— Пока ее личность не установлена, вам действительно нет смысла оставаться здесь. — Как и следовало ожидать, они не нашли у девушки никаких документов.

— Сейчас я не могу установить личность, но уверен, позже я все выясню. — Когда девушку перекладывали с носилок на больничную каталку, инспектор хотел спросить о ее конечностях, обессиленных и обмякших, словно у трупа... у тушки маленького убитого кролика, но замялся, не зная, с чего начать. — Мы подождем, что нам скажет врач, а потом уедем.

— Ну, если вы не собираетесь ждать, когда она придет в себя и расскажет о том, что случилось.

— Нет-нет... Боюсь, мы знаем, что случилось. Мы преследовали эту машину.

У медсестры не было времени на разговоры. Санитары в сопровождении двух полицейских доставили еще нескольких пострадавших. Только что зафиксировали смерть от сердечного приступа недавно поступившего мужчины. Его жена, рыдая, в отчаянии била кулаками молодого доктора в грудь. У стены в ряд на пластмассовых стульях сидели трое или четверо мужчин с легкими повреждениями. Серые лица говорили о том, что силы их покидают в ожидании, пока у них на глазах занимаются более сложными травмами.

Лоренцини сказал:

— Я принесу кофе из кофейной машины. — И они тоже расселись на жестких красных стульях и принялись мелкими глотками потягивать горячий кофе, обжигая пальцы о маленькие пластиковые чашки.

— Вы свяжетесь с Дори?

— Попытаюсь. Надеюсь, к этому времени она уже вышла замуж. Если нет, то этот случай был последней каплей. Не важно, ее это подружка или нет.

— Вы так думаете? Мне всегда казалось, что она может о себе позаботиться.

— Они всегда кажутся более стойкими, чем есть на самом деле. В действительности с ними обходятся грубо и жестоко, и они таким образом защищаются и прячутся за твердой скорлупой.

— Возможно, вы правы. Вон там, в конце коридора, есть мусорное ведро. — Лоренцини выбросил чашки и зевнул. — Господи, какой же сегодня длинный день. Как прошел ваш визит на виллу?

— Никак. Во всяком случае, я съездил туда, но сэр Кристофер плохо себя чувствовал. Он недавно перенес микроинсульт, и теперь ему нельзя ни напрягаться, ни волноваться. Он рассказывал, что в детстве страдал ревматизмом.

— А, как моя мама. У нее было два или три микроинсульта, и от последнего она умерла. Сердечные клапаны разрушаются, их частицы свободно циркулируют, блокируя кровообращение. Это значит, вам опять придется туда тащиться? Три посещения из-за украденной расчески или что там было? Богачам закон не писан.

— Хм... но оказывается, богачи тоже страдают ревматизмом...

В этот раз с сэром Кристофером инспектор не встретился. Однако этот визит в некоторой степени удовлетворил его любопытство в отношении повседневной жизни богатого человека. В каком-то смысле это заставило его ворчать пуще прежнего, особенно что касается отсутствия соответствующего персонала в таком большом поместье. У ворот его встретил молодой иностранец, садовник, высокий блондин, и сказал, что ему велено отвезти инспектора к экономке на машине. Инспектор предложил пройтись пешком. По переносной рации уоки-токи юноша сообщил шоферу о том, что тот свободен, и они отправились к вилле.

— Ваш водитель может зайти во флигель, — сказал молодой садовник.

— Нет-нет. Он очень хорошо припарковался здесь в тени. — Пешая прогулка дает возможность задать пару импровизированных вопросов. — Это ваша основная работа?

— В саду — да, то есть... В данный момент я работаю здесь, потому что у меня каникулы. Я приехал из Англии, изучаю там садоводство в колледже.

— Вы из Англии? Вы хорошо говорите по-итальянски.

— Для иностранца, вы имеете в виду. Конечно, я ведь научился флорентийскому акценту у других садовников. Поверьте, это лучше, чем тот ужасный английский акцент, который вырабатывается, когда учишь язык, вместо того чтобы просто разговаривать на нем. По-любому, работа здесь лишь украшает мое резюме, а я приезжаю сюда уже четвертый раз. Я бы хотел, когда получу диплом, остаться здесь навсегда. — Он замедлил шаг, повернулся к инспектору и, понизив голос, хотя вокруг не было ни души, сказал: — На самом деле я вроде бедного родственника.

— Родственника?

— Дальнего. Очень дальнего и очень бедного, — засмеялся он. В темно-голубых глазах юноши засверкали веселые искорки, но говорить он продолжал шепотом. — Моя мать приходится ему дальней родственницей. Внучка троюродного брата или что-то вроде этого, кого-то, кто женат на ком-то из семьи матери сэра Кристофера. Она написала обо мне сэру Кристоферу, потом мы получили вежливый ответ, и вот я здесь.

— И как вы с ним ладите?

— О, он очень любезный. Каждое утро он приходит поговорить с нами, в основном, конечно, со старшим садовником. Тот родился здесь и по завещанию отца сэра Кристофера унаследовал коттедж. Вон там, видите? Между двумя виноградниками.

— На том холме? Там живет садовник? — в изумлении воскликнул инспектор.

