В тот год я долго сидел без работы, но натренированный за многие годы внутренний будильник исправно поднимал меня в семь утра. День, когда все началось, исключением не стал. Всю ночь мне снился какой-то бред. Во сне я лежал на спасательном плоту посреди моря, волны лениво бились о борт, соленые брызги падали мне на лицо и стекали по щекам, прокладывая путь среди морщин и недельной щетины. Ветер гнал по небу свинцово-серые тучи, они висели низко, обещая дождь. Приближение дождя радовало, я очень хотел пить, пересохшее горло горело, при всем желании я не смог бы издать ни звука. Впрочем, звать на помощь было некого, на плоту я был один. Я знал, что скоро умру, умру в одиночестве, и никто не придет мне на помощь, никто не пришлет за мной спасательный вертолет. Нет больше никаких вертолетов, потому что никого, кроме меня в мире не осталось. Я проснулся весь в поту, помотал головой, отгоняя навязчивый кошмар, и поплелся босиком на кухню, разогревать завтрак. По-зимнему нежаркое утреннее солнышко заглядывало в окно, на столе стояла тарелка со вчерашней жареной картошкой. В открытое окно ветерок тянуло запахом только что прошедшего дождя, зная, что на работу идти не надо, я расслабленно ковырял вилкой в тарелке, слушал «Электрических Партизан». Из комнаты доносилась пальба и взрывы, это Голан, соседский пацан, оккупировал мой комп, он был у меня частым гостем. В школе как раз начались зимние каникулы. Сегодня, с утра пораньше, услыхав через стену, что я встал, он тут же прибежал ко мне. Его мать, небогатая разведенка Сарит не могла позволить себе купить ребенку нормальную машинку, чтоб игрушки тянула. Мы сидели себе, каждый на своей волне, и тут, от души приложив дверью об стену, в квартиру вбежал Вайнштейн, и заорал:

— Коцюба! Включай новости!

— А что такое? — чуть не подавился я картошкой, и вышел в коридор, — и вообще, ты чего врываешься? Хоть бы в дверь позвонил для приличия.

— Включай быстро, говорю, в Империи что-то происходит, — Вайнштейн не обратил внимания на мои слова. Выглядел он еще более растрепанным чем обычно. Сколько раз он так вот вбегал ко мне с криками, что вот-вот, и нагрянет Песец? Пять раз, десять? Ладно, будут тебе новости. Я зашел в комнату, ссадил пацана с кресла, не обращая внимания на нытье, свернул игрушку и полез в сеть. Телевизора у меня уже давно не было — наслушавшись Вайнштейна, я отнес его на помойку, о чем ни разу не пожалел. Новости можно и через сеть посмотреть.

Кот торжествующе посмотрел на меня со шкафа, только глазищи сверкнули. Его давно что-то тревожило, он садился посреди комнаты, и, глядя на меня похожими на плошки глазами, истошно мяукал. Подбегая к входной двери, требовал, чтоб его выпустили, но, выходя на площадку, садился и оборачивался прямо ко мне, будто удивляясь, почему я не иду. Похоже, что он честно пытался меня предупредить, а я не внял, списал на причуды кошачьего характера.

Кстати, давайте знакомиться: зовут меня Виктор, фамилия Коцюба. Когда служил срочную, ребята называли меня Коц, то есть заноза, соответственно и позывной у меня был — Заноза. По профессии я выживальщик, теперь у всех такая профессия. И цель в жизни у меня есть — выжить самому, и попытаться выжить всех остальных. Ну а Вайнштейн…

Вайнштейн был в нашем полутрущобном райончике достопримечательностью, а точнее — городским сумасшедшим. Нескладный, в очках с примотанной изолентой дужкой, в шлепанцах разного цвета, вечно одетый не по погоде, частенько нетрезв — Вайнштейн выделялся из толпы. Несмотря на то, что кроме жалкой инвалидской пенсии, видимых источников заработка у него не было, он не бомжевал. Обитал он в доставшейся ему от родителей квартирке на первом этаже нашего дома, облицованного желтым камнем. Мы с ним поначалу не то, чтоб дружили — приятельствовали. По выходным он часто заходил ко мне, приносил пива, и мы с ним сидели, трепались о том, о сем. Он хоть и был сумасшедшим, но совсем не дураком, и поговорить с ним было о чем. Говорил он странно, как по писаному, и порой напоминал профессора. Со временем я стал прислушиваться к тому, что он говорил, читать рекомендованные им книжки, и, незаметно для себя, стал склоняться к его точке зрения на мир. Да и не я один — на крытом рынке, на задворках, где собирались алкаши, он был личностью легендарной, я иногда наблюдал его там в окружении местной «интеллигенции». Он стоял, и говорил, говорил, а они сидели вокруг, точно завороженные, и внимали. Как оказалось впоследствии, он был и не таким уж и психом. Его разговоры о грядущем конце света оказались пророческими, да и насчет чмуликов он оказался прав на все сто. Но тогда, когда еще всем всего хватало в избытке, его идеи действительно казались бредом.

По главному имперскому каналу показывали шоссе, забитое машинами. Съемки велись, очевидно, с вертолета. Внизу экрана надпись: «Прямое включение из Желтых Камней». Голос диктора вещал за кадром: «Необычный всплеск сейсмической активности в районе Желтых Камней вызвал массовый исход местных жителей. Три дня назад уровень земной коры в районе заповедника поднялся на несколько метров. Температура достигает семидесяти градусов Цельсия, земля в буквальном смысле горит под ногами. Трансимперское шоссе номер 9 забито машинами на многие километры, в пробке застряли десятки тысяч людей. Власти бессильны что-либо предпринять, ученые пока воздерживаются от комментариев. Сам район заповедника Желтые камни объявлен закрытой зоной, все подходы перекрыты военными. Как стало изве…». Речь диктора оборвалась на полуслове. Камера дернулась, оператор нацелил ее на виднеющиеся вдали покрытые лесом горы. Сначала мне показалось, что это камера дрожит в руках у оператора, но потом я понял, что это дрожат холмы, они то подымались, то опускались, но не успел я как следует удивиться такому зрелищу, как картинка опять переменилась. Там, где еще мгновение назад были Желтые камни, все чернело, точно распустился огромный черный цветок. В небо ударили, расходясь во все стороны, столбы пламени и черного дыма, они заполнили все небо, и черная стена покатилась прямо на камеру. Последнее, что мы увидели, это как волна докатилась до вертолета, преодолев несколько десятков километров в считанные секунды, и закрутила его. Изображение на экране хаотично завертелось, показывая то приближающуюся землю, то небо, и через пару секунд застыло и пропало. Я механически нажал на кнопку, обновляя страницу, компьютер секунду подумал, и выдал: «Страница не найдена».

— Так, — нарушил молчание Вайнштейн, — вот он и пришел, Песец всему, полный и окончательный.

— Да. Кальдера рванула, — большинство мест, откуда может прийти песец, мы мониторили регулярно, и Желтые Камни, естественно, были у нас в первой десятке. А как же — спящий уже миллион лет супервулкан это вам не жук на палочке. И вот он рванул, похлеще, чем сотня ядерных бомб.

Я отвернулся, и начал думать, мозг заработал быстро и четко. Эта новообретенная способность отключать эмоции мне еще не раз пригодится потом. Много лет спустя, прокручивая в памяти события того года, я понял, что именно в тот момент я начал меняться. Песец стал своего рода толчком, катализатором происходящих со мной изменений: «Скорость распространения продольных сейсмических волн… так Расстояние оттуда досюда… так. Одно делим на другое… так…»

— У нас есть где-то двадцать минут. Бери пацаненка, бери кота, иди к машине, заводи двигатель. Я заберу Сарит и второго ребенка. Парочка снизу — твои соседи, на работе, к ним не ходи, — я отдал распоряжения, повернулся, и вышел, ни на секунду не сомневаясь, что тот сделает все как надо. Это было чем-то новым — умение командовать. Рывком распахнув дверь, я ворвался к Сарит в квартиру, и прямо с порога заорал:

— Бери ребенка и быстро в машину! Бегом, сейчас будет землетрясение!

— Что? — Сарит ничего не понимала, и явно была не в состоянии что-либо понять. Я подскочил к ней, взял за руку, и потащил к двери, она от удивления даже не сопротивлялась. Другой рукой я попутно снял ее малого с детского стула, распахнул дверь ногой и вылетел из квартиры. Как мы только не расшиблись, ссыпаясь по лестнице, я не знаю. Машина уже стояла у подъезда, двигатель работал. Я затолкнул Сарит с ребенком на заднее сиденье, где уже сидел, тараща испуганные глазенки, Голан, сам плюхнулся на водительское сиденье. Вайнштейн сидел рядом, с его колен испугано таращился кот, я заметил у него под ногами наш «тревожный рюкзак». Молодец, Вайнштейн, не забыл. Машина сорвалась с места и понеслась вверх по улице, наплевав на правила движения, я развернулся через сплошную, и нажал на газ. Ни до, ни после этого я так не ездил, мы проехали весь город насквозь за какие-то пятнадцать минут, все время вверх, в гору. Выехав на смотровую площадку за Университетом, я затормозил. Вайнштейн вылез за мной из машины, притихшая Сарит и дети остались на заднем сиденье, я прихватил из бардачка бинокль. Отсюда, с горы, было видно порт и промзону, Городки — полосу протянувшиеся вдоль залива северных городов-спутников, виднелся и Орел — давно сросшийся с Городом пригород. Ударило, когда уже давно прошли и двадцать минут, и полчаса. Что-то я с расчетами напутал, и Вайнштейн уже тревожно на меня посматривал, его параноидальные фантазии были написаны у него на роже крупными буквами: мол, неужели опять — мимо? И тут ударило в первый раз. Толчок бросил нас на землю, только я приподнялся на руках, как земля опять качнулась, на этот раз сильнее, появилось чувство легкой тошноты. Когда толчки закончились, я с трудом поднялся на ноги и посмотрел вниз. Находящийся под нами пригород сползал по склону, многоэтажные дома, чертов кривострой, складывались как карточные домики, и превращались в мешанину бетонных обломков, которая лавиной ползла вниз, снося устоявшие дома. В бинокль я разглядел вцепившуюся в перила крошечную фигурку на балконе верхнего этажа схлопывающейся многоэтажки. «А вот нехрен было строить на сорокаградусном склоне район, да еще из этих дурацких башен», мелькнула у меня злая мысль. С морем тоже творилось что-то неладное, даже с такого расстояния было видно, как вода стремительно отступала, обнажая дно.

— Цунами. Сейчас будет цунами, — произнес рядом Вайнштейн. Голос у него был довольный, у психа чертова: сбылась мечта идиота. Скоро мы увидели огромную, в несколько этажей высотой, приливную волну. Она шла стеной, играючи подминая под себя стоящие на рейде корабли. Волна обрушилась на берег, захлестнула порт и нижний город. Поднимая фонтаны брызг, заваливались друг на друга башни портовых кранов, точно отброшенные пинком капризного ребенка яркие цветные кубики, разлетались контейнеры. Сверху все это казало чем-то ненастоящим, хотя разум, точнее его забившиеся куда-то в угол жалобно скулящие остатки, подсказывал, что все это — взаправду, не блокбастер, не фильм катастроф. Что бы ни случилось, а по-старому уже не будет, доигрался хрен на скрипке.

Я услышал сзади какой-то шум, и медленно обернулся. Это Вайнштейн открыл багажник, и доставал оттуда раскладные кресла для пикника. Увидав эту сюрреалистическую картинку, я ущипнул себя за руку, чтобы удостовериться, что все это мне не снится. Вайнштейн расставил кресла у края площадки, извлек из рюкзака бутылку коньяка, затем неторопливо, по одному, стаканы, и пафосно сказал:

— Помянем старый мир, земля ему пухом.

— Да пошел ты, Вайнштейн, — разозлился я, — нашел время пить!

— А что? — уже нормальным голосом сказал он. — Давай выпьем, может, такого шанса нам больше не представится. — В его словах был смысл. Безумие — да, но все же…

— А, черт с тобой, — я сел рядом с ним и немедленно выпил. И мы еще долго сидели так, поминая провалившийся в тартарары мир. Не без помощи коньяка, шок прошел, и я даже порадовался за нас: остались живы, руки-ноги целы, машина есть — живем.

Как выяснилось, сильно пострадали только несколько районов. Вообще, Земля Отцов сравнительно легко отделалась, как мы потом узнали, прошедший Песец лишь зацепил нас кончиком своего пушистого хвоста, а оттоптался на других. За океаном, в Империи, огромный кусок тамошнего материка просто прекратил свое существование. Всю планету тряхнуло так, что во многих местах камня на камне не осталось, облако вулканического пепла накрыло планету, миллиарды тонн вулканических аэрозолей поднялись в стратосферу. Как писали в сети, такого не случалось десятки тысяч лет, и в прошлый раз это закончилось ледниковым периодом. Земля Отцов, хоть и располагалась на каком-то там разломе плит, отделалась сравнительно легко. Во многих местах обрушились дома — кривострой, он и есть кривострой, кое-где разошлась земля, но, в основном, все осталось как было.

Но все это было потом, а тогда, прорвавшись домой через засыпанный обломками город, мы радовались тому, что наш дом уцелел, да и соседние тоже стоят, ничего им не сделалось. Трущобы — трущобами, а домики оказались прочнее, чем новострой-кривострой. Вот вам и стандарты сейсмоустойчивости — столетняя халабуда стоит, а высотка-новостройка о шестнадцати этажах в труху. Даже приливная волна-цунами, оказалось не такой высокой и всеразрушающей, какой могла бы, не будь Срединное море внутренним. Почти сразу она потеряла свою силу, и разрушения ограничились прибрежной полосой.

Разбирать завалы никто не стал, расчистили кое-как центральную улицу района, по которой даже пустили автобусы, но было понятно, что все это ненадолго. В воздухе витало ощущение скорого развала. Через несколько дней вернулось электричество, заработала сеть. Значительные ее куски не работали, но кое-что функционировало, децентрализация серверов сыграла свою роль, сеть ведь и зародилась в рамках подготовки к ядерной войне. Тогда же заработала и сотовая связь, и тут же мне на сотовый пришло сообщение — повестка по форме восемь.

Форма восемь означает — родина в опасности, всем идти на фронт, всеобщая мобилизация. В окно я видел, как соседские мужики с тюками тянулись к автобусной остановке, я тоже засобирался. Вайнштейн, подпирая стенку, отпускал ехидные комментарии:

— Давай-давай. Иди, подставляй лоб за чмуликов. Таких, как ты, всегда имеют, хоть подумал бы, ведь сколько книжек прочел, и все без толку.

— Я присягу давал, — проворчал я, продолжая складывать сумку.

— Присягу, — слово «присяга» Вайнштейн протянул с таким презрением, будто произносил название венерической болезни. — Присягу он дал, лопух. Как же вас, баранов, легко обмануть. Стоит вам произнести на плацу десяток ритуальных фраз, и вы бесплатно готовы отдать то, что при других обстоятельствах ни за какие деньги не отдали бы.

— Слышал я уже этот спич, — спокойно возразил я, — ничего нового ты мне сейчас не сказал.

— Думай. Думай своей головой. Зачем, по-твоему, тебя и всех остальных мобилизуют?

— Понятно, зачем. Раз Империи нет, соседи наедут, к гадалке не ходи. Так надо…

— Надо опередить их, и наехать первыми, да? — перебил меня Вайнштейн.

— Типа того. Как вариант — прикрыть границу, резервации с сарацинами отгородить. Да и с последствиями землетрясения бороться надо? Надо. Твой Песец не пришел, Вайнштейн, вон, электричество дали, магазины заработали. Нам повезло — инфраструктура сама на себя замкнута, от соседей не зависим. Все наладится, надо только…

— Наладится!? — Вайнштейн опять меня перебил, — да включи ты голову! За океаном рванула кальдера, там теперь супервулкан. Через неделю облако пепла достигнет нас. Судя по новостям, уже половина планеты передралась. — И правда, по сообщениям из сети картинка рисовалась страшная: вулкан рванул как раз в центре Империи, которая, естественно, сразу приказала долго жить. Авианосные группировки державшие под контролем покоренные страны, развернулись и на всех парах рванули домой — спасать своих. Оставшиеся без всемирного жандарма государства тут же вцепились друг другу в глотки. Север сцепился с Югом, в свалку вмешался Дальний Восток, и понеслось… Так понеслось, что земля дрожала по десять раз на день. Ядерные бомбы, химическое оружие — человечество радостно избавлялось от накопленного в арсеналах оружия массового, и не очень, поражения. Сеть доносила до нас новости, но с каждым днем от нее отпадал сегмент за сегментом, на карте мира становилось все больше темных пятен. — Сеть ведь заработала, остолоп, ведь только что читал: на нас идет облако пепла, еще неделя-полторы, в лучшем случае, и оно нас накроет. Электричество вернулось? А насколько угля на электростанциях хватит? Ты видишь в порту хоть одно судно?

— И что, шишки этого не понимают? — я понимал, что Вайнштейн во многом прав, но одно дело — игра в «мы готовимся к песцу и хомячим тушняк», а другое — вот так взять и отказаться от привычного, и кажущегося нормальным, рисунка поведения. При этом, во многом благодаря чтению рекомендованных мне Вайнштейном книг, я понимал, что не все так просто, и все эти идеи, само направление жизни, на самом деле кем-то мне навязано, они не мои. Кто-то, чертовски умный и изощренно изобретательный, отформатировал мне мозг, да так, что я сам этого не заметил.

— Понимают. Они потому вас, лопухов, и собирают. В стаде вами гораздо проще управлять.

— Ладно. Как вернусь, расскажешь, — я застегнул сумку, взвалил ее на плечо, и пошел к выходу.

— Заноза, чаю на дорогу? — Перехватила меня у двери Сарит, с чашкой чего-то ароматного.

— Спасибо. — Я отпил несколько глотков и пошел к выходу, но не дошел, сумка упала с плеча, и я мягко осел на пол.

— Извини, — Голос Вайнштейна доносился точно сквозь вату, — нам без тебя не выжить. Ты нам нужен, без тебя… — до конца я не дослушал — вырубился совсем. Подпоили, хитрюги.

Я провалялся в забытьи целые сутки, и пропустил массовый исход жителей Города. О том, как это происходило, я узнал со слов Вайнштейна, который, переложив мое бесчувственное тело на диван, не теряя времени, поехал в туристический магазин, что на новом автовокзале у южного выезда из Города. Он совершенно правильно решил, что пока за деньги еще можно что-то купить, надо их потратить. Автобусов почти не было, и Вайнштейна очень удивило, что они вообще еще ходят. Многим людям было трудно вот так с ходу сломать привычные шаблоны поведения, и они еще зачем-то ходили на работу, что-то пытались, по инерции, делать… Он поймал такси, и поехал в сторону южного выезда из города. Все шесть полос улицы, идущей вдоль берега моря, от Морского Института, и на юг, до Центра Информационных Технологий, насколько хватало глаз, были забиты машинами. Такси как съехало туда с боковой улицы, так и стало. Таксист-сарацин покрыл Вайнштейна матом, и тот не стал ему мешать, расплатился, вылез из машины и пошел вперед, вдоль пробки. Поток машин двигался со скоростью пешехода. Машины в пробке были в основном среднего и высшего класса. По словам Вайнштейна, недешевые машины, и люди, в них сидящие, смотрелись небедно. Пока он шел, из обрывков разговоров смог составить представление о том, куда и почему едут эти люди. Они ехали в аэропорт.

Есть среди нашего народа часть, которая настолько ценит себя, что при малейшем признаке опасности готова бежать хоть на край света. Особенно этим отличаются религиозные, «шляпы». Преобладали в пробке, однако, не «шляпы», а те, кого можно обобщенно назвать «менеджеры среднего звена». Именно эта категория людей бьет себя кулаком в грудь, выставляя себя великими патриотами, и произнося слово «Родина» с обязательным придыханием. И они же, стоит замаячить на горизонте хотя бы призрачной опасности, тут же сбегают за границу, предпочитая любить родину издалека. Так было и в последнюю войну, я прекрасно помню, какое столпотворение было в аэропорту, когда «лучшие люди» покидали страну.

Непонятно, куда они собирались лететь. То, о чем он твердил уже добрых десять лет, свершилось, и очень скоро от привычного нам образа жизни не останется ни следа. Любому человеку с зачатками аналитического мышления должно быть ясно, что бросать дом и отправляться неизвестно куда с чадами и домочадцами, по меньшей мере глупо. Но этими людьми, судя по всему, двигал не разум. Точно напуганные лемминги, они бежали в единственном доступном им направлении: на юг, в центр страны, в аэропорт. Из открытого окна какой-то машины до него долетели обрывки фразы: «я гражданин… они не посмеют… государство обязано обеспечить». Вайнштейн с трудом удержался от плевка, и поспешил вперед. Через полчаса, подойдя к перекрестку, от которого вправо отходила нужная ему дорога на автовокзал, он увидел и причину пробки. В попытке объехать медленно едущие машины кто-то выскочил на левую полосу, и лоб-в-лоб столкнулся с едущими навстречу. Очевидно, от удара его машину отбросило назад на правую полосу, и в него тут же врезались несколько машин, а в те, в свою очередь, другие. Свободной осталась одна полоса из трех и через нее тонким ручейком проезжали машины, огибая груду металлолома, оставшуюся на месте столкновения. Проходя мимо, Вайнштейн бросил взгляд на разбитые машины. Внутри еще были люди, некоторые, наверное, еще были живы, он заметил внутри какое-то движение. Из щели смятой двери одной из машин тонкой струйкой текла кровь. Никто даже не подумал остановиться, сразу за завалом водители жали на газ и машины уносились вперед по дороге.

Он дошел до автовокзала, зашел внутрь, удивившись отсутствию охранников на входе. Автовокзал кишел людьми. В толпе метались красные, расхристанные, охрипшие служащие автовокзала. Их никто не слушал, толпа ломилась на платформы. Через стеклянную стену Вайнштейну было видно, что творится вокруг автобусов, он остановился, ошеломленный открывшейся его взору картиной. К подъехавшему автобусу через ведущую на платформу дверь рванулась толпа, кто-то тащил за собой маленького ребенка за руку. В какой-то момент рука эта разжалась, толпа унесла ее обладателя с собой, а ребенка прижало телами к стеклянной стене, проволокло до металлического выступа рамы, и в буквальном смысле расплющило. Когда толпа отхлынула, он изломанной куклой упал на пол и больше не шевелился. Автобус, набитый до отказа, закрыл двери, постоял, утрамбовывая набившуюся внутрь людскую массу, и медленно отъехал от платформы. Когда он, развернувшись, проехал мимо Вайнштейна, одно из боковых окон покрылось сеткой трещин и выгнулось наружу, выбитое чьей-то головой. За ребенком так никто и не вылез, и не подошел, в атмосфере всеобщей истерической паники его смерть просто не заметили.

Ошарашенный и подавленный таким поворотом событий, Вайнштейн с трудом смог сосредоточиться на том, что его привело на автовокзал. К его удивлению, туристический магазин работал, правда, вместо трех продавцов был один, он сидел за конторкой и играл в какую-то компьютерную игру. Вайнштейн набрал целую гору термобелья, три теплых куртки, вязаные лыжные маски, огромный рюкзак всякой всячины. Продавец отвлекся от компьютера, взял у Вайнштейна наличные, кинул, не пересчитывая, в открытую кассу и вернулся к игре. Глаза у него, по словам Вайнштейна, смотрели в разные стороны, что, впрочем, неудивительно, Вайнштейн и сам был в шоке от увиденного. Вайнштейн взвалил на плечи тяжелый рюкзак, и, стараясь не споткнуться о брошенные чемоданы, пошел домой. Толпа с нетерпением ждала следующий автобус.

Не знаю, какая судьба постигла этих людей. Уже потом, через несколько лет после того, как сошел снег, странники рассказали нам о том, что в районе аэропорта тамошние сарацины вволю порезвились, грабя и убивая застрявших в пробке людей. Дороги там, по слухам, забиты сгоревшим искореженным металлоломом так, что проехать к аэропорту невозможно. Не могу сказать, что проронил о тех людях хотя бы слезинку. Поделом им, вот и весь сказ.

Несколько типчиков — я и раньше их встречал в нашем районе, деловито курочили банкомат, тот стонал и трещал под ударами кувалды. Наконец, сбоку появилась щель, один из них вогнал туда лом, навалился всем телом — и банкомат вывалился из стены банка, и повис на каких-то кабелях. Ветер шевелил на тротуаре вылетевшие из разбитых окон банка бумажки. По улице туда-сюда сновал народ, многие несли на спинах мешки. Несколько крепких парней, прижав прохожего к стене, освобождали того от содержимого его карманов. Угловой дом горел, но горел так вяло, что всем было понятно, что на соседей огонь не перекинется. Машины скорой помощи, пожарные, помелькав пару дней на улицах, тоже пропали, пожары тушить было некому. Завалы, оставшиеся после землетрясения, никто не разбирал, машин на улицах не было видно. Электричества не было уже давно, и, как следствие, ни сети, ни телевизора. Без привычного информационного поля мир сузился до размеров одного-двух кварталов. По слухам, на северной границе шли бои с соседями, а на юге сарацины вырывались из резерваций, и там тоже черт знает что творилось. Все соседи были сарацины, а с сарацинами наш богоспасаемый народ, прямо скажем, не ладил, мудрая и сбалансированная политика правителей привела к тому, что за полвека Земля Отцов успела повоевать со всеми соседями, с некоторыми — даже не один раз. С одним соседом Земля Отцов вообще до сих пор официально находилась в состоянии войны. Пока все было спокойно, на нейтральной полосе стояли международные миротворческие силы, но, раз пошла такая пьянка, им резко стало не до того, чтоб кого-то от кого-то отделять. Руководство страны, а также все чиновники сразу куда-то пропали, видимо, там нашлись умные головы, да и ребус сложностью не отличался, все понятно и просто. И, если не врали слухи о подземных убежищах, которые строили в том числе и под нашей горой, то там они, наверное, и сидят. Армия воевала на севере и юге, менты заботились о спасении собственных задниц, ну а город… Город оказался предоставлен сам себе. Но это все казалось нам очень далеким, как будто происходило на другой планете. Народ денек-другой присматривался, а когда, наконец, убедился что всем наплевать, пошел выносить магазины один за другим, никого уже не стесняясь.

— Идиоты, — прокомментировал действия взломщиков Вайнштейн. — Ну что они с деньгами будут делать?

— Идиоты, — согласился я, — не то, что мы… — а мы, еще в первые же дни после землетрясения вынесли продуктовый магазинчик, в котором Сарит работала продавщицей. Я, пользуясь тем, что она была в шоке и сидела дома с детьми, забрал у нее ключи, мы поехали с Вайнштейном, и за ночь вывезли все, благо ехать было — пару кварталов. Чуть не надорвались, таская ящики и мешки с прочими коробками. Все сложили у Вайнштейна, его квартира на первом этаже стала нашей оперативной базой уже давно. Вайнштейн, с его вечным ожиданием Песца, давно готовился, делал запасы. Еще в позапрошлом году мы сломали пол в одной из комнат, и сделали люк в пространство под домом. Дом-то стоял на склоне, поэтому под домом еще оставалось с одной стороны довольно много места — два с лишним метра высотой, можно выпрямиться в полный рост. А еще мы пробили лаз к идущему под улицей техническому туннелю. В рамках модернизации инфраструктуры мэрия все перекопала, и под каждой улицей проложила технический туннель для труб, проводов и т. п. Получилось что-то вроде улицы под улицей. И теперь наше подземелье отделяла от технического туннеля наполовину выбранная бетонная стенка, пару раз ударить — и мы там. Теперь это пространство пригодилось как склад, там же стояли бочки с водой. Вода в бочках обновлялась сама — мы просто подключили бочки к водопроводу, так что все, что тратил Вайнштейн, проходило сначала через бочки.

Якобы с целью упорядочивания парковки — а на деле, чтоб побольше денег из народа вытрясти, мэрия понаставила всюду автоматов для продажи парковочных талонов, автоматы работали от солнечных панелей. Пока народ грабил магазины, мы набрали несколько сотен таких панелей, а к панелям натащили еще и аккумуляторов. Часть я подключил к специальному контроллеру, из остальных слил кислоту, и поставил все в том же подполе. Через контроллер от аккумуляторов запитал розетки в квартире, 12 вольт постоянного тока — отличная штука, можно освещение наладить, можно паяльник включить. Устанавливать панели на крыше пока не стали, просто положили и подсоединили — Вайнштейн говорил, что скоро до нас дойдет облако пепла, и от панелей толку не будет. На мой вопрос, а на кой черт они нам тогда, он ответил — пригодится. ОК, пригодится, так пригодится, не стал спорить я.

Местные наркоманы первым делом взломали аптеку, что напротив подземного перехода — для них это был просто праздник. Я как раз мимо проходил, и не смог удержать себя от участия. Непременным моим спутником был девяностолитровый рюкзак, в который я клал ножницы по металлу и ломик. Без него я никуда не выходил. Нарики подошли к делу без фантазии. Один выковырял бордюрный камень, взвалил его на хилое наркоманское плечико, подошел к витрине, вяло размахнулся, и стукнул. Прозрачный пластик ответил жалобным стоном, на нем появилась царапина, этим все повреждения и ограничились. Следующие десять минут наркоманы долбились в эту витрину, а я наблюдал со стороны. Потешное зрелище — тощие, со впалой грудью задохлики разбегались, и били ногами в витрину. Витрина пружинила, нарики отлетали и падали на спины.

— Ну-ка, пропустите, — я пробился сквозь толпу, доставая из рюкзака ломик. Примерился, и начал бить в одну точку, в нижний правый угол. Далеко не сразу, но пластик стал поддаваться, образовалась дыра. Я пошуровал ломом, отгибая, когда отверстие стало больше, схватил рукой, и, упершись ногой, начал тянуть пластик на себя, помогая ломом. Когда отогнул уже прилично, за край схватилось еще несколько рук, и мы стали тянуть вместе, кто-то из помощников порезался, потекла кровь, но тянуть они не перестали. Когда пластик отошел достаточно, я протиснулся в дыру. Оказавшись внутри, огляделся, и, зацепив стоящие рядом громадные весы, опрокинул их, перекрывая проход, это дало мне минуту форы. Нарики, конечно, отодвинули их, но не сразу. Я, тем временем, перепрыгнул прилавок и ринулся внутрь, выдвигая ящики, и вываливая их содержимое в рюкзак, сметал, не глядя, содержимое стеллажей, за мной по пятам шли нарики. Спотыкаясь о ползающие по полу в поисках дури тела, я протолкался к выходу, и быстрым шагом пошел домой. Вайнштейн был очень доволен, и весь вечер сортировал лекарства, листая медицинскую энциклопедию. Получилась серьезная добавка к уже имеющемуся у нас запасу.

Город оказался брошен. Наша цивилизация сидела на игле инфраструктуры, мы настолько от нее зависели, что малейший сбой грозил если не гибелью, то очень серьезными неудобствами. Как больной в реанимации, современный город был подключен к десяткам труб, по которым в него вливают жизнь. Отказали приборы, погас свет, перестала идти из кранов вода, не стало топлива, и, как следствие, не стало подвоза продуктов, и Город умер. Но инфраструктура на самом деле не игла, это нить, тонкая нить, на которой висели судьбы людей. И вот эта ниточка инфраструктуры, и без Песца была натянута до предела, запас прочности выбран. Куда ни ткни — любая из систем работала на максимум.

Оказывается, как мало человеку надо — чтоб свет горел, чтоб вода из крана текла. Воды-то и не было, засушливая страна, куда деваться. Если бы не вояки, организовавшие подвоз воды в цистернах, Город бы загнулся от жажды в считанные дни. А так — хотя бы для питья воды хватало, впрочем, подозреваю, что уже тогда многие поумирали — те, кто просто не в силах был пройти несколько километров до точки, где раздавали воду, те, кто не догадался слить воду из бойлера. Нам и тут повезло — одна такая точка оказалась на соседней улице, ходить было недалеко. В первый раз за водой пошел Вайнштейн, но вернулся без воды, на мой немой вопрос он просто пожал плечами — так получилось, мол, и тут же засел читать какую-то книжку, всем своим видом показывая, что обсуждать эту тему не будет. Воды у нас было довольно много, да и кое-какие идеи по обеспечению нас водой у меня имелись, так что я особо не обеспокоился, всякое бывает. Тем не менее, на следующий день мы пошли вместе. У перекрестка бурлил народ, стояли цистерны, тянулся хвост очереди Впрочем, относительный порядок был, солдаты загнали машины между домами таким образом, чтобы подойти можно было только по одному, с одной стороны впускали, с другой выпускали. Мы с Вайнштейном пристроились в хвост, и стали медленно продвигаться вперед, я, от нечего делать, глазел вокруг. Самым забавным были то вспыхивающие, то затухающие в очереди разговоры на тему: «а скоро ли все наладится?». У них на глазах рухнул мир, а они еще надеялись, что вот, немножко потерпим, а потом кто-то придет и все нам наладит, а как же иначе. Впрочем, разговоры — разговорами, а еще вчера привычно хамоватые обыватели стали на порядок вежливее. Было яснее ясного, что никакой полиции нет и уже, наверное, не будет, поэтому народ в очереди друг с другом общался подчеркнуто аккуратно и вежливо, стараясь не толкать соседей, мало ли что. Мне стало интересно, надолго ли хватит их на такое поведение. Были, впрочем, и другие, когда мы с Вайнштейном спустя час с лишним оказались почти у заветного прохода, прямо перед нами в очередь вдруг ввинтилось где-то с десяток одетых в черное людей в черных же шляпах. Какая-то женщина возмущенно им что-то сказала, один из черных толкнул ее в грудь, она упала навзничь — только ведра покатились. Религиозные, «черные шляпы». Они и до Песца вели себя нагло, нигде не работали, в армии не служили, сидели на пособиях от государства, и при этом всячески подчеркивали свою исключительность. Ну а тут присущий им стайный инстинкт сработал как надо, групп меньше десяти человек я на улицах не видел.

— Вчера тоже самое было, — мрачно произнес Вайнштейн, — из-за них тут многим не хватило, кто отстоял.

— А ты что? — обернулся я к нему.

— А что я? Я ведро одной женщине отдал. У нее дети…, - Вайнштейн потупился. Хм. И это тот самый Вайнштейн, что годами распинался на тему «падающего подтолкни», меняемся, однако.

— Держи ведро, я щас, — я отдал ему ведро и пошел к началу очереди. Знакомые все лица — среди «черных шляп» был дядька из соседнего дома. Этот до Песца работал, точнее — «работал», разрешениями какими-то в мэрии ведал. По утрам я иногда его встречал — он шел на работу пружинистым энергичным шагом человека, идущего на подвиг, глаза сверкают, грудь колесом. Как говорили соседи, трудовой порыв заканчивался у дверей мэрии, на работе он занимался тем, что в народе называют ИБД — Имитация Бурной Деятельности. И тут устроился, чмулик хренов, подумал я словами Вайнштейна.

— Так. Ну-ка быстро вышли из очереди, — обратился я к «черным шляпам», — вас здесь не стояло. — Они тут же обступили меня полукругом, и начали в полный голос отвечать, причем все сразу. Из всеобщей какофонии, наполненной ссылками на бога, перемешанными с угрозами, я понял только одно — они не уйдут, и, не вступая в переговоры, без лишних слов пробил с ноги. Один из «шляп» сложился и улетел спиной вперед, на лице его застыло удивленное выражение. Не исключено, оттого, что такое с ним приключилось впервые в жизни. Реакция остальных меня поразила: я ожидал, что они, воодушевленные десятикратным перевесом, на меня накинутся — но нет. Очевидно, их тоже никто никогда в жизни не бил, вместо того, чтобы дать мне по шее, они отбежали назад, и принялись облаивать меня с утроенной силой. У меня мелькнула глумливая мысль предложить им пойти подать на меня заявление в полицию, но вместо этого я скорчил страшное лицо и шагнул вперед.

— Пошли отсюда на хрен, уроды!!! — взревел я и попер на них. И, толи я такой страшный, то ли помогло, что ко мне с одной стороны пристроился Вайнштейн, а с другой — невзрачный мужичок в кепке, чей оценивающий спокойный взгляд я поймал, еще на подходе к «черным шляпам». В общем, шляпы не выдержали прессинга и побежали, побросав ведра. Фалды средневековых сюртуков развевались, как крылья. И, вот же извивы человеческой психики — тетки из очереди уже хлопотали вокруг поверженного мной «шляпы», вполголоса ругая «хулигана». То есть, меня.

Пока набирал ведра, перебросился парой слов с мужиком средних лет в военной форме, что управлял процессом. Тот выглядел очень усталым, было видно, что на похожие вопросы он уже отвечал сегодня много раз. Резервист, такой же, как и я, только я, не без помощи Вайнштейна, уклонился, а он нет. Оказалось, что подвоз воды организовал стоящий на окраине Города автобат, без приказа сверху — просто увидели мужики, что людям в Городе нечего пить, собрали все цистерны, прицепы и т. п., и организовали подвоз воды из большого источника, что возле самой их базы. На мой вопрос «а надолго у вас горючки хватит?», только махнул рукой. Я не стал задерживаться, и вышел, мы стали в сторонке с Вайнштейном и тем мужичком, Вайнштейн достал сигарету, закурил.

— Наплачемся мы еще с этими черными шляпами, — произнес он задумчиво.

— Это точно, епть, — кивнул невзрачный мужичок, и протянул руку, — Эли.

— Вайнштейн, — представился Вайнштейн, и приподнял воображаемую шляпу.

— Заноза, — я пожал Эли руку. Мы разговорились, оказалось, он жил с женой и маленькой дочкой двумя улицами ниже. Он с радостью принял мое приглашение заглянуть к нам, поговорить. Он показался мне нормальным, адекватным человеком, и я предложил ему присоединиться к нам. Так в нашей команде стало на трех человек больше.

Волна погрома дошла до нашего дома под вечер. Завелись-то они еще днем, но на то, чтобы разграбить три улицы, разделявшие нашу и сарацинскую части города, у них ушло несколько часов. Когда первый тяжелый удар сотряс дверь вайнштейновской квартиры, как раз темнело, а темнеет в наших краях быстро. Сквозь щель в ставне я видел, как катится за горизонт багровый диск солнца. Все наши были в сборе, сидели во внутренней комнате. Эли с женой Мариной и дочерью Эден, Сарит с детьми, Вайнштейн и я. Узкое оконце мы заложили мешками с землей, подперли матрацем с двуспальной кровати — чем не крепость? Вдоль стен, примерно мне до пояса, тоже обложились мешками.

Завелись сарацины шумно. До Песца наш город считался образцовым примером мирного сосуществования сарацин и нас. Они компактно проживали в нескольких районах города, преимущественно в нижней его части. На случающиеся то там, то здесь драки и поножовщину полиция закрывала глаза, и чувствовали они себя вольготно, не то, что в резервациях южнее. Любить они нас от этого не стали, всем было понятно, что они лишь ждут удобного случая, чтобы напасть, и вот он представился. Утром с башни молельни заорал матюгальник, орал долго, до хрипоты, через слово поминая какую-то Аллу. Сразу стало понятно, что это не к добру, и я сразу согнал всех своих к Вайнштейну в квартиру. Потом прибежал встрепанный Эли с женой и дочкой, весь в поту, рассказал, что собралась большая толпа сарацин с дубьем и стволами, она идет по улице, и громит все подряд. Народ, видя такую картину, наладился бежать, мимо нашего подъезда то и дело кто-то пробегал вверх по улице, теряя на ходу пожитки. Эли, было, хотел и нас увлечь в бега, но я изложил ему свой план, и он остался. В принципе, можно было и смыться — бензин еще был, все припасы укрыты под полом но, во-первых, тогда пришлось бы бросить уже разложенные на крыше солнечные панели. Сарацины могли их потоптать, и тогда прости — прощай электричество. Во-вторых, еще чего — бегать из собственного дома, пусть даже это и съемная хата. Я и женщин с детьми никуда отправлять не стал, если уж нам суждено сдохнуть, сдохнем все вместе. Шанс выжить без мужчин в прекрасном новом мире у женщин с детьми стремился к нулю. А еще у меня были планы на стволы, что несли сарацины, они этого еще не знали, но эти стволы уже были мои. Оставалось только объяснить это сарацинам.

Скоротали время за игрой в преферанс, Расписали «Ленинградку» до двадцати. Все заметно нервничали, Эли не мог сосредоточиться на игре, даже Вайнштейну было не по себе. Женщины с детьми сидели в комнате, Сарит дрожащим голосом что-то рассказывала, сказку им читала, что ли?

Звон разлетающихся витрин, грохот летящей из окон мебели, разбиваемых машин, выстрелы, вопли погромщиков приближались, погром катился к нашему дому точно волна.

Сарацины подготовились основательно, они взяли трубу, повтыкали других труб поменьше, чтоб торчали с боков, наподобие ручек, и залили бетоном. Когда я увидел в щель шестерых сарацин, идущих по улице с этим агрегатом, мне стало не по себе, их было столько, что я даже приблизительно не смог их подсчитать. Сначала они пошли к соседям Вайнштейна, тех, понятное дело, уже и след простыл. В глазок я увидел, как они подошли к двери напротив, отошли, лениво раскачали таран и за два удара выбили железную дверь вместе с косяком. Дверь-то железная, да вот косяк дверной держится на соплях. Часть сарацин с гортанными воплями хлынула внутрь, а остальные, даже не развернув таран, подняли его, точно так же раскачали и ударили в нашу дверь. Все сотряслось, с притолоки посыпался песок, но дверь устояла. Дверь у нас была не простая, я усилил ее дополнительным стальным листом, а косяк крепился не к стене, а к широкой, уходящей в стены, стальной раме. Удар, другой третий — ноль эмоций, это им сюрприз номер раз. Но с этим пора кончать, подумал я, а то, они, и правда, дверь нам погнут. Изображая страх, я нарочито тонким голосом прокричал из-за двери:

— Чего вам надо? Уходите, пожалуйста! Я полицию позову! — Сарацины на секунду замолчали, а потом разразились возбужденными воплями.

— Аткривай, собак! Аткривай, а то хужи будэт! — гоготали они. Я тем временем подтянул к себе устройство, которое сделал еще до Песца, простое, но эффективное. Подтянул, и заработал насосом, поднимая давление в канистре, — аткривай, ситрилять будэм!

— Сейчас, сейчас открою, — прокричал я им, придав голосу испуганные интонации, — будет вам и белка, будет и свисток, — пробормотал себе под нос. Потом пальцем выбил цилиндр глазка наружу, быстро вставил на его место наконечник шланга и нажал на рычажок. Горючая смесь из канистры стала разбрызгиваться, заливая лестничную площадку, и всех, кто там столпился. А столпилось немало — предвкушая развлечение — как же, щас кого-то «рэзать будим», сарацины набились плотно, и из соседской квартиры вышли.

За дверью раздались удивленные крики. Я не стал ждать, пока они опомнятся и смоются, выдернул шланг из отверстия, отметив, что почти все вылилось, чиркнул головкой заранее припасенного фейерверка на палочке по терке от спичечного коробка, фейерверк зашипел.

— А сейчас вылетит птичка! — уже нормальным голосом сказал я, и протолкнул его в отверстие. Фейерверк вылетел наружу, и через пару секунд лестница взорвалась воем, запах напалма — это запах победы, как говорил один имперский генерал. Сквозь дырку от глазка так полыхнуло жаром, что я невольно отодвинулся от двери, сюрприз номер два.

Дверь я открыл не сразу, подождал, пока стихнут вопли. Приоткрыл ровно на столько, чтобы высунуть шланг огнетушителя. В щель било пламя, если бы не надел фартук и маску, точно бы обжегся, впрочем, о маске я пожалел. Тошнотворная вонь подгоревшего шашлыка заставила меня упасть на колени, и опорожнить желудок прямо в маску. Я моментально ослеп, да и прочие ощущения — не фонтан, то есть, как раз фонтан, но тошнотный. Тем не менее, огнетушитель я не выпустил, и на рычаг давить не забывал, так что жар схлынул. Я сорвал с головы маску, рукавом кое-как протер глаза, встал, шатаясь, и открыл дверь шире. Тут же подскочил Вайнштейн, со вторым огнетушителем, и стал водить им из стороны в сторону, добивая пламя струей песка. Почти сразу же его тоже вывернуло наизнанку. На лестнице грудой лежала шевелящаяся черная масса, кто-то протяжно стонал. Трудно было различить, где кончается один человек и начинается другой. Я с трудом вспомнил, что собирался делать, взял стоящую тут же сумку и пошел наверх по лестнице, стараясь не замечать, что именно хрустит и хлюпает под ногами, в ушах у меня гулко стучал пульс. Я вылез на крышу, подошел к краю, и посмотрел вниз. У подъезда стояла толпа сарацин, они истошно что-то орали, но в подъезд не входили. Лежащие перед подъездом скорчившиеся тела красноречиво свидетельствовали, что может случиться с теми, кто идет в чужой дом без спроса. Их много, отметил я и внутри опять заворочался липкий комок страха. Впрочем, я тут же загнал эту мысль подальше, и удивился легкости, с которой это получилось сделать. Воистину новый Я был не чета старому, необходимость выживать начисто отшибла любые сомнения и рефлексию. Человек — функция, вот чем я стал, прежний я никогда бы не решился сделать того, что я только что сделал. Но предстояло сделать еще кое-что: я достал из сумки припасенные бутылки с зажигательной смесью, поставил их рядком на парапет. Посмотрел, примерился, и, одну за другой послал бутылки вниз. Упав, они разбились, расплескались, зажигательная смесь соприкоснулась с примотанными к бутылкам тряпкам, пропитанными раствором калиевой селитры, и вспыхнула. Вспышки были такие, что я инстинктивно зажмурился, с воем заметались внизу живые факелы. Я отвернулся и сел, прижавшись спиной к парапету, из меня точно вынули пружину. Если бы кто-то из них набрался смелости, и поднялся наверх, взял бы меня голыми руками. Героя не нашлось, когда я спустился, внизу были только трупы и тяжелораненые. Все, кто остался жив, в страхе сбежали, нескольких забившихся в соседскую квартиру выгнал пинками Эли. Раненых пришлось добивать ножом, превозмогая тошноту и отвращение. Руки у меня дрожали, не мое это, вот так вот людей убивать. Вайнштейн ходил, подсвечивая фонариком, палкой переворачивал тела, собирал все, что может пригодиться. Когда свет падал на его напряженное лицо, было видно, что оно похоже на восковую маску, сам я, наверное, выглядел не лучше. Марина вышла из подъезда, стараясь не смотреть на трупы, подошла ко мне, вынула у меня из руки нож, и за локоть увела в дом.

Среди трупов Вайнштейн обнаружил несколько стволов. Сарацины пришли к нам упакованными, и где только набрали? Еще в мирное время поговаривали, что у них там у каждого ствол припрятан. Видать, не врала людская молва. Более-менее целыми оказались три имперских штурмовых винтовки, и союзовский еще автомат «сорок седьмой» модели, а еще обнаружился пятнадцатизарядный пистолет, да не простой, а с какой-то гравировкой на сарацинском. Имперские винтовки оказались кстати. Они, хоть и старье, зато патронов у меня было припрятано к ним несколько тысяч. Раз в год я ездил на резервистские сборы, а там патронов было полно, стояли открытые ящики, бери, сколько влезет. Я и брал, а с одних сборов, как-то совпавших с войной, притащил две гранаты и еще много всяких интересных штучек. С патронами к автомату было хуже, на тушке сарацина обнаружился всего один запасной магазин. По слухам, выстрел из такого автомата пробивал рельс. Мне стало как-то не по себе, я в красках представил себе, что было бы, если бы они по мне сквозь дверь стрельнули. Трупы мы оттащили во двор соседнего дома, наскоро разобрались с трофеями, и завалились спать, оставив женщин караулить.

Меня разбудил шум голосов. Я продрал глаза, встал, и в трусах, как был, подошел к окну. На улице, перед нашим подъездом, стояли люди, много людей, окруживших кого-то плотным кольцом. Я посмотрел на них, и мне стало не по себе, такое облако ненависти висело над толпой. Чуялка у меня после Песца заработала на все сто двадцать, еще давно, задолго до всего этого, я мог прочитать человека, почувствовать его настроение, ощущал направленное на себя внимание. А теперь я ловил себя на мысли, что знаю, где кто находится в радиусе пятидесяти метров, даже через три бетонные стены чувствую. На секунду я испугался, что нас опять пришли выносить, но, увидев среди людей долговязую фигуру Вайнштейна, слегка успокоился. Он, почувствовав мой взгляд, обернулся, посмотрел наверх, и махнул мне рукой — спускайся, мол. Я наскоро оделся, и, прихватив ствол, спустился вниз. Протолкавшись сквозь толпу, состоящую из соседей — все знакомые лица, я увидел, что они окружили нескольких сарацин, двух старых и четырех помоложе. Я встал перед ними, поднял руку, призывая к тишине, гомон чуть-чуть стих. Народ слегка раздался, и я оказался с сарацинами лицом к лицу в плотном кольце людей. Все, кроме одного, были вполне себе обычные люди. А вот один, самый старый на вид, отличался: во-первых он не боялся. Во-вторых, на моем внутреннем радаре он отсутствовал, то есть, я видел двух других, а его — нет, хотя вот же он стоит передо мной. Он спокойно посмотрел мне в лицо, и сказал:

— Это ты. Ты убил наших сыновей, — сказал, надо признать, совершенно без акцента.

— Я убил ваших сыновей, все так, — не повышая голоса, глядя ему в глаза, ответил я.

— Ты убийца, гореть тебе в аду! — скрипуче включился второй старпер, его глаза метали молнии.

— Я чего-то не понял, отцы, — ситуация стала меня откровенно веселить своей абсурдностью. — По вашему, они шли себе, понимаешь, из консерватории в библиотеку, а я на них накинулся. Так?

Ответа не последовало, но по горящим ненавистью глазам я понял, что попал в точку. Прям как в анекдоте: «слышь, давай вон к тому подойдем, и по морде дадим? — А вдруг он нам? — А нам-то за что?». Хочет ли сарацин войны, спросите вы у тишины. Детский сад, штаны на лямках. Толпа одобрительно зашумела, кто-то из задних рядов закричал: «мочи козлов». Я опять поднял руку, народ затих, ожидая продолжения. Старший сарацин все так же, не повышая голоса, сказал:

— Мы хотим забрать тела.

— Забирайте, — тут я понял, зачем они пришли, — вон за тем домом они лежат.

Сарацины развернулись, толпа зашумела, не желая их пропускать.

— Пропустите их! — закричал я, срывая голос, — пусть заберут своих и проваливают! НЕ ТРОГАТЬ!

Народ нехотя расступился, пропуская сарацин, те подогнали грузовик к соседнему дому, и молодые быстро загрузили тела в кузов. Им явно не терпелось побыстрее свалить, понятное дело, их же чуть было не линчевали.

У кого-то в толпе сохранился еще работающий радиоприемник, и пронесся слух, что по местному радио передали, что в комендатуре выдают оружие населению. Это надо было обязательно проверить, я просто не мог отказаться от такого шанса, и после завтрака мы с мужиками пошли туда. Идти было довольно далеко, шли почти два часа. Там уже было полно народу, у входа висел плакат, извещающий о правилах получения оружия гражданами. Правила были простые — надо было пройти во двор, куда запускали по одному, и предъявить удостоверение личности. Так мы и сделали, номера наших удостоверений пробили по базе, записали, выдали все ту же имперскую винтовку и пять магазинов, тут же в сторонке можно было набить их патронами. Стоящий рядом солдат проследил, чтобы брали ровно на пять магазинов. Взяли и на женщин — я предусмотрительно захватил их удостоверения. Меня уже хотели выгнать, но тут я заметил мелькнувшее в окне комендатуры знакомое лицо, и закричал:

— Эран, эй, Эран! — лицо высунулось в окно и тут же расплылось в улыбке. С Эраном я был знаком давно, еще по срочной его помнил, он у нас отделением командовал. Религиозный патриот, эти и работали, и в армии служили, не то, что «шляпы». Надежный мужик, Эран, за своих всегда стеной стоял, сарацин, правда, терпеть не мог, как и вся их патриотическая братия. Я тогда дембельнулся, а он пошел на повышение, стал офицером. Потом он из армии уволился, на инженера выучился, а теперь вот опять в форме разгуливает, призвали, наверное.

— Коцюба, ты! — Эран махнул рукой часовому у дверей, и меня пустили внутрь.

— Ты как, брат? Что тут вообще? — мы обменялись рукопожатиями и дежурными фразами.

— А я тут за главного…

— Ты? А начальнички где?

— Я без понятия, — по словам Эрана, все начальники посваливали сразу же, оставив его на хозяйстве. По домам отправилась и часть резервистов, и Эран не стал их задерживать, если бы не оружейные склады резерва, за которые он отвечал, он бы тоже свалил, к себе в поселение. — Ну вот, вчера нам рассказали, что сарацины пошли громить район, что возле рынка. Повезло, что кто-то их там шугнул, чуть ли не две сотни заживо сжег.

— Да брехня это все, не может быть, — решил я не афишировать собственное участие. Две сотни, ну и бред, а может, оно и к лучшему, пусть боятся, глядишь, не полезут, как подопрет.

— Может, и брехня, но мы тут с мужиками посоветовались, и решили раздать стволы населению, не бросать же их, да еще рядом с сарацинами. А защищать их до бесконечности мы не сможем, да и семьи у всех. Договорились с автобатом, с тем, что от нас недалеко, загрузили все, что есть на машины, и сюда, раздаем вот.

— Знаю я этот автобат, надежные мужики, они нам воду подвозили.

— В общем, раздадим вот всю стрелковку, и по домам. Государства больше нет, Коцюба, на юге и в центре вообще непонятно что творится, связи ни с кем нет. На севере тоже бардак, почитай, сразу за Городом уже черт знает что творится. Войну прогадили, теперь каждый сам за себя.

— Зря вы это, — покачал я головой.

— Что зря? — не понял меня Эран.

— Оружие раздаете зря. Народ уже не такой и травоядный, а вы им еще оружие даете. Крови будет море.

— Ну, а что делать? Сарацины вон через одного со стволами, пусть наши тоже вооружены будут. — Эран честный мужик, правильный. Мысль, что склад оружия — золотое дно, и на этом можно приподняться, видно, даже не приходила ему в голову. Жаль, мало таких, было бы побольше — глядишь, и Песец иначе бы встретили. Ну а так как на одного честного приходится двадцать чмуликов то и получилось то, что получилось. Жаль.

— Слушай, а пулемета у вас нет? — Нарочито жалобно протянул я, по выражению лица Эрана я понял, что пулемет он мне не даст, и тут же переобулся, — ладно, шучу.

Он на секунду задумался, потом сказал:

— Вот что, Коцюба. Тут у нас мужики-резервисты, что с юга, домой собираются. Подойди к их старшему, его Ави зовут, поговори. С оружием у них все в порядке, а вот припасов нет, может, и выменяешь. Ладно, будь жив, может, еще увидимся. — Эран побежал куда-то по своим офицерским делам.

Я сделал так, как он сказал: нашел этого Ави, и договорился об обмене пулемета и двух тысяч патронов к нему на два мешка гречки по 50 кг и ящик тушняка. Они обещали заехать завтра утром, завезти пулемет. На этом распрощались, и мы пошли домой.

На том самом перекрестке, куда привозили воду, шел митинг, мы как раз мимо проходили, ну и завернули послушать, о чем там народ говорит. Там стоял грузовичок с открытым кузовом, приспособленный под импровизированную трибуну, в кузове несколько человек, один из них вещал через матюгальник. Вокруг стояло не так чтобы много народу, но сотни две точно, все из соседних домов, много знакомых лиц. Я протолкался через толпу, было интересно, кто это там распинается. Стоящий в кузове грузовичка дядька мне сразу не понравился. Во-первых, был он какой-то гладкий, ухоженный такой, одет не в шитый узкоглазыми ширпотреб, костюм явно от хорошего портного. Вокруг него стояло еще двое таких же гладких, и какой-то хрен в полицейской форме с ними. Первый раз после Песца я увидел мента. Во-вторых, говорил он хорошо поставленным голосом профессионального болтуна. Я послушал, какие-то общие слова о противостоянии хаосу и поддержанию единственно верного демократического порядка, про объединение усилий и слияние в едином порыве. Мне стало скучно, я уже много раз такое наблюдал. Любит наш народ поговорить, вот уж чего не отнять, сколько я таких совещаний помню — сидят, руками машут, переругиваются, спорят. Потом, так и не придя ни к чему, расходятся, чтобы к чему-то придти, надо решиться и взять на себя ответственность, а кому это надо? Пусть кто-то другой ответственность берет. Дождавшись момента, когда оратор заткнулся перевести дух, я тут же вклинился. Голос у меня громкий, так что услышали все:

— Короче, дядя! Что ты предлагаешь конкретно? — он недоуменно вытаращился на меня, но потом справился с удивлением, и начал отвечать. Если отбросить шелуху обтекаемых фраз, то он предлагал организовать в нашем квартале самоуправление, провести выборы, организовать какой-то Комитет Спасения. В начальники он прочил, конечно же, себя, ну и пристяжь свою. А что, самоуправление дело хорошее, подумал я и стал слушать дальше. Ну а дальше он понес такое, что у меня глаза на лоб полезли: оказывается, с целью пресечения беззакония, надо собрать все оружие, какое есть, и сложить под замок. Назначить дежурных, чтобы патрулировали квартал, и выдавать стволы только им. Все запасы еды собрать в одно место, приставить охрану, и распределять по карточкам. Назначить ответственных за каждый дом, выдать всем жителям квартала удостоверения и чужих не пускать. Сформировать команды фуражиров для пополнения продовольственных запасов. Дядя был настроен всерьез.

— Надо же…, - протянул я задумчиво, — целая программа. Он вообще кто? Что-то я его не видел тут раньше, — спросил я у Вайнштейна. Тот ответил:

— Это Гельман. Председатель коллегии адвокатов, — выражение лица Вайнштейна мне не понравилось. Он смотрел на Гельмана странно, нехорошо так смотрел.

— А что он тут делает? В нашем-то районе?

— Офис у него тут, — ответил Вайнштейн и посмотрел на меня. Очевидно, у него в голове промелькнула такая же мысль. Этот Гельман жил в богатом районе, но почему-то явился агитировать к нам. Почему? Либо в богатом районе лохов меньше — там все такие, как он, и развести их вряд ли получится, либо там творится что-то такое, от чего лучше сбежать к народу попроще.

Народ слушал Гельмана не очень внимательно, но все ж слушал, и я понял, что еще чуть-чуть, и он своего добьется. Людям, как воздух, нужна определенность, а этот говорун вполне может убедить их, что как раз он и может ее им обеспечить. Как же они задолбали, паразиты, работать не хотят, и не умеют, хотят только рулить. Та же сила, что давеча толкнула меня подойти к черным шляпам, потащила меня вперед, и заставила плечом раздвинуть стоящих у грузовика людей. «А их много», подумал я, «как бы не было чего», но потом я увидел, как стоят Вайнштейн с Эли — а те разошлись в стороны, чтоб не мешать друг другу, если надо будет стрелять, и успокоился. Все это промелькнуло в моей голове, пока я влезал в кузов грузовика и аккуратно вынимал из рук Гельмана матюгальник. Никто не заметил, как я аккуратно нажал ему на руку в нужном месте, так, что пальцы его сами разжались. Для зрителей все выглядело просто — один другому отдал матюгальник. Я поднес его к губам, народ затих, всем стало интересно.

— Что ты себе позволяешь? — зашипел Гельман, и попытался оттолкнуть меня. Я повернул к нему голову, и посмотрел прямо в глаза, не знаю, что он там увидел, но толкаться перестал и отодвинулся.

— Знаете меня? — спросил я у толпы в матюгальник, и повторил: — Знаете? — По толпе пронеслось: «Коцюба», «сарацин пожег», я определенно был героем дня.

— Кого слушаем? — крикнул я, — я вас спрашиваю — кого слушаем? Гельмана? Никого лучше не нашлось? — из толпы кто-то выкрикнул: — А что делать? Вайнштейна мы уже слышали, — народ, явно знакомый с лекциями Вайнштейна, засмеялся.

— Паразита слушаете! На руки его посмотрите. Он же ни дня в своей жизни не работал, он паразит и дармоед. — Из толпы кто-то, похоже, тот же самый, что и до того, глумливо выкрикнул: — ртом он работает.

— Вот именно, ртом он работает, — подхватил я, — а вы уже готовы отдать ему свою еду и стволы. Чтоб он, значит, решал, кому сколько отсыпать. — У грузовика началось какое-то шевеление, я краем глаза увидел, что ко мне тянутся несколько рук, чтобы стащить с грузовика. Правда, руки тут же отдернулись — одного из тянущихся кто-то дернул за воротник назад, у меня нашлись неожиданные защитники. Возле мента стоял Вайнштейн, и, улыбаясь, похлопывал того по плечу стволом винтовки. Мент выглядел растерянным, к такому обращению он явно не привык, он даже потянулся к кобуре, но сразу отдернул руку. Народ вокруг был через одного вооружен, так что менту ничего не оставалось, как сделать вид, что все так и должно быть. Я продолжил:

— Из-за таких звездоболов мы и сидим сейчас в заднице. А этот адвокатик там, у себя, в богатом районе, устроиться не смог, так он к нам приехал, чтобы, значит, возглавить. Руковводитель и палковводец, надежда нации в эпоху перемен, — народ хохотал.

— Ложь! — Крикнул рядом со мной Гельман, и вцепился мне в одежду. Не знаю, что он хотел сделать, но у него это не прокатило — я выбросил руку вперед, уперев основание ладони ему в нос, а пальцы положив на веки, и толкнул. Гельман скатился с грузовика, не на землю, к сожалению, его подхватили. Он тут же вскочил на ноги, и, брызгая слюной, заверещал:

— Бандит! Анархист! Нам надо вместе, объединяться надо! А тебе нужен хаос!

— Вместе, говоришь… — матюгальник заскрипел. Или это я зубами скрипнул? — С такими как ты, чмулик, вместе только говно жрать, потому как ты сам все сожрешь. — По толпе опять прокатился смешок, теории Вайнштейна о чмуликах знали многие.

— Ладно, шутки в сторону. Народ! — Народ затих, все ждали, что я скажу. — Вы заметили, как похолодало? — Гробовая тишина в ответ. Кажется, я озвучивал то, что терзало многих. — Пепел из вулкана уже попал в атмосферу, климат меняется. Облако до нас еще не дошло, но может дойти в любой день. Даже если не дойдет, все равно нас ждет долгая и холодная зима, таких в наших краях еще не было.

— Что нам делать? — Крикнула какая-то женщина в толпе. Блин, нашли, кого спросить.

— Утепляйте дома, запасайтесь едой, запасайтесь одеждой, молитесь. Ни на кого не надейтесь и никому не верьте, — я спрыгнул с грузовика и пошел сквозь толпу. Вайнштейн с Эли спешили мне вслед. Народ стоял в шоке, кто-то что-то кричал мне вслед. Быстрым шагом я отошел метров на триста и обернулся. Гельман опять оседлал грузовик, и опять вещал, но никто его не слушал, народ расходился по домам.

— Ты зря им это сказал, — сдвинув брови, начал выговаривать мне Вайнштейн, — чем меньше их останется, тем нам лучше. Все будет только хуже, они озвереют и придут нас жрать, — прозвучало это по вайнштейновски, пророчески.

— Может и зря, — дернул я плечом, — зато честно. И, может быть, хоть кто-нибудь из них останется человеком, тогда он будет с нами. По хорошему, так надо было мне сейчас использовать момент и всех построить и организовать. Перемрут же, хорошо, если через год один из десяти выживет.

— Ничего ты не понимаешь, Коцюба. В их нынешнем состоянии было бы только хуже. Они напуганы, хоть и недостаточно, чтобы выжить, но вполне достаточно, чтобы за кем-то пойти. Сейчас ты их построишь, и погонишь пинками, спасешь кого-то. Так они же за это тебя и возненавидят. Каждый из них считает себя яркой, единственной и неповторимой личностью. Все хорошее, что ты сделаешь, они воспримут, как само собой разумеющееся, бараны иначе не умеют. А все плохое, любую жестокость, любую ошибку — тут же поставят тебе в вину. Так что в итоге ты потратишь свое время, свои ресурсы, свою энергию, и окажешься кругом виноват, — Вайнштейн помолчал, и тихо добавил: — Предоставь их судьбе. Кто выживет, тот выживет. — Спорить с Вайнштейном я не стал, я, конечно, так в людях не разбирался, как он, но то, что он сказал, прозвучало логично и убедительно. Все так и есть, только детишек жалко.

— Гельман многим кровь попил в свое время. Знаешь, сколько народу из-за него осталось без квартир? — добавил Вайнштейн. — Он нам еще крови попортит, особенно тебе, ты же ему все планы разрушил. Он наверняка придет мстить.

Вернувшись домой, мы не обнаружили там соседей. Религиозные соседи со второго ушли к своим сразу после пожара, а узкоглазых гастарбайтеров, что жили напротив Вайнштейна, мы не видели с самого Дня Песца. Тоже хорошо — иметь в соседях «шляп» я не хотел, и все время, пока они были в доме, боролся с желанием выгнать их пинками. А раз уж сами ушли — туда им и дорога, воздух чище будет.

Тем и кончился тот день. Столбик термометра к вечеру опустился до +5 градусов, для нашей зимы явление редкое, особенно для декабря месяца, климат действительно менялся. Предупреждение Вайнштейна насчет Гельмана я тогда пропустил мимо ушей. И зря — если б я тогда вернулся и застрелил его, все могло бы сложиться по-другому, многие остались бы живы.

Лавирующую между кучами мусора колонну машин зелено-оливкового цвета редкие прохожие провожали недоуменными взглядами, будто забыв, что меньше месяца тому назад по этой самой улице за день проносились сотни, если не тысячи машин. Народ быстро отвык ходить по тротуарам. Движения никакого не было, тротуары были завалены обломками, которые после землетрясений никто и не думал убирать, а также разнообразным мусором. Относительно свободной оставалась только середина проезжей части, по ней и ходили. Грузовики притормозили возле нашего дома, из кабины переднего вылез Ави, мы обменялись рукопожатиями. Вайнштейн с Эли вытащили из подъезда загодя поднятые туда припасы, тем времнем из грузовика мрачные сосредоточенные мужики сгрузили на землю обещанный пулемет. Я присел, развернул брезент, начал придирчиво осматривать приобретение.

— Не доверяешь? — иронически протянул Ави, — все как договорились, без обмана.

— Никогда и никому, — ответил я. Пулемет оказался в хорошем состоянии. Ствол не расстрелян, вообще было похоже, что он так и пролежал полвека на складе, ни следа ржавчины. — Берем.

— Ну, будь здоров, — Ави развернулся, с намерением лезть в грузовик.

— Погоди, — остановил его я, — давай еще что сторгуем.

— А что надо?

— А что есть? — поторговались. За канистру спирта Ави отдал несколько мин, немного взрывчатки, взрыватели, детонационный шнур и прочий минерский припас.

— Нам все одно без надобности, нет у нас никого, кто б разбирался, а тебе, глядишь, и пригодится. — Хитро прищурился Ави.

— А, так ты это мне прихватил? — понимающе потянул я. Тут же внутри зашевелилась жаба — не продешевил ли? Вроде, нет.

— Ну, удачи вам, мужики. Держитесь там, а еще лучше — оставайтесь, — я пожал Ави руку, мы распрощались. Грузовики взревели моторами, и уехали, мужики торопились на юг, к семьям, никто из них и не думал оставаться.

— Смертники, — сказал Вайнштейн у меня за спиной. Они с Эли уже отнесли в дом пулемет и ящики с патронами.

— Да, — согласился я, — ладно, потащили все в дом.

Из соседних домов глазели любопытные. На глазах у всей улицы я не торопясь сложил в мешок мины и все остальное, и взвалил на плечо.

— Смотрят, — сказал Вайнштейн. — Это хорошо, пусть смотрят. — Действительно, нет лучше оружия устрашения, чем мины, тут я Вайнштейном был согласен на все сто. Будет им повод ля раздумий.

На следующий день после визита сарацин случилось то, о чем я предупреждал Эрана.

— Коцюба, там народ собирается сарацин громить, — выпалила Марина с порога, — они там, на перекрестке собрались.

Я взял винтовку и пошел туда. Только вышел на улицу, гляжу — валит толпа. Куча народу, все с оружием. Кто-то из толпы, увидев меня, крикнул: «Давай с нами, Коцюба». Все, на что у баранов хватило ума, это отыграться за пережитый страх: те, кто третьего дня бежал, лишь заслышав о приближении сарацин, теперь храбро вышагивали с винтарями наперевес, направляясь в нижнюю часть города. Напуганные бараны изобразили стаю.

— Надеюсь, ты не собираешься туда идти? — схватил меня за локоть Вайнштейн.

— Нет, не собираюсь, локоть отпусти, — спокойно ответил я, — мы же собирались за стекловатой.

Нам было понятно, что приближается зима, долгая и холодная, надо было утеплять дом. Дома-то нас строили к морозам не приспособленные, стены тонкие, окна с одно стекло, ни печей, ни радиаторов. И народ больше к жаре привык, для нас плюс пять уже был дикий холод. Поэтому, надев ненужную старую одежду, перчатки и респираторы, вооружившись топорами и ломом, мы направились на стройку, неподалеку как раз заканчивали строить офисное здание. К сожалению, плит стекловаты там не оказалось, видимо, ее привозили по мере надобности. Пришлось нам ломать гипсокартонные стены, и выдирать куски стекловаты оттуда. Каждый кусок мы упаковывали в мешок для мусора, и, перевязав несколько кусков веревкой, оттаскивали домой. Там уже кипела работа, Эли с женщинами утепляли стены. Мы заранее продумали схему утепления, выбрали несколько комнат на втором этаже, таких, чтобы у них была только одна наружная стена, да и та выходящая не на улицу, а на соседний дом. Стены этих комнат мы планировали оббить снаружи стекловатой, а еще пол третьего этажа, и, соответственно, потолок первого. Расчет был на то, чтобы вокруг жилого пространства был толстый слой стекловаты, ни в коем случае не внутри — дышать стекловатой никому не хотелось, а закрывать ее гипсокартоном, как положено, не было времени. С креплением стекловаты на потолок пришлось повозиться, не гвоздями же ее приколачивать, отвалится к черту. В итоге, притащили все с той же стройки детали подвесного потолка, собрали раму, на нее уложили стекловату, и подняли вверх, привинтив к потолку.

Со стороны нижнего города тянуло гарью, оттуда доносилась стрельба, взрывы. Очевидно, сарацины не желали умирать. Стрельба продолжалась до самого вечера, стреляли и в нашем районе, и выше — повылазившая из всех щелей гопота обделывала свои делишки. Мы на это не отвлекались, да они к нам и не ходили — о судьбе пришедших к нам сарацин знали все. Я возился с железом, мы сняли с крыши два бойлера, и я, вооружившись дисковой пилой, переделывал их в печки — «буржуйки». Наверное, в округе мы были единственными, у кого было электричество, панели давали достаточно энергии, чтоб зарядить аккумуляторы. Несмотря на это, большую часть работы пришлось делать вручную.

Стреляли в нижнем городе еще пару дней, потом все затихло. Очень многие из тех, кто ушел туда, так и не вернулись. На улицах прохожих почти не было, ночами слышалась стрельба, иногда совсем рядом. К нам никто не лез, сказывалась репутация. Я был слишком занят работой, и ни на что не обращал внимания. Холодало. В один из дней я вышел на улицу отлить, и каблуком ботинка разбил лед, лужи замерзли, а к вечеру пошел снег, и падал, не переставая, несколько дней подряд. К этому времени у нас уже были готовы две печки, жилые помещения утеплены, в потолке пробиты отверстия для трубы. Окна забили фанерой, заложили мешками с песком. С трубами тоже было немало возни, мы обошли весь квартал, и, наконец, на одном из домов нашли подходящие нам водосточные. Пока их сняли, пока притащили — целый день ушел. Печки поставили посреди комнат. Трубы вывели ее на четвертый этаж. Там дым выносило через окна, я решил, что так лучше для маскировки. До того, как улицы стали непроходимы, мы едва-едва успели все подготовить и запастись дровами. На это ушли последние остатки горючего. Их хватило на несколько поездок в промзону. Там, возле мастерской, где делали поддоны, стоял заполненный обрезками досок огромный мусорный бак. Я почти не надеялся на то, что он останется целым, ведь не мы одни понимали всю важность дров для выживания, но, как оказалось, его никто не тронул. Там же прихватили рулоны упаковочной пленки. Женщины целыми днями носили с улицы все, что может гореть. Двуручной пилой мы спилили росшее возле дома дерево, забили одну из комнат дровами. Глядя на наши приготовления, оставшиеся соседи тоже стали готовиться, по улице сновали люди с кусками стекловаты, с какими-то узлами, в основном, женщины. Мужчин дееспособного возраста, после того, как одни ушли в армию и не вернулись, а другие ушли громить сарацин, и тоже не вернулись, осталось мало.

Наши женщины меня приятно удивляли. Еще недавно независимая Сарит, вся такая из себя феминистка — через это от нее и муж ушел, превратилась в хранительницу очага. Ветер перемен вымел дурь из башки. Марина от нее не отставала: принесла из дому ручную швейную машинку, и нашила нам теплой одежды, рукавиц. Прямо как в старые времена — мужчина-добытчик, женщина-хозяйка, каждый на своем месте. Появление женоподобных мужчин, и мужеподобных женщин, ставшее в последние годы нормой, всегда казалось мне неестественным, чем-то на грани извращения. И те, и другие, могли существовать только в тепличных условиях машинной цивилизации. Нагрянувший Песец расставил все на свои места: как только цивилизация сдохла, вместе с ней сдохли и порожденные ею химеры.