За время отсутствия князя в его доме произошло печальное событие.
Евдокия Петровна уже давно страдала сердцем. Она много видела горя в жизни, да и единственный сын, которого она обожала, доставил ей много забот. Княгиня безропотно пожертвовала ему все свое состояние, отказалась от своих вкусов и привычек, но последний удар, который он нанес ее гордости и убеждениям, поразил ее насмерть.
Очнувшись после долгого и тяжелого забытья, она почувствовала себя настолько плохо, что немедленно потребовала священника. Испуганный Арсений бросился к отцу, но узнал от Прокофия, что минут через десять, по возвращении от старой княгини, рассерженный Георгий Никитич уехал, не сказав куда. По приказанию молодого князя, люди побежали за доктором и священником, но смерть их опередила, и, когда через час прибыли тот и другой, все было кончено. Князя все еще не было дома.
Глотая слезы, Арсений сделал необходимые распоряжения, и около одиннадцати часов вечера тело Евдокии Петровны уже перенесли в большую залу, где положили на катафалк.
Убитые горем дети забились, как испуганные птички в комнату старой няни, доброй старухи, бывшей кормилицы их матери, вырастившей всех их, преданной душой и телом их семье, а главное, пользовавшейся особым доверием покойной княгини.
В опрятной и уютной комнатке с образами в углу, увешанной по стенам картинками в рамах и работами детей, сидела теперь няня, Василиса Антиповна, держа на коленях двух младших, Надю и Андрюшу, - первая пяти, а второй восьми лет. Рядом с ней, на табуретке, склонив голову на плечо няни, примостился отпущенный на праздники из корпуса маленький паж Ника, а на диване, прижавшись друг к другу, в немом молчании сидели Арсений и Нина. На худощавом, морщинистом лице старухи написана была глубокая скорбь, хотя все же она старалась своим простым, душевным словом успокоить свой маленький мирок и, когда судорожные рыдания детей сменились тихими слезами, сказала:
- А теперь, детки, давайте помолимтесь за упокой бабушкиной души. Господь тяжко испытал ее, призвав к Себе без причастия Святых Тайн. Но, по бесконечному милосердию Своему, Он зачтет покойной княгинюшке ее примерную христианскую жизнь. Помолимся же, чтобы душа ее обрела вечный покой в обители праведных.
Все опустились на колени, и горячая молитва их несколько успокоила.
Затем Василиса раздела и уложила младших. Арсений с Ниной не могли спать и, уйдя в детскую, вполголоса обсуждали обрушившееся несчастие и опасность темного неведомого будущего с внушавшей им отвращение мачехой, в руки которой они должны были попасть за смертью бабушки.
Князь уехал от Аронштейнов с тяжелой головой и в очень возбужденном состоянии. В эту минуту ему одинаково были ненавистны прошлое, настоящее и будущее. Одно желание господствовало в нем, это - желание развеяться, забыть хотя бы на время свое тяжелое положение. Он, во что бы то ни стало, хотел вернуть себе спокойствие, в виду тяжелых сцен, неизбежно предстоявших ему назавтра, так как сопротивление матери на этот раз сломить будет не легко.
Он приказал кучеру везти себя к приятелю, графу Арфбергу; с этим кутилой-мучеником всегда можно было быть уверенным, что найдешь чем развлечься и позабавиться.
У подъезда дома, где жил граф, стояло ландо, и хозяин собирался уезжать в обществе хорошенькой француженки-артистки.
- Какая счастливая мысль, дорогой князь, - радостно встретил он гостя, - У нас partie fine (Перев., - изысканное развлечение) на моей Каменноостровской даче. Там нас ждут еще друзья со своими дамами. Мы вас не выпустим и захватим по пути еще какую-нибудь хорошенькую женщину. Кого бы нам взять с собой, Сюзанн? - обратился он к своей спутнице.
- Я предлагаю Жульетту. Она вернулась уже теперь из театра и будет в восторге провести время в милом обществе, - засмеялась та.
Был уже шестой час на исходе, когда князь вышел из экипажа у своего дома.
Он был в отличном настроении. Попойка удалась на славу, было шумно и весело, а вино и общество Жульетты совершенно рассеяли тяжелые думы и опасения. Князь воспрянул духом и был настроен очень воинственно.
Снисходительная и добрая мать несомненно уступит; ведь она уже столько раз уступала и побеждала себя, а здесь и дело-то все шло о каком-то отжившем предрассудке.
Напевая слышанную за ужином шансонетку, вошел князь во двор, открыл своим ключом входную дверь и стал подниматься по лестнице. В прихожей он повернул электрическую кнопку и, сняв пальто, направился к себе в кабинет, где его ждал верный Прокофий; но, проходя столовую и маленькую гостиную, перед кабинетом он вдруг остановился, как вкопанный.
Сквозь полуотворенную дверь в зале был виден свет, и до его слуха донесся женский голос, читавший вполголоса и нараспев. У него выступил даже холодный пот на лбу. Что бы это значило?.. Сразу отрезвев, Георгий Никитич кинулся к дверям, распахнул их и застыл на пороге в немом изумлении.
Зала тонула в полутьме; посредине, озаренный мерцавшим светом лампады перед образом, стоял катафалк, а с боку, у аналоя, со свечкой в руке, монахиня читала псалтырь. Князь подошел к телу и откинул тюль. Крик ужаса и отчаяния застыл в горле; словно каменная глыба обрушилась на него и придавила.
Несмотря на свои слабости, расточительные вкусы и увлечения, князь боготворил мать, и сознание, что она пала первой жертвой заключенной им позорной сделки, бросило его в дрожь. И этот катафалк не был дьявольским наваждением, а ужасной действительностью. Пока он пировал и "рассеивал" вызванные им же самим неприятности, здесь умирала его мать, и он был ее убийцей…
Схватясь руками за голову, он сделал несколько шагов, а затем с глухим стоном упал без чувств.
Испуганная монахиня позвала на помощь. На ее крик прибежали Прокофий с Петром и перенесли князя в его комнату.
Когда, на другой день, Георгий Никитич появился на первой панихиде, его густые черные волосы подернулись словно серой дымкой. Испуганные и заплаканные дети жались к старой Василисе. Они боялись отца, которого никогда не видали таким суровым и мрачным. Арсений и Нина тоже держались поодаль около фрейлейн Амалии и ни слова не сказали князю; но им иное, враждебное чувство замыкало уста: по вине отца, из-за его мерзкой женитьбы умерла бабушка… Что-то будет с ними без нее?
В день похорон собралось много родных и знакомых. В ожидании духовенства, общество сгруппировалось частью в зале, частью в гостиной, где была Нина, и разговор шел сдержанным шепотом. Убитая горем, в глубоком трауре, Нина молча встречала или раскланивалась с входившими.
Молодая дама, жена моряка, родственница Пронских, подошла к княжне, отвела ее в сторону и, выразив ей соболезнование, спросила:
- Скажи, дорогая, правда ли, что Георгий Никитич женится на m-lle Аронштейн?
Слезы градом хлынули из глаз Нины.
- Вы уже знаете, Клодин?
- Увы, да! Это и убило тетушку…
Нина замолчала, стараясь подавить слезы и оправиться, а Клодин обняла ее и принялась утешать:
- Calmez-vous, chere Ninon - (Перев., - Успокойтесь, милая Нина). - Конечно, внезапная смерть тети страшное для нас горе; я понимаю, что для женщины старого поколения, с ее предубеждениями, это было тяжелым ударом, но все-таки ей не следовало принимать так к сердцу. По крайней мере, ты, Нина, будь благоразумна и не считай выбор князя семейной катастрофой. В наше время все старые предубеждения становятся смешными; богатая и хорошо воспитанная еврейка - такая же женщина, как и другая. Я нахожу вполне естественным и разумным, что князь вступает в такой выгодный брак, особенно в наши трудные времена. Кузен Биби, который бывает у Аронштейнов, говорил мне, m-lle Сарра - красавица и получила блестящее образование. Таким образом, вместо того, чтобы приходить в отчаяние, примите ее как старшую сестру, введите ее в ваш круг и постарайтесь придать недостающий ей светский лоск. Кроме того, m-lle Аронштейн несомненно крестится, а это смывает последний след ее происхождения, которое вас коробит. Значит, ничто вам не мешает отнестись к ней тепло, по-христиански и полюбить ее.
Нина с явным неудовольствием взглянула на нее.
- Вы не подумали о том, что говорите, и несправедливы к бабушке. У нее не было смешных предрассудков, и она была ко всем добра; но позора, обрушившегося на нашу семью, она не могла пережить, в предвидении всего того зла, которое нас ожидает. Я должна, по-вашему, принять, как сестру, эту негодницу, которая нагло вторгается в нашу семью? Никогда! Этот отвратительный брак выроет бездну между папой и мной.
- Все это глупости, - с усмешкой ответила Клодин. - Цивилизация уравнивает все расы. Я знаю, например, что германская аристократка вышла замуж за японца, китайцы женятся на англичанках или американках. Почему же тогда русскому не жениться на еврейке?
К ним в эту минуту подошел ее муж, который расслышал последнюю фразу Клодин и поддержал жену:
- Конечно, Нина Георгиевна, не принимайте близко к сердцу такое простое, в наши дни, дело. А ты рассказывала, за кого выходит ваша общая кузина, Лили? Это, может быть, и примирит княжну.
- Ах, да, Ninon еще этого не знает. Лили безумно влюбилась в оперного артиста Муретова, дававшего уроки пения ее брату, Толе, и часто распевавшего с ней дуэты. На прошлой неделе они обручились, несмотря на неудовольствие и сопротивление всей семьи ее опекуна, барона фон Фукса. Но Лили открыто заявила, что убежит из дома, повесится или утопится, если ей будут препятствовать; а так как у нее независимое, доставшееся от тетки состояние, то обуздать ее довольно трудно.
- И поверьте, что тому это известно. Вот и основание его любви, - презрительно заметила княжна.
- Уж я не знаю, но зато Лили в восторге от женитьбы твоего отца, которая ей очень поможет сломить несогласие родных. Так перестань же отчаиваться, Нина! Сарра Аронштейн все-таки - дочь банкира; а родители Муретова, или что то же, Лейзера Итцельзона, кажется, - старьевщики из Могилева. Но, конечно, это не помешает Лили быть счастливой и принимать у себя наш чопорный "свет", потому что в наш век главная сила - деньги. Кстати, вот что мне пришло в голову. У вас, вероятно, будет много богатых финансовых тузов; тогда и сестра моя, Соня, поймает, может быть, кого-нибудь. Я стану возить ее к вам.
Пораженная Нина молча и с негодованием слушала ее, но ответить не успела, потому что прибыло духовенство, и началась лития.
Зала была полна народа, как вдруг сквозь толпу стали протискиваться двое вновь прибывших. Это были Аронштейн и Сарра, вся в черном и с венком из роз в руках.
Князь побледнел и нахмурился. Нина тоже вздрогнула; но остальная часть присутствовавшего аристократического общества нисколько не разделяла, по-видимому, этих враждебных чувств.
Непрошеным гостям дружески пожимались руки; очевидно, их появление никого не удивляло и не коробило. Наоборот, общество точно забыло, или делало вид, что забыло причину смерти старой княгини, а присутствие Аронштейнов благодушно объяснило, как проявление вежливого внимания к пораженному горем новому члену их семьи.
Князь был мрачно сосредоточен и ограничился холодным поклоном. Когда он прощался с телом и помогал детям всходить на ступени катафалка, его душевный разлад и отчаяние бросались всем в глаза.
Сарра старалась держаться все время поблизости жениха, и, когда гроб поставили на колесницу, она сделала даже шаг вперед, явно ожидая, что князь предложит ей руку; но Нина предупредила ее и поспешно взяла отца под руку. В ее темных глазах блеснул вызов и решимость защищать принадлежавшее ей по праву место за дорогим гробом.
В эту минуту отец и дочь встретились глазами, и выражение глубокого сочувствия отразилось на лице Георгия Никитича. Он понял немой протест молодой девушки и крепко прижал к себе ее руку.
Увидав, что ее устранили с места, которое будто бы по праву принадлежало ей, черные глаза Сарры злобно блеснули; тем не менее, она ничем не выдала своего неудовольствия и, когда, после похорон, князь позвал некоторых родных и близких знакомых к себе завтракать, Аронштейн с дочерью даже не стали ждать приглашения, а вернулись с прочими, запросто, по праву родства.
После завтрака приглашенные разъехались, но Сарра осталась и сделала обход прилегавших к столовой комнат, пренебрежительно оглядывая в лорнет мебель, картины и пр.
- Сколько здесь всего комнат? - вдруг спросила она.
- Двенадцать внизу и восемь во втором этаже, не считая людских, - ответил князь.
- Ах, нам будет немного тесно. Затем необходимо все заново обмеблировать: то что я вижу здесь, было несомненно когда-нибудь очень красиво, но теперь… вышло из моды. Да и дом слишком удален от центра.
Князь слегка покраснел.
- Я вовсе не намеревался. Сарра Моисеевна, помещать вас в доме, где скончалась моя мать. где собраны все воспоминания прошлого и святыни моей семьи, где я провел первые годы моей женитьбы, самые счастливые в моей жизни, наконец, где родились мои дети и каждая комната мне особенно дорога. К тому же, дом мне и не принадлежит. Он уже двести лет состоит в семье князей Радумовских, из рода которых происходила моя мать, а она по завещанию оставила этот дом в приданое моей старшей дочери. Нине. Мы поселимся пока на Адмиралтейской набережной, в доме. купленном моей покоимой женой для сына Арсения. Я оставил для нас квартиру в двадцать шесть комнат и это нам должно хватить.
Голос князя звучал холодно, взгляд был строгий и враждебный. Сарра бесилась, но не посмела этого выказать и ничего не ответила. В эту минуту подошел прощаться Аронштейн, торопившийся по делам.
Затаенная злоба Сарры длилась весь день и усилилась еще тем, что ей приходилось скрывать ее, потому что у них были гости. Только вечером, отказавшись под предлогом мигрени ехать с родителями в театр, она могла остаться, наконец, одна.
Надев капот, она отослала горничную и улеглась на кушетку, чтобы спокойно обдумать тревожные события минувшего дня. Она не могла примириться с тем, что Нина лишила ее удовольствия идти под руку с князем за гробом этой "старой дуры", которая посмела умереть со злости, что ее титулованный оборвыш-сын женится на ней. Помимо этого огорчения, еще больше бесил ее ответ князя. Он посмел ее учить, дав ей понять, что в родном гнезде, где проживали поколения князей Радумовских. она никогда жить не будет.
После получасового размышления, она села к своему роскошному письменному столу-булль и написала следующее письмо:
"Дорогой Енох!
Твой отец сообщил, наверно, тебе проект превратить скромную Сарру Аронштейн в княгиню Пронскую, и проект этот приводится в исполнение. Вот уже три дня, как я объявлена невестой, и скоро сделаюсь христианкой, т.е. проделаю комедию, которая даст мне красивое имя Зинаиды.
Хотя мой будущий супруг и не первой свежести, - он приближается к пятидесяти годам, но Жорж мне нравится: он хорош собой, прекрасно сохранился и большой барин. Не скрою от тебя, однако, что понадобились железные тиски моего отца, чтобы принудить князя сделать мне предложение. Эти глупые гои воображают себя, в самом деле, чем-то высшим, сравнительно с нами; а все-таки наше золото им не претит. Мне меньше нравится, что у князя пять человек детей, которые все боятся, что я делаюсь их мачехой. Но, разумеется, мне плевать на их неудовольствие.
Была еще у Георгия мамаша, но милейшая княгиня была так поражена позором, покрывшим ее княжеский род, что издохла, и это было очень умно с ее стороны, потому что все-таки, с ее смертью, одним врагом меньше в семье, притом врагом ярым. Сегодня ее хоронили; но моя свадьба отсрочена и состоится лишь в конце января. Однако это не единственная неприятность, которой я ей обязана. По-видимому, смерть матери вызвала у моего дражайшего князя затаенную злобу, которая вылилась сегодня в непростительной выходке. Когда я спросила, поселимся ли мы в их старом особняке, где князь живет теперь, он заявил, что там проживали его предки по материнской линии, князья Радумовские, там же он проводил счастливейшие годы со своей первой женой, и что каждая комната, всякая вещь для него - святыня.
Ты поймешь, конечно, тайный смысл его слов: присутствие "жидовки" в этом княжеском гнезде было бы для него позором. Забыла тебе сказать, что это "святилище" составляет приданое Нины, его старшей дочери. Это обстоятельство внушило мне мысль, которую я тебе изложу и которая посбавит спеси у этих надутых аристократов, незаслуженно осыпающих нас оскорблениями. А идея моя такова: тебе надо жениться на Нине, которая очень красивая девушка. А затем, ты водворишься в этом родовом гнезде, по правде говоря, ужасно запущенном; и будешь себе разводить маленьких Аронштейнчиков. Пикантная идея, не правда ли? Что ты будешь иметь полный успех, я в этом убеждена. Ты красив, Енох, и твое музыкальное дарование - великая сила. Сколько уже христианок клянчило твою любовь, так что княжну ты победишь шутя.
Приезжай на мою свадьбу. Если Нина тебе понравится, - повторяю, она очень хороша собой, - ты возьмешь ее себе в жены; а нет - так ты можешь позабавиться и вскружить ей голову, только и всего".
Закончив письмо и адресовав его Еноху Аронштейну в Славгород, она злобно усмехнулась.
Погоди, недотрога-царевна! Когда ты будешь без ума от моего неотразимого красавца Еноха и поселишь его в своем Радумовском святилище, это будет отплатой твоему милейшему папаше за грубость, да и тебе за сегодняшнюю дерзость.
Несколько дней спустя, после похорон, князь позвал к себе сына.
Мрачный, с понурой головой вошел Арсений в кабинет. Отец сидел, задумавшись, за письменным столом, и перед ним лежала пачка денег. Князь молча взглянул на него и указал на стул.
- Я еще не мог переговорить с тобой, Арсений, обо всем случившемся. Смерть бабушки лишила меня спокойствия, необходимого, чтобы выяснить наши взаимные отношения.
- Да, бабушка скончалась от сознания, что ты женишься на жидовке. Я предпочел бы, папа, сделаться мелким железнодорожным чиновником, а Нина согласилась бы скорее пойти в гувернантки, чем переживать такой позор, - сказал Арсений нетвердым голосом, краснея от волнения.
- А! Все это глупая, непригодная в жизни болтовня. "Благородная бедность" и "трудовой хлеб" интересны только в романах, - ответил князь. - Конечно, maman, выросшая в иных убеждениях, была не способна подчиниться горькой необходимости настоящего положения и не хотела понять, что, для чести имени, разорение - такой же позор, как и mesallianse (Перев., - неравный брак). Ты же, хотя еще и юн, но знаешь, что без денег жить нельзя. Я себя продал для того, чтобы спасти вас от нищеты и, поверь, эта жертва мне совсем не так уж легка, как тебе кажется.
Арсений бросился на шею отца, прижался к груди и зарыдал. Бледный и взволнованный князь погладил его ласково по голове и поцеловал в лоб.
- Успокойся, бедный мой мальчик, - сказал он с усилием. - Ах, ты еще не знаешь людей. Поверь, все они охотно простят принятие еврейки в нашу семью, не откажутся ни от одного приглашения на бал или обед, и в наших гостиных всегда будет много усердных друзей; но разорения они нам не простят и за "благородную бедность" нас будут считать париями. Ты мой первенец, носитель нашего древнего имени, женишься со временем на девушке равного с тобою положения, и наш род останется беспорочным, а мама и бабушка не будут оскорблены в могиле. Но настоящее надо принимать таким, каково оно есть на самом деле. Если ты меня понял, Арсений, то будешь судить отца снисходительно, а не то моя жертва станет еще тяжелее.
- Что же ты, собственно, хочешь от меня, папа?
- Чтобы ты только воздерживался от явных обид и вызывающего образа действий и в отношении женщины, на которой я женюсь, и ее семьи; но надо тебе подействовать на Нину и других, чтобы они тоже были вежливы, по возможности, и не выставляли напоказ своего неудовольствия.
- Хорошо, папа, я постараюсь.
- Спасибо тебе, друг мой, а теперь покончим еще с одним вопросом. У тебя долги. Не красней и не смущайся. Я не упрекаю тебя, зная, что у молодежи - свои права и увлечения, а я мог давать тебе очень мало. Вот - тысяча рублей, погаси долги, а остальное оставь себе. Скоро ты будешь произведен в офицеры, и я тебе назначаю триста рублей в месяц, да три тысячи на обзаведение.
Когда Арсений его поблагодарил, князь прибавил:
- Значит, ты обещаешь мне быть благоразумным? Я вовсе не требую от тебя проявлений нежности, а только вежливой сдержанности, как с ней, так и с ее родней, которую нельзя пока вовсе стряхнуть.
- Обещаю, папа, не затруднять твое положение, - ответил Арсений, целуя у отца руку.
В комнате Нины сидели дети с Василисой, потому что гувернантка ушла в этот день в гости. Вошел Арсений и передал свой разговор с отцом, а попутно зашла речь о свадьбе Лили с певцом Итцельзоном.
- Господи Иисусе, - воскликнула Василиса, крестясь, - должно, светопреставление близко. Еще можно понять, что барин собой жертвует; а ведь эта шалавая вольной волей, по любви идет за грязного, пархатого жида, да еще скомороха. Тьфу! - и она плюнула. - Хорошо, что наша матушка-княгиня померла, не дожив до этаких мерзостей. По крайности, не увидят ее глазоньки, как эта жидовка в доме воцарится и порядки свои станет заводить. Чай, всех старых слуг со двора долой.
- Пусть только посмеет, - в голос закричали дети, обнимая старуху и целуя ее. -Ты наша, и с нами до самой смерти останешься.
Разгоревшиеся щеки и чистосердечное негодование детей тронули старуху, и она в свою очередь крепко их расцеловала.