— Нет! — Шепот юноши стал настолько тихим, что инспектору пришлось остановиться и наклониться к нему ближе. — Коттедж садовника намного ближе и ниже по склону, вы можете только крышу разглядеть. А тот дом наверху, вместительная вилла для гостей сэра Кристофера, для высочайших особ, писателей, артистов и миллионеров. Экономка может вам кое-что об этом рассказать. Она говорит, хобби его отца было коллекционирование антиквариата, а хобби сэра Кристофера — это встречи со знаменитостями. Она этого не одобряет. А мне это кажется достаточно безобидным времяпрепровождением. К тому же оно принесло ему звание рыцаря.

— Я думал, его хобби — живопись.

— Боже мой, нет! К этому он относится серьезно. На мой взгляд, это менее безобидное занятие. Комплекс социальной защиты... Понимаете, что я имею в виду?

— Я... Нет-нет, я вас не понимаю.

— Некоторые появляются на свет с серебряной ложкой во рту... Или, как бы вы сказали, в шелковой сорочке... Они думают, что могут быть кем им только вздумается, даже выдающимися художниками, не обладая ни каплей таланта. Поскольку богатые люди тратят всю свою жизнь на то, что у них не получается, особенно в области искусства, это выглядит по-настоящему жалко. Они должны знать об этом. Как бы они ни старались, они все равно ничтожны и смешны. Вы согласны? Хуже всего, что в некоторых профессиональных областях это срабатывает. Например, в ландшафтном дизайне, чем я хочу заниматься. Если удача отвернется от меня и мне не удастся остаться здесь, у меня нет никаких шансов. А я вижу много людей, которые занимаются именно тем, что им по душе, и не потому, что у них талант, а потому, что им в наследство достался хороший дом и земля или повезло заключить выгодный брак. Я бы поменялся с сэром Кристофером жизненными устремлениями. То есть я могу себе позволить коробку с красками и холст, но мне приходится работать со всем этим. — Жестом он указал на окружающие растения.

Инспектор посмотрел вокруг на «все это» и понял мысль молодого человека.

— По мне так очень досадно, что к нам больше не приезжают знаменитые гости. Мои потенциальные клиенты, вы понимаете. Теперь на вилле для гостей никого нет. А что представляет собой главная вилла? Вы были внутри?

— Всего минуту. Вы хотите сказать, что вы там не были? — удивился инспектор.

— Никогда, даже не заглядывал. О моем приезде сэру Кристоферу сообщил старший садовник, и, если бы он вдруг пришел сюда и увидел меня, я сомневаюсь, что он бы меня узнал.

Последнее замечание напомнило инспектору об обстоятельстве, которое больше всего ставило его в тупик.

— Почему здесь так мало людей? Конечно, я здесь только второй раз, но я не встречал никакой прислуги, кроме секретаря.

— Вы и не должны видеть прислугу в таком доме, инспектор.

— Да, пожалуй, вы правы... Я не подумал.

— Хотя вы верно подметили. Например, кроме меня и старшего садовника здесь работают еще шесть садовников, которые живут за пределами поместья, большинство из них сейчас в отпуске. Для сада наступил мертвый сезон. В такое сухое и жаркое время даже сорняки не растут. Сам старший садовник тоже уйдет в отпуск на весь август. А что касается дома, то, поскольку из-за плохого самочувствия бедного старикана гостей на вилле сейчас нет, из прислуги, живущей здесь, никого не осталось, кроме экономки и повара. После того крупного ограбления ушел дворецкий, а нового на работу не взяли, горничные и судомойки приходят только наводить порядок. Повариха сейчас в отпуске, вместо нее на месяц взяли англичанина. Экономка уходит в отпуск в августе и, судя по ее настроению, я не удивлюсь, если она сюда не вернется. Старший садовник говорит, это из-за того, что вы сняли ее отпечатки пальцев. Вы ведь ее не подозреваете, правда?

— Конечно нет. Меня здесь не было, но я уверен, что отпечатки пальцев взяли у всех, кто работает в доме. Это для того, чтобы исключить их из круга подозреваемых. Проверки требуют только неопознанные отпечатки и те, что были обнаружены в неположенном месте.

— Они думают, что виноват бедняга Джорджо. Ну, потому что он албанец. Экономка все бубнит об иностранцах в доме. И конечно, в моем присутствии.

— Если она так расстроилась по этому поводу, наверно, надо поговорить с ней, пока я здесь.

— Вы ее все равно не успокоите. В спальне отца сэра Кристофера могут быть только ее отпечатки, и она об этом знает. Она сама убирает в этой комнате. Кроме нее, туда никто не заходит. Только лишь когда у сэра Кристофера сентиментальное настроение, он идет туда и беседует со своим умершим отцом. Она впускала его в комнату и, по правде говоря, подслушивала его разговоры. Ключи у нее. Так что сами понимаете.

— Ключи можно подобрать.

— Я знаю. И грабители надевают перчатки, а экономки нет. Его расчески... вы представляете... что за глупая идея. Думаю, здесь все придет в упадок. Конечно, если уйдет экономка, кому-то это будет только на руку... Полагаю, вы все знаете о большом ограблении, произошедшем несколько лет назад?

— Да. Кажется, вы тоже обо всем все знаете.

— О да. Видите ли, большую часть времени садовники работают в паре, и нам приходится подыскивать интересные темы для бесед. Не все же время обсуждать нашествие тли. Ну, вот мы и пришли. Удивлюсь, если вам удастся с ним повидаться. Говорят, ему было очень плохо вчера и сегодня утром. Полагаю, бедняга не в духе. Я думаю, он хороший человек. Все здешние рабочие его любят, и для меня это самый значимый показатель. Во всяком случае, я действительно очень бы хотел продолжать работать здесь после... Надеюсь, вы с ним встретитесь. Старший садовник говорит, и экономка тоже, что вы ему очень понравились. Кстати, меня зовут Джим. Нам надо будет как-нибудь поговорить...

Инспектору не удалось встретиться ни с сэром Кристофером, ни даже с раздраженной экономкой. Он только успел подумать, возможно, молодой садовник надеялся, что инспектор замолвит за него словечко, — мысль, конечно, нелепая, хотя парень ему приглянулся, — когда в дверном проеме появился Портеус, и мальчишка исчез, будто по мановению волшебной палочки, не издав больше ни звука.

— Прошу прощения, но сэр Кристофер нездоров, очень плохо себя чувствует. Боюсь, вы напрасно приехали.

— Ничего страшного. — Инспектор достал несколько листов бумаги из папки и отдал Портеусу. — Если можно, передайте бумаги сэру Кристоферу, пусть прочтет и подпишет. Это официальный протокол осмотра места происшествия. Копия остается у него для страховой компании.

— Да-да. Адвокат ознакомится с бумагами. Он сейчас с сэром Кристофером. — Портеус замешкался и, очевидно, передумал так бесцеремонно прогонять инспектора. — Пойдемте со мной.

Во всяком случае, на этот раз не на кухню. Они пересекли зал с высоким куполом и выложенным мозаикой полом. В центре зала находился фонтан без воды. Затем свернули налево и какое-то время шли молча по слабо освещенным коридорам. После секретарь проскользнул в комнату, а инспектор остался ждать у двери. Оставив дверь слегка приоткрытой, Портеус придерживал ее рукой. Инспектор, как ни старался, ни слова не смог разобрать из того, что было сказано в комнате. Потом Портеус вышел и, убегая куда-то, велел ему ждать. Через некоторое время дверь снова приоткрылась, и послышался голос сэра Кристофера, слабый и взволнованный.

— Небольшое наследство, особенно... — Что он сказал? Все продолжает что-то повторять. Он пьяный? По этой причине за инспектором сначала послали, а потом не приняли?

— Не волнуйтесь. К завтрашнему дню я все напишу.

— Со-бе-но! — И эти бутылки в саду в тот день. Быть может, инспектор под впечатлением сонной красоты летнего сада все идеализировал и, возможно, сэр Кристофер закрыл глаза и забыл о присутствии инспектора не из-за приближения смерти, а из-за солидной порции алкоголя.

Послышался едва различимый шепот, и из комнаты, мягко закрыв за собой дверь, вышел адвокат. При виде адвоката у инспектора глаза полезли на лоб. У него были необычные темно-голубые глаза, обрамленные густыми мягкими ресницами, сами по себе очень красивые, но что особенно поразило инспектора, это его юный возраст. Безусловно, адвокат такого солидного человека, как сэр Кристофер, должен быть зрелым, опытным специалистом. Конечно, возможно, это просто младший партнер по бизнесу из адвокатской компании. Надо заметить, выглядит очень состоятельным. Или это опять сказывается возраст инспектора?

— У вас для меня что-то есть? — Он достал из внутреннего кармана золотую ручку и пухлой рукой с маникюром поставил крохотную подпись на одной из копий протокола осмотра места происшествия. Не проронив ни слова, вторую копию он оставил у себя. Молодой человек провел инспектора обратно большую часть пути, по которому тот пришел сюда с таким видом, будто вел на веревке медведя.

— Прямо и до конца зала.

— Спасибо. Дальше я сам найду дорогу. — Инспектор не стал торопиться, используя возможность заглянуть в темноту украшенного фресками свода. Инспектор почти на цыпочках подошел к фонтану, интересно, его включали когда-нибудь, скорее всего, нет. Мраморный бассейн фонтана был сухим и пыльным.

«Из-за плохого самочувствия бедного старикана гостей сейчас нет», — вспомнил он слова молодого садовника.

Весь дом, по мнению инспектора, выглядел каким-то засушенным, пыльным и очень унылым. Внимание его привлек шум справа. Кто-то плакал. Из-за приоткрытых двойных дверей пробивался свет. Мальчишеский голос отказывался от чего-то, что инспектор не мог понять, хоть и разобрал пару слов. Затем этот же голос перешел на рыдания. Инспектор замер на месте. В дверную щель он увидел руку, он не сомневался, это рука Портеуса, который ласково гладил по плечу мальчика. Тот повернулся к свету и поднял вверх заплаканное лицо. Портеус не похлопывал его утешительно, а нежно водил рукой по спине.

Тихо, как только смог, инспектор вернулся обратно к двери, через которую пришел сюда, затем снова, громко топая, прошел по залу. В этот раз, когда он проходил мимо двойных дверей, они были плотно прикрыты.

Инспектор рассказал Лоренцини всю эту историю скорее для того, чтобы отвлечься от новостей, которых они ждали, сидя в больничном коридоре в час ночи. Сейчас все эти люди казались ненастоящими. Услышанное не произвело на Лоренцини особого впечатления, он лишь пожал плечами.

— Значит, они там все гомосексуалисты, включая этого сэра, как бишь его. И если ему больше не о чем переживать, как об украденных расческах...

— Еще о его здоровье, — напомнил инспектор. — Они сказали, вчера и сегодня ему очень плохо.

— Значит, в комнате был адвокат? — Закоренелый тосканец Лоренцини всегда говорил то, что думал. — А вы, наверно, думали, что они позовут доктора.

— Ну да. Как же еще... Конечно, я там был всего минуту. Возможно, там и был доктор, но у меня создалось впечатление, что его больше волновало, кому оставить свою недвижимость, чем то обстоятельство, что он скоро умрет.

— Мне бы его проблемы... Вон та медсестра не нас ищет?

Она искала именно их, но только для того, чтобы отправить домой.

— Если она доживет до завтра, хирург сделает рентген и решит, нужно ли проводить операцию.

— Есть ли у нее шансы выжить?

— Нет, но, если она выживет, ее ждет безрадостное будущее. Мы будем признательны, если вы установите ее личность.

— Конечно. Мы с вами свяжемся.

Они размяли конечности и, покинув прохладу большой приемной, окунулись в удушающую темноту улицы. Молодой карабинер, которого оставили на водительском месте, вышел из машины, чтобы пересесть на заднее сиденье. По его голосу и шатающейся походке можно было без труда определить, что, пока их не было, он заснул, а сейчас старается это скрыть.

Они ничего ему не сказали. Лоренцини привез их обратно к Питти и уехал домой на своей машине. Нащупывая в кармане ключи, инспектор никак не мог выкинуть из головы образы, которые по очереди всплывали у него перед глазами. Доверчивая улыбка девушки, когда она дрожащей походкой шагнула в его сторону... Что она тогда сказала? Как ей показалось, кто он? Потом вспомнилась обмякшая маленькая тушка бедного кролика, с которого собираются снять шкурку. Он тихо зашел в квартиру, молясь, чтобы слабый стук двери разбудил Терезу и она бы с ним поговорила.

— Салва?

Поначалу она ничего ему не сказала. Внимательно вглядываясь в его лицо, она выслушала рассказ о девушке, затем заставила помыться и лечь в постель и принесла ему немного ромашкового чая с медом.

После она легла рядом, оставив зажженным ночник, чтобы он мог пить чай и слушать ее. Ему было все равно, о чем она говорит. Она никогда этого не понимала и в молодости обижалась, если он говорил: «Какая же ты у меня болтушка!» Он всегда говорил это с нежностью, он даже не подшучивал над ней. Он просто удивлялся, какое удовольствие она испытывает, разговаривая с ним, поскольку сам он и двух слов связать не мог.

— Не останавливайся. Я не хочу, чтобы ты молчала.

— Я попусту трачу силы. Ты же ни слова не слышал из того, что я сказала.

— Неправда. Я слушаю, ну, честно, я слушаю.

Тереза была права. Он не слышал ни единого ее слова. Он слушал ее, слушал ее голос, наслаждался ее близостью, растворялся в ее любви. Это всего лишь одна из обычных размолвок, которые случаются во всех прочных семьях, где продолжительный брак длится не потому, что они понимают друг друга, а потому, что они принимают друг друга такими, какие они есть. Тереза забрала у него пустую чашку и продолжала говорить, чувствуя, что сейчас ему нужно именно это. Сперва она выразила свое мнение о произошедшем, а затем спокойно и естественно переключилась на их домашние проблемы. Следующий учебный год Джованни, окружающих их людей, родственников и друзей. Потом подробно рассказала, как прошел ее день. Тото получил четверку за контрольную по математике, водопроводчик еще не приходил. Тереза говорила, а он обнимал ее, погружаясь в ее успокаивающий шепот, ему необходимо было чувствовать вибрацию ее голоса у себя на груди. Его сердцебиение становилось более спокойным, а дыхание более ровным. Через какое-то время он наконец заснул. Во сне он почувствовал прохладу и понял, что Терезы рядом нет. Он знал, что она мягко высвободилась из его медвежьей хватки и потянулась выключить ночник.

История о девушке, выброшенной на шоссе, заслужила лишь небольшой абзац на странице местных новостей газеты «Ла Национе». Это сообщение не тянуло на сенсацию. Всего-навсего очередная албанская проститутка, да к тому же пока еще живая. Такое происходит слишком часто, и те, кто не принимают участия в митингах против нелегальной иммиграции, обратят на эту новость ровно столько же внимания, сколько на проблему уличных собак, которых с наступлением в августе сезона отпусков ожидает такая же печальная участь. Вырезанная из газеты статейка лежала у инспектора на столе, когда тот вернулся с неутешительными новостями из Земельного кадастра. Инспектор просматривал вырезку, когда зашел Лоренцини.

— Вам прислали отчет.

Инспектор взял бумаги.

— Ты нашел Дори или Марио по тем телефонам, что я тебе переписал?

— Марио нашел. Я оставил сообщение на автоответчике, и он перезвонил мне около часа назад. Еще не поженились, но уже все решено. А эта девушка действительно та, о которой вы думали. Дори уже слышала об этом. Я нашел у нас в файлах копию письма Дори к ней. Ее фамилия... подождите, я записал, но не могу прочитать... Н-Д-О-К-Е-С... Зовут Энкеледа, восемнадцать лет. Проблема в том, что ее адрес совершенно бесполезен. Нужно искать подходы к тем, кто переправляет сюда этих девчонок. По всей видимости, к тому времени, когда Дори с ней познакомилась, она уже сбежала из дома из какой-то горной деревни на севере, где ее хотели насильно выдать замуж.

— Значит, ее никто искать не будет, так? Для них она уже давно умерла. Передай этот адрес капитану Маэстренжело для дела Лека Пиктри. Напиши мне, как ее зовут. Я позвоню в больницу, узнаю, может, есть какие изменения.

Изменений не было. Девушка в сознание не пришла. Операцию назначили на завтра. Инспектор положил трубку. Воспоминание о маленьком обмякшем теле преследовало его. От албанцев-нелегалов он перешел к раздумьям о том, что молодежь разъезжает сегодня по всему миру, и, если один из его сыновей сбежит куда-нибудь за границу... Нет, он этого не допустит. Его дети никуда одни не поедут, пока не станут совершеннолетними... Только вот когда мы перестанем думать о своих детях как о детях? Когда уйдет страх? Он уйдет рано или поздно? Уйдет ли он вообще, если видишь то, что инспектор видел каждый день? Он знал, что некоторые из его сослуживцев зашли так далеко, что следят за своими детьми-подростками, опасаясь, как бы те не попали в плохую компанию, не начали принимать наркотики. Это совершенно неправильно, но, если он почему-либо всерьез испугается, не поступит ли он сам точно так же?

На столе перед инспектором лежал протокол вскрытия тела Сары Хирш. Вряд ли чтение протокола улучшит его настроение, но зато он отвлечется и по меньшей мере сможет сосредоточиться.

Инспектор действительно отвлекся. Настолько, что забыл обо всем на свете.

Прокурору города Флоренции, Итальянская Республика.

15 числа текущего месяца нижеподписавшийся патологоанатом, доктор Федерико Форли, Институт судебно-медицинской экспертизы города Флоренции, был вызван по адресу Сдруччоло-де-Пит-ти, 4, для проведения внешнего осмотра трупа САРЫ ХИРШ, после чего было произведено вскрытие указанного трупа. В ответ на отдельный запрос судьи предоставляю следующее заключение:

Смерть наступила приблизительно за семьдесят два часа до обнаружения трупа.

Причина смерти: инфаркт миокарда левого желудочка...

Инспектор с облегчением откинулся на спинку кресла. В понедельник Сара Хирш пришла к нему на прием, затем вернулась домой и, как обещала, позвонила своему адвокату. Очевидно, она выложила ему свои пресловутые козыри. В тот же вечер, как свидетельствуют соседи, а также результаты вскрытия, кто-то проник к ней в квартиру и стал запугивать ее, пытаясь лишить этих самых козырей. По словам бакалейщика, у нее были проблемы с сердцем. Она умерла от страха. Она умерла по ошибке. Если бы она назвала шифр сейфа, когда к ее горлу приставили нож, она была бы сейчас жива и старалась бы заставить инспектора или какого-нибудь психиатра поверить в ее историю, ничего толком не рассказывая.

Далее в протоколе вскрытия перечислялись раны Сары Хирш, которые не являлись причиной ее смерти: поверхностное ножевое ранение с левой стороны горла, лоскут кожи задран вверх, открытая черепно-мозговая травма при ударе головой о мраморный пол. Судя по фотографиям, именно рана на голове была причиной кровопотери. Кровотечение было сильным, но недолгим. Инфаркт оказался обширным, и именно это ее убило. Теперь прокурор потребует дополнительного и подробного отчета об этих поверхностных ранениях, по которым можно восстановить обстоятельства смерти погибшей.

Инспектора же больше волновало, что последовало потом. Они растерялись? Мертвое тело не входило в их планы. В их планы входила открытка с угрозами, предупреждающие визиты в квартиру, нож в прихожей, то есть вещи, кроме, пожалуй, ножа, указывающие на беспринципного хозяина квартиры...

«Мы знаем, где ты живешь...»

Да, это определенно указывает на беспринципного хозяина квартиры. Со своей стороны, Сара Хирш должна была позаботиться о своей безопасности и принять соответствующие меры. Для кого-то она представляла угрозу, кто-то от нее защищался. Вот если бы Земельный кадастр вовремя обновляли! Все здание, где находится квартира погибшей, было зарегистрировано как собственность Джейкоба Рота. Никчемный, пытающийся спасти свою шкуру чиновник утверждал, что данные кадастра ни в коем случае не могут быть просрочены более, чем на два года, но инспектор знал, что все это полная чушь. Семья Росси заключила договор о купле квартиры два года назад, да и Ринальди, скорее всего, являлся собственником как своего магазина, так и квартиры на втором этаже. Теперь оставалась надежда лишь на Реестр недвижимости, располагавшийся на виа Лаура, как на первую инстанцию, где покупатели регистрировали свою недвижимость. Задержка в передаче данных в Земельный кадастр могла быть вызвана бюрократическими проволочками и неразберихой. Конечно, бывают еще незарегистрированные собственники, в течение многих лет уклоняющиеся таким образом от выплаты налогов. Сначала имя Джейкоба Рота вселило в инспектора надежду. Имя, без сомнения, еврейское, и это могло означать наличие дружеских отношений, возможно, приватную договоренность без заключения договора об арендной плате. Такое случалось, иногда договариваются о невысокой плате за квартиру или, например, о том, что съемщик не вносит квартплату, но при этом берет на себя расходы по содержанию и ремонту жилья. Отсюда затруднения Сары, когда потребовались деньги на ремонт фасада и крыши.

Настало время обеда, и инспектору пришлось прервать свои размышления. Плотно подкрепившись, он отправился в Палаццо-Веккьо, чтобы просмотреть записи государственной регистрации рождений, браков, разводов и смертей. Среди живых Джейкоба Рота он не нашел, и неудивительно, ведь в распечатке Земельного кадастра указано, что Рот родился 13.06.1913 г. в Лондоне в Великобритании. Впрочем, записи о смерти Джейкоба Рота инспектор тоже не нашел.

— Чтобы владеть здесь домом, — заметил прокурор, когда с этими новостями инспектор появился у него в кабинете, — ему не обязательно жить здесь. Если он родился в Лондоне, быть может, он вернулся туда.

— Да... Просто...

Прокурор молчал, а инспектор, к своему собственному удивлению, сказал достаточно твердо:

— Просто у меня такое ощущение, что искать нужно в этом городе. Сара Хирш дала мне лишь пару кусочков от мозаики, которую я должен собрать, все остальные составляющие находятся тут, во Флоренции. Может быть, это ее слова, а может быть, ее интонация. Я бы хотел дословно вспомнить все, что она говорила, но... Вам не кажется, если бы корни этого дела уходили куда-то еще, она бы туда уехала? Она ведь не была одной из тех, кто после войны остался без гражданства. У нее был паспорт. К тому же... Она нервничала, она была напугана, но при этом абсолютно убеждена в своей правоте. Совершенно уверена.

Разглядывая сигару, прокурор по-прежнему молча ждал.

— А потом еще и война... Она еврейка, но они окрестили ее... — Инспектор нахмурил брови, не в состоянии логически обосновать связь этих фактов.

— «Если бы все было так, как должно быть», — спокойно напомнил прокурор. — Эти слова приведены в заключении психиатра. Инспектор, мы должны выяснить, кто ее отец. Думаю, нам также надо найти этого Джейкоба Рота, которому принадлежит или принадлежал дом. А что, если он ее отец? Представьте, что так и есть. Непонятно только, почему сестра Джон Долорес пыталась скрыть этот факт.

— Деньги. Мы не знаем, сколько их поступило. Возможно, их было много, и ей не нравится, что на банковском счете монастыря хранятся большие суммы еврейских денег.

— В таком случае, — сказал прокурор — у нас больше шансов вытащить из нее правду. Если дело в ложном стыде за свой монастырь, а не в тайне исповеди, тогда еще один краткий визит к благочестивым сестрам может оказаться полезным. Я займусь этим. Что вы намерены предпринять дальше?

Инспектор не обратил внимания на этот странный вопрос. Он с неизменным уважением и осторожностью наблюдал, как прокурор ведет дело, и, сам того не замечая, с головой погружался в процесс и увлекался расследованием, словно бульдог, полностью поглощенный своей сахарной костью. Сейчас он как раз пребывал в таком состоянии. Поэтому он также не заметил, что делает то, чего никогда в своей жизни не делал: с легкостью объясняет, какими будут его дальнейшие действия. Он хотел какое-то время побыть один в квартире Сары Хирш, где уже убрали свидетельства совершенного преступления, и он мог спокойно побродить по ее комнатам, посидеть на ее кровати, почитать корешки книг на ее полках, познакомиться с вещами, которые были очевидцами ее жизни. Он не торопился признаться даже себе самому, что намерен навестить Сару Хирш, выполняя данное ей обещание. Вооруженный письменным разрешением и связкой ключей, он вернулся в дом 4 на Сдруччоло-де-Питти.

— Итак... — произнес инспектор в безмолвной гостиной.

Что «итак»? Ничего, кроме того чувства, которое охватывает ребенка, когда он остается один дома. Немного пугающее, но в большей степени волнующее чувство. Нет никого, кто бы сказал: «Не трогай», никого, кто бы пожалел и рассеял ужас темных углов. Вокруг было столько возможностей: раскрыть секреты взрослых, распахнуть запертые комоды, прочитать чужие письма. Ни одна чужая земля, ни одна далекая планета не хранит в себе столько секретов, сколько хранит дом, оставленный без присмотра, дом, в котором совершено жестокое убийство. Однако место преступления, где снуют следователи и эксперты, теряет это волшебство. Услышать и понять, что говорит дом, можно только в одиночестве и тишине.

Ставни в гостиной были закрыты. Инспектор включил свет, внимательно осмотрел софу, еще, казалось, хранящую очертания тела Сары Хирш, и уселся на нее с намерением оглядеться вокруг. Ринальди был прав, сказав, что в квартире нет ничего, что соответствовало бы его уровню. Хотя все вещи вполне приличные. В комнате не было ни мебели массового производства, ни представляющей собой произведения искусства. Это не те вещи, что по одной стоят на фоне парчовых драпировок в витрине антикварной лавки на виа Маджо. Инспектор не мог представить, чтобы Сара или ее мать выбирали эту мебель. И расставлены вещи тоже как-то странно. Без сомнения, сейчас он сидел на месте Сары. Справа стоял стол, на нем небольшой серебряный поднос, куда можно положить очки или поставить чашку с кофе, пока... Пока что? Пока читаешь? Светильник над головой со стеклянными каплями и полудюжиной лампочек в виде свечей не давал столько света, чтобы можно было читать, а других в комнате не было. Итак... Пока что? Пока смотришь вперед прямо на дверцы высокого дубового шкафа? Раньше мебель расставляли вокруг камина. Теперь ее чаще расставляют вокруг телевизора. Инспектор подошел к шкафу и открыл дверцы. Внутри оказались большой телевизор и видеомагнитофон. На нижней полке он нашел бутылку коньяка и стеклянную колбу. Еще больше инспектора заинтересовало, чего он не нашел на пустой полке прямо над телевизором. Инспектор закрыл шкаф, решив еще раз побеседовать с Лизой Росси, маленькой девочкой из квартиры этажом выше.

— Вся полка забита... Ну, почти вся. Мы иногда смотрели кассеты, если я заканчивала делать уроки до возвращения мамы. Правда, они мне не особо нравились. Большинство черно-белые, а такие фильмы всегда грустные, да? Потому что там про людей в старые времена. Это связанно с секретом?

— Пока еще не знаю. Может быть.

— А мой секрет, он важный? Я никому не рассказала.

— Очень важный. Ты умеешь рисовать?

— Рисовать? Не очень-то. У меня никогда в школе по рисованию не было пятерок.

— А ты можешь нарисовать вещи из сейфа синьоры Хирш? Подсвечники, например? Попробуй... Вот здесь в моем блокноте.

— Они были вот такие... Плоские и там много свечек, только я не помню сколько. Криво получилось, я же говорила, я не умею рисовать.

— Ничего, нормально. А остальные вещи?

— Это я не могу нарисовать. Там была какая-то одежда с бахромой... мне кажется, это длинная юбка, но она ни разу не разворачивала ее... и маленькая шляпка. Все остальное просто книги. Она показывала мне только фотографии. Про другие вещи она ничего не рассказывала, но я их видела.

Инспектор колебался: ни в коем случае нельзя наводить свидетеля на нужные мысли, намекать ему на то или иное обстоятельство. Но он все же был вынужден подсказать девочке ответы на вопросы. Если все видеокассеты исчезли, значит, на то была причина. Должно быть, они знали, что там лежит кассета, представляющая для них особый интерес, кассета, на которой записан не любимый классический фильм, а нечто совсем другое. Они не стали бы бродить по квартире в поисках нужной вещи, когда у них на руках неожиданно оказался труп. Они сгребли в кучу и утащили все, что попалось на пути, и как раз того, за чем они пришли, в сейфе не оказалось. Нельзя девочке подсказывать... Лиза терпеливо смотрела на него спокойным взглядом серых глаз.

— Она хранила все фильмы в шкафу на полке над телевизором? Ты не видела видеокассеты еще где-нибудь? — Не подсказывай ей, можешь упомянуть любое место, кроме сейфа. — Может быть, в комоде, Лиза? Иногда люди прячут ценные для них вещи в комоде. Ты когда-нибудь...

— Нет! Нет! Никогда, я никогда не... Позовите маму!

Из глаз девочки брызнули слезы, бледное лицо вспыхнуло огнем. Что он такого сделал? Дверь за его спиной оставалась открытой.

— Синьора!

— Что случилось? Что вы ей сказали? — В комнату вбежала Линда Росси. Громко всхлипывая, девочка кинулась к матери и уткнулась лицом ей в грудь.

— Зачем же вы это сделали? — удивился прокурор, продолжая курить свою короткую сигару и глядя при этом на инспектора без тени раздражения. — В комнате всегда должен присутствовать родитель или хотя бы свидетель. Мы живем в непростое время, инспектор, в такое время, когда уже невозможно ласково погладить ребенка по голове. Теперь девочка может что-нибудь выдумать. Она ничего не сможет доказать, да ей и не нужно этого делать.

— Но с чего вдруг...

— Без сомнения, ей есть что скрывать, что-то до смешного незначительное, на что вы случайно ей указали. И спровоцировали ситуацию, которая может навести ее на мысль обвинить вас в своих слезах вместо того, чтобы рассказать всю правду. Остается ждать, сделает ли она это. Пока вы там были, она сообщила что-нибудь любопытное?

— Ни слова. Она только плакала и плакала. Билась в истерике. Мне никак не следовало туда ходить. О чем я только думал? Вы тот человек... Я должен был сразу позвонить вам, когда заметил, что кассеты пропали. Я занимаюсь не своим делом... Я не следователь...

— По этому делу вы как раз ведете следствие, инспектор, и то, что вы поднялись в квартиру этажом выше, совершенно естественно. Единственное, чего вам не следовало делать, — это разговаривать с ребенком наедине.

— Да. Хотя о том, о чем она говорила мне... об этом секрете Сары Хирш... свою мать она в него не посвящала, так что она бы не стала говорить со мной об этом в ее присутствии.

— Ну, тогда в присутствии карабинера или кого-нибудь из вашего участка... впрочем, теперь уже все равно. Если вы появитесь там вдвоем, бедняжка подумает, что вы пришли ее арестовать за преступление, которое, по ее мнению, она совершила. Мы расследуем убийство, и как бы ни были не связаны с этим ее детские шалости, наши действия могут только ухудшить ее психическое состояние. Так что продолжайте расследование. Я поговорю с синьорой Росси и улажу ситуацию. Положитесь на меня.

Инспектор вернулся к себе в участок. Он положился на прокурора, но был очень подавлен.

Прокурор хороший человек, у него за плечами многолетний опыт работы инспектором по делам несовершеннолетних. Если кто и мог исправить положение, так это он. Больше всего инспектора угнетало то, что на себя он полагаться больше не мог. Конечно, сам он тоже много лет работает с обитателями своего участка, успешно строит взаимоотношения с ними. Для них он был тем человеком, к кому они могли обратиться со своими самыми серьезными и самыми мелкими проблемами. Инспектор никогда не забывал об этом. И постоянно ворчал по поводу того, что в приемной набирается так много людей, которые не станут разговаривать ни с кем, кроме него. Единственного человека, на которого они могли положиться. А теперь его обвинят в том, что он приставал к ребенку? Если такое может произойти, значит, он действительно не заметил, как настали опасные времена, и все продолжает по старой привычке гладить по головам маленьких мальчиков и успокаивать потерявшихся маленьких девочек. Зайдя в приемную, он с ужасом вспомнил, как однажды в этой самой комнате маленькая потерявшаяся девочка в истерике стащила с себя всю одежду, а он — без свидетелей! — успокаивал ее и одевал, как мог. От этой мысли его кинуло в жар. Инспектор закрылся у себя в кабинете, забыв заглянуть по обыкновению в комнату дежурного. Он сел за стол и принялся обдумывать свое положение. Когда он уходил, Лиза все еще громко рыдала. Поток ее слез оказался таким неожиданным, таким внезапным, что он совершенно растерялся. Он не смог правильно отреагировать, не дотронулся до девочки, не попытался ласково погладить ее густые волосы, а сразу же позвал ее мать. Да и слава богу!

Однако на самом деле он вовсе не был благодарен Господу за собственную реакцию. Все было неправильно. Это конкретное происшествие может остаться без последствий. Но коли мир вокруг так изменился, то для него там места нет. Если он не может выполнять свою работу так, как считает нужным... А как он считает нужным ее выполнять? Забыть о своем обещании перед Сарой Хирш, пока уже не стало слишком поздно? Так вот как он заботится о жителях своего участка? И если сейчас его обвинят в том, чего он не делал, не поделом ли ему, раз уж никто не обвинил его за то, что он сделал? А он дважды подвел Сару Хирш. Он не смог сохранить ей жизнь и не может найти ее убийц.

Инспектор сидел так какое-то время, перекладывая папки с одного конца стола на другой, открывая и закрывая их, делая вид, что читает. Дышать тяжело. Ему слишком жарко... Он забыл снять пиджак. Инспектор встал, чтобы сделать это, и остановился, забыв, зачем вставал. Несмотря на то что ему было очень жарко, в животе он ощущал что-то тяжелое и холодное, словно проглотил жабу. Вновь накатили воспоминания о следовавших одна за другой неудачах. Эта албанская девушка в больнице? Именно он, и только он, решил не заходить в квартиру. А сэр Кристофер Роутсли? «Значит, я тоже ваш подопечный. Приятно слышать». Напрасно старик радуется. Так уж трудно навестить больного человека! Гениальный сыщик был слишком занят расследованием дела Хирш. А потом было уже поздно. Ему стало так плохо, что не смог его принять.

— Нет-нет-нет... — Людям нет от него абсолютно никакой пользы, и ничего удивительного.

В кабинет заглянул Лоренцини:

— У вас кто-то есть?

— Нет.

— Мне показалось, я слышал, как вы...

— Нет.

— Вы собираетесь уходить?

— Нет.

— О... Здесь пара документов вам на подпись.

— Положи на стол.

Лоренцини оставил бумаги и исчез.

Жаба, поселившаяся в животе у инспектора, раздулась и стала еще холодней. Ему надо двигаться, что-то делать. Он открыл дверь и позвал карабинера из комнаты дежурного. Он решил съездить в больницу, посмотреть, как там эта девочка, сообщить им ее имя, сделать что-то полезное...

У него за спиной послышался голос Лоренцини:

— Понятия не имею. Он сказал, что никуда не собирается.