Глава 1. Дружба

У двери в квартиру Ильи Вишневецкого не было звонка. Тяжелая стальная дверь, обитая толстым слоем резины, не пропускала звуков. Тем, кого Илья приглашал в гости, он давал свой телефон. Гости звонили, Илья открывал им дверь. Остальных он игнорировал. Тратить свое время на разговоры с теми, с кем он не хотел разговаривать, он не собирался. На перешептывания соседей ему было плевать. Можно сказать, что в этом отражалось отношение Ильи к миру. Он не считал себя кому бы то ни было обязанным, и всегда надеялся только на свои силы. Возможно, именно поэтому, когда все рухнуло, Илья не только сумел выжить, но и преуспел.

Шими Грин был одним из немногих, кому посчастливилось побывать у Ильи дома. Помог случай: Борьку, сына Ильи, невзлюбила компания Янива, главного школьного лоботряса. За что — понятно: эмигрант, в очках, да еще и умный. Если бы он подчинился их диктату, стал отдавать им свои карманные деньги, они бы, может быть, и позволили бы ему ходить по «их» школе, но он сопротивлялся. Этого они простить не могли, и стали его травить. Шими не раз замечал, как они то выбьют у Борьки из рук поднос в школьной столовой, то выльют стакан кофе в его рюкзак, то подставят подножку. Борька держался, держался в одиночку. Остальные эмигрантские дети, которых в школе было немало, делали вид, что ничего не замечают. Шими не раз видел, как они, опустив глаза, стараются побыстрее прошмыгнуть мимо терзающего свою жертву Янива.

Однажды Шими не выдержал, и вмешался. Идя по лестнице, не по главной, что у входа, а по второй, боковой, он услышал внизу какой-то шум. Спустился, и заглянул, перегнувшись через перила. Борька стоял, прижавшись спиной к запертой двери бомбоубежища, а перед ним, полукольцом, Янив и трое его прихлебателей.

— Ну что, эмигрант вонючий, все! Бежать некуда, — с нарочито «восточным», сарацинским акцентом протянул Янив. Под ногами у него шелестели страницами тетради из выпотрошенного борькиного рюкзачка. Янив поддел ногой книгу, Шими увидел, что это учебник математики. Учебник раскрылся посередине, и Янив с довольным выражением лица припечатал его ногой.

— Янив, гля! — толстый Мошик, оруженосец Янива, углядел что-то среди валяющегося на полу барахла. Он поднял с пола кожаный чехол, и протянул Яниву.

— Вау, это еще что за старье? — протянул Янив. Из чехла на ладонь выпали часы. Он повертел их в руках, рассматривая. — Хорошо, эмигрантик, — кивнул Янив. — Будем считать это как первый взнос.

— Отдай! Это от дедушки, «Командирские»! — крикнул Борька, и рванулся вперед. Толстый Мошик отбросил его назад к двери.

— Не пыли, недоносок, — прищурился Янив, и спрятал часы в карман. Затем он протянул руку, и снял с носа Борьки очки. — Блин, и как в это можно смотреть, кривое все? — Он хмыкнул, и протянул очки остальным, те с готовностью подхватили смех.

— Хватит! — неожиданно для себя Шими вышел из-за угла, и подошел к собравшимся. Янив удивленно развернулся, но испуг на его лице тут же сменился глумливой ухмылкой.

— Ты гляди, у эмигранта нашелся защитник. И кто? Грини! — в неписаной школьной табели о рангах Янив был намного выше Шими. Он был старше, сильнее, наглее, у него были подручные. Бояться ему было нечего. — Шагай отсюда, Грини. Тебя не трогают, скажи спасибо. Не лезь не в свое дело, мальчик.

Шими не успел ответить. Все подручные Янива, и сам Янив смотрели на него, поэтому Шими оказался единственным, кто увидел, как изменилось выражение лица Борьки. Куда только делась растерянность: сжатые губы, и горящие гневом, чуть прищуренные, глаза, и все это за какое-то мгновение. Воспользовавшись тем, что все смотрят на Шими, Борька рванулся вперед. Он с размаху, точно по футбольному мячу, двинул Мошика ногой в пах, отчего тот моментально согнулся и упал на колени. Борька, обойдя Мошика по дуге, ударил Янива кулаком в нос. Удар получился что надо, Янив в тот же миг забыл о всяком сопротивлении. Из глаз его хлынули слезы, и остальных борькиных ударов он уже не видел. Тот точно с цепи сорвался, и молотил Янива по чем попало, приговаривая: «гад, гад, гад». Двое подручных Янива, не участвовавших в схватке, в ужасе бежали. Подвывающий Мошик согнувшись, ковылял к лестнице.

— Стой, погоди! — Шими пришел в себя, и оттащил Борьку от Янива. — Хватит, не надо больше.

Борька пришел в себя, и опустил руки. Шими отпустил его, и взглянул на Янива. Тот, закрывая голову руками, скорчился в углу.

— Отдай часы, гад! — шагнул к нему Борька. Янив, всхлипывая, достал из кармана часы, и протянул Борьке. Тот забрал у Янива часы, и бережно положил в рюкзак, затем стал собирать с пола рассыпанные тетрадки. Шими подобрал с пола борькины очки, и протянул ему, и стал помогать собирать вещи. Вот так, собирающими тетрадки, их и застали прибежавшие учителя и школьный охранник.

Криков, конечно, было много. Прибежал папа Янива, и, размахивая руками, кричал, как он засадит это «эмигрантское отродье» в тюрьму, где таким и место. Стучала карандашом по столу директриса, распинаясь о недопустимости решения проблем насилием. Что-то бормотали школьные соцработник с психологом. Но приехавший с работы Илья поставил всех на место. За несколько минут разобравшись в сути дела, он полным холодного презрения голосом сказал:

— Насколько я понимаю, эти четверо мальчиков напали на моего сына, и пытались отобрать у него вещи. Вы можете подавать жалобы куда угодно, но из этого ничего не выйдет. У нас есть свидетель, — он кивнул на Шими, который честно обо всем рассказал. — Кроме того, весь наш разговор я записал на диктофон. Закону это не противоречит. Реплика о «вонючих эмигрантах» вполне тянет на статью, — кивнул он в сторону отца Янива.

— Ты! — задохнулся от гнева отец Янива. — Ты хоть знаешь, кто я?

— Знаю. Ты торговец овощами Леви, — ответил Илья. Сказал вроде бы вежливо, но так, что Леви понял, что этот странный эмигрант ни в грош его не ставит, и не боится ни капельки.

— Ну, погоди же, вонючий… — подавился окончанием фразы отец Янива.

Дело кончилось тем, что всех участников драки, в том числе, почему-то, и Шими, отстранили от занятий на неделю. Когда они выходили из школы, Илья остановился, и сказал Шими:

— Спасибо, что помог сыну. — Он пожал Шими руку. — Ты — человек. Приходи к нам в гости, Борька тебе покажет свои книжки. Покажешь? — спросил он у Борьки. Тот кивнул, и, в свою очередь, пожал Шими руку.

Не без трепета Шими переступал порог квартиры Вишневецких. Он жил в соседнем доме, и был в курсе слухов, что ходили среди соседей. Он ожидал увидеть что-то особенное, а оказалось, что за стальной дверью скрывается вполне обычная квартира, со стандартной недорогой мебелью. Правда, в квартире оказалось много книг. А еще — не было ни одного телевизора.

— Откуда все это? — почему-то шепотом спросил у Борьки Шими, остановившись перед громадным книжным шкафом.

— С собой привезли, — небрежно бросил в ответ Борька. — Вот на Родине… в смысле, там, откуда мы приехали, у нас было книжек — пять тыщ. Ну, почти пять. Все стены в шкафах. А это так… то, что папа не смог бросить. Хочешь взять что-то почитать?

— Да я как-то… — замялся Шими. — Это, наверное, все на вашем языке.

— Ну, да. Но у меня есть и на других языках книжки. Хочешь взять что-то почитать?

— Можно… — стараясь сохранять солидность, промямлил Шими. Книг он не читал… почти не читал. Но признаваться в этом ему почему-то показалось стыдно.

— А в шахматы играешь? — Борька мотнул головой в сторону столика. На столике, в полной боевой готовности черная армия готовилась сразиться с белой на клетчатом поле.

— Нет… — тихо ответил Шими, и посмотрел на Борьку. — Научишь?

— Конечно! — сверкнули Борькины глаза за линзами очков. Когда встревоженный странной тишиной Илья через некоторое время заглянул в комнату, и увидел две склонившиеся над доской головы, с души у него упал камень. У его сына наконец-то появился друг. Было им тогда по двенадцать лет

Отец и мать Шими разошлись, когда ему было всего шесть лет. Мама хотела уехать в Империю, где жила почти вся ее семья. Отец, горячий патриот Земли Отцов, уезжать отказался. В конце концов, они разошлись. Мама уехала в Империю, и взяла с собой Шими. Три года он жил на ранчо у дяди, а мама, как она сама говорила «пробивала дорогу» в городе. Шими она взять с собой не могла, дела у нее шли не очень. А может, и сам Шими ей был не очень-то и нужен. Во всяком случае, он был только рад жить у дяди. Это было самое светлое время в жизни Шими — солнце, прерии, лошади. Здоровенные загорелые мужики — погонщики скота, учили его ездить верхом. От них пахло табаком и потом, а под вылинявшими клетчатыми рубашками бугрились мускулы. Они были настоящие, не такие, как папины друзья, от которых если чем и пахло, так это туалетной водой. Увидев в один из нечастых визитов, как стремительно дичает сын, мама решила отправить его назад. Как ни любила она Империю, но мысль, что ее сын вырастет похожим на этих грубых мужланов, повергала ее в ужас. Поэтому Шими, несмотря на его протесты, отправили назад в Землю Отцов, к Тамар, маминой сестре, которая жила в небольшом городке на берегу Залива, на севере страны.

По злой иронии судьбы, день, когда наступил конец света, пришелся как раз на четырнадцатый день рождения Шими. Шел декабрь, долгая девятимесячная засуха сменилась дождями. Впрочем, дождливых дней было немного. Наступила самая лучшая пора, когда еще не холодно, но уже не жарко. В такую пору хорошо гулять. Шими сидел дома с температурой, и никуда не ходил — с гриппом шутки плохи. Так, во всяком случае, сказала тетка. Она завязала Шими горло теплым шарфом, поила его чаем с медом, и не выпускала на улицу. Да он и сам не рвался — голова была чугунная, его бросало то в жар, то в холод, несмотря на шарф и теплый свитер. Он валялся в кровати, и лазил по всемирной сети через читалку-наладонник. Модную, и очень недешевую игрушку прислала ему мама, дела у нее к тому времени уже пошли на лад. Соединение с сервером оборвалось посреди жаркого танкового сражения. Танки застыли, смолкла музыка, и выскочило сообщение: «соединение с сервером разорвано». Шими выругался, и стал проверять соединение. Сеть вроде бы была, во всяком случае, все местные сайты открывались. При этом ни один имперский сайт не открывался. Шими вылез из постели, и пошлепал в прихожую. Он открыл шкафчик, и перезапустил раутер, вернулся в комнату проверить — то же самое. Тогда он позвонил Борьке.

— У меня сети нет. То есть, есть, но имперские сайты не открываются.

— У меня тоже самое. Наверное, как в прошлый раз, DNS провайдера барахлит, — щегольнул знанием терминологии Борька. — Я папе позвоню, узнаю. — Илья работал инженером в провайдерской компании, кому как не ему было знать, что там стряслось.

Шими вернулся в кровать. Проблемы с сетью иногда случались, и обычно решались за час-два, так что он особо не волновался: сломалось — починят, большие дела. Через несколько минут позвонил Борька.

— Представляешь, это не у провайдера проблемы. Нет никакой связи с Империей, ни по оптическому кабелю, ни по спутникам. Телевизоры тоже отрубились. Все в растерянности, не знают, что случилось, — торопливо проговорил Борька. — Ладно, я отключаюсь, папа обещал перезвонить.

Странная тревога охватила Шими. Такого еще не бывало, чтобы связь вот так обрывалась. Что-то стряслось. Он подошел к окну кухни, и выглянул на улицу. Внизу соседка катила широкую коляску, у нее была двойня. Вот она остановилась, аккурат напротив клумбы, и стала поправлять что-то в коляске. Прошел незнакомый коротко стриженый парень. Дочерна загорелые руки и лицо, и твердая походка выдавали солдата в увольнении. Все было спокойно, но чувство тревоги не покидало Шими. Что-то надвигалось.

Первый толчок был очень сильным. Пол ушел у Шими из-под ног, его замутило. Чтобы не упасть, он схватился за створку окна. Дом качался. Поехал стеллаж, с полок стала падать и разбиваться посуда. Скрежет ножек по выложенному плиткой полу потонул в доносящемся отовсюду грохоте и треске. За окном медленно, точно в замедленной съемке, наклонялся столб, обрывая искрящие провода. Посреди улицы треснул и вспучился асфальт. За первым толчком последовали новые, еще и еще.

— Мама, мамочка, — завопил насмерть перепуганный Шими. Плюхнулся на пол, и на карачках пополз в свою комнату. Из подвесного потока выпал квадрат, и стукнул его по голове, но Шими этого не заметил. Точно ящерка, он забился под кровать в комнате, и стал ждать, пока все закончится. Наконец, толчки стихли. Шими выждал еще немного. Все было тихо, и он рискнул вылезти из-под кровати. Осторожно ступая босыми ногами, чтобы не наступить на какой-нибудь осколок, Шими прошелся по квартире. Всюду царил полный разгром, висела цементная пыль. Все, что не было привинчено, сдвинулось, упала часть потолка. Через всю стену гостиной тянулась трещина, хоть руку просовывай. Щими захотелось в туалет. Он долго сражался с дверью, проем перекосило, и дверь туалета оказалась намертво зажата. Дверь он открыть так и не сумел, пришлось использовать раковину в ванной.

Тишина на улице сменилась шумом голосов. Шими, спотыкаясь, подобрался к кухонному окну, и посмотрел вниз. На улице было полно народа. Многие стояли полураздетые, выбежали из дому в чем было. Соседний дом перекосило, но он не упал, и обитатели успели его покинуть. Они стояли на проезжей части, опасаясь приблизиться. Среди людей внизу Шими узнал соседей по дому. Сообразив, что остался один в доме, он натянул джинсы, и спустился вниз.

— Надо подождать, могут быть новые толчки, — авторитетно говорил Дани, мужчина в возрасте, живший этажом ниже Шими. Увидев Шими, он настороженно смерил того взглядом: никак не мог забыть каверзы, жертвами которых становился. Было время, он у Шими с Борькой был основным клиентом — то глазок маркером затонируют, то какашек под дверь подбросят, то колпачки с колес машины скрутят. Эмблема с машины Дани до сих пор валялась у Шими в шкафу. Однажды, вооружившись электрической отверткой, позаимствованной у Ильи, пацаны переставили номера на всех припаркованных внизу машинах. Тогда Шими заслужил горячую и неподдельную любовь соседей, и удостоился внимания со стороны полиции.

— Но у нас там вещи! Что будет с вещами? — причитала заплаканная женщина, ей вторили другие.

— Подождите, приедут спасатели, проверят здание, тогда заберете свои вещи, — успокаивал их Дани.

— Помогите! — из подъезда вслед за Шими выскочила растрепанная женщина. Он не сразу узнал Дору, соседку с верхнего этажа. — Помогите, на Эяльчика шкаф упал!

Несколько мужчин, в том числе и Дани, переглянувшись, поспешили ей на помощь. Им явно было не по себе, входить в дом было страшно, но на них смотрели десятки пар женских глаз, и они торопливо, почти бегом скрылись в подъезде. Вскоре они показались в дверях, держа за края одеяло. На одеяле неживой куклой лежал сын Доры, Эяль. Шими его знал, он учился на один класс младше. Несколько дней тому назад они обсуждали намеченную Дорой поездку в Империю. Одного взгляда на Эяля Шими хватило, чтобы понять, что никуда он больше не поедет. Эяль был мертв, из разбитой головы текла кровь, пропитывая шерсть одеяла. Мужчины положили его в сторонке, Дора кинулась к нему, потом отпрянула, и стала истерически вопить:

— Помогите, нужен врач! Скорее! — металась она от одного к другому. Некоторые отворачивались, кто-то достал из кармана мобильный, и попытался вызвать скорую. Затея успехом не увенчалась, сети не было.

В этот момент еще раз тряхнуло, женщины завизжали, некоторые сели на землю, и закрыли головы руками. С домом Шими ничего не случилось, а вот для покосившегося соседнего дома это стало последней каплей: он еще больше наклонился, застонал, точно живой, и сложился. Обломки завалили проезжую часть, намертво перегородив улицу, взметнулась цементная пыль вперемешку с мусором. Волна поднятого падением воздуха толкнула Шими в грудь. Он заворожено смотрел на это зрелище. Снова стало тихо. Собравшиеся, словно опасаясь, что их услышат, переговаривались, не поднимая голоса, почти шепотом, даже маленькие дети, и те молчали. Нервный шепот десятков людей сливался в невнятный шелест, в котором невозможно было различить отдельные слова. Со стороны моря вдруг донесся непонятный гул, и все повернули головы в ту сторону. Гул приближался, накатывался волной. Казалось, совсем рядом, в двух-трех кварталах, буянит великан, пиная машины, и ради смеха ломая деревья, как спички.

— Цунами! Цунами! — из-за угла выбежал какой-то человек, и выпучив глаза понесся дальше по улице. Толпа выдохнула, качнулась, не зная что делать — то ли прятаться по домам, то ли бежать вслед за человеком. Колебались собравшиеся недолго: подхватив на руки детей, все побежали вверх по улице. Шими остался один, если не считать причитающей над сыном Доры. Всеобщая истерика не захватила его, вдобавок, он устал, у него кружилась голова и подкашивались ноги. Он немного постоял, прислушиваясь к шуму, потом поплелся домой. Был бы он здоров, наверняка побежал бы смотреть, он был любопытен, как и все мальчишки. Любопытен и бесстрашен, понятие «смерть» оставалось для него абстракцией. Даже смерть соседского ребенка он воспринял просто как декорацию к разворачивающемуся перед ним грандиозному шоу.

Цунами до дома так и не дошло, приливная волна прокатилась по прибрежным улицам Городков, углубившись не больше, чем на километр. Квартал, где жил Шими, располагался в глубине, по ту сторону длинной улицы, которая пронизывала все Городки насквозь, проходила через промзону и тянулась дальше, до самого Города. Пострадали они не сильно, жертв было относительно немного. Еще после первых толчков с пляжей сбежали все отдыхающие, а за пляжами была железнодорожная насыпь, принявшая на себя удар волны. Южнее, напротив промзоны, где были причалы для яхт, грузовые и нефтеналивные портовые терминалы, удар волны натворил гораздо больше бед, чем в Городках.

— Шими! — наконец, спустя три часа пришла тетка. — Ты здесь? С тобой все в порядке?

— Да, все в порядке. Только вот все попадало, — Шими вышел из комнаты. Тетка кинулась к нему, и обняла. Он не был нужен матери, не был нужен отцу — у того была новая семья где-то в поселениях на Севере. По слухам, он там работал на земле, стал настоящим крестьянином. Но такого отца Шими не знал, тот его не навещал. Тетя заменяла ему и отца, и мать. Своих детей у нее не было, и Шими стал для нее единственным, любимым, и вообще светом в окошке.

— Представляешь, там такое творится, ужас! — тетка рассказала, что улицы завалены обломками, проехать невозможно. Она бросила машину, и добиралась пешком. Повсюду раненые, убитые, горят дома. Люди на улицах говорили, что в одном из пригородов, кажется, в Орле, целый район сполз по склону.

— Дани снизу сказал, что надо ждать спасателей, — ответил Шими.

— Да, конечно, будем ждать, — согласилась тетка. — Сейчас, я передохну, и начнем убирать квартиру. Все же не зря я ипотеку взяла, дом новый, устоял. А там дальше, где старые дома, половина рухнула. Что же теперь будет, Шими?

Ночью у Шими был кризис. Он метался в кровати с температурой, бредил. Тетка сидела возле него неотлучно. Под утро, когда кризис миновал, и Шими заснул, она ушла спать.

Слух о том, что по радио что-то передают, облетел весь дом. В гостиной у соседей напротив, молодой пары, собралось почти все взрослое население дома. У них был мощный радиоприемник на батарейках. Народу набилось — не протолкнуться. Все выглядели встревоженно.

— Ну, скоро там? — не вытерпел кто-то.

— Обещали ровно в два возобновить трансляцию, — ответил хозяин приемника. Его имя Шими забыл, а спросить кого-то стеснялся.

— Так уже два, почему ничего нет? — из приемника слышалось шипение.

— Тише, начинается! — крикнул кто-то, и в комнате стало тихо

«Говорит Голос Столицы. Время — четырнадцать часов две минуты, в студии Дов Гильбоа» — передача началась без привычной музыкальной заставки. Слышно было не очень, голос диктора то и дело пропадал в шуме помех.

«Приветствую всех, кто нас слышит. Мы ведем передачу при свечах. Чтобы сэкономить электроэнергию, мы отключили все, что только можно было отключить. В настоящее время наш передатчик работает от генератора, топлива должно хватить еще на три-четыре дня. Больше половины наших сотрудников не пришли на работу. Поэтому, все развлекательные передачи отменены, мы будем передавать только блоки новостей: в девять часов утра, в два часа дня, и в восемь часов вечера. Несмотря на то, что наши возможности получения информации ограничены, у нас есть что вам рассказать. Не уходите с волны.»

— Так это что же, у них в Столице такой же бардак? — удивленно протянул Дани. По комнате побежал тревожный шепоток, переросший в гул.

— Да заткнитесь вы, дайте послушать! — крикнул хозяин приемника. Голоса стихли, и стало слышно, то говорит диктор.

«…достоверных сведений нет. Исходя из тех обрывков информации, что мы имеем, можно предположить следующее: вулкан Желтых Камней, спящий миллионы лет, проснулся. Это не просто вулкан, а супервулкан. В последние несколько недель в районе вулканической кальдеры наблюдался всплеск сейсмической активности. Вчера, в восемь часов двадцать две минуты утра по столичному времени, началось извержение, которое продолжается до сих пор. Нам удалось связаться с радиолюбителями-коротковолновиками в Империи, и по всему миру. Данные крайне отрывочные и неполные, но, по предварительным прогнозам, значительная часть Имперского материка уничтожена пирокластическими потоками, смесью горячего газа, пепла, и камней, которая образовалась при извержении. Столб вулканического пепла виден за тысячи километров невооруженным глазом. Кроме того, извержение Желтых Камней послужило спусковым механизмом для извержений по всему миру. Нам известно по меньшей мере о пятнадцати крупнейших вулканах мира, которые извергаются в эту минуту. Кроме извержений, сильнейшие землетрясения прокатились по всему миру. Также, на все океанские побережья обрушились цунами, в некоторых местах волны был до ста метров высотой. Не удалось связаться ни с кем с Острова Восходящего Солнца, можно предположить, что он опустился под воду. Список не окончательный, повсюду извержения и землетрясения. Во всем мире царит хаос, линии связи не работают, целые страны перестали существовать…»

— Мама! — крикнул Шими, и его крик подхватили многие из находящихся в комнате, у кого были родственники в Империи. Слез брызнули у него из глаз, он выскочил в соседнюю комнату, за ним выбежала тетя.

— Успокойся, родной, не плачь, — успокаивала она его, хотя у самой в глазах стояли слезы. — Она живет далеко от этих Камней, и от побережья. Она наверняка жива. Все наладится, и она вернется.

— Даа? — всхлипнул Шими.

— Конечно! Я знаю свою сестру, ее так просто не взять! Она вернется, вот увидишь. Надо только набраться терпения, и ждать.

Шими успокоился, и вернулся в комнату. Люди напряженно слушали слова диктора.

«…сравнительно легко отделались. Разрушено, в целом по стране, до десяти процентов зданий. Человеческие жертвы исчисляются десятками тысяч. Мы пытались связаться с канцелярией премьер-министра, чтобы узнать, какие меры планируется предпринять для улучшения ситуации, и возвращения жизни в нормальное русло. К сожалению, попытки не увенчались успехом. По нашим сведениям, правительственный городок покинут, местонахождение премьер-министра неизвестно. Судя по всему, государственная власть самоустранилась от решения проблем. Есть и хорошие новости: армейское руководство осталось на местах, и работает. Армейские линии связи остались неповрежденными. Из штаба командующего тылом нам сообщили, что армейские подразделения уже начали разбор завалов и помощь пострадавшим. На севере идут работы по восстановлению энергоснабжения. Наша северная столица, Город, пострадал от землетрясений и приливной волны меньше всего, со дня на день ожидается возобновление подачи энергии в Город и окрестности. Затем наступит очередь Столицы, и районов периферии.

На сарацинских территориях обстановка остается напряженной, поступают предупреждения о терактах. В восточных кварталах столицы прошло несколько стихийных демонстраций, с призывами „покончить с Землей Отцов“, и „прогнать оккупантов с сарацинской земли“. В район Сектора перебрасываются дополнительные военные части. Командование Южного Округа опасается, что радикальные сарацинские группировки могут использовать момент нестабильности для достижения своих целей. В связи с угрозой крупномасштабного восстания на территориях, начальник Генерального Штаба генерал-полковник Ривлин разрешил применять тяжелое вооружение. „На это раз мы не будем воевать в белых перчатках“, заявил он. „На любую, самую незначительную провокацию, мы ответим десятикратно, стократно превосходящей силой. Времена „симметричных ответов“ прошли“. По непроверенным данным, в соседних странах начата мобилизация. Вероятно, в скором времени и у нас в стране начнется призыв резервистов. Кризис, с которым мы столкнулись, потребует привлечения дополнительных сил.

Еще одна хорошая новость: по-прежнему работает аэропорт. Некоторые страны Северного Союза готовятся прислать самолеты для эвакуации своих граждан. Прибытия первых самолетов стоит ожидать со дня на день».

— Да! Надо уезжать отсюда! — подпрыгнул хозяин радиоприемника, и заверещал, обращаясь к жене: — Жанет! Жанет! Собирай чемоданы, дорогая, мы уезжаем.

— Опомнись, Паскаль! Ну куда в такой обстановке ехать? Надо подождать, — тут же среагировал Дани.

— Тшшш, — зашипели со всех сторон. Паскаль вскинулся было, но счел за лучшее промолчать. Он хоть и у себя дома, но уж больно напряжен был народ. Еще чуть-чуть, и получил бы Паскаль по своей тощей шее. Шими, несколько отстраненно наблюдавший за собравшимися, заметил, как сжались кулаки у стоящего возле Паскаля незнакомого мужчины с пистолетом на поясе. Он переехал в их дом недавно, и никто про него ничего не знал.

«… На этом мы заканчиваем новостной блок. Не выключайте приемники, у нас есть для вас еще кое-что. В нашей студии доктор Фридман, эксперт по вопросам Востока и сарацинским странам, ветеран Шестидневной войны, и депутат парламента, министр инфраструктуры Ави Фрайман. Услышав наши передачи, он сам приехал к нам на радиостанцию. Встречайте».

Фраймана Шими знал. Тот часто мелькал на телеэкранах, его неоднократно избирали в парламент, он то заседал в правительстве, то сидел в оппозиции. Позиционировал он себя как правого патриота и государственника. Впрочем, Илья Вишневецкий, не выбирая слов, называл Фраймана фашистом. Шими в политике не разбирался, поэтому о причинах столь резкой неприязни со стороны рассудительного Ильи мог только догадываться.

«(Ведущий) — Господин Фрайман, вопрос, несомненно, волнующий многих радиослушателей: где правительство? Где премьер-министр? Почему в столь кризисной ситуации глава правительства не выступил с обращением к народу?

(Фрайман) — Правительство в убежище, под надежной охраной. С первых минут кризиса вступил в действие оперативный план, разработанный для таких случаев. Кабинет министров во главе с премьер-министром был эвакуирован. Это ответ на первый вопрос. Теперь о том, что мы делаем. Делаем мы многое, уже развернут кризисный штаб, восстанавливаются линии связи, ведутся работы по возобновлению подачи электроэнергии в крупные города. Мы пытаемся взять ситуацию под контроль…

(Ведущий) — Простите, что перебиваю, господин министр, но вы сказали „пытаемся взять ситуацию под контроль“. Означает ли это, что ситуация вышла из-под контроля?

(Фрайман) — Именно так, вышла из-под контроля. Мы, не только Земля Отцов, но и все человечество, столкнулись с кризисом небывалого масштаба. Нам предстоит много и тяжело работать, чтобы преодолеть последствия этого кризиса. Земле Отцов повезло, нас задело лишь краем, но и это — очень серьезно. На данном этапе, главное для нас — сохранить закон и порядок, и обеспечить условия для работы спасателей и медиков. По всей стране десятки тысяч людей погибли, сотни тысяч остались без крова. Нельзя допустить сползания ситуации в хаос и анархию. На данный момент мы, совместно со Службой Тыла, и полицией, разворачиваем палаточные лагеря для приема оставшихся без крова граждан. Адреса я продиктую…»

Фрайман стал зачитывать адреса. Потом стал перечислять объекты, на которых ведутся работы. Народ в комнате стал переговариваться, сначала шепотом, потом все громче, обсуждая сказанное. Шими заметил, что новый сосед, стоящий у приемника, поморщился, когда услышал, как Дани хвалит Фраймана. Постепенно голоса стихли, и стало слышно, что говорит ведущий.

«(Ведущий) — Это был господин Фрайман, министр инфраструктуры. Теперь давайте послушаем, что скажет нам доктор Фридман, эксперт по Востоку.

(Фридман) — Здравствуйте, уважаемы радиослушатели. Скажу прямо, я бы очень хотел разделять оптимизм господина Фраймана по поводу разрешения этого кризиса. Хотел бы, но не могу. Даже поверхностный анализ сложившейся ситуации приводит меня к неутешительным выводам: миру, каким мы его знали, скоро придет конец. Собственно, это уже произошло вчера, но сам процесс растянется на некоторое время. Настоящая катастрофа до нас еще не докатилась. То, что мы пережили, можно сравнить с воздушной волной, которую толкает перед собой цунами.

(Ведущий) — И что же подтолкнуло вас к таким выводам?

(Фридман) — Понимаете, господи Фрайман представил нам сейчас сложившееся положение, как ликвидацию последствий небольшого, локального природного катаклизма. В то время, как речь идет о катастрофе планетарного масштаба. Случившееся в Империи, так или иначе, отразится на всей планете. Мы этого пока не ощущаем, потому что последствия катастрофы все еще не достигли нас. Землетрясения, цунами, лишь малая часть того, что нам вскоре предстоит пережить.

(Ведущий) — Вы имеете в виду теорию о глобальном похолодании?

(Фридман) — И это тоже. Но, даже без похолодания, последствия будут страшными.

(Ведущий) — Вы не могли бы рассказать подробнее?

(Фридман) — Разумеется, я для этого и пришел. У случившегося в Империи, кроме чисто природных последствий, о которых я тоже скажу в свой черед, есть и политические последствия, последствия экономические. Имперские „зеленые спинки“ были мировой валютой. Теперь, когда Империя фактически перестала существовать, имперские деньги стоят не больше той бумаги, на которой напечатаны. Это означает крах мировой экономики.

(Ведущий) — Разве это так важно? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мировая экономика и так была чем-то вроде большого денежного пузыря. Пузырь лопнул — отлично, начнем все с чистого листа.

(Фридман) — Вы не дали мне закончить. С вашего разрешения, я продолжу. У краха мировой экономики есть одно очень неприятное для нас следствие: обрыв торговых цепочек по всему миру. Для нас это означает одну простую вещь: перестанут приходить корабли. Это значит, что не будет, прежде всего, топлива. Электростанции у нас работают на угле, который привозят морем, и на газе, который поставляют из соседней страны. Запасов топлива на электростанциях хватит от силы на неделю, если экономить, то на две. Нефть тоже привозят морем, и наличные ее запасы также невелики. Если даже мы сократим потребление нефти втрое, что в условиях кризиса очень непросто, все равно надолго этой нефти не хватит. При других обстоятельствах мы могли бы это как-то пережить, тем более, что торговые цепочки рано или поздно снова заработают. В конце концов, нам есть что предложить миру, значит, будет на что купить топлива. Это может занять до полугода. Но дело в том, что этого времени у нас нет.

(Ведущий) — Почему у нас нет времени?

(Фридман) — В таком положении, как сейчас, наша страна очень уязвима. Наверняка наши враги, как за рубежом, так и внутри страны, воспользуются моментом, чтобы ударить. Не забывайте, что Империи, нашего верного союзника, больше нет, а значит, мы сможем рассчитывать только на свои силы. Сейчас, когда Империи нет, и все страны заняты решением своих внутренних проблем, самое время для войны.

(Ведущий) — Иными словами, вы предсказываете нам войну?

(Фридман) — Вероятность этого очень велика. Как и вероятность бунта на сарацинских территориях. В условиях ограниченности ресурсов победить нам будет очень сложно, если не невозможно. Я думаю, что крах государства неизбежен. Кстати, это верно не только в отношении Земли Отцов. В мире есть множество горячих точек. Многие страны, особенно страны с диктаторскими или полудиктаторскими режимами, могут использовать этот момент для решения территориальных споров с соседями. Думаю, стоит ожидать войн по всей планете, и в самое ближайшее время.

(Ведущий) — Значит, в усилия господина Фраймана у вас веры нет?

(Фридман) — Отчего же, отнюдь. Если Служба Тыла сможет кому-то помочь, если дадут электричество, хотя бы на день — это будет очень кстати. Но, как я уже сказал, в перспективе мы все равно останемся без света и тепла, без топлива для машин. Без водопровода, наконец: без электричества нет воды. В нашем засушливом климате это смертельно.

(Ведущий) — Понятно… Прогноз у вас, прямо скажем, мрачный. А что вы скажете о теории глобального похолодания?

(Фридман) — Я не специалист по вопросам климата, но есть факты, с которыми трудно спорить. Сейчас по всему миру множество вулканов, и среди них один сверхвулкан в Желтых Камнях, выбрасывают в атмосферу триллионы тонн аэрозолей. Десять лет тому назад извержение одного большого вулкана, стало причиной снижения общемировой температуры на полградуса. Сейчас же мы имеем дело с извержением в сотни раз большего масштаба. Облака аэрозолей закроют небо, останавливая солнечные лучи. Температура непременно упадет. Насколько — я не знаю, и, думаю, никто не знает. Я очень надеюсь, что у нас, в силу близости к экватору, все же будет теплее, чем на севере, но предсказывать не возьмусь. Как я уже сказал, я не специалист.

(Ведущий) — Что вы посоветуете нашим радиослушателям в свете ваших столь мрачных прогнозов?

(Фридман) — Нас ждет множество трудных испытаний, друзья, физических и духовных. Постарайтесь остаться людьми. Постарайтесь выжить, и остаться людьми, именно в такой последовательности.

(Ведущий) — Спасибо. Это был доктор Фридман, политолог и эксперт. Господин Фрайман, хотите что-то добавить к сказанному господином Фридманом?

(Фрайман) — Я решительно протестую! Этот человек сеет панику! Сейчас, когда все силы нужно бросить на ликвидацию последствий катастрофы, нельзя поддаваться паническим настроениям. Что это за нелепые инсинуации насчет конца света? Да, мы столкнулись с серьезным кризисом, да, нам придется много работать, чтобы справиться с его последствиями. Но нельзя же просто сдаться! Если послушать этого человека, то все наши усилия бесполезны!

(Ведущий) — Вы верите, что предсказания господина Фридмана не сбудутся?

(Фрайман) — Я верю, что только совместными усилиями этот кризис может быть преодолен.

(Ведущий) — А что вы можете сказать насчет глобального похолодания?

(Фрайман) — Теория имеет право на существование. Пока что у нас нет ни единого факта, подтверждающего ее. Даже если температура понизится, думаю, что нам это пойдет только на пользу. Будет больше осадков, мягче лето, зимой, возможно снег. У нас, как вы знаете, не самая холодная страна на планете. (Смеется).

(Ведущий) — Спасибо. Наше время подходит к концу. Итак, с нами был доктор Фридман, эксперт, и министр инфраструктуры господин Фрайман. На этом мы прерываем нашу передачу, чтобы вернуться к вам с блоком новостей в шесть вечера. С вами был Дов Гильбоа, радио Голос Столицы».

Радиопередача закончилась, в комнате с новой силой вспыхнул спор. Рассудительный Дани говорил, что надо подождать, пока власти разберутся с проблемами. Ему возражали, но как-то вяло, видно было, что каждый надеется именно на такой исход событий. В словах Дани был резон: в Земле Отцов было множество специальных и не очень специальных служб. Пожарные, спасатели, Служба Тыла, наконец. Да и армия что надо, так что надеяться было на кого. Странно было то, что по радио выступал всего лишь министр инфраструктуры, а не глава правительства. Впрочем, похоже на то, что кроме Шими никто на это внимания не обратил. Никто, кроме, пожалуй… Шими оглянулся, и увидел, что их новый сосед куда-то исчез. Ему стало интересно, куда это вдруг заторопился этот странный немногословный мужик, и Шими, недолго думая, вышел из комнаты, оставив тетю с соседями. В коридоре он столкнулся с Дорой. Он не сразу ее узнал: за прошедшие с момента ее сына сутки она очень постарела. Нечесаные седые волосы спадали на глаза. Дора поседела за одну ночь. Она была в голубом платье, как и вчера. Похоже было, что она с тех пор не меняла одежды. Шими прижался к стене, пытаясь проскользнуть мимо, но Дора протянула руку перед собой, и уперла палец ему в грудь. Ногти был обгрызены, рука Доры тряслась.

— Вы все умрете. Вы покойники, все до одного. Это кара, кара за прегрешения, — глухим голосом произнесла Дора. Шими посмотрел ей в глаза, и ужаснулся: глаза были красные, воспаленные, без следа здравого рассудка. Тело ее сына так и осталось в доме. Муж Доры был в отъезде, кроме него, похоронами заниматься было некому. Дора всю ночь сидела рядом с телом, и сошла с ума. Шими испугался, и бросился вперед. Он проскользнул мимо Доры, и кинулся по лестнице вниз. Выбежав из подъезда, он увидел вдали фигуру соседа. Сосед стоял у магазина, с плеча у него свисал пустой рюкзак. Магазин этот, средних размеров супермаркет, находился на пересечении улиц, и так и назывался: «На углу». Магазин был закрыт, он так и не открывался с самого землетрясения. Шими торопливо подошел, он уже забыл про несчастную Дору. Сосед скосил на него глаза, и тут же снова перевел на стоящего у боковой двери магазина человека. В человеке Шими узнал хозяина магазина. Сын хозяина, здоровенный мужик, подпирал стенку, а хозяин гремел ключами, отпирая дверь. Открыв дверь, он обернулся, и сказал, очевидно, продолжая начатую раньше фразу:

— И не проси, Алекс. Пусть власти порядок наведут, тогда. Никак не раньше. И не дави на жалость, у меня семья тоже кушать хочет. И бумажки мне свои не суй, все равно за них завтра-послезавтра ничего не дадут.

— Ладно, а как насчет этого? — сосед, которого, как оказалось, звали Алексом, снял с пальца золотой перстень-печатку, и протянул ее хозяину.

— Ну, вот это другое дело! — хозяин сразу как-то подобрел, у него даже голос изменился. Он взял перстень, повертел его перед глазами, подкинул на ладони, взвешивая. — Заходи, поговорим, — пригласил он Алекса, смерил Шими подозрительным взглядом, и зашел внутрь. Следом зашел его сын, закрыл дверь у Шими перед носом, и загремел засовом, запирая ее изнутри. Шими отошел в сторонку, и сел на бордюрный камень. Ему было интересно, что же будет дальше. Несмотря на всю серьезность происходящего, Шими все никак не мог свыкнуться с мыслью, то все это происходит с ним, вокруг него. События были до того захватывающими, масштаб их был до того громаден, что Шими порой казалось, что он спит, и видит увлекательный сон. Прошло полчаса, и Алекс вышел из магазина с туго набитым рюкзаком. Проходя мимо Шими, он подмигнул ему, и упругой походкой спортсмена направился домой. Огромный рюкзак на могучей спине Алекса казался невесомым.

У подъезда стояла красная машина, в которой Шими узнал машину Паскаля. Сам Паскаль вместе с женой суетились возле открытого багажника. Красный и растрепанный Паскаль пыхтел, пытаясь засунуть в багажник огромный чемодан.

— Нельзя впихнуть невпихуемое, — улыбнулся уголком рта наблюдавший эту картину Алекс. Паскаль бросил на Алекса недобрый взгляд, но ничего не сказал. Это было на него не похоже, Паскаль слыл скандалистом и сутягой. В прошлые времена он бы непременно что-нибудь сказал, но обстоятельства изменились. Что-то неуловимое витало в воздухе, Шими это ощущал, и Паскаль это тоже чувствовал. Шестое чувство подсказывало ему, что Алекс может просто подойти, и дать по морде кулаком — вон, как мышцы играют. И ничего за это Алексу не будет, потому что полиции в поле зрения нет… а если бы и была, вряд ли она стала бы заниматься такой мелочью. Да что там по морде — Алекс может подойти, и увести Жанет вверх, к себе, и сделать с ней там все, что захочет. И она, скорее всего, будет не против. В смутное время Алекс, широкоплечий здоровяк с голубыми глазами и пистолетом был намного более предпочтительным спутником жизни, чем замухрышистый Паскаль. Шими прочел эти мысли на лице Паскаля, как будто они были написаны крупными буквами. Алекс понял это, и улыбка на его лице стала чуть шире, он подмигнул Шими как старому приятелю.

— Уезжаешь, Паскаль? — спросил Алекс.

— Мы граждане Северного Союза, за нами пришлют самолет! — Паскаль захлопнул багажник, и повернулся к Алексу. На этот раз на лице у него было написано торжество: я, мол, гражданин Северного Союза, и улечу, а вы тут останетесь. — Эта страна — огромная мышеловка. Я не собираюсь тут оставаться, пусть другие с сарацинами разбираются! — Шими не поверил своим ушам. Паскаль был известным патриотом, голосовал всегда за правых националистов. Шими не раз слышал, как он с придыханием говорил: «наша страна». Надо же, то была «наша», теперь вдруг — «эта».

— Ну-ну, счастливого… полета, — продолжая улыбаться, протянул Алекс. — Вас там ждут. — Паскаль не удостоил его ответа, и сел за руль. Из подъезда вылетела Жанет. Она бросила на заднее сиденье сумочку, и плюхнулась на переднее. Машина, фыркнув на прощание выхлопными газами, уехала.

Вечером Шими поднялся на крышу. Город вдали, раньше похожий на огромный светящийся муравейник — вся гора сверкала огнями уличных фонарей, казался покинутым. Нигде не было ни огонька, лишь изредка мелькали фары проезжающих машин. Да и Городки, часть которых было видно с крыши, были в таком же положении. Откуда-то тянуло дымом, на соседней улице громко ругались. Когда солнце окончательно село, Шими спустился с крыши домой. Он долго не мог заснуть в ту ночь, ворочался в постели. Думал о маме, беспокоился — как она там, все ли у нее в порядке. Как ни хотелось ему надеяться на лучшее, Шими понимал, что маму он уже вряд ли когда-нибудь увидит. В небе всю ночь был слышен гул пролетающих самолетов. Что-то происходило там, на севере, на границе.

На следующее утро Шими проснулся от шума за окном. Фоновый городской шум после катастрофы сошел на нет. Не работали механизмы, не носились туда-сюда машины. Над городком повисла тишина. В этой странной тишине простой разговор за окном был слышен, как будто разговаривали совсем рядом. Он выглянул в окно кухни, и увидел, что по улице быстрым шагом идут люди, о чем-то оживленно переговариваясь на ходу. Расслышав слово «магазин», Шими побежал будить тетку. Та быстро сориентировалась, выгребла все содержимое кошелька, и дала половину Шими. Они торопливо оделись, и побежали к магазину. Там уже собралась толпа в несколько сот человек. Шими узнал многих соседей и жителей окрестных домов. Толпа запрудила перекресток. Наискосок от магазина стояли целых три больших полицейских джипа с забранными металлической сеткой окнами.

Шими протолкался через толпу, и увидел, что у боковой двери в магазин стоят полицейские, и хозяин магазина.

— Не имеете права! — кричал красный как рак хозяин, и заслонял собой дверь. — Это частная собственность! Не дам!

— Я еще раз вам говорю, — полицейский офицер говорил усталым голосом, его было едва слышно на фоне гомонящей толпы. — У меня приказ обеспечить население продуктами. В стране введено чрезвычайное положение. Если вы будете мне препятствовать, я прикажу применить силу.

— Не дам! Что вы за полицейские такие, ведь это же грабеж среди бела дня?!

— Давай-давай, открывай! — крикнул кто-то из толпы. — Не жадничай!

— Как тебя зовут? Фамилия? Звание? — завизжал хозяин. — Ты за это ответишь!

— Лираз Данино, лейтенант полиции, — представился офицер. Выглядел он очень усталым, у него были круги под глазами от недосыпа. Впрочем, держался он уверенно. Офицер отдал кроткий приказ, тут же возле хозяина как из-под земли выросли два дюжих полицейских сержанта. Они отодвинули хозяина в сторону, забрали у него ключи, в два счета открыли дверь, и скрылись внутри. С силой не поспоришь.

— Ну-ка, ты, иди им помоги, — приказал офицер сыну хозяина, и тот понуро поплелся вслед за сержантами. Через несколько минут раздался скрежет, и закрывающие главный вход в магазин стальные жалюзи медленно поползли вверх. Потом стали одно за другим открываться окна. Полицейские тут же стали оттеснять толпу, формируя очередь. Их оказалось неожиданно много, под два десятка. Офицер взял мегафон, и стал распоряжаться. Встали в очередь и Шими с теткой.

— Привет! — кто-то похлопал Шими по плечу. Он обернулся, и увидел Илью.

— О, здравствуйте! — обрадовано поздоровался Шими. Илья раскланялся с теткой, и они стали продвигаться вместе с очередью. Минут через десять Илья вдруг призывно замахал кому-то рукой, и вскоре к ним подошел Алекс. Оказалось, они с Ильей знали друг друга, во всяком случае, общались они как очень близкие друзья.

В магазин пускали по пять человек. Давали вынести упаковку воды, и два пластиковых пакета с продуктами. Продукты можно было брать любые, денег не брали. По мере того, как счастливцы с полными пакетами продуктов покидали магазин, напряжение в очереди нарастало. Шими и остальным повезло — они отоварились в первой сотне. Стоило им отойти от магазина, как очередь дрогнула и рассыпалась, чтобы во мгновение ока превратиться в толпу. Напрасно кричали полицейские, приказывая остановиться. Тщетно. Офицер, открывший магазин, уже уехал, и с ним большинство его людей. Оставшиеся остановить толпу не смогли. Толпа качнулась вперед, и просто захлестнула их. В магазине творилось что-то неописуемое. Казалось, что внутри ворочается многоногое, многорукое чудовище. Периодически из толпы вырывались нахапавшие. Красные, разгоряченные, расхристанные, они торопливо отбегали, прижимая к груди добычу. Кто поумнее, тащил сумки и рюкзаки. Шими с теткой, привыкшие, что в магазинах выдают пакеты, сумку взять не догадались. Какая-то женщина выбежала с упаковкой воды. За ней выскочил мужчина, и вцепился в упаковку. Несколько мгновений они тянули ее в разные стороны. Скрепляющий бутылки полиэтилен лопнул, и бутылки разлетелись, подпрыгивая и перекатываясь. Женщина с мужчиной, позабыв друг о друге, принялись их собирать.

— Шими, идем домой! — дернула его за рукав тетка.

— Да-да, — ответил Шими, и пошел в сторону дома. Илья и Алекс замыкали процессию. Они разговаривали. Разговор явно не предназначался для ушей Шими, говорили мужчины вполголоса. Он нарочно замедлил шаг, и навострил уши.

— Пропала твоя печатка, — сказал Илья.

— Да хрен бы с ней, с печаткой. Мы остались без хавчика! — резко ответил Алекс.

— Да, плохо, — вздохнул Илья. — Надо тогда… — Они свернули в проход между домами, ведущий к дому Ильи, и остаток разговора Шими не услышал, потому что поплелся вслед за теткой домой. Он пытался понять, что мог означать этот странный разговор, но так ни к какому выводу и не пришел. Много позже он понял, что они уже тогда знали, куда все катится, и планировали ограбить магазин. Алекс не просто выменивал продукты за золото. Ему было важно попасть внутрь, оценить запасы, узнать, где что лежит. Офицер со своим приказом спутал им все карты.

На следующий день возобновили подачу электричества. Квартал, где жил Шими, правда, так и остался без света. Рухнувший столб что-то там замкнул, сгорел какой-то трансформатор, а чинить его было некому. Несмотря на это, люди радовались, это был знак того, что все налаживается. Вместе с электричеством вернулась и сотовая связь, заработали телефоны и сеть. Шими сбегал к Вишневецким, у которых свет был, подзарядил свою читалку. Доступ к сети через сотовую связь работал медленно, с обрывами. Для того, чтобы читать новостные сайты и форумы, быстрый коннект не обязателен. Устойчиво работали только местные сервера, да и то не все. Заграничные через один не отзывались, имперские, по вполне понятным причинам, тоже. Шими стал читать, что народ пишет на форумах, и волосы зашевелились у него на голове: мир катился в пропасть. На Дальнем Востоке началась война, поговаривали даже, что ядерная. Северный Союз фактически распался, и тоже стоял на грани войны. Бывшие южные провинции Союза Республик, давно точившие зубы на Федерацию, собирали силы для решительного удара. К ним присоединилась и Окраина. Президент Федерации выступил с заявлением, обещая «замочить всех в сортире», угрожал применением ядерного оружия. В самой Федерации слухи о глобальном похолодании породили волну беженцев из северных районов страны. Въезд в столицу Федерации был заблокирован войсками. Кто-то разместил в сети снятый на мобильный телефон ролик: стоящий на транспортной развязке БТР, расстреливающий из крупнокалиберного пулемета беженцев.

В самой Земле Отцов тоже было не все ладно. На территориях бунтовали сарацины. Армия срочно вывозила оттуда граждан Земли Отцов. Один за другим поселения пустели. По всей стране было введено чрезвычайное положение, и комендантский час. На севере страны, жители пограничных поселков сообщали, что стой стороны границы слышен рев танковых моторов, замечены перемещения войск. Многие покидали дома, уезжая в центр страны. Началась мобилизация, на сотовые телефоны в массовом порядке приходили смс-повестки по «форме 8». В сети выложили видеообращение премьер-министра к народу. Премьер-министр призывал не поддаваться панике, и сплотиться вокруг властей для преодоления кризиса. Возобновил работу аэропорт, некоторые страны действительно прислали самолеты для эвакуации граждан. Пробки на подъездах к аэропорту растянулись на километры. Уехать из страны пытались десятки тысяч людей.

По всему миру группы энтузиастов замеряли температуру, и выкладывали данные в общий доступ. Несмотря на то, что с момента катастрофы прошло всего несколько дней, во многих местах на севере температура упала на один-два градуса, кое-где и больше. По Земле Отцов, и экваториальным странам все было без изменений. «А ведь тот эксперт с радио был прав», мелькнула у Шими мысль. Действительно, пока все развивалось точно по изложенному доктором Фридманом сценарию. Шими поделился этой мыслью с теткой.

— Похоже, что ты прав, — протянула тетка. Вскоре она собралась, и ушла из дому, строго-настрого приказав Шими никуда не уходить.

Многие из соседей получили повестки. Мимо дома то и дело походили одетые в полевую форму мужчины. Было слышно, как на главной улице гудят автобусы, увозящие резервистов. Кое-кто никуда не поехал. Алекс, тот точно получил повестку — у него и возраст подходящий был, и по виду он был совеем не штатский рохля. Впрочем, даже если и получил, то все равно никуда не поехал. Сидел у Вишневецких, и пил с Ильей водку. Шими ни разу не видел Илью пьяным, и это зрелище поразило его едва ли не больше, чем все, что он видел за эти дни.

Ближе к вечеру дали воду. Напор был слабый, грязная вода еле текла из крана тонкой струйкой. Шими наполнил ванну, налил воды в кастрюли и пустые бутылки. Тетка пришла ближе к вечеру, с сумкой продуктов. Ее подруга Света работала в каком-то супермаркете. Хозяин оказался честным, и перед закрытием магазина заплатил работникам продуктами. Все подруге было не съесть, и она поделилась с теткой. Вечер они с Шими провели при свечах. Ночью опять гудели самолеты. Несколько раз дом ощутимо качало. Впрочем, в те дни трясло довольно часто, к этому все как-то сразу привыкли, и уже почти не обращали внимания.

На следующий день электричество отключилось, а еще через день по радио передали, что началась война. После того, как уехал Паскаль, единственным местом, где можно было послушать радио, осталась квартира Вишневецких. У них был хороший приемник, только таким и можно было поймать слабый сигнал столичного радио. Начало передачи Шими пропустил.

«… нанесли удар с воздуха по скоплениям войск противника у северной границы. С минуты на минуту должна начаться наземная операция. О масштабах операции мы можем только догадываться, официальных заявлений ни премьер-министр, ни начальник Генерального Штаба не делали. Операция, судя по всему, носит превентивный характер. Нет сомнений, что наш северный сосед готовил против нас полномасштабную войну…»

— Ну, это уже не новость, — поворчал Алекс. Он тоже пришел послушать радио. — Это и так всем понятно было.

— Согласен, — кивнул Илья.

— Что же теперь будет? — еле слышно прошептала бледная, как полотно, Надя.

— Не волнуйся, — успокоил ее Илья. — Сюда они не доберутся.

— Просто не успеют, — хохотнул Алекс.

Диктор закончил рассказывать о военных действиях на севере, и перешел к другим новостям. Новости были одна хуже другой: сарацинский мятеж разрастался. На территорию Земли Отцов через армейские заслоны прорвалось множество вооруженных до зубов сарацинских банд. Юг полыхал. В самой Столице шли уличные бои. Сарацинские банды добрались до аэропорта, и воздушные ворота страны оказались захлопнуты. По радио каждый час передавали предупреждение: не приближаться к району аэропорта. Это не помогло: в пробках в районе аэропорта уже стояли тысячи машин. О судьбе тех, кто там был оставалось только догадываться. Если кому-то и повезло вырваться, то единицам. Относительно спокойным местом остался лишь Север. Относительно. Периодически то тут, то там слышалась стрельба. По улицам сновали какие-то непонятные личности с мешками и тележками. Грабили магазины. К тетке пришла живущая неподалеку подруга. Они с теткой пили чай на кухне, подруга, округлив глаза, рассказывала:

— Торговый центр разнесли в щепочки! В щепочки! А полиции нет! Сначала выносили все, выносили, потом подожгли. А полицейских нет! Молодежь ходит с железными палками, бьет витрины, все, что попадется. А ты попадешься, так и тебя палкой! Ружья откуда-то подаставали, палят во все стороны.

— Какой ужас, — качала головой тетка. — Шими, не смей никуда ходить! Ты шляешься где попало, вот так попадешь к этим хулиганам в лапы, и все. Дома сиди!

— Да, надо дома сидеть. Надо подождать. Не будет же этот кошмар длиться вечно. В конце концов, наведут порядок, и все будет по-старому.

— Кто наведет? — спросил Шими.

— Не знаю… Кто надо, тот и наведет! Армия, полиция! Это их работа, в конце концов! Да! — тетка ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг. Шими и сам чуть было в это не поверил. Мысль, что есть государство, которое должно заботиться обо всех, была очень соблазнительна. В это хотелось поверить. Вот только реальность за окном настойчиво предлагала поверить в другую мысль, мысль Ильи Вишневецкого: сам о себе не позаботишься, никто за тебя этого не сделает.

Потянулись странные дни. Делать было нечего, ходить некуда. Шими с теткой сидели дома, потихоньку доедали оставшиеся продукты. На счастье, у тетки был небольшой запас круп и консервов в кладовке. Был и запас «шипучки», бутылок на двадцать, да еще запасенная Шими вода. Не мыться поначалу каждый день было непросто. Спустя неделю тетка и Шими не выдержали, и потратили часть воды на то, чтобы помыться. В этой же воде постирали одежду.

Было скучно, и одновременно тревожно. От безделья в голову лезли нехорошие мысли, и новости только подогревали эту тревогу. Шими каждый день ходил к Вишневецким слушать радио. Новости не внушали оптимизма. По радио сначала передали, что войска ведут тяжелые бои на северной границе, потом — что войска отступают. Вскоре стало ясно, что Земля Отцов войну проиграла. Войска отступали, о жертвах ничего не сообщали, но всем было понятно, что они огромные. Юг страны был потерян, в столице творилось черт знает что. Не стало и радио, на единственной работавшей радиостанции закончилось топливо для генератора, и она замолчала. Из Города периодически доносилась стрельба. Не одиночные выстрелы или очереди — такого хватало и в Городках, нет: в Городе стреляли очень активно. Какой-то прохожий, пыльный и грязный, рассказал, что там идут бои с сарацинами. Весь Нижний Город был, по сути, сарацинским гетто. Сарацинская молодежь двинулась вверх по склону горы, круша, ломая и убивая. Еще прохожий рассказал, что жители примыкающих к сарацинским районам кварталов встретили тех гранатами и огнеметами, и многих пожгли. В огнеметы, естественно, никто не поверил. Прохожий махнул рукой, и ушел. Его рассказ породил множество слухов, один невероятнее другого. Стрельба в Городе вскоре сошла на нет, и снова стало тихо.

Прошло еще несколько дней, и то, что сказала тетка Шими, получило неожиданное подтверждение:

вернулась власть. Точнее, приехал Фрайман. Он был не один, с ним были полицейские, солдаты пограничной стражи, сотрудники Службы Тыла, а еще — вооруженные добровольцы. Добровольцы, в основном, из членов партии Фраймана. С грузовиков разбрасывали листовки с приказами, один грознее другого. Подписаны они были Фрайманом и начальником полиции Северного Округа. Люди Фраймана быстро взяли под контроль все перекрестки, все ключевые точки. Был введен комендантский час. Бесчинства на улицах прекратились. Любое сопротивление, любое неподчинение грозило, в лучшем случае, побоями. После того, как люди Фраймана застрелили несколько мародеров, в Городках стало тихо. Все сидели по домам, не решаясь лишний раз высунуть нос на улицу. Фрайман организовал раздачу продовольствия, подвоз воды. Вода была особенно кстати. Шими уже подумывал, не пробить ли дырку в стоящем на крыше бойлере, чтобы выпустить оставшуюся там после отключения электричества воду.

— Я же говорил, что все наладится! — вещал у подъезда Дани, обращаясь к жильцам. Место возле клумбы, у поворота на стоянку, стало чем-то вроде клуба, где делились услышанным и увиденным, обсуждали новости и слухи.

— Да, да, — кивали женщины в ответ. Мужчины, хоть и не все, ушли на войну, остались женщины, молодежь, да старики. — Раз сам Фрайман здесь, значит, порядок будет. Он им покажет, всем этим. Твердая рука, вот что нам нужно.

— Фрайман вас защитит, ага. Потом догонит, и еще раз защитит, — стоящий в сторонке Алекс не выдержал, и сплюнул.

— А кто нас защитит? — развернулась к нему жена Дани, сварливая женщина с резким хриплым голосом. — Ты нас, что ли, защитишь, дезертир?

— Наши мужики на войне, а ты тут в тылу пригрелся! — напустилась на него другая соседка.

— А хотя бы и так! — не смутился Алекс. — Нафиг вы мне нужны, вас защищать? Я вам ничего не должен!

— Во всяком случае, воду нам привезли люди Фраймана, — заметила тетка Шими. — И продуктов чуть-чуть дали.

— Угу, ага… Можете его теперь в жопу целовать, за полкило крупы, и ведро с водой. Вы думаете, он вам старые порядки вернет? Хрен там, опомниться не успеете, как он вас всех построит, и запряжет. Будете на нового князя пахать, — Алекса несло. Шими уловил в его словах мысли Ильи Вишневецкого, и внутренне улыбнулся. Споры взрослых казались ему надуманными.

— Мы работы не боимся, — Дани вздернул покрытый седой щетиной подбородок, и расправил тщедушные плечи.

— Да ты на себя посмотри, бухгалтер! Ну, куда тебе работать? — хохотнул Алекс. — Ты же за всю свою жизнь ни разу по-настоящему не работал, все больше руками водил.

— Ах ты, сволочь! Ублюдок! — подскочила к нему жена Дани, и замахнулась. Алекс не сдвинулся с места, только негромко бросил:

— Ударю. — Жена Дани тут же сдулась и отскочила. По лицу Алекса было видно: ударит. Убедившись, что никто больше не покушается на его физиономию. Алекс повысил голос, и сказал собравшимся:

— Пригрелись вы тут. Привыкли, что все вам кто-то другой обеспечивает. Все, лавочка закрыта, по пятницам не подаем. Теперь сами, все сами. А я посмотрю, как вы подыхать будете, никчемные! — Он сплюнул еще раз, и растер плевок. Алекс, это было видно, сводил счеты. У него были какие-то претензии к миру, и сейчас он отыгрывался на подвернувшихся ему соседках. Шими почувствовал чей-то взгляд, и обернулся. Из-за угла дома, шаркая, вышла Дора, и медленно пошла вдоль стены в подъезд. Она что-то шептала себе под нос, Шими разобрал только: «умрете…». Люди сторонились Доры, как чумной.

— Ну и друзья у твоего Ильи, — сказала тетка, когда Алекс ушел к себе. — Ведь бандит же! Ну, ничего. Фрайман его на место поставит. — Шими не стал спорить. Он вспомнил, что сказал Илья, впервые услышав, что Фрайман берет власть в городках. Илья тогда сказал: «…он в Городки пришел, потому что ему нужна территория, которую просто контролировать. В Город он не суется, там сарацины, там бардак. Фрайман туда не лезет, силенок у него мало. Думаю, у него есть какой-то план, а может, и не один. И жителям Городков в этих планах отведена роль стройматериала…».

Один из приказов Фраймана предписывал жителям сдать оружие. Алекс свой пистолет так и не сдал, и на него донесли. Приехало человек десять, с винтовками и в бронежилетах. Они оцепили дом, четверо со всеми предосторожностями приблизились к подъезду. Жена Дани высунулась в окно, и закричала:

— Нету его! Ушел, голубчик! Полчаса как ушел!

Главный, человек в штатском, зачем-то напяливший полицейскую куртку, поднялся наверх, и о чем-то переговорил с женой Дани. Следом за этим снизу послышались тяжелые удары, это приехавшие стали выбивать дверь в квартиру Алекса. Они перевернули все вверх дном, но пистолета так и не нашли. Оставаться на ночь они не рискнули, и уехали, строго-настрого приказав жильцам сообщить, как только Алекс появится. Впрочем, тот так и не вернулся, его вовремя предупредили. Как только приехавшие стали ломать дверь, Шими выскользнул из дома, и помчался к Вишневецким. Он добрых десять минут кидал камешки в Борькино окно, пока тот не выглянул. Время уже было позднее для визитов, и Вишневецкие никого в гости не ждали. Шими рассказал Илье о непрошеных гостях. Илья обещал предупредить Алекса, если тот появится.

Илья выглядел обеспокоенным: с каждым днем становилось все холоднее, хотя температура была все еще плюсовой, даже по ночам. Было ясно, что, если так пойдет и дальше, то вскоре начнутся заморозки. Шими с теткой и так уже спали, закутавшись в несколько одеял. Отсутствие привычки к холоду у жителей жаркой Земли Отцов давало о себе знать. Самым пугающим было то, что никто не знал, на какой отметке стабилизируется температура… и стабилизируется ли вообще.

Идея съездить на разведку принадлежала Борьке. Как ни странно, Илья не возражал, только просил быть осторожнее и не разделяться. Он дал Борьке рацию, и объяснил, как ею пользоваться.

— Это пятиваттка, на открытой местности километров на пятнадцать достает. Если что-то случится, сразу сообщайте. Дальше перекрестка у Города не суйтесь, постарайтесь вернуться до темноты. Еще раз повторяю: будьте осторожны, постарайтесь ни во что не вляпаться. Есть?

— Есть, — ответил Борька, а Шими кивнул. Борька спрятал рацию в рюкзак, они сели на велосипеды и поехали.

Они выехали на главную улицу, и поехали в сторону Города. По сути, Городки были просто дальними пригородами Города: расширяясь, Город достиг промзоны, с юга, а Городки подползли к ней с севера. Многокилометровая промзона оказалась зажата между двумя агломерациями. Длинная улица пронизывала все городки насквозь, проходила через промзону, и заканчивалась большим перекрестком, за которым начинался Город. Улица эта когда-то была просто шоссе, которое шло вдоль залива на север. Потом построили Городки, и шоссе стало улицей.

На удивление, по улице все время ехали машины. Мимо неспешно катящих по обочине Шими и Борьки то и дело проносились грузовики. Иногда проходили целые колонны в сопровождении джипов с вооруженными людьми. На всех перекрестках стояли люди Фраймана, вооруженные и многочисленные. Они провожали Борьку и Шими равнодушными взглядами, даже не думая их останавливать. Шими не верил своим глазам: многолюдные и оживленные Городки напоминали города-призраки. Дома зияли выбитыми окнами, многие были разрушены или сгорели. Похожих почти не было, а те, что были, напоминали бродяг: такие же грязные и оборванные. Некоторые катили перед собой тележки из супермаркета, нагруженные всяким хламом.

— Интересно, куда они все это везут? — спросил Шими у Борьки, когда они остановились передохнуть.

— Понятно куда — в туннель. Ты разве не слышал, что Фрайман затеял там какую-то стройку? — ответил Борька.

— Погнали посмотрим, что там? — предложил Шими.

— Погнали, — согласился Борька, и с воинственным кличем слетел с эстакады, пригнувшись к рулю. Ближе к промзоне грузовики стали попадаться все чаще. Они были единственным признаком жизни: промзона была покинута. Трубы химических предприятий не дымили, тихо было и в районе нефтеперерабатывающего завода. Впрочем, нефтезавод не был покинут, ворота охранялись. Где-то в глубине был слышен звук моторов, там работала тяжелая строительная техника.

— Строят укрепления, — Борька мотнул головой в сторону свежевозведенной бетонной коробки с узкими окнами-бойницами. — Папа говорил, что нефтезавод одна из ключевых точек.

В «легкой» промзоне, где располагались мастерские, небольшие заводики, склады и оптовые магазины, не было ни души. Все было закрыто, на дверях замки. Шими с Борькой катались по пустым улицам, дурачась и гоняя наперегонки. Выехали опять на центральную улицу, и поехали дальше. Вскоре впереди замаячили эстакады транспортной развязки. Они подъехали ближе, и поднялись на дальнюю от перекрестка круговую эстакаду.

— Ого, — присвистнул Шими, пораженный открывшимся зрелищем. Там раскинулся палаточный лагерь. Часть его заслонял въезд в туннель: он находился не на уровне земли, а метрах в двадцати-тридцати над ней, и к нему вела отдельная полого подымающаяся эстакада. Несмотря на это, открывшаяся взгляду картина поражала: сотни палаток, между которыми сновали казавшиеся на таком расстоянии крохотными фигурки людей. Дымили полевые кухни, туда-сюда сновали грузовики и строительная техника. Наверху, у туннеля, штабелями громоздились стройматериалы, там тоже суетились люди. Туннелей, собственно, было два, они шли параллельно. Эти туннели построили несколько лет назад, чтобы разгрузить дороги. Теперь вместо того, чтобы объезжать город по широкой дуге вдоль моря, под ним можно было проехать. Туннель выходил на поверхность в глубоком ущелье, рассекавшем Город на две части, и снова нырял под землю, заканчиваясь у южного въезда в Город.

— Да, строят основательно, — согласился Борька. — Так вот куда они все делись…

Фрайман не соврал, говоря, что открывает палаточные лагеря для оставшихся без крова. Именно сюда ушли жильцы дома, который рухнул рядом с домом Шими. Наверняка, некоторые из них работали сейчас там, на стройке.

— Поехали, посмотрим, что они там строят, — предложил Шими, и они поехали к лагерю. Он сразу как-то посерьезнел, вид стоящих ровными рядами палаток напомнил ему фильмы о войне… или о концлагерях.

Почти сразу же они наткнулись на патруль.

— Вы куда, пацаны? — жестом остановил их вооруженный винтовкой мужчина в штатском. Его напарник стоял в нескольких шагах за ним, чуть в стороне: страховал.

— Да мы так, просто катаемся, — ответил Борька.

— Ну, вот и катитесь отсюда. Здесь стратегический объект. Живо убрались, я кому сказал! — прикрикнул он на них и шевельнул винтовкой. Пришлось ребятам уехать.

На обратном пути они увидели странную картину. По центральной улице неспешно, на скорости километров пятнадцать в час, катил гусеничный БТР, а за ним два военных грузовика: один тентованый, а другой с прицепом, в котором «домиком» стояли две броневые плиты. Как и все мальчишки Земли Отцов, Шими и Борька увлекались военной техникой. БТР они мгновенно опознали как «Жестокую», а в грузовике с плитами — «Сафари», специальную машину для перевозки солдат по недружественной территории. В грузовиках, и на броне БТР-а сидели солдаты. Перед колонной ехала полицейская машина с включенными мигалками.

— Ты видел? — спросил возбужденно Борька, когда они отъехали от колонны. — Они будто только что из боя. — Техника была грязная, замызганная, солдаты усталые и вид у них совсем не бравый.

Илья, узнав о солдатах, стал задумчиво барабанить пальцами по столу:

— Солдаты… интересно, откуда они взялись?

— Да тут и гадать нечего, все ясно: это наша доблестная армия драпать стала, — с дивана подал голос Алекс. Он теперь почти все время сидел у Вишневецких, домой так и не вернулся.

— Значит, Фрайман станет еще сильнее… Нехорошо. Ладно, — обратился Илья к Борьке. — Ты по адресам был?

— Да, — кивнул Борька. Шими не поверил своим ушам: оказывается, были какие-то «адреса». — Ближний склад пустой, все как под метелку.

— А тот, что на Сварщиков?

— Там кто-то засел. Я видел двоих, у одного было при себе оружие. Может, там еще кто-то есть, не знаю.

— Ну вот, — вздохнул Илья. — Опять пролетели.

Он допросил Шими и Борьку, переспрашивал о малейших деталях, и делал какие-то выводы. Шими опять ничего из этих разговоров не понял. Потом он попытался расспросить Борьку, но тот на вопросы не отвечал, отговариваясь тем, что «дал слово». Единственное, что было понятно и так, это что у Ильи и Алекса есть какой-то план. Шими это радовало, потому что у всех остальных вокруг никакого плана не было. Люди просто тупо сидели, и ждали, пока им привезут еду и воду, включат свет и обеспечат комфорт. Ждали каких-то спасателей, которых все не было. То, что по-старому уже не будет, понимал даже Шими, хотя ему и было всего четырнадцать. Как этого могли не понимать взрослые люди с их опытом, такие, как тетка, у него просто не укладывалось в голове. Намного позже, когда он уже сам повзрослел, он понял, что опыт взрослых был ничуть не лучше его собственного. Люди с рождения жили в ситуации, когда за них думал кто-то другой. Кто-то делал так, что горел свет, из кранов текла вода, а в магазинах всегда был свежий хлеб. Это не происходило само собой, чаще всего сами люди и делали это все, но под чьим-то руководством. Каждый был просто винтик в системе. К такой ситуации, когда никакой системы просто нет, и надо самим принимать решения, их никто не готовил. Их жизненный опыт восставал против этого. Поэтому они сделали то, что было для них простым и привычным: сели и стали ждать. Пришло время социопатов, таких, как Илья или Алекс.

Вернулся с войны Бени, муж соседки Элеоноры, той, у которой двойня. Тетка Шими приятельствовала с соседкой, и пошла помогать. Заросший, грязный и закопченный, Бени сидел на табуретке, жена хлопотала вокруг него. Он плохо слышал, и оттого не говорил, а кричал.

— Раздолбали нас, раздолбали! — кричал он, пока жена вместе с теткой Шими отмачивали влипшую в раны рубашку. — Мы стреляем, стреляем, а они все прут. Накрыли артиллерией…

Он рассказывал страшные вещи. Их танковая бригада стояла на Высотах. Они двое суток вели сдерживающий бой с превосходящими силами сарацин. Врагов было в пять, десять раз больше, и они все перли, и перли. Бригада не сдала позиций, ее просто уничтожили. Когда не осталось ни одного танка, уцелевшие танкисты и техники пешком пошли в тыл. Они шли ночью, но вокруг было светло, как днем. Враги запускали осветительные снаряды, и они долго висели в воздухе, спускаясь на парашютах. Кто-то еще дрался, отовсюду стреляли, везде что-то взрывалось. Они чудом не подорвались на старых минных полях, оставшихся с прошлых войн, и сумели вырваться из этого ада. Какая-то машина с такими же, как они, отступающими, подобрала их у подножия Высот. Их довезли почти до самых Городков, а оттуда он шел пешком еще день. Им повезло. Они уже порядочно отъехали, как вдруг на высотах вспыхнуло рукотворное солнце. В небо на качающейся дымной ножке поднялось грибовидное облако ядерного взрыва, а затем еще два. Было это довольно далеко от них, и ударная волна лишь качнула грузовик, не причинив ему никакого вреда.

— Ядерный взрыв, — ахнула тетка Шими, и прикрыла рот рукой. — Какой ужас!

— Говорили, что на юге тоже были взрывы. По радио передавали, что Сектор сровняли с землей. Мир сошел с ума, — сосед посмотрел на тетку Шими сумасшедшими красными глазами. — Нам всем конец, ад пришел на нашу землю, — он заплакал, сотрясаясь на табурете в рыданиях, и стал перечислять погибших товарищей. Шими не выдержал этой душераздирающей картины, и ушел домой. Тетка вернулась поздно, и долго ворочалась, прежде, чем заснуть. К Шими сон тоже не шел, тревога за собственное будущее не давала ему покоя.

Бени проспал двое суток подряд, успокоился, и стал реагировать на реальность адекватно. Он несколько дней сидел дома, потом куда-то ушел. На следующий день вернулся на машине, забрал жену и детей, и уехал. Элеонора забежала к тетке Шими попрощаться, рассказала, что Бени взял к себе Фрайман. У Фраймана к тому времени появилась своя бронетехника, и опытного танкиста, по выражению Элеоноры, «оторвали».

С каждым днем становилось все холоднее. Несколько дней подряд шли проливные дожди. Климат тоже сошел с ума. Украли газовые баллоны. Они размещались в специальной клетушке под домом. Клетушка запиралась, но воров это не остановило, они спилили замок и вынесли все баллоны. Соседи ничего не слышали. Когда среди ночи под домом раздается скрежет ножовки, для здоровья полезнее ничего не слышать. Выйти, и получить пулю или нож никто не захотел. В результате, весь дом остался без газа.

Однажды Шими, как обычно, пошел к Вишневецким в гости. Он поиграл с Борькой несколько партий в шахматы, все выиграл, и уже было собирался домой, как вдруг в дверь Вишневецких кто-то постучал. Не просто постучал — в дверь кто-то от души бил ногами, иначе никто бы этого стука и не услышал. Шими с Борькой подошли к двери, из кухни, вытирая полотенцем руки, выглянула Борькина мама. Она позвала Илью.

— Так, пацаны, ну-ка отошли от двери, — приказал Илья. Он подошел к двери, откинул неприметную панельку на стене, и нажал на кнопку. За панелью обнаружился экранчик. «Надо же, у них и домофон на аккумуляторах», мысленно присвистнул Шими. Илья пару секунд всматривался, затем спросил:

— Что надо?

— Откройте, полиция! — послышался голос из динамиков. Илья помедлил, оглянулся на жену, потом все же открыл дверь. Оттолкнув его, в квартиру ввалились три человека с винтовками. Все были в полицейской форме.

— Илья Вишневецкий? — не поздоровавшись, сразу спросил главный, со знаками различия сержанта.

— Да, это я, — ответил Илья.

— Собирайтесь, поедете с нами.

— А что случилось? — испуганно вскрикнула Надя. Побледневший Борька испуганно переводил взгляд с матери на отца.

— И вы тоже собирайтесь. У меня предписание доставить в штаб Илью Вишневецкого, его супругу Надежду и сына Бориса.

— Я не понимаю, — растерянно произнес Илья. — По какому праву вы меня арестовываете? Это противозаконно.

— Это не арест, господин Вишневецкий. Вас включили в список ценных специалистов, подлежащих эвакуации. Вы же специалист в области телекоммуникации и сетей? — сержант говорил вежливо, но твердо.

— Да…

— В таком случае, вам повезло. У господина Фраймана есть для вас работа.

— Я вынужден отклонить ваше предложение, господа. — Илья пришел в себя, и стал разговаривать своим обычным тоном, каким он всегда говорил с незнакомыми людьми: ровно, вежливо, чуть свысока.

— Господин Вишневецкий, вы умный человек, и должны понимать, что это щедрое предложение. Более чем щедрое. Это шанс выжить… вы же понимаете, о чем я.

— И, тем не менее, господа, я вынужден его отклонить.

Сержант вздохнул, и подал знак подчиненным. Один из полицейских подошел к Илье, и, ни слова не говоря, ударил того кулаком в солнечное сплетение. Илья со стоном согнулся, к нему бросилась Надя.

— Ты че трешь, овца? — спросил полицейский. — Воще берега потерял, интеллихент? Тебе сказали собирайся — собирайся, мля. Скажут — раком стань, станешь раком. К тебе, овца, по-людски, а ты че? Может, нам твою лярву отхарить, чтоб до тебя дошло? — Полицейский схватил Надю за волосы, и развернул лицом к себе. Надя разрыдалась.

— Хорошо, хорошо, я все понял. Не бейте! — умоляющим тоном обратился Илья к главному. Тот жестом приказал подчиненному отпустить Надю. Вишневецкие забегали по комнатам, собирая вещи. Главный прошелся по гостиной, трогая корешки книг. Взял мраморного слоника с полки, повертел в руках. Его подчиненные развалились в креслах. Сопротивления никто из них не ожидал. Интеллигент, как ему и положено, сдулся, и летал по комнатам, лихорадочно собирая вещи.

— А ты кто? — спросил главный у Шими.

— Это соседский мальчик. К сыну моему пришел в гости, — заискивающе пояснил Илья, снимая со стены семейную фотографию.

— Давайте побыстрее, — поторопил его главный. — Нам надо еще в два места заехать до темноты.

Выстрел в закрытом пространстве комнаты прозвучал очень громко. Сержант, у которого на груди вырос кровавый цветок, повалился на бок. Резко запахло порохом. Шими от неожиданности чуть в штаны не наложил.

— Ты уже приехал, урод, — послышался от двери голос Алекса. Он стоял, держа на прицеле сидящих полицейских, на лице у него играла довольная улыбка. Они застыли, боясь шевельнуться. Винтовки стояли у стены, и наверняка были на предохранителях, а пистолет из кобуры еще надо было достать и взвести. Никаких шансов опередить выстрел Алекса у них не было. Он выстрелил еще два раза, оба раза точно в середину груди. Полицейские с хрипом обмякли, один сложился пополам и упал лицом вперед. Стало тихо, очень тихо, только катилась в угол по полу стреляная гильза.

— Вы как здесь оказались? — спросил Илья у Алекса.

— Так, это, Борька на связь вышел. Говорит, забирают вас. Ну, мы подорвались и к вам, благо, недалеко, всего квартал бежать. Успели вот… — улыбаясь, ответил Алекс.

— Вовремя, очень вовремя, — похвалил Илья.

— Ииии… — завизжала на одной ноте Надя. Она вышла из спальни, и увидела лежащего в луже крови сержанта. Ноги его еще подергивались, будто он хотел встать и уйти. Илья взял Надю за плечи, и принялся успокаивать. Шими ни разу не видел как убивают людей, и его замутило. Он сел на пол у стены, ноги его не держали. Из-за спины Алекса вышли еще двое каких-то мужчин, Шими их ни разу не видел. Один из них стал деловито освобождать мертвых полицейских от оружия и снаряжения.

— Ну, вот и стволами разжились, — с этими словами он отдал одну из винтовок Алексу. Алекс засунул пистолет за пояс, и повесил винтовку на плечо.

— Илья! — крикнул Алекс. Илья вышел из спальни, откуда доносились сдавленные рыдания Нади. — Илья. Что дальше? Что делаем? — спросил он у Ильи. Остальные вопросительно посмотрели на Илью.

— Так, — провел ладонью по лицу Илья. Взгляд его снова стал собранным. — На чем они приехали?

— Микроавтобус у подъезда, — ответил Алекс. — С водилой я разобрался.

— Ну, тогда едем.

— Куда? — спросил один из пришедших с Алексом.

— Туда, — ответил Илья. — Рано, конечно, но выхода нет. Они за нас все решили. — Он подхватил с пола сумку, и позвал: — Надя! Мы уходим! Борис, помоги маме собраться!

— Надо торопиться, водилу могут заметить. Сбегают до перекрестка, позовут патруль, — поторопил Илью Алекс. Тот кивнул, кликнул Борьку и они побежали собираться. Собираться было всего ничего, Вишневецкие, видно, давно готовились. Через пятнадцать минут они уже спускались по лестнице. Шими шел за ними.

У подъезда стоял микроавтобус. Алекс подошел к нему, и распахнул водительскую дверцу. Оттуда вывалился водитель. Алекс взял его за ноги, и оттащил в сторону.

— Ножом? — спросил Илья. Алекс кивнул. Надя шарахнулась в сторону от трупа.

— Вы же их убили, — вскрикнула она.

— Ага, — осклабился Алекс. — Они пряники привезли, а мы их убили.

— Кончай хохмить, загружаемся, — приказал Илья, и мужчины быстро покидали вещи в микроавтобус.

— Папа, давай возьмем Шими с собой, — Борька вылез из микроавтобуса и дернул Илью за рукав.

— Куда? — не понял Шими.

— У нас есть убежище, под землей! — пояснил Борька. Илья задумчиво смотрел на Шими.

— Мы же договаривались, что берем только своих, — услышав слова Борьки, подтянулся один из незнакомых Шими мужчин.

— Шими свой! — крикнул Борька, и схватил Шими за руку. Илья заколебался. Шими чувствовал, что сейчас решается его судьба, и замер в ожидании.

— Ну, можно, — потянул Илья. Шими, было, возликовал, но тут вспомнил про тетю.

— А тетю? — спросил он. При этих словах Илья скривился. Он надолго замолчал. Шими ждал, ждали остальные.

— Вот что, Шими, — Илья положил руку ему на плечо. — Мы не можем вас взять. У нас, — он замялся, и продолжил: — у нас просто не хватит еды, понимаешь. — Шими помертвел, и через силу кивнул. Мир рушился, рушился снова. Было очень больно. — Ты вот что сделай… Сейчас иди домой, бери тетю и уходи. Уходите на север, в поселения. Найдешь там отца, он вам поможет. Идут морозы, страшные морозы. Те, кто останется здесь, обречены. Не ждите, уходите…

— Папа! — вскрикнул Борька и кинулся к Илье. — Мы не можем его бросить!

— Борис, — механическим, неживым, голосом приказал Илья, — в машину! — Видя, что Борька не подчиняется, он за шиворот затащил того в микроавтобус. Потом развернулся к Шими, и сказал: — Удачи тебе, пацан. Постарайся выжить.

Микроавтобус уехал, шум мотора давно затих вдали, а Шими все стоял у подъезда ни жив не мертв. Потом, еле переставляя ноги, поплелся домой. Ему было плохо. Одиночество, страшное одиночество навалилось на него. Вот только что, совсем недавно, у него были друзья, а теперь их нет. Друзья развернулись, и уехали, бросив его. Он остался один, без точки опоры — ведь что такое друзья, как не точка опоры… Шими, как робот, вошел в квартиру. Тетка, услышав шум двери, выглянула из комнаты.

— Шими, что случилось? На тебе лица нет! — тетка заметила состояние Шими, и бросилась к нему. Шими обнял тетку, и заплакал горькими злыми слезами. Тетка ничего не поняла, она просто гладила Шими по волосам, и ласково приговаривала:

— Все хорошо, я с тобой, — и от этих ее слов Шими плакал еще горше.

Уходить тетка наотрез отказалась. Как Шими ее не уговаривал, все его доводы она отметала.

— Шими, ну куда мы пойдем? — спокойно и рассудительно урезонивала она его. — Всюду бандиты. Машины у нас нет. Как далеко мы уйдем, по-твоему? И куда мы пойдем? В поселения? Будем спрашивать там, где живет Рувен Грин? А если его там нет?

— Но теть! Илья сказал, что если мы не уйдем… — заныл Шими.

— Хватит с меня! Илья то, Илья се! — разозлилась тетка. Лицо ее покраснело, она стала повышать голос. — Твой Илья связался с бандитами! Сложит где-то голову, и поделом ему!

— Жаль, что я без тебя не уехал! — в запале выкрикнул Шими, и убежал в свою комнату.

— Шими! Ты не смеешь мне говорить такие вещи! Не смеешь! — тетка рванула дверь, но Шими успел закрыть ее на защелку. — Шими! Я же забочусь о тебе, ты должен это понимать, — говорила с той стороны двери тетка, но Шими ее не слышал, он бросился на кровать и закрыл голову подушкой. Потом они с теткой долго делали вид, что не замечают друг друга. Впрочем, это было не важно: они остались дома, вот что было важнее всего. Хотя Шими было все равно. Он никуда больше не выходил, сидел дома с теткой. Часами он сидел, глядя в пустоту. Пробовал читать книжки, из тех немногих бумажных, что были дома, но, с трудом одолев десяток страниц, бросал. Он больше не хотел выжить, даже просто жить — и то не хотел. Илья сказал, что тем, кто останется, конец? Ну и пусть, скорее бы, думал Шими, и заворачивался в одеяло. На улице было холодно, в квартире тоже. Температура падала все ниже и ниже, но тетке было на это наплевать В один из дней Шими узнал, почему: она принимала таблетки. Шими зашел как-то на кухню, шел тихо, без лишнего шума, и тетка его не заметила. Он не старался подкрасться, просто так получилось. Тетка стояла спиной к нему, и он увидел, как она достала с верхней полки, где в жестяной коробке хранились лекарства, круглый пластиковый пузырек с таблетками. Не поворачиваясь, она выпила таблетку, а может, и две, Шими не разглядел. Поняв, что тетка его не видит, он так же, бесшумно, как и пришел, отступил назад в коридор. Тетка принимает антидепрессанты — в другое время такая новость очень обеспокоила бы Шими, но сейчас ему было все равно.

Порядок, установленный Фрайманом, долго не продержался. Однажды утром Шими разбудила стрельба. Стреляли совсем рядом с домом. Шими вылез из под двух одеял — было не больше пяти градусов, так что спал он одетым, поежился, и пошел на кухню. Возле окна стояла тетка, и осторожно выглядывала на улицу.

— Что там? — шепотом спросил Шими у тетки, как будто его могли услышать.

— Полиция… Там полицейские стреляют друг в друга, — потрясенно ответила тетка. Шими выглянул, но никого не увидел, улица была пуста. Стрельба стихла.

— Там никого нет… — побормотал он.

— Значит, убрались, — с облегчением вздохнула тетка, но вот же миг стрельба возобновилась с новой силой. Бой сместился куда-то за обрушившийся дом. На центральной улице кто-то стрелял короткими очередями. Потом в дело вступил пулемет, он рокотал басовито, солидно. В ответ ему отрывисто тявкали винтовки. Несколько минут длился этот странный разговор, пока точку в нем не поставил выстрел танковой пушки. От неожиданности Шими сел на пол. Стало тихо, потом по центральной улице с лязгом прогрохотало что-то гусеничное, и бой вспыхнул с новой силой, на этот раз вдалеке.

— Невероятно, — пробормотала тетка, и ушла в свою комнату.

К вечеру до них донесся слух, что люди Фраймана что-то не поделили с полицейскими. Точнее, не поделили что-то полицейский генерал, командующий полицией Северного округа, и Фрайман. Часть людей пошла за генерала, часть — за Фраймана. То, что произошло неподалеку, не шло ни в какое сравнение с боем, что вспыхнул у нефтезавода. Люди Фраймана два раза пытались его взять, потратили уйму снарядов, но без толку. Полицейские, хоть у них и не было танков, как у Фраймана, завод отстояли. После этого улицы Городков опустели. Фрайман увел своих людей к туннелю, люди генерала засели на нефтезаводе.

— Илья был прав, — сказал Шими тетке. Странное спокойствие снизошло на него, как будто это он, а не тетка принимал антидепрессанты. Ему было все равно. Тетка спорить не стала, ушла к себе.

Прошло еще несколько дней. В доме почти закончились продукты, запас воды тоже подходил к концу. Шими с теткой стали пить «шипучку», что так и стояла в кладовке. Вдобавок ко всему, пошел снег. Спали Шими с теткой теперь в одной кровати, накрываясь всеми одеялами, что были. Тонкие стены дома не держали тепло. К вечер ветер усиливался, и завывал за стенами, свистел в щелях перекосившихся окон. Шими разломал на дрова стулья, и попробовал развести в комнате огонь. Комната мгновенно наполнилась дымом, и от идеи пришлось отказаться. Нужна была печка, но взять ее было негде. О том, чтобы сделать печку, Шими даже не помышлял, он не имел ни малейшего представления об устройстве.

Тетка заболела, легкий вначале кашель перешел в тяжелый, по нескольку минут, выворачивающий наизнанку.

— Надо уходить, — хрипло сказала она Шими в один из дней. — Так мы долго не протянем.

— Куда пойдем? — спросил Шими.

— Пойдем в туннель, — решила тетка. — Попросимся, может быть, нас примут. — По слухам, в туннель принимали людей, там Фрайман построил какое-то убежище. Принимали не просто так, а с разбором, но по каким критериям ведется отбор, никто не знал. Собственно, могло оказаться, что никого уже никуда не принимают. Последние три дня Шими с теткой из квартиры не выходили, и понятия не имели, остался ли в живых хоть кто-то из соседей. Впрочем, призрачная надежда все же лучше, чем ее отсутствие, поэтому Шими с теткой оделись потеплее, и пошли. Снаружи было не меньше минус пяти-семи градусов. Это потом, попривыкнув, Шими такой мороз и за мороз-то не считал, но тогда такой холод был ему в новинку. Из ватных одеял соорудили что-то вроде пончо, распустили на полосы шерстяное одеяло, и обмотали ноги, и пошли.

Шатаясь, и держась друг за друга, Шими и тетя шаг за шагом шли по засыпанной снегом центральной улице. Шли медленно, с большим трудом. Ноги проваливались в снег, порывы ветра надували пончо парусом. Тетка часто сгибалась в от накатывающих приступов кашля. До входа в туннель было меньше десяти километров, но путь туда занял у них почти целый день. Рядом, иногда едва различимые в снежной круговерти, двигались фигурки таких же, как они, несчастных. Все шли в одном направлении — к туннелю. Там было тепло, там была жизнь.

— Далеко еще? — тетка остановилась, и близоруко сощурилась.

— Тут рядом. Предпоследний светофор, — ответил Шими. От их дома, до туннеля, было двенадцать светофоров. Двенадцать больших перекрестков. Светофоры, ясное дело, давно не работали, но как вешки — отмечать пройденный путь, вполне годились.

Путь к туннелю преграждала баррикада из мешков с песком, и спирали колючей проволоки. В баррикаде был сделан проход, к которому медленно тянулась очередь согбенных, замотанных в тряпье фигур. Шими с теткой пристроились в хвост очереди, и стали подниматься по эстакаде, шаг за шагом. В туннель почт никого не принимали. Из-за спин Шими видел, что у прохода раз за разом повторяется та же картина: человек проходит внутрь, потом, через минуту-две, редко когда больше, выходит наружу. Больше — это когда охраняющие поход здоровяки вытаскивали сопротивляющуюся жертву силой. На глазах у всей очереди они пинками отправляли неудачника вниз по эстакаде. Одного, который сопротивлялся сильнее прочих, а может, просто что-то не то сказал, взяли за шиворот, и скинули с эстакады вниз головой. Остальные просто уходили вниз, глядя на тех, кто поднимался вверх, с ненавистью: у них еще был шанс попасть внутрь.

Прямо перед Шими и теткой шел мужчина средних лет, с девочкой лет двенадцати. Девочка держала мужчину за руку. Охрана пропустила их внутрь, чтобы через минуту вытолкать взашей. Мужчина с отрешенным лицом отошел на несколько шагов от ворот, девочка тащилась за ним. Внезапно он остановился, повернулся к охранникам, и хрипло закричал:

— Сволочи! Вы сволочи! Совести у вас нет! Здесь люди, такие же как вы! А вы! — мужчина закашлялся. Девочка со страхом смотрела на него.

— Где совесть была, там волосы выросли, — крикнул, глумясь, один из охранников. Одеты охранники были в теплые военные куртки, лица у всех скрывали вязаные лыжные маки и лыжные же очки.

— Фашисты! — отдышавшись, крикнул мужчина. — Люди, что вы стоите, бейте их!

Охранники переглянулись, потом один из них поднял винтовку. Он прицелился, несколько мгновений помедлил, словно сомневаясь, и выстрелил. Мужчина качнулся, и упал в снег лицом. Девочка, ковыляя, кинулась к нему, но не дошла: второй выстрел уложил ее в снег рядом с отцом.

— Эй вы, кандидаты! Ну-ка скиньте этот мусор вниз! — приказал один из охранников. От очереди тут же отделилось несколько угодливо склоненных фигур, и тела скинули с эстакады, сначала девочку, потом мужчину. Наконец, дошла очередь и до Шими с теткой. Их провели за баррикаду. Шими ожидал увидеть там картинку, как в фильме про фашистские концлагеря: офицера в кожаных перчатках, ленивым взмахом руки определяющего, кого в газовую камеру, а кто еще поживет. В реальности все оказалось гораздо прозаичнее. За баррикадой стоял вагончик, в который Шмии с теткой и вошли.

В вагончике было тепло, гудела печка. За столом сидели двое, один с виду типичный клерк-счетовод в очках, и второй, похожий на грузчика с рынка: тупое лицо с узким лбом и выступающими надбровными дугами.

— Профессия, — лениво бросил «счетовод». Сколько людей прошло перед ним сегодня? Тысяча? Две? По глубоко скучающему лицу было видно, что немало.

— Ммоя? — пролепетала тетка. — Я чертежник.

— Не требуется, — не глядя на нее бросил «счетовод» и руки охранников привычно легли тетке на плечи — выставить вон. Шими с теткой оказались на улице.

— Стоп, — остановил солдата какой-то мужчина в дубленке и меховой шапке. Он подошел со стороны туннеля. Охранники тут же остановились, видимо, мужчина был не из простых. Он протянул руку, но заинтересовала его не тетка, а Шими. Он сдернул с Шими шапку, и все, что было намотано на голове, и стал внимательно рассматривать его лицо. Глаза у него были пронзительные, даже несмотря на то, что их скрывали очки с толстой роговой оправой. От одного взгляда в них у Шими закружилась голова. Видимо, увиденное мужчину удовлетворило, потому что он приказал охранникам:

— Пацана оставить.

— А бабу, господин комендант? — спросил охранник.

— В шею, — не поворачивая головы, ответил мужчина и ушел. Охранник тут же потянул Шими в туннель. Шими вцепился в тетку, и заныл:

— Нет! Нет!

Охранник отвесил ему пару оплеух, но Шими и не думал отпускать. Охранники переглянулись, и один из них приказал:

— Раз не хочет, тогда в шею обоих, — Шими с теткой тут же потащили к выходу.

— Подождите! — крикнула тетка, и охранники остановились. — Я уйду. Дайте попрощаться.

Она обхватила голову Шими руками, и хрипло зашептала:

— Шими, слушай меня. Ты должен выжить. Я виновата. Нам надо было уйти, как ты и хотел.

— А ты, как же ты?! — спросил Шими, все еще не веря, что — все.

— Обо мне не думай. Думай только о себе, только о себе. Обо всем, что было, забудь. Ты должен выжить, любой ценой, — у тетки был жар, на щеках горел болезненный румянец. Шими заплакал.

— Ну все, попрощались, и хватит, — охранник развернул тетку к проходу. Она выпрямилась, и вышла наружу. Другой охранник развернул Шими к туннелю, и подтолкнул. Шми сделал несколько шагов, и обернулся. Тетки уже не было видно. Шими отвернулся, и зашагал к туннелю, охранник за ним. Вход в туннель перегораживали огромные ворота, в которых была прорезана калитка. Шими зашел внутрь, охранник захлопнул за ними дверь. Металлический лязг словно бы поставил жирную точку на всей жизни Шими, на всем, то было до того.

Шими так никогда и не узнал, что на следующий день у них дома побывал Илья Вишневецкий. Не было дня, не было часа, с тех пор как Илья и его команда уехали, бросив Шими, как он не вспоминал о нем. Взгляд Шими, полный скрытой надежды, не давал ему покоя. «Пацан надеялся на меня», думал Илья, «а я его кинул». Илье кусок не лез в горло, он все время думал о Шими, и в один прекрасный день не выдержал: взял продукты, лыжи, компактный газовый примус, и пошел через засыпанные снегом Городки. Он пришел, но с горечью убедился, что пришел поздно: дом был пуст. Тетка Шими до дома так и не дошла. Никого из соседей в живых не осталось. В квартире с настежь распахнутой дверью, посреди гостиной сидела Дора. Завернутое в одеяло разложившееся тело ее сына лежало перед ней. Иней серебрился на спадающих прядях совершенно седых волос. Двери в остальные квартиры были заперты. Сколько не стучал Илья, никто ему не открыл. Он ушел назад, и не раз потом проклинал себя за то, что бросил ребенка умирать в замерзающем городе.

Шими об этом не узнал: потом, когда сошел снег, они встретились, но он к Илье даже не подошел. Для него Илья умер в тот день. Эту страницу своей жизни Шими перевернул, и забыл навсегда.

 

Глава 2. Выжить!

Свобода осталась за воротами. Иллюзий насчет своего нового статуса у Шими не было. Он отдался на волю обстоятельств, и поплыл по течению. В этом новом положении у него не было возможности выбирать. Теперь, когда его судьба оказалась в руках чужих людей, Шими испытал странное облегчение. В этом были свои преимущества — от него ничего не зависело. Топая по туннелю за охранником, он даже приободрился, если не сказать — развеселился.

Туннель сильно изменился с тех пор, как Шими ездил тут с теткой. Тогда этот туннель, один из двух идущих параллельно, был просто автомобильным туннелем на две полосы. По краям шли «плечи», шириной в два с половиной метра. Через каждые двести метров туннель расширялся, соединяясь с соседним. Там же, в местах соединений, справа, были «карманы» для экстренной остановки. Теперь же туннель был застроен. Буквально в сотне метров от входа с правой стороны начинались «здания». Наружные стены «зданий» были построены точно посередине туннеля, прямо по разделительной линии, и шли до самого верха, так, что свод туннеля служил «зданию» и крышей, и стеной. Левая полоса осталась для похода. Здания были узкие, и длинные, метров по шестьдесят-семьдесят в длину. В стенах были крохотные окошки, местами забранные решетками. Под зданиями, по всей длине туннеля, шли какие-то трубы. По потолку, на самом верху, тянулись квадратные вентиляционные короба. На торцах зданий были двери. Двери выходили на «площадки», каждая длиной метров в сто. Там, где в бараках жили, площадки были устроены там, где когда-то были «карманы», площадка получалась широкой. После каждого здания туннель перегораживала решетка, с воротами слева. У каждых ворот стоял охранник с дубинкой. Ведущие в соседний туннель проезды были заложены блоками. Сверху все это освещали подвешенные к вентиляционным трубам круглые лампы. Площадки ярко освещались, над ними висели дополнительные лампы. В туннеле было многолюдно. Туда-сюда быстрым шагом проходили какие-то люди, разбитые на бригады, катили тележки с мешками и бочками, тачки с углем. Повсюду раздавались крики, лязг металла, команды. Из соседнего туннеля доносилось тарахтение движков. Там работали генераторы. В туннеле было заметно теплее, чем снаружи, температура точно выше нуля.

Охранник толкал Шими вперед, кивком приветствуя своих товарищей у ворот. Шли они долго. Эта часть туннеля была относительно короткой, два с лишним километра. Шими с охранником прошли не меньше половины этого расстояния. Наконец, они подошли к какому-то зданию, внешне ничем не отличающемуся от остальных. Неряшливо сделанная надпись над входом сообщала, что здесь находится медпункт.

— Раздевайся, — приказала женщина в белом халате, восседавшая необъятным задом на вращающемся кресле. Шими стал раздеваться. В медпункте было тепло, ему сразу захотелось спать.

— Догола, все снимай, — приказала она, увидев, что он остановился. Охранник ткнул его дубинкой в плечо, поторапливая. Шими снял с себя всю одежду, и стал, опустив голову, и прикрываясь руками.

— Руки подними. Наклонись. Раздвинь, — команды следовали одна за другой. Шими покорно выполнял все, что от него требовали. В медпункт зашел тот, кого охранники назвали «комендантом», стал возле медсестры. Он окинул Шими оценивающим взглядом. Тому стало неловко, он смутился и опять закрылся руками. Комендант усмехнулся уголком рта, кивнул, и вышел. Наконец, медосмотр закончился. Охранник внес данные Шими в компьютер. Медсестра палкой собрала одежду, приоткрыла дверцу печки, и одна за другой запихнула его вещи в огонь.

— Ботинки возьми, — приказала она, и Шими покорно поднял ботинки.

— Пошли, — охранник толкнул Шими дубинкой к выходу. Они вышли наружу, и охранник погнал его, голого и спотыкающегося, дальше по туннелю. Идти было недалеко. Оказалось, что они пришли в душевую, так, во всяком случае, было написано над входом. Никакого душа, впрочем, там не было. Еще одна злая тетка с отрывистым командным голосом, раздраженная, что ее отвлекли, провела Шими в темное помещение, выложенное кафелем, с крючками на стенах.

— Туда, — показала тетка на дверь. Возле раздевалки была небольшая комната, заваленная всяким хламом. Там же стоял стол, несколько стульев и табурет.

— Садись сюда! — показала она в угол. Шими сел на табурет. Тетка порылась в шкафчике, достала машинку для стрижки, воткнула в розетку, и за несколько минут сделала голову Шими похожей на бильярдный шар.

— Жди здесь, — тетка подмела волосы, и вывела Шими в раздевалку. Бормоча под нос ругательства, она заперла подсобку, и ушла. Шими остался ждать. Сразу за раздевалкой было длинное помещение, дальний конец которого терялся в темноте. В помещении стояли деревянные скамейки. Видно это и была душевая, только никакого душа на потолке Шими не разглядел.

— Ну-ка, пошли, — появившаяся тетка поманила его за собой. Шими пошел за ней через всю душевую. Там обнаружились целых три печки с широкими плитами. Одна из них работала, на ней стояли несколько ведер, над которыми клубился пар.

— Бери ведро, — приказала тетка. Шими отнес ведро с горячей водой на середину душевой, где у стены, на подставке, стоял громадный бак. Тетка взяла стоящее у бака ведро, плеснула туда горячей воды из ведра, что принес Шими, и разбавила холодной из бака. Сунула ему черпак на длинной ручке. Под руководством тетки он вымылся — обливался теплой водой из ведра, потом мылился, а затем смывал. Тетка повертела Шими за руку, состроила презрительную гримасу, и вывела из душевой. Шими никогда так не мылся, ему это даже показалось странным — как это так, вода не течет сама из крана.

В предбаннике его ждал охранник. Пока Шими мылся, он ходил на склад.

— Одевайся, — приказал он, и сунул Шими мешок с одеждой. В мешке были толстые ватные штаны, драный свитер, ватная замызганная куртка, явно кустарного пошива, и вязаная шапка. Ни трусов, ни носков не дали. Шими, поеживаясь от холода, натянул одежду, и охранник погнал его назад по туннелю.

Детей содержали в длинном бараке в центре туннеля. Он был разделен на две части, с двумя выходами, одна часть для девочек, другая для мальчиков. Двери выходили на противоположные площадки, чтобы исключить возможность общения. Охранник привел Шими ко входу в детский барак. Уже наступил вечер, и в туннеле погасили часть ламп. Обитателей загнали в бараки, снаружи остались только охранники. За Шими и «его» охранником с лязгом захлопывались ворота. Охранник вызвал из барака старосту. Вышел прыщавый парень лет двадцати на вид, в красной полярной куртке и джинсах, заправленных в начищенные до блеска высокие ботинки.

— Это че? — через губу спросил он у охранника.

— Не че, а новенький. Определи ему место, насчет правил там объясни, — объяснил охранник. — И вообще, смотри с кем говоришь, быдло. Следи за тоном.

— О-кей, — протянул парень, сделал шаг вперед и оказался прямо перед Шими. — Значит, так, сопля. Запоминай. Меня зовут Авирам, я староста барака. Для тебя — господин староста. Будешь делать, что скажу, иначе сгною нахрен. Всосал? — Авирам качнулся на каблуках. Шими кивнул, хотел сказать «да», но пересохшее горло свело судорогой, и он не произнес ни звука. — Не всосал, — с притворным огорчением констатировал Авирам, еще раз качнулся на каблуках, и вдруг молниеносным движением извлек руку из кармана и врезал Шими в ухо. Шими схватился за ухо, слезы брызнули у него из глаз. Староста на этом не успокоился. Он размахнулся, и ударил Шими в солнечное сплетение, а когда тот согнулся, добавил в затылок. Шими упал на колени, уткнувшись в ботинки старосты. Реальность стала ускользать, звуки доносились словно издалека, как будто он был под водой.

— Полегче, — остановил старосту охранник. — Его сам господин комендант приказал устроить.

— Ааа, комендант, — ухмыльнулся староста. — Ну, тогда другое дело. — Он взял Шими за шиворот, и без видимых усилий поволок внутрь барака. Между стеной туннеля, и сплошными нарами в четыре яруса оставался узкий проход. Староста потащил Грина по проходу. Шими почти ничего не видел из-за застилающей глаза пелены. — Потеснись, — рявкнул староста. — На нарах тут же образовалось пустое место. — Здесь будешь спать, — сказал он Шими, и отпустил воротник. Шими упал на колени, кое-как поднялся, и влез на свободное место. Матраца не было, одни голые доски. Шими лег на спину, и стал приходить в себя. Прошла не одна минута, пока он смог поднять голову. Вокруг было тихо. Шими сел, и увидел, что на него смотрят десятки пар любопытных детских глаз.

— Привет, — свесилась с верхних нар чья-то белокурая голова. — Ты кто? Как звать?

— Я Шими Грин, — ответил Шими.

— Я Эрик. Расскажи, что там снаружи, Грин, — обладатель головы соскочил вниз, и втиснулся рядом с Шими. Был он худой, невысокий, жилистый. Что-то неуловимо отличало его от остальных детей. Может быть, лицо, лишенное детской припухлости. Может быть, из-за пересекавшего его левую щеку шрама он казался старше, а может, из-за холодных голубых глаз, в которых не было ни капли детской наивности. В глазах не было ни следа страха, типичного для остальных детей в бараке. Эрик не боялся. Долго поговорить им не дали. Из своей комнатки у входа выглянул староста, и рявкнул:

— Помогальники, ну-ка разобрались быстро. Чтоб было тихо!

Тут же с ближайших ко входу нар соскочили трое с дубинками, все как один не по годам здоровые, если бы не лица, их вполне можно было бы принять за взрослых. Они направились к нарам, где лежал Грин. Эрик замолчал. Один из «помогальников» прошелся вдоль нар, постукивая по ним дубинкой. Напротив Грина он остановился, и ткнул того дубинкой в ботинок.

— Обувь снять, — приказал он Грину. Грин подтянул ноги к себе, и принялся расшнуровывать ботинки. Стащив их с ног, он, было, поставил их на пол, но тут заметил, что, кроме его ботинок, на полу ничего нет. Тогда он поднял их назад, и сунул под голову. Лежащий рядом Эрик заговорщицки подмигнул. По босым ногам тянуло холодом. Хорошо еще, что штаны ему выдали на пару размеров больше, и он спрятал ступни в штанины. Впрочем, в бараке было относительно тепло. Стояли две печки, одна у входа, другая в самом конце. Да еще полторы сотни тел на нарах, нагревали воздух до вполне терпимой отметки. Заснул он не сразу. В бараке то и дело начинал кто-то плакать, звать маму Скученность, спертый тяжелый воздух, тоже крепкому сну не способствовали. Грин, домашний мальчик, к такому не привык, и поначалу ему было тяжело. Впрочем, он быстро ко всему притерпелся. Дети адаптируются к новым обстоятельствам гораздо быстрее взрослых. А Грин, вдобавок ко всему, как-то сразу перестал бояться. Предательство друзей вырвало из его жизни, из души, большой кусок. Последние слов тетки дали направление — выжить, выжить любой ценой. Он понял, что, если будет рефлексировать, жалеть себя, думать о том, как ему плохо — ему крышка, и переключился на выживание. Почти все обитатели детского барака жили в туннеле третью неделю. За это время у них образовалась своя социальная структура, своя иерархия. На самом верху был, понятное дело, староста, Авирам, и трое его помощников, которые исполняли роль надсмотрщиков-бригадиров.

Ниже, среди простых, не приближенных к особе старосты, тоже сама собой образовалась иерархия. Как обычно и бывает в детских коллективах, особенно, когда взрослые не вмешиваются, наверху оказались самые сильные и наглые. Самому младшему мальчику в бараке было одиннадцать, самому старшему — почти восемнадцать. В возрасте, когда старший всего на год, может быть вдвое сильнее, у младших просто не было шансов. Грина поразило, до чего забитые, испуганные глаза были у малышей. Впрочем, почти у всех в глаза застыл страх, не только у самых маленьких. Стоило старосте прикрикнуть, как голову в плечи втягивали даже те, кто без стеснения шпынял малышей. Эрик, тот очень удивился, что староста не избил Грина до полусмерти. Тех, кто приходил в барак уже после того, как людей из палаточного лагеря переселили в туннель, староста пропускал через процедуру «прописки», после которой новички, обычно, несколько дней не могли встать с нар. Может быть, именно это привлекло Эрика в Грине: он, как и Эрик, не боялся. Впрочем, Грин не торопился обзаводиться друзьями. Он подсознательно опасался нового предательства.

— Тебе везет, Грин, — сказал ему Эрик за завтраком. С кухни привезли бачки с едой и чаем, хлеб. Староста руководил раздачей — кому больше, кому меньше, кого вообще прогнал от бака. Грин, тем не менее, получил полную тарелку каши, ломоть хлеба и кружку с чаем. — И «прописку» тебе не устроили, и еду дают — как старичкам. Колись, что в тебе такого особенного?

— Да ничего такого, — пожал плечами Грин, и тут же перевел разговор: — А почему вон тем еду не дают?

— Кому? А, тем, — понял Эрик. — Ну, вот тот мелкий, его Стасиком зовут. Он старосте сапоги плохо почистил. За это староста лишил его завтраков. Вон те двое парашу позавчера опрокинули. А вот про того не знаю, может быть, просто так. Староста и помогальники жрут «от пуза», а еды дают впритык, вот всем и не хватает. Да тут еще эти…

Под «этими» Эрик подразумевал «концевых». Была в бараке еще одна сила, кроме старосты и помощников. Несколько ребят постарше, набрав себе гвардию из малышей, устроились в дальнем от входа конце барака, за что их и прозвали «концевыми». Они, по словам Эрика, тоже не церемонились — отбирали у тех, кто послабее, одежду, заставляли делиться едой. Грина никто не трогал, особенное отношение старосты заметили. Они не знали причин такого отношения, но проверять на своей шкуре не решались, тем более что вокруг было много других кандидатов в жертвы.

Вскоре Грин стал подозревать что-то неладное в таком особом отношении. Подозрения быстро переросли в уверенность: периодически к коменданту вызывали мальчиков. Возвращались те под утро, многие выглядели подавленно. Что с ними там делали, секретом не было. То же самое делали со своими подданными и «концевые», и помощники старосты. Не раз и не два Грин видел одну и ту же повторяющуюся сценку:

— Кушать хочешь? А конфету?

— Да…

— Ну, иди сюда. На колени стал…

Спрятаться в бараке было негде, все происходило в открытую, на глазах у остальных. Бывало, старшие пацаны не снисходили до ритуала с конфетой, а просто брали то, что им надо, силой. Грина удивляло, что все принимали это как должное, даже сами жертвы. В прошлой жизни за такие штучки комендант бы сел в тюрьму, в этой — никому не было дела до того, что он делает. Все как-то очень быстро привыкли к такому положению вещей. Туннель был особенным миром, и законы его отличались от тех, что совсем недавно были снаружи. Не только законы были другими — сами обитатели туннеля, от первого до последнего, думали и делали все иначе. Грин, хоть и чувствовал все время голод — растущему организму не хватало той еды, что давали, для себя твердо решил, что не станет опускаться до такого. Впрочем, его и не трогали, все уже знали, что он принадлежит коменданту, староста как-то обмолвился. Шли дни, недели, а комендант не вызывал его к себе. Говорили, что у него появился постоянный мальчик. Хоть Грин и надеялся, что по него комендант уже позабыл, но все же смутная тревога не отпускала его. Он не знал, что будет делать, если комендант вызовет его к себе. Ведь отказать коменданту — это верная смерть. Правда, со временем тревога отошла на задний план под влиянием рутины. Грин вставал по утрам вместе со всеми, когда били в рельс. Вместе со всеми работал там, куда посылали, вместе со всеми ходил в «душевую». Он не задумывался над тем, что происходит. Туннель жил своей жизнью, и Грин стал частью этой жизни, еще одним винтиком в системе.

Поговаривали, что за пределами туннеля уже не осталось живых людей. Грину несколько раз приходилось работать у ворот. Ему и еще двум десяткам мальчиков раздали ведра, тряпки и швабры, и отправили на уборку. Это было основным занятием детей в туннеле — уборка. Грину удалось выглянуть за ворота. Наружные посты были сняты. В караулке возле ворот сидел одинокий охранник, и страшно мерз, несмотря на тулуп и меховую шапку. Грин подошел к воротам, и прильнул к щели. Снаружи было очень холодно, из щели потянуло таким морозом, что Грин сразу же отпрянул. Он только и успел разглядеть, что засыпанную снегом эстакаду.

— Что, хочешь сбежать? — хохотнул охранник. — Ну, давай, беги. — Любимой присказкой старосты и охранников было: «Если тебе что-то не нравится, можешь уходить. Никто тебя не держит».

— Черт, сколько же там градусов? — спросил потом Грин у Эрика.

— Говорят, минус тридцать. А по ночам, так и все минус пятьдесят, — Эрик знал все и про всех.

Наружный холод ощущался и внутри. По вечерам становилось так холодно, что для охранников у внутренних решеток построили специальные утепленные будки. После отбоя, перемещаться из барака в барак было запрещено, но пуще дубинок охраны запрет поддерживал лютый мороз. Самым страшным наказанием для провинившихся было изгнание.

Распоряжались всем в туннеле контролеры: тепло одетые, ухоженные, сытые мужики. В отличие от всех, кто жил в первом туннеле, они не потеряли лоск и чувство сытой уверенности. Контролеры не расставались с наладонниками, в которых было записано все, в том числе, и жизнь, и смерть каждого «быдла», как они презрительно называли обитателей первой части туннеля. Сами они жили во второй, за ущельем. Там жила вся приличная публика — отобранные Фрайманом специалисты, и их семьи, солдаты и офицеры его армии. Уже когда ударили морозы, на одной из соединяющих туннели эстакад построили крышу и стенки из листовой жести, чтобы можно было переходить даже в непогоду. Охранники, или, как они себя называли, «офицеры безопасности», безоговорочно подчинялись контролерам. Обитатели туннеля называли охранников «мусора». Прозвище приклеилось не зря — большинство охранников в прошлом служили в полиции. Разговор с провинившимися у мусоров был короткий: они просто выгоняли человека за ворота. Однажды мимо лениво елозящих швабрами по полу уборщиков, среди которых был и Грин, охранники проволокли сопротивляющегося человека.

— Куда они его? — спросил кто-то из детей.

— На свиданку к деду Морозу, — мрачно пошутил помощник старосты, руководивший работой.

— Да, по ходу так, — согласился Эрик, и вопросительно посмотрел на помощника: — Я схожу, посмотрю?

— Все пошли, — оторвал зад от складного стула помощник. Один из детей тут же сложил стул, и встал за помощником, готовый разложить его по малейшему знаку. Но помощнику самому было интересно, куда охранники потащили человека — туннель заканчивался, дальше была только генераторная. Поэтому, все уборщики похватали ведра и тряпки, и с деловым видом направились к воротам, хоть уже и были там сегодня. Мрачная шутка помощника обернулась правдой. Охранники распахнули одну створку ворот, и выволокли человека наружу. Человек хватался за створки и умолял оставить его, но охранники его не слушали. Ворота заперли, человек остался на морозе. Не прошло и минуты, как он стал стучать, умоляя впустить его. Охранники постояли, послушали, потом один и них увидел в стороне уборщиков, и заорал:

— Так, вы, а ну пошли отсюда!

Уборщики сочли за лучшее удалиться, впереди всех пыхтел помощник старосты. Под вечер, уже после ужина, Грин с Эриком слонялись без дела по площадке у детского барака.

— Гляди, — Эрик дернул Грина за рукав. Грин посмотрел, и внутри у него все заледенело. По туннелю трое стражников несли труп. Перед смертью человек сел на корточки, и обхватил руками колени в напрасной попытке сберечь тепло. Стражники продели под руки заледеневшего трупа палку, и так, на палке, и понесли его. Качаясь, труп проплыл мимо Грина. Грин с ужасом увидел, что вокруг лица у него наросли сосульки, а часть уха отсутствует. Лицо у трупа было белее мрамора.

— Почему у него нет уха? — спросил Грин у Эрика.

— Откололось, — ответил Эрик. Грин поймал его взгляд, и ему стало не по себе, такая ненависть горела в голубых глазах Эрика. — Знаешь, почему они его не оставили снаружи?

— Нет, — Грин честно не понимал, почему. Он вообще не понимал, что надо сделать, чтобы заслужить такую страшную смерть.

— Пример. Назидание, — объяснил Эрик, которого трясло от ненависти. — Суки, ненавижу! Мусора!

Увиденное потрясло всех, даже староста побледнел. Реакция Эрика Грина удивила. Он давно присматривался к Эрику, но никак не мог понять, что же тот за человек. Он ничего о себе не рассказывал, все, что Грин о нем знал, так это то, что родителей Эрика в туннеле не было. Первые недели мальчики вокруг только и говорили, что о своих родителях: кем те работали, и где они сейчас. Почти у всех родители были совсем рядом, в рабочих бараках. Охранники запрещали им общаться, но это мало помогало — первая часть туннеля была длиной всего в два километра, а людей там обитало — больше тысячи. Мамы и папы поневоле пересекались со своими чадами, и находили способ перекинуться одним-двумя словами, передать что-то из еды или одежды. Лишенный этого Эрик, как и Грин, смотрел на них с завистью. Было неясно, как в таком случае, Эрик оказался в туннеле, ведь в детский барак попадали только члены семей рабочих. Как-то раз Грин напрямую спросил его об этом. Эрик помрачнел, и ответил:

— Сам пришел, — он сплюнул на пол, и добавил: — Если бы знал, что тут такое, еще бы подумал… Сменял, мля, шило на мыло.

— Так передумать никогда не поздно! — слова Эрика услышал Ашер, заводила у «концевых». — Пойди попроси мусоров, они тебя выпустят. — Эрик исподлобья зыркнул на Ашера, и тот сразу отошел. Парадоксально, но мелкого невзрачного Эрика побаивались все, в том числе и староста. Он был этаким «человеком-загадкой», джокером. Он дрался, дрался со всеми, отчаянно нападая даже на старших. Получив по голове, он не успокаивался, а, отлежавшись, продолжал вести себя так же. Эрик был неукротим. Нет ничего удивительного, что со временем весь барак стал воспринимать его как «третью силу». Вокруг Эрика постоянно крутились несколько малышей, которых он не давал в обиду. Тот же черноглазый Стасик, которого невзлюбил староста, и который вечно оставался то без обеда, то без завтрака, как только Эрик взял его под крыло, стал кушать регулярно. В один прекрасный день Эрик стал рядом со Стасиком в очередь за едой. Когда помощник старосты привычно оттолкнул протянувшего тарелку Стасика, Эрик, ни слова не говоря, забрал у того тарелку. Глядя помощнику прямо в глаза, он протянул тарелку, и тот, ни слова не говоря, насыпал туда каши. Эрик отдал тарелку готовому расплакаться малышу, протянул руку, и сам взял из ящика два кусочка хлеба. После этого Стасика стали кормить, как всех. Вовремя — он уже исхудал до такой степени, что стал похож на призрак. Стасик стал верным оруженосцем Эрика. Добрый и застенчивый, он нуждался в ком-то, кто бы вел его по жизни. Отец и мать Стасика были в рабочих бригадах: отец строил, мать прислуживала во втором туннеле.

Шанс войти в команду Эрика был и у Грина. Эрик очень хотел, чтоб так и случилось. Он почти сразу предложил ему:

— Нам надо вместе держаться, иначе они нас по одному сгноят. Иди к нам, будешь подо мной, вторым человеком.

— Я подумаю, — уклончиво ответил Грин. Ему не хотелось опять заводить друзей, один раз его уже предали. Статус «один на льдине» вполне его устраивал.

— Думай. Предложение остается в силе, — не стал настаивать Эрик. Он продолжил обработку своих оруженосцев. Грин слушал, как Эрик настраивает их против старосты, против «концевых», против Фраймана, и понимал, что добром это не кончится.

Обстановка в бараке накалялась. Что-то изменилось в воздухе. Забитые прежде дети поднимали головы. Барак стал смотреть на старосту без былого страха. Староста, почуявший неладное, отрывался на ком попало. Не проходило дня, чтобы он кого-то не избил, придравшись к любой мелочи.

В один из дней за Грином пришли от коменданта. На вечернее построение пришел сержант Аронович, один из личных охранников коменданта.

— Кто здесь Шимон Грин? — выкликнул он. — Шаг вперед. — Грин помедлил, и шагнул из строя. — Иди за мной, — приказал Аронович, и пошел вверх по туннелю. Грин обреченно потопал за ним. Он понимал, куда и зачем его ведет Аронович, но выбора у него не было. Точнее, выбор был — можно было отказаться, и очутиться за воротами. Грин даже обдумывал такую возможность. Обдумывал, но отбросил: ему вдруг очень захотелось жить. Жить, несмотря ни на что. Он решил подчиниться, и сделать все, что от него потребует комендант.

Аронович сначала отвел Грина в «душевую», подождал, пока тот помоется, а потом повел во вторую часть туннеля. Они перешли по эстакаде на другую сторону туннеля. Грин с любопытством оглядывался, на этой стороне он еще ни разу не был. Здесь не было решеток, и не было бараков. Были вполне комфортные общежития, здания со множеством дверей и окон, разделенные на квартиры. Ходили сытые, хорошо одетые люди, прогуливались розовощекие дети. Грин слышал, что во втором туннеле живут лучше, чем в первом, но такого он не ожидал. Разница бросалась в глаза. В этом туннеле убирали девочки из соседнего барака, Грину даже показалось, что он узнал одну из маленьких уборщиц. Лицо было знакомое… из прошлой жизни, которая казалась забытым сном.

Комендант жил роскошно. У него был отдельный «дом», длинный, и узкий, как и все здания в туннеле. В прихожей Ароновича и Грина встретил мальчик на вид чуть младше, чем Грин. По виду мальчика нельзя было сказать, чтобы он в чем-то нуждался. Мальчик был ухоженный, сытый, одежда хорошая, теплая, на ногах мягкие войлочные туфли. От него едва уловимо пахло каким-то одеколоном, запах, который Грин уже позабыл. Он смерил Грина недобрым взглядом, и сказал:

— Иди прямо, там тебя уже ждут. И разуйся, там ковер.

Грин разулся, и прошел в указанную мальчиком дверь. Сам мальчик остался в прихожей с Ароновичем. За дверью обнаружился коридор. Грин пошел вперед, ковровая дорожка слегка покалывала босые ноги.

— Заходи, — комендант услышал шаги за дверью. Грин зашел. — Дверь закрой, — приказал комендант, и Грин осторожно прикрыл за собой дверь. В комнате было тепло. Вся комната, кроме угла, где стояла пышущая жаром печка, была устлана коврами. На стенах тоже висели ковры. Свисающая с потолка хрустальная люстра была погашена, комнату освещали несколько бра. В дальнем конце комнаты стояла большая двуспальная кровать. Сам комендант сидел в кресле у низкого круглого столика, заставленного бутылками и разнообразной снедью. При виде такого богатства Грин непроизвольно сглотнул слюну.

— Ну, вот мы и встретились, — комендант встал из кресла. Он приблизился к Гину, и посмотрел тому в лицо. Изо рта у него пахло спиртным, комендант был навеселе. — Красавчик. Ну, что стоишь? Раздевайся, посмотрим на тебя.

Грин медленно, точно во сне, стал раздеваться. Комендант его не торопил, смотрел, сверкая линзами очков. Грин скинул с себя всю одежду, аккуратно сложил ее на стул, и стал посреди комнаты, опустив руки.

— Хорош, хорош, — дыша перегаром, комендант обошел вокруг Грина, провел рукой по спине. Он подтолкнул Грина к кровати. Грин подошел к кровати, и остановился. Комендант развязал пояс халата, и плюхнулся на кровать. Халат распахнулся, открывая обрюзгшее, покрытое волосами брюхо, кривые ноги. Грин с трудом сдержал гримасу отвращения.

— Давай сюда, — комендант дернул Грина за руку, и плюхнулся на кровать рядом с ним. Комендант повернулся к нему, и задышал в ухо: — Хороший мальчик. — Рука его погладила Грина по бедру, скользнула выше. Грин сжался, отвернувшись от коменданта. Все мускулы его напряглись.

— Э, так дело не пойдет, — комендант встал, и покачнулся. — Чего ты, как деревянный? Первый раз, что ли? — Грин судорожно кивнул. — Ладно, — подобрел комендант. — Вставай. — Он усадил Грина в кресло. Грин вцепился в подлокотники замер, ожидая, что будет дальше. Комендант взял бутылку, стакан, и налил водки.

— Пей! — протянул он стакан Грину. Грин трясущейся рукой поднес стакан ко рту, и сморщился от водочного запаха. — Пей! — повторил комендант. Грин сделал большой глоток. Он никогда раньше не пил водку, и от неожиданности его чуть не стошнило. Слезы брызнули у него из глаз, он закашлялся. — Да кто так пьет, — комендант забрал стакан, долил еще водки, поднес его к лицу Грина, и приказал: — Открой рот. — Грин открыл рот, и зажмурился. — Вот так, и не смей закрывать, — с этими словами комендант стал лить ему в рот водку. Грин терпел изо всех сил, сдерживая тошноту. — Закуси, — услышал он голос коменданта, и открыл глаза. Комендант протягивал ему большой соленый огурец. Грин закусил, вкус огурца перебил мерзкий водочный привкус. — Съешь что-нибудь, — разрешил комендант. Грин трясущимися руками сделал себе бутерброд, и съел. Комендант сидел в кресле напротив, и пристально смотрел на него. — Давай еще, — пододвинул он Грину стакан, на этот раз, правда, налил меньше. Грин выпил. Вторая пошла намного легче. По телу стало разливаться тепло, руки больше не дрожали. Грину стало хорошо, он откинулся в кресле и расслабился. Комендант, не спускавший с него глаз, понял, что клиент созрел. Он налил себе стакан, выпил, занюхал рукавом, и приказал Грину: — А теперь в кроватку. — Грин лег на кровать, в голове у него шумело, все тело казалось необычайно легким. Теперь ему уже было все равно, что с ним сделает комендант. Тот плюхнулся рядом, и пробормотал: — Хороший мальчик, хороший.

Грин стал ждать продолжения, равнодушно глядя в потолок. Комендант лежал рядом с ним, Грин слышал его ровное дыхание. Ничего не происходило. Грин сел, оперся на локоть, и посмотрел коменданту в лицо. Глаза коменданта были закрыты, волосатая грудь мерно опускалась и подымалась. Комендант спал. Грин немного полежал рядом с ним, боясь шевельнуться, чтобы не дай бог, не разбудить. Спустя некоторое время ему наскучило лежать. В голове у него прояснилось. Грин осторожно сполз с постели, и на цыпочках пошел к выходу. Громкий смешок, нарушивший сонную тишину комнаты, заставил его замереть. Сердце у него ушло в пятки, он оглянулся на кровать, но там ничего не изменилось, комендант по-прежнему спал. Грин осторожно шагнул в сторону кровати, и тут краем глаза уловил какое-то движение. Он повернулся в ту сторону, и увидел, что из большого зеркала в бронзовой раме, висящего на стене, на него кто-то смотрит. Грин машинально сделал несколько шагов в ту сторону, и оказался перед зеркалом. В зеркале, вместо отражения комнаты и Грина, была другая картинка. На заднем плане росли какие-то деревья, текла горная речка — Грину даже показалось, то он слышит, как журчит на камнях быстрый поток. У реки стояла круглая палатка из шкур, точно как в фильмах про Дикий Запад. Но не это было самым главным. На переднем плане, занимая половину зеркала, стоял какой-то человек. Одет он был в куртку из грубо выделанной кожи, и такие же штаны. По швам штанов и куртки сбегала бахрома. Кожа у человека была красная, лицо покрыто морщинами, в волосах торчали перья. Все точно как в фильмах. В руке у человека была трубка. (более подробно о Шамане можно прочитать в «Цене свободы»)Он посмотрел Грину в глаза, как тому показалось, оценивающе. Он точно просветил его насквозь. Очевидно, Грин его не разочаровал, потому что старик кивнул, и отсалютовал Грину трубкой.

— Быстро одевайся и уходи, — зашипел кто-то сбоку. Грин от неожиданности вздрогнул, и картинка в зеркале исчезла, осталось только отражение самого Грина. Он повернул голову, и увидел, что у двери стоит давешний мальчик. — Давай, быстро, я сказал! — повторил тот, и подошел к Грину, сжимая кулаки.

— А…? — Грин показал глазами на кровать.

— Он до утра не проснется. Ну, одевайся же!

— Но? — промычал Грин вопросительно.

— Ничего тебе не будет. Он утром и не вспомнит ни о чем, я знаю. А если вспомнит, я что-нибудь придумаю.

Грин, поняв, что другого шанса не будет, быстро оделся. Мальчик подтолкнул его к двери: — Иди. — Они пошли по коридору. У ведущей в прихожую двери мальчик неожиданно потянул Грина за рукав, и развернул к себе.

— Слушай, ты! — зашипел мальчик, сверля Грина горящими глазами. — Я никому его не отдам, ты понял? Он мой, только мой! — Грин вначале не понял, о чем говорит мальчик, потом до него дошло. Мальчик боялся, что Грин отобьет у него коменданта! Грин согласно кивнул. — Вот и хорошо, — резюмировал мальчик, и вытолкнул его в прихожую. Спящий на диване Аронович поднял голову, и сонным голосом произнес:

— Что, все?

— Да, — выдавил из себя Грин.

— Э, стоп! — Аронович взглянул на часы, и сон слетел с него. — Не может быть, чтоб так быстро!

— Да все в порядке, Аронович, — вступился за Грина мальчик. — Хозяин устал, спать лег. А этого в другой раз вызовет.

— Ну, если так… — Аронович вылез из-под одеяла, и принялся обуваться. Грин тоже натянул свои ботинки. Аронович отвел его в барак. Время уже было после отбойное, и все спали. Или делали вид, что спят. Грин разулся, и втиснулся на свое место. Эрик не спал. Он приподнялся на локте, и насмешливо спросил:

— Ну как, чпокнул тебя комендант?

— Ннет, — выдавил Грин.

— Верю, — ответил Эрик. — Иначе бы ты до утра там тусовался. У господина коменданта по утрам самый стояк. Странно…

— Да тебе-то что? — вскинулся Грин. — Своими делами занимайся.

— Непростой ты человек, Грин. Загадочный, — губы Эрика растянулись в улыбке. В этот момент Грина стала бить дрожь, до него наконец-то дошло, чего он только что избежал. Он отвернулся от Эрика, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Эрик хмыкнул, и лег. Было слышно, как он о чем-то перешептывался с лежащим справа от него Стасиком.

Комендант больше Грина к себе не вызывал, точно забыл про него. Возможно, что старик с трубкой, который ему привиделся, имел к этому какое-то отношение. Наверняка Грин не знал. Случившееся очень сильно на него повлияло. Трещинка, которую сделал в его сознании Илья Вишневецкий, превратилась в широкую расселину. То, что комендант не смог (или ему не дали?) сделать с ним то, что собирался, значения не имело. Главное, Грин был готов, чтобы с ним это делали, он с этим внутренне согласился. Решение, которое он принял под влиянием страха, жгло его изнутри. Грин надломился.

После этого случая Эрик стал отдаляться от Грина. Он по-прежнему спал рядом с ним на нарах, но посвящать в свои дела перестал. В свете того, что случилось с помощником старосты, Грин даже был этому рад.

То, что Эрик собирает вокруг себя команду, старосте не нравилось. Он не трогал Эрика, и не трогал его подопечных. Что затишье временное, было ясно, как ясно и то, что староста предпримет какие-то действия, чтоб вернуть себе прежнюю власть. В один прекрасный день староста услал Грина с Эриком и всей командой уборщиков в параллельный туннель, сортировать вещи. В соседнем туннеле рядами, один на другом, стояли контейнеры. Часть из них была помечена, содержимое описано. Но о содержимом большинства осталось только догадываться. В последнюю неделю перед тем, как уйти в туннель, люди Фраймана тащили все, что попадалось под руку. Теперь эти контейнеры понемногу разбирали. Обычно этим занимались взрослые. Но иногда ставили и ребятню, выдавая на время работы рукавицы, чтобы руки не поотмораживали. Соседний туннель не отапливался, и продувался ветром насквозь. Работать там было нелегко. Когда, закончив работу, озябшие и голодные, они вернулись в барак, и все стали строиться, чтобы получить обед, они обнаружили, что Стасика нет.

— Где Стасик? — спросил Эрик у одного из малышей в очереди.

— Его староста побил, — ответил тот.

— Так он в бараке?!

— Не, его унесли в медпункт. Он сильно его побил…

Вскоре они узнали подробности. Оказалось, то, только Эрик скрылся из виду, староста вызвал к себе Стасика, который в тот день был дежурным. Придравшись к неубранному полу, и вечной луже вокруг параши, староста принялся избивать Стасика на глазах у всех. Сначала он бил его кулаками, потом, когда тот упал, принялся остервенело пинать ногами. Остановился он лишь тогда, когда Стасик перестал стонать и шевелиться. Кто-то позвал охранников, те принесли носилки, и двое пацанов покрепче унесли Стасика в медпункт.

— Ну, падла! — взъярился Эрик. Староста ходил по площадке, помахивая дубинкой, и покрикивал на сидящих тут и там с тарелками подданных. В сторону Эрика он демонстративно не смотрел.

— Надо узнать, как у Стасика дела, — вставил свои пять копеек Грин.

— Ну, вот ты и узнай. Ты же у нас любимчик коменданта. Тебе точно не откажут, — скривился Эрик. Грин сделал вид, что не заметил скрытого подтекста в словах Эрика, и подошел к старосте. На удивление, тот с легкостью отпустил Грина в медпункт. Грин с деловым видом прошел через все посты. Один раз его спросили куда он идет, но, когда он сказал, что ему разрешили, то задерживать не стали. Он дошел до медпункта, и постучал в дверь. Голос доктора тети Любы пригласил его войти.

— Тебе чего? — по обыкновению недружелюбно спросила тетя Люба. Грин не смутился, тетя Люба, несмотря на свою показную свирепость, детей любила. Он объяснил цель своего визита.

— Умер ваш Стасик. Сломанное ребро проткнуло легкое, — тетя Люба раздраженно отшвырнула журнал, который читала. Грин потрясенно охнул. Не то, чтобы у них в бараке не умирали — за те три месяца, что он провел в туннеле, от болезней умерло три мальчика, все не старше двенадцати. Но чтоб вот так — от побоев?

— Что у вас там творится? А? Вы что, дети, совсем с ума посходили? Кто его так? — тетя Люба схватила Грина за плечи, и стала трясти.

— Сттарроста, — ответил Грин, чуть не прикусив язык.

— Как староста? — тетя Люба отпустила Грина, и уставилась на него, не веря своим ушам. — У меня записано — драка.

— Обыкновенно, за грязь, — ответил Грин, и рассказал тете Любе все, что услышал от свидетелей.

— Нет, этому надо положить конец! — забегала по комнате доктор. — Это же черт знает что! Что ни день, кто-то с побоями поступает, а мне говорят — упал, поскользнулся. Теперь он вообще ребенка насмерть забил. Я положу этому конец! Все!

Грин посидел у тети Любы, и вернулся в барак. В тот день на работу их больше не гоняли. Все время перед ужином барак тихо гудел, обсуждая принесенную Грином новость.

— С тобой опасно дружить, Эрик, — бросил, проходя мимо лежащего на нарах Эрика Ашер.

— Что!? — подскочил Эрик.

— А то, что, если бы не ты, Стасик был бы жив.

— Стасика убил староста, а не я! — заорал в спину Ашеру Эрик, сжимая кулаки. Тот пожал плечами — мол, как скажешь, и улегся на свое место. Старосты не было, он куда-то отлучился. Ужин также прошел без него. Появился он уже после отбоя, и сразу скрылся в своей комнате.

В бараке никто не спал, Эрик всех взбудоражил. Он стоял в походе, и вещал.

— Кого вы боитесь? — громко говорил он. — Старосту? Помогальников? Да нас здесь почти двести человек, мы их на куски порвем, если вместе накинемся.

— Страшно, — пискнул кто-то из малышей.

— Не страшно! — отрубил Эрик.

— Эрик, послушай… — начал Грин. Эрик сверкнул глазами в его сторону, но ничего не сказал, и Грин продолжил: — Давай подождем. Тетя Люба обещала поговорить с начальством. Его уберут от нас…

— Тетя Люба, — передразнил Грина Эрик. — Ты еще скажи, что твой любимый комендант нам поможет. — Барак отозвался одобрительным ворчанием.

— Будет только хуже, — устало сказал Грин, и откинулся назад. — Вот увидите, будет только хуже… — Но этого уже никто не услышал, барак бушевал.

Староста, который, конечно же, не спал, и прислушивался к тому, что происходит в бараке, понял, что еще чуть-чуть, и он потеряет контроль над ситуацией. Рывком распахнув дверь, он вышел из своей каморки, поигрывая дубинкой. С нар тут же соскочили его помощники, и стали у него за спиной. Вид у них был не такой уверенный, как у старосты. Барак замер, стало тихо.

— Что, осмелели?! — спросил он. — Овцы, мля! Ну-ка быстро все на нары! Считаю до трех, на счет три все спят. Раз! — Староста пошел вперед по проходу, постукивая дубинкой по нарам.

— Не стойте! Не стойте, бейте их! — закричал Эрик. На мгновение Грину показалось, что сейчас все кинутся на старосту. Барак заколебался.

— Два! — староста надвигался. Дети еще секунду помедлили, и вот кто-то из малышей не выдержал, и полез на нары. За ним другой, третий, и вот уже Эрик стоит в проходе один. Грин ему посочувствовал, он прекрасно понимал, каково сейчас Эрику.

— Три! — с победной ухмылкой староста остановился, не доходя до Эрика. — Ну что, маленький ублюдок. Все. — Эрик оскалился, и попятился назад по проходу. Улыбка на лице старосты стала еще шире, он обернулся к своим клевретам, и приказал:

— Взять его! Щас мы из него девочку сделаем!

Двое помощников вышли вперед, и направились к Эрику. Эрик сделал еще несколько шагов назад. Затравленно оглянулся. Конец барака был уже недалеко. С нар в самом конце, напротив печки, подперев подбородок кулаком, на Эрика задумчиво смотрел Ашер. Отступать было некуда.

— Иди сюда! — протянул к Эрику руки помощник старосты. Он был уже совсем рядом с Эриком. В этот момент Эрик сделал то, чего от него никто не ожидал: он прыгнул вперед, и ударил помощника старосты плечом в грудь. Помощник покачнулся, но не упал. Радостно осклабясь, он сграбастал Эрика, но торжествующее выражение на его лице вдруг сменилось гримасой боли. Эрик не просто ударил его плечом, он успел достать из кармана заточку, и нанести правой рукой не меньше десяти ударов в грудь и живот. Обхватившие Эрика руки помощника разжались, он сложился и упал на пол. Эрик остался стоять, острие зажатой в руке заточки было красным от крови. Грин удивленно открыл рот — как Эрик ухитрился сделать заточку, ведь все время на виду? Так же, как стоял, чуть согнувшись, Эрик медленно пошел вперед. Голубые глаза сияли ледяным огнем. Второй помощник старосты поднял руки, и прижался спиной к нарам. Эрик прошел мимо, не удостоив того и взглядом. Он не отрывал глаз от старосты. Староста что-то хрипло каркнул, быстро развернулся, вмиг потеряв всю вальяжность, и опрометью кинулся к двери барака. Он выскочил наружу, и с грохотом захлопнул стальную дверь. Было слышно, как он возится там, пытаясь задвинуть засов. Ему удалось запереть дверь за мгновение до того, как в нее ударило плечо Эрика. Эрик нанес в дверь несколько ударов ногой, но без толку — дверь была крепкая, и даже не шелохнулась.

— Нам крышка, — прозвучал в повисшей тишине голос Ашера. Эрик посмотрел на него диким взглядом, и выронил заточку. Ашер выразил всеобщее мнение: после случившегося на барак обязательно обрушатся репрессии. Староста приведет охранников. Странно, но никто не появлялся. Прошел час, другой. Барак напряженно ждал, перешептываясь. Ничего не происходило. Спать в бараке так никто и не лег. Всю ночь несколько человек напряженно смотрели в забранные решеткой окна, пытаясь разобрать хоть что-то сквозь мутные замызганные стекла. Наконец, утром, когда все лампы под потолком туннеля уже горели, кто-то выдохнул:

— Идут!

Загрохотал засов, дверь приоткрылась, и показался ствол винтовки. В барак зашел охранник в бронежилете и каске. На него с нар уставились десятки пар глаз. Охранник потоптался, и исчез, через несколько минут, показавшимся всем в бараке вечностью, они услышали голос за дверью:

— Построение во дворе, если никто не выйдет, кинем гранату.

Дети тут же, толкаясь, бросились наружу. Грин вышел вместе со всеми, и стал в строй у стены, во втором ряду. Ворота в решетках были закрыты, и, если не считать группы охранников, снаряженных по-боевому, на площадке никого не было. Убедившись, что все вышли, двое охранников скрылись в бараке, но вскоре вышли, таща за руки и за ноги труп помощника. Заскрипели, открываясь, ворота, и на площадку вошла группа контролеров и охранников. Увидев, кто пришел, Грин не удержался, и присвистнул: пожаловал сам Гельман. Гельман был не просто контролером, он был правой рукой Фраймана, повелителем обеих туннелей. Жизнь и смерть каждого из более чем трех тысяч подданных империи Фраймана находились в руках этого человека. Говорили, что до катастрофы он был преуспевающим адвокатом, да не простым, а председателем коллегии. Ходил он всегда в сопровождении свиты и охраны. За спинами окружавших Гельмана людей маячила фигура старосты. Среди сопровождающих был и комендант, увидев его, Грин вздрогнул.

Гельман прошелся вдоль строя, разглядывая лица детей. Пар вырывался у него изо рта. Грину он показался человеком с другой планеты — до того чистым и ухоженным было у него лицо. Туннель накладывал отпечаток на всех, даже тех, кто мог позволить себе комфортную жизнь, но Гельмана это не касалось. Рядом с ним с винтовкой наизготовку шел охранник. Возле валяющегося тела помощника Гельман остановился, и пнул его носком сапога.

— Ну и кто из вас, сопляков, это сделал? — спросил Гельман, повысив голос. Тут же вперед рванулся староста, и уже было протянул руку, чтобы ткнуть пальцем в Эрика, но не успел. Эрик сам шагнул вперед из строя, и стал перед Гельманом.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил Гельман.

— Эрик, — ответил Эрик, и вздернул подбородок. С минуту они смотрели друг другу в глаза, Гельман и Эрик.

— Эрик… А фамилия?

— Просто Эрик.

— Хмм… И за что же ты его убил, Эрик Просто?

— За дело! — крикнул Эрик, и с вызовом добавил: — И вот того гада я убью, — он показал на старосту.

— Этого не потребуется, Эрик Просто, — бросил в ответ Гельман. Казалось, что ситуация его забавляет. — Он не справился со своими обязанностями. У вас будет новый староста. — При виде ошарашенного выражения на лице Эрика, Гельман усмехнулся, и добавил: — Считай, что тебе повезло. Скажи спасибо доктору Любе, она за вас вступилась. Если бы не она, ты бы уже был за воротами. Но не вздумай отколоть еще один такой номер. Мне нужно, чтобы здесь был порядок. — Гельман повернулся, и уже через плечо сказал: — Далеко пойдешь, если раньше не убьют, Эрик Просто. Я тебя запомню.

— Господин Гельман, — закричал слышавший весь разговор староста. — Так нельзя, он террорист! Он подбивал быдло на бунт! — Грин отметил про себя, что староста не называл Эрика убийцей, потому что из его уст это обвинение прозвучало бы комично.

— А, это ты… — протянул Гельман, будто только что заметил старосту. — Я же тебе говорил, что здесь должен быть порядок. А ты что наделал?

— Я… — слова застряли у старосты в горле. — Это больше не повторится, я все исправлю!

— Конечно, не повторится, — ответил Гельман. — Ты теперь будешь старшим помощником младшего говновоза. Уберите его! — приказал он охранникам, и один из них тычками погнал бывшего старосту вниз по туннелю. Определили его в самый вонючий и грязный барак, где жили чернорабочие. Он даже пару раз появлялся у них в бараке, меняя парашу. На нем уже не было его щегольских ботинок, и полярной куртки, выглядел он как все, грязный, вонючий, забитый. Потом он куда-то пропал, ходил слух, что прознавшие о его художествах товарищи по бараку скинули его с эстакады, с которой выливали бочки с дерьмом.

Позже, когда туннель уже стал для Грина полузабытым кошмаром, человек по фамилии Вайнштейн разъяснил ему смысл того, что тогда произошло: «Понимаешь, староста превысил свои полномочия. Ему дозволялось бить рабов, но ни в коем случае не калечить или убивать. Это право было только у этих, как ты их назвал? Вспомнил — контролеров. В такой системе, какую построил Гельман, то, что сделал Эрик, значения не имело — просто один раб убил другого. Проступок старосты был гораздо хуже. Кроме того, я подозреваю, что у Гельмана были свои планы на Эрика, на вас всех, если на то пошло. Дети — идеальный материал для манипуляций. Чистый лист, на котором можно написать все, что заблагорассудится. Гельман прекрасно понимал, что, рано или поздно, снег сойдет. Из кого ему тогда черпать кадры для своей гвардии? Из тех, кто помнил старые порядки? Сомневаюсь. Вы идеально ему подходили, особенно — Эрик. Если бы все пошло иначе, я уверен, он бы нашел способ его обуздать, и сделать одним из своих псов. Детей в туннеле для того и отделили от родителей, чтобы воспитать в нужном духе. Это азы. Задачей старосты было выбить из вас дух свободы, сделать послушными исполнителями чужой воли. Он перегнул палку, и за это поплатился…»

Новым старостой оказался сорокалетний мужчина с простоватым лицом, и мозолистыми натруженными руками. Он построил всех, и сказал короткую речь, которая свелась к тому, что, если будет порядок, то будет и хорошая еда, и «условия». Дочка старосты находилась тут же, за стенкой, в бараке для девочек. Староста с гордостью показывал всем ее фотографию. Называл он всех «сынками», похоже было, что человек он неплохой. Эрик, конечно же, хмыкал недоверчиво, но к его скептическим замечаниям никто не прислушивался. Старосту как-то сразу все полюбили.

Новый староста не соврал. В отличие от старого, его не интересовало показное раболепие подданных, и сапоги себе он чистил сам. Зато он стал хлопотать, и в бараке поставили третью печку, чаще меняли парашу, но главное — он раздобыл всем одеял. Если раньше в поисках тепла дети прижимались друг к другу, то теперь можно было натянуть одеяло на голову, и хоть ненадолго остаться в одиночестве. Благодаря новому старосте стали лучше кормить, причем, он следил, чтобы еду получали все поровну. Он тоже, бывало, отвешивал пощечины и подзатыльники — иначе барак было бы не удержать, но всегда наказывал за дело. Эту справедливость, уже порядком подзабытую, дети оценили. Новые помощники, которых он назначил, оказались гораздо лучше старых. Жизнь, если это можно было называть жизнью, стала налаживаться.

Эрику староста предлагал стать первым помощником, но тот гордо отказался. После происшедшего у него из оруженосцев остался один Рыжий, четырнадцатилетний мальчик с огненно-рыжей шевелюрой. Рыжий был в ссоре с «концевыми», и логично рассудил, что возле Эрика будет безопаснее. Был Рыжий себе на уме, ни с кем особо не откровенничал, и этим напоминал Эрика. Эрик никак не мог простить остальным, что они покинули его в трудную минуту. Они же были только рады, что он больше ничего от них не требует. Эрика стали бояться еще больше, и неясно было, то ли это репутация убийцы отталкивает от него людей, то ли судьба доверившегося Эрику Стасика.

Спустя месяц или два после тех драматических событий произошло то, что изменило жизнь Грина, да и не только Грина, а всего барака. Под руководством старосты он и еще три десятка мальчиков работали в соседнем туннеле. В тот день они закончили разбирать контейнер с какими-то лампами. Староста закончил вносить в наладонник пересчитанные вещи, и посмотрел на часы.

— До обеда еще час, сынки, — сказал он. — Ну-ка откройте-ка вон тот контейнер. Посмотрим, что там, и пойдем греться. — В туннеле был около минус пятнадцати, и работали там набегами — час работали, час грелись.

Грин взял ломик, и пошел к контейнеру. Запоры и петли примерзли, и ему вместе с несколькими мальчиками пришлось попотеть, прежде чем контейнер открылся.

— Книги… — разочарованно присвистнул кто-то. Все мечтали найти контейнер с консервами. Неделю назад им уже попался такой. Тогда они ухитрились пронести мимо ленивых часовых несколько десятков банок с консервированными персиками. Староста смотрел на такое сквозь пальцы, понимал, что детям надо есть. Не исключено, что часовые тоже понимали, потому и не усердствовали, обыскивая возвращающихся. Но в это раз им попался всего лишь контейнер с книгами. Кто-то из приближенных Фраймана не придумал ничего лучше, как запихнуть в контейнер содержимое какой-то библиотеки.

— Господин староста, разрешите, я книжку возьму? — попросил Грин. Вид книг всколыхнул в нем какие-то давно забытые чувства. С момента, как он оказался в туннеле, он был нацелен только на выживание. Развлечения в программу выживания не входили, но Грину вдруг захотелось отвлечься, снова стать из бездушного автомата живым человеком.

— А зачем тебе? — не понял староста.

— Читать буду.

— А… хм, ну, если читать… Тогда, отчего ж… Бери, — разрешил староста. Грин с трудом вырвал из контейнера перевязанную веревкой стопку книг. Выдернув одну книжку, он запихнул стопку назад в контейнер.

— Что за книжка? — полюбопытствовал Ави, один из малышей.

— «Звездная пехота», — прочел Грин написанное на обложке.

— Ух ты! Дашь почитать? — подпрыгнул от нетерпения малыш.

— Когда сам прочитаю, — солидно ответил Грин. Находка его обрадовала, книжка оказалась фантастической, а значит — будет интересно. Его в свое время приохотил к чтению Борька. Они вместе читали, обсуждали прочитанное, мечтали, представляя себя на месте героев. Грин отогнал нахлынувшие воспоминания. Староста построил подопечных, и они пошли в барак — греться.

Истосковавшийся по печатному слову Грин проглотил книжку за два вечера. У Ави, который читал медленно, на это ушло четыре дня. Когда он заканчивал, очередь желающих почитать приближалась к десяти. С разрешения старосты, Грин взял еще книжек. Через месяц читали все, даже Эрик, который поначалу презрительно кривил губы — ботаники, мол, заучки. Стали читать даже те, кто до этого чтение ненавидел, и читал лишь то, что задавали в школе. И дело даже не в том, что в бараке по вечерам было нечего делать. Волшебный мир, открывавшийся тем, кто брал в руки книгу, заслонял неприглядную реальность. Исчезал вонючий барак и невкусная еда, и холод не так ощущался. Вместе с героями книг они штурмовали далекие звезды, дрались на шпагах с гвардейцами кардинала, брали на абордаж вражеские галеоны. Книги стали тем якорем, что удержал и Грина от сползания в тупое безразличие, которое накатывало волнами, превращая его в робота. Подействовали книги и на остальных — дети понемногу вспоминали о том, что они дети. Все чаще в бараке раздавался смех, и шутки. Оттаял и Грин. Неожиданно для него самого, его авторитет в бараке вырос, к его словам стали прислушиваться — ведь он опережал остальных на добрую тысячу книг, что прочел вместе с Борькой. Как оказалось, Эрик почти не умел читать. Увидев, как увлечены остальные, он тоже стал читать, сначала понемногу, шевеля губами, потом, когда скорость чтения выросла, стал проглатывать книгу за книгой. Он читал не только фантастику — история, геополитика — до всего ему было дело.

Староста, увидев пользу от книг, подсуетился, и добыл для барака лампочки помощнее. Книги из контейнера, ненужные никому, потихоньку перекочевывали в барак. Четвертый ярус нар, где никто не спал из-за жуткой духоты, стали библиотекой. Пристрастился к чтению и староста. Он сблизился с детьми, и часто сиживал в кругу подопечных, калякая о том, о сем. Главной темой у него было, как они все хорошо заживут, когда сойдет снег. Пребывание в туннеле он считал временными трудностями — надо потерпеть, говорил он, и все будет хорошо. Староста оказался человеком.

Возвращаясь после разбора очередного контейнера, Грин неожиданно для себя наткнулся на Бени. В туннеле-складе стояло много военных машин и броневиков, и даже два танка. Машины были укутаны брезентом. Когда Грин и остальные проходили мимо отрезка, где стояла бронетехника, то увидели, что с одного из танков брезент снят, и вокруг него возятся люди. Дети машинально замедлили ход, всем стало любопытно, что же происходит. На расстеленном на полу брезенте были разложены какие-то детали, шумели газовые горелки. Грин подумал, что они что-то режут, но потом понял, что они прогревают детали. И тут Грин услышал знакомый голос из-под танка:

— Поворачивай! Да не так, мля! Что за долбодятлы криворукие…!

— Бени? — Грин шагнул к брезенту.

— Не стой, проходи! Давай-давай, малой! — не пустил его стоявший тут же охранник.

— Погоди-ка, — один из танкистов, каким-то чудом расслышавший слова Грина, остановил часового. Он подошел к танку, наклонился, и заорал: — Командир, тут к тебе!

Из-под танка, кряхтя, влез Бени. Танкист указал ему на Грина. Бени сначала не узнал его, но, всмотревшись, охнул:

— Шими! Живой! — Он отвел Грина в сторонку, и спросил: — А где Тамар? Тетя твоя здесь?

— Нет, — повесил голову Грин. — Ее не взяли.

— Эх, — огорчился Бени. — У тебя все хорошо?

— Да, у меня все в порядке, — ответил Грин и не соврал, он и правда считал, что у него все в порядке. Бени посмотрел на Грина, и тот вдруг увидел себя его глазами — тощего, в замусоленном ватнике, дрожащего от холода.

— Ладно, иди, там тебя заждались, — показал Бени на переминающихся в сторонке товарищей Грина, и старосту. Грин попрощался и пошел к своим. Танк, вокруг которого возись танкисты, чихнул, было слышно, как стартер натужно пытается его завести, потом все стихло. Бени, матюкаясь, полез внутрь.

— Родич твой? — спросил староста по дороге в барак.

— Сосед, — мотнул головой Грин.

Через несколько дней, когда Грин уже и думать забыл про Бени, тот вдруг пришел в барак. Только он зашел внутрь, как на него уставились десятки детских глаз. Бени окинул взглядом весь нехитрый барачный быт, и выдавил:

— Н-да… — Бени сморщился, кислая барачная вонь шибанула ему в нос.

Грин подошел к нему и поздоровался. Бени достал из пакета, и протянул Грину какие-то вещи.

— Здесь свитер, и носки вот. Нора связала. Свитер большой будет, на меня. Но это ничего, — точно оправдываясь, сказал Бени. Взгляд его блуждал по потолку и стене, он избегал смотреть Грину в лицо. Поговорить им так и не удалось, Бени хотел что-то сказать, о чем-то спросить, но рядом с ним стоял староста, и он только спросил: — Тебе еще что-нибудь нужно?

— Нет, что вы! Спасибо вам огромное! — поблагодарил Грин, искренне не понимая, что хочет услышать от него Бени.

— Ну, хорошо! Я еще зайду, — засуетился Бени, и с видимым облегчением вышел из барака. Староста вышел вслед за ним. Грин услышал, как Бени сказал старосте: — Смотри за ними хорошенько, ты меня понял?

— Не сомневайтесь, господин офицер, все будет в лучшем виде. Как за родными присмотрю, — угодливо пробасил староста.

Бени стал заходить регулярно, приносил гостинцы. С подачи его жены Элеоноры, жены военных во втором туннеле связали теплые носки всем без исключения детям в бараке. От них же им стали перепадать разные сладости. Однажды на построении староста объявил, что во второй туннель нужны добровольцы, помогать по дому. Грин догадался, что это Элеонора добилась разрешения обзавестись прислугой, и под это вытащить из барака хотя бы несколько детей. Перспектива жить в тепле, в нормальных условиях, оказалась очень притягательной, и к старосте выстроилась очередь — записываться. Шагнул было и Грин, но ироничный голос Эрика остановил его.

— Что, Грин, с тряпкой и ведром набегался, хочешь теперь с подносом побегать? — протянул Эрик, и сплюнул. Грина точно холодной водой окатило. Он вышел из очереди, чувствуя в душе благодарность к Эрику, который одной меткой фразой расставил все по местам.

Спустя пару дней пришли дамы, среди них Грин увидел и жену Бени, Элеонору. Они ходили среди записавшихся, выбирали мальчиков посимпатичнее. Элеонора долго не могла выбрать, все высматривала Грина, но тот носа из барака не высовывал. В конце концов, она выбрала одного из малышей, и отчалила вместе с остальными дамами. В бараке стало чуть просторнее.

Была еще одна встреча, оставившая в душе Грина след: он встретил Лену, девочку из параллельного класса. Он и Борька были в нее влюблены — тайно, и, разумеется, безответно, ведь Лена об их чувствах и не догадывалась. Грин увидел ее, проходя мимо барака для девочек. Время было послеобеденное, и Грин с остальными шел в соседний туннель. Девочек еще не увели, они стояли на своей площадке, разбившись на группки, и щебетали. Грин, обычно в ту сторону и не смотревший, уловил краем глаза то-то знакомое, повернул голову и увидел ее. Она стояла к нему боком, и смеялась, потряхивая выбивающимися из-под теплой шапки кудрями. Как он узнал ее среди остальных одетых в бесформенные серые ватники, останется загадкой. Лена почувствовала взгляд Грина, посмотрела на него, всмотрелась, и от удивления прикрыла рукой рот: она тоже его узнала. В туннеле почти не было детей, знакомых Грину по прошлой жизни. Убитый Эриком помощник старосты учился с ним в одной школе, на два класса старше, да пара малышей казались знакомыми.

Поговорить им с Леной не дали. Староста девочек, здоровенная злая бабища, заметила, как Грин и Лена обменялись взглядами, и тут же с матом погнала Лену в барак. Грин помахал ей вслед, но увидела ли она это, он не знал. От этой встречи на душе у Грина стало чуть теплее. Иногда он думал о Лене, но поговорить им так и не удалось ни разу, до самого освобождения.

Туннель жил своей жизнью. Во втором туннеле, за ущельем, все время что-то строили. Велось строительство и внутри торгового центра. Центр — пять этажей, занимал всю стену ущелья, в самом его начале, слева от эстакад, если идти из первого туннеля во второй. По слухам, именно там обитал Фрайман, в туннеле его никто ни разу не видел. Торговый центр утеплили, и, по слухам, постепенно превращали в настоящий дворец. Построили доты у всех входов в туннель. Цемент на морозе не застывал, поэтому блоки скрепляли на живую нитку, сваривая друг с другом куски арматуры. Жизнь кипела, все были при деле, все заняты.

Из-за книжек Грин настолько ушел в себя, что вспыхнувший в туннеле бунт стал для него неожиданностью. Он, конечно, замечал некоторую нервозность стражников, но значения этому не придавал. Поэтому, когда однажды утром староста, вместо того, чтобы выгнать барак на построение, стал у двери, и сказал:

— Сынки, из барака не выходим.

— Почему? — спрыгнул с нар Эрик, и стал перед старостой.

— Есть приказ, — туманно ответил староста.

— А завтрак? — разочарованно протянул кто-то. Барак загалдел, поддерживая: завтрак — это важно.

— Завтрак в свой черед, — ответил староста. Барак разочарованно заныл. Вскоре все опять разлеглись по нарам, и стали ждать. Прошел час, другой. Все было тихо. Ближе к полудню, когда барак уже смирился с тем, что завтракать придется в обед, снаружи раздалась пальба.

— Что за…? — староста выскочил из своей комнаты. Дети тут же побросали книжки, и прилипли к окнам. Староста это увидел, и заорал: — Все от окон!

Было слышно, как за стеной, захлебываясь, тявкают винтовки. Потом донеслось многоголосое: «аааа!», и топот множества ног. Не послушавшийся старосты Эрик, напряженно что-то высматривавший за окном, соскочил с нар, и направился к двери.

— Ты куда собрался? — староста преградил ему дорогу: — Нельзя!

— Мне надо наружу! — упрямо наклонил голову Эрик.

— Вернись на место, сынок. Я тебя не выпущу, там стреляют.

— Там наши мусоров бьют, мне надо туда! — Эрик пришел в ярость, и закричал.

— Не надо тебе туда. Вернись на место, — приказал староста. С места он не сходил, и было видно, что не сойдет. Понял это и Эрик. Он достал из кармана заточку. Грин в очередной раз подивился изворотливости Эрика — тот ухитрился сделать новую заточку, да еще и прятать ее так, что никто о ней не знал. Держа заточку у бедра, Эрик подошел к старосте.

— Уйди с дороги, зарежу! — заорал он старосте в лицо. Тот не двинулся, и Эрик рванулся вперед. То, что произошло дальше, никто толком не увидел, до того быстро все произошло. Большинство сходилось на том, что староста левой рукой перехватил правую руку Эрика с заточкой, а правой без затей ударил того в подбородок. Произошло все в один миг — Эрик рванулся, и тут же, словно натолкнувшись на стену, полетел назад, уже без сознания. Староста оказался не прост.

— Положите его на нары, — приказал староста. Эрика подняли, и уложили. Староста погрозил всем пальцем, и ушел в свою комнату. Больше желающих выйти не нашлось.

Шум боя сместился вверх по туннелю, через некоторое время снова раздался топот ног, на этот раз отступавших. Как потом выяснилось, рабы сговорились напасть на стражников у всех ворот одновременно. План имел все шансы на успех: если бы удалось захватить казарму охранников, в самом верху туннеля, у выхода в ущелье, все могло бы сложиться иначе. В казарме была оружейная комната, запас винтовок и боеприпасов. Захватив этот туннель, можно было бы торговаться с людьми Фраймана во втором с позиции силы. Но — не вышло. Казарму и оружейную захватить не далось, и оправившиеся от первого потрясении охранники перехватили инициативу. Они убили больше сорока человек, заставив остальных отступить. Бунт провалился. У обитателей детского барака прибавилось работы: замывали кровь. Тела погибших загрузили на сани, и куда-то увезли, должно быть, просто выбросили где-то.

Больше никаких последствий у бунта не было. В туннеле требовались рабочие руки, взять новых было негде, и репрессий не последовало. На каждой площадке в туннеле повесили динамики, из которых к своим подданным порой обращался Гельман, или кто-то из администрации, и проводил политинформацию. Пропаганда сводилась к повторению уже всем надоевшей истины: мир за пределами туннеля умер, замерз. Единственный очаг цивилизации, это туннель, Убежище с большой буквы. За то, что есть убежище, надо благодарить Партию и лично Вождя. Взрослые рабы, в других бараках, должны были выслушивать это по утрам и вечерам. Порой они скандировали, так, что эхо летало по туннелю: «Да здравствует Пария, да здравствует Вождь».

Фрайман нуждался в рабочих еще и потому, что у туннеля появился филиал. В разрушенном порту расчистили и утеплили несколько зданий. Там, где был грузовой терминал, и причал для контейнеров, начали раскопки. Часть рабочих переселилась туда, раз в две недели из порта приходил обоз с добычей.

Грину исполнилось пятнадцать. Никто, кроме него, этого не заметил, все были заворожены магической датой: ровно год прошел с момента Катастрофы. Получалось, что он прожил в туннеле почти год. Почти год, но, если бы кто-то спросил Грина о той, прошлой жизни, он бы долго чесал в затылке, прежде чем вспомнить какое-то событие. Единственной реальностью был туннель. Порой Грину казалось, что он всегда жил в туннеле, с самого рождения.

Оказалось, что не все снаружи туннеля умерли. Для пополнения рабочих команд охранники стали отлавливать снаружи уцелевших. Пропаганда тут же растрезвонила, что все уцелевшие — людоеды, что выжить снаружи можно, лишь поедая себе подобных. В это было легко поверить — все, кого притаскивали снаружи охранники, были грязные, заросшие, вонючие. С трудом верилось, что человек может так выглядеть. Определяли их в самый вонючий и грязный барак, к чернорабочим. Правда, однажды Грин увидел человека снаружи, который выделялся из общей массы. Его тычками вел по туннелю сержант Аронович.

— Это кого ты поймал, Аронович? — спросил Арновича охранник у одной из решеток.

— Крысу веду, к коменданту, — пояснил Аронович, и отвесил ковыляющей перед ним фигуре увесистого пинка. — Шагай давай, вонючка! — человек неразборчиво захныкал, и стал ковылять быстрее.

Вокруг закутанного в тряпье человека распространялось страшное зловоние, такое, что даже ко всему привычные обитатели барка отходили в сторону, пропуская их. Неудивительно, что Аронович злился. Проходя мимо Грина, «крыса» повернул голову, и посмотрел на него. Грин вздрогнул — взгляд, который он поймал, не мог принадлежать «крысе». Глаза были ясные, а взгляд острым и уверенным. Длилось это какое-то мгновение, затем глаза незнакомца потускнели, он опять уставился в пол, и пошел дальше, что-то бормоча себе под нос. Грин удивленно смотрел ему вслед. Когда спустя несколько недель он услышал по побег, он сразу догадался, кто был один из тех двоих, что сбежали. Услышав по побег, туннельные старожилы только у виска крутили — бежать в такой мороз мог только сумасшедший. Грин поделился с Эриком своими подозрениями. Несмотря на, что они отдалились друг от друга, Эрик был единственным, кто мог сказать что-то дельное.

— Он снаружи пришел! — глаза Эрика загорелись. — Это разведчик, точно говорю. Значит, кто-то выжил, и не сдался!

— И что из этого? — Грин, в принципе, думал так же, но вот что с этим делать, не имел ни малейшего представления.

— Надо готовиться, — прошептал Эрик. Грин увидел его глаза, и ужаснулся. Эрик горел жаждой убийства.

Снова потянулись похожие один на другой дни. Дни сложились в недели, недели в месяцы. Прошел еще год, Грину исполнилось шестнадцать. Ему выдали новые ботинки, взамен полуразвалившихся старых, в которые он уже не влезал. Такой вот подарок ко дню рождения. Впрочем, он и не заметил, как тот день пролетел, слишком взбудоражены все были последними новостями: температура снаружи туннеля стала повышаться. Зима отступала. По туннелю прошел слух, что лед в заливе начал таять. Это могло означать только одно: снег скоро сойдет. В бараке с радостью встретили потепление. Лютый мороз сидел у всех в печенках. Очень тяготило, что никого не выпускали наружу. Дети мечтали увидеть небо, солнце, хоть что-то кроме осточертевших за два года стен туннеля. Выходы из туннеля стали охранять так, что мышь не проскочит. Любимая присказка охранников: «не нравится, можешь уходить», сразу как-то забылась. Сменилась и пропаганда. Раньше, она с апломбом утверждала, что никого за пределами туннеля не осталось. Теперь песня стала другой: снаружи рыщут банды людоедов и анархистов. Возглавляет их бандит и убийца по фамилии Коцюба. Анархистам противопоставлялись силы закона и порядка, в лице Фраймана, Гельмана и прочих. Именно наличием банд пропагандисты объясняли то, что люди все еще заперты в туннеле, когда снаружи начал сходить снег.

Солдаты стали готовиться. Приводили в порядок технику, проверяли оружие. По туннелю два раза в день пробегала колонна солдат в форме пограничной стражи — восстанавливали утерянную за два года форму. Царство Фраймана сосредотачивалось, и готовилось к решающему броску. Только погода стояла между бандитами и решающим возмездием. Все ждали, пока уйдет вода. Снег таял, все перед туннелем затопило, всю промзону. Глубина была — взрослому по грудь, а местами и с головой. Весь туннель, от последнего чернорабочего до самого Гельмана ждал момента, когда сойдет вода, и солдаты смогут сесть на свои танки и броневики и очистить окрестности от бандитов. Все мечтали о дне, когда смогут покинуть туннель, и снова жить в мире, где есть небо, и солнце.

Почуяв скорое освобождение, Эрик начал сколачивать новую команду. Теперь он делал иначе, чем в первый раз. Начиналось все с того, что кандидат сам подсаживался к Эрику, и о чем-то долго с ним шептался. Большинству Эрик сразу давал от ворот поворот, некоторые переходили на следующий этап. Эрик давал кандидату задание, как правило, опасное. Грин не был в курсе дела, Эрик таился от всех, но на третий или четвертый раз заметил определенную закономерность: если переговоры закончились успешно, кандидат несколько дней ходил с таинственным видом, а потом откалывал номер. Один украл у охранника дубинку, и попался. Раздраженный охранник привел неудачливого вора за ухо в барак, и старосте не оставалось ничего другого, как выпороть провинившегося на глазах у охранника. Кандидат, стоически вынеся порку, потом неделю спал на животе, но был доволен: спал он уже на новом месте, среди ребят Эрика. Другой ухитрился проскользнуть во второй туннель, и принести оттуда новую куртку. Как он просочился мимо охраны, и где украл куртку, осталось покрыто мраком неизвестности. Еще один, выполняя задание Эрика, накинулся с кулаками на Ашера. Ашер сначала опешил, но, чувствительно получив по лицу, разозлился, и сильно побил кандидата. Такими методами Эрик собрал команду из восьми мальчиков.

Прошел месяц, вода ушла, и земля за пределами туннеля немного просохла. Подготовка к зачистке вошла в финальную фазу. Бронетехнику подогнали к выходу из туннеля, заправили и загрузили боекомплект. На следующее утро операция началась. Грин и команда уборщиков, побросав тряпки и ведра, стояли на первой от ворот площадке, раскрыв рты. Солдаты в серо-зеленой форме пограничной стражи, стояли, построившись буквой «П». В центре строя стоял командир. Грин его узнал, это был подполковник Кабири. Солдат было много, больше двух сотен. Они стояли в бронежилетах, касках, с винтовками. Переминались, позвякивая не пригнанным снаряжением. Некоторые курили, не особенно таясь. Чуть поодаль стоял Гельман со свитой. Гельман смотрел на солдат, и улыбался. Это был час его триумфа. Долгие два года он вел свою игру, укрепляя свою власть, оттесняя Фраймана на второй план, пока не убрал совсем. И сейчас не Фрайман, а он посылал в бой армию… его армию, что бы там не думали одураченные вояки. Пусть идут, пусть воюют. Потом, после победы, он еще посмотрит, выполнять или нет данные им обещания. Солдаты сломят сопротивление невесть что возомнившего о себе быдла, решившего, что может обойтись без государства, без власти. Шпионы доносят, что они готовятся дать отпор. Этот бывший сержант, Коцюба, возомнил себя народным вождем. Смешно. Что они могут сделать, лишенные тяжелого вооружения, неорганизованные? Он, Гельман, даст им закон и порядок. Укрепившись, он станет распространять свою власть все шире. Через пять, десять лет у него будет Империя. Он станет владыкой опустевшей земли. Короткие отрывистые фразы командира летели над строем. Командир призывал не посрамить, и чтобы все, как один. За ним выступил Гельман, он взял мегафон, и тоже толкнул речь:

«… призваны защитить завоевания цивилизации, закон и порядок. Два года мы хранили свет цивилизации в этом темном туннеле. Мы многим пожертвовали ради сохранения самого главного — жизни и свободы. Мы пережили трудную зиму. Но этого оказалось недостаточно. Банды анархистов, мародеров и людоедов вылезли из своих нор, и захватили нашу прекрасную страну. Настало время вернуть ее! Дело за малым — очистить нашу землю от крыс. Мы принесем одичавшим закон и порядок, без которого невозможно построить сильное, процветающее государство. Мы заново отстроим наш дом — Землю Отцов…» Гельман распинался долго, Грин даже успел заскучать, многие солдаты в строю тоже зевали. Наконец, тот закончил, прозвучала команда: «по машинам», и солдаты полезли в грузовики и бронетранспортеры. Одна за другой машины выезжали на эстакаду, растягиваясь в колонну. Джипы с пулеметами, гусеничные бронетранспортеры, два танка, тентованные грузовики и «сафари» — казалось, колонне не будет конца. Грин закричал на ухо Эрику, перекрикивая рев моторов:

— Думаешь, они победят?

— Против такой силы им не выстоять! — сверкнув глазами, закричал в ответ Эрик. Грин понял, что он сочувствует тем анархистам и мародерам, о которых говорил Гельман, и удивился — с чего бы? Впрочем, сам Грин даже в мыслях не называл солдат Фраймана «своими». Колонна прогрохотала по эстакаде, и исчезла вдали. На площадке осталось только несколько человек с переносной рацией. Среди них Грин увидел Бени и подошел.

— А, это ты? Привет, — поздоровался с Грином Бени. Одна нога у него была в гипсе, он опирался на костыли. — Видишь, ковыляю вот. Как в анекдоте — упал, очнулся — гипс. И где упал-то?! В душе! — Бени нужно было выговориться. — Танк мой без меня уехал. Волнуюсь я за ребят. За меня там сопляк несмышленый остался, как бы не подставил он их.

Вместо ответа Грин пожал плечами. Он вернулся к своим, и они принялись убирать оставшуюся после колонны грязь. Когда грязь более-менее прибрали, староста приказал сворачиваться. Бени пошел за ними вверх по туннелю, Грин отстал от своих, и шел рядом с ним. Шли они медленно, спины остальных уборщиков маячили где-то далеко впереди. Им повезло. Когда у ворот туннеля раздался первый взрыв, они уже отошли далеко от входа, поэтому их не задело. Взрыв был очень сильный, у Грина сразу зазвенело в ушах. Он упал на колени, хватая ртом воздух.

— Что за…! — Бени выругался, и поспешил спрятаться за угол ближайшего барака. — Шими, давай сюда, пацан. Живо! — приказал он. Грин на карачках последовал за Бени. У ворот один за другим звучали взрывы. Туннель содрогался, с потолка летело крошево.

— Что это? — испуганно спросил Грин, и посмотрел на Бени снизу вверх.

— Похоже на артобстрел, — прокричал в ответ Бени. В этот момент прибежал бледный, как полотно Гельман. За ним торопился его личный охранник.

— Что… что там происходит? — закричал он, остановившись возле Бени.

— Артобстрел, — мрачно ответил Бени.

— Что? Не может быть! Это невозможно! — заверещал Гельман. Грин смотрел на него, и не верил своим глазам: и это всемогущий Гельман, царь и бог туннеля? — У них нет артиллерии! Мне докладывали! У них только легкое стрелковое!

— Выходит, что есть, — спокойно ответил Бени. Он уже пришел в себя, сказался боевой опыт.

— Что делать? Что делать? — Гельман вцепился Бени в рукав, и заверещал, брызгая слюной: — Ты офицер, бери командование!

— Мне нужна рация, — Бени оторвал руку Гельмана от своего рукава. — Надо вернуть Кабири, и как можно скорее. Артобстрел всегда бывает перед атакой.

— Рация, — задумался Гельман. Взгляд его остановился на Грине. — Ты! Сходи вниз, проверь, что с рацией.

— Я сам схожу, — брезгливо покосился на Гельмана Бени. — Все равно надо оценить обстановку. А ты Гельман, давай собирай своих ослов. — С этими словами Бени направился вниз, к выходу из туннеля. Грин мгновение поколебался, и пошел за ним, сам не зная, зачем. Наверное, ему просто захотелось увидеть небо.

Взрывы стали звучать глуше. Противник перенес огонь на склон, на построенные доты, в которых все равно никого не было. Воспользовавшись этим, Бени и Грину удалось подобраться к воротам. Они вышли на свет. Грин, ослепленный ярким светом, охнул и прикрыл глаза ладонью. Ему еще повезло, что день был пасмурный. Бени с сочувствием посмотрел на него. Сам он часто бывал снаружи, и его глаза успели адаптироваться, отойти от туннельного полумрака. Ворот, собственно, не было, взрывами их сорвало и перекрутило. Бени обошел их, и пошел в соседний туннель, Грин за ним. Там, метрах в десяти от входа, обнаружились солдаты с рацией. Все были мертвы. Первым снарядом их не убило, они попытались отступить внутрь, но не успели. Бени подбежал к ним, перевернул одного на спину, пощупал пульс на шее.

— Мертв, — повернул он к Грину бледное лицо.

— Вот рация, — Грин заметил у стены рюкзак, и подтащил его за лямки к Бени.

— Одевай ее на спину, — приказал Бени, и Грин надел рюкзак на плечи. Они с Бени вышли на площадку перед туннелями. Бени щелкал переключателями, настраивая рацию на нужную волну. Грин терпеливо ждал. О том, что его может разорвать на куски снарядом, он не думал. Впрочем, противник не стрелял, все было тихо. Перед туннелем, насколько хватало глаз, не было никакого движения.

— Кабири, отзовись. Кабири, вызывает Танкист, прием, — Бени настроился на волну, и стал вызывать ушедшую колонну. Ему ответили почти сразу, и Бени зачастил: — Кабири, на туннель напали. Ведут артогонь, повторяю, ведут артогонь. Нужна помощь, нужна помощь, как понял, как понял, прием. — И спустя минуту: — Приказ Гельмана, развернуть колонну, и подавить артпозицию. Думаю, они где-то за домами слева от туннеля. Как понял, примем. — Очевидно, Кабири возражал, потому что Бени стал настаивать: — Если не успеете, они могут взять туннель, могут взять туннель. Поспешите. — Бени выслушал ответ, и толкнул Грина внутрь туннеля. Они отошли от входа. Навстречу им вышел Гельман. За ним гурьбой шли охранники в синих куртках, человек сорок, не меньше.

— Ну что там, — с тревогой в голосе спросил Гельман.

— Кабири развернул колонну, идет сюда, — объяснил Бени. — Надо ждать.

Прошло полчаса. Противник возобновил стрельбу, перейдя на беспокоящий огонь. Каждые две-три минуты, с равными промежутками, гора содрогалась от взрыва. Бени часто смотрел на часы, лицо его омрачалось тревогой.

— Почему они стреляют? — подпрыгнул Гельман. — Разве Кабири не должен был бы уже быть здесь?

— Должен… — пробормотал Бени, кусая губы. — Ладно, я пойду свяжусь с ним, узнаю.

Грин и Бени снова вышли на площадку. Бени вызвал колонну, услышал ответ, и рванул в туннель, стуча костылями. Грин еле поспевал за ним.

— Плохо дело, — сказал он Гельману, тяжело дыша. — Кабири убит.

— Как убит? — если до этого Гельман был бледным, то от этой новости он посерел.

— Мост через речку-вонючку был заминирован. Когда колона развернулась и поехала обратно, бандиты его взорвали. Кабири был в головой машине. — Охранники, обступившие Бени и Гельмана, стали тревожно перешептываться. Гельман тревожно оглянулся, точно ожидая от своих же людей ножа в спину. — Это еще не все, — жестко продолжил Бени. — Колонна пошла в объезд, и попала в засаду. Их заблокировали на узкой улочке. Сейчас они ведут огневой бой, прорываются к нам. Думаю, что не прорвутся. Нас переиграли, оттянули от туннеля основные силы. Если я прав, скоро начнется атака.

— Что нам делать?! — закричал Гельман. — Что нам делать?!

— Атаковать, — с гримасой презрения на лице ответил Бени.

— Атаковать? Это безумие! Надо обороняться здесь, в туннеле!

— Атаковать, — настаивал Бени. — Наш единственный шанс, это выйти из туннеля, и атаковать артпозицию за теми домами. Если этого не сделать, бандиты подтянут силы, и захватят туннель. Ждать нельзя, надо действовать. Сколько у тебя людей?

— Эти, да еще там столько же, — Гельман махнул рукой в туннель. — Они там быдло по баракам загоняют.

— Давай сюда всех! — надвинулся на него Бени.

Близкая опасность заставила всех суетиться, и меньше чем через десять минут тридцать охранников во главе с сержантом уже спускались по веревкам с эстакады. Остальные отступили вглубь туннеля, и стали ждать. Осколком снаряда перебило кабель, и туннель погрузился в темноту. Охранники притащили откуда-то фонари, и лампы-переноски. Стрельба не прекращалась.

— Им не удалось, — когда прошли все сроки, и стало понятно, что вылазка не увенчалась успехом, из Гельмана точно вынули стержень. Он сел у стены, и уронил голову. В этот момент от ворот раздался громовой голос.

— Фашисты! С вами говорит командующий войсками Республики! Сдавайтесь! Всем, кто сложит оружие, и выйдет с поднятыми руками, гарантирую жизнь! — Усиленный мегафоном, он летел по туннелю, отражаясь от стен: — Не подвергайте жизнь опасности ради Фраймана!

Как только голос произнес первые слова, Гельман вскочил, точно подброшенный пружиной, и убежал вверх по туннелю. За ним, переглянувшись, побежали охранники.

— Вояки, — сплюнул Бени, и посмотрел на Грина. — Бросай рацию, у нас есть работа.

Грин с облегчением скинул с плеч тяжеленную рацию, и они пошли вверх по туннелю. Сзади ударил взрыв, прозвучал он гораздо громче предыдущих. У Грина снова зазвенело в голове, воздух толкнул его в спину, и Грин упал на колени. Бени, чудом устоявший, ухватил его за шиворот, и поставил на ноги.

— В туннель стреляют, — прокричал Бени. Грин скорее прочитал его слова по губам, чем услышал, до того оглушил его этот взрыв. Они торопливо пошли вверх по туннелю, подальше от входа. Громовой голос раздался вновь:

— Времени на раздумья даю пятнадцать минут. И пятнадцать минут на то, чтобы выйти! Через полчаса мы вас выкурим оттуда!

— Что за черт, — ругался Бени. — Республика какая-то. Армия. Артиллерия. С кем мы связались, черт бы их побрал? — Бени и Грин дошли до первого барака. Изнутри слышались крики и бешеный стук. Дверь была закрыта снаружи на засов, в нее ожесточенно били изнутри. — Шими, иди дверь открой. — Грин подскочил к двери, навалился на засов. Дверь распахнулась, из барака повалил людской поток, чуть не сбив его с ног. Люди сломя голову бежали вниз, к воротам. После разорвавшегося в туннеле снаряда, предупреждение командующего войсками какой-то непонятной Республики трудно было не принять всерьез. Мимо Грина и Бени пробегали побросавшие оружие стражники, торопясь успеть до истечения срока.

— Вот что, Шими, — тяжело дыша, сказал Бени, и остановился. — Беги вверх, открывай все бараки. Торопись!

Грин кивнул, и побежал по туннелю, открывая бараки. Из бараков тут же вываливались люди, и бежали вниз по туннелю. Так он добежал до барака для девочек, и остановился. На площадке перед барком творилось что-то невообразимое. Охранники прикладами гнали ничего не понимающих, испуганных девочек на площадку перед бараком для мальчиков. Те визжали, разбегались, но охранники свое дело туго знали. Заметив в неровном свете ламп-переносок Грина, какой-то охранник зарычал:

— Сюда подошел, пацан! Я кому сказал!? — он направил на Грина винтовку, ослепив его светом тактического фонаря. Грину ничего не оставалось делать, как влиться в поток. Девочек загнали на площадку, на которой уже стояли выгнанные из барака мальчики. Грин заметил, что многие полураздеты, босиком. Им даже не дали одеться. Раздавая удары направо и налево, охранники оттесняли мальчиков к стене. Они закрыли решетчатые ворота с обеих сторон, и выстроили девочек вдоль решеток, перегородив туннель живой стеной.

— Что здесь происходит? — послышался от решетки голос Бени. — Открыть немедленно!

— Это кто там вякает? — спросил распоряжавшийся всем здоровенный сержант. Акцент выдавал в нем эмигранта. — А, это ты, танкист, — узнал он Бени, и приказал: — Впустить танкиста. — Ворота приоткрыли, и Бени вошел внутрь.

— Что тут у вас? — спросил Бени, оглядывая выстроенных детей.

— Да этот Гельман, сука, сбежал на ту сторону, — пояснил сержант.

— А вы что не сбежали?

— Так он, падла, пулемет выставил. Только мы сунулись на эстакаду, как по нам стали стрелять. Мы уж и кричали, что свои — хрен там, не помогло. Они там от страха совсем долбанулись! — Сержант сплюнул.

— А здесь чего устроили?

— Ну, так а че делать? Сдаваться? Там точно кранты, нас жалеть не станут. Быдло еще так-сяк, а нам точно звездец. Единственный шанс, сменять сопляков на транспорт и безопасный проход. Не будут же они по соплякам стрелять, — уверенно объяснил сержант.

— Так вы что, детьми прикрылись?! — закричал Бени. — Значит, так, слушай мою команду! Я офицер! Приказываю сложить оружие, и сдаться. Детей немедленно отпустить!

— Э, погоди, танкист. Не гони, — попытался урезонить его сержант, но Бени уже схватился за пистолет. Он расстегнул кобуру, но передернуть затвор не успел. Сержант пнул его ногой в живот. Гремя костылями, Бени упал. Сержант подскочил к нему, и ударил носком ботинка в висок. Бени обмяк. Сержант поднял с пола его пистолет, и засунул за пояс.

— Командир, мля, — плюнул он на Бени, и пошел к своим людям, отдавай приказания. Грин кинулся к лежащему на полу Бени. Тот лежал без сознания. Оставлять его вот так валяться на проходе было нельзя. Грин вцепился в его куртку, пытаясь сдвинуть с места, но не смог: Бени был слишком тяжелый. Неожиданно к нему подскочил Эрик, вдвоем они кое-как оттащили Бени к стене туннеля. В это момент в туннеле послышался рев мотора. Что-то тяжелое медленно поднималось снизу, лязгая гусеницами.

— Танк, это танк! — тоненьким голоском истерически крикнул один из охранников.

— Не паниковать, — заревел сержант. — Они не посмеют стрелять по соплякам!

Лязганье гусениц приближалось, пол еле заметно подрагивал. Рев мотора заглушал все остальные звуки, не было слышно, что говорят совсем рядом. Грин стоял в задних рядах, и, вытягивая шею, смотрел поверх голов. Рядом с ним, кучкой, стояла команда Эрика и сам Эрик — в центре. Он тоже смотрел, напряженно кусая губы. Сержант подскочил к решетке, и из-за спин девочек стал что-то кричать в туннель. Что он кричал, не было слышно из-за шума мотора.

— … дальше! Ни шагу дальше, или мы начнем убивать сопляков! Стойте, где стоите! Стойте, суки, мать вашу так! — мотор гусеничного монстра внезапно замолчал, и стало слышно, что орет сержант. Прошло несколько минут, все было тихо. В туннеле было темно, но Грин кожей чувствовал, что там кто-то есть.

— Эй вы, красные! У вас есть тридцать минут, чтоб убраться из туннеля! Не уберетесь, каждые пять минут буду мочить по сопляку! — снова закричал сержант. На этот раз ему ответили.

— Не пойдет. Мы так далеко зашли не для того, чтобы уходить! Без вариантов! — отозвался голос из туннеля.

— Пожалей детей! — выложил свой козырь сержант.

— Это ты их пожалей! И себя заодно! Твой последний шанс! Выходи с поднятыми руками! Обещаю жизнь! Слово даю!

— Ты кто? Назовись!

— Я Коцюба! Слышал о таком?

Один из охранников сдавленно охнул, на лице сержанта заиграли желваки. Внезапно выше по туннелю раздался какой-то шум, луч мощного фонаря пробил темноту туннеля и скользнул по стоящим у решетки девочкам.

— Окружили! — панически выкрикнул охранник у решетки. Остальные охранники, и без того нервные, задергались, кто-то щелкнул предохранителем винтовки.

— Приготовились, — Грин услышал шепот Эрика за спиной. Точно волна прокатилась по рядам мальчиков: они передавали друг другу слова Эрика. Грин чувствовал, насколько все напряжены. Неизвестно, что им наплел Эрик, но, закрывая глаза, Грин ощущал вокруг себя не напуганных малышей, а многорукое, огромное, и очень злое существо. Существо смотрело во все стороны сотнями глаз, и сосредотачивалось, подбиралось перед тем, как прыгнуть.

— Вы окружены! Сдавайтесь! Слово даю, кто сдастся, останется жить! — снова крикнул Коцюба.

— Командир, может и правда… того? Сдадимся? — нервно облизывая губы, предложил один из охранников. — Этот отморозок, он ведь на куски порвет.

— Нам и так, и так крышка! — прорычал сержант. Он сплюнул, и крикнул в туннель: — Мы требуем грузовик! С полным баком! И безопасный проход!

— Дай подумать! У нас нет тут грузовика!

— Клюнули, — оглянулся на своих бойцов сержант, и заорал в ответ: — Думай быстрее! Даю полчаса, через полчаса нет грузовика, начинаем убивать! Время пошло!

Потянулись минуты. В туннеле было тихо. Сержант то и дело посматривал на часы, нервничал. Казалось, время остановилось.

— Ну, сколько там осталось? — не выдержал один из охранников.

— Десять минут. Думаю… — фраза так и осталась незаконченной, потому что раздался громкий хлопок, и ведущая в соседний туннель дверь, закрытая на засов, рухнула вместе с косяком. Охранники присели от неожиданности, но быстро справились с испугом, и взяли дверь на прицел. Лучи тактических фонарей скрестились на дверном проеме. Что творится снаружи, не было видно, воздухе столбом стояла пыль. Что-то зашипело за дверью, и на площадку влетели два продолговатых цилиндра, разбрасывая пламя. Они раскатились в стороны, окрасив все в оттенки красного. Смотреть на них было больно, и Грин отвернулся. В этот момент Эрик во всю глотку завопил:

— Бей гадов, — и толпа мальчиков качнулась вперед. Охранники, стоящие к ним спиной, больше интересовались дверью, из которой вот-вот покажутся враги, и перестали следить за детьми. Эта ошибка стала для них роковой. С воинственным кличем мальчики накинулись на них, хватая за плечи, за руки, повисая, как гончие на медведях, кусая и царапая. Грин, секунду помедлив, тоже кинулся в бой. Дети захлестнули охранников, и девочки не отставали от мальчиков. Кто-то из охранников, чудом вывернувшись, сумел-таки нажать на спуск. Многие просто стреляли себе под ноги. Раздались стоны, кто-то из детей упал, но остальные, не обращая на это внимания, продолжали драться. Грина сбили с ног, он кое-как встал, и на мгновение остановился. Он увидел Эрика, который остервенело бил огромного, раза в три больше него, охранника заточкой в шею. Охранник стоял на коленях, и мотал головой, а Эрик, оскалившись, стоял за ним, и кромсал. Из шеи охранника фонтаном била кровь, заливая лицо и руки Эрика. Грин никогда не забудет это зрелище — залитый кровью Эрик, белозубая улыбка на красном. В этот момент из двери на площадку влетело еще что-то. Грин успел увидеть, как катится по полу какая-то зеленая штука, а потом мир стал белым. Вспышка резанула по глазам, ослепив Грина. Кроме вспышки был еще сильный хлопок, от которого живот ухнул куда-то вниз, и Грин чуть не обделался. Вокруг кипел бой: даже ослепленные, дети продолжали рвать своих врагов. Визжащие живые клубки катались по полу, не замечая ничего.

— Вперед! — крикнул чей-то голос впереди. Зрение понемногу возвращалось к Грину. В мелькании цветных пятен он увидел, что в дверь один за другим вбегают вооруженные люди с повязками на руках. Многие из них были уже на середине площадки. Впереди всех шел мужчина ростом чуть выше среднего, в «разгрузке» и каске. В руках у него была странная, допотопная штурмовая винтовка с деревянным прикладом. Какой-то мальчик — по волосам Грин опознал Рыжего, прыгнул на него сзади. Мужчина повернулся, сбрасывая Рыжего. Тот упал, утащив с собой каску.

— Назад! Свои! — гаркнул мужчина, увидев, что Рыжий снова собирается на него накинуться. Рыжий остановился, и помотал головой, приходя в себя. В туннеле снова заработал мотор, громыхающее чудовище подъехало ближе. Включились фары, заливая ярким светом площадку. Приходили в себя и остальные. Один за другим визжащие клубки распадались. Мужчины с повязками помогали детям встать на ноги, оттаскивали в сторону раненых. С охранниками они не церемонились, добивали ножами. Увидев, то один из них подошел к лежащему у стены Бени, Грин сорвался с места. Он едва успел перехватить занесенную руку с ножом.

— Ты что, малой? — Грин ждал, что мужчина с повязкой его ударит, но тот просто выдернул руку.

— Не надо, он хороший! — стал уговаривать его Грин. — Он нас защищал.

— Это правда, — Грин повернул голову в сторону говорившей, и застыл: перед ним стояла Лена.

— Ну, ладно, потом разберемся, — мужчина пошел дальше.

— Надо его покараулить, — сказала Лена. Грин кивнул в ответ, с тал во все глаза смотреть, что будет дальше. Командир солдат Республики, тот самый, с которого Рыжий сорвал каску, ходил и отдавал распоряжения. Услышав, как один из солдат назвал его Коцюбой, Грин понял, что это и есть тот самый анархист, бандит и убийца, о котором столько судачили в туннеле. Склонившись над лежащим без движении мальчиком, Коцюба закричал:

— Джека сюда, быстро!

Вскоре из туннеля появился странный персонаж, должно быть, это и был Джек. На вид он был чуть старше Грина, с тонким, аристократическим лицом. Он разительно отличался от увешанных оружием здоровяков. Казалось, что ему не место в туннеле. Солдаты расступались, давая ему дорогу. Он прошел мимо Грина, и кинулся к лежащим детям. За ним по пятам, не отставая, семенила девочка лет четырнадцати, и мальчик, еще младше. Они присели возле раненых, мальчик стал ходить от одного к другому, кладя на лоб ладонь. Он замирал, закрывая глаза, точно прислушивался к чему-то внутри себя, потом что-то говорил девочке и переходил к следующему. Девочка, не выпускала руку Джека. У некоторых они не задерживались, Джек качал головой и шел дальше. Девочка кончиками пальцев касалась висков лежащих, водила над ними руками. Грин, который внимательно смотрел на то, что они делают, заметил, что раненым сразу же становилось лучше. У них останавливалась кровь, а у одного — Грин не поверил своим глазам, глубокие порезы на лице заросли без следа. Он ошеломленно тер щеки, с которых сыпалась засохшая кровавая корка. Некоторые раненые, до того лежавшие без движения, пытались встать. Командир подошел посмотреть, удивления на его лице Грин не заметил, только усталость. Джек увидел его, выпрямился, и подошел.

— Добился своего? Убийца ты и отморозок, — бросил Джек Коцюбе.

— А что мне было делать, по-твоему? — закричал Коцюба, и схватил Джека за грудки. Грин заметил, что одежда Коцюбы покрыта засохшей кровью. — Дать им грузовик, чтобы они с детьми уехали? Они ведь не уехали бы просто так! И что было бы с этими детьми, ты подумал? Подумал? Все вы умные, пока кто-то другой решения принимает, и руки пачкает! А вы все в белом! — Коцюба махнул рукой, и вышел через дверь в соседний туннель. Тем временем, принесли носилки, и детей стали понемногу выводить. Те, кто постарше, несли раненых, кроме самых тяжелых. Достались носилки и Бени. Грин, не отходящий от него ни на шаг, схватился за ручку, и с еще тремя мальчиками понес Бени вниз, к воротам. У ворот стоял грузовик. В кузове сидели дети, прикрывая глаза ладонями. Грину тоже захотелось прикрыть глаза, но он решил потерпеть. Небо того стоило. Грузовик завелся, и уехал, а Грин стоял, и смотрел.

Слева от входа в туннель стояла пушка. Она показалась Грину очень старой, точно из фильма про Великую Войну. Сидя на колесе, курил сигарету солдат в черном берете. Еще один лежал рядом на матраце. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что он мертвецки пьян. Вокруг, и ниже по эстакаде, у разбитого дота, расхаживали еще солдаты, они охраняли сидящих с руками за головой охранников. Их было от силы два десятка. Если бы Гельман знал, как их мало, он бы, наверное, так легко не сбежал, подумал Грин. Судя по всему, в нападении на туннель участвовало от силы сто человек. Из туннеля вывели еще одну группу детей. Чтобы их забрать, подъехал грузовик, и детей стали подсаживать в кузов. Подсадили и Грина. Он удивился, до чего деликатны были эти внешне суровые мужчины. С детьми обращались очень бережно, заботливо, успокаивали плачущих. Впрочем, таких было немного, дети в бараке за два года насмотрелись всякого, и плакать разучись. Грин сидел у борта, и смотрел вдаль. По эстакаде поднимались трое, один взрослый, и двое подростков. Старший из подростков был вооружен укороченной имперской винтовкой. В этот момент из туннеля вышел Коцюба. Как только идущие поравнялись с ним, он принялся сердито им выговаривать. Потом махнул рукой, и мальчики скрылись в туннеле. Взрослый чуть задержался — явно получил от Коцюбы втык, потом тоже пошел в туннель.

— Собирай артиллеристов, везите сюда остальные пушки, и снаряды. Есть работа, — услышал Грин слова Коцюбы, обращенные к солдату у пушки. Тот встал с колеса, и взялся за рацию. В этот момент грузовик завелся, и поехал. Туннель стал отдаляться.

Грузовик съехал с эстакады, и повернул направо, углубляясь в промзону. Туннель скрылся из виду, и Грин облегченно вздохнул. Чудовищное напряжение, в котором он жил последние два года, исчезло. Все кончилось, он у своих. Уже по тому, как обращались с детьми солдаты Республики, стало ясно, что рабства точно не будет. Да и чувствовалось в них что-то настоящее, скрытая добрая сила.

Грин больше никогда не был в туннеле. Со временем воспоминания о кошмаре длиной в два года, стерлись из памяти. Только иногда, в кошмарах, ему снилось, что он снова в туннеле, снова слышит, как староста бьет в рельс. Он просыпался в холодном поту, и потом долго не мог заснуть. В каком-то смысле, он навсегда остался в туннеле.

 

Глава 3. Семья

Небо всегда разное. Раньше, в прошлой жизни, Грин часто слышал это утверждение, но смысл его понял только сейчас. Он лежал на крыше дома, который когда-то был торговым центром, и смотрел в небо. Небо было голубое, и в этой бездонной голубизне плыли белые облака. Он мог часами смотреть, как они меняют очертания, сливаются, чтобы вновь разойтись, но уже другими. Смотреть в небо было интересно. Было интересно видеть вокруг не своды туннеля, а настоящие дома, и настоящую гору вдали. И пусть гора не была зеленой, как когда-то, пусть умер лес, и вокруг вместо чистеньких нарядных домиков стояли заброшенные руины. Все это значения не имело. Главное — было небо, было солнце, и ласкающий теплый ветерок.

На крыше Грин был один. Остальных детей, которых вывезли из туннеля, небо интересовало не до такой степени, чтобы валяться на крыше. Тем более, что детей в бывшем торговом центре, где жила Семья Сергея, осталось не так и много. Взрослых разместили в одном из зданий за перекрестком у туннеля. Там все были вперемешку, и «рабы», и «чистая публика» из второго туннеля. Коцюба и остальные его все-таки взяли. Верхушка, кроме Гельмана, сбежала через южный выход, а остальные попали в плен. Часть охранников сидела отдельно, под охраной, а остальные — на общих основаниях, вперемешку со своими бывшими подданными. Многие дети во втором туннеле, особенно маленькие, оказалась отобранными у родителей, и теперь люди Коцюбы понемногу разбирались с бумагами, выясняя, кто чей сын или дочь. Когда разобрались, большую часть детей из торгового центра увезли к родителям. Уехала и Лена, ее мама с папой благополучно пережили два года заточения и рабского труда. Остальные, у кого родителей не было, остались. Остался и Эрик.

Заботливые женщины, при виде отощавших сироток в тряпье, расчувствовались, и первое время Грину казалось, что он попал в рай. Всех вымыли, переодели в чистое, и кормили точно на убой, не жалея разносолов. Работать было не надо, и Грин, покушав, уединялся на крыше. Заместитель Сергея, Леха, подарил ему темные очки, Грин затащил на крышу матрац, и проводил дни в безделье, смотря в небо. Вниз он спускался только на ночь, и на обед. Он ценил этот недолгий отдых. Жена Сергея обмолвилась, что вскоре ребят начнут разбирать по Семьям. Привольной жизни оставалось всего ничего. Насколько Грин разобрался в обстановке, бездельников в Семьях не водилось по определению. Все, в том числе и дети, приносили пользу.

— Грин, там пришли в Семью отбирать, — мысли Грина оборвал какой-то малыш. Он высунул голову в люк, и тут же исчез: понесся оповещать остальных. Грин оторвался от созерцания облаков, потянулся, разминая затекшие плечи, и пошел вниз. Там, в окружении детей, сидела женщина средних лет, и рассказывала:

— Семья у нас хорошая. Места много, еды хватает. Что главное — люди золотые, хорошие, прямо скажу, люди. А вот деток у нас не очень много…

— Почему? — встрял вездесущий Эрик.

— Понимаешь, деточка, так получилось, что у нас не все в Семье с самого начала. Наш глава Семьи, он много людей спас, погибающих от холода. Меня вот спас. У всех нас кто-то близкий погиб. У меня тоже сыночек был, — голос женщины прервался. Грину стало ее жаль. — Вот так получилось, что у нас на восемнадцать взрослых только шестеро детей. Вы много пережили, но теперь худшее позади. У нас вы найдете теплый дом и заботливых родителей…

Слова женщины звучали до того притягательно, что Грин и сам не заметил, как оказался в первых рядах слушателей.

— А как зовут главу вашей Семьи? — спросил он у женщины.

— Илья. Илья Вишневецкий, — ответила женщина. В ее голосе прозвучали нотки гордости. Грина точно холодной водой окатили. Он пару мгновений постоял, моргая, затем развернулся к женщине спиной, и стал проталкиваться наружу. Женщина непонимающе смотрела ему вслед.

— Что, старый знакомый? — вслед за Грином вынырнул Эрик.

— Типа того, — не стал вдаваться в подробности Грин.

— Что, не хочешь к Илье в Семью? — спросил женский голос за спиной у Грина. Он развернулся. Женщину, что стояла перед ним, он ни разу не видел, она точно была не из Семьи Сергея. У нее были каштановые волосы и зеленые глаза. Чуть полноватая, не толстая, а именно что полноватая, с мужскими ухватками и волевым лицом, она сразу ему понравилось. С ее плеча свисала винтовка. Она стояла, расставив ноги в высоких мужских сапогах, и твердо смотрела ему в лицо.

— Не хочу, — пожал плечами Грин.

— Что так? — женщина, не отрывая взгляд, смотрела ему в лицо.

— Просто не хочу, и все, — еще раз пожал он плечами, в надежде, что она отстанет.

— Ну, дело твое… — надежда Грина не оправдалась, женщина продолжила расспрашивать: — Как тебя зовут?

— Шимон… Шимон Грин.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Родители живы?

— Нет.

— Вот что, Шимон. Не хочешь к нам пойти? — перешла к главному женщина.

— Хочу, — без промедления ответил Грин.

— Что, вот так просто? Даже не хочешь спросить, кто у нас глава Семьи, какие условия? — прищурилась женщина.

— Мне все равно, — ответил Грин. — Хуже, чем в туннеле, точно не будет.

— Ну, смотри. Выбор твой. Легкой жизни не обещаю. У нас тебе не как у Ильи, задницу вытирать никто тебе не будет. Работать придется много и тяжело. Годятся тебе такие условия?

— Годятся, — кивнул Грин. Еще несколько минут назад он не собирался никуда идти, ни в какую Семью. Он и сам не понял, почему вдруг согласился на предложение этой женщины. За язык его никто не тянул, на улицу тоже никто не гнал. Он мог вернуться на свою крышу. Мог, он не стал. Что-то подсказывало ему, что сейчас, как тогда, перед туннелем, решается его судьба. Он смотрел на женщину, ожидая окончательного вердикта.

— Ну, раз годится, будем знакомы, — женщина протянула ему руку, и представилась: Марина.

— Грин, — пожал ее руку Грин. Рука у женщины была твердая, пожатие мужское.

— Стоп, погодите, — Эрик наблюдал за этой сценой, вытаращив глаза. — А кто у вас в Семье за главного?

— Виктор Коцюба, — ответила женщина.

— Так он же…?

— Он жив. И будет жить! — отрубила женщина. Она повернулась, и гаркнула так, что не ожидавший этого Грин аж присел: — Вайнштейн!

На крик женщины из соседней комнаты вышел странный тип. Куртка висела на нем, как на вешалке, до того худой он был. Острый кадык на худой шее постоянно двигался, точно человек все время что-то жевал. Седые волосы были всклокочены, на лице трехдневная щетина. Спадающие с носа очки с толстыми линзами, и перемотанной изолентой дужкой, из-под которых на мир смотрели огромные глаза, дополняли ходульный образ городского сумасшедшего.

— Чего? — спросил Вайнштейн. Он подошел ближе, и Грин унюхал запах перегара.

— Ты там закончил? — строго спросила Марина.

— Закончил, — кивнул Вайнштейн.

— Тогда поехали, — Марина пошла к выходу, Грин за ней. У пандуса, ведущего на верхнюю стоянку торгового центра, гостей ждали квадроциклы. Это транспортное средство было очень популярно в Республике, такие были почти у всех. На засыпанных обломками, местами подмытых паводком улицах промзоны лучшего транспорта не было. Машины не перенесли долгой зимы — разорвало радиаторы и блоки цилиндров. А вот квадроциклы, с их двигателями с воздушным охлаждением, остались целыми и невредимыми.

Грину квадроциклы понравились. Ехать, держась за ремень Марины, и смотреть по сторонам оказалось интересно. Впрочем, ехали они недолго. Одна улица, другая — не успел Грин опомниться, как они уже приехали.

— Вот он, дом! — Марина притормозила, и показала рукой на здание впереди. Перед ними, метрах в ста, стоял обнесенный забором склад. Здание отчего-то показалось Грину знакомым. Над складом развевался флаг Республики. Их приближение заметили, и одна створка огромных ворот стала открываться. Квадроциклы въехали в ворота, и остановились.

— Привет! — помахал рукой от ворот незнакомый мужчина, и налег на створку, возвращая ее на место. Закрыв ворота, он подошел, и обнял Марину.

— Мой муж Эли, Шимон Грин, — познакомила их Марина. — Шимон будет у нас жить.

— Вливайся, — пожал руку Грину Эли. Грин с трудом удержал вскрик боли — шершавая, черная от въевшегося масла ладонь Эли сжала его руку, точно тиски.

Внутри склад казался огромным, еще больше, чем снаружи. Потолок терялся вверху, до него было не меньше пятнадцати метров. До самого потолка высились штабеля мешков с провизией.

— Сколько тут всего… — восхищенно протянул Грин.

— Тут запасов на годы хватит. Раньше с этого склада оптом торговали крупами. Рис, фасоль, гречка, картофельный порошок, орехи. Нам очень повезло, что мужики нашли этот склад. Представляешь, мы же раньше в Городе жили. Когда выпал снег, Вайнштейн с Коцюбой пошли сюда на снегоступах. Они чудом нашли этот склад под снегом. Сами на обратном пути чуть не погибли. Потом понемногу утеплили офисы, и мы все сюда переселились, когда в Городе стало неуютно.

— А куда делись те, что до вас тут были? — Грин, наконец-то, вспомнил этот склад. Именно сюда, на улицу Сварщиков посылал их с Борькой Илья. И уже тогда на этом складе кто-то сидел.

— А, так ты в курсе? — Марина задумчиво посмотрела на Грина. Тот пожал плечами. — Были тут какие-то. Они замерзли. Не утеплили склад как следует, а потом, когда морозы ударили, было уже поздно. Наши мужики знаешь, сколько труда положили тут, пока утеплили стены?

В левой части склада когда-то был офис. На первом этаже рабочие помещения, на втором сидели клерки, и управляющий. Теперь все это превратили в жилую зону. Марина провела Грина на второй этаж.

— Вот здесь будешь спать, — они прошли через гостиную, Марина открыла одну из дверей, и вошла внутрь. — Выбирай любую незанятую кровать. За бельем зайдешь ко мне, это дальше по коридору.

Марина ушла, Грин сел на кровать, и окинул комнату взглядом. В комнате стояли четыре двухъярусные кровати, шкафчики, стол, и несколько стульев. На столе мигал заставкой компьютер. На стене висела карта мира с непонятными пометками. Полки над столом были завалены инструментами и железным хламом.

Грин прошелся по комнате, вышел за дверь и пошел по коридору. Дверь в одну из комнат была приоткрыта, Грин постоял возле нее, прислушиваясь, потом толкнул ее рукой. Дверь скрипнула, и распахнулась. Внутри царил полумрак, сквозь опущенные жалюзи почти не проникал свет с улицы. В комнате стояли две кровати, на одной, под одеялом, кто-то лежал. Обмотанная бинтами рука лежала поверх одеяла. На стуле у постели, точно часовой, изваянием застыл кот. Свет из коридора отразился в его зрачках, и они загорелись зеленым демоническим огнем.

— Ты кто? — лежащий в постели мужчина поднял голову, Грин узнал Коцюбу. Он слышал, что случилось с Коцюбой, эта история была у всех на устах. Когда охранники и начальство из второго туннеля смазывали салом пятки, они не взяли с собой Гельмана. Тот спрятался в каком-то закутке, надеясь пересидеть зачистку. В закуток заглянул один из солдат Республики. Солдат был молодой и неопытный, и Гельману удалось застать его врасплох. Он задушил солдата, переоделся в его одежду, взял его винтовку, и пошел к выходу, смешавшись с остальными. У него почти получилось ускользнуть, но судьба в тот день была не на его стороне: он наткнулся на Коцюбу. Коцюба видел Гельмана, когда проник в туннель — Коцюба и был тем шпионом, что просочился в туннель, а потом сбежал с одним из рабов. Эта история уже стала легендой в Республике: рассказывали, что Коцюба плюнул в лицо самому Фрайману, а потом сбежал. Коцюба узнал переодетого Гельмана, и попытался задержать. Зажатый в угол Гельман всадил в Коцюбу очередь из винтовки, практически в упор. Никто не верил, что он выживет, но он выжил. А Гельмана люди Коцюбы скинули с эстакады в ущелье. Он долго умирал на камнях с перебитым позвоночником, и никто не пришел ему на помощь. — Ты кто? — хриплым голосом повторил Коцюба.

— Я Шими… Шимон Грин, — ответил Грин. Кот соскочил со стула, подошел к Грину, задрав хвост, обнюхал. Решив, что Грин ему по душе, кот потерся о его ноги, и коротко мявкнул.

— Тебе чего?

— Он будет с нами жить. Помнишь, мы говорили про сирот? — Марина отодвинула Грина, и вошла в комнату.

— А, понятно, — откинулся на подушки Коцюба. Лицо у него могло соперничать по белизне с простыней. — Ну, добро пожаловать, Шимон.

— Так, а ну-ка оставили больного в покое! — подошла женщина в белом халате, и накинулась на Марину. Она вытолкала Грина с Мариной за дверь.

— С медициной разве поспоришь, — вздохнула Марина. — Это Алина, наш врач.

Грин быстро освоился в Семье Коцюбы. Семья была не из больших, всего десять человек. Трое мужчин: Вайнштейн, Эли и сам Коцюба, и женщины — Марина, Алина, и Сарит. Были еще дети — дочь Марины Эден, ангелочек восьми лет от роду, Голан и Боаз, сыновья Сарит, и Мишка, сын Алины. Голану было четырнадцать лет, Мишке пятнадцать. Боазу всего четыре, Грин его в расчет не принимал.

Еще живя у Сергея, Грин слышал о Коцюбе самые невероятные слухи. Якобы, еще до наступления холодов, он и Вайнштейн сожгли чуть ли не сотню сарацин из огнемета. Впрочем, в это почти никто не верил. Гораздо более достоверной, хоть и невероятной, казалась история о том, как он спустился в технические туннели под Городом, чтобы отбить у людоедов Мишку. Когда ударили морозы, многие жители Города ушли под землю. В туннели, по которым были проложены городские коммуникации. В туннелях было теплее, чем на поверхности, но совершенно нечего есть. Спустя год осталась в живых едва ли десятая часть тех, кто ушел под землю. Без еды и элементарных удобств они быстро одичали, превратившись в людоедов. В то время Семья Коцюбы жила в самом сердце Города. Они и не подозревали, что буквально рядом с ними под землей живут стаи кровожадных людоедов. В один прекрасный день эти людоеды похитили Мишку, и утащили в туннели. Коцюба один спустился туда, блуждал там целые сутки, пока не нашел Мишку и не отбил его у людоедов. Грин никогда бы в такое не поверил, но Марина подтвердила: все так и было. Из-за этих людоедов Семья и перебралась в промзону.

Именно Коцюбе принадлежал план разгрома Фраймана — побывав в туннеле, он разведал обстановку, и вывел Профессора, одного из обитателей барака для чернорабочих. Коцюба придумал, как спровоцировать Фраймана, и заставить его послать войска для подавления Республики. Его план сработал: колонну удалось заманить в ловушку, и уничтожить, хоть и дорогой ценой. Коцюба лично командовал разгромом колонны, а потом и штурмом туннеля. Поговаривали, что он лично расстрелял нескольких пленных, захваченных в уличном бою. По этим рассказам у Грина сложилось впечатление о Коцюбе как о человеке жестоком, и беспощадном, к себе и другим.

Вайнштейн и Коцюба знали друг друга задолго до Катастрофы. Пока Грин не узнал Вайнштейна ближе, он никак не мог понять, что у них общего — один человек действия, спортсмен, другой — полусумасшедший пьяница. Внешний вид оказался обманчив. Вайнштейн был очень умен, ходячая энциклопедия, он знал все и обо всем, и был прекрасным аналитиком. Способность видеть суть вещей и спасла его, когда мир рухнул. Они с Коцюбой были соседями, и друзьями. Будто предчувствуя грядущую катастрофу, они стали готовиться заранее. В первые же дни Вайнштейн понял, чем все кончится, и они с Коцюбой стали готовиться. Тогда же к ним присоединилась Сарит с детьми, она жила в том же доме, и Эли с Мариной и Эден, жившие по соседству. Вместе они отбили нападение сарацинских погромщиков. До наступления холодов, успели утеплить дом, и запастись продуктами. Потом, просидев месяц в заваленном снегом городе, устроили вылазку в промзону, и нашли этот склад. Случайно наткнувшись на замерзающих и голодных Алину и Мишку, они взяли их к себе. Эли до катастрофы работал автомехаником. В том, что касалось механизмов, ему равных не было. Его золотые руки оживили не одну машину. Они были прекрасной командой, все трое.

Рассказывая о Семье Коцюбы, нельзя обойти вниманием женщин. Марина, твердостью характера и напором не уступала Коцюбе. Ее беспрекословно слушалась Сарит, и побаивалась Алина, тот еще орешек. Алина по профессии была операционной сестрой. Ее так все и звали — Сестра, это был ее позывной. Ее знали и уважали все в Республике. Многие были обязаны ей жизнью… как, впрочем, и детям-индиго. Сарит занималась хозяйством, и детьми. Уют в доме был ее заслугой. Может быть, занавесочки на окнах и не имели никакого отношения к выживанию, но без них дом стал бы сараем. Трое мужчин, три женщины, и у каждого своя функция — Семья была идеально работающим механизмом. Только благодаря этому они смогли пережить страшную зиму.

Большинство Семей были такие — какая-то больше, какая-то меньше. Слово Республика звучало очень громко, но на деле, всей Республики было от силы шестьсот человек, около тридцати Семей, разбросанных по промзоне, Городкам и окраинам Города. Там, где когда-то жили сотни тысяч, осталась жалкая горстка выживших. Были еще людоеды в Городе, но их за людей никто не считал. Если бы не Летун, бывший до катастрофы офицером ВВС, объединивший эти разрозненные группки в единое целое, они бы так и остались разобщенными. Именно он всю долгую зиму налаживал связи между выжившими. Неисправимый оптимист, он сделал Республику чем-то реальным. Когда сошел снег, и вопрос встал ребром: или Республика, или Фрайман, Летун кинул клич, и простые люди из разных Семей пришли с оружием, чтобы биться за свое право жить так, как они пожелают, без указки сверху.

Буквально на второй день своей жизни в Семье, Грин увидел легендарного Летуна. Алина никого к Коцюбе не пускала, даже свои, домашние, возле двери в комнату, где тот лежал, ходили на цыпочках. О гостях и речи не было, единственный, кого пускали в дом, был Габи, индиго. Грин видел его в туннеле, когда тот лечил раненых. Он же занимался и лечением Коцюбы. Тем не менее, Летун как-то просочился. Грин ожидал увидеть эмигранта, как Вайнштейн или Коцюба, а оказалось, что Летун — смуглый «восточный» мужчина, черноволосый и черноглазый. При виде Летуна все тут же заулыбались, Вайнштейн встал, и пожал ему руку. Было видно, что Летуна любят. С видом заговорщика он достал из папки какой-то листок, и вошел к Коцюбе.

— Поздравляю! Вчера мы провели выборы. Временный Комитет реорганизован в постоянный. Меня избрали председателем, ты — второй в списке! Нас избрали на год. Читай, — услышал Грин. Дверь Летун не закрыл, и разговор слышали все в гостиной.

— А кто такой этот Ли? — спросил Коцюба.

— Ли сменил Чена, — ответил Летун, — наш человек.

— Ясно… а Вайнштейн? Почему его не избрали?

— Да как тебе сказать…, - понизил голос Летун, — его за психа посчитали, он в своих теориях иногда перегибает палку. Да и потом, насчет тебя все ясно, насчет Медведя или Алины тоже, все вас знают, вы на виду, как и я. Вишневецкий и Райво просто уважаемые люди, Семьи у них большие. Сергею припомнили его пьянство, в день боя его многие видели в совершенно непотребном виде. За Ли проголосовали все его соплеменники, как один. — При этих словах Летуна Вайнштейн пьяно вздохнул.

— Неудивительно… — проворчал Коцюба, — развели демократию.

— Ну, вот, поэтому за Вайнштейна почти никто не проголосовал. Он обиделся, никуда не ходит, сидит в обнимку с бутылкой. Алина к тебе его не пускает.

— И правильно делает, нечего больного тревожить! — это Алина поднялась снизу, увидела, что дверь в комнату открыта, и фурией рванулась туда.

— Ладно, ты выздоравливай побыстрее. Работы полно, ты нам нужен! Масса нерешенных вопросов! — Летун стушевался, и выскочил из комнаты. Проходя мимо Грина, он поймал его любопытный взгляд, и подмигнул. Листок, который Летун принес Коцюбе, оказался листовкой. В листовке говорилось:

«Всем гражданам Республики! Временный Организационный Комитет объявляет о самоликвидации. По результатам прошедших выборов, образован постоянный Организационный Комитет, сроком на год, в составе:

— Яков (Коби) Бен-Ами, позывной Летун

— Виктор Коцюба, позывной Заноза

— Дов Сотник, позывной Медведь

— Алина Гофман, позывной Сестра

— Райво Краних, позывной Райво

— Ли Ван, позывной Ли

— Илья Вишневецкий, позывной Дрозд

Комитет обязуется представлять письменный отчет о своей деятельности первого числа каждого месяца. В настоящее время Организационный Комитет работает над подготовкой Основного Закона Республики. По завершении проекта закона, он будет представлен гражданам на рассмотрение.

Да здравствует Свобода! Да здравствует Республика!»

С Мишкой, единственным из всей Семьи, Грин не нашел общего языка. Казалось бы, почти сверстники — год разницы, по всем правилам должны были бы подружиться, но — не срослось. Мишка невзлюбил Грина с первого взгляда. Бывает так — только посмотришь на человека, и понимаешь, что перед тобой друг. А тут все произошло с точностью до наоборот. Мишка, только ему представили Грина, буркнул что-то неразборчивое, и ушел. Спустя пару дней, когда Марина привела еще троих сирот, он сорвался. Кроме Антошки, мальчика на два года младше Грина, Марина привела двух девочек, Свету и Эфрат, тринадцати лет. Мишка, увидев их, скривился, и громко сказал:

— Полный дом вонючек, теперь не продохнуть будет, — «вонючками» он называл всех из туннеля.

— Миша! — подскочила Алина. — Немедленно извинись!

— Жаль, что Коцюба лежит, он бы ни за что этих не привел в дом! — набычился Мишка. — И зачем их только спасали?

— Между прочим, это его идея, — оторвался от книги сидящий в своем любимом кресле Вайнштейн. — Нам нужна свежая кровь.

Мишка схватил свою винтовку — «укорот» имперской, и кинулся прочь из комнаты. Марина вдохнула, и успокоила Грина и новеньких:

— Не переживайте, он не со зла. Он привыкнет.

Вечером того же дня, после ужина, когда мальчики уже готовились спать, Мишка подошел к кровати Грина.

— Ну ты, вонючка, — ударил он по ножке кровати. Грин встал. Он был на пол головы выше Мишки.

— Чего? — спросил Грин, не очень волнуясь. Ему казалось, что он легко справится с Мишкой.

— Ничего! Я тут раньше тебя был, понял?! Будешь меня слушаться, а то плохо будет.

— Не буду, — ответил Грин.

— Что?! Получи! — Мишка ударил Грина в живот. Он не становился в стойку, вообще не готовился, просто поднял руку к поясу, и шагнул вперед, одновременно с этим разворачивая корпус. Весь свой вес он вложил в удар. От внезапно вспыхнувшей боли Грин согнулся. Мишка, решив, то с него хватит, больше не бил. Он шагнул назад, и смотрел на Грина. Грин быстро справился с болью. Жизнь в туннеле научила его терпеть. Он разогнулся, и бросился на Мишку. Не ожидавший этого Мишка не успел среагировать, и Грин широким «рабоче-крестьянским» замахом въехал ему по уху. Они сцепились, и покатились на пол. Остальные мальчишки наблюдали за ними. Никто не вмешивался. В этот момент, привлеченная грохотом, вбежала Марина.

— Ну-ка, прекратить! — закричала она. Мальчишки ее не услышали, продолжая мутузить друг друга. Марина, не долго думая, ухватила оказавшегося сверху Мишку за шиворот, и без видимых усилий оторвала от Грина. Грин привстал, и воротник его куртки тут же оказался в другой руке Марины. Она держала их обои, как нашкодивших котят.

— Значит так, орлы. Тебя, Мишка, касается особенно, ты у нас старожил. Вообще, ты нашел, с кем связываться. Парня после туннеля ветром качает, а ты накинулся. Чтобы никаких мне драк! Мир-дружба-жвачка. А кто не понял, я тому объясню. Ясно? — встряхнула она Мишку. Мишка промычал что-то утвердительное, Грин тоже. Марина отпустила их, и вышла из комнаты. Мишка с Грином еще постояли, растрепанные, буравя друг друга злыми взглядами, потом разошлись по углам. Мишка прошипел напоследок: «Сочтемся».

В комнате был еще один человек, Габи-индиго. Он, единственный, остался безучастным к драке. Как сидел на своей кровати, сложив руки на коленях, так и остался сидеть, как истукан, даже головы не повернул.

— Чего это он? — шепотом спросил Грин у Голана, с которым, в отличие от Мишки, подружился. Ему хотелось отвлечься от того, что только что произошло, и он решил поболтать.

— Габи? Он так часто отрубается. Ходит-ходит, потом сядет, и втыкает. Ноль на массу. Гляди! — Голан подскочил к Габи, и провел ладонью у того перед лицом. Габи и глазом не повел.

— Они все такие, индиго? — спросил Грин.

— Не, они разные бывают. Некоторые нормальные… ну так, с виду. Главный ихний, Джек, вот тот странный.

Действительно, индиго были странные, другого слова не подобрать. Жили они отдельно, и Джек, которому едва исполнилось восемнадцать, был у них за старшего. Остальные, которых было около двадцати, были еще младше, некоторые совсем маленькие, дошкольного возраста. С обычными людьми они практически не общались. Помогать — помогали, лечили, причем от таких болезней, которые и до катастрофы были официальной медицине не по зубам. Но не разговаривали, и по непроницаемым лицам было трудно понять, что они думают. Кроме способности к лечению, у них были другие способности, о которых ходили слухи, один невероятнее другого. Грин не знал, можно ли этим слухам верить. Фактом оставалось то, что и Коцюба, и Летун, и вообще все, кто в присутствии Грина упоминал индиго, все как один говорили о них только хорошее, и в очень уважительном тоне.

Через несколько дней Мишка вызвал Грина на задний двор. Никого из взрослых дома не было, кроме лежащего в постели Коцюбы. Помешать им никто не мог.

— Ну что, вонючка, тебе хана, — сплюнул Мишка. — Не хотел по хорошему, будет по плохому.

— Я тебя не боюсь, — Грин поднял руки, и стал в стойку. По губам Мишки скользнула ухмылка. Грин решил не ждать, и первым кинулся в атаку. Много позже он понял, что совершил тогда все возможные ошибки. Он потерял равновесие, завалив корпус вперед, ударил слишком широко и размашисто. Вообще, начинать бой с кругового «рабоче-крестьянского» удара было глупо — слишком велика траектория такого удара. Мишка, который понял, что Грин драться не умеет, еще когда увидел подобие стойки, которую изобразил Грин, поступил проще. Когда Грин рванулся вперед, Мишка, как учили, шагнул вперед, выбросив вперед от бедра кулак правой руки. Левая рука Мишки сблокировала удар Грина, но за мгновение до того правая ударила Грина в нос. Грин отшатнулся, из глаз брызнули слезы. Он снова рванулся вперед, беспорядочно молотя перед собой кулаками, практически вслепую. Мишке только и оставалось, что отшагнуть вбок и подсечкой сбить Грина на землю.

Удар о землю выбил из легких Грина весь воздух. Он на мгновение потерял ориентировку в пространстве, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит на левом боку. Правая рука была вытянута, а на ребра что-то давило. Грин попытался шевельнуться, но боль в вывернутой руке заставила его отказаться от этой затеи.

— Драться надо уметь, вонючка, — прилетел откуда-то сверху голос Мишки. Грин понял, что тот присел за его спиной. Колено Мишки давило сверху на ребра Грина, а руками он держал в воздухе распрямленную руку Грина, заломив запястье так, что Грин не мог ее согнуть. — Сдавайся!

— Нет! — крикнул Грин. Мишка надавил коленом сильнее, у Грина поплыли перед глазами черные пятна. Вывернутая рука немилосердно болела.

— Сдавайся!

— Сдаюсь, — прохрипел Грин. Тот психологический надлом, что он вынес из туннеля, дал о себе знать. Он остро чувствовал свою беспомощность, свою неполноценность: Мишка был младше, а валял его, как хотел. Сил сопротивляться не было. Сейчас Грин был готов на все, лишь бы его отпустили.

— Будешь делать все, как скажу? — спросил Мишка.

— Буду! Буду!

— Вот и хорошо, — Мишка отпустил Грина. Кое-как, тот поднялся на ноги. Рукой он боялся шевелить, ему казалось, что она сломана. — Сегодня вымоешь всю комнату, чтоб блестела. Понял?

— Да, — опустил глаза Грин.

— И готовься, с завтрашнего дня начинаем тренироваться. Будешь со всеми на зарядку ходить. Тебя тоже касается, мелкий, — посмотрел Мишка на Антошку.

Грин вымыл комнату. Ничего нового в этом для него не было. Кошмар туннеля возвращался, он опять зависел от чьей-то злой воли. Он уже жалел, что попросился в Семью Коцюбы, но обратной дороги не было.

Побив Грина, Мишка восстановил свою власть — после показательного урока Антошка безропотно выполнял все его приказы. Он даже стал, было, мыть сортир, когда была очередь Мишки, но Марина, державшая руку на пульсе, тут же это пресекла. Мишка получил затрещину, и отправился мыть, как сказала Марина «с тряпкой в зубах». Это, впрочем, не отменяло тех мелких издевательств, которым Мишка постоянно подвергал свою «команду». Он «пробивал фанеру» — бил в грудь кулаком. Мог, походя, ударить в солнечное сплетение, или ногой в сгиб колена. По утрам, когда все делали зарядку, он метался от одного к другому, отвешивая пинки. Чем-то он напомнил Грину Янива — ему нравилось унижать. Мишка наслаждался властью. При старших, особенно при Коцюбе, он вел себя как пай-мальчик.

Тренировки по рукопашному бою устраивались три раза в неделю. Обычно тренировку вел Коцюба, иногда его подменяли ребята Летуна — Ариэль и Томер. На первой же тренировке Мишка побил Грина еще раз. Коцюба, наверное, решил посмотреть, что может Грин, и поэтому не остановил Мишку сразу. Мишка гонял Грина ударами по двору. Грин отвечал как мог, пару раз даже задел Мишку. В конце концов, Мишке надоело, он взял Грина на «мельницу», и воткнул головой в землю. От удара Грин потерял сознание. Очнулся он в комнате, на своей кровати. Напротив него сидели Коцюба и Габи. Грин сел в кровати, держась рукой за стенку. Удивительное дело, но ничего не болело. Наверняка, Габи постарался.

— Зря я вас вместе поставил, — извиняясь, сказал Коцюба. — Тебе надо тренироваться, ты не в форме. — Грин ничего не ответил. Коцюба встал, опираясь на палку, прошелся по комнате. Обращаясь к Габи, сказал: — Габи, сходи там, погуляй. — Габи вышел. Коцюба сел напротив Грина. Левой рукой, на которой после ранения не хватало двух пальцев, он задумчиво поскреб подбородок.

— Я вижу, что на душе у тебя неспокойно. С Мишкой вы так и не подружились, пусть. Дело ваше. Но кроме этого, разве тебе плохо у нас? Что не так?

Вместо ответа Грин промолчал. Он не знал, что сказать Коцюбе. Тот сидел напротив него, смотрел на Грина в упор, и тот внезапно понял, что Коцюба совсем не злой. Врут слухи, все врут. Казалось бы, ну кто ему Грин? Так, мальчишка-сирота, которого подобрали из жалости. Он мог бы вообще не заметить его, и заниматься своими делами, которых у него было выше головы. Но он пришел, и ждал ответа на свой вопрос. Ему было важно знать, что с Грином все в порядке, Грин это видел. От этого неожиданного участия на глаза Грина навернулись слезы. Он затрясся в беззвучных рыданиях.

— Ты вот что, Шимон… Ты не принимай все это близко к сердцу. Тебе многому предстоит научиться. Жизнь у нас нелегкая, и чтобы выжить, надо много знать и уметь, понимаешь? Будет трудно, будет много шишек. — Коцюба понял реакцию Грина по-своему.

— Вам легко говорит, вон вы какой. А я… — всхлипнул Грин.

— Во-первых, давай на «ты». Мы же Семья! — наклонился вперед Коцюба. — А во-вторых, ты думаешь, я родился таким? Ошибаешься. У меня был свой путь, мне тоже было нелегко. До всего этого я был обычным обывателем. Служил в армии, потом в офисе работал. Как все, ничего особенного. У меня и семьи-то не было, потому что я не хотел ни за кого отвечать. А потом пришел Песец, и у меня не осталось выбора, пришлось брать на себя ответственность за жизни других людей. Понимаешь? Нет? Ладно… Давай я объясню проще. То, кто ты по жизни, ты сам себе определяешь. Это просто роль. И все это в тебе есть, это в каждом есть. Трус ты, или храбрец, умный, или глупый, воин, или овца — все это твой выбор. Ты можешь быть кем угодно, если захочешь. Захоти, Шимон. Нас ждет еще немало испытаний, жизнь тяжелая. И Семья наша нуждается в тебе. Ты больше не один, запомни это. Найди в себе нужные качества, и развивай. Учись, тренируйся, работай над собой. Расти! Теперь понял?

— Кажется, — пробормотал Грин.

— Ну, вот и славно. Помни о том, что я сказал, Шимон. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся, приходи сразу ко мне. — Они поговорили еще немного, потом Коцюба похлопал его по плечу, и ушел. Грин стал думать о его словах. Попытался найти в себе те качества, о которых говорил Коцюба, но не преуспел. Чувствовал он себя гораздо лучше, чем до того. Слова Коцюбы ободрили его. Трещина, тот надлом, из-за которого он сдался Мишке, как до того — коменданту, никуда не исчез, но теперь у Грина появилась цель. Он будет учиться, будет тренироваться, решил Грин. Когда-нибудь он станет таким, как Коцюба.

— Вайнштейн, а что такое — Песец? — спросил Грин за ужином, когда они все сидели в гостиной вокруг стола. Коцюба хрюкнул, и подавился супом. Марина привстала и хлопнула его по спине. Он откашлялся, и загоготал, запрокинув покрасневшее лицо. Часть супа пролилась на белоснежную скатерть, которую расстилали только на обед и на ужин — это была традиция. Грин смутился.

— Песец, это такой северный пушной зверек, — объяснил Вайнштейн. Его глаза за толстыми линзами смеялись.

— Понятно… — протянул Грин, хотя на самом деле ничего не понял: казалось бы, причем какой-то зверек к постигшей мир катастрофе. Он вспомнил, что Сергей тоже как-то упоминал это слово, в таком же контексте. Почему-то ответ Грина развеселил всех еще больше. Даже пришедший в гости Летун тоже смеялся. Смеялись не обидно, по-доброму, и Грин, чуть помедлив, присоединился к общему смеху. Наверное, именно в это момент он понял, что Коцюба не покривил душой, сказав, что Грин — часть Семьи. Так оно и было, и все это именно так и ощущали, даже Мишка.

Над проектом конституции работали только Коцюба и Летун, остальные члены Комитета под разными предлогами отказались. К Коцюбе и Летуну присоединился Вайнштейн. Как оказалось, обойтись без него было невозможно, и он, поломавшись для виду, согласился помочь. Грин, вставая ночью по нужде, видел их сидящими в гостиной. На огромном дубовом столе с толстыми ножками они раскладывали бумаги, тут же, у Вайнштейна под рукой, стоял портативный компьютер. В пепельницах — горы окурков. Они старались говорить негромко, чтобы не мешать спать домашним. Старинные ходики на стене отсчитывали минуты, и отбивали часы, а они все сидели. От Грина они не таились, иногда он сидел в сторонке, слушая, как они спорят. Он быстро понял, что у них не было единого мнения по поводу будущего устройства Республики. Коцюба выступал за федерацию самоуправляющихся общин, Летун за какой-то непонятный «демократический централизм». Вайнштейн находился где-то посередине. Подход Коцюбы показался Грину ближе к реальности.

— Только это и пойдет! Это то, что уже существует де-факто, нам остается только закрепить это на бумаге. Ваша идея с обобществлением всего и отменой частной собственности обречена на провал, — настаивал Коцюба.

— Почему? — одновременно спросили Вайнштейн и Летун.

— Да потому, что никто нам ничего не отдаст. Я же сказал, нет у нас рычагов влияния. Нас и избрали-то только потому, что у всех еще голова после победы кружится. А ты попробуй, скажи кому-нибудь, что надо за просто так отдать…да хотя бы мешок гречки. Не дадут, а попробуешь взять силой, получишь пулю. Пока народ своей выгоды не увидит, никто и пальцем не пошевелит, даже из наших, я уж не говорю про тех, кто даже не пришел нам помогать бить фашистов, — Коцюба перевел дыхание, и продолжил, — вы тут планы строите, как будто Республика это что-то реальное. А ее нет, во всяком случае, пока нет. И, даже когда она будет, единственным местом, где она будет существовать, будут головы людей.

— Ну, мы поговорим со всеми, убедим! — Вайнштейна было не так-то легко сбить с толку.

— Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее… Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые! — выпалил Коцюба. Повисла тишина, Летун с Вайнштейном осмысливали сказанное.

— Ты откуда это взял? — наконец, спросил Вайнштейн.

— Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, — хмыкнул Коцюба.

— Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, — заинтересовался Летун.

— Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. То есть, мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, пусть живут как хотят. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют…

— Стоп, — остановил Коцюбу Летун, — ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?

— Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует — никого насильно не держим, вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.

— А как же контроль? Кто будет осуществлять контроль? — запальчиво спросил Вайнштейн.

— Да не нужно ничего контролировать, — Коцюба поморщился. — Контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.

— Софистика! — подпрыгнул Вайнштейн.

— Практика! Не будет паразитов, не потребуется контроль!

— А почему паразитов не будет? — спросил Летун, нахмурив лоб.

— Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.

— Ну, а что с частной собственностью? — спросил Вайнштейн запальчиво. — Я против частной собственности на землю!

— Я тоже, максимум, это пожизненная аренда, и то при условии, что Семья работает на земле, — согласился Коцюба.

— Поддерживаю. Поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право, — поддержал Летун.

— А как с индивидуалистами быть? — спросил Вайнштейн, — вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?

— Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.

— Так, с этим понятно, идея интересная, — Летун взял блокнот, и стал записывать. — А вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.

— Вот! — Коцюба многозначительно поднял палец, — вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.

— Хорошо, товарищи, — Летун оторвался от блокнота, и встал. — Время позднее, из-за нас вон ребенок не спит, — кивнул он на Грина. Все пошли спать. Летун, по обыкновению, остался на ночь. Грин заснул не сразу. Многое в разговорах его новых знакомых было ему непонятно. Почему они называют друг друга «товарищи»? И что это за «чмулики», которые не сходят у Вайнштейна с языка? И зачем они обсуждают теоретические вопросы, когда есть масса более насущных дел?

После долгих споров, подготовили два проекта: один по схеме Коцюбы, другой по схеме Летуна. Конституции получились коротенькие, не чета конституциям старых времен. Впрочем, для государства в без малого семьсот граждан другой и не требовалось.

Сам Грин сомневался, что конституция вообще нужна. Его, впрочем, никто не спрашивал. Ни по возрасту, ни по статусу голосовать он не мог. Людям из туннеля гражданство не дали, установив испытательный срок в год. Хотели вообще не давать, но Коцюба был против:

— Они и так за нас проголосуют, особенно бывшие кацетники, — «кацетниками» Коцюба называл бывших рабов. — А вот если мы им гражданство не дадим, найдутся те, кто затаит злобу. Раздуть из обиды ненависть — раз плюнуть, технология обкатанная. Зачем нам эта мина под нашим сообществом?

— Их втрое больше, чем наших. Рискованно, очень рискованно… Кроме того, там много непонятных личностей, с которыми еще разбираться надо. Я не про тех, кто у нас под замком сидит, с теми все ясно. Я о тех, кто сейчас кушает наш тушняк в центре временного размещения. Они там все варятся в своем соку, и один бог знает, что у них на уме, — Летун был не в восторге от идеи Коцюбы.

— Ни черта им, это, не давать! Там чмулик на чмулике, тьфу. Мой Рома не затем свою голову сложил, чтобы мы им все наработанное вот так отдали! — прогудел Медведь, и сжал пудовые кулаки. Его сын погиб от руки Гельмана при штурме туннеля, в самом конце. Медведь, простой мужик, до катастрофы работавший сварщиком, говорил открыто и недипломатично. — Хрен им по всей морде, а не гражданство!

— Ну, давайте тогда их вообще прогоним на все четыре! — Коцюба вышел из себя, и встал, сверкая глазами. Кот, дремавший у него на коленях, полетел на пол, приземлился на лапы, и ушел, укоризненно дернув хвостом.

— Погодите, — вклинился Вайнштейн. Он присутствовал на всех заседаниях Комитета с правом совещательного голоса. — Нельзя пороть горячку. Нам нужны люди, нас слишком мало.

— Да, — неожиданно поддержал Вайнштейна Вишневецкий. Он сидел спиной к примостившемуся в уголке Грину, и периодически на того оглядывался. Грин делал вид, что не замечает, как ерзает Илья. — Нас едва-едва хватает для поддержания нормального уровня воспроизводства.

— О чем это ты? — не понял Летун.

— Да выродимся к черту за три-четыре поколения, вот о чем, — бросил Вайнштейн.

— Да, об этом я не подумал, — протянул Летун. — А что делать?

— Дать гражданство, — Коцюба успокоился, и сел на место.

— Да хрен им, а не гражданство! — гаркнул Медведь. Сидящая возле него Алина поморщилась. Райво сохранял спокойствие. Голубоглазый блондин, он был воплощением идеального северянина, и вел себя соответствующе. Разговаривал вежливо, негромко, но твердо, и всегда держал дистанцию

— У меня есть мысль, — сказал Летун. — Введем испытательный срок, скажем, в год. Через год адекватным дадим гражданство, остальных к черту.

— Ну, и что это даст? — Коцюба откинулся, и забарабанил пальцами по столу. — То же самое, только в профиль.

— Голосуем, — сказал Летун, и поднял руку: — Я за. — Тут же поднялось еще пять рук, и только Коцюбина не поднялась. — Принято, — подвел итог Летун.

Ответственным за проведение всеобщего голосования оказался, как ни странно, Вайнштейн. Грин напросился к нему в помощники. Он готов был на все, лишь бы оказаться вне досягаемости для Мишки. Впрочем, ничего неприятного в новой должности не было. Грин всюду сопровождал Вайнштейна, терпеливо ждал в сторонке, пока Вайнштейн разговаривал с людьми, собирал подписи. Вскоре они подружились, и Грину даже стали нравиться их совместные поездки. Вайнштейн оказался очень интересным собеседником, во всяком случае, пока был трезв. Когда голосование завершилось, и подавляющим большинством голосов был принят вариант Коцюбы, Грин так и остался при Вайнштейне. В конце концов, кто-то же должен был отвозить его, пьяного, домой. Обязательных занятий с Коцюбой и помощи по дому это не отменяло, и цели своей Грин добился вполне: он целый день был занят, целый день у всех на виду, и значит — в безопасном удалении от Мишки.

Порой, Грин ловил себя на том, что завидует Мишке. Сравнивая себя с Мишкой, он все время ощущал собственную неполноценность в сравнении с ним. Мишка опережал его по всем показателям. Он лучше дрался, лучше стрелял, быстрее бегал, даже соображал лучше. Коцюба тренировал у младших членов Семьи не только мускулы и скорость — он часто давал логические задачки. Мишка решал их намного быстрее Грина… быстрее всех. Но если бы только это — самым болезненным для Грина оказалось то, что Мишку выделял Коцюба. Мишка был фаворитом, Коцюба не скрывал, что именно его хотел бы видеть во главе Семьи, когда отойдет от дел. Мишка был звездой, и этим все сказано. В сиянии его талантов терялся и Грин, и остальные пацаны. Того, как Мишка издевается над своими товарищами, Коцюба не замечал. Грину казалось, что, даже если бы он и был в курсе дела, он бы только пожал плечами, и сказа: «дети». Но Коцюба ни о чем не догадывался, тем более, что дел у него было по горло.

— Ты знаешь такого — Эрика? — спросил он как-то у Грина. — Это такой белобрысый паренек.

— Ну… знаю, — ответил Грин.

— Что можешь о нем сказать? Он адекватный?

— Ммм… — Грин задумался, говорить об Эрике правду или нет, потом все-таки решился: — Думаю, нет.

— Что так?

Грин рассказал Коцюбе о Стасике. О том, как Эрик подбивал всех на бунт. О том, какую роль Эрик сыграл в убийстве охранников.

— Н-да, буйный паренек, — заметил Коцюба. — Вот что, Шимон, вы же с Вайнштейном у Сергея сегодня будете? Передай Эрику, если он там, что я приглашаю его на ужин. Тут недалеко, пешком дойдет. Хорошо?

— А что случилось? Есть проблема? — спросил Вайнштейн. Он стоял рядом, и терпеливо ждал, пока отпустят его оруженосца.

— Этот Эрик, и еще шестеро мальчишек, решили создать свою Семью. Сами, без старших. Прикинь, уже дом нашли, и начали его оборудовать.

— Ну и что? — Вайнштейн не понял, в чем проблема: — Это же отлично, как раз то, чего мы хотели.

— Да, вот только родители этих пацанов мне покоя не дают. Вчера я ездил туда, ну, в тот супер, где мы их поместили. Так меня там чуть не загрызли: возвращай им детишек. Ты власть, ты обязан, говорят

— Ну, а ты что?

— Ну, а что я им скажу? Обещал разобраться… — Коцюба поморщился.

Грин поймал Эрика выходящим с базы Сергея, и передал ему приглашение Коцюбы.

— Что, Грин, нашел себе хозяина? — прищурился Эрик. — Ты всегда был размазней. Ну и как оно — в шестерках бегать?

— Они мои друзья! — вспыхнул Грин. — Семья, ты это понимаешь, урод? — он толкнул Эрика, и тот отлетел.

— Дети, не ссорьтесь, — тут же возник рядом с ними охраняющий вход Леха. Эрик злобно на него посмотрел, что-то прошипел сквозь зубы, и ушел. Грин был уверен, что он не придет на ужин, но, к его удивлению, Эрик появился. Он сменил одежду, и вместо добротных, но неброских вещей, что выдал ему Сергей, надел ярко-красную туристическую куртку с множеством карманов, джинсы от известного кутюрье, и остроносые ботинки на высоких каблуках. На поясе у него висел пистолет. Пистолет был огромный, и рядом с тощим бедром Эрика смотрелся нелепо. Всем своим видом Эрик как бы говорил: «я уже не мальчик, извольте со мной считаться». Держался он так же: вызывающе, и немного нервно. Впрочем, Коцюба был с ним отменно вежлив, встретил у дверей, проводил в гостиную, где уже был накрыт стол. Эрик, если и хотел что-то сказать, при виде такого обращения растерялся, и вел себя спокойно.

Готовила Марина превосходно. Отвыкший от хорошей домашней еды Эрик ел так, что за ушами трещало. Остальные от него не отставали, и за столом было тихо. Наконец, когда и первое, и вторе, и третье было благополучно съедено, из-за стола встали женщины, дети, кроме Грина и Мишки, ушли к себе. Коцюба, откинувшись на стуле, ковырял в зубах спичкой. Эрик смотрел на него. Шел молчаливый поединок — кто кого переглядит. Первым не выдержал Эрик.

— Зачем позвали меня? — буркнул он, и принялся рассматривать потолок.

— Ладно, Эрик, не буду ходить вокруг да около, — ответил Коцюба. — Мы тебя позвали, потому что на тебя поступили жалобы. Ты увел с собой детей…

— А, кролики уже настучали, — кивнул Эрик. — Я никого не уводил, они сами со мной ушли. Ведь вы же сказали, что все, кто хочет, может создать свою Семью, вот я и создал.

— Насчет кроликов ты зря, — покачал головой Коцюба. — Люди о своих детях беспокоятся.

— Как же, беспокоятся, — фыркнул Эрик. — Скоро месяц, как мы не в туннеле, а они сидят. Ваш Райво им по три раза на день в оба уха кричит: создавайте свои Семьи, готовьтесь к зиме! А они сидят. И всех разговоров у них — когда дадут пожрать, и что будет, каша или макароны.

— Ну, а ты что предлагаешь? — спросил Летун.

— Я хочу, как нормальные люди жить! Как те, что уже отделились! — ответил Эрик. Коцюба с Летуном переглянулись. В словах Эрика был резон. Адекватные люди из бывших обитателей туннеля уже таки делали: объединялись в группы по десять-двадцать человек, и занимали пустые дома в промзоне, и в Городках. Вокруг было полно всего, и еды, и техники. Там, где когда-то жили и работали больше, чем полмиллиона человек, осталось много всего. Надо было только не лениться, и отыскать нужное. Грин знал, что Республика отделившимся помогала, выделяла и оружие, и продовольствие на первое время, снабжала горючим из бывших запасов Фраймана.

— А сможешь ты так жить? Извини, конечно, но ты же совсем пацан, — заметил Летун.

— А что?! — покраснел Эрик.

— А то, что ты сам рискуешь, и ребят своих подставляешь. А они еще совсем дети, как и ты. Родители жалуются…

— Я не ребенок! — запальчиво крикнул Эрик. — И вы не имеете права указывать мне, как жить!

— Мальчик, — мягко заметил Коцюба. Он улыбнулся, и посмотрел на Эрика. Эрик опустил глаза. — Мальчик, ты нас с кем-то путаешь. Мы не соцработники. Права остались в прошлой жизни. Если мы решим, что ты представляешь угрозу, мы тебя уберем. И ничего ты не сделаешь, потому что мы сильнее.

— Ах, так! — вскочил Эрик, обвел собравшихся диким взглядом, и схватился за пистолет. Грин с ужасом ждал, что сейчас он начнет стрелять. Зная Эрика, он в этом не сомневался. Эрик, меж тем, пистолет не достал. Коцюба, все так же откинувшись на спинку стула, спокойно смотрел на него, и под этим взглядом Эрик обмяк, и плюхнулся назад на свое место.

— Эх вы, — устало произнес он. — Я думал, что вы другие, что вы лучше. А вы такие же гады, как те…

— Лучше, чем Фрайман?

— Да при чем тут Фрайман, — махнул рукой Эрик. — Вы такие же, как и прежние. Вот почему такие как вы всегда уверены, что можете указывать другим, как жить? Только потому, что вы сильнее?

— Мы не указываем тебе, как жить. Будь ты старше, никто бы тебе слова не сказал, — заметил Летун. — Ты не прав, мы не такие, как прежние правители. Мы вообще не правители. Народ, люди, такие же, как ты, выбрали нас, чтобы мы защищали их интересы, защищали порядок. Именно поэтому ты здесь — мы должны убедиться, что от тебя не будет вреда. Ведь речь идет о детях. Твои необдуманные действия уже стоили жизни ребенку… Как там его звали? Стасик? Я говорил с его мамой. И родители твоих друзей с ней говорили, они боятся за своих детей.

— Послушайте, вы! — Эрик снова вскочил, красный как рак. — Вы не будете решать за меня, и за других. Да, мне нет восемнадцати, но это не значит, что я вас должен слушаться. Вы не сможете меня заставить, можете вообще убить, я плевать на вас хотел! Я вам ничего не должен, и остальные пацаны тоже.

— Как же не должен? — подал голос Вайнштейн. — Общество дало тебе все: тебя учили, лечили, тебя защищали. Наши друзья погибли, вытаскивая тебя и остальных из туннеля. Ты думаешь, что ничего нам не должен? Отнюдь, мальчик, ты можешь не признавать своих обязательств перед обществом, но они есть.

— Ошибаешься, старик! — повернулся к Вайнштейну Эрик. — Вы всегда были против меня! Ваше государство, и ваша полиция, посадили меня в тюрьму. Ты знаешь, каково это — сидеть в тюрьме для детей? Знаешь? — Эрик кричал. — Знаешь, каково смотреть, как каждую ночь приходят старшие, и имеют младших? А персонал делает вид, что ничего не видит? Ты хоть раз лежал в темноте, и молился по себя: «только не меня, только не сегодня?» А? Нет, не знаешь! Ты книжек умных начитался, и думаешь, что там все написано. Так я тоже книжки читал, вот хоть вашего тихоню Грина спроси. Читал еще как! Только не написано в тех книжках главных слов! Общество, порядок, интересы… — Эрик, как лев в клетке, прошелся из угла в угол.

— Эрик, а за что ты в тюрьму попал? — спросил ошеломленный Грин.

— Ты спрашиваешь, как я попал в тюрьму, — Эрик сел напротив Грина. Стул он развернул наоборот, спинкой к себе. Положив подбородок на скрещенные руки, он уставился на Грина. — Ну, так слушай. Когда мне было двенадцать, я узнал, что мои родители — на самом деле мне не родные, что меня усыновили. — Грин слушал историю Эрика, и не верил своим ушам. Коцюба с Летуном сидели, открыв от удивления рты. Все началось с того, что к Эрику в супермаркете подошел мужчина в форме охранника, и обратился на языке, которого Эрик не знал. Увидев, что Эрик его не понимает, мужчина перешел на государственный язык Земли Отцов, и с жутким акцентом сказал ему, что знал его отца, и хотел бы с ним встретиться. Он назвал Эрику имя. Эрик ответил мужчине, что тот, наверное, ошибся, и что его отца зовут по-другому. Мужчина очень удивился, и принялся расспрашивать Эрика о том, кто его родители, и где он живет. Расспросы прекратила «мама», которая утащила Эрика из магазина. Эрик пытался ее расспросить, но она нервно ответила, что мужчина сумасшедший, и что не надо об этом думать. При других обстоятельствах Эрик бы об этом забыл, но нервное поведение «мамы» заронило в его душу зерно сомнения. Эрик стал рассматривать семейный альбом, и обнаружил две странности. Во-первых, не было его фотографий в младенческом возрасте, все начинались с двух лет. Во-вторых, внешне он разительно отличался от всех без исключения «родственников». На следующий день Эрик ушел с занятий, и на автобусе поехал в тот супермаркет. Охранника не было, но был его сменщик, который дал Эрику адрес. Эрик поехал по указанному адресу и нашел того охранника. Охранник очень удивился визиту Эрика, но впустил его к себе домой, и напоил чаем с конфетами. Он рассказал Эрику, что у него был друг, но потом пути их разошлись. Эрик, по словам охранника, был точной копией того человека, и он подумал, что Эрик — его сын. Охранник сказал Эрику, как звали его друга. Узнав имя, Эрик за пару вечеров через сеть нашел адрес, по которому был зарегистрирован тот человек. Утром вместо школы он поехал туда. В ужасном трущобном районе, каких Эрик ни разу до того не видел, он с трудом нашел нужный дом. В квартире, адрес которой значился в базе данных, жили другие люди. О тех, кто там жил до этого, они ничего не знали. Дверь захлопнулась перед носом у Эрика, и он уже было собирался уйти, как вдруг соседняя дверь открылась.

— Мальчик, ты кого-то ищешь? — на лестничную клетку вышла сгорбленная старуха.

— Да, ищу, — Эрик назвал имя.

— Эва, так они уж давно тут не живут, — покачала головой старуха.

— А где их можно найти, вы не знаете? — с надеждой спросил Эрик.

— А нет их, совсем нет. Муж, тот покончил с собой, а жена уехала назад, откуда приехала. Ребенка у них забрали, вот и…

— Ребенка?

— Зайди, я расскажу, — пригласила Эрика в дом старуха. Она рассказала Эрику историю молодой пары, что когда-то жила по соседству. История была простая, и незамысловатая: молодая пара, эмигранты с ребенком. Она мыла полы в поликлинике, он работал охранником. И был у них сын. Когда грянул кризис, мужа с работы уволили, и они стали жить на копеечную зарплату жены. Денег стало не хватать, и муж с горя запил. Семьей заинтересовались социальные службы, и ребенка у них забрали, под предлогом неспособности родителей его содержать.

— И что, он не пытались бороться? — спросил у старухи Эрик.

— Пытались, муж и адвоката нашел, и жаловались они, пороги оббивали, да все без толку. Говорят, сыночка-то ихнего богатеи какие-то усыновили. Известное дело, тем закон не писан, нажали на кнопки, и все. Так и остались они ни с чем. Даже не узнали, где их ребеночек оказался. А потом муж полез в петлю. Аккурат в соседней комнате и повесился. А она уехала назад, к родным.

Эрик ушел от старухи ошеломленный. Подозрения переросли в уверенность. Приехав домой, он с ходу накинулся с вопросами на «маму», которая пыталась отругать его за то, что он прогулял школу. «Мама» не выдержала, и раскололась: все было так, как рассказала старуха. Эрик был не родным, а усыновленным.

С того дня он сорвался: стал прогуливать школу, связался с уличной компанией, воровал. «Мама» и «папа» ничего с ним поделать не могли. На все попытки его приструнить, он отвечал одно: «вы мне не родные, идите в ж…». Он даже перестал откликаться на имя, что дали ему «родители». Настоящее так и не смог узнать, поэтому придумал сам, и стал звать себя Эрик. В тринадцать он попал в тюрьму за убийство — в глупой уличной ссоре толкнул соперника, тот упал, и разбил голову о камень. Вместо того, чтобы позвать взрослых, Эрик ушел. Травма оказалась серьезной, и мальчик умер. Эрика признали виновным в убийстве по неосторожности, и в неоказании помощи, и посадили в тюрьму. Официально это заведение называлось иначе, но, по сути, было именно тюрьмой.

— Вот так все и было, — сказал Эрик, и усмехнулся. — Ваше общество сначала лишило меня родителей, а потом и свободы. Я ничего, совершенно ничего вам не должен! Класть я хотел на ваше общество, пусть провалится к черту ваше общество! Оно мне ничего не дало! Если хотите знать, я даже рад, что весь ваш мир рухнул. Вы это заслужили!

— Вот это да, — присвистнул Коцюба. Грин тоже сидел, открыв рот. То, что рассказал Эрик, многое объясняло.

— Да ты понимаешь, что несешь, сопляк! — Летун, против обыкновения, повысил голос, но Коцюба не дал ему продолжить:

— Погоди, Летун. Я думаю, пацан прав, — вот тут пришел черед Летуна и Вайнштейна удивляться. Вайнштейн открыл рот, чтобы что-то сказать, но ничего не сказал, так и остался сидеть с открытым ртом. А Коцюба продолжал: — Он, и правда, нам ничего не должен. Мы же не наследники старой Земли Отцов. Государства у нас нет, и принуждать кого-то мы не имеем права — люди нам этого не разрешали. У нас другое общество. Мы свободные люди, и этим отличаемся от тех. кто был до нас.

— Ты хочешь отдать ему детей? — не поверил своим ушам Летун.

— Дети не вещь, чтобы их давать или не давать. Тут он прав, а мы нет. Они люди, свободные люди, такие же, как ты, или я. Если они хотят идти с Эриком, пусть идут. Все, то мы можем сделать, это помочь им. Я сам лично помогу им наладить отопление. Мы можем одну из наших резервных печек отдать, например. Надо будет подкинуть еды и горючки. Стволы они себе сами раздобудут — вон, пистолет уже есть. Так я думаю…

— Что, правда поможете? — прошептал Эрик, и Грин увидел, что на самом деле он отчаянно трусит, прикрывая это маской злости.

— Ну а что, это вариант, — хлопнул по столу Летун. — Решено. Завтра же сходим к Эрику, и посмотрим, что там к чему.

Когда окрыленный надеждой Эрик ушел, ничего не понимающий Вайнштейн накинулся на Коцюбу:

— Ты вообще понимаешь, что сейчас сделал? Он же буйный, как можно ему детей доверять?

— Конечно, понимаю. Вон, спроси Летуна, он, хоть и не сразу, но сообразил, — улыбнулся Коцюба.

— Смотри, Вайнштейн, — кивнул Коцюбе Летун. — Запугать его не получилось — как ты уже заметил, он буйный. Если б мы стали на него давить, он бы собрал свою банду, и слинял подальше. Остановить его мы не в силах. Не убивать же нам его, в самом-то деле? Значит, надо, чтобы он был у нас под присмотром, рядом. Что мы и сделали. Да и дети целее будут, всяко мы их в беде не оставим. Теперь понял?

— В опасные игры изволите играть, товарищи, — покачал головой Вайнштейн. — Ведь совершенно непредсказуемый персонаж. Когда он вырастет, управы на него мы не найдем.

— Это наш человек, — хлопнул Вайнштейна по плечу Коцюба. — Сам хочет жить, своим умом, за свой счет. Такие пацаны — наше будущее. Точно не все эти так называемые взрослые, что пальцем о палец ради самих себя не ударят. Пацан-то прав, это проблема. Нам еще предстоит решать, что делать с теми, кто не сможет создать Семью. А ведь там у многих дети, этих на все четыре не пошлешь.

— Он враг любого порядка, этот Эрик. И он по-своему прав, если, конечно, сказал правду насчет тюрьмы, — вздохнул Вайнштейн.

— Все-таки мне кажется, что он с нами. Мы ведь тоже для старого мира были изгоями… ну, может, не изгоями, но уж точно не большими его поклонниками. Вспомни, как тебя от всего тошнило, и ты сидел у меня на кухне и глаза заливал, — поддел Вайнштейна Коцюба.

— Ну, я-то взрослый. А этот же совсем дикий.

— Как и все дети, Вайнштейн. Все же, я думаю, мы справимся. Он теперь будет часто заходить, вот и наладь с ним контакт, — Коцюба хитро глянул на Вайнштейна. Тот вместо ответа страдальчески закатил глаза.

— Конечно, справимся. И волчонка этого приручим. Теперь, когда Фраймана нет, все время — наше, — поддержал Коцюбу Летун.

Грин выслушал этот разговор, и подумал, что Вайнштейн-то прав. Эрик непредсказуем, и опасен. А со временем, как подрастет, станет еще опаснее. Летун и остальные мужики серьезные, но вряд ли представляют, с чем столкнулись. Грин помнил, как Эрик превратил пацанов из туннеля в единое, жаждущее крови, существо. И где гарантия, что он не повторит этого снова? Впрочем, свои мысли он оставил при себе. Во-первых, его никто бы не послушал. Во-вторых, он и сам стал понемногу разделять почти религиозную уверенность Коцюбы, Летуна и остальных активистов Республики в успехе нового мира. Они верили, что смогут создать новое общество, без насилия и принуждения, и вера эта была настолько сильна, что мир вокруг них не выдерживал, и менялся. Замкнутый, нелюдимый после всего, что с ним произошло, Грин, и сам не заметил, как стал горячим сторонником этих идей. Похожая метаморфоза произошла и с Эриком. Лед недоверия был сломан.

Мечтой всех мальчишек Республики было иметь свой пистолет. Винтовки были у многих. После краткого инструктажа по безопасности, получил винтовку и Грин, такую же, как у Мишки: имперский укорот. Каждый день они тренировались в стрельбе вместе с мальчишками из других Семей. Но это было не то: винтовка оставалась собственностью Семьи. Иметь свой, не выданный, а собственноручно добытый, пистолет, стало престижно, как в старые времена иметь навороченный сотовый телефон. Тот же Эрик, козырявший пистолетом, вызывал жгучую зависть многих пацанов. Сам факт обладания своим оружием подымал его на недосягаемую высоту. Мечтал о своем пистолете и Мишка.

— Вот что Грин, ты пистолет иметь хочешь? — подкатил как-то Мишка к Грину. Видно, ему и правда, нужна была помощь, раз он опустил свое неизменное «вонючка», с которым всегда обращался к Грину.

— Конечно, хочу, — заинтересовался Грин.

— Ну, тогда слушай, — Мишка рассказал, что Денис, из Семьи Райво, их ровесник, знает, где можно достать пистолет. До катастрофы он знал одного мужика, который коллекционировал оружие. Наверняка в его квартире можно поживиться. Мишка бы сходил и сам, но уж больно место опасное. Поэтому ему нужна помощь Грина.

— А где это? — просил Грин.

— Это в Городе, — Мишка назвал улицу.

— Но ведь нам же строго-настрого запрещено туда ходить! — воскликнул Грин. — Там же людоеды, дикие чмулики!

— А ты че, зассал? — презрительно усмехнулся Мишка. — Я так и знал, что ты задний ход включишь, вонючка. Забудь, что я сказал.

— Погоди, — засуетился Грин. Обвинение в трусости резануло его, как ножом. — Я не против. Только надо все продумать.

— Все уже продумано без тебя. В общем, так. Завтра у нас выходной, скажем, что идем в гости, а сами туда. Возьми рюкзак, патронов побольше. Утром встречаемся у перекрестка под туннелем. Не придешь, уходим без тебя. Понял?

— Понял, — обреченно кивнул Грин. Что-то подсказывало ему, что он влезает в авантюру. Он уже пожалел о том, что согласился, но гордость не позволяла ему отказаться.

Вышли утром, чуть свет. Перекресток у туннеля был пуст. Над землей стелился туман, скрывая эстакады и вход в туннель. Это было Грину на руку, он подозревал, что если часовые у входа увидят, как и они уходят в Город, то им не поздоровтся. Грин пришел раньше всех. Он прождал с полчаса, никого не было. Все это время он боролся с желанием развернуться и уйти. «Они же просто над тобой прикололись», убеждал он себя, представляя, как хихикает сейчас Мишка. Он уже было почти поверил в это, и даже было сделал несколько шагов назад, в промзону, как вдруг услышал голоса. Грин застыл, вслушиваясь. Из тумана вынырнул Мишка с незнакомым длинным пареньком.

— Денис, — протянул руку паренек. Он был на голову выше Грина, из-за чего казался очень худым. С его плеча на ремне свисала винтовка последней модификации, местного производства. Короткая, сделанная по схеме «булл-пап», с пластиковым корпусом и встроенным коллиматорным прицелом, да еще и новенькая. Грин завистливо покосился на винтовку.

— Так, Грин, это себе в рюкзак сложи, — Мишка сунул Грину тяжелый пакет. Грин переложил себе в рюкзак содержимое пакета: магазины к винтовке, пару двухлитровых бутылок с водой, консервы. Мишка остался налегке, с двумя магазинами в подсумках на поясе. По губам Дениса скользнула улыбка, но он ничего не сказал, и свой рюкзак перевешивать на Грина не стал.

Путь вел в гору, шли они неторопливо, чтобы сохранить силы.

— Мы правильно идем? — спросил Грин у Мишки, когда они свернули влево, и углубились в лабиринт городских кварталов.

— Правильно, — кивнул Мишка.

— А карта у нас есть?

— Зачем нам карта? Денис знает дорогу. Я тоже в Городе жил, — бросил Мишка презрительно. Грин часто ловил его оценивающий взгляд, он точно ожидал момента, когда Грин скуксится. Мишкиным ожиданиям не суждено было сбыться. Грин потел, сгибаясь под тяжестью рюкзака, и старался не отстать. Сдаваться он и не думал. Может, ему не хватало физической выносливости, но два года в туннеле научили его терпеть.

Взошло солнце. Туман развеялся. Вокруг было тихо, очень тихо, и только эхо шагов разносилось по пустым улицам. Пустой город угнетал. Таращились пустыми глазницами окон дома, у многих под весом снега провалились крыши. Размытый после таяния снегов асфальт улиц зиял провалами. Местами по улицам было не пройти из-за завалов и нагромождений искореженных машин. Много было сгоревших домов, причем сгоревших не так давно, уже после того, как сошел снег. Еще был запах. Тяжелая, тошнотворная вонь гниющего мяса. Тела тех. кто жил в Городе до катастрофы, законсервированные морозом, оттаяли, и разлагались, наполняя зловонием улицы.

Грину было страшно. Про людоедов, единственное население когда-то многолюдного города, ходили самые невероятные слухи. Те, кто дорожил своей жизнью, сюда не совались. Решившие помародерствовать в пустом городе очень часто пропадали с концами. Не зря пацанов не один и не два раза предостерегали от походов даже на окраины Города. А они не то, что на окраины — те остались далеко позади, они шли в самый центр. Давящая атмосфера руин подействовала на всех. Они старались лишний раз не шуметь, и даже переговаривались шепотом. Казалось, что из каждого окна за ними кто-то наблюдает. Не сговариваясь, все зарядили винтовки, и сняли с предохранителя. Денис уверенно вел их, сворачивая то влево, то вправо, проходя какими-то кошачьими тропами в обход широких улиц.

— Что это? — нервно дернулся Денис, услышав, как громыхнуло что-то в руинах. Все замерли, поводя стволами винтовок. У Грина вспотели ладони, он судорожно сжал рукоять, и прикоснулся пальцем к спусковому крючку.

— Это кошка, — выдохнул Мишка, и напряжение сразу отпустило. Улыбаясь, они смотрели, как по навесу из жести, грациозно переступая, пробирается грязно-белая кошка. Жесть больше не гремела, кошка двигалась бесшумно. Они подошли ближе, кошка, дойдя до края навеса, увидела их, и зашипела, выгнув спину.

— Ничего себе… — протянул Мишка. — Как же она выжила?

— Кошки очень умные, — сказал Денис. — И потом, им проще выжить, чем людям.

Встреча с кошкой подняла ребятам настроение, и они зашагали быстрее. Время подошло к полудню, когда они, наконец, пришли.

— Вот этот дом, — Денис показал рукой на дом-высотку. В прошлом, до катастрофы, квартиры в таком стоили недешево. — На восьмом этаже.

Как и многие дома в Городе, этот стоял на склоне горы. Главный вход находился на уровне шестого этажа. С улицы в дом вел бетонный мостик с металлическими перилами, длиной метров пятнадцать-двадцать. Окна нижних этажей, обращенные к склону, упирались в облицованную камнем вертикальную стенку. Метрах в ста перед домом от улицы отходил съезд на стоянку. Грин думал, что Денис поведет их туда, но он пошел выше, к мостику.

— У меня нет ключа от двери внизу, — пояснил он. — Придется идти по мостику.

— Мы тут пройдем? — засомневался Грин. После землетрясения мостик треснул и перекосился, он висел под углом. Один из углов повис на арматуре, отделившись от стены здания.

— Зассал, вонючка? — осклабился Мишка и подтолкнул Грина в спину. Грин оглянулся на Мишку и Дениса. Денис улыбался, Мишка смотрел в упор, не отводя взгляд. Деваться было некуда, и Грин вступил на мостик. Переступая по перилам, он перешел на другую сторону. Мостик даже не шелохнулся, но Грин все равно задержал дыхание, и выдохнул, только оказавшись в подъезде. За ним перешли остальные. Они поднялись на три этажа выше.

— Пройдем через нашу квартиру, — сказал Денис, и достал из кармана ключ. Ключом он открыл дверь, и они вошли. В квартире все стояло на своих местах. Окна выдержали зимние ветры. Только на потолке расплылось покрытое плесенью пятно, видно, ставни у соседей выше оказались не такими прочными. Денис снял с плеч рюкзак, и достал из него моток веревки, и альпинистскую сбрую. Они закрепили веревку на балконе, и Денис, как заправский альпинист, спустился на балкон этажом ниже. Грин смотрел на это широко раскрытыми глазами.

— Круто, — позавидовал он вслух.

— А ты думал, мы лаптем щи хлебаем? — хмыкнул Мишка. Грин узнал любимую поговорку Коцюбы.

— Сматывайте репшнур! — донесся снизу голос Дениса. Мишка смотал веревку, и мотнул головой в сторону выхода. Они спустились на этаж ниже. Денис открыл изнутри дверь, и они вошли в квартиру.

Сейф они нашли быстро, но тут же уперлись в новую проблему: он был закрыт.

— Черт, что же делать? — почесал в затылке Денис. — Он никогда его не закрывал, я же помню.

— Щас я его открою, — отодвинул Дениса Мишка и приставил к замочной скважине ствол винтовки.

— Нет! — в один голос закричали Денис и Грин. — Не надо шуметь!

— Ну, а что делать? — Мишка опустил винтовку.

— Надо найти ключ! — осенило Грина.

— Да, где-то должен быть запасной, — согласился Денис. Битый час они искали ключ, перевернули квартиру вверх дном, но так и не нашли.

— И что теперь? — хмыкнул Мишка.

— Надо взять сейф с собой. Оторвем его от стены, и заберем собой. Дома откроем, — предложил Денис.

— Он же весит килограмм пятьдесят, — с сомнением произнес Мишка. Сейф — узкий металлический ящик длиной больше метра, казался очень тяжелым.

— Возьмем телегу, я в кладовке видел, — развеял сомнения Денис. Так они и поступили. Найденным среди инструментов хозяина ломиком оторвали сейф от стены — прикручен он был чисто формально. Потом, чертыхаясь, снесли его вниз, к выходу на мостик. Грин перешел первым, перенес тележку, рюкзаки. С задней части сейфа, обращенной к стене, кто-то приварил крепления, уши с отверстиями. Денис продел в эти отверстия веревку, чтобы было легче нести. Мишка с Денисом взяли сейф, и стали, осторожно переступая, переходить на другую сторону. Когда они были на середине мостика, раздался вопль. Грин испуганно присел, поворачиваясь в сторону кричащего, и увидел, что метрах в пятидесяти выше по улице стоят две черные фигуры. Одна из этих фигур издавала этот вопль, гортанный, переходящий в вой вопль, в котором не было ничего человеческого. Тут же из-за домов донеслись ответные вопли. Грин похолодел: их выследили людоеды.

— Чмулики! — взвизгнул Мишка. Грин оглянулся. Мишка, вытаращив глаза, смотрел на виднеющиеся вдалеке фигуры. Его лицо перекосила гримаса страха, он разжал руку, и выпустил веревку. Сейф упал одной стороной на край перил, и соскользнул вниз. Денис мгновение балансировал, пытаясь его удержать, но это ему не удалось. Коротко вскрикнув, он улетел вниз, увлекаемый тяжестью сейфа. Мишка глянул на Грина дикими глазами, развернулся, и кинулся бежать вниз по улице. Грин медленно, точно во сне, подошел к краю, и посмотрел вниз. Двумя этажами ниже, на верхней парковке, лежало распростертое тело Дениса. Вопли приблизились, черные фигуры вдали пришли в движение. Грин затравленно оглянулся. Вокруг никого не было, и от этого стало еще страшнее. Волна страха захлестнула его, и он со всех ног побежал по улице вслед за Мишкой.

Сердце выпрыгивало из груди, кровь стучала в висках. Грин несся, не разбирая дороги. Винтовка с прикрепленным «по штурмовому» ремнем болталась впереди. Грин придерживал ее рукой, чтобы не мешала бежать. После двух лет в туннеле он был еще слаб, и очень быстро выдохся. Ему показалось, что прошло совсем немного времени, буквально полминуты, но, когда он остановился, оказалось, что он успел порядочно отбежать. Тяжело дыша, Грин привалился спиной к стене дома. Только в этот момент он понял, что так и не скинул рюкзак.

— Да что же это, — кашляя, выдохнул Грин, и сполз по стене на асфальт. Вокруг все было тихо, и он понемногу пришел в себя. Страх ушел, и откуда-то из глубины сознания всплыла мысль: «а как там Денис?». Мысль резанула по сердцу, но еще больнее ранила вторая: «что я скажу Коцюбе?». Грин представил себе, как он стоит перед Коцюбой, и объясняет ему, почему он бросил Дениса на съедение людоедам, и его замутило. Грин понял, что после такого не сможет смотреть в глаза людям. Страх снова оказаться в одиночестве был даже сильнее страха смерти. Была и другая мысль, подленькая: Денис упал с высоты, и наверняка погиб. А если и не погиб, те черные фигуры это исправят. Можно будет что-то придумать, соврать: мол, спустился, проверил, а потом ушел. Все равно никто его на лжи не поймает. Никто, кроме него самого. Ведь он, по сути. Поступил сейчас с Денисом так же, как с ним поступил Илья: бросил на произвол судьбы. Эта мысль обожгла Грина, и он застонал, схватившись за голову. Противоречивые желания раздирали его на части, но одно, главное, победило, и отодвинуло на задний план все, даже инстинкт самосохранения.

— А вот хрен вам, суки! Хрен вам! — прохрипел Грин, встал, и зашагал туда, откуда только что прибежал. Подгоняемый злой решимостью, он перешел на легкий бег. На бегу он успевал смотреть по сторонам, четко фиксировал обстановку. Его никто этому не учил, Коцюба что-то такое объяснял, но специально они это не отрабатывали. Грин и сам не понял, откуда у него взялась эта способность. Еще недавно, когда бежал вниз по улице, он был ошалевшим от страха мальчишкой. Вверх подымался боец. Может быть, случилось то, о чем говорил Коцюба — в Грине это было, и сейчас он это нашел.

Когда впереди показались знакомые дома, Грин с бега перешел на медленный шаг. Прижимаясь к стенам домов, он стал осторожно приближаться, подняв винтовку. Впереди никого не было. Грин несколько минут просидел под стеной, рассматривая дом, откуда они вынесли сейф, но никакого движения не заметил. Пока он осматривал окрестности, у него возник план. Он свернул направо, на ведущий к парковке съезд, и пошел по нему вниз. Дорога в этом месте изгибалась, и Грин не видел, что творится на стоянке, куда упал Денис.

Впереди послышался стон. Грин замер, и осторожно выглянул из-за поворота. До лежащего Дениса было метров двадцать-двадцать пять. Вокруг него стояли черные фигуры, восемь или девять, точнее сосчитать Грин не смог. Прищурившись, он смог разглядеть детали. Оружия не было видно. Людоеды были заняты Денисом. Рюкзак Дениса, который Грин бросил наверху, лежал перед самым большим людоедом, которого Грин сразу окрестил про себя Вожаком. Вожак копался в нем, издавая довольное уханье. Другие стояли вокруг него, переговариваясь. Грин уловил обрывки фраз, но ничего не понял, как будто они говорили на чужом языке. Сами звуки речи людоедов, посторенние фраз, тональность, звучали чужеродно.

Вожак оторвался от рюкзака, встал, подошел к Денису и пнул того ногой в бок. Денис застонал. Вожак прорычал что-то, указывая на сейф, лежащий рядом. Веревка по-прежнему охватывала запястье Дениса. Денис еще раз застонал, и ответил отрицательно. Вожак снова пнул его в бок, вызвав новый стон. Грин понял, что медлить нельзя, и прицелился.

Раньше он никогда не стрелял в людей. Он и на рыбалку-то не ездил, до того ему было жаль рыбу. Сейчас у него на прицеле были люди — неправильные, злые люди, но люди. Грин заколебался. Кровь стучала в ушах, темные фигуры расплывались. Надо было стрелять, но сделать одно простое движение указательным пальцем стало вдруг очень сложно. Судьба решила за Грина — вожак людоедов каким-то звериным чутьем почувствовал опасность, и закричал. От вопля у Грина все внутри похолодело, он чудом удержал винтовку в трясущихся руках. Вожак зарычал, и в сторону Грина развернулось сразу трое людоедов. Они кинулись к Грину. Увидев, как к нему приближаются три фигуры, Грин неожиданно успокоился. Винтовка больше не дрожала в руках. Волна зловония накатила на него, передний из бегущих людоедов заполнил собой прицел, и Грин нажал на спуск. Грохнул выстрел, винтовка толкнула его в плечо. Он тут же подкорректировал прицел, и нажал на спуск еще раз, как учили, выстрелив в уже падающую фигуру. Остальные людоеды завыли, но Грин уже их не слышал, он целиком отдался процессу стрельбы. Следующие два выстрела прозвучали один за другим, с интервалом в три удара сердца. Второй людоед сложился пополам и осел. Еще пара выстрелов — и на земле оказался третий. Грин перевел прицел на вожака. Неожиданно обострившимся зрением он увидел, как на покрытом коркой грязи лице вожака сверкают лихорадочным блеском безумные глаза. Вожак что-то каркнул, и перемахнул через ограждение стоянки. Его подручные последовали за ним. Грин услышал дробный топот удаляющихся шагов на нижнем уровне.

— Денис, ты жив? — убедившись, что людоеды убрались, Грин кинулся к распростертому Денису. Склонился, заглядывая в лицо.

— Кто…? — прохрипел Денис, вглядываясь в Грина. — А, это ты…

— Денис, надо уходить! Ты можешь идти? — засуетился Грин.

— Нога… я сломал ногу. И в груди болит… — слабым голосом ответил Денис. Он попытался приподняться, и тут же откинулся назад. Грин понял, что у него сломаны ребра. Рука, привязанная к сейфу, была вывернута в запястье и посинела.

— Давай, я тебе помогу встать, — предложил Грин.

— Уходи, брось меня, — Денис смотрел не на Грина, а в сторону. — Уходи, они вернутся… Убей меня, и уходи, слышишь?!

— Я тебя не брошу! Если умрем, то вместе! — казалось, что это сказал не Грин, а кто-то другой, как будто он поменялся местами с Коцюбой. О том, что он только что убил трех человек, он даже не вспомнил. Сложись все иначе, он бы, наверное, переживал. Все-таки убивать — не его стихия. Во всяком случае, так он думал. Но в сложившихся обстоятельствах переживать было просто некогда — нужно было действовать. От того, как он себя поведет, зависела не только его жизнь, но и жизнь раненого Дениса.

— Ну и дурак, — прохрипел Денис. — Ладно. В моем рюкзаке, там в боковом кармашке, пакет. В пакете шприц. Это стимулятор. Вколи его мне.

— Это точно стимулятор? — подозрительно спросил Грин.

— Точно. Военный, мне Райво дал, на всякий случай.

Грин порылся в рюкзаке Дениса, и нашел одноразовый шприц с военной маркировкой.

— Чего ждешь? Давай! — слабеющим голосом произнес Денис. Грин сорвал колпачок, и с размаху всадил иглу в бедро Дениса. Он давил на поршень, пока не убедился, что шприц пуст. — Хорошо, теперь ждем две минуты, пока не подействует.

Две минуты показались Грину вечностью. Он тревожно оглядывался, и прислушивался к каждому шороху. Все его мысли были заняты тем, что делать. Он лихорадочно искал выход. Сосредоточившись на задаче, он не обращал уже внимания на валяющиеся трупы людоедов. Одного взгляда на них хватило ему с лихвой. Одетые в неописуемое тряпье, грязные, небритые, со свалявшимися волосами, людоеды не были похожи на людей. Они источали зловоние до того сильное, что Грина даже на расстоянии подташнивало, когда ветерок доносил до него их запах. О том, чтобы проверить их карманы, не было и речи.

— Мне лучше, стимулятор начал действовать, — поднял голову Денис. — Что делаем?

— Я знаю, что делать! — воскликнул Грин, и добавил, как будто Денис мог куда-то деться: — Жди здесь.

Грин прошел по парков, пока не увидел справа подъезд. Дверь была закрыта. Грин осмотрел замок, и приставил к нему ствол винтовки, но не выстрелил. Он вдруг подумал, что может получить свою же пулю рикошетом. Отойдя метров на десять от двери, Грин тщательно прицелился, и выстрелил. В замок он попал со второго раза. Для верности выстрелил еще, чтобы уж наверняка.

— Что там такое? — услышал Грин встревоженный голос Дениса.

— Я дверь открываю, — крикнул в ответ Грин, и ударил в дверь ногой. В замке заскрипело, дверь зашаталась. Грин налег плечом, и влетел в подъезд. Путь в дом был открыт. Грин вернулся к Денису.

— Ну что, пробуем? — спроси он. Денис кивнул, и повел вокруг блестящими глазами. Выглядел он намного бодрее, стимулятор свое дело сделал.

— Репшнур подбери, и ствол мой не забудь, — напомнил Денис Грину. Грин засунул в рюкзак веревку, оставив остальное содержимое на земле, подобрал винтовку, и повесил на плечо. Грин понял, что Денис уже и сам сообразил, что тот задумал — подняться в дом, и забаррикадироваться в квартире Дениса. План простой, не без изъянов, конечно, но ничего другого не оставалось: Денис в таком состоянии далеко бы не ушел.

— Ну, пробуем, — Грин подошел к Денису, и ухватил того за здоровую руку. С огромным трудом Денис смог встать на здоровую ногу. Грин перекинул руку Дениса себе за плечи, и тот повис на Грине, так, что Грин покачнулся.

— Больно, ччерррт! — скривился Денис.

— Все, идем. Вот так, осторожно, шажками… — ковыляя, они преодолели расстояние до подъезда. Когда они вошли внутрь, с улицы долетел многоголосый вой. Людоеды вернулись.

— Быстрее! — поторопил Грина Денис. Впрочем, Грина подгонять было не надо. Со всей возможной скоростью они стали подниматься вверх по лестнице. Один этаж. два… Грин сопел, обливаясь потом, под тяжестью навалившегося на него Дениса. Денис стонал и матерился. Они шли, упорно, шаг за шагом. Третий этаж. Четвертый. Вот и пятый. Снизу, с самого первого этажа по лестнице уже катилось эхо шагов людоедов.

— Ключ, быстрее! — прохрипел Грин. Он прислонил Дениса к стене, и стоял, тяжело дыша.

— В правом кармане штанов, — ответил Денис. Грин достал ключ, и вставил его в замочную скважину. Дверь открылась. Грин подхватил Дениса подмышки, и затащил в квартиру.

— Дверь! Дверь! — напомнил Денис. Грин выпустил Дениса, отчего тот со стоном упал на спину. и прыжком метнулся к двери. Он успел: когда он, выдернув торчащий снаружи ключ, захлопнул дверь, и задвинул защелку, шаги людоедов звучали уже совсем рядом. — Теперь на ключ!

Грин вставил ключ с внутренне стороны двери, и повернул. Он знал эти двери, у них с теткой стояла точно такая же. Дверь была не простая: стальная, и с особым замком. Поворот ключа не просто выдвигал язычок. Сверху, снизу, со всех четырех сторон двери выдвигались стальные штыри, намертво фиксируя ее в проеме. Поэтому оставшимся снаружи людоедам осталось только разочарованно взвыть: добраться до Грина и Дениса они уже не могли. Во всяком случае, пока.

— Слушай, а на кой черт мы поперлись сюда? Могли же этажом ниже, к коллекционеру войти? — спросил с пола Денис.

— Не знаю… Не подумал… — ответил Грин.

— Вот и я тоже… не подумал, — Денис кашлянул. — Ой, больно смеяться. Какие же мы долдоны!

— Ага, — кивнул Грин, и сполз на пол. В этот момент в дверь сильно ударили с той стороны. Грин дернулся, поднял винтовку, но дверь выдержала. Раздалось еще несколько ударов, дверь держала. Грин подошел к двери, глянул в глазок. На площадке толпились людоеды, Грин заметил Вожака. Вожак на его глазах отошел к двери напротив, и с разгона врезался плечом в дверь. Глазок потемнел, дверь снова затряслась.

— Что, съели?! Вот вам, ублюдки, сосите, твари! — заорал Грин. Адреналин бушевал у него в крови, и он кричал во всю глотку, осыпая людоедов площадной бранью. С той стороны двери доносилось рычание и вой — людоеды, услышав крики Грина, обезумели, и остервенело бросались на дверь.

— Кончай, — тихим голосом попросил по-прежнему лежащий на полу Денис. Грин опомнился, и подошел к нему.

— Ты как? — спросил он.

— Хреново, — ответил Денис. — Пить хочу.

Грин перенес Дениса на кровать. Дал ему попить, вознеся хвалу Мишкиной лени: если бы не Мишка, сидели бы они сейчас без капли воды. Впрочем, тут же напомнил Грину внутренний голос, без Мишки их бы вообще здесь не было.

— Наши приедут. За нами приедут, ты только держись, — Грин попытался приободрить Дениса.

— Думаешь? — одними губами прошептал Денис.

— Конечно! — с деланной уверенностью воскликнул Грин. Он и сам сомневался в том, что кто-то придет. Коцюба, конечно, не тот человек, чтобы их вот так бросить, да и остальные не хуже. Тот же Райво… Это если они узнают. А если нет?

— Думаешь, твой приятель Мишка расскажет, что мы здесь? — Дениса грызли те же сомнения. Куда они ушли, никто не знал. Мишка мог спокойно вернуться, и сделать вид, что ничего не случилось. Рано или поздно людоеды бы до них добрались, и все было бы шито-крыто. Вызвать помощь они не могли. В падении Денис разбил свою рацию-пятиваттку. Даже если бы она и осталась целой, связаться с кем-то в промзоне было невозможно: они находились за гребнем горы.

— Не знаю, — пожал плечами Грин.

— Вот и я не знаю. Оказался гнидой твой Мишка, — с горечью прохрипел Денис. Грин не стал с ним спорить, и доказывать, что Мишка вовсе не его приятель.

Грин сидел на балконе, и смотрел, как удлиняются тени. Солнце садилось за гору. Внизу, на улице перед домом, туда-сюда сновали десятки людоедов. Несмотря на кажущуюся хаотичность их перемещений, они не спускали глаз с окон квартиры, и с балкона. Стоило Грину выглянуть, как они принимались выть и рычать. Поэтому он сидел в глубине, и не высовывался. У него была мысль пострелять по ним, но он отказался от этой затеи. Незачем тратить патроны. Они еще могут пригодиться. На душе скребли кошки: Денису становилось все хуже. Грин давно перенес его на кровать. Поначалу он бодрился, просил воды, потом стал понемногу затихать. Каждый раз, наведываясь в комнату, где лежал Денис, Грин с затаенным страхом ожидал увидеть, что тот умер. Грин ходил туда-сюда: то на балконе посидит, то в комнату наведается, проверить, дышит ли Денис. Пока Денис дышал, но что будет дальше, Грин не знал. Дверь он забаррикадировал, вытащил из кухни холодильник и подпер, уперев в стену. Набросал стульев, чтобы людоеды, даже если ворвутся, ноги переломали.

На балкон он ходил, чтобы не пропустить помощь. Несмотря на то, что с каждой минутой уходящего дня надежды на благополучный исход было все меньше, Грин старался не унывать. Вскоре совсем стемнело. Закат в Земле Отцов короткий, полчаса — и уже темно. Людоеды с наступлением темноты приободрились. На дверь обрушились новые удары. Похоже, что они приволокли кувалду. Квартира наполнилась звоном. Грин нашел у Дениса в кладовке поминальную свечу, ту, что горит ровно семь дней, зажег ее и поставил в коридоре. Был у него еще импровизированный факел, из намотанной на ручку швабры тряпки, пропитанной машинным маслом, но его Грин оставил на самый крайний случай. Он занял позицию у входа в спальню, держа под прицелом дверь. Времени оставалось немного, еще полчаса, от силы, и людоеды ворвутся. Парадоксально, но с пониманием того, что все кончено, на Грина снизошло спокойствие. Он без суеты приготовился, разложил на полу магазины, рядом факел — тоже оружие, если вдуматься. Надлом, не дававший ему покоя после приключений в туннеле, исчез. Надвигающаяся опасность сделала Грина цельным. Он больше не боялся, и не сомневался. Все стало кристально ясно. За дверью бесновались враги, и все, что надо было сделать Грину, это продать свою жизнь подороже.

Удары следовали один за другим, и дверь стала понемногу прогибаться. Появилась щель, крики людоедов стали слышны гораздо лучше. Ничего человеческого в этих криках не было, за дверью бесновались хищные звери. Грин несколько раз выстрелил в щель. Запахло порохом, выстрелы в закрытом пространстве больно ударили по ушам, заглушив вопли людоедов. Удары на мгновение прекратились, потом возобновились с новой силой.

Внезапно к какофонии звуков добавился новый звук. Грин, поначалу, не обратил на него внимания, но звук становился все сильнее.

— Это же… — пробормотал Грин, и забыв про все, бросился на балкон. Слух его не обманул. Совсем рядом, буквально в паре кварталов ниже, по улице ехало что-то тяжелое и гусеничное. Рев мотора и лязг гусениц приближался. Между домов мелькал свет фар. Грин кинулся назад, схватил факел, и стал поджигать его. Факел загорелся и Грин кинулся назад.

— Мы здесь, мы здесь! — закричал он что было сил, и замахал факелом над головой. — Сюда!

Грин схватил винтовку, и несколько раз выстрелил в небо. Его заметили: свет фар мазнул по домам, машина развернулась и поехала к дому. Грин прикрыл глаза рукой, до того сильно светили фары. Машина остановилась перед домом, и заглушила мотор. Стало тихо. Грин увидел, что это «Жестокая», тяжелый гусеничный бронетранспортер. На броне сидели люди.

— Кто там? — спросил голос, усиленный громкоговорителем.

— Здесь Грин, и Денис! — закричал Грин, и выкинул ненужный больше факел.

— С вами все в порядке? — снова спросил голос.

— Денис ранен! Я в порядке! — ответил Грин.

— Хорошо, сиди там. Мы идем к вам.

Вскоре на лестнице загрохотали шаги. Грин разбирал баррикаду. С заклинившей дверью пришлось повозиться, но, с помощью принесенных инструментов, и эта преграда пала.

— Где раненый? — первой влетела Алина, и кинулась в спальню. За ней точно тень, следовал Габи, а за ними еще люди. В квартире разу стало тесно.

— Больше никого с вами не было? — Грин хотел посмотреть, что там с Денисом, но ему не дали. Огромная фигура, выросшая на пороге, властно развернула его к себе. Грин узнал Медведя.

— Мишка был, — пробормотал он.

— Про Мишку я знаю. Кроме него точно больше никого не было?

— Нет…

— Тогда собирай свою хурду, и марш вниз, в машину! — с этими словами Медведь отвесил Грину подзатыльник. У Грина зашумело в голове. На подзатыльник он не обиделся — понимал, что Медведь прав. Прыгая через две ступеньки, Грин сбежал вниз.

— Живой! Ах ты, засранец! — облапил его стоящий у бронетранспортера Вайнштейн.

Вынесли на носилках Дениса. Был он белее простыни, но глазами хлопал, и даже пытался что-то сказать.

— С ним все будет в порядке? — спросил Грин у идущей рядом с носилками Алины.

— Да, — Алина глянула на Грина неприязненно. — Ты погоди, дома тебя еще головомойка ждет. Еще пожалеешь, что целым вернулся. Такой переполох из-за вас, дурачков.

Алина оказалась неправа. Никакой головомойки Грину не устроили. Когда они вернулись, Коцюбы дома не было. Марина сказала, что они вышли на связь, и сказали, чтобы к ужину их не ждали. Грин в компании Вайнштейна сидел в гостиной, уписывал за обе щеки ужин, когда появились Коцюба в сопровождении Райво, и Ли. Ли тоже состоял в Комитете, и представлял бывших гастарбайтеров, переживших зиму.

— Вайнштейн, ты не поверишь! — сказал Коцюба, зайдя в гостиную.

— Что случилось? — Вайнштейн отложил книгу, и встал со своего любимого кресла в углу.

Коцюба и Райво, похохатывая, рассказали, что толпа бывших рабов пошла громить полицейский участок. Участок в Республике использовался как тюрьма, там сидели наиболее отличившиеся персонажи из окружения Фраймана. Была там и охрана, несколько человек.

— Представляешь, приезжаем мы туда, а там — чуть ли не сто человек у входа. С дубьем, со стволами — полный комплект. И требуют, значит, выдать им преступников, — посмеиваясь, рассказывал Коцюба.

— И ты выдал? — охнул Вайнштейн.

— Нет, конечно. Пришлось встать там, и пообещать, что повесим ублюдков.

— Я думал, они нас на кусочки порвут, — улыбнулся Райво. — А этот отморозок, — кивнул он на Коцюбу. — Встал там с пистолетом, как чертов шериф на Диком Западе, и сказал им, что они пройдут только через его труп.

— Да… — протянул Вайнштейн, и задумался. Потом поднял голову, и сказал, глядя Коцюбе в глаза: — А ведь нам придется это сделать.

— Что именно? — не понял Коцюба.

— Повесить тех людей, вот что.

— М-да, а ведь верно, — посерьезнел Коцюба. — Ну и пусть! И так у нас люди вместо того, чтобы делом заниматься, эту сволоту охраняют.

— Что, без суда? — прищурился Вайнштейн.

— В чем проблема, устроим суд. Материалов у нас, благодаря Профессору, на каждого вагон. И растление малолетних, и убийства, и рабовладение. Даже людоеды настоящие есть.

— Это плохой карма, начинать новое дело с казней, — заметил Ли. В его речи чувствовался акцент. Говорил он медленно и не всегда правильно.

— Мы соберем Комитет, и решим, — ответил Коцюба. — У нас Республика, а не банда. Все будет по закону.

Вышел Мишка, сверкая свежим синяком под глазом. Вайнштейн еще по дороге домой рассказал Грину, что Мишка появился под вечер, грязный, встрепанный и злой. Поначалу он ничего не хотел рассказывать, юркнул в комнату и сидел там тише мыши. Алина, поняв, что с сыном что-то не так, пошла туда, и вытянула из него всю правду — солгать матери Мишка не смог. Когда она услышала, что он бросил в Городе Грина и Дениса — точнее, по версии Мишки, на них напали людоеды, и они разделились, она не сдержалась, и двинула его кулаком по лицу. Ну, а дальше все было просто — она сказала Вайнштейну, Вайнштейн вышел на аварийную частоту, и попросил помощи. Откликнулся Медведь и еще несколько человек. Они сели на бронетранспортер, и поехали на поиски в указанный Мишкой район.

— А вот и наш герой, победитель диких чмуликов, — поприветствовал Мишку Коцюба. — Вам везет, засранцы, что вы уже взрослые, а то б я вас от души выдрал. Пистолетов им захотелось, героям.

— Ну, я со своим разберусь, как выздоровеет. Мало ему не покажется, — поддержал Коцюбу Райво. Грин не знал, куда деваться от стыда. Спасла его Марина.

— Первый час ночи, мужики. Шли бы вы спать, — с этими словами Марина выгнала всех из гостиной, и народ разошелся.

Грин ждал, что на следующий день ему таки устроят головомойку, но случилось то, чего он никак не ожидал. Утром, перед завтраком, заявился Райво. Был он не один, а со своим старшим сыном Робертом. Райво на глазах у всех подошел к Грину, и пожал ему руку.

— Денис нам все рассказал. Молодец, мужик! Теперь ты наш брат. Если захочешь сменить Семью, только скажи. У нас для тебя всегда найдется место.

— Спасибо, — Грин покраснел, и оглянулся на Коцюбу. Коцюба смотрел так, будто впервые увидел Грина. — У меня уже есть Семья.

— Вот, держи, — Райво потянул Грину сумку. Грин полез внутрь, и достал… пистолет. Настоящий, пятнадцатизарядный, сверкающий новизной. О таком он мог только мечтать. К пистолету прилагалась кожаная кобура и ремень. — Заслужил!

Потом Грина отозвал в сторонку Роберт, и сказал:

— Знаешь боулинг в конце Промышленной? Зайди туда как-нибудь вечерком. У нас там клуб. Будем рады. — Про клуб — место, где собиралась молодежь, Грин слышал, но раньше никогда там не был. Кого попало туда не пускали. Слова Роберта означали, что Грина официально признали частью Республики — теперь и сверстники тоже.

Жизнь Грина снова сделала крутой поворот. Теперь он был не один, у него была Семья, и друзья. Больше того — у него была Республика. Психологического надлома больше не было. Переступив через страх, он стал другим человеком. Впервые за многие годы он смотрел в будущее с оптимизмом. Как бы ни повернулись события, больше он не будет щепкой, плывущей по течению. Отныне все было в его руках.

— Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем, — пропел Вайнштейн невесело. Был он трезв и сосредоточен. — Думаю, Ли был прав. Начинать с такого — плохая карма…

Грин с Вайнштейном шли вместе со всеми за грузовиком. Вайнштейн, как истинный социопат, держался в стороне от толпы. Грин шел рядом с ним. Вернее было бы сказать, что толпа шла за грузовиком, а Вайнштейн и Грин — за толпой. В кузове грузовика с мешками на голове стояли приговоренные. Задний борт был откинут. Грузовик остановился под фонарем. Когда-то оживленная междугородная трасса освещалась. Фонари были высокие, как раз то, что надо. С фонарей свисали заранее приготовленные веревки с петлей на конце. Предвкушая зрелище, люди в толпе засвистели и заулюлюкали. Славик, младший сын Медведя, габаритами не уступавший отцу, за связанные за спиной руки поднял одного из приговоренных. Медведь накинул ему петлю на шею. Стоящий рядом Коцюба нашел в кожаной папке бумагу, поднял на уровень глаз, и стал зачитывать громким голосом:

«Именем Республики! В соответствии с решением суда присяжных, Шмуэль Аронович, тридцати восьми лет, был признан виновным по следующим пунктам обвинения: рабовладение, убийство и соучастие в убийстве, растление малолетних, и прочие поступки. Суд определил вышеупомянутому Шмуэлю Ароновичу наказание в виде смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение сегодня, на ваших глазах, дабы показать силу и справедливость закона Республики. Да здравствует свобода, да здравствует справедливость, да здравствует Республика!». Речь Коцюбы толпа встретила одобрительным гулом. Приговоренный стал извиваться, пытаясь сбросить петлю, но Медведь не дал. Коцюба махнул рукой, сидящий у кабины Славик хлопнул ладонью по крыше, и грузовик тронулся с места. Приговоренный шагнул, пытаясь удержаться на ускользающей поверхности, но без толку — ноги соскользнули, и тело заплясало в воздухе. Толпа разразилась свистом и улюлюканьем, наблюдая, как сучит ногами в воздухе повешенный.

Грузовик двинулся дальше, толпа потекла за ним. Люди старательно обходили повешенного, тело которого все еще дергалось в агонии. Грин с содроганием увидел, как Эрик, проходя мимо, с наслаждением плюнул в висящего. Не он один — по ногам повешенного стекали десятки плевков. У следующего столба все повторилось. На этот раз вешали какого-то клерка из администрации Фраймана. Тот пытался что-то сказать, но толстая ткань мешков заглушала его слова, превращая речь в невнятное бормотание. Увидев перекошено в радостной гримасе лицо Эрика, Вайнштейн вздохнул. Эрик часто заходил в гости к Вайнштейну, они много разговаривали о политике, о планах на будущее. Вайнштейну Эрик нравился, но как-то, изрядно выпив, признался Грину, что иногда Эрик пугает его до дрожи в коленках.

— Вот она — новая справедливость нового мира, — иронически заметил кто-то у Грина за спиной. Он обернулся, и увидел Бени. Тот стоял, одетый в парадную форму, в начищенных до блеска ботинках. В ботинках отражалось солнце. Знаки различия старшего лейтенанта на плечах сверкали.

— Ты должен быть благодарен, танкист, что не болтаешься сейчас там, — ощетинился Вайнштейн. Правда в его словах была. Бени отстояли с трудом — Грин просил за него, Лена просила, целую депутацию девочек привела. Даже Эрик, и тот, когда его спросили, буркнул: «пусть живет». Зная Эрика, все это восприняли как комплимент. Тем не менее, было время, когда судьба Бени висела на волоске. Даже после того, как Коцюба официально объявил, что претензий к нему нет, люди сторонились Бени. Из центра временного размещения он ушел сразу же, как смог ходить. Насколько было известно Грину, он с женой и детьми вернулся домой.

— Я благодарен, — кивнул Бени. — От всей души благодарен вашей справедливой власти, и лично Коцюбе.

— Ты думаешь, Коцюбе это нравится? — Вайнштейн уловил издевку в словах Бени.

— Мне сказали, что это Коцюба моих ребят расстрелял. Они сдались, из танка вылезли, руки подняли. А он их расстрелял. Наверное, ему это понравилось, — Бени произнес эти слова спокойным голосом, но было видно, что в душе у него все кипит. — Может, и это ему нравится, откуда мне знать?

— Знаешь, танкист, в чем-то ты прав, — ответил Вайнштейн. Грин удивленно вытаращился на него. — Пленных убивать не стоило. Коцюба просто сорвался, такое может случиться с каждым. В любом случае, не тебе его судить.

— Они молодые совсем были, — глядя в сторону, произнес Бени. — Арику, мехводу, и двадцати не было, он до катастрофы добровольцем в армию пошел, в семнадцать.

— Послушай, танкист! Ты хоть знаешь, сколько детей ваши каратели сиротами оставили? У нашего друга Чена — трое детей осталось. Не тебе нас судить! — побагровел Вайнштейн.

— Я не сужу. Просто… ваш новый мир очень похож на старый.

— Ничего ты не понимаешь, танкист! — разволновался Вайнштейн. — Нам дали шанс. Шанс построить общество нового типа, свободное и справедливое. Чмулики, во главе с Фрайманом, хотели нас этого лишить. На штыках твоих карателей они несли нам фашизм. Тебя тот вариант общественного устройства устраивал, потому что ты в нем был не последний человек. А какая участь ждала вот его? — Вайнштейн указал на Грина.

— По моему, это все игра слов, — ответил Бени. — Ты не понимаешь, о чем говоришь. Какой фашизм? Нормальное государство, где есть закон и порядок.

— Все очень просто, бронированный твой лоб, — пустился в объяснения Вайнштейн. — Когда интересы государства ставятся выше интересов личности, это и есть фашизм. Кучка ублюдков захватывает власть, низводит народ до уровня бессловесной скотины, и паразитирует на нем, высасывая все соки. А для баранов, чтобы верили, что в это ни на самом деле управляют государством, выборы. Клоунада раз в четыре года. И сладкие розовые помои с телеэкранов, чтобы поменьше думали. Такое государство построил бы твой Фрайман. Такой порядок. А вы, вояки дубовые, ему бы служили. Уж он бы вам паек отсыпал…

— Так ведь под такое определение подпадает любое государство, — хмыкнул Бени.

— Все ваши государства, по сути, фашистские. Государство — значит, фашизм. Все, кроме нашего! У нас все иначе, нет принуждения, нет власти! Мы не зря назвали его Республикой. Республика означает — общее дело. Мы все вместе строим новое справедливое общество, без паразитов-чмуликов.

— Утопия какая-то получается, — покачал головой Бени. — Не выйдет у вас ничего. Вы идеалисты, в вашем Комитете, а люди у вас обычные. И этих твоих… чмуликов среди ваших полно, просто они до поры себя никак не проявляют. Я успел разобраться в том, как у вас все устроено. Вы — просто кучка хомяков. Отсиделись по норам, на ящиках с тушенкой. Такие новое общество не построят, не тот тип. Слишком вы себя любите. У Фраймана и то больше шансов было. Пока что я не вижу ничего нового — все старое. — Бени кивнул на повешенного. — Да еще под этим флагом… Прекрасный новый мир, и новые люди. Слышишь, как они кричат? — Вайнштейн, услышав из уст Бени свои же мысли, которые только что излагал Грину, крякнул от досады, и промолчал.

За разговором они не заметили, как толпа ушла вперед. Грузовик, тем временем, развернулся и уехал. В кузове остались только Медведь с сыном. Коцюба стоял среди людей, что-то объяснял. Вайнштейн замолчал, отвернулся от Бени, и направился туда. Бени с Грином последовали за ним. Коцюба заметил их приближение, закончил разговор, и протолкался им навстречу.

— Что, Вайнштейн, неприятное зрелище? Ничего, еще одна партия, и все. Медведь за ними поехал. Покончим с этим, и займемся делом, — подбодрил он Вайнштейна, заметив его кислую физиономию. — А, танкист! — Коцюба протянул руку Бени. Бени пожимать руку не стал, и Коцюба опустил ее. — Ну, как знаешь, — пробормотал он, и отвернулся.

— Мы пойдем, Коцюба, — помявшись, сказа Вайнштейн. — Избавь меня от дальнейшего созерцания этой картины.

— Идите, — махнул рукой Коцюба. Вайнштейн широкими шагами направился назад, туда, где они оставили свой квадроцикл. Грин чуть поотстал. Бени поравнялся с ним.

— Ну что, Шими, как жизнь? — спросил Бени.

— Нормально, — ответил Грин.

— Не обижают тебя там? Впрочем, вижу, что не обижают. Смотришься орлом, при оружии. Я за тебя рад. — Какое-то время они шли молча, потом Бени, видимо, собиравшийся с духом, сказал: — Будь осторожен там. Эти люди, у которых ты сейчас живешь, они… В общем, лучше бы тебе от них держаться подальше. Для тебя же лучше.

— Они моя Семья, — ответил Грин, и посмотрел в глаза Бени.

— Быстро же они тебя обработали…

— Меня никто не обрабатывал! — повысил голос Грин. — Они просто приняли меня к себе. Теперь они моя Семья. И другой мне не надо! Они лучше всех! Я никогда… — Грин замолчал, подыскивая слова. — Там я дома, понимаешь? Дома… Я уже и забыл, что такое — дом. — Грин почувствовал, что на глаза у него навернулись слезы. — А теперь я его нашел.

— Ладно, ладно, — Бени махнул рукой. — Ты, главное, знай, что мы тебя примем, если что. С продуктами у нас не очень, но как-нибудь проживем. Нора против не будет. Адрес ты знаешь. Можешь приходить в любое время дня и ночи.

— Спасибо, я запомню, — кивнул Грин. Они дошли до квадроцикла. Бени сел на свой старенький велосипед, и покатил по дороге в сторону Городков. Грин уселся на сиденье квадроцикла за спиной у Вайнштейна. Тот не спешил поворачивать ключ в замке, смотрел вдаль, туда, где вешали очередного приговоренного. Тела висели вдоль дороги, будто отмечая ее. Грину стал не по себе.

— Хоть какой-то плюс от Песца, — пробормотал Вайнштейн себе под нос.

— Какой, Вайнштейн? — не понял Грин.

— Птиц нет. Хотя бы трупы никто клевать не будет, — пояснил Вайнштейн. За зиму погибли все звери и птицы. Даже лес и тот погиб, когда-то зеленая гора была мертва. На складе, где жила Семья, были птицы, голуби, но выжили они только благодаря людям. Переезжая из Города, Семья забрала их собой, и они жили в клетках, в тепле, пока не сошел снег. Теперь они понемногу плодились, из-под крыши доносилось чириканье птенцов. Но пищи для них вне склада по-прежнему не было. На промерзшей на большую глубину земле ничего не росло, даже трава.

— Смотри, Вайнштейн, радуга! — воскликнул Грин. Вайнштейн повернул голову, и увидел, что вдали, где еще не до конца развеялись серые тучи, разноцветной дугой протянулась радуга. В чистом воздухе радуга казалась очень близкой, только руку протянуть.

— Врет все танкист! У нас получится, не может не получиться! — крутанул ручку Вайнштейн, и квадроцикл, треща мотором, унес их в промзону. Туда, где зарождался новый мир. Грина слова Бени заставили задуматься — а таким ли новым будет этот мир? И не окажется ли новый мир копией старого?

 

Глава 4. Новый мир

Республика была маленьким сообществом, всего чуть больше трех тысяч человек. В старые времена этого не хватило бы даже на статус городка, максимум — на деревню. Ну а, как известно, в деревне все друг друга знают. Шагу не ступишь, чтобы не встретить кого-то из знакомых. Спустя месяц после казни Грин встретился с Бени в порту. Они с Вайнштейном приехали поверять, как идут дела на раскопках. Начатое Фрайманом дело продолжилось, теперь уже от имени Республики. Грин увидел Бени, стоящего у входа в управление порта, и подошел поздороваться.

— Привет, Шими, — ответил на приветствие Бени. — Видишь вот, копаемся помаленьку с мужиками… — Бени был одет в грязную спецовку, на руках рабочие перчатки. В руке он держал ломик. — Чертово цунами все вверх дном перевернуло, контейнеры разбросало, как кубики. Теперь поди пойми, что где. Вчера целый день к одному контейнеру подбирались, наконец, вытащили, открыли — а там резиновые члены. Целый контейнер резиновых, мать их так, членов.

— А что вы с найденным делаете? — спросил Грин.

— Засовываем, мля, в задний карман, — сплюнул стоящий рядом с Бени бородатый мужик.

— Часть на склад сдаем, это все считается собственностью Республики. Остальное себе берем. Меняем там, кому то надо. Опять же, если вещи дельные, на еду запросто сменять можно. Республика все берет — и лампочки, и электронику, и одежду, — пояснил Бени. Грин спросил для проформы, просто чтоб поддержать разговор. Он знал, что со складов Республики — в основном, из бывших запасов Фраймана, выделяли продукты для обмена на нужные вещи. Это была идея Коцюбы, не давать еду просто так, чтобы не кормить паразитов. Центр временного размещения уже был закрыт. Как говорил Медведь, «халява кончилась, пусть крутятся».

— И как, вам хватает?

— Когда как, иногда, вот как вчера, не везет. Но с голоду не умираем, грех жаловаться.

— Мы на следующей неделе деньги начинаем печатать, — Вайнштейн подошел, и с ходу включился в разговор. — Будет легче. Кстати, танкист, ты к нам за помощью в обустройстве так и не обратился. Почему?

— Я сам справлюсь. Подачек мне от вас не нужно, — глядя Вайнштейну в глаза, ответил Бени.

— Ну, наше дело предложить, — Вайнштейн ушел к квадроциклу.

— Ты чего, не взял у них помощь? Во, дурак! — идя за Вайнштейном, Грин невольно услышал, как поражается товарищ Бени его, бениной, глупости. Грин понимал Бени — тот не хотел принимать ничего у тех, кто убил его друзей. Ему было жаль, что Бени не с ними, не с Республикой, но поделать с этим ничего не мог. У каждого своя правда.

Новые деньги были любимым детищем Вайнштейна. Он неделю сидел, зарывшись в книги, два раза они с Грином даже ездили в библиотеку, и скачивали файлы с серверов. Ванйштейн изучал теорию. Однажды ночью он потряс весь дом громовым рыком: «Нашел! Нашел!». Разбуженные домашние вышли узнать, что стряслось, и увидел, что Вайнштейн пляшет на столе в гостиной, топча исписанные листки.

— Вайнштейн, ты чего? — спросил Коцюба, и зевнул. — Ночь на дворе.

— Я знаю. Как сделать так, чтобы у нас не завелись чмулики! — выпятив грудь, сверкнул стеклами очков Вайнштейн.

— Ну и хорошо, орать-то зачем? — с этими словами Марина развернулась, и ушла к себе, ругая «этого чертова пьяницу». На следующий день Вайнштейн объяснял Коцюбе:

— … от выбора экономики, от денег, зависит и структура общества. Идеология вторична, деньги на первом месте. Да ты и сам это знаешь, ведь это ты натолкнул меня на мысль искать в этом направлении. Получается, что, какую бы идейную базу мы ни подвели под Республику, если мы построим экономику, где властвует ссудный процент, то рано или поздно, придем к тому, с чего начали: к власти чмуликов, и принесения всего в жертву химере «экономического роста». Поэтому потерпели поражения все без исключения революции в истории. Смена элиты без смены денежной системы приводит к тому, что новая система старательно воспроизводит старую.

— Вывод? — спросил напряженно слушавший Коцюба.

— Вывод простой, надо ввести деньги, которые не будет смысла копить. И которые нельзя будет превратить в товар.

— Это как?

— Очень просто, нужно ввести отрицательный процент, — торжественно произнес Вайнштейн.

— То есть, плату за хранение, — ухватил суть идеи Коцюба.

— Именно, мой друг! Каждый месяц выпущенные в оборот деньги будут уменьшаться в цене. Скажем, на один процент. Стержнем экономики, построенной на ссудном проценте, является долг. В моем… в нашем варианте само понятие «долг» теряет смысл. Такая система заставит деньги оборачиваться быстрее, ведь каждый, получивший их на руки, будет стремиться тут же от них избавиться, пока они не потеряли в цене. Суть моей идеи в том, чтобы разделить накопительную и обменную функцию денег. Между прочим, мы это обсуждали с тобой, еще задолго до Песца.

— Что автоматически отсекает чмуликов, превращающих деньги в товар, и живущих на проценты. Вайнштейн, ты гений! — вскочил Коцюба, и принялся расхаживать по комнате. — Не поверишь, мы с Летуном как раз вчера говорили о том, что надо ввести налоги, хотя бы мизерные. Я чуть голову не сломал, пытаясь придумать, под каким соусом преподнести это людям. Ты же знаешь нашу вольницу. А тут ничего и впихивать не надо, твой отрицательный процент — это и есть налог. Готовь проект, Вайнштейн. В пятницу я соберу Комитет, рассмотрим твое предложение.

Предложение Вайнштейна приняли единогласно. Вскоре после приснопамятной вылазки за пистолетами, Грин впервые увидел новые деньги, которые по настоянию Вайнштейна называли шиллингами. Рисунки для купюр рисовал Илья Вишневецкий, его люди нашли заброшенную типографию, сумели ее запустить. В результате деньги получились всем на загляденье, с трехмерным логотипом, цветные. На обороте каждой купюры оставили двенадцать пустых квадратиков. Чтобы купюра не потеряла своей стоимости, каждый месяц в квадратик нужно было наклеить марку, стоимостью в один процент от номинала купюры. Возле туннеля открыли магазин, где за новые деньги можно было купить товары из запасов Фраймана. Летун договорился с некоторыми Семьями, и обменял часть запасов этих Семей на новые деньги. Поначалу, люди отнеслись к нововведению скептически — мол, и натуральный обмен неплох, зачем тут еще деньги? Когда Республика стала нанимать рабочих, все резко изменилось. Оказалось, что проще заработать денег, и купить нужный товар, чем ковыряться в руинах, выискивая хоть что-то, имеющее ценность, а потом искать, кому бы товар пристроить, на что бы обменять. Люди нуждались в универсальном средстве обмена.

Рабочих Республика нанимала не просто так. Коцюба еще до схватки с Фрайманом предлагал Семьям собраться вместе. Так и безопаснее, и проще наладить нормальную жизнь. План состоял в том, чтобы переехать в Поселок, небольшой городок километрах в пятнадцати севернее промзоны. Расположенный на возвышенности, окруженный со всех сторон полями, он идеально подходил на роль центра Республики. Но для того, чтобы переехать, дома там нужно было подготовить — утеплить, чтобы не мерзнуть зимой, разобраться с канализацией, водопроводом, электроснабжением. Для этих целей и нужны были рабочие. Изначально, Коцюба планировал заплатить рабочим продуктами из запасов Фраймана, но появление денег подкорректировало план.

— В самом худшем случае, если идея не сработает, — пояснил Вайнштейн, — деньги просто вернутся к нам, а мы отдадим товары, которые и так бы отдали за труд. Но если все сработает как надо, появятся люди которые предпочтут оказывать услуги тем, кто работает, вместо того, чтобы работать самим. И деньги начнут ходить. А, поскольку их стоимость будет постоянно падать, люди будут стараться от них поскорее избавиться, что стимулирует круговорот денег.

Так оно и получилось: новые деньги быстро стали до того популярны, что пришлось допечатывать еще. Как и предсказывал Вайнштейн, то, что деньги «худели» с каждым днем, привело к тому, что люди старались побыстрее от них избавиться. Никто не набивал купюрами сундуки. В результате, резко активизировался товарооборот, у туннеля стихийно образовался рынок, где можно было купить и продать все, что угодно, от лампочки до пулемета. За порядком следили люди Райво и Сергея.

Все рабочие были выходцами из туннеля, они больше всего нуждались в деньгах. У «старых» Семей, переживших зиму, были свои запасы. Несмотря на то, что формально они еще не были членами Республики, большинство «новых» Семей тоже выразило желание жить в Поселке. Комитет не возражал, дома для «новых» утеплялись и благоустраивались за счет Республики на общих основаниях. Получалось, что люди сами для себя оборудовали дома, и им же за это еще и платили. Республика нуждалась в людях, и тем, кто был готов сам себя содержать — не чмуликам, по определению Вайнштейна, были открыты все дороги. Паразитам места не было. Даже с Грина спрашивали едва ли не строже, чем с кого-то из старших: помимо помощи по дому, и поездок с Вайнштейном, он еще и учился, как и вся молодежь Республики. В Семьях были специалисты практически по всему, и они учили других тому, что знали, а чтобы выжить в новом мире, надо было знать и уметь многое. Драться, стрелять, водить машину, и чинить ее, разбираться в лекарствах и оказывать первую помощь, и так далее, вплоть до умения сделать печку из старого бойлера. Ловкость, с которой Денис обращался с альпинистским снаряжение, была неслучайна: его учили этому. Учился и Грин, учился с удовольствием: это вам не надоедливая школа со скучной зубрежкой. Свободного времени просто не оставалось. В Клуб Грин попадал только по выходным, и то не каждый раз.

Когда он в первый раз пошел в Клуб, то не сразу сумел попасть внутрь. Место он нашел без труда — громадную вывеску «Кегельбан» было видно с главной улицы. Здание было немаленькое. Грин обошел вокруг, но войти не смог. Место, где когда-то был вход, оказалось завалено металлоломом. Проржавевшие корпуса машин загромождали весь проулок, от стен кегельбана, и до соседнего дома. Окна нижнего этажа заложи блоками еще прежние хозяева. Грин попытался протиснуться мимо машин, но только зря испачкал одежду — прохода не было. Он бы так и ушел, несолоно хлебавши, но ему в очередной раз повезло.

— Тебе чего тут надо? — услышал он за спиной недружелюбный голос.

— Мне в Клуб, — ответил Грин. Он повернулся, и увидел парня чуть старше его. Несмотря на прохладную погоду, парень был в одной футболке, под которой бугрились мускулы. Серые глаза с холодным прищуром смотрели на Грина.

— А что ты забыл в Клубе, мальчик? — спросил парень, сделав упор на слове «мальчик». Грин с трудом удержался от резкого ответа: незачем начинать знакомство со ссоры.

— Меня пригласил Роберт, — вежливо ответил он.

— А, если так, тогда добро пожаловать, — сразу подобрел парень, и протянул руку: — Эмиль.

— Грин, — ответил на рукопожатие Грин.

Эмиль показал Грину, как войти в Клуб: оказалось, что вход был в соседнем доме, через бывший винно-водочный магазин. Они прошли через пустой торговый зал. Под ногами хрустел мусор, толстым слоем покрывавший пол. За торговым залом уходила вниз лестница. В подвале было темно. Эмиль спустился по лестнице, и наклонился.

— Тут выключатель, — показал он на спрятанную под ступенькой кнопку, и нажал. Тут же под потолком вспыхнули лампочки, освещая дорогу.

— У вас и свет есть, — похвалил Грин.

— На крыше солнечные панели, а к зиме генератор поставим, — похвастался Эмиль. — Это если не переедем в Поселок.

— А выключатель зачем спрятали?

— Чтоб враги не догадались, — хохотнул Эмиль. Из подвала, по туннелю под улицей, они прошли в подвал кегельбана, и поднялись наверх. Кегельбан был покинут и завален мусором. Эмиль распахнул дверь в подсобные помещения, на которой сохранилась надпись: «только для персонала», и торжественно сказал: — Прошу! — За дверью оказался сверкающий чистотой коридор. Из открытой двери слева лился свет, и доносились звуки музыки.

— А вот и Грин! — им навстречу вышел Роберт. — Ну, пошли, я познакомлю тебя с народом.

В большой, метров на пятьдесят, комнате стояли диваны, кресла, столики. Играла музыка. Вокруг столиков сидели группки мальчиков и девочек. Роберт и Грин пошли по кругу. Ребята вставали, официально представлялись, пожимая ему руку — таков был ритуал, несмотря на то, что многих Грин и так знал. Грин совсем не удивился, обнаружив в углу Эрика.

В самой большой, главной комнате, на стене висел флаг Республики. Идея использовать для Республики флаг развалившегося больше тридцати лет назад Союза Республик принадлежала Вайнштейну. «Этот флаг издавна считался флагом социальной справедливости, флагом свободы», объяснял он Грину. «Он много значит для людей. Никому не надо объяснять его смысл, всем это и так понятно, и в этом его преимущество. Пусть Коцюба надо мной смеется, и обзывает фетишистом, но я верю, что этот флаг принесет нам удачу». Коцюба, действительно, посмеивался над Вайнштейном, обзывая флаг тряпкой, но Грин видел, с каким трепетом относились к флагу люди, и понимал, что Вайнштейн в чем-то прав. Людям нужен символ, так они устроены. И этот флаг был ничуть не хуже других. Хотя Грина вполне устроил бы и бело-голубой флаг Земли Отцов.

— Вот так и живем, — закончив обход, Роберт плюхнулся в кресло. Грин сел напротив него. — Запомни две частоты. В рацию вбей, и держи всегда в режиме ожидания, на вторичном канале. — Роберт на клочке бумаги написал частоты, и пододвинул к Грину.

— Это что за частоты? — спросил Грин.

— Это как у старших — аварийная частота. Если вляпаешься, сможешь попросить о помощи. И сам помогай, если что. Без лишнего шума, ага?

— Я смотрю, у вас все серьезно, — наклонил голову Грин. Оказывается, молодежь тоже организовалась, да так, что старшие об этом даже не догадывались. В Клубе были дети всех возрастов, самому младшему было десять, Роберту, одному из самых старших, семнадцать. Их было немного, едва ли больше двадцати. Впрочем, тут же подумал Грин, могло быть так, что тут не все, что кто-то не пришел.

— Серьезно, — кивнул Роберт. С виду, ничего особенного не было — просто отдыхающая компания. Вот только пирамида винтовок в углу пирамидой напоминала о том, что все серьезно.

— А кто у вас… ну, основной? — задал Грин самый наболевший вопрос.

— А нету основного. Был, да вышел, — отвел взгляд Роберт. — Мишка ваш был. Хоть и мелкий, всего пятнадцать, но у нас его уважали. Больше не уважаем. В Клуб ему хода нет, нам трусы и предатели ни к чему. У нас тут только нормальный народ, адекватный. Мы к тебе давно присматривались.

— Жестоко… — побормотал Грин.

— Иначе никак! Ведь сам посуди, только чудом вы с Денисом живы остались. Раз Мишка один раз струсил, подвел своих, значит, с ним нам не по пути. Или ты предлагаешь дождаться, чтобы он кого-то еще раз подставил?

— А Эрик? — спросил Грин. Слова Роберта его удивили. Личный опыт, и то, что он вычитал в книжках, говорил ему, что люди без вожака не могут. В любой компании всегда есть кто-то, чье слово весит больше, чем слова остальных. Это было нормально.

— Не думаю, что Эрик будет у нас основным. Он, конечно, крутой мужик, но с головой не дружит, — улыбнулся Роберт, и у Грина отлегло от сердца.

С тех пор Грин стал захаживать в Клуб. С ребятами было весело, можно было расслабиться, оторваться. В обществе старших все время приходилось себя контролировать, стараться соответствовать, держать марку. В Клубе можно было хоть ненадолго побыть собой. Побыть детьми. Старшие про клуб, конечно же, знали, но никто из них не делал попыток прикрыть его или как-то повлиять. Что Грина удивило, так это отсутствие драк. Может быть, сыграло свою роль то, что на занятиях по рукопашному бою было достаточно спаррингов. Без конфликтов, конечно, не обходилось — молодые самцы из кожи вон лезли, пытаясь показать, что они круче всех. Но выливалось это в другие, соревновательные формы. В Клубе было престижно бегать быстрее и дальше, стрелять метче, соображать быстрее других. Узнать что-то новое, чего никто не знает — и рассказать остальным, чтобы слушали, открыв рот. После туннельного гадюшника Грину казалось, что он в раю.

Сразу после того, как Грин вернулся из Города, у них с Мишкой состоялся разговор. Мишка подсел к нему вечером, после ужина, и долго молчал. Грин лежал в кровати, и ждал, что скажет Мишка. Он думал, что тот так и уйдет — молча, но Мишка, набравшись сил, сказал:

— Слушай, Грин. Не говори Коцюбе, что я смылся тогда от вас, ладно? — Грин молчал. Не дождавшись ответа, Мишка продолжил: — Эти… чмулики, я уже у них один раз был. Они меня чуть не съели, понимаешь? Я их боюсь. Когда увидал их, не выдержал. — Было видно, что слова тяжело даются Мишке. — В конце концов, ведь все же кончилось хорошо. Не говори Коцюбе, он меня убьет. Пожалуйста!

— Договорились, — ответил Грин, и отвернулся к стене.

Свое слово Грин сдержал, не стал ничего говорить. Мишке это не помогло: Коцюба ничего не узнал, но, от Дениса, узнали Мишкины друзья, сверстники, у которых он был заводилой. Узнали, и сделали выводы. Мишка решил, что это Грин разболтал. Сделать он ничего не сделал, даже пальцем Грина не тронул. Они вообще перестали общаться, ограничиваясь короткими фразами по делу. Антошку с Голаном Мишка тоже перестал доставать, чему они были только рады. На людях они дружно делали вид, что у них все в порядке. Мишка отдавал приказы, остальные подчинялись. Старшие в пацанячьи дела не лезли, и ни о чем не догадывались. Вскоре у Мишки появилась новая компания — далеко не все пацаны из Семей состояли в Клубе, были и другие компании. У «оппозиции», как называл Летун несколько Семей, не одобрявших политику Комитета, тоже были дети. Вот с ними-то Мишка и подружился, окончательно отдалившись от своей прежней компании. Грина удивила легкость, с которой Мишка сдал свои позиции, но о причинах он мог только догадываться.

Однажды Грин привел в Клуб Лену. Он старался чаще видеться с ней, и то, что она не избегала его общества, его очень радовало. Ее родители влились в Семью Сергея. Когда они с Вайнштейном ездили туда, Грин с Леной часами сидели на крыше торгового центра, болтали о всяких глупостях, держась за руки. Вместе им было хорошо, хотя ничего серьезного между ними пока не было. Пока — и Грин, и Лена понимали, что это временно, и серьезное обязательно будет. Никто об этом не проронил ни слова — глаза сказали все за них. Никто из членов Клуба не сказал ни слова против, когда Грин ее привел. Все восприняли это, как должное.

Иногда он задавался вопросом, за какие достоинства Лена выбрала именно его? Он даже однажды спросил ее об этом. Лена фыркнула, и ответила: «Потому, что ты классный!», оставив его в недоумении. Классный? Он? Оказалось, да: Грин больше не был заморышем. Туннель закалил его, постоянные тренировки и физическая нагрузка превратили его в красивого, высокого парня с накачанной мускулатурой. Неудивительно, что на него стали засматриваться девочки. Но шансов у них не было — он всецело принадлежал Лене. Она была для него лучиком света, напоминанием о той, прежней жизни.

Стройка отодвинула все остальные заботы на второй план. Осень вступала в свои права, холодало. Все вокруг лихорадочно готовились к зиме. Поселок напоминал разворошенный муравейник — повсюду сновали люди, гудела строительная техника, проносились грузовики со стройматериалами. Неожиданно для всех, Коцюба и Летун решили объединить Семьи, и теперь все вместе оборудовали свой новый дом. Дом, точнее, дома, Коцюба подобрал с размахом — в восточной части Поселка, на самом высоком месте, в прошлом это был самый престижный район. Две стоящих рядом виллы обнесли забором, соединили крытым переходом, утеплили. Надстроили крыши — вместо прежних, плоских, теперь была остроконечная двускатная крыша, которую, не мелочась, покрыли черепицей. В подвале поставили генераторы. Люди Летуна — Ариэль с Томером, первым делом оборудовали над крышей одной из вилл башенку, на которую затащили крупнокалиберный пулемет. Легкая паранойя была обычным делом для Республики, и подобным образом оборудовались все дома Поселка. Все изощрялись в фортификации, кто во что горазд. Здание самоуправления, и стоящий рядом четырехэтажный жилой дом превратили в Форт — цитадель и сердце поселка. Его окружили стеной из вкопанных в землю контейнеров, заполненных щебнем и залитых бетоном, построили пулеметные гнезда. Сверху, с крыши Форта, весь Поселок был как на ладони. Дома новоселов было легко узнать по краснеющим новой черепицей остроконечным крышам. Во многих домах уже жили, над трубами курился дымок, и ветер доносил аромат свежего хлеба. Благодаря тому, что Вишневецкий наладил контакт с людьми в поселениях на севере, удалось выменять на солярку птицу, и даже несколько коров. Появились своя сметана и яйца. Жизнь потихоньку налаживалась.

— Зачем все это? — спросил как-то Грин у Ариэля, который, вместе с архитектором планировал, как именно укрепить Форт, и где разместить огневые точки.

— А вот чтоб ты спросил, сопляк. Специально для тебя, — ответил Ариэль. Увидев, как вытянулось лицо у Грина, он смягчил тон: — Пригодится. Мы не знаем, что нас завтра ждет, надо быть готовыми ко всему.

Ариэль был старше Грина всего на четыре года, но все время это подчеркивал. Нарочно обращаясь с Грином как с малолеткой, что того сильно задевало. У Ариэля были причины задирать нос. Военная специальность Ариэля была снайпер, именно он учил молодежь стрелять, и минно-взрывному делу, в котором разбирался довольно неплохо. Во время катастрофы он служил в армии, в каком-то спецназе. Томер, санитар, служил вместе с ним. Когда сарацины разгромили армию Земли Отцов, отступление быстро превратилось в паническое бегство. От их группы остались только они, и Тео, третий из людей Летуна. Тео был тяжело ранен — в спину. Казалось, что он вот-вот умрет, но Ариэль с Томером его не бросали: это не в правилах спецназа. Именно тогда они встретились с Летуном, который отступал вместе со всеми. Его вертолет подбили, весь экипаж, кроме него, погиб. В кромешном аду, в котором каждый за себя, и за место в машине могли и убить, Летун проявил себя с лучшей стороны. Он помог спецназовцам добраться до Городков. Жена и сын Летуна были далеко на юге, он быстро понял, что добраться до них через охваченную войной страну не сможет, и остался с бойцами. Они сумели найти укрытие от мороза, запастись продуктами. Тео выжил, но остался инвалидом. Ниже пояса он ничего не чувствовал.

Со временем, когда выжившие стали иногда выползать из своих нор, Летун организовал своего рода систему взаимовыручки. Аварийная частота, на которой можно было попросить о помощи, если попал в беду, была его идеей. На лыжах он и его ребята мотались по заснеженной пустыне, налаживая отношения с группками выживших. Именно это стало тем зерном, из которого выросла Республика. Этим она отличалась от прежнего государства — людей объединила не власть, не деньги — их объединила взаимовыручка. Страшной зимой, когда от смерти тебя отделяет только стенка кое-как утепленного жилища, канистра с соляркой, да вязанка дров, это очень важно. Когда ветер воет снаружи, и кажется, что никого кроме тебя, и немногих домашних, в мире не осталось, теплее просто от мысли, что стоит выйти на связь — и помощь придет. Наедине со стихией другой человек перестал быть врагом, или конкурентом — он стал братом. Система сложилась сама, Летун сотоварищи лишь закрепили существующее положение, придав всему форму республики.

Строительство близилось к завершению. Однажды, когда вся Семья убирала строительный мусор, оставшийся во дворе их нового дома, Грин встретил Габи на улице.

— Привет! Я к Коцюбе. Где он? — поприветствовал Грина Габи.

— Он там, во дворе, вместе со всеми мусор убирает, — ответил Грин, и покатил нагруженную мусором тачку дальше, в соседний квартал, на пустырь. Габи прошел через ворота во двор. Возвращаясь с пустой тачкой, Грин увидел, что Габи и Коцюба вышли из ворот, и быстрым шагом пошли по улице в сторону промзоны. Грину стало любопытно, куда они так торопятся. Они наверняка шли недалеко — будь иначе, Коцюба бы взял квадроцикл или машину, прикинул Грин. Он оставил тачку у ворот, и пошел вслед за ними, старательно делая вид, что просто прогуливается. Габи и Коцюба завернули за угол, Грин ускорил шаги, догоняя. Он осторожно выглянул за угол, и остолбенел: улица была пуста. Габи с Коцюбой точно сквозь землю провалились. И свернуть им было особенно некуда — метров на сто вперед по обеим сторонам тянулись заборы. Грин обегал всю округу, но ни следа пропавших не нашел. Озадаченный, он вернулся во двор. Вайнштейн встретил его насмешливым:

— Сачкуешь? За то время, что тебя не было, можно было десять раз обернуться.

— Да тут такое дело, — Грин засомневался, говорить или нет Вайнштейну о том, что видел, но потом все же решился, и рассказал.

— Я думаю, они телепортируются, — сверкнул стеклами очков Вайнштейн. На удивление, он не поднял Грина на смех, отнесся вполне серьезно.

— Как? Хорош прикалываться, Вайнштейн! — не поверил своим ушам Грин.

— Я серьезно. Ты заметил, что Габи никогда не ездит на машине? Он всегда ходит пешком, и всюду успевает. Как?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю, но это факт. Я уже давно слежу за ним. В день, когда мы штурмовали туннель, он ухитрился преодолеть больше десяти километров за две минуты. Никто не видел, как он это сделал. Он ушел от раненых на улице, где мы колонну раздолбали, и практически сразу же оказался у туннеля. Значит, у него есть какой-то способ перемещаться в пространстве.

— Но это же невозможно…

— Они индиго! — наставительно поднял палец Вайнштейн. — Кто его знает, какие у них способности. Мы о них очень мало знаем. Они — новая ветвь эволюции. Я почти уверен, что они — телепаты. От Джека меня мороз по коже, до того он умный. А Габи этот в тридцатиградусный мороз в одной футболочке по сугробам носился. И не проваливался, заметь! А фрукты чего стоят!

— Какие фрукты?

— Коцюба как-то пришел от них, еще зимой, и принес свежих апельсинов. Откуда взяться апельсинам спустя полтора года зимы? После этого телепортация — просто детский лепет.

— А зачем он увел Коцюбу?

— Кто его знает, видно, так надо. У Коцюбы с ними особые отношения. Я же говорю, он к ним часто в гости ходит.

Грин почесал затылок. Слова Вайнштейна его озадачили. Никто не знал, где живут индиго: они никого к себе не пускали. Те, кто пытался пройти к ним без приглашения, пост теряли время. Индиго так умело отводили глаза, что человек мог часами ходить в том районе, где они жили, и не увидеть их дом. Рассказывали, что Медведь однажды поспорил, что найдет, где они живут. Он целый день блуждал, но так и не нашел. Больше того, индиго так заморочили ему голову, что он долго не мог найти обратную дорогу, хотя и знал тот район Города, как свои пять пальцев. В итоге, Габи привел его домой чуть ли не за руку. Урок пошел впрок, и больше Медведь к индиго не ходил. А теперь оказалось, что Коцюба у них регулярно бывает. Тут было чему удивиться.

Вечером Коцюба вернулся, и сразу же позвал в гостиную Вайнштейна и Летуна. Грин вышел послушать, о чем они говорят. И Грин, и Мишка часто присутствовали на заседаниях Комитета, кроме секретных, на которые не допускали никого. Коцюба не скрывал своих намерений воспитать из молодежи смену, поэтому на заседания часто приходил Роберт, и ребята из других Семей. Главным условием было сидеть в стороне и молча слушать.

— В общем, так, товарищи. Есть хорошие новости. На меня вышли представители нефтезавода, и выразили желание стать частью Республики, — сказал Коцюба.

— А кто конкретно вышел? Генерал? — спросил Летун.

— У них там была эпидемия, какая-то неизвестная болячка. Генерал умер, давно, еще в самом начале зимы. Теперь у них всем заправляет некто Лираз Данино, капитан. Их осталось мало, всего около полутора сотен человек. Сразу скажу, что заразы опасаться не стоит — индиго всех вылечили. Они утверждают, что все чисто, и я им верю.

— А с чего вдруг они захотели к нам? — недоверчиво спросил Вайнштейн. — Нефти у них хоть залейся, весь нефтезавод, по сути, один сплошной укрепрайон. Никто туда и не суется даже, они же на малейшее движение стреляют.

— Данино умный человек, он понимает, что, рано или поздно, нам придется за них взяться. Наши запасы топлива не бесконечны. Того, что в портовом терминале, и в туннеле, хватит на несколько лет. Это если экономно расходовать. А потом что? Нас в десять раз больше, и мы доказали на практике, что можем за себя постоять. Вывод напрашивается сам — мы к ним придем, и им придется драться. Насколько я понял, они воевать не хотят. Республика им понравилась, понравилось, что мы не бандиты. Поэтому они считают, что нам будет лучше вместе.

— А что там за люди?

— В основном, бывшие полицейские, из тех, кто к Фрайману не ушел, да работники нефтезавода с семьями.

— Менты, — скривился Вайнштейн. — Гнилой материал.

— Ну и что? Они же к Фрайману не пошли, это уже о чем-то говорит. Да и не все ли равно? Нас в Республике больше двух тысяч, что нам эта жалкая сотня сделает?

— Ну, хорошо, с этим понятно. Что они предлагают?

— У них там сотни тонн готовой солярки и бензина, и немеряно нефти. Солярку и бензин им девать некуда, еще пара-тройка лет, и с ней будет нечего делать, кислотность повысится. Это топливо надо тратить. Они готовы передать нам половину.

— А что в обмен?

— Право жить в Поселке, и торговать своей горючкой. И гражданство — сразу и без условий.

— Хм, заманчиво, — протянул Летун.

— Вот и я так считаю. Короче, так, товарищи — предлагаю в ближайшую пятницу собраться, и обсудить это в полном составе. Данино оставил мне частоту, на которой с ним можно связаться. Пригласим его, и вы услышите все сами. Годится?

Фамилия «Данино» показалась Грину знакомой. Он долго пытался вспомнить, где же он ее слышал, пока, наконец, его не озарило: это же тот самый офицер, что раздавал людям еду из магазина. Только тогда он был лейтенантом. Выходило, что в капитаны он сам себя произвел, не иначе, как для большей солидности. Когда Грин его увидел, то не сразу узнал: лицо капитана покрывали шрамы, как от фурункулов. Он заметно постарел, поседел, но глаза лучились энергией. Комитету Данино понравился, и его предложение приняли единогласно. Люди с нефтеперегонного завода стали частью Республики.

Эта зима оказалась не такой суровой, как прошлая. Залив не замерз, и у людей появилась надежда, что со временем климат улучшится. До наступления холодов все Семьи успели переселиться в Поселок. Началась новая жизнь, непохожая на то, как Грину описывали прошлую зиму. Жизнь била ключом, люди ходили другу к другу в гости. В Поселке открылось кафе, парикмахерская, открыл кабинет зубной врач, Илья Вишневецкий стал выпускать еженедельную газету. Открылась школа, и Грин три дня в неделю исправно отсиживал по шесть-восемь часов на занятиях.

Мишка преподнес сюрприз. Вместе со своими новыми друзьями, он написал программу для сотовых телефонов. Эта программа позволила использовать сотовый телефон как рацию. Не нужно было ни ретрансляционных вышек, ни центральных узлов. Каждый телефон в сети был одновременно и приемопередатчиком, и ретранслятором. Несколько сотен телефонов образовали «облако», обеспечив устойчивое покрытие на всей территории Поселка. За пользование программой взимали небольшую абонентную плату. В бюджет Семьи потекли деньги. Мишка ходил гордый, надувшись, точно индюк. С Грином он по-прежнему не общался.

— Ты куда? — Коцюба поймал Грина за локоть. Вечером Грин потихоньку собирался выскользнуть из дома, но ему это не удалось.

— Я… ммм… эээ, — замялся Грин.

— Да оставь его, Коцюба! — на помощь Грину пришла Марина. — Он к своей девочке торопится.

— Вот даже как? — поднял бровь Коцюба, и отпустил руку.

— Ну… да. А еще у меня сегодня день рождения, — справился со смущением Грин.

— Вот это да! Прямо в день, когда пришел Песец! Охренеть! — удивился Коцюба.

— А мы и не знали, — пришел черед Марине смущаться. — Надо бы праздник устроить.

— Я пойду, меня ребята ждут, — взмолился Грин.

— Тебе уже семнадцать, ты уже взрослый. Не смею задерживать, — хмыкнул Коцюба.

По расчищенным от снега улицам Грин прошел два квартала до дома возле Форта, где молодежь устроила новый Клуб. Там его ждала Лена, с которой он теперь виделся гораздо чаще, и ребята, собравшиеся отпраздновать его день рождения. После обязательной программы — тостов, и поздравлений, а также вручения подарков, компания распалась на небольшие группки. Подогретая спиртным молодежь разбрелись по комнатам, весело болтая о пустяках. Грин с Леной хотели, было, улизнуть на второй этаж, где было несколько пустых комнат с отличными диванами, но Грина перехватил Роберт.

— Грин, погоди, разговор есть, — Грин с удивлением обнаружил, что Роберт совершенно трезв. Лена посмотрела на Роберта, и отошла в сторону. Грин с сожалением проводил ее взглядом.

— Я слушаю.

— Тут такое дело…Что ты знаешь о Профессоре?

— Ну, то же, что и все, — удивленно ответил Грин. Он выложил Роберту стандартный набор. Профессор в прошлом был одним из обитателей туннеля, самого страшного барака для чернорабочих. Когда Коцюба под видом «крысы» проник в туннель, он подговорил Профессора бежать. Они пристроились к обозу, идущему в порт на раскопки, и сбежали. После штурма туннеля Профессор помогал Коцюбе и Летуну разбираться с пленными, отделяя жертв от преступников.

— Я не об этом. Что он сейчас делает? — поморщился Роберт.

— Ну, он у нас часто бывает. Ему Коцюба какие-то поручения дает, — ответил Грин. — А что?

— Да понимаешь, странное шевеление какое-то. «Оппозиция», ты их знаешь, этот придурок Стас со своей Семьей, Даниэль, Ури — они что-то затевают. Еще летом они к Коцюбе приходили требовать свою долю трофеев. Он их послал, и с тех пор пошли нехорошие разговоры — мол, Комитет все под себя гребет. Детишки их повсюду шныряют, вынюхивают. Мишка ваш с ними заодно. Даниэль со своими куда-то уезжал, целую неделю его не было. А теперь и Профессор к ним ходить стал. На прошлой неделе он у них три раза был. Они все у Даниэля собирались, и сидели допоздна.

— Думаешь, они что-то затевают?

— Думаю, что да. Странно, что Профессор и к вам ходит, и к ним. Но ты говоришь, он человек Коцюбы, так что, может быть, все в порядке. Но у меня все равно на душе неспокойно. Комитет витает в облаках, а тем временем у них под носом что-то происходит.

— А с отцом ты об этом говорил?

— Говорил, он мне сказал не лезть не в свое дело, — улыбнулся Роберт. — Ладно, Грин, ты теперь в курсе дела, если что-то странное увидишь, дай мне знать.

— Договорились. Ты вот что, Роберт… Поручи мелкоте за ними приглядывать. Кто приходит, кто уходит, в общем, все, — ответил Грин.

— А что, это мысль! Младшего своего напрягу, Даника, и Дениса попрошу своих близнецов к нам направить. Они у нас под постоянным присмотром будут, во всяком случае, днем, — ухватился за эту мысль Роберт. Какая-то часть сознания Грина очень удивилась — ведь он, по сути, сейчас отдал Роберту распоряжение, а тот и глазом не моргнул.

— Ну, действуй, — сказал Грин. Роберт кивнул, и пошел к веселящимся в соседней комнате ребятам. Грин постоял, осмысливая то, что только что произошло, и пошел искать Лену. Слова Роберта заставили его задуматься. Профессор, пожилой уже дядька, был очень умным и начитанным человеком, настоящим профессором. При этом Вайнштейн, никогда не упускавший шанса поговорить с умным человеком, с Профессором не общался, за глаза называя того «гнидой». Марина, радушно встречавшая любых гостей, с Профессором разговаривала сквозь зубы, и даже чаю не предлагала, когда он заходил к Коцюбе. Летун и Коцюба общались с ним спокойно, вежливо, но очень холодно, не так, как с остальными. Причины такого отношения Грин не знал. Ничего такого, чтобы заслужить его, Профессор не делал. Но главная странность заключалась в том, что сам Профессор воспринимал такое отношение, как данность, не протестовал. Скрывалась за всем этим какая-то тайна, было что-то, что знали все вокруг, а Грин — нет. Грин так ни к какому выводу не пришел, решив, что Коцюбе и Летуну виднее. Где-то на периферии сознания у него мелькала еще какая-то мысль, было что-то, что он упустил. Додумать он не успел, нашлись дела поважнее.

— Вот что, Шимон. Хватит тебе за Вайнштейном хвостиком ходить. Бери снегоход, и отправляйся в ночлежку. Ты знаешь, где это, — с этими словами Коцюба вручил Грину ключи от снегохода на пневматиках.

— А что там надо делать? — спросил Грин, превозмогая головную боль. После вчерашнего празднования его мутило, хотелось назад в кровать. Он проспал завтрак, и еле выполз к обеду. Коцюба не дал ему уйти спать, поймал у дверей комнаты за локоть, и стал отдавать распоряжения.

— Там женщины еду этим раздают. Кто-то должен их охранять. Ребята Райво там целый месяц дежурили, теперь наша очередь. Ты уже взрослый, пора тебе за мужскую работу браться.

«Ночлежкой» называли теперь бывшую базу Сергея в торговом центре. После того, как Сергей переселился в Поселок, его старую базу отдали тем, кто так и не смог вписаться в какую-либо Семью, или создать собственную. Было их сотни полторы. После того, как Коцюба закрыл центр временного размещения, все, кто был хоть на что-то способен, как-то устроились. Все, кроме этих.

— Ну что за народ?! — ругался Летун. — Работать не хотят. Быт обустроить себе не могут. И ведь приличные люди… в прошлом.

— Что с них взять — чмулики! — подымал палец Вайнштейн. — Они всегда на ком-то паразитировали. Раньше, до Песца, весь мир им принадлежал. Все было сконструировано так, чтобы одни вкалывали, не разгибая спин, а другие бездельничали, делая вид, что работают. Быт обустроить не могут, говоришь? А откуда этому умению взяться, если им все прислуга делала! Мусор за ними выносили, еду подавали. Они же себя благодетелями считали — как же, ведь они давали нам работу. Не могла их система без рабов существовать.

— Это да, — хмыкнул Коцюба. Он побывал в ночлежке, и вернулся в шоке. — Благодетелей хватало. Ну, ничего, теперь их никчемность всем видна. Те, кто был хоть на что-то способен, теперь с нами.

— Я считаю, что нечего их прикармливать! — вздернул подбородок Вайнштейн. — Пусть подыхают, чмулики проклятые.

— Нельзя людей бросать, нехорошо это, — мягко заметил Коцюба.

— Ну да, — скривился Сергей. Коцюба, Райво и Сергей ездили этим утром в ночлежку, и Сергей вернулся в шоке от увиденного. Его чистую, любовно оборудованную берлогу превратили в свинарник. — Бросать нельзя, а мой дом загадить — это пожалуйста.

Как только ударили морозы, все, кто не сумел устроиться, пошли в Поселок, и стали умолять пустить их погреться. Комитет им отказал, но, чтобы не бросать людей на верную смерть, открыл ночлежку. Три раза в день туда привозили еду, которую готовили во всех Семьях по очереди. Из запасов Республики выделяли солярку для отопления.

Насчет загадить — Сергей не преувеличивал. Когда Грин увидел, во что превратили базу Сергея, он ужаснулся. Грязные, вонючие комнаты, под ногами хрустит мусор, толстым слоем покрывающий пол. В комнатах ходят немытые, нестриженные люди, закутанные в засаленные одеяла, похожие больше на зверей, чем на людей. Единственным местом, где поддерживалась относительная чистота, была столовая. Столовую убирали дежурящие по очереди женщины из Семей, они же раздавали еду. Грин вместе с пареньком из Семьи Вишневецкого поддерживали порядок. Сначала они казались Грину вполне безобидными. Он недоумевал, зачем их поставили охранять женщин от этих безобидных существ. Очень быстро он понял, что ошибался. При виде еды тусклые глаза обитателей зазеркалья загорались. Стоя у стойки, они толкались, сражаясь за место в очереди. Один, решив, что ему что-то недодали, буром попер на толстую тетку, разливавшую суп. Тетка с визгом отскочила, обложив наглеца матом. Грин на секунду остолбенел, но быстро пришел в себя и вытолкал хныкающего урода из столовой, напоследок придав ускорения пинком. То, что урод чуть ли не втрое старше его, Грина не смутило, как не смутило и то, что урод на добрых двадцать килограммов тяжелее.

— А ты молодец, парень, — одобрила решительные действия Грина тетка. — Хороший мужик моей Лене достался. — Слова тетки заставили Грина покраснеть. С запозданием он понял, почему тетка кажется ему знакомой. Это была мама Лены.

— И не говори. Защитник, — поддержала ее товарка. Грин не удивился тому, что в голосе тетки не прозвучало ни капли иронии — она говорила всерьез. Находясь рядом с сильными, уверенными в себе людьми, такими, как Коцюба или Летун, подражая им, Грин изменился. Сам он этого не замечал, зато замечали другие.

Под вечер Грин оставил женщин на своего напарника, и поднялся на крышу торгового центра. С ним была Лена. Она пришла навестить маму, и очень удивилась, увидев Грина.

— Когда я здесь жил, я здесь часто бывал, — сказал Грин. — Правда, здесь прикольно?

— Холодно, — поежилась Лена. Холодный ветер пронизывал насквозь.

— Холодно. Но красиво, разве нет? — кивнул Грин. Перед ними расстилалась белая пустыня. Крыши домов, с нахлобученными снеговыми шапками, укутанный в белый саван Город вдали. Снег искрился в свете заходящего солнца. Да и Лена была красива. Теплая куртка с капюшоном скрадывала очертания тела. Но Грину хватало и симпатичного, раскрасневшегося лица. Чуть вздернутый нос, в обрамлении золотистых волос, и озорные зеленые глаза — Грин откровенно любовался своей подругой. Она видела это, и в ее глазах бегали смешинки.

— Летом было красивее. До того, как все случилось. Все было зеленое, не то, что сейчас, — шмыгнула носом Лена.

— Ну, мы весной посадим что-то. Вайнштейн говорит, что земля рано или поздно начнет родить, и все вернется. На горе снова будет лес, а в лесу звери.

— Ты в это веришь? — скептически хмыкнула Лена. — Люди говорят, что земля умерла.

— Я верю, что все будет хорошо.

— Потому что так сказал Вайнштейн?

— Потому что такое уже было, только давно. Значит, жизнь вернется. И у нас будет свой сад, и яблони, — убежденно ответил Грин. — А люди пусть говорят что хотят, мне плевать. — Грин обнял Лену, и они стали вместе смотреть, как садится за гору солнце.

Слухи о том, что земля умерла, ходили один другого страшнее. Люди с нетерпением ждали лета, чтобы попробовать что-то посадить. Всем было ясно, что без свежих фруктов и овощей, на одних консервах долго не прожить. Консервы, кроме всего прочего, еще и портятся, еще несколько лет, и из еды останется только крупа. Все надеялись, что удастся вырастить хоть что-то.

В марте состоялись выборы. Всем, у кого не было, дали гражданство Республики, и провели выборы. Комитет в полном составе переизбрали на новый срок. Различия между «старыми», и «новыми» гражданами быстро стирались. «Новые» обрастали барахлом, и становились на ноги. Комитет по-прежнему пользовался доверием большинства, за исключением небольшой группки оппозиционеров.

Снег сошел в апреле, к июню земля просохла, и люди попытались что-то посадить — в первый раз за три года. Поле за Поселком распахали, разделили на участки, построили теплицы. Республике очень повезло, что среди людей Фраймана был агроном. Фрайман понимал важность сохранения рассады, поэтому в туннеле был запас семян, а в торговом центре в ущелье оборудовали теплицы с обогревом для сохранения растений. Агроном сбежал вместе с Фрайманом, а растения осталась, и люди, которые за ними ухаживали, тоже остались. Среди «узкоглазых», как все называли гастарбайтеров, нашелся и специалист по сельскому хозяйству, человек по имени Зиан. Он отговаривал Комитет от того, чтобы высаживать рассаду сейчас. Он утверждал, что «земля не родит», и ничего не вырастет. Комитет его не послушал — обстановка в обществе накалялась, люди требовали посадить хоть что-то. Агроном объяснил как проращивать рассаду, и народ принялся за дело. Посадили треть имеющейся картошки, и одну десятую часть семян. Люди каждый день бегали на поле, но ничего не росло. Зиан оказался прав.

Прошел месяц, ни одного зеленого ростка так и не появилось. Среди людей, мигом забывших, что именно они настояли на том, чтобы посадить сейчас, поползли нехорошие разговоры. Во всем обвиняли Комитет — сначала вполголоса, потом в открытую.

— Так и до бунта недалеко, — сказал на специально собранном заседании Комитета Летун.

— Ну, бунт вряд ли возможен, — ответил Коцюба. — В самом худшем случае, уйдем в отставку. Пусть выбирают себе новый Комитет. Честно скажу, я устал. Мы работаем как проклятые, но, похоже, никому кроме нас, это не надо. Так с чего нам упираться?

— Так не пойдет, — покачал головой Летун. — Мы столько работали, и что, из-за пары горлопанов все бросать?

— Разрешите? — у Грина возникла неожиданная мысль, и он поднял руку. Коцюба удивленно на него оглянулся. Обычно Грин тише мышки сидел себе в углу, мотал на ус. А тут вылез.

— Говори, — разрешил Летун.

— У индиго есть фрукты и овощи. Надо их попросить, — выпалил Грин.

— Откуда они их берут, эти фрукты — вот вопрос, — заметил Райво. — И сколько их там, где они их берут?

— Стоп! Это мысль, — просветлел Коцюба. — Я поговорю с ними. Сегодня же отправлюсь к ним, и поговорю.

Коцюба только собрался уходить, как внизу хлопнула дверь. Вайнштейн подошел к лестнице, и перегнулся через перила.

— Что за черт! — выругался он, и повернул к собравшимся удивленное лицо. — Там Джек!

— Я спущусь и поговорю с ним, — сказал Коцюба, и пошел вниз.

— Мысли они, что ли, читают? — вполголоса произнес Райво. Ли забормотал что-то под нос на своем языке.

— Может, и читают, — сказал Вайнштейн. — Я не удивлюсь, если это так.

— Кто его знает, может, совпадение? — пожал плечами Вишневецкий.

— Ну да, совпадение, — хмыкнул Вайнштейн. — Грин, у тебя слух хороший, иди послушай, о чем они говорят.

Грин вопросительно посмотрел на Летуна. Тот кивнул, разрешая. Грин, осторожно ступая, подошел к краю лестницы, и прислушался. Джек и Коцюба стояли внизу и разговаривали. Грину пришлось напрячь слух, чтобы услышать, о чем они говорят.

— Мне бы не хотелось афишировать наши возможности. На нас и так косятся, особенно эти, из туннеля, — услышал Грин голос Джека.

— Пойми, дружище, нам без вас не обойтись. Не вырастет ведь ничего, все труды пропадут! — в голосе Коцюбы звучали умоляющие нотки. — А недоброжелателей не бойся. Вы стольких людей спасли, у вас чуть не каждый второй в должниках по гроб жизни. Да любого, кто хоть пальцем вас тронет, на куски порвут!

— Ты плохо знаешь людей, Коцюба, чувство благодарности им несвойственно. Впрочем, я посоветуюсь кое с кем, и дам тебе ответ. — Голос Джека, напротив, был спокойным, таким тоном говорят с ребенком.

— Со старым шаманом? — спросил Коцюба.

— С ним. А что, вы разве знакомы? — голос Джека изменился, в нем явственно прозвучало удивление.

— Я много где побывал, — ответил Коцюба, и, не попрощавшись, пошел вверх по лестнице. Грин, удивленный последними словами Коцюбы, не сообразил отойти. Проходя мимо него, Коцюба понимающе хмыкнул, но промолчал. Он вошел в гостиную, и сказал, обращаясь к собравшимся:

— Подождем. Скоро они дадут ответ. Все равно, несколько дней ничего не решают.

Грин ушел с заседания Комитета в полнм расстройстве чувств. Он понял, о каком шамане говорил Коцюба. Это его он видел в зеркале, когда его вызвал комендант. Получалось, что комендант заснул не случайно, его заставили. И то, что он забыл о существовании Грина тоже, наверняка, не случайность. Это сделал тот самый таинственный шаман. Оказалось, что он как-то связан с индиго… и с Коцюбой. Тогда, пришел к выводу Грин, может быть, не случайность и то, что его взяли в Семью Коцюбы. На мгновение Грин ощутил себя попавшей в водоворот щепкой, игрушкой в руках высших сил.

Коцюба и Вайнштейн ушли до рассвета. Грин хотел пойти с ними, но проспал. Когда он продрал глаза, то увидел на белой стене напротив кровати квадрат света. Солнце уже висело высоко в небе. Грин выглянул в окно, привлеченный шумом. За забором, оживленно переговариваясь, шли люди.

— Грин, вставай! — в комнату влетел Голан. — Там такое!

— Что случилось? — встревожился Грин.

— Выйди во двор, сам увидишь!

Грин торопливо оделся, и слетел по лестнице вниз. Выйдя во двор, он сначала не понял, о чем говорил Голан. Двор как двор — слева стоят машины, справа, под навесом, столы для пикника и пластиковые стулья штабелем. За столами чернеет мертвой землей клумба. Чернеет? Грин всмотрелся, и обомлел: клумба зеленела. На ставших вдруг точно ватными ногах он обогнул столы, и подошел ближе. На клумбе, среди окурков и камней, из земли прорастала трава. Она именно прорастала: зеленые побеги удлинялись на глазах, с шорохом прокладывая себе путь к небу.

— На дерево смотри! — услышал Грин голос Голана, и поднял голову. Старая мертвая акация в углу двора, которую все порывался спилить Эли, на глазах оживала. На голых ветвях набухали почки, кое-где они уже превратились в листья.

— Что случилось? Что происходит? — спросил Грин, не веря своим глазам.

— Не знаю, но это везде, не только у нас. Я из окна смотрел, на улице тоже самое.

— Индиго, — пробормотал Грин.

— Что? — не понял Голан.

— Это индиго, их рук дело! — Грин понял, кто совершил это чудо. Коцюба и Вайнштейн ушли на какую-то встречу с индиго. Вроде бы тот таинственный шаман, о котором говорил Коцюба, дал «добро», и индиго согласились помочь. — Бежим на поле, надо посмотреть, что там! — сказал Грин Голану, и, не дожидаясь ответа, выскочил за ворота.

У выходящих на поле ворот Поселка толпился народ. Кто-то, окруженный толпой так, что из-за спин его не было видно, возбужденно рассказывал.

— … гляжу, идут, взявшись за руки. По утряни туман висит, они из тумана выходят, смеются, болтают. Мимо меня прошли, даже не посмотрели, и в Поселок. Ну, я начала не врубился, думаю, чего это индиго с утра пораньше гуляют, да еще в полном составе…

— Так они чего, все что ль пришли? — перебил говорившего голос из толпы.

— Все! В том-то и дело, что все! Даже мелкота сопливая. Ну так слушай те дальше. Стою я себе, значит, на часах, репу чешу. И тут слышу звук… шорох такой со всех сторон. Я сначала на измену сел, а потом гляжу — лезет!

— Что лезет?

— Да трава же! Прямо на глазах землю раздвигает, и лезет. Потом туман рассеялся, и оказалось, что все вокруг цветет. Комитет наш ненаглядный вышел, по ходу, они с индиго вместе там что-то химичили. Глаза у всех «на двенадцать», узкоглазый этот, Ли, чего-то на своем бормочет — картина маслом.

— Идем к Форту! Надо говорить с Комитетом! Надо идти к индиго! — зашумели в толпе, и люди плотной массой двинулись по улице. Грин, прижавшись к стене, переждал людской поток, и пошел к воротам. По разговорам он примерно представлял, что там увидит, но все равно застыл, пораженный открывшимся видом. Мертвая земля цвела. Насколько хватало глаз, тянулись зеленые поля. Недавно построенные теплицы справа от дороги утопали в зелени. Тянулись к небу побеги кукурузы. Грин пошел к теплицам, посмотреть, что там внутри. Идти было трудно. Ведущая к теплицам дорожка, выложенная из камней, была практически не видна, даром, что тут уже успел пройти не один человек. Из каждой щели между камнями, из каждого просвета росла трава. Внутри их теплицы, прямо на земле, среди сорняков лежали огурцы. Грин наклонился, и сорвал один. Обтерев огурец о куртку, он осторожно откусил кусочек, покатал его во рту, и тут же с хрустом умял огурец целиком. Было очень вкусно.

— Ну, все, мы попали, — услышал Грин голос Голана за спиной.

— Почему? — не понял Грин.

— Угадай, кому теперь сорняки пропалывать, — вздохнул Голан.

— Эх ты, чудик! — хохотнул Грин, и легонько толкнул Голана в плечо. — У нас теперь есть овощи, и фрукты тоже будут! Ты попробуй, дурилка!

Голан надулся, обидевшись на «дурилку», но все же попробовал. Тут же кислое выражение на его лице сменилось восторгом: он оценил.

Все вокруг Поселка в радиусе примерно шести километров цвело. Поля засеивали всем, что под руку попадется. Люди спешили, точно земля могла потерять свои чудесные свойства. Было достаточно бросить в землю семечко, чтобы оно проросло. Не так, как в первый день — примерно через неделю земля успокоилась, и на глазах больше ничего не росло, но довольно быстро. Во дворе Форта выросла яблоня. За несколько дней до того, как индиго сотворили чудо, кто-то бросил там огрызок яблока. Этим кем-то, скорее всего, был Коцюба, или тот, кому он дал яблоко. Больше ни у кого свежих яблок не было, если не считать индиго.

— … я ошибался, — вечером того же дня распинался после ужина Вайнштейн. Он успел немного принять на грудь, отчего говорил возбужденно. Впрочем, на уровне аргументации это не сказывалось. Вайнштейн был закаленным бойцом с зеленым змием. — Да, я ошибался. Мы, на самом деле, уже история, мы принадлежим прошлому. А будущее — за индиго.

— Я думаю, ты преувеличиваешь, Вайнштейн, — возразил Коцюба. — Сам посуди — мы сумели наладить нормальную жизнь. Цивилизационного отката не случилось.

— Все это хорошо, только не надо забывать, что мы не в состоянии сделать даже лампочку. И вряд ли сможем в ближайшие десять лет.

— Ты нас недооцениваешь. Смотри, сколько мы сделали, чего добились! Дай срок, и лампочек наделаем, людей грамотных осталось достаточно.

— Может быть, может быть… Только вот зачем? — пожал плечами Вайнштейн. — Будущее все равно не за нами, а за индиго. Ты же видел, на что они способны. Нет, Коцюба, мы что-то вроде динозавров. Побарахтаемся еще какое-то время, и исчезнем, а планета достанется индиго.

— У нас большая планета, Вайнштейн, — возразил молчавший все время Летун.

— И что с того? Как вид мы обречены. Разве не ясно, что индиго — это эволюционный скачок? Новый человек! Вы же видели, на что они способны! Наверняка у них есть еще козыри в рукаве. То, что мы видим, лишь малая часть. Телепортация, — при слове «телепортация» Коцюба вздрогнул, — эта их способность находить общий язык с живой природой, это наверняка не все. Может, они телепаты, и могут мысли читать. А может, и влиять на них. Наше счастье, что они еще дети… и у них свои моральные принципы. Не будь этого, они бы нас давно превратили в послушных рабов. С их способностями они запросто могут нами управлять! И нам очень и очень повезло, что они этого не делают.

— Ты в этом уверен? — прищурился Коцюба.

— Что? — поперхнулся Вайнштейн, и побледнел. — Ты думаешь, что они…? — прошептал он, и затравленно оглянулся, точно ожидая увидеть в углу притаившегося индиго.

— Так, — забарабанил по столу пальцами Летун. Насмешливое выражение лица сменилось серьезным. — Давайте это потом обсудим, — напирая на слово «потом», сказал Летун, и показал взглядом на Грина. Грин понял, что от него что-то секретят, встал, и вышел из комнаты.

— Ну вот, обидели ребенка, — успел он услышать реплику Коцюбы. Коцюба был неправ — Грин ни капельки не обиделся. То, о чем в Комитете догадывался, а может, и знал наверняка, лишь Коцюба, не вызывало у него ни малейшего сомнения. Он уже давно понял, что индиго влияют на жизнь Республики, очень осторожно, тихо, практически незаметно, но влияют.

Прошел месяц, и возбуждение от чуда схлынуло. Люди очень быстро привыкли жить в райском саду, и уже с трудом представляли, что может быть иначе. Торговые контакты с уцелевшими поселениями на севере сразу окрепли: теперь кроме топлива Республика могла предложить свежие овощи. Вишневецкий собрал первую в этом году торговую экспедицию. Составить ему компанию напросился Коцюба. Для сопровождения грузовиков отправили сильный отряд на бронетехнике. Не то, чтобы боялись нападения, а так, для пущей безопасности. Ввиду отсутствия Коцюбы и части инструкторов, Летун решил объявить выходной. Грин тут же смылся из дому, и направился к Форту, где его должен был ждать Эрик.

— Грин, срочно зайди в Клуб, — захрипела рация у Грина на поясе. Он шел по улице к Форту, где, как обычно по пятницам, заседал Комитет.

— Здесь Грин. Что случилось, прием? — попытался он выяснить, что за спешка. Ответа не последовало. Сердце кольнуло плохое предчувствие. В Клубе в это время обычно никого не было, все-таки белый день., все чем-то заняты. Грин развернулся, и побежал по улице назад, к Клубу. Бежать было недалеко, с полкилометра, и он даже не запыхался. Влетев в Клуб, Грин услышал наверху голоса. Молнией взлетев по лестнице на второй этаж, Грин толкнул дверь гостиной, где обычно собирались ребята.

— Что за хрень? — невольно вырвалось у Грина при виде открывшейся ему картины.

— А, это ты, вонючка, — Мишка повернул голову к Грину. Он сидел на спине у какого-то мальчика, лежащего на полу лицом вниз. Держа мальчика за волосы, он раз за разом приподымал тому голову, и с силой бил в пол. Мальчик хрипел, Грин увидел на полу потеки крови. У окна прижималась к стене бледня, как смерть, Лена.

— А ну оставил его, урод! Быстро, я сказал! — Грин справился с удивлением, и шагнул к Мишке.

— Как скажете, ваше величество, — поворковал Мишка, вставая. Он стал перед Грином, в его глазах горел недобрый огонек. Грин понял, что драки не избежать и протянул к Мишке правую руку. Сделал он это сознательно: рукопашному бою их обеих учили одни и те же люди, и давали, в принципе, одно и тоже. Грин знал, что Мишка не упустит шанса победить его красиво, и Мишка клюнул. Он схватил протянутую руку Грина, и стал выкручивать. Точно со стороны Грин отмечал его действия. Все происходило как в замедленной съемке. Вот Мишкина рука ложится на запястье его руки. Вот тупоносый Мишкин ботинок бьет Грина голень, и Грин усилием воли отгоняет вспыхнувшую боль. Вот Мишка стал поворачивать вытянутую руку Грина за запястье, чтобы развернуть его и завернуть руку за спину. Время — отстраненно подумал Грин, и напряг руку, шагая веред и поворачивая руку вбок и вверх. Разрывать захват всегда через большой палец противника, так учил Коцюба. Грин был старательным учеником, и так и сделал. Он шагнул вперед. Весь вес, вся энергия его движения пришлась точно на большой палец Мишкиной руки, лежащей на его запястье. Рука Грина разорвала захват, и, освобожденная, взлетела к потолку, чтобы сжаться в кулак и опуститься Мишке на нос. Дистанция между ними сократилась до предела, и места для удара кулаком не осталось, поэтому Грин ударил локтем левой руки Мишке в челюсть. Мишка отлетел, зацепился о лежащего на полу мальчика, и упал на спину. Грин шагнул к нему, чтобы добить, но Мишка проворно откатился в сторону, и встал у стены, сжав кулаки. Удары Грина его не вырубили, только ошеломили.

— Ах ты, гнида туннельная, — сплюнул кровью Мишка, и кинулся на Грина. Ни о каких приемах речь уже не шла. Грин с Мишкой сцепились, и покатились по полу, обмениваясь ударами. Лена завизжала, но Грин не обратил на ее визг ни малейшего внимания. Они с Мишкой остервенело били друг друга по чем попало. Грин пропустил несколько ударов по голове, и бил уже почти вслепую, на ощупь. Это продолжалось секунд двадцать, может, тридцать, но Грину они показались вечностью. Мишка сдался первым. Он рефлекторно отвернул лицо, и Грин тут же ударил его в затылок. Удар получился сильным, Грин чудом не переломал себе кости в руке. Мишка обмяк. Грин, шатаясь, поднялся на ноги, и оперся о стол. Его мутило. В этот момент в комнату ворвались Роберт с Денисом.

— Что случилось? — спросил потрясенно Роберт, обводя взглядом разгромленную комнату. — Даник, — Роберт узнал лежащего лицом вниз мальчика, и кинулся к нему. — Даник, братишка! — он перевернул Даника, и стал бить по щекам, пытаясь привести в чувство.

— Роби, — Даник открыл глаза. Его лицо было залито кровью, текущей из рассеченной брови.

— Его надо к врачу, — сказал Денис. — И тебя, Грин, тоже, у тебя все лицо разбито.

— А с этим что делать? — склонился над Мишкой Роберт, и проверил пульс. — Дышит.

— Надо снести его вниз, и оставить у дверей. Пусть сам разбирается, — предложил Грин.

Так они и поступили. Снесли Мишку вниз, и оставили у дверей, а сами отправились к тете Любе. Та, поворчав для порядка, зашила Данику бровь, а Грину обработала лицо зеленкой, отчего он стал похож на зеленого далматина.

— Так что у вас там стряслось-то? — спросил Роберт, когда они вышли от тети Любы.

— Я шла по улице, а тут ко мне ваш Мишка подошел. Руки распустил, трогать стал. Я испугалась, и в Клуб, думала, может там ребята есть, помогут. Но там был только Даник, малой. Он стал Мишку выгонять, вот Мишка ему и врезал. А когда Даник упал, Мишка стал его бить, и тут пришел Грин. Тогда Мишка Даника бросил, и они с Грином стали драться. Я так испугалась!

— Понятно, — потянул Роберт. — А чего он к тебе приставать стал?

— Он не первый раз уже! Я его отшила, но он все равно липнет!

— Что!? — повысил голос Грин, и тут же скривился от боли. Напухшее лицо болело. — Он к тебе пристает, а ты молчишь? Почему я об этом не знал?

— Да вы же психи оба! Я бы тебе сказала, так вы бы поубивали друг друга!

— Ну, спасибо, Лена, — обиделся Грин.

— Ладно, не ссорьтесь, — примирил их Роберт. — Мы же друзья, разве нет?

Ни Грина, ни Мишку дома не расспрашивали, откуда у них синяки. Коцюба понимающе хмыкнул, но промолчал. Только Мишка, улучив момент, когда никто не слышал, прошипел Грину:

— Погоди, вонючка, я тебе еще отомщу! Я вам всем отомщу, да так, что мало не покажется. Вот увидишь!

Коцюба и Вишневецкий вернулись. Колонна пришла поздно. В тот день ничего обсуждать не стали, зато на следующее утро послушать, что скажет Коцюба, собрался почти весь Комитет. Не пришла только Алина, которая в Комитете состояла формально, занимаясь исключительно медициной.

— У меня для вас три новости, — объявил Коцюба. — Одна хорошая. Вторая не очень, третья… Третья странная. С какой начать?

— Начни с хорошей, — предложил Летун.

— Хорошо. Хорошая новость вот какая: съездили мы удачно. Кроме запланированного по маршруту, мы еще заехали в одну сарацинскую деревню. Сарацины не вымерли, их осталось довольно много.

— Ну и чего тут хорошего? — пробасил Медведь.

— Они сохранили лошадей, и нам удалось договориться об обмене нескольких на солярку, — пояснил Вишневецкий.

— Торговать с сарацинами? — взвился Летун. — С врагом?

— Ну, лошади-то нам нужны, — невозмутимо пояснил Коцюба. — Да и враги они нам так, постольку поскольку.

— Я против, — Летун сел, и откинулся в кресле, скрестив на груди руки.

— Ты сначала все новости выслушай, потом решать будем. Так вот, это была хорошая новость. Есть и плохая: мы больше не одни. Если верить тому, что нам рассказали поселенцы, на севере есть еще одно государство типа нашего.

— Сарацинское? — спросил Райво.

— Нет, не сарацинское. Наше. Они используют флаг Земли Отцов. Судя по всему, это союз уцелевших фермеров-поселенцев. В Сафеде у них что-то вроде столицы. Если верить слухам, их много больше, чем нас, они хорошо вооружены, и организованы. Понятно, почему: они все время жили в состоянии войны с сарацинами. Ничего масштабного, так, покусывания, но этого хватило, чтобы объединить их всех под одним флагом. Сейчас они ведут переговоры с поселениями севернее нас. То поселение, куда мы ездили, в скором времени присоединится к этому союзу.

— То есть, в перспективе мы будем иметь у своих границ сильное, организованное, и многочисленное сообщество, — забарабанил пальцами по столу Летун.

— Именно! — кивнул Коцюба. — Поэтому нам важен контакт с сарацинами.

— Это еще почему? — не понял Летун.

— Во-первых, лошади. Универсальное транспортное средство. Дороги приходят в негодность, фактически, часть их них уже непроходима. А лошадь пройдет везде. Во-вторых, сейчас поселенцы заняты борьбой с сарацинами. В наших интересах, чтобы так и продолжалось. Чем больше внимания они будут уделять друг другу, тем спокойнее нам будет.

— А вариант присоединения к этому союзу ты не рассматриваешь?

— Сначала нам надо узнать о них побольше. Выяснить, чем дышат, и тогда присоединяться. А до тех пор, исходить из того, что этот союз — наш потенциальный противник. Так я думаю.

— Резонно, — кивнул Летун. — Что еще?

— Я оставил поселенцам сообщение, дал частоту, на которой можно будет с нами связаться. Будем разговаривать. Поиграем в дипломатию.

— Так, а третья новость? — напомнил Вайнштейн.

— Третья новость больше касается меня. У сарацин за главного наш старый знакомый…

— Это кто еще?

— Помнишь того старикана, что за трупами приезжал? Вот он и есть, — ответил Коцюба.

— Стоп-стоп, это вы о чем? — заинтересовался Летун.

— Ничего особенного, — махнул рукой Коцюба.

— И все же? — настаивал Летун.

— Коцюба убил у этого сарацина сына, — пояснил Вайнштейн.

— Что? И после этого он собирается с нами торговать? — не поверил Летун.

— Представь себе, да! — хмыкнул Вишневецкий. — Я был у них в гостях, и лично с ним говорил. У него есть претензии к Коцюбе лично, но не к Республике. Разумный сарацин. Кроме того, они отчаянно нуждаются в топливе, так мне показалось. Они и оружие не прочь купить.

— Ну уж нет, — проворчал Летун. — Этого мы точно делать не будем.

— Да и не надо, хватит с них и солярки, — ответил Коцюба.

— Мне не нравится идея торговать с сарацинами, — уперся Летун.

— А я думаю, что мы должны быть выше этого. Национализм придумали чмулики, чтобы проще было грабить людей. Всякий, кто свой хлеб трудом зарабатывает, наш брат. Это раз. Два: наш народ прежде всего народ Республики, и мы должны думать о нем, о своих. — Коцюба встал. — Ну что, голосуем?

Большинством голосов Комитет одобрил торговлю с сарацинами. Через несколько дней три бензовоза в сопровождении бронетехники ушли на север. Выменять на горючее удалось семь лошадей. Из них под седло годились лишь рыжий жеребец-трехлетка, игривый конек, которого Грин тут же прозвал Огоньком, да пегая кобылка. Стоило Грину заикнуться, что он умеет ездить верхом, как Огонька тут же доверили ему, а кобылку — пареньку по имени Олег, из семьи Сергея. Олег назвал кобылку Звездочкой. Когда кони привыкли к ним, Олег с Грином стали учить других верховой езде. Получалось плохо. Коцюба, тот отказался практически сразу, с остальными было не лучше. Несмотря на трудности, идею обзавестись своей кавалерией Коцюба не бросил, и инициировал новую поездку за лошадьми на обмен. На этот раз, Летун не возражал. Ситуация складывалась так, что из простого баловства кавалерия могла стать серьезным козырем в намечающемся противостоянии с новоявленной Землей Отцов. Не прошло и недели с момента первой поездки, как на связь вышли представители Земли Отцов. Вскоре в Поселок приехал посланник.

Джип с гостями въехал в ворота Форта, и остановился. Грин стоял в тени, и смотрел — сегодня была его очередь дежурить у ворот. Из джипа вылез офицер с охранником, и направился к стоящему на крыльце Коцюбе. Гости поднялись по ступенькам. Грин ожидал долгих церемоний, рукопожатий и расшаркиваний, но вместо этого Коцюба заключил приехавшего офицера в объятия и провел внутрь.

— Во дела, — прокомментировал это стоявший рядом с Грином Вайнштейн. — Похоже, что они знакомы.

— Да, по ходу, так, — согласился Грин.

— Ну, может, тогда договорятся, — с надеждой в голосе произнес Вайнштейн.

Коцюба и Летун долго говорили с офицером за закрытыми дверями. Оказалось, что звали офицера Эран. Он и Коцюба когда-то служили вместе. Коцюба водил его по Поселку, показывал, рассказывал. Эран внимательно слушал. Его спутник, ординарец и телохранитель в одном лице, не скрывал презрения. Эран же, напротив, слушал внимательно. Он близоруко щурил глаза, и поглаживал пальцем совершенно седой висок. Выглядел он старым и усталым, но глаза выдавали его недюжинный ум. Плавность движений говорила, что он в хорошей физической форме. Эран был отнюдь не так прост, как казался на первый взгляд. Проходя мимо Грина, Эран задержал на нем взгляд, на его лице мелькнуло удивление. Он несколько раз оглядывался, будто проверяя, не померещилось ли ему. Грин такому вниманию удивился, Эран точно был ему незнаком, ошибки быть не могло.

Вечером Комитет обсуждал переданное Эраном от имени руководства Земли Отцов предложение. Как они и ожидали, предложение было простым: присоединение Республики к Земле Отцов. Гость не скрывал, что им нужен в первую очередь нефтезавод.

— Если мы с ними объединимся, то они будут пользоваться нашим горючим. Зуб даю, именно за этим они пришли, им нужен нефтезавод. — Райво идея присоединения была не по душе. Остальные члены Комитета думали так же.

— Подумайте вот о чем, — Коцюба откинулся в кресле, и сцепил руки перед собой, — если мы не дадим им то, что им нужно, они могут захотеть взять это силой. Мы готовы к войне?

— Ты думаешь, они решат напасть? — спросил Летун.

— Ты же слышал, о чем говорил Эран, — ответил Коцюба. — У них государство с большой буквы Г. Вождь имеется. А у нас — нефтезавод, порт и промзона, возделанные поля, сады, и все такое, то, чего у них нет. Им негде взять это, кроме как у нас.

— Они могут с нами торговать, — заметил Ли.

— Могут, не спорю, — согласился Коцюба. — Но вот вопрос, насколько им это будет выгодно? Если они решат, что проще будет силой взять то, что им надо, скорее всего, они так и поступят.

— Мы по-прежнему ничего о них не знаем, — подал голос Вайнштейн. — Все эти рассказы о несокрушимой военной мощи и порядке на всех уровнях могут оказаться блефом. Надо разведать.

— Я Эрану верю, — сказал Коцюба. — Он мужик что надо, я давно его знаю. Черт, да он мне жизнь когда-то спас! Нас сарацины в Секторе зажали, если бы не он, быть бы мне трупом.

— Люди меняются, — заметил Летун. — Я бы не стал безоглядно верить ему, только потому, что он твой друг.

— Давайте нанесем им визит. Этот Эран приехал к нам, и вы его водили по поселку. Почему бы нам не поехать в Сафед? Хороший способ узнать побольше, и риска никакого, — предложил Вишневецкий. Комитет единогласно проголосовал «за», и вскоре Коцюба с Вайнштейном, в сопровождении Ариэля отправились в Сафед, небольшой город у самых Высот, с ответным визитом.

Поездка вышла короче, чем планировали. Вернувшись, Коцюба тут же собрал Комитет. Грин хотел присутствовать, но его отшили: Коцюба просто захлопнул дверь перед его носом. Кроме Вайнштейна, никого на заседание не пустили. Коцюба выглядел очень встревоженным. Это, вкупе с невиданной секретностью, заставило Грина занервничать. Он пристал к Вайнштейну, пытаясь выведать подробности. Поначалу Вайнштейн отнекивался, но, в конце концов, сдался.

— Что решил Комитет, я тебе не скажу. Предупреждаю сразу, — сказал Вайнштейн. — Я тебе расскажу, что мы там видели, а выводы ты уже сам сделаешь, не маленький.

— Хорошо, — согласился Грин.

— В общем, так. Если коротко, то переговоры успехом не увенчались. Нам поставили ультиматум: либо мы сдаем Республику, сдаем нефтезавод, и присоединяемся к ним, либо они придут и возьмут все силой. Их раз в пять больше, чем нас, они хорошо вооружены. Но не это самое страшное. Если бы у них было нормальное общество, мы бы с ними объединились. Но там фашизм, причем очень уродливый.

— Это как?

— А вот так… Все ходят строем. Обязательная воинская повинность, все дети старше двенадцати в школах-интернатах. Население обложено налогами. Власть сосредоточена в руках одного человека. Если помнишь, был такой кадр на политической сцене — Мордехай Барзель. Не помнишь? — Грин отрицательно помотал головой. — Не важно… Он у поселенцев был вожаком. Не у всех поселенцев, а у крайне правых, национал-патриотов. Сам по себе он никто — просто талантливый демагог. Гораздо опаснее его соратники, тот же Эран. Они построили там жесткую иерархическую систему. Это даже не фашизм, это, скорее, феодализм, где есть барон — Барзель, и его подданные. Нормально там живет только его окружение. Остальные кое-как перебиваются. Узкоглазых они вообще низвели до уровня рабов. Согнали в подобие концлагерей, и заставляют трудиться за пайку.

— Почему?

— Потому что националисты. Дескать, есть только один, избранный, народ, а остальные созданы, чтобы ему прислуживать. Понятно, что с такими нам не по пути.

— Значит, будет война? — Грина аж передернуло.

— Мне бы не хотелось. Вся надежда на то, что война — штука очень затратная, и в плане ресурсов, и в плане людей. Преимущество такого строя, как там, в том, что они могут собрать больше сил, чем мы. У нас все на добровольной основе, а у них Барзель отдаст приказ, и под ружье поставят всех. Так что мы будем всячески стараться не допустить войны. Конкретные планы есть. Мы еще побарахтаемся. Для нас главное сделать так, чтобы торговать с нами им было выгоднее, чем воевать.

— Мда… — протянул не на шутку встревоженный Грин. — А может, нам на них напасть первыми?

— Мы думали над этим, — вздохнул Вайнштейн. — Не выйдет. У них, кроме Сафеда, еще около пятидесяти поселений, и несчетное количество ферм помельче. Взятие Сафеда проблему не решит. Кроме того, если мы каким-то образом нейтрализуем Барзеля, нам придется воевать с сарацинами. Сейчас они заняты Барзелем, если Барзеля не будет, они займутся нами. В общем, ситуация сложная, с наскока эту проблему не решить.

— Понятно… — потянул Грин. — А для нас дело найдется? — спросил он, имея ввиду молодежь.

— Найдется, не переживай, — Вайнштейн понял, о чем речь. — Готовьтесь, скоро надо будет кое-куда съездить.

Вайнштейн оказался прав. Не прошло и двух недель, как Коцюба приказал Грину готовить лошадей. Из торговой поездки привезли очередную партию лошадей, и годных под седло было более чем достаточно для задуманной Коцюбой вылазки. Выехали ночью, и направились вдоль моря на север. Впереди ехал Коцюба, за ним Грин. За Грином, судорожно вцепившись в поводья, на низкорослом коньке, трусил Шу, узкоглазый мальчик лет тринадцати. За ним ехал Ли, на удивление уверенно сидящий в седле. Замыкающими ехали Ариэль с Томером.

— А нельзя без него обойтись? — спросил Грин незадолго до этого, глядя, как неуклюже пытается взобраться в седло Шу.

— Нет. Без него поездка теряет смысл, — объяснил Коцюба. — Я тоже в седле с трудом держусь, но выхода нет. Там, куда мы едем, только лошадь и пройдет.

Удалившись от Поселка, они повернули на северо-восток, и углубились в пустынные земли. Идея состояла в том, чтобы, обогнув по широкой дуге Поселок, и населенные пункты, расположенные вдоль главной трассы, выйти к Сафеду с тыла. Маршрут Коцюба проложил так, чтобы, по возможности, не попасться никому на глаза. Для этого и нужны были лошади.

По прямой до Сафеда было километров сто, не больше. Путь по бездорожью занял у них три дня. На четвертый день они достигли границы города, и остановились в мертвом леске неподалеку. Город оказался неприступен, все подходы к обитаемой части города были завалены или застроены, немногочисленные проходы охранялись. Ариэль сходил в разведку, но найти безопасный путь внутрь так и не смог. После недолгого совещания. Коцюба принял решение двигаться ко втором месту, где содержали узкоглазых. Целью вылазки было установить с ними контакт, именно для этого и взяли собой Шу. Место находилось километрах в сорока западнее Сафеда. Путь туда занял еще день.

— Жаль, что их не выгоняют в поле, — заметил Коцюба, осматривая с вершины холма поселение, на краю которого в бараках содержали узкоглазых. Место напоминало концлагерь- имелись вышки с часовыми, площадка для построений. Не было только забора. Наверное, потому, что бежать узкоглазым было некуда — не к сарацинам же. От поселении долетал шум механизмов, стук металла о металл. В мастерских кипела работа, сгорбленные фигурки узкоглазых шныряли между домов.

— Да, жаль, — согласился Ариэль. — Придется туда идти. Ну да ладно, охрана тут чисто формальная, прорвемся.

Когда стало темнеть, Ариэль с Шу стали спускаться вниз, по склону холма, стараясь не попасть в поле зрения часовых. Ариэль был профессионалом. Стоило им с Шу отойти, как Грин потерял их из виду. Только потому, что он знал куда смотреть, он заметил, как они, точно вынырнув из-под земли, показались у стены одной из мастерских. Охрана загоняла узкоглазых в барак, и одетый в обноски Шу легко проскользнул внутрь. Охранник проводил его ленивым пинком. Наутро, когда рабочих выпустили из барака, Ариэль привел Шу назад.

— Передал? — спросил Коцюба. Шу должен был передать узкоглазым рацию. Он кивнул, подтверждая, и Коцюба приказал сниматься. Они отъехали от поселения на несколько километров, и остановились в распадке. Вечером Ли связался с соплеменниками, и долго говорил с ними.

— Они помогут, — сказал он Коцюбе.

— Отлично, — просиял Коцюба. Грин с запозданием понял смысл их поездки. В империи Барзеля не было мест, где бы ни работали узкоглазые рабы. Никаких симпатий к своим угнетателям они не испытывали, и охотно согласились помочь врагам своего врага. Коцюба одним махом приобрел несколько сот сторонников, и развернул разведсеть в самом логове врага. — Ну, все, утром возвращаемся домой. Надо проложить новый маршрут, не вижу смысла в том, чтобы возвращаться мимо Сафеда. Пойдем напрямик.

— Там же сплошь сарацинские деревни, — заметил Ариэль. — Так недолго и влететь.

— С сарацинами мы не воюем, — возразил Коцюба. — И потом, деревни можно обойти. Я смотрел карту, там есть район, где ничего нет. Через него и пойдем. Всяко лучше, чем закладывать круг в шестьдесят с гаком километров.

Первым запах дыма уловил Ариэль. Он остановил коня, достал бинокль, и стал осматривать окрестности.

— Что такое? Что там? — подъехал к нему Коцюба. Ариэль оторвал бинокль от глаз, и объяснил:

— Дымом пахнет. Кто-то топит печку.

— Это оттуда, слева, — Коцюба послюнил палец, и определил направление ветра.

— А что на карте? — спросил Томер.

— Если верить карте, тут ничего нет, — поскреб подбородок Коцюба. — Давайте туда, только потихоньку. Проверим, что за птица свила тут гнездо.

Вскоре запах дыма стал сильнее, и Коцюба приказал спешиться. Шу и Ли увели конец, а остальные, взяв оружие наизготовку, стали продвигаться вперед. Взобравшись на небольшую возвышенность, тут же, без команды, попадали на животы. Сказалась выучка. Обнаружили источник дыма. Видимо, когда-то тут была ферма. Внизу, в распадке, стояли несколько строений, на вид заброшенных, рядом с ними силосная башня. Но, несмотря на заброшенный вид, там кто-то обитал. Из жестяной трубы над одним из домов курился дымок.

— Ариэль, Томер, проверьте, что там, — приказал Коцюба. Оба спецназовца стали спускаться в распадок. — А мы подождем здесь, — махнул он рукой Грину. Грин с Коцюбой легли поудобнее, и стали ждать. Вскоре на связь вышел Ариэль, и сообщил, что все чисто, можно спускаться. У Сафеда они сохраняли радиомолчание — люди Барзеля могли слушать эфир. Здесь в этом нужды не было.

Грин и Коцюба спустились вниз. Ворота длинного бетонного здания были распахнуты, у ворот, широко расставив ноги. Стоял Ариэль. На земле у его ног скорчившись лежал какой-то человек со связанными за спиной руками.

— Что здесь? — спросил Коцюба. Ариэль пинком перевернул лежащего, и сказал:

— Трое сарацин, все сопляки. Вот этот вроде за главного.

— А остальные где?

— Там, в сарае, валяются связанные. Один в отключке, больно шустрый оказался, пришлось успокоить. Томер за ними присматривает.

— Уверен, что больше никого нет? — прищурился Коцюба.

— Обижаешь, — ухмыльнулся Ариэль. — Три вещмешка, три ствола, три пары резиновых сапог у входа. Три кровати.

— Все же стоило проверить, — поворчал Коцюба. Ариэль промолчал. Сарацин, бледный до того, что его можно было принять за северянина, испуганно таращил глаза. — Ну, рассказывай, — ласково обратился к нему Коцюба, и присел перед ним на корточки. Сарацин задрожал, и сделал пытку отодвинуться.

— Не убивайте меня, пожалуйста, пожалуйста, — у сарацина из глаз покатились слезы. И правда сопляк, отстраненно подумал Грин. Сарацин был его возраста, но казался намного младше.

— Ты на вопросы ответь, голубь, а я подумаю, — улыбнулся Коцюба. Сарацин затрясся.

— Я все скажу, все скажу, только не убивайте! — взмолился он.

— Кто вы, из какой деревни? Что это за место? Почему вы здесь? — спросил Коцуюба. Раздался стук копыт, Ли и Шу вели лошадей. Сарацин метнул на них взгляд, и выдохнул:

— Это же наши лошади! Вы не фашисты!

— Мы не фашисты, — кивнул Коцюба. — Мы из Республики. Я — Виктор Коцюба, а это мои люди. И лошади тоже мои. Я задал тебе вопрос. Не ответишь, и узнаешь, что у меня и фашистов есть много общего.

Сарацин, с лица которого сошла бледность, стал торопливо отвечать на вопросы. Из его рассказа стало ясно, что сарацин на объекте и правда трое. Занимались они разведением птиц, причем не домашних, а диких. До катастрофы на этом объекте размещалась орнитологическая станция. Когда пришла зима, Шейх, лидер всех местных сарацин, распорядился объект сохранить. Всю долгую зиму сотрудники, которые все до одного были сарацинами, кормили, лечили, и согревали сотни птиц, сидящих в клетках.

— Шейх, говоришь… — задумчиво сказал Коцюба.

— Дда, Шейх. Он вас знает, — торопливо произнес сарацин, заглядывая Коцюбе в глаза.

— Да и я его знаю, — обронил Коцюба. — Встречались, было дело. Ладно, — он наклонился, и рывком поставил сарацина на ноги. — Веди, показывай свое хозяйство.

Сарацин показал пустые клетки, забитые комбикормом кладовки. ПО его словам, когда стало тепло, птиц выпустили. Впрочем, далеко они не улетали, объект был единственным местом на мертвых землях, где была еда. Сарацин, которого звали Аюб, и двое его товарищей в отсутствие сотрудников присматривали за станцией. Каждый день они наполняли комбикормом специальные кормушки. Птицы вили гнезда в сколоченных для них домиках внутри огромных, похожих на ангары, сараях, оставшихся с тех времен, когда здесь была ферма.

— Ну, понятно все с вами, — сказал Коцюба, и достал нож. Аюб побледнел, но Коцюба всего лишь разрезал пластиковые стяжки на руках молодого сарацина.

— Ты то, собираешься их отпустить? — резко сказал Ариэль. — Сарацин?

— Мы не воюем с сарацинами, — спокойно ответил Коцюба. — Все, товарищи, по коням. Время ждать не будет.

Коцюба взял у Шу повод своего коня, и взлетел в седло. Сарацин ошарашено смотрел на него, все еще не веря, что останется жить.

— Ты вот что, Ариэль. Стволы у них забери, и рации, если есть, — распорядился Коцюба. — Зачем нам лишний шум? Еще комитет по встрече набежит…

Комитет не набежал. До границы Республики отряд добрался без приключений.

Осень вступала в свои права. Разумеется, о войне речь не шла — воевать в преддверии морозов дураков не было. Зато появились первые перебежчики. Вишневецкий в своих торговых экспедициях охотно рассказывал интересующимся о том, как обстоят дела в Республике. Жизнь без налогов, без начальственных окриков и воинской повинности привлекла многих. Еще до наступления зимы в Поселок переехало около сотни бывших подданных Барзеля. В основном, это были фермеры, которых больше идеологии привлекло то, что в радиусе десяти километров от Поселка можно было хоть что-то вырастить. Кроме фермеров перебегали технические специалисты, умельцы, и просто толковые люди. Эран прислал с нарочным письмо. Коцюба, прочитав письмо, рассмеялся, и приказал гнать посланника в шею.

— Они еще и угрожают! — во всеуслышание заявил он, и покрыл посланника трехэтажным матом.

— Ну, понятно, ведь мы же у них переманиваем самых ценных членов сообщества, — хохотнул Летун. — Занервничали рабовладельцы, задергались.

Зима прошла спокойно, если не считать активизации «оппозиции». Оппозиционеры открыто завили о неприятии политики Комитета, и призвали к объединению с Землей Отцов. В Поселке появились бело-голубые флаги. Их было немного, примерно на каждом двадцатом доме.

— Странно все это, — поделился он своими мыслями с Денисом и Робертом.

— Я знаю, что они затеяли, — сказал Денис. — Один из мелких подслушал разговор Даниэля с одним из этих.

— Ну и что у них на уме?

— Они хотят прокатить наших на выборах, — ответил Денис. — Уже начали свою пропаганду.

— Ну, выборы это полбеды, — сказал Грин. — Нам главное, чтобы они с врагами не сработались. Мы за ними следим? — он вопросительно посмотрел на Роберта.

— Следим, — кивнул тот. — Половина всей мелкоты в Поселке наша. Ничего нет, никакого движения.

— А Профессор? Мишка?

— Профессор ударился в религию, ходит в эту новую молельню. — Грин кивнул. О молельне, открытой верующими, он слышал. Новое поветрие захлестнуло Поселок. Многие, кто раньше и молитв ни одной не знал, вдруг стали верующими, и по субботам сидели в молельне. — От «оппозиции» отошел. Отец сказал мне оставить его в покое.

— Ну да, он же агент Летуна, — понимающе вставил Денис. Роберт продолжил:

— Мишка по-прежнему крутится со своими новыми друзьями, они потихоньку мародерят заброшенные дома на окраинах Города.

— Понятно, — ответил Грин. — Вот что, надо проследить за перебежчиками. Думается мне, что среди них шпионы. Так что в ту сторону тоже смотрите. — Роберт с Денисом синхронно кивнули.

Выборы оппозиционеры не выиграли. Три четверти голосов, как и на прошлых выборах, подали за Комитет. Оппозиционеры попытались протестовать, но их быстро заткнули. Вскоре все успокоилось. Внешне все было чинно и благородно, Поселок жил и развивался. От Барзеля не было ни слуху, ни духу, и у Комитета появилась надежда, что войны удастся избежать.

— Воевать невыгодно, — говорил Коцюба. — Очень много ресурсов на это уходит, и прежде всего — людских. Люди ресурс невосполнимый. Не посмеет Барзель на нас нападать, ему для этого придется тыл оголить. А с тыла у него сарацины. Не, не посмеет. Гадить по мелочи, это да. А воевать — нет.

В начале июня у Сергея был день рождения. Коцюба и остальные мужики ушли праздновать. Вернулись поздно, пьяные в хлам. Больше всего выпил Коцюба, его буквально на руках занесли в комнату, и бросили на кровать.

— А где Вайнштейн? — спросила Марина у еле стоящего на ногах Летуна.

— А там… остался. У Сереги дома… — икнул Летун.

— Ладно, идите спать, алкаши несчастные. У вас завтра заседание, я вас подыму как обычно! — пригрозила она Летуну. Тот мотнул головой, и ушел спать.

На следующее утро Грин встал ни свет ни заря, быстро оделся, и пошел в Клуб. В принципе, он мог и поваляться в постели., но у него были дела в Поселке. Грин сходил в парикмахерскую, занес в Клуб пакет с едой — на вечер была назначена вечеринка. К половине десятого он подошел к воротам Форта. Сегодня была очередь Дениса дежурить на воротах Форта, с девяти часов утра, и до двух дня. В два его должен был сменить Роберт. — Где Роберт? — спросил Грин Дениса. Они отошли от ворот вглубь двора.

— Должен уже быть, — глянул на часы Денис. В этот момент в ворота вошел Профессор, его плечо оттягивала тяжелая сумка.

— Доброе утро, — поздоровался он с ребятами. Грин и Денис переглянулись.

— Вы к кому? — спросил Денис.

— Я к Летуну, как обычно, — сглотнул Профессор. Грину показалось, что он нервничает.

— Проходите, — разрешил Денис. Профессор поднялся по ступенькам дома, что слева от ворот, где обычно заседал Комитет, и исчез в дверях. В этот момент пришел Роберт, Грин с Денисом отвернулись от дома, и пошли к воротам. Они не заметили, как Профессор тенью выскользнул из дверей, и метнулся в соседний дом.

— Здорово, Ро… — начал Грин, но закончить фразу не успел. За его спиной раздался взрыв. Сгустившийся воздух толкнул Грин в спину, он упал на колени, а затем ткнулся носом в землю. Грин застыл, боясь пошевельнуться. В ушах у него звенело. Он с трудом приподнялся на руках, и перевернулся на спину. Дом слева от ворот горел. Из выбитых взрывом окон первого этажа било пламя.

— …шишь? Ты меня слышишь? — сквозь звон в ушах до Грина донесся голос Роберта. Тот склонился над ним, протягивая руку. Грин ухватился за руку Роберта, и встал. Денис стоял на коленях, и завороженно смотрел на огонь.

— Кто там? Кто в здании? — к Денису подскочил опомнившийся Роберт. Он схватил Дениса за плечи, понял, и стал тормошить.

— Ттам…Комитет, — выдавил Денис. Грина точно поленом по голове ударило. Он вспомнил, что по пятницам в Форте заседал комитет. Обычно члены Комитета собирались к девяти, на часах полдесятого, значит, все там. Роберт тоже понял это, и с криком «папа!» рванулся вперед. Грин едва успел обхватить его поперек живота. Жар разгоревшегося пламени ощущался у самых ворот, где ни стояли.

— Пусти! — закричал Роберт. — Пусти, там же папа!

— Не пущу, туда нельзя, — закричал Грин. Роберт дернулся, но не смог разорвать захват. В этот момент во двор вбежал Томер, а за ним еще люди. Двор Форта вмиг заполнился народом, Грина и ребят оттеснили к стене.

— Комитет, Комитет взорвали, — летело над собравшимися. Томер побежал в соседний дом, вытащил оттуда огнетушитель, и принялся засыпать струей песка бьющее из окна пламя. Без толку, истратив все песок, Томер был вынужден отойти, прикрывая лицо от жара.

Внезапно у ворот раздался крик, все обернулись. Посмотрел туда и Грин, и остолбенел. В воротах стоял Коцюба, живой и невредимый.

— Коцюба!? Живой? Как? — к Коцюбе подскочил Ариэль, но тот, казалось, его не заметил. Все замолчали, стался только рев пламени. Люди смотрели на Коцюбу, а Коцюба молчал. Поверх плеча Ариэля он не отрываясь смотрел, как горит дом.

Надо отдать должное Коцюбе, опомнился он быстро. Даже попытался организовать народ на тушение. Принесли еще огнетушителей, по живой цепочке стали передавать ведра с песком, но все было тщетно. Поняв это, Коцюба приказал всем отойти. Двор напоминал разворошенный муравейник. Люди бесцельно ходили туда-сюда с потерянным видом. Плакали женщины.

— Вот, это он на воротах стоял, — Ариэль за шиворот подтащил к Коцюбе ошалевшего Дениса. Коцюба махнул рукой, Ариэль понял его без слов, и стал выгонять собравшихся за ворота. На стоящего в стороне Грина он внимания не обратил. Коцюба, тем временем, увел Дениса в оставшийся невредимым дом. Грин постоял во дворе, и последовал за ними.

— Кто-нибудь еще входил? — услышал Грин голос Коцюбы. Он подошел ближе, и увидел, что Коцюба и Денис стоят в коридоре, на первом этаже.

— Профессор приходил, с сумкой такой, через плечо… Так это он! Он вышел перед взрывом! Он здесь где-то должен быть! — чуть не плача, крикнул Денис.

— Ты уверен? Сумку ему проверял?

— Я…нет, он же к Летуну пришел, как всегда, — Денис сел на пол, и зарыдал: — Я же не знал, не знал, что он с бомбой, мы же никогда его не проверяли…

— Ариэль, — обернулся Коцюба, и в голосе его лязгнул металл. Грин скосил глаза, и увидел, что Ариэль стоит рядом с ним. — Передай на аварийной частоте: взять Профессора, и доставить в Форт. И непременно живым!

Профессора так и не нашли. Под шумок он выскользнул из Форта, и точно сквозь землю провалился. Пепелище разгребали двое суток без перерыва. Коцюба вкалывал наравне со всеми, без отдыха, пока его силой не увели отдыхать. Опознать, кому принадлежат обгоревшие кости, не было никакой возможности, поэтому их просто сложили в пять деревянных ящиков. Похоронили погибших на третий день после теракта.

На похороны пришел весь Поселок, огромная толпа запрудила старое кладбище. Многие плакали, те, кто знал погибших, говорили речи, рассказывая, какими они были. Бледный Роберт стоял рядом с матерью. Мужчинам не положено плакать, и Роберт держался, сжимая зубы. Борька поддерживал за локоть черную от горя Надю. Алина промокала платком глаза. Все знали о ее любви к Летуну. Коцюба стоял рядом с Вайнштейном, и молчал. Им повезло. Коцюбу утром так и не смогли добудиться, и Летун пошел на заcедание Комитета без него. Вайнштейна никто не будил, он остался у Сергея дома, и проспал все.

Похороны подошли к концу. Гробы опустили в вырытые ямы, мимо могил потянулась вереница людей. Каждый зачерпывал горстью землю, и высыпал в могилу. Сыпанул и Грин. Его не покидало странное ощущение, что он спит, и видит кошмарный сон. Поверить, что Летуна, Медведя, Райво, и остальных нет в живых было трудно. Грину казалось, что вот, сейчас на кладбище зайдет улыбающийся Летун, и скажет, что все это розыгрыш. Над могилами выросли холмики земли, троекратно прогремел залп, и народ принялся расходиться. Вайнштейн, что-то шептавший на ухо Коцюбе, подтолкнул того к микрофону. Коцюба подошел, и взял микрофон. Люди остановились, ожидая, что скажет Коцюба.

— На нас напали. Убили наших друзей, — Коцюба сжимал микрофон так, что костяшки побелели. Хриплый голос летел над притихшей толпой. — Нанесли нам удар в самое сердце. Мы знаем, кто это сделал, мы знаем, кто снабдил его бомбой. Крысы, трусливые вонючие, крысы не решились открыто выступить против нас. Они подложили бомбу. Но у них ничего бы не вышло, без помощи некоторых из нас. Среди нас враги! Я вам обещаю, я клянусь здесь, у могилы моих друзей, что никто, причастный к этому преступлению не уйдет безнаказанным. Я клянусь, что отомщу! Пусть тот, кто со мной, поднимет руку. — Коцюба поднял кулак, и тут же сотни кулаком взметнулись над головами. Грин тоже поднял сжатый кулак, и холодная ненависть воной захлестнула его сознание. Краем глаза он увидел, что Мишка вместе со всеми поднял кулак. На мгновение Мишкино лицо приняло совершенно неуместное в данной ситуации выражение. Мишка ухмыльнулся.

— Оповестите всех наших, пусть все вспомнят все. Может, кто-то что-то видел, может, кто-то что-то знает. Профессор не сам до такого додумался. Это Барзель, сука, идет по стопам отцов-основателей. — Коцюба с перекошенным лицом мерил гостиную шагами, сжимая кулаки. — Все сходится — наехал бы он военной силой, это бы только сплотило всех наших. И победа бы досталась ему дорогой ценой. А тут взорвал активистов, и порядок, приходи и бери голыми руками.

— Давай спокойнее, так и дров наломать недолго, — Вайнштейн был единственным из присутствующих, кто сохранял относительное спокойствие.

— А ты меня не затыкай! — крикнул Коцюба, брызгая слюной. — Ты сам, аналитик хренов, прощелкал! Это ведь наша вина, мы должны были просчитать такое развитие событий! Ведь все на поверхности было, эх…

— Я всего лишь хочу сказать, — ответил Вайнштейн. — Что решения надо принимать спокойно. И ты должен держать себя в руках.

— Так… Да… Ты прав, — Коцюба справился с обой. Лицо егоразгладилось, он несколько раз качнулсяна каблуках. И посмотрел на сидящего у двери Грина. — Шимон!

— Я тут, — откликнулся Грин.

— Ты и твоя банда шаритесь по всему городу, суете нос во все дырки. Собери своих, все проверьте, если что-то увидите, докладывайте. — Грин кивнул. — Остальные, слушайте внимательно. С этого дня я объявляю в Республике чрезвычайное положение. Все невоенные проекты приостановить. Всех наших под ружье, усилить посты на границах и на въездах в поселок. Ответственным за безопасность назначается Лираз Данино. Вайнштейн, подготовь меморандум, нужно объяснить людям, что, почему и зачем мы делаем. В случае открытого неповиновения разрешаю стрелять на поражение. Барзель обозвал нашу Республику беззубой, пришло время доказать, что это не так. Начинаем готовиться к войне! — Коцюба обвел собравшихся бешеным взглядом. Грин содрогнулся. Коцюба смотрел точь-в-точь как Эрик, тот же взгляд готового сорваться с цепи зверя. Зная, в каком состоянии находится Коцюба, Грин удивился, что тот не пристрелил «оппозиционеров», когда те явились к нему требовать досрочных выборов.

— Вы что, охренели? Еще траур не прошел, а тут вы со своими претензиями… — удивительно спокойно произнес Коцюба. Он стоял на крыльце Форта. Перед ним полукольцом столпились оппозиционеры.

— Коцюба, траур трауром, но порядок нужен. Комитета больше нет, значит надо избрать новый. И чем раньше, тем лучше. — Сказал самый спокойный и рассудительный из всех «оппозиционеров», Даниэль.

— Ага, — осклабился Коцюба, — выборы, значит, демократия и все такое. Чтобы, значит, вас избрали, а вы тут же поднесли Республику Барзелю на тарелочке. Так?

— Пусть так, — не смутился Даниэль, — но это будет по закону и по справедливости. Порядок должен быть!

— Порядок, — прорычал в ответ Коцюба, — порядок будет тогда, когда я разберусь с вашим другом Барзелем. Вот тогда и устраивайте выборы. Меня уже задолбало рулить вашим детским садом для даунов, давно и прочно задолбало! Так что подождите немного, и власть будет ваша, если мозгов хватит ее удержать. Я не буду выставлять свою кандидатуру на выборы. Все слышали? — Народ потрясенно молчал. — Но до тех пор, не путайтесь у меня под ногами. Не дай вам бог стать у меня на пути! Убью!

Больше желающих спорить не нашлось. Республика стала готовиться к войне. Когда Коцюба кинул клич, в ополчение записалось на удивление мало народу.

— Это нормально, — объяснил Грину Вайнштейн. — Когда на Фраймана ходили, так же было. Это ничего, нам много и не надо.

Грина в планы кампании не посвящали, но он быстро сообразил, что, параллельно явной подготовке к войне поводится другая, тайная. Республика шумно бряцала оружием, устраивая танковые и артиллерийские учения, тренировки по стрельбе и марш-броски. Под прикрытием суеты, тихо и незаметно, уходили на север разведгруппы, устраивались тайники, схроны, базы, иногда прямо под боком у врага.

— Игра в терроризм, это не игра в одни ворота, в нее можно играть вдвоем, — как-то обронил Коцюба. Грин, и все, у кого были лошади, активно участвовал в подготовке, практически не бывая в Поселке.

Так прошел месяц с небольшим. Все уже было почти готово. Грин вернулся в поселок, отсыпаться. Коцюба устроил всей «кавалерии» трехдневный отдых. Совсем бездельничать не получилось, люди дежурили у ворот, и в Форте. На третий день, рано утром, все и случилось.

— Внимание всем, общий сбор в Форте через двадцать минут. Только тихо, без шума и суеты. Всем иметь при себе оружие, — прошелестела рация голосом Коцюбы. Грин стоял у ворот Форта, и скучал. До того, как его должны были сменить, оставалось два часа. Не прошло и пяти минут, как в ворота влетел запыхавшийся Вайнштейн.

— Так, сейчас народ начнет собираться. Пускай всех, но по-тихому, свет не зажигай, — распорядился Вайнштейн.

— Скоро узнаешь, — махнул рукой Вайнштейн. Чрез полчаса во дворе Форта собралось около тридцати человек с оружием. Пятерых своих бойцов привел капитан Данино, пришли Ариэль с Томером. Вскоре в ворота вошел Коцюба в сопровождении Мишки.

— Это все? — спросил Коцюба.

— Пока все, — ответил Данино, — если подождем час-полтора, будет больше.

— Ждать не будем, этого хватит, — Коцюба вышел в центр двора. — Значит, так, мужики, слушайте сюда: в городе люди Барзеля и Профессор. Сидят у этой суки Стаса в доме. Сейчас мы выдвигаемся туда, и берем их за одно место. Будьте осторожны, мы не знаем, сколько их, и как они вооружены. Кроме того, там в доме женщины и дети, так что прежде, чем стрелять, смотрите, в кого. Вопросы?

— Погоди, Коцюба, — осторожно сказал Вайнштейн, — давай там сначала все разведаем, перекроем все щели. Не надо лезть нахрапом…

— А вдруг уйдут? Или успеют сделать, что задумали? Они ведь сюда не на прогулку заявились, а ну, как еще где бомбу подложить хотят? Ждать нельзя!

— Коцюба, это глупо! Так и нарваться недолго! — не отставал Вайнштейн.

— Оставайся здесь, сиди на рации, — оборвал Коцюба Вайнштейна, — ты теперь комендант Форта. И без разговоров, хватит с меня ваших умных стратегий. Доигрались! Собирай народ! И вот еще что, передай на нефтезавод, чтобы усилили охрану, только диверсии нам не хватало. Лираз, подтверди своим полномочия Вайнштейна. — Данино кивнул. Коцюба повернулся, и скомандовал: — все за мной!

— Блин, и чего его понесло? — спросил Ванштейн, когда шаги Коцюбы и остальных стихли вдали. — Эх, — махнул Вайнштейн рукой, и пошел в здание. Грин остался у ворот.

Простояв с четверть часа, он понял, что не выдержит пытки ожиданием, запер ворота на засов, и поднялся наверх, к Вайнштейну.

— Вайнштейн, расскажи, что стряслось? — спросил он сидящего в штабной комнате. Вайнштейн сидел у большой стационарной рации. Сквозь треск помех долетел голос Коцюбы, приказавший сменить частоту. Вайнштейн тут же завозился у рации, меняя настройки. Закончив, он повернулся к Грину.

— Ну, ты же слышал. Засекли Профессора, и Коцюба понесся его брать, — ответил он.

— Ну, так это хорошо! Возьмем урода, чтобы знал, как наших взрывать! — решительно сказал Грин.

— Да странно это, — задумчиво сказал Вайнштейн. — Он же знал, что мы его ищем. Зачем тогда светился, по двору ходил? Странно…

— А кто его засек?

— Мишка со своими орлами. Он в заброшенный дом, что возле Стаса, залез, и увидел.

— Мишка?! — крикнул Грин. Ноги перестали ему подчиняться, и он рухнул на стул.

— Да, Мишка, — Вайнштейн удивленно посмотрел на Грина. — А что? Молодец Мишка, как ни крути.

— Вайнштейн! — простонал Грин. Он вдруг понял все. Недостающие куски головоломки легли каждый на свое место, и Грин увидел картину целиком.

— Что такое? — побледнел Вайнштейн.

— Вайнштейн, срочно свяжись с Коцюбой, скажи, чтоб не лез туда. Там засада! — закричал Грин.

— Чтоооо?

— Нет времени! Выходи на связь!

— Не выйду, пока толком не объяснишь! — Вайнштейн встал между Грином и рацией.

— Блин! — застонал Грин. — Мишка — предатель! Уйди с дороги, Вайнштейн! — Грин оттолкнул Вайнштейна, и схватил микрофон. Его палец лег на кнопку, но нажать ее Грин не успел. Из динамика послышался смешанный с шипением гул. Тот же шум шел из висящей на поясе Грина рации.

— Что за черт?! — Вайнштейн стал бегать с частоты на частоту, но везде было одно и то же.

— Попробуй мобильник! — крикнул Грин. Вайнштейн достал из кармана свой сотовый телефон.

— Нет сети, — он повернул к Грину бледное, как полотно, лицо, и добавил: — Они глушат наш сигнал.

В этот момент вдалеке послышалась стрельба. Одна за другой прогрохотали две пулеметные очереди. Вайнштейн с Грином застыли, точно громом пораженные. Стреляли там, куда ушел Коцюба.

— Поздно, — сказал Грин. Слово упало в тишину комнаты, и разбилось на тысячу осколков.

— Так, Грин, слушай внимательно, — принял решение Вайнштейн. — Форт мы вдвоем не удержим, да и смысла в этом нет. Иди домой, там женщины одни остались. Если там все в порядке, пошлешь Голана, пусть собирает ваших. Сам никуда не отлучайся, жди меня. Где оружие ты знаешь, приготовишь пулеметы.

— А ты? — спросил Грин. С окраины Поселка доносилась стрельба, один за другим гремели взрывы.

— А я побегу подымать народ. Наши там дерутся, слышишь? Надо им помочь. Ну, что стал? Бегом, мля! — рявкнул Ванштейн. Грин слетел вниз, отпер ворота, и со всех ног понесся по улице. Он так торопился попасть домой, что не заметил стоящий в переулке военный грузовик с большой антенной на крыше. Грин не заметил, а вот люди в переулке его заметили.

Ворота дома были приоткрыты. Грин вбежал во двор, и тут же полетел на землю, сбитый подсечкой. Винтовка, висящая за спиной, слетела, повиснув на ремне. Грин завозился, пытаясь подтянуть винтовку. Он не понял, почему упал. То, что он во дворе не один, он сообразил, лишь когда винтовку вырвали у него из рук. Сильные руки подняли его, и поставили на колени, с руками за спиной. Грин рванулся изо всех сил, и смог вырвать правую руку. Он почти дотянулся до пистолета на поясе. Что-то тяжелое ударило его в затылок, и мир перед глазами расплылся. Когда Грин пришел в себя, пистолета в кобуре уже не было.

— Это кто у нас тут такой прыткий? — услышал он холодный голос.

— Суки! Ублюдки! — выругался Грин. Тут же чей-то жесткий кулак воткнулся ему под ребра. Грин подавил стон.

— Стоп! — несмотря на то, что звуки долетали до Грина как сквозь вату, ему показалось, что он уже где-то слышал этот голос. Грин поднял голову, и несколько раз моргнул, погоняя застилавшую глаза пелену.

— Шими! Узнаешь меня? — обладатель голоса подошел ближе. Зрение вернулось к Грину, и он увидел лицо говорящего. — Шими! Как ты здесь оказался? — спросил человек. Его лицо было знакомо Грину, он уже видел этого человека, причем не один раз. Только тогда он был…

— Папа… — похрипел Грин изумленно. Перед ним, одетый в незнакомую черную форму, стоял его отец.

 

Глава 5. Государство

По дороге в Форт у Грина несколько раз проверили документы. Усиленные патрули Земли Отцов стояли на каждом перекрестке. Шел уже третий день с тех пор, как отменили Республику. Новый наместник Поселка, Эран, решил соблюсти все формальности. Он устроил целое шоу. Единственный оставшийся член Комитета, Алина, подписала указ о проведении досрочных выборов. Выборы провели в тот же день, и победила на них, естественно, оппозиция. Иначе и быть не могло — у кабинки для голосования стояли гвардейцы, строго следя, чтобы избиратели ставили крестик где надо. Первым и последним указом нового Комитета стала ликвидация Республики.

Проблем у Грина не возникло. В новеньком удостоверении личности, которые выдали всем новым гражданам Земли Отцов, в графе «отец» значилось «Альберт Грин». Стоило патрульным это прочесть, как они тут же возвращали Грину документы, и даже не цеплялись к висящему на поясе пистолету. Сыну капитана гвардейцев позволялось больше, чем запуганным жителям Поселка. Обыватели сидели по домам, боясь лишний раз высунуть на улицу нос. Форт был такой же, как прежде, только на флагштоке во дворе развевался бело-голубой флаг Земли Отцов. Перед воротами стоял танк, на стенах и в пулеметных гнездах сидели солдаты. Форт охранялся серьезно. Грина пропустили, только пистолет отобрали и обыскали. Он нашел отца на втором этаже, в штабе.

— Здравствуй, сын, — первым поздоровался отец. — С чем пожаловал? По делу, или так?

— По делу, — буркнул Грин. — Мне пропуск нужен. — Чтобы выехать из Поселка, нужен был пропуск.

— Вот как? — поднял брови отец. — То ты меня знать не хотел, а тут вот пришел.

— Нам лекарства нужны. Антибиотики. Я знаю, где достать.

— А, это этому, как там его?

— Эли, — подсказал Грин.

— Да, Эли… Как он там, кстати? Говорят, он неплохой механик. Нам толковые люди нужны.

— Лежит, — ответил Грин. — Если не будет лекарств, он умрет.

— Я могу дать тебе антибиотики из наших запасов, — предложил отец.

— Своими обойдемся, — отрезал Грин.

— Хорошо, — ответил отец. — Пропуск я тебе выпишу. И… вот что, Шими, — отец развернул стоящего вполоборота к нему Грина, и посмотрел ему в глаза. — Ты знаешь, что мы ищем Вайнштейна, так?

— Знаю, — кивнул Грин, и отвернулся.

— Если ты что-то узнаешь, сообщи мне. Нам очень хочется побеседовать с ним. Только побеседовать, не больше. Договорились?

— Нет, — твердо ответил Грин, посмотрел отцу в глаза, и повторил: — Нет!

— Эк! — крякнул отец разочарованно. — Слушай, сын. Ну сложи ты два и два, ведь ничего сложного в этом нет! Сопротивление бесполезно, вы проиграли. Теперь нам вместе надо строить наше государство! Вместе, понимаешь? Ваши анархисты поиграли потому, что каждый тянул одеяло на себя. Только вместе, только объединив усилия, мы сможем победить сарацин, и возродить страну, нашу Землю Отцов. Мы хотим только одного — чтобы был мир. Чтобы было тихо. Пока твой Вайнштейн бегает на свободе, он опасен. Он может поднять людей на бунт. Прольется кровь. Шансов на победу у него нет, мы намного сильнее. Зачем вам бессмысленное кровопролитие? Ты же умный парень, я же вижу. Пока все идет хорошо. Если так и будет продолжаться, то мы скоро отменим эти пропуска. Заживете по-старому. Никто вас трогать не будет. Лишь бы тихо было, понимаешь?

— Нет, — набычился Грин.

— Ладно, как знаешь, — махнул рукой отец. Грин развернулся, и пошел вниз по лестнице. Отец догнал его, когда он уже сошел с крыльца.

— Погоди, — сказал отец. Грин повернулся к нему, стараясь сохранить равнодушное выражение лица. — Я хочу, чтоб ты знал кое-что. Я очень рад, что ты выжил, сын. Я ведь тебя похоронил уже. — Грин все так же равнодушно смотрел на отца. Тот дернул щекой, и продолжил: — Я знаю, что ты хочешь сказать. Не было возможности, понимаешь? Не было! Там такое творилось — ядерные взрывы рядом. Отступающая армия, сарацины всюду рыщут. Если б я смог, я бы за вами приехал…

Грин не дослушал, развернулся, и пошел к воротам. В глазах предательски щипало. У ворот стояло несколько человек. Грин узнал в одном из них Профессора. Двое других стояли к нему спиной. Профессор поймал взгляд Грина, и скривился. Стоящие оглянулись. Грин узнал Эрана, а второй… Второй тоже показался ему знакомым. Грин напряг память, и его точно холодной водой окатило: это был комендант из туннеля. Комендант Грина не узнал, и отвернулся, отвернулся и Эран. Грин пошел дальше. У самых ворот он столкнулся с двумя мальчиками. Один из них был чуть младше его, второму на вид было лет двенадцать. Увидев коменданта, Грин уже не удивился, узнав в старшем мальчике того самого мальчика, что жил с комендантом. Все было понятно и насчет второго. Получая у часовых пистолет, Грин обернулся. Старший мальчик смотрел на него. В отличие от коменданта, он Грина вспомнил.

Собирая информацию по крупицам, Грин узнал, что же произошло в тот день. Заманив, с помощью Миши, Коцюбу и остальных в дом Стаса, просочившиеся в Поселок солдаты Земли Отцов окружили дом. Коцюба попытался организовать оборону, но все было тщетно. Дом расстреляли потивотанковыми ракетами. Они пробивали стены, и взрывались внутри, кося защитников. Потом дом взяли штурмом. Попытки Вайнштейна организовать сопротивление успеха не принесли — когда собрался народ, уже было поздно. Все разбежались по домам. По улицам Поселка, ревя моторами, ползли танки и бронетранспортеры. Было ясно, что сопротивление бесполезно.

Вайнштейн сбежал, и скрывался у индиго. Коцюба попал в плен, и сидел в подвале Форта. Ходили слухи, что он тяжело ранен в голову. Остальных, кто с ним был, убили. Убили и всех домочадцев Стаса. Официальная версия гласила, что бандит и убийца Коцюба устроил заговор с целью захвата власти в Республике. Комитет мог ему помешать, поэтому он подложил бомбу на заседание Комитета, и подстроил все так, чтобы подумали на кристально честного человека — Профессора. Затем он с подельниками напал на беззащитную Семью Стаса, который громче всех возражал против проводимой Коцюбой политики террора. Коцюба убил его, и всех домочадцев. Он убил бы еще многих, если бы не подоспели случайно оказавшиеся неподалеку гвардейцы. Разумеется, никто в эту историю не поверил, но захватчикам было наплевать. Тех, кто пытался спорить, или не выполнял приказов новой власти, избивали. Особо настырных арестовали, и посадили под замок в доме рядом с Фортом. Напуганные массовым убийством, жители Поселка сидели тише воды, ниже травы. Поселок точно вымер, по улицам ездили патрули. Затянутые в черную форму, вооруженные до зубов здоровяки-гвардейцы были готовы подавить любое недовольство. По домам ходили с обысками, отбирая оружие. Мотивировалось все, конечно же «благом общества» и «сохранением порядка и законности». Забирали пулеметы, гранаты, любое оружие серьезнее обычных винтовок. Сопротивляться было бессмысленно — когда дом блокируют танки, много не навоюешь. Люди ругались, скрипели зубами, но отдавали. Отказались разоружаться только узкоглазые. Они забаррикадировали ведущие в их квартал проходы, и объявили, что при попытке их разоружить, будут драться до последнего. Захватчикам пришлось отступить, хотя было ясно, что отступление это временное. Нежелание узкоглазых разоружаться было понятно — стоило им сложить оружие, как они оказались бы в рабстве. Если остальные могли надеяться на то, что и при новой власти они как-то устроятся, то у узкоглазых такой возможности не было.

Грин съездил на старую базу, где еще оставались припасы. Он открыл один из тайников и набрал антибиотиков. Грин не соврал отцу — лекарства были нудны для раненого Эли. В день, когда на Поселок напали, он напал на гвардейцев с ножом. Огнестрельного оружия ему не давали, потому что он пьянствовал уже целый год практически без перерыва. В нем что-то надломилось, он почти перестал разговаривать, и опустился до невозможности. Все попытки Марины и Коцюбы привести его в чувство были бесполезны. Эли понемногу терял человеческий облик. Гвардейцы прострелили ему обе ноги, и бросили на улице. Истекая кровью, он каким-то чудом дополз до дома. Теперь он лежал в постели, и понемногу отходил от запоя. Алина говорила, что ходить он сможет не скоро.

Дождь барабанил по крыше автобусной остановки, и скатывался по стенкам вниз. Грин сидел на скамейке. Рядом с ним, закутавшись в потертую плащ-палатку, сгорбившись сидел Вайнштейн. Больше никого вокруг не было. Близость Города гарантировала, что случайных прохожих тут не будет.

— Да, дела… — невесело подытожил Вайнштейн, выслушав рассказ Грина о встрече с отцом. — Напрасно он боится. Я не буду ничего устраивать. Ты передай отцу, что я не буду мутить воду.

— Почему? — спросил Грин.

— Потому что это бессмысленно. Борьба проиграна, и это всем понятно. Поэтому нет никакого подполья, и не будет никакого сопротивления.

— Вайнштейн, нельзя же так просто взять и сдаться!? — подскочил Грин.

— Дело в том, что мы уже сдались, — вздохнул Вайнштейн. — Ты кого-то рядом со мной видишь? Нет? Вот и я не вижу. Никто не пришел, понимаешь, никто! У людей семьи, дети. Всем жить хочется… Чмулики победили, Грин. Даже те, кто был с нами, оказались чмуликами. Никто больше не хочет рисковать жизнью за идею.

— Мы будем драться!

— Кто это — мы?

— Я и остальные ребята! — сверкнул глазами Грин.

— Эх, молодежь… Сколько вас? Можешь не говорить, я и так знаю. Десятка два-три. Да у Барзеля больше танков, чем у вас людей.

— И что? Все равно мы будем драться!

— Да, и подставите других. Ну, устроите вы им диверсию-другую, и что? Вас вычислят и поймают, и закрутят гайки всем. Из-за вас, юных партизан, пострадают другие люди. Ты готов на это пойти?

— Гайки уже и так закручены! — вспылил Грин. — Документы проверяют, чтобы выехать из Поселка пропуск нужен. Людей избивают ни за что. И, кроме того, Вайнштейн, они убили наших! Твоих друзей, Вайнштейн! Ты чего?

— Положим, если все будет тихо, то пропускной режим отменят. Ты что, не понял, о чем говорил твой отец? Им нужно спокойствие. И они его получат. Вопрос только в цене. А насчет того, что они убили моих друзей… Подставив под удар еще кого-то, я их не верну. Вырастешь — поймешь.

— А Коцюба? Они же убьют его! — Грин ожидал от Вайнштейна другой реакции, и впал в отчаяние.

— Коцюба… — вздохнул Вайнштейн. — Надо попробовать договориться, чтобы его отпустили. Я попрошу индиго, может, они смогут замолвить за него словечко. У них есть… возможности.

— Да, Вайнштейн, понятно все с тобой, — Грин повернулся к Вайнштейну спиной, и стал у края навеса. Капли дождя тут же заставили его зажмуриться. Стена дождя точно отрезала остановку от окружающего мира, превратила в островок.

— Что же со мной ясно? — спокойно спросил Вайнштейн. Грин повернулся к Вайнштейну, и посмотрел ему в лицо. Он ожидал увидеть в глазах Вайнштейна страх, растерянность, а увидел — спокойствие. Глаза за толстыми линзами излучали уверенность.

— А то, что ты сдался, — бросил Грин, понимая, что это не так. — Они не отпустят Коцюбу. Он — не ты, он им прощать не будет. Он будет биться до конца, мстить за наших. И я тоже буду!

— Молодой ты и глупый, — вздохнул Вайнштейн. — Но, может быть, ты и прав. Может быть, именно за такими, как вы, будущее. Но я тебя очень прошу, — в голосе Вайнштейна прозвучали умоляющие нотки. — Будь осторожнее. Думай, прежде чем что-то сделать. Обещай мне это.

— Обещаю, — кивнул Грин. — А как бы поступил ты, Вайнштейн? Что бы ты сделал? Я тебя хорошо знаю, у тебя есть план.

— Так ведь ты же меня, глупого старика, все равно не послушаешь, — покачал головой Вайнштейн.

— Может, и послушаю, — ответил Грин. — Ты расскажи.

Вайнштейн говорил долго. Грин слушал, и ловил себя на мысли, что он, Грин, в сущности, совсем еще пацан, неразумный и неопытный. Вайнштейн говорил веско, и убедительно. Грин, чтобы не полагаться, на память, почти сразу стал записывать.

— Дельно, — заметил Грин, когда Вайнштейн закончил. — Мы это обмозгуем. Есть еще кое-что, Вайнштейн.

— Да?

— С Эли плохо. Раны не заживают. Эта… как ее, — Грин щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить термин. — Клостридиальная инфекция.

— М?

— Гангрена. Вместе с пулями в раны попали клочья одежды. Если эти лекарства не помогут, он умрет. Ты можешь попросить индиго помочь? Ты же у них живешь.

— Индиго не хотят больше в Поселок ходить. Говорят, что там теперь Зло, — вздохнул Вайнштейн. — Опасно это. Люди Барзеля ищут подходы к индиго. Шпионы так и шныряют, хорошо, что их не вдруг найдешь.

— Так они же умеют телепортироваться, — не понял опасений Вайнштейна Грин. — Значит, всегда могут уйти. Что тут опасного?

— Они не телепортируются. Они это называют «короткие пути». Как-то умудряются сокращать путь. Как — не спрашивай, я не знаю. — Вайнштейн покачал головой. — Индиго на многое способны, ты и десятой доли представить не можешь.

— Так почему они Эли не помогут?

— Дело в том, что если идти за индиго, не выпуская его из виду, за ним можно следовать по этому пути. И прийти к их дому. Тогда никакая защита не поможет. Они мастера отводить глаза, но если следовать за ними, не выпуская их из виду, то это не работает. Так что этот вариант отпадает. Опасно. Они не согласятся рисковать, я точно знаю.

— Ну и хрен с ними, — сплюнул Грин. — Обойдемся. Ладно, Вайнштейн, мне пора.

— Погоди, — остановил Грина Вайнштейн. — Ты не рассказал про Мишку.

— Да что тут рассказывать, — скривился Грин. — Он в шестерках у Эрана, живет в Форте. Домой пришел, так Алина его выгнала, с криком: «ты мне не сын».

— А Профессор?

— Профессор тоже там, ходит довольный. И комендант, со своим мальчиком.

— Что за комендант? — не понял Вайнштейн. Грин объяснил.

— Тьфу, пакость, — Вайнштейна передернуло. — Ну, понятно теперь, как они с Профессором стакнулись.

— Объясни, — потребовал Грин.

— Да все просто, — вздохнул Вайнштейн. — Профессор был агентом Фраймана. Когда Коцюба проник в туннель, они его в шесть секунд раскусили, и приставили к нему своего человека — Профессора. Коцюба и Профессор сбежали, наверняка, не без помощи коменданта. Коцюба Профессора раскрыл почти сразу же. и перевербовал. Через Профессора Фрайману слили дезинформцию о наших позициях. Благодаря этому мы смогли поймать их колонну в засаду.

— А потом? — заинтересовался Грин.

— А потом Коцюба и Летун решили и дальше использовать Профессора для сбора информации. Он же был на крючке, ведь никто и не подозревал, что он был шпионом Фраймана.

— Ну, дальше все понятно, — сказал Грин. — Комендант прибился к Барзелю, установил контакт с Профессором, и тот стал работать против нас. И Мишку вербанул, так что они знали о каждом нашем шаге.

— Да, — вздохнул Вайнштейн. — Заигрались мы. И Мишку проглядели… Вот чего я себе не прощу, так это Мишку. Ведь мы же его, сучонка, от смерти спасли, и не раз. А он, тварь неблагодарная, предал. Проглядели мы, проглядели. Интересно, что ему предложили?

— Заигрались, — подвел черту Грин. — Ладно, поехал я. Бывай, Вайнштейн. — Он вышел из-под навеса, не обращая на дождь. Вывел из-за остановки квадроцикл, и поехал домой.

Спустя пару дней по Поселку поползли слухи, что Коцюба таки достал Профессора. На одном из допросов, охрана отвлеклась всего на пару мгновений, но Коцюбе этого хватило. Даже скованный, он был смертельно опасен. Коцюба свернул Профессору шею, как цыпленку. Большинство в Поселке восхищались упорством Коцюбы. Были, впрочем, и такие, кто говорил, что это лишнее доказательство того, что Коцюба — бандит и отморозок, и хорошо, что он сидит под замком, а не ходит среди людей. Когда в Семье услышали эту новость, все сразу поскучнели. Общую тревогу высказала Марина:

— Теперь они его точно не отпустят. Живой и на свободе он для них будет смертельно опасен.

— Как будто они его собирались отпускать, — бросил Грин. — Ага, щассс. Отпустят, потом догонят и еще раз отпустят.

— Это твой папаша тебе сказал? — резко сказала Марина. — Может, тебе к нему отвалить?

— Хватит ссориться! — дрожащим голосом крикнула Сарит. Грин удивленно на нее посмотрел. Сарит всегда была тише воды, ниже травы.

— Сарит права, — поддержал ее Тео. — Не хватало нам еще передраться. Грин наш человек.

Рано утром, когда все еще спали, трель звонка вырвала Грина из объятий сна. Грин, чертыхнувшись, включил домофон.

— Кто там? — спросил Грин, и подавил зевок.

— Это Роберт! Впусти меня!

Грин спустился к воротам, и впустил Роберта. Тот зашел внутрь, и прислонился к стене, тяжело дыша. — Там такое, — сообщил красный, как рак, Роберт. — Они выносят узкоглазых.

— Что? — не поверил своим ушам Грин.

— Нагнали к ихнему кварталу техники, солдат полно. Я подслушал разговор — через час они начнут. То есть, уже чрез сорок пять минут. Я всю дорогу бежал. Надо собирать наших, и идти туда. Нельзя узкоглазых бросать.

— Блин, — нервно оглянулся Грин. — Я щас! — с этими словами он направился ко входу в дом, но у самого входа остановился. — Роб, ты почему без оружия?

— Да эти отобрали, патруль. Они меня еще заставили домой вернуться. Я для виду зашел, и задами к тебе.

— Ладно, я дам тебе винтовку Эли. Пошли, надо собираться. Пять минут на все про все, потом пойдем наших собирать, — Грин посмотрел на часы, засекая время.

За сборами их и застала Марина. Увидев, как Грин с Робертом мечутся по дому, собирая боеприпасы, она поняла все без слов.

— Не пущу! — Марина встала в дверях, полностью перекрыв проем.

— Марина, уйди с дороги! — крикнул Грин, и попытался отпихнуть Марину. Марина была килограмм на двадцать тяжелее его, и не сдвинулась ни на миллиметр. — Уйди, я кому сказал! Роберт, помоги.

— Никуда ты не пойдешь! — выдохнула Марина Грину в лицо. На крик сбежались домочадцы.

— Марина! Они идут убивать узкоглазых! Им надо помочь! — Грин попытался урезонить Марину, но бесполезно.

— Мало тебе того, что мы без мужиков остались? О нас подумай! Ты сгинешь, что с нами будет? Не пущу! Плевать на узкоглазых, у них свои мужики есть. Пусть сами разбираются.

— Грин, это бесполезно, давай через окно! — крикнул Роберт, и рванулся к окну. Он принялся лихорадочно щелкать шпингалетами, открывая створки.

— Держи их, бабы! Держи! — завопила Марина, и вцепилась в Грина, как клещ. Сарит и Алина с двух сторон обрушились на Роберта. Грин и Роберт были до того ошеломлены бабьим напором, что не сопротивлялись. Вскоре оба несостоявшихся бойца сидели, спеленутые по рукам и ногам.

— Еще спасибо скажете потом, — сказала Марина. — Герои нашлись.

— Ты ничего не понимаешь, дура! — красный, как рак, Роберт тщетно пытался освободиться от пут.

— Это ты маме своей расскажешь, герой. Мало того, что отец сгинул, совсем ее осиротить хочешь?

В этот момент вдали глухо забухали танковые пушки, застучали пулеметы. Штурм квартала узкоглазых начался.

— Ты хоть понимаешь, что ты натворила? — со слезами на глазах спросил Грин у Марины.

— Я не дала тебе покончить с собой. И твоим дружкам тоже, — ответила Марина. — Вам, мальчики, пора взрослеть. Кроме вас у нас мужиков не осталось.

Бой в районе квартала узкоглазых продолжался до вечера. Ночью было тихо. А под утро по Поселку поползли слухи, что узкоглазые разорвали кольцо окружения, и скрылись. Каким-то образом им удалось проехать на грузовиках под самым носом у блокировавших квартал солдат. Никто ничего не заметил. «Индиго», перешептывались вполголоса люди, «индиго помогли». Индиго или нет, а узкоглазые оставили Барзеля с носом. Обороняясь, они подбили два танка, и убили девять гвардейцев. Сами, конечно, потеряли намного больше. Во дворе одного из домов вошедшие в квартал узкоглазых солдаты Барзеля обнаружили больше шестидесяти трупов, в том числе женщин и детей. Уезжая, узкоглазые бросили своих погибших. Люди из Поселка забрали погибших и похоронили. Там же похоронили и солдат Барзеля. Грин вместе с ребятами участвовал в похоронах. Отец увидел его, и подошел. С ним был Эран.

— Черт знает что! Ну и бардак вы у себя развели. Откуда узкоглазые взяли современные противотанковые ракеты? — спросил Эран у Грина. Вопрос прозвучал риторически.

— Нашли, — коротко ответил Грин. — Под елочкой.

— Под елочкой… Девять моих ребят положили, твари, — с горечью сказал отец.

— Может, не стоило их трогать? Все были бы живы, нет? — спросил Грин. Эран мрачно глянул на него, и усмехнулся:

— А ты бунтовщик, Грин-младший. Нарываешься? — Эран положил руку на кобуру. Грин с вызовом глядел ему прямо в глаза.

— Погоди, Эран, его же там не было. Он дома сидел, я проверял, — вступился за Грина отец.

— Точно? — прищурился Эран.

— Все так, не был, — подтвердил Грин. — Вайнштейн не велел.

— Ого, — сказал Эран. — Ты Вайнштейна видел?

— Видел. Можете не опасаться, Вайнштейн не собирается с вами воевать, — Грин пересказал часть разговора с Вайнштейном.

— Это хорошо. Хорошо, да… — обрадовался Эран. — Значит, не совсем дурак. И ты не дурак, раз остался дома и не полез в драку. Это хорошо, что вы не дураки…

— Он просит, чтобы вы освободили Коцюбу. Они не будут вам мешать, просто уедут, — выпалил Грин, набравшись смелости.

— Нет, — покачал головой Эран. — Я бы с радостью, но я слишком хорошо знаю Коцюбу. Мы не сможем его отпустить.

— Значит, убьете? Да? — крикнул Грин. — Гады вы, фашисты!

— Однако, характер у твоего сына, — крякнул Эран. — Весь в отца.

— Ничего. Перебесится, и будет с нами, — улыбнулся отец Грина. То, что тот, о ком они говорят, стоит перед ними, сверля их полным ярости взглядом, их не смутило. Они говорили о Грине так, будто его не было. — Сам же сказал — не дурак. — Грин сверкнул глазами, и уже хотел было ответить резко, но вспомнил слова Вайнштейна, и прикусил язык. Отец заметил это, и переглянулся с Эраном. Уходя с кладбища, Грин думал о том, не привиделся ли ему одобрительный кивок Эрана напоследок. Если не привиделся, то все отлично. Идея Вайнштейна сработала.

Когда Вайнштейн сказал, что индиго отказались помочь Эли, они тут же перестали существовать для Грина. Грин выбросил их из головы, как когда-то Илью Вишневецкого. Эли становилось все хуже. Привезенные Грином лекарства не помогали. Он умирал. Неестественная тишина повисла над домом. Все вдруг стали ходить на цыпочках, и говорить шепотом, словно боясь потревожить покой умирающего. Ненадолго приходя в сознание, Эли слышал эту тишину, и хрипел, корчась от боли: «похоронили, заживо похоронили».

— Еще два-три дня, и все, — сказала Алина Грину, выйдя из комнаты, где лежал Эли. Она без сил опустилась на стул, уронив руки. Бледная, как смерть, Марина, услышав приговор, только вздохнула. В этот момент внизу хлопнула входная дверь.

— Кто там? — встревожился Грин, и потянул из кобуры пистолет. Все домочадцы были наверху, младшие уже спали. Гости обязательно позвонили бы в звонок у ворот. Грин прижался к стене, держа ведущую на лестницу дверь под прицелом. Послышались шаги, кто-то поднимался по лестнице, совершенно не скрываясь. Шаги звучали знакомо, и Грин опустил пистолет.

— Это Вайнштейн, — успокоил он женщин. Марина, тоже схватившаяся было за оружие, опустила винтовку. Вошел Вайнштейн, а за ним — Грин не поверил своим глазам, вошел Габи. Не говоря ни слова, Габи проследовал в комнату, где лежал Эли. Вайнштейн остался в гостиной. Женщины тут же обступили Вайнштейна, забрасывая его вопросами.

— Вайнштейн, это ты его уговорил прийти? — спросил Грин, когда все немного успокоились. Марина побежала собирать Вайнштейну вещи, а Сарит пошла на кухню, готовить гостям еду.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Вайнштейн. — Они сами решили. Я не могу на них влиять. Коцюбу они еще как-то слушали, а меня — ни в какую. Молчат целыми днями. Сядут в кружок, как истуканы, и молчат, телепаты хреновы.

— Мда, — протянул Грин. — Скучно, наверное?

— Нет! Не скучно. Очень интересно. Джек отличный собеседник. Ты и представить себе не можешь, до чего потрясающий ум.

— Так ты же говоришь, что они тебя не слушают?!

— Не слушают, — вздохнул Вайнштейн. — Не потому, что не уважают. Мне просто нечего им сказать. Они — дети, а находятся на таком уровне, до которого мне в жизни не дорасти. Вот Габи пришел помочь — как ты думаешь, почему? Они смотрят на нас, и видят в нас детей, которых нужно беречь, и защищать. И они правы, вот что самое страшное. Я стал смотреть на мир их глазам, и знаешь что?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Грин.

— Мы уроды, Грин. Вся наша цивилизация, весь наш образ жизни… Все то, как мы относимся друг к другу и к миру вокруг нас, все кривое. И Песец к нам не просто так пришел…

Габи с Мариной вышли из комнаты. Вайнштейн замолчал. Габи был неестественно бледен, и пошатывался. Голос, впрочем, у него был твердым.

— Он будет жить, — сказал Габи.

— А ходить он будет? — задал Грин вопрос о том, что его больше всего волновало.

— И ходить будет, но не сразу, — ответил Габи. Грин кинулся в комнату к Эли. Тошнотворная вонь чуть не сбила его с ног. Эли спал. В мусорной корзине у изголовья кровати грудой лежали пропитанные гноем бинты. Алина тампоном вытирала ноги Эли. Грин не поверил своим глазам: почерневшая ткань отваливалась пластами, а под ней проглядывала розовая кожица.

— Охренеть, — прошептал Грин.

— Чудо, правда? — также шепотом ответила Алина. Грин вышел в гостиную, чтобы не мешать. Габи и Вайнштейна в комнате не было. Они ушли не попрощавшись. С тех пор индиго стали иногда появляться в Поселке. Однажды пришел сам Джек, и не к кому-нибудь, а к Эрану, в Форт. Провел он там несколько часов.

Спустя два дня после визита Джека, Грина вызвал к себе отец. За ним приехали трое гвардейцев на джипе, подождали, пока он оденется, и отвезли в Форт. В Форте, в окружении гвардейцев, стоял Эран и отец Грина. Там же стояли два бронетранспортера, вокруг которых суетились солдаты. Грин подошел к отцу, и поздоровался.

— Куда-то собираетесь? — спросил Грин.

— Да, собираемся. И ты с нами поедешь. Съездим тут… в одно место.

— А я вам зачем понадобился?

— Нам нужен свидетель, — непонятно сказал отец. Грин пожал плечами, и отошел. Солдаты один за другим скрылись внутри бронетранспортеров. Из дверей оставшегося целым здания показались двое гвардейцев. Они кого-то несли на носилках. Когда они подошли ближе, Грин увидел, что на носилках лежал Коцюба. Глаза Коцюбы были закрыты, рука безвольно свисала. Гвардейцы погрузили Коцюбу в бронетранспортер. Грин шагнул вперед, намереваясь залезть внутрь вслед за ними. Он уже прикидывал, как бы половчее освободить Коцюбу, но планам его не суждено было сбыться.

— Нам туда, — рука отца легла Грину на плечо, и развернула в сторону второго бронетранспортера. Грин с неохотой подчинился. Вслед за отцом он залез внутрь. Хлопнула тяжелая дверца, взревел мотор, и бронетранспортер, лязгая гусеницами, тронулся с места. Отец сидел напротив Грина, возле отца, насупившись, сидел Сергей, в Семье которого Грин жил, пока не попал к Коцюбе. После того, как Республики не стало, Грин несколько раз видел Сергея на улице. Потом прошел слух, что его арестовали. Слух, судя по виду Сергея, был верный. Небритое лицо, мятая и грязная одежда указывали, что он не один день провел в заключении.

— Куда мы едем? Что вы собираетесь делать? — перекрикивая рев мотора, спросил Грин. Окна в бронетранспортере не предусмотрены, поэтому о пункте назначения ему оставалось только догадываться.

— Там увидишь, — ответил отец, и откинулся на спинку сиденья.

— Никогда не любил бронетранспортеры, — прокричал Эран, подмигнув Грину. — Железная банка без окон. Тряска, вонь, и постоянное ожидание выстрела из гранатомета. То ли дело на своих двоих, пешком!

Пунктом назначения оказался порт. В начале этого лета Грин уже был здесь. Илья Вишневецкий отыскал относительно целую яхту, и восстановил. На первый выход в море были приглашены все члены Комитета, и их Семьи. Грину пришлось поехать, хоть он и пытался отказаться. Прогулка на яхте закончилась грандиозной пьянкой. Яхту поставили не в «марине» — специальной гавани для яхт, а у уцелевшей портовой стенки.

— Давайте его сюда, — приказ отец гвардейцам, и те вытащили из второго бронетранспортера бесчувственное тело Коцюбы. Сергей подобрался, но на плечи ему легли ладони двух здоровенных гвардейцев.

— Вас привезли сюда, как свидетелей того, что мы собираемся сделать, — сказал Эран, обращаясь к Грину и Сергею. — Мы решили отпустить Виктора Коцюбу, но так, чтобы он никогда сюда не вернулся.

— Что это значит? Что вы задумали, уроды? — спросил Сергей. Эран сделал знак рукой, и один из гвардейцев врезал Сергею в солнечное сплетение стволом винтовки. Сергей согнулся, и упал на колени.

— Сейчас, на ваших глазах, мы погрузим Коцюбу на яхту, — Эран показал на яхту Вишневецкого. — В навигатор яхты заложен маршрут. Яхта успеет уйти далеко, прежде, чем Коцюба проснется. Навигатор мы заблокировали, пользоваться им невозможно. Коцюба никогда не найдет дороги назад.

— Но это же убийство! — ахнул Грин. У него закружилась голова. Он подумал, что спит. Происходящее казалось нереальным. — Почему бы вам просто не застрелить его, ведь это тоже самое?

— Мы бы с радостью, — ухмыльнулся Эран. — Но у вашего вождя нашлись защитники. Мы обещали отпустить его целым, и невредимым, и мы сдержим слово. Давай! — махнул он рукой гвардейцам. Те затащили Коцюбу на яхту. Один гвардеец остался у руля. Отдали швартовы. Чихнув, заработал двигатель, за кормой яхты забурлила вода, и яхта медленно отошла от стенки. За яхтой, на буксире, тянулся водный мотоцикл. Гвардеец вывел яхту их гавани, за мол, и вернулся на водном мотоцикле. Яхта продолжила свой путь, превратилась в пятнышко на горизонте, и исчезла совсем.

— Одной головной болью меньше, — вздохнул Эран. Альберт Грин стоял отвернувшись, и смотрел на корабли у мола, туда, где когда-то база военно-морского флота. Там стояли корабли, точнее, то, что от них осталось. Удар волны не пощадил их, превратив строгий порядок военной базы в мешанину обломков. С первого взгляда можно было понять, что полузатопленные, перевернутые вверх килем, врезавшиеся один в другой корабли больше никогда не выйдут в море.

— Что ты сказал? — переспросил Альберт, пропустивший слова Эрана мимо ушей.

— Я сказал, что это хорошо, что мы от Коцюбы избавились. И без пролития крови, что очень важно, — повторил свои слова Эран.

— А… да, — задумчиво ответил Альберт. — Слушай, Эран, а вы проверяли порт? Может быть, тут можно что-то восстановить?

— Нет, не проверяли. Что толку — если там и остались целые корабли, то движки и трубопроводы все равно накрылись из-за морозов, — махнул рукой Эран.

— Я останусь, и прогуляюсь тут. Надо проверить, — сказал Альберт. — А вы езжайте.

Альберт и часть гвардейцев остались в порту. Грин и Сергей уехали с Эраном назад в Поселок. По приезде, Сергея тут же увели. Грин с Эраном остались во дворе Форта. Эран, увидев, как погрустнел Грин, сказал:

— Да не волнуйся ты так! Выживет твой Коцюба, ничего ему не сделается. Я даже рад, что так вышло. Ведь Коцюба мне когда-то жизнь спас. Мы вместе с сарацинам дрались, в Секторе.

— Не думаю, что у него есть шансы, — сидящий рядом гвардеец с погонами лейтенанта услышал слова Эрана, и с ехидной ухмылкой вставил реплику.

— Это почему еще? — не понял Эран.

— У него горючки на двадцать часов хода. Не выживет он посреди моря без воды и еды. Подохнет, только медленно!

— Что? — подпрыгнул Эран, и схватил лейтенанта за отвороты куртки. — Я же сказал, оставить ему топлива и припасов! Вы чего, охренели там?! Вы же все испортили, идиоты!

— Я думал, ты знаешь! — у лейтенанта вытянулось лицо. — Сам Барзель приказал не оставить ему шансов.

— Ах, черт! Песец! — на Эрана было жалко смотреть. Он на глазах осунулся и постарел. — Это же… это. Ведь теперь… — Схватившись за голову, Эран побежал в дом.

— Ладно, малец, иди домой, — лейтенант развернул Грина к воротам, и подтолкнул. Грин, ошеломленный обрушившейся на него чудовищной новостью, едва не забыл забрать у дежурного свой пистолет. Вернувшись домой, он огорошил всех известием, что Коцюбы больше нет. Вечером он долго не мог заснуть. Ворочаясь в постели, он представлял, как страшно умирать от голода и жажды посреди моря. Грин так и не заснул до самого утра. Под утро он вышел в гостиную. Вся Семья собралась за пустым столом. Никто не спал в ту ночь. Все сидели вокруг стола, и молчали. Говорить было не о чем.

После отплытия Коцюбы пропускной режим в Поселке отменили. Арестованных распустили по домам. Вайнштейн в очередной раз оказался прав.

— Надо это использовать, — Роберт заявился к Грину с предложением. — Давай соберем ребят, и все обсудим.

— Где, в Клубе? — скептически спросил Грин.

— В старом Клубе, в промзоне, — ответил Роберт. Так они и поступили. На следующий день в бывшем кегельбане собралось два десятка пацанов, возрастом от четырнадцати, до девятнадцати лет. Это и были те самые «ребята», о которых Грин говорил Вайнштейну.

Грин на сходку опоздал. Когда он пришел, в Клубе ожесточенно, до хрипоты, спорили. Появления Грина никто не заметил, до того все увлеклись. В комнате было накурено — хоть топор вешай. На стене, как и положено, висел флаг Республики. Грин с размаху захлопнул дверь, заставив спорщиков на секунду замолчать. Этого ему хватило, чтобы сказать:

— Привет, товарищи. О чем спорим?

— Эрик предлагает напасть на Форт, — ответил Роберт. — Вот мы и решаем, как это лучше сделать.

— Ого, — сказал Грин. — А зачем?

— То есть как — зачем? — не понял Роберт. Собравшиеся опять зашумели. Грин поднял руку, требуя тишины. Мало-помалу все замолчали.

— Нам надо решить, чего мы хотим добиться, — Грин обвел собравшихся взглядом. Его внимательно слушали. — Допустим, мы нападем на Форт, и убьем всех солдат Барзеля в Форте. Сколько их там — сотни две? Разве Барзель оставит нас в покое? Нет, он пришлет еще солдат! Сто, двести, тысячу. С танками и артиллерий. Мы не можем победить в открытом бою. Если мы хотим победить, нам надо начать думать головой. Я об этом много думал…

— К чему ты клонишь? — раздался голос из дальнего угла. По голосу Грин узнал Борьку. — Предлагаешь опустить руки, и сдаться? Как старшие?

— Дайте мне договорить, блин! — вспыхнул Грин. — Сначала послушайте, что я скажу, а потом можете делать, что хотите.

— Да знаю я все, что ты хочешь сказать! — поднялся с дивана Эрик. — Ты хочешь убедить нас ничего не делать. Конечно, ведь среди них твой папаша! Это он тебя послал сюда?

— Ты хочешь мне что-то предъявить? — еще недавно слова Эрика заставили бы Грина покраснеть и смешаться. Но Грин изменился, и брошенную в лицо перчатку поднял, и отправил назад. — Если ты что-то знаешь, тогда скажи. Поделись с народом. Если у тебя ничего нет, заткнись и дай мне сказать!

— Дай ему сказать, Эрик, — сказал Борька. Эрик оглянулся, ища поддержки. Все молчали, и Эрик сел на место. Грин продолжил:

— Я не предлагаю отказаться от борьбы. Но делать это надо с умом, а не так, как предлагает Эрик.

— Да ты же не знаешь, что я предложил! Тебя же не было! — подпрыгнул Эрик.

— Я хорошо тебя знаю. И знаю, что ты предлагаешь. Сказать? Ты предложил начать тотальную войну, а себя наметил в командиры. Так?

— Да, так! А что, ты хочешь командовать? Ты же соплежуй! — крикнул Эрик.

— Я не говорил, что хочу командовать. У меня совсем другая мысль…

— Так скажи уже! — потерял терпение Роберт. Его поддержало несколько голосов, призывая Эрика замолчать, и дать Грину высказаться.

— Мы не можем дать открытый бой, потому что у нас мало сил. Они нас просто перебьют. Но мы можем противопоставить фашистам кое-что другое. Сетевую структуру.

— Это как? — заинтересованно спросил кто-то.

— Очень просто. Мы уходим в подполье, но не обычное. Обычную организацию, где есть лидер, иерархия и все такое, можно вычислить и ликвидировать. У них — государство, армия, гвардейцы. Они способны воевать только с таким же, как они, противником, организованным и единым. А мы станем пчелиным роем. Будем кусать, и тут же прятаться, разбегаться, растворяться. Их ответные удары попадут в пустое место. Сетевая структура — это рой. Она состоит из ячеек, независимых друг от друга. В идеале, одна ячейка не должна догадываться о существовании другой. Их объединяет общая идея, а не общее руководство. Каждый из нас подберет себе команду — пять, максимум шесть человек. Мы не будем контактировать друг с другом, за исключением экстренных случаев. Таким образом, даже если они сумеют вычислить какую-то ячейку, это не приведет к ликвидации сети, — Грин остановился перевести дыхание. На него смотрели с удивлением, ребята явно ждали от него каких-то других слов. Но Грин действительно много думал над словами Вайнштейна. Он прикидывал так и этак, рассматривая все как сложную шахматную задачку. Просчитывая возможное развитие ситуации на несколько ходов вперед, он понял, что другой возможности победить, кроме той, что предложил Вайнштейн, просто нет.

— Зачем такие сложности? — наконец, спросил Роберт.

— А вот зачем: нам важно сохранить тайну. Подумайте над тем, почему Республика проиграла. Она проиграла потому, что у них везде были глаза и уши. Мишка и Профессор это те, о ком мы знаем. А сколько таких, кто никак себя не проявил? Где гарантия, что среди нас сейчас не сидит шпион? Мы должны учесть ошибки старших, и свести риск провала к минимуму.

— Не смей говорить так о старших, — насупился Борька. — Ты что, хочешь сказать, что они… что мой папа ошибся? И Коцюба с Летуном?

— Да! — отрубил Грин. — Иначе мы бы здесь не сидели! Я не хочу никого обвинять, но мы должны, просто обязаны не повторить эту ошибку.

— Вокруг какой идеи ты предлагаешь нам объединиться? — Борька тронул рукой подбородок — верный признак задумчивости, и сел, ожидая ответа.

— Возрождение Республики, конечно! Ведь что в Республике самое главное, в чем ее стержень, знаете? Свобода. Но не дурная свобода, когда нет границ и порядка. Настоящая свобода — свобода жить так, как хочешь. Хлеб растить, строить, делать. Свобода тратить свою жизнь на то, что хочешь. Своим умом жить, а не по указке всякой сволочи, у которой просто больше пулеметов! Без чмуликов — паразитов, которые всегда лучше нас знают, что нам надо. Да вы и сами все понимаете, иначе вас бы здесь сейчас не было.

— Но что мы будем делