точно не знаем, что произошло.

— Но это опасно? Я имею в виду — для Лизы? Простите... Это от потрясения, до меня только сейчас дошло... — У нее тряслись руки, и она пыталась скрыть свое волнение, делая вид, что прибирается в гостиной, где и без того был идеальный порядок. — Может, вы хотите присесть?.. Мне нужно сесть. Как-то странно себя чувствую. Извините.

Она опустилась в кресло, инспектор подошел сзади и положил ей на плечо свою большую теплую руку.

— Ваш муж скоро придет?

— Он никогда не возвращается раньше девяти.

— Позвоните ему и скажите, чтобы он приехал поскорее. Ваша дочка дома?

— Она у себя в комнате делает уроки.

— Ну, а вы займитесь своими обычными делами.

— Мне надо приготовить ужин.

— Вот и приготовьте. Вам нечего бояться. В квартире на третьем этаже полно народу, и я там, конечно, буду, пока ваш муж не вернется домой. Позже я поднимусь посмотреть, все ли у вас в порядке.

— Спасибо.

Когда он вышел из квартиры, снизу раздался голос:

— Инспектор? Это вы, инспектор? Вы должны на это посмотреть!

Он поспешил вниз, держа фуражку в руке. Люди в квартире Хирш толпились у шкафа, встроенного в стену слева от двери. Когда шкаф открыли, оттуда вывалилась швабра с красной ручкой. В шкафу была перекладина для вешалок, но почти все висевшие там плащи и пальто упали на пол. То, что раньше занимало большую часть пространства за перекладиной, было выломано из стены, обломки штукатурки и пыль обрушились на груду валявшихся вещей.

— Все становится совершенно ясно, — отметил прокурор, указывая своей сигарой на зияющую дыру. — Глядя на шкаф, могу сказать, что там был сейф. Наверняка они угрожали ей в надежде узнать код, но она не сдалась. — Он огляделся вокруг. — Не подумал бы, что она обладала чем-то, что могло стоить ей жизни. Конечно, вы, инспектор, больше знаете о погибшей.

— Да, не очень...

— Здесь все еще снимают отпечатки пальцев. Давайте выйдем на лестницу. Там они уже закончили. — Когда они вышли на площадку, он понизил голос. — Как бы я хотел закурить! По крайней мере запах стал бы лучше. Ладно, расскажите мне все.

Инспектор рассказал все, в том числе историю про нож, открытку и запах сигар. Вытащив свою сигару, прокурор посмотрел на нее с улыбкой и быстро сунул обратно в рот.

— О сейфе ничего не сказала?

— Нет, быть может, соседи сверху могли бы что-то рассказать об этом. Это не займет много времени.

— Я пойду с вами.

— Думаю, не стоит... Это ребенок, понимаете, он может испугаться такого важного человека, как вы.

Если у прокурора и были сомнения в том, что Гварначча имел в виду на самом деле, тот скорее предпочел бы думать о себе как о важной персоне, чем признать, что он не умеет общаться с детьми, — в этом инспектор был уверен. В квартиру этажом выше прокурор отпустил его одного. По-видимому, синьора Росси успокоилась, поскольку из кухни доносились вкусные запахи.

Лиза Росси сидела за столом с учебником в руках. Выглядела она и вела себя скорее как пятнадцатилетняя, чем двенадцатилетняя девочка. Инспектор отметил про себя, что он стареет. Стройная, с красивой фигурой, и только лишь юношеские прыщи, покрытые густым слоем тонального крема, говорили о ее незрелости. Стены крохотной комнатки были сплошь оклеены плакатами, с которых пристально смотрели поп-звезды. На односпальной кровати в ряд сидели мягкие игрушки.

— Она немного странная, но она мне нравится, — произнесла девочка.

— Почему ты считаешь, что она странная? Твоя мама сказала тебе, что она умерла?

— Сказала, но я забыла на минуту... То есть она мне нравилась... Я должна это делать?

— Что делать?

— Говорить о ней, будто ее больше нет. Непохоже, что ее больше нет. Раньше я никого не знала, кто бы умер.

— Все в порядке. Если не хочешь, не говори так. Пока ты будешь ее помнить, она будет жива, в некотором смысле.

— Мама сказала, на нее напали грабители. Она очень расстроилась.

— А ты? Ты расстроилась?

— Нет. Просто все это... странно.

— Странно, как и синьора Хирш? Расскажи мне, почему ты считала ее странной.

— Ну, я не знаю... Будто она была очень старая, как моя бабушка. Она никогда не рассказывает о сегодняшнем дне, всегда о том, что произошло много лет назад, и о людях, о которых я никогда не слышала. Я не против, только она ведь не такая старая, правда?.. То есть была не такой... Она не выглядит старой, не носит старушечью одежду и все такое.

У него у самого была такая же мысль, верно? Так что, возможно, здесь дело не только в мебели ее матери.

— Лиза, можно я на минуту присяду на твою кровать?

В комнате помещались только ее кровать, стол и стул. Инспектору не хотелось угрожающе возвышаться над девочкой.

— Можно, — ответила она.

— Я должен спросить у тебя кое-что важное. В квартире синьоры Хирш в коридоре есть встроенный шкаф, и мне надо знать, заглядывала ли ты когда-нибудь туда.

Девочка колебалась в нерешительности, накручивая на палец прядь длинных, густых волос.

— Если человек умер, надо хранить его секрет?

— Ну, как сказать...

— Ну, и как же я узнаю, можно ли мне вам об этом рассказывать?

— Не волнуйся. Мне ты можешь рассказать, потому что, если это такой секрет, который надо хранить всю жизнь, я скажу тебе, и мы с тобой никому больше его не откроем. Если ты откроешь секрет мне, это не считается, ведь я работаю в полиции.

Теперь она выглядела как маленькая двенадцатилетняя девочка, осмелившаяся заглянуть в мир взрослых, а потом отступившая назад.

— Там был сейф. Она этого не говорила, но я его видела. Она доставала оттуда некоторые вещи и показывала мне.

— Какие вещи? Ценные? Это были драгоценности, что-то типа этого?

Лиза пожала плечами:

— Старые вещи. Подсвечники, какие-то старые книги и одежда, старье всякое. Может быть, это вещи ее бабушки. Она никогда не видела своих бабушку и дедушку, но постоянно о них говорила, как старики это делают.

— А ее брат? Она рассказывала о нем?

— Нет. Только о дедушке с бабушкой и иногда о маме с папой. В сейфе был портрет ее мамы с папой и еще изображение цветов. Она говорила, что эти картинки — это ее секрет. Вам не кажется это странным?

— Как сказать. Эти картинки нарисованные? Может, они ценные.

— Это просто старые черно-белые фотографии. Ну, так это настоящий секрет или нет?

Инспектор задумался. С детьми он всегда старался быть честным.

— Я не совсем уверен. Обещаю, когда это выясню, я тебе скажу. А пока ты этот секрет никому не раскрывай.

— Даже маме с папой не говорить?

— Даже им не говори. Ты ведь хранила его до сих пор, да?

— Да...

— Тебе не надо никого обманывать. Если они спросят, можешь им сказать, я велел спрашивать у меня. Лиза, ты мне здорово помогла, я тебе очень благодарен.

Он видел, что ей приятно, и почувствовал, что может на нее положиться. Спускаясь по лестнице, он услышал голоса журналистов.

— Правда ли, что ей перерезали горло?

— Судя по запаху, лежит здесь уже несколько дней.

— В такую жару...

— Входная дверь только одна?

— Квартиру обчистили?

— Всего один вопрос об этом шкафе — там был сейф?..

— Джентльмены, прошу вас. — Прокурор полностью контролировал ситуацию, был совершенно невозмутим и говорил спокойным голосом:.— Мы пытаемся перенести тело. Если вы дадите мне закончить свое дело, я сделаю официальное заявление. Ступайте вниз. А, инспектор... — Прокурор обернулся к подошедшему инспектору: — Распорядитесь, чтобы карабинеры очистили лестницу и подъезд. И не пропускайте наверх телекамеры. Они смогут снять тело во время погрузки в машину, и довольно с них.

История о сейфе попадет в газеты, и вряд ли найдется хоть один журналист с полным отсутствием воображения, который сочинит такую скучную статью о старой одежде и нескольких фотографиях.

Примерно через двадцать минут прокурор появился на улице и сообщил прессе предположительные время и дату смерти, установленные инспектором, который до этого побывал в соседнем, стоящем вплотную к этому, доме. Жители третьего этажа негодовали по поводу шума и ударов в стену:

— Помимо всего прочего, в тот вечер у нас был званый обед. К тому же где это видано, чтобы строители работали до такого часа? Во всяком случае, это было в полдевятого, плюс-минус пара минут. Более того, мы вообще думали, они пробьют стену насквозь. С этими старыми домами такое случается. А правда, что они перерезали ей горло? Я всегда говорил, там что-то нечисто... Конечно, она ведь была иностранкой, так? У нее не было акцента, но ее имя...

К прокурору присоединился патологоанатом и сделал перед журналистами неосторожное, по мнению инспектора, заявление, в котором, не указывая причину смерти как таковой, подтвердил наличие раны на горле и значительную потерю крови, что дало всем журналистам повод настрочить: «Женщине перерезали горло!»

Затем посыпались вопросы. В сейфе хранились похищенные драгоценности, которые она никогда не решалась носить? Правда ли, что она регулярно посещала таинственного незнакомца, который никогда к ней не приходил? Может быть, этот человек находится в тюрьме, и это объясняет, почему она не хотела никому о нем рассказывать? Ответов они не получили. В завтрашних газетах они напечатают свои же вопросы и совершенно невероятные ответы, которые придумают сами, чтобы напичкать статьи пустыми словами, закончив обычной фразой: «В настоящее время следователи не сообщают никакой дополнительной информации».

«Ну ладно, — подумал инспектор, в философском расположении духа взбираясь по склону к левому крылу дворца Питти, где находился его кабинет, — наверное, они просто выполняют свою работу». Проходя под каменной аркой, освещенной высоким фонарем, он надеялся, что у его жены настрой сейчас тоже философский. Он снова опоздал на ужин, очень опоздал и не позвонил.

«Война с футбольными хулиганами: сорок пять флорентийских футбольных фанатов будут лишены права посещать стадион до конца года...»

«Прямой эфир мэра города: планируется начать работы в комнате Климента VII [4]Климент VII — Папа Римский с 19 ноября 1523 по 25 сентября 1534 г.
 в Палаццо-Веккьо, где со следующего октября раз в месяц мэр города будет общаться с жителями по сети Интернет посредством их персональных компьютеров...»

«В своей собственной квартире от потери крови скончалась женщина после того как грабители перерезали ей горло. Предположительно, смерть наступила четыре дня назад...»

«Добрый вечер! Таково краткое содержание нашего третьего выпуска региональных новостей. Теперь подробнее о событиях, произошедших на стадионе...»

— Салва! Иди скорее сюда, сейчас будут рассказывать о твоем деле! — крикнула Тереза.

Через минуту появился инспектор, завернувшийся в банный халат, он встал возле софы, вытирая голову большим полотенцем. К моменту его возвращения ужин был безнадежно испорчен, поэтому все, что он получил, — это душ.

— Ты что, не хочешь сесть и посмотреть?

— Там не на что особо смотреть, — ответил инспектор.

— Погляди! Видишь, теперь у нас есть компьютер, и мы сможем связаться с мэром.

— У нас с тобой нет компьютера, компьютер есть у мальчиков, и, пока мэр не захочет играть с ними в компьютерные игры, не думаю, что они станут с ним разговаривать.

— Это ее погрузили в машину «скорой помощи»?

— Да.

— Я читала о грабителях, которые отравляют газом стариков, а потом обворовывают их, но чтобы горло перерезали... Почему они все время говорят «они» ? Откуда они могут знать, что это был не один человек?

— Одному человеку было бы не под силу тащить сейф такого размера...

— Смотри скорей! Разве это не ты стоишь возле машины «скорой помощи»? А, нет, это не ты.

— Пойдем спать.

Первые сорок восемь часов после убийства обычно бывают решающими. По истечении этого срока свидетели уже путают время и число, уже подготовлены алиби и пересечены границы. Все конфликты улажены, телефонные звонки сделаны, испачканная одежда уничтожена. И того, кто в эти горячие два дня вдруг захочет сыграть главную роль, давая важные показания, нужно сразу брать в оборот, не оставляя времени на раздумья о том, стоит ли быть вовлеченным в расследование. Так что, видит бог, капитану не стоило ждать, что инспектор потащится на виллу Л'Уливето, чтобы терять понапрасну время ради нескольких безделушек.

— Подождите минуту. Не вешайте трубку. У меня сейчас прокурор на второй линии, — сказал капитан Маэстренжело.

Инспектор ждал. Конечно, у него не было подозреваемого, даже тени его, но сегодня утром он хотел просмотреть бумаги покойной и как можно быстрее найти ее брата и ее адвоката. Он вдруг понял, что до сих пор еще никому не рассказал об эпизоде с похищением сумочки, который позволяет предположить, что у незнакомца могли быть ключи от ее квартиры, а не она сама открыла дверь убийце.

— Инспектор?

— Да. Я должен вам рассказать, когда погибшая пришла ко мне, она сообщила о том, что ее сумку...

— Это ваше дело. Расскажите об этом прокурору. Он будет в квартире Хирш через пятнадцать минут и хочет, чтобы вы проверили два магазина на первом этаже, а потом пришли к нему. А я бы не хотел, чтобы вы отказывались от визита к сэру Кристоферу, просто повремените с этим. Я извинюсь за вас и сегодня с утра сниму отпечатки пальцев. Я бы отправил туда кого-нибудь еще, но вы знаете, вряд ли кто с этим справится, и я бы не хотел никаких последствий... Гварначча?

— Да-да, я сделаю, как вы говорите, конечно.

— Что-то не так?

— Нет... Все хорошо. Чем быстрее мы продвинемся в деле Хирш, тем быстрее раскроем его. Она вела такой уединенный образ жизни, что...

Инспектор удивился сам себе. Он не был детективом. Что он о себе возомнил, когда заявлял, что сможет распутать дело, о котором ничего еще не знает? Капитан, должно быть, удивился, что на него нашло? Инспектор настолько смутился, что перестал себя контролировать и ляпнул первое, что пришло в голову, только лишь бы сменить тему разговора:

— Вы так и не сказали мне... Насчет сэра Кристофера. Мы должны просто произвести хорошее впечатление на важного иностранца? Прошу прощения за вопрос, я интересуюсь потому, что в этом случае мне просто нужно нанести как можно более короткий визит вежливости. Вы понимаете, что я имею в виду. Честно говоря, поскольку они не надеются вернуть похищенное и попросили нас не беспокоить прислугу, я не понимаю, зачем они вообще нас вызвали. Должно быть, эти люди думают, что нам нечем больше заняться.

— Наверняка они так и думают, если они вообще об этом думают, в чем я лично сомневаюсь. Я буду откровенен с вами, Гварначча. Конечно, изначально это был вопрос вежливости, и я уже рассказал вам, почему я туда поехал. Навестите его, как он вас просил, из той же вежливости, пусть и ненадолго, если не из уважения к форме, которую мы носим, то из уважения к его болезни и возрасту. Вы всегда были терпеливее со стариками и одинокими людьми, чем кто-либо из известных мне людей.

«И этот прекрасный человек тоже...»

— Да. Хотя он не такой уж и старый.

— Нет, по сегодняшним стандартам нет... И все его окружение повторяет, что он болен, но при хорошем уходе он сможет продержаться еще много лет.

— Нет.

— Нет? Он вам что-то говорил о своей болезни? Несмотря на то что стыдится этого?

— Нет. Он сказал мне немного, но он совсем не стыдится этого. Нет-нет... Он умирает и знает это.

— Он так сказал?

— Нет. Нет-нет-нет! — Инспектор хотел, чтобы его оставили в покое. Хотел заняться убийством Хирш, произошедшем на Сдруччоло-де-Питти, где живут Росси и владельцы окрестных магазинов, которых инспектору придется опрашивать в качестве свидетелей. Быть может, у него не получится распутать это дело, ведь пока еще нет ни единой зацепки, но он знал, в каком направлении надо двигаться, знал, что ему делать. Почему бы капитану не послать на виллу какого-нибудь сообразительного молодого офицера из хорошей семьи, одного из тех, кто окончил военную академию, который выпил бы чай с англичанином и не споткнулся бы в цветнике.

«И этот прекрасный человек тоже. Мы еще увидимся?» — Печальный, почти умоляющий взгляд сэра Кристофера перед тем, как он ушел.

«Что люди от меня хотят, чего ждут?» — недоумевал инспектор.

«Вы правда зайдете ко мне, как обещали?» — Испуганные глаза синьоры Хирш. Сейчас он хотел сосредоточиться на ее деле, правда, немного опоздал. Он забыл о ней на несколько дней.

«И этот прекрасный человек тоже...» Сэр Кристофер умрет. Все мы должны пройти по этой дороге одни. Чем я могу помочь?

— Гварначча?

— Я поеду туда, как только прокурор меня отпустит.

Он встал, надел пиджак и кобуру, снял фуражку с крючка, попрощался с Лоренцини и отправился вниз по узкой лестнице, заранее нащупывая в кармане солнечные очки. Небо было почти бесцветным, инспектора ослепил яркий солнечный свет, от которого сразу начали слезиться глаза. Он укрылся в тени высокой стены внешнего двора палаццо. Не помогло. Жара стояла невыносимая, дышать было нечем. В подобные дни шины машин иногда шуршат так, будто катятся по мокрому асфальту, хотя дождя нет и в помине. Лишь иногда за пару минут падало несколько крупных капель, которые тотчас превращались в пар, создавая эффект турецкой бани. Инспектор шел размеренным шагом. Он не хотел, чтобы рубашка прилипла к спине. Он не хотел получить тепловой удар, когда в голове все путается и невозможно контролировать собственные действия. Если в июле вы утрачиваете контроль над собой, шансы обрести его вновь появляются лишь после вечернего душа. И подумайте, люди платят большие деньги не только чтобы мучиться от всего этого, но и чтобы пережить стресс от встречи с незнакомым городом и языком, которого они не понимают!

— Ты держишь карту вверх ногами!

— Я уже сказал тебе, в магазины я больше не пойду!

— Мама, я пить хочу!

— Очень интересная коллекция картин, и я ни от кого из вас не хочу слышать ни слова, пока...

— Зачем ты весь вымазался мороженым?

Инспектор не понимал ни слова, но эти жалобы, раздававшиеся вокруг него на дюжине иностранных языков, были ему хорошо знакомы. Стоя на светофоре, он ворчал, как обычно в это время года:

— Я не знаю, зачем они сюда приехали, но лучше бы они остались дома.

На проезжей части произошла авария. Инспектору надоело ждать, и он пересек узкую дорогу между оглушительно гудевшими автомобилями.

По сравнению с дорогой улица Сдруччоло-де-Питти была тихим уголком. Ее загромождали припаркованные скутеры и мотоциклы, и время от времени, когда проезжали белые «мерседесы»-такси, приходилось прижиматься к стене, а так можно было идти по середине вымощенной аллеи вдали от невыносимого шума. Ринальди, продавец антиквариата, стоял в дверях своего магазина, выглядывая на улицу, словно ждал кого-то. Он как раз повернулся и увидел подходившего инспектора.

— А, я слышал об этой Хирш. Заходите, если думаете, что я смогу вам помочь. Не возражаете, если я буду поглядывать на улицу? Я жду доставки. Ребята надежные, лучшие в своем деле, но с такими ценными вещами, вы сами понимаете...

— Конечно. Оставайтесь здесь. А я зайду в магазин и подожду вас там, а потом мы поговорим.

Войдя в магазин, инспектор почти пожалел, что предложил такой вариант. Он любил разглядывать окружающие его предметы, когда его никто не видит, никто не наблюдает из-за спины. Однако в данном случае «такие ценные вещи» — это мягко сказано. Инспектор почувствовал себя будто слон в посудной лавке. Поэтому он снял солнечные очки и застыл в неподвижности. И только лишь его большие всевидящие глаза внимательно осматривали длинную темную комнату с темно-красным натертым до блеска полом, позолоченными рамами и изъеденными временем скульптурами. Широкая спина Ринальди почти не пропускала в магазин свет с улицы. Причудливая лампа с шелковым абажуром отбрасывала золотое пятно света на небольшой, выложенный мозаикой стол, за которым, должно быть, обычно сидел Ринальди. На столе было пусто, там стоял лишь изящный письменный прибор и серебряная подставка для визиток. У входа взревел мотор грузового мотоцикла, возвещая о прибытии долгожданного груза. Ринальди зашел в магазин. Он был крайне взволнован, сжимал и разжимал руки, пока двое верзил втаскивали внутрь ящик высотой почти в человеческий рост и, по всей видимости, очень тяжелый. Грузчики запыхались и покраснели от напряжения.

— Вниз! Опускай ее вниз! Я не могу больше... — Они поставили ящик посередине маленькой комнатки и, согнувшись вдвое, тяжело глотали воздух, прижимая руки к груди. Один из них, со светлыми сальными волосами, затянутыми на затылке в хвост, вспотел так сильно, что по носу скатывались крупные капли пота и падали на блестящий пол. Голова второго, темноволосого и бритого, тоже блестело от пота. — Я думал, мы ее никогда не закинем в этот кузов. В следующий раз надо брать третьего... Ей-богу...

— Кроме вас, я больше никому не доверяю. — Казалось, Ринальди сам еле дышит. — Перенесите ее в заднюю комнату к реставраторам.

Ящик перетащили, хотя инспектор думал, что у грузчиков от натуги случится сердечный приступ. Стенка ящика была сломана, и инспектор увидел мельком каменные одежды, покрывающие скульптуру. Все тотчас исчезло за шторой, появившиеся вновь грузчики плотно закрыли за собой заднюю дверь.

Они ушли, не получив денег, лишь обменялись с Ринальди едва заметными знаками. Инспектор привык к подобным вещам. Он расследует убийство, а они пытаются скрыть от него оплату наличными без выписки квитанции. Половина проблем в любом расследовании вызвана тем, что люди утаивают очевидные факты, до которых инспектору нет совершенно никакого дела. Самое распространенное — это уклонение от уплаты налогов и супружеские измены.

Инспектор решил сразу сбить Ринальди с толку.

— Если не возражаете, я бы хотел спросить, вы всегда называете доставляемые ящики «она»?

— Что?.. О, понятно. — Ринальди смутился, но сразу взял себя в руки. — В этом ящике статуя богини Афины. Это уж точно «она». И, к сожалению, сильно повреждена дождями и солнцем. Я так понимаю, вам нужна информация о том, что случилось этажом выше, но, боюсь, не смогу быть полезен. Я очень мало знал эту женщину.

— Да, ясно, я слышал, она была очень замкнутой, не особо общалась с соседями.

— Совсем не общалась, насколько мне известно.

— Вы бывали у нее когда-нибудь?

— Никогда. «Доброе утро», «добрый вечер» на улице или на лестнице, не более того.

— Правда? Возможно, это только слухи, но кто-то упоминал, что между вами были некоторые разногласия...

— Это только слухи, как вы и сказали.

— Значит, никаких разногласий не было?

— Нет.

Инспектор замолчал, выдерживая паузу. Выигрывая время, он стоял неподвижно, пристально вглядываясь в Ринальди. Седые волнистые довольно длинные волосы лежали на воротнике спортивной рубашки. Морщины вокруг глаз придавали его красному лицу веселое выражение. Небольшой животик. Руки говорили о том, что ему скорее под семьдесят, чем под шестьдесят, тем не менее одет он был в голубые джинсы. Суетный человек, чья суетность не ограничивалась лишь попытками скрыть собственный возраст. По всей видимости, он любил с шиком совершать рискованные и прибыльные авантюры. Вполне возможно, как раз сейчас он проворачивает парочку таких сделок, и, даже если хоть одна из них связана с «дамой» в ящике, он просто посмеется над мыслью о том, что инспектор может представлять для него хоть какую-то угрозу. И, кстати, будет прав. Но инспектор и не собирался ему ничем угрожать. Он просто хотел его запутать, чтобы Ринальди сказал что-нибудь, все, что угодно, о своей соседке и таким образом прервал неловкое молчание. Продолжительность паузы всегда была обратно пропорциональна интеллекту и образованности опрашиваемого. Встречались такие, кто держался до конца: все допросы, потом суд, апелляция, тюрьма, смерть. Ринальди не выдержал и полминуты. Очень культурный человек.

— Послушайте, я уверен, вам известно выражение «нет дыма без огня». На вашей работе вы должны были привыкнуть к сплетням и уметь их правильно понимать.

— Да, конечно.

— Ну так вот, между нами произошла не ссора, а, если можно так выразиться, охлаждение отношений. Она пыталась мне кое-что продать, и предложенная мной цена показалась ей оскорбительной. Уверен, если вы посмотрите вокруг, вы поймете, что ее вещи вряд ли...

— Да-да. У вас вещи очень высокого качества, очень.

— Вот именно. Вы, разумеется, были у нее в квартире. Надо ли еще что-то объяснять? Все совершенно понятно и без того. Наверно, для нее эти вещи имели некую сентиментальную ценность, а поскольку она находилась в трудном положении и вынуждена была их продавать, ей могло почудиться, что я над ней насмехаюсь, и она начала плохо обо мне отзываться.

— Я понял. Но, по-моему, никто не говорил, что она действительно плохо о вас отзывалась. Так вы в итоге все-таки купили эти подсвечники?

— Что, простите?

— Возможно, я ошибаюсь. Я слышал, у нее были подсвечники, а сейчас их в квартире нет, поэтому я решил... если вы предложили слишком низкую цену, вероятно, она все же продала их кому-нибудь еще. Да, должно быть, так и есть. Вы были дома в тот вечер, когда ее убили?

— Насколько я понял, вы не знаете, когда ее убили. Предположительно, она пролежала в квартире несколько дней.

— В понедельник вечером. Об этом сообщили сегодня в утренней газете.

— Ясно. Я не покупаю газеты каждый день.

— Даже когда убивают ваших соседей?

— Даже тогда. Поскольку я едва был с ней знаком, меня это не очень интересует. Кстати, сегодня утром я разговаривал об этом деле с прокурором. Он приходил незадолго до вас. Оказалось, мы встречались раньше. На каком-то званом обеде.

— Неужели? Приходил до меня, так вы сказали? В таком случае мне лучше сейчас же найти его. Надеюсь, мы еще увидимся. Утро доброе! — И он отправился в бакалейную лавку по соседству.

Паоло, хозяин бакалейной лавки, оставив за прилавком своего шустрого сына, предложил инспектору присесть в кладовой за магазином и, позвонив в бар на пьяцца Питти, заказал кофе. Они по душам поговорили с инспектором.

— Вы слышали о ссоре или, как он это называет, об охлаждении отношений между продавцом антиквариата Ринальди и синьорой Хирш? — спросил инспектор.

— Ссора или охлаждение отношений? Я бы так не сказал. Она была в слезах, я отлично это помню. Она оттуда пришла прямо сюда вся в слезах, — ответил Паоло.

Синьора Хирш, элегантная, полная чувства собственного достоинства, — и в слезах!

— Я так ей сказал, я сказал: «Синьора, поднимайтесь наверх. Мой мальчик принесет вам ваши покупки. Вам слишком тяжело таскать воду». Знаете, у нее ведь была стенокардия.

— Правда? Вы в этом уверены? — уточнил инспектор.

— Конечно. У моей жены то же самое. Уже много лет не работает. Ей приходится беречь себя, и именно это я сказал синьоре Хирш. Я сказал: «Вы должны быть осторожны. Не надо таскать тяжести наверх по лестнице, пока здесь есть я. И расстраиваться тоже не нужно. Не стоит оно того, чтобы из-за этого портить свое здоровье». Правильно я говорю?

— Я... Да. Из-за чего?

— Да, эта проблема с фасадом. Ну и с крышей, конечно, тоже. И я скажу вам, все это вылетит в копеечку.

— Так их конфликт с Ринальди возник именно на этой почве? Он говорит, она очень нуждалась. Значит, квартира принадлежала ей, раз она должна была оплачивать такой ремонт... Странно... Он сказал, она пыталась что-то ему продать, но он ответил, что ее вещи не стоят тех денег, на которые она рассчитывает.

— Бедняжка. Ну как-то она обходилась. Все кончено, вы же видите. И в любом случае она умерла. Нет ничего важнее здоровья.

На розовом лице улыбающиеся глаза Паоло казались ярко-голубыми. Он наклонился вперед и доверительно сообщил инспектору:

— Есть кое-что, чего вы не знаете. Дело в том, что в понедельник вечером моя дочь со своим мужем была на том обеде. Ну, вы знаете, в номере шестом. Так вот, мой зять — архитектор, и он знаком с Росси, который живет этажом выше синьоры Хирш, и он, кстати, тоже там был. А когда начался весь этот шум в соседней квартире, мой зять предложил пойти с Росси туда и вмешаться. Мы теперь все время думаем, а вдруг они бы успели спасти ее?

— Очень сомневаюсь. Думаю, к этому времени для нее уже все было кончено, раз они начали выламывать сейф.

— Конечно, сейчас уже слишком поздно переживать, но невозможно не думать об этом... Послать еще за кофе?

— Нет-нет... Спасибо большое за кофе и за вашу помощь.

— В любое время к вашим услугам. Мы всегда здесь.

Обдумывая феномен флорентийских званых обедов, инспектор устало тащился на третий этаж, сжимая фуражку в руке. Абсолютно не важно, кто ты по профессии, — сплетничают везде. Бакалейщик, который знает архитектора, который знаком с соседом... Журналист знает бармена, который поставляет мальчиков маркизу, женатому на американке, чья уборщица работает еще и у переводчика, который знаком с журналистом... Сплетни, переходя из уст в уста, становятся все интереснее, и последняя версия той или иной истории весьма отдаленно напоминает оригинал.

Дверь была открыта, печати сорваны. Инспектор нашел прокурора сидящим на нетронутой двуспальной кровати с кипой документов перед ним. Прокурор поднял голову, улыбнулся и спокойно сказал:

— А, инспектор. Доброе утро. Ну и что вы можете мне рассказать о нашем друге снизу, Ринальди?

— Он сказал, вы знакомы.

— Да, мне он тоже это сказал. Встречались на каком-то обеде, о котором я начисто забыл. Конечно, такое вполне могло быть. Просто я не запоминаю подобных вещей. Что еще?

— Говорит, никогда не был в этой квартире. Еще говорит, ее вещи стоят гроши, не дотягивают до его стандартов, и нам это должно быть понятно, ведь мы уже были здесь. Сказал, что и разговаривал-то с погибшей всего несколько раз, но признал, что между ними были трения. Сказал, это из-за того, что она пыталась ему что-то продать.

— А что именно?

— Не сообщил.

— Зато, держу пари, об этом сообщил бакалейщик.

— Он говорит, все это было связано с ремонтом здания.

— Скандал между соседями. Классический случай. Присаживайтесь, инспектор.

Инспектор осторожно опустился в обитое парчой кресло с круглой спинкой, стоявшее возле кровати. В таком кресле пристало сидеть даме в небрежно накинутом домашнем халате, а не карабинеру весом в сто девяносто восемь фунтов. При подобных — отнюдь не редко складывающихся — обстоятельствах инспектор старался сидеть очень прямо на самом краешке, перенося вес на ноги.

— Я полагал, вам лучше всех удастся поговорить с этими двумя, — продолжал прокурор. — Мне прислали с виа Борго-Оньиссанти двух людей для опроса соседей и поиска возможных свидетелей. Как-то же они вытащили отсюда этот сейф. К сожалению, никто ничего не заметил.

— Магазины были закрыты, было время ужина, — пояснил инспектор, повторяя рассказ бакалейщика. — Фактически на улицах остались одни лишь туристы.

— Боюсь, вы правы. Ладно, я слышал, эта женщина приходила к вам. Хочу знать зачем.

— К сожалению, я и сам точно не знаю зачем.

Прокурор минуту внимательно его разглядывал, потом, засунув незажженную сигару в угол рта, произнес:

— Прошу прощения за эту привычку. Пытаюсь бросить курить. Помогает. Продержусь, сколько смогу. А теперь... Ваш начальник очень высокого мнения о вас, вы знаете об этом?

— Да. Я знаю, но, боюсь, порой, он меня переоценивает. Я не силен в расследовании уголовных дел. В участке Питти мы в основном занимаемся похищенными сумками и украденными велосипедами.

— И случающимися время от времени убийствами.

— Такое тоже бывает. Время от времени. В большом городе без этого никак.

— Послушайте, Гварначча, я склонен верить вашему начальнику. Маэстренжело хороший человек. Однажды он станет генералом. К тому же вы знаете его уже много лет. Вы когда-нибудь видели, чтобы он улыбался? Хотя не важно, просто, думаю, он самый серьезный человек, какого я встречал в своей жизни. Слышал, что журналисты прозвали его «Могила». В любом случае я намерен последовать его совету. Вы будете приносить мне свои наблюдения и любую информацию, которую удастся собрать, а я не буду задавать вам вопросы, начинающиеся со слова «почему». Все, о чем я прошу, это не держать свои наблюдения при себе, не важно, насколько путаными или необъяснимыми они могут вам показаться. Идет?

— Я сделаю все, что смогу. — И это было правдой. Инспектор всегда старался делать все, что может, правда, мог он не слишком много. Ну а если надо приходить в кабинет к прокурору и рассказывать о своих смутных подозрениях, на это он вполне способен.

— Вот только об этом я и прошу. В свою очередь я постараюсь не донимать вас вопросами, я буду ждать, пока вы не будете готовы говорить. Пресса очень мало интересуется этим убийством, им всего лишь надо чем-то заполнить страницы, поэтому нам не нужно бояться давления с их стороны. Я, кстати, очень терпеливый человек, вот почему мы с вами до сих пор не сталкивались. До прошлого года я служил инспектором по делам несовершеннолетних. Такая работа, как вы можете себе представить, требует мягкости и огромного терпения.

Вспомнив о Лизе Росси, инспектор совсем сник. Он пытался вспомнить, что именно он тогда сказал прокурору, но не мог.

Прокурор понял, о чем он думает, и улыбнулся.

— Вы правильно поступили, что повели себя осторожно. Возможно, в случае с девяноста процентами моих коллег вы бы оказались правы. Так что, Гварначча? Попытаемся восстановить жизнь Сары Хирш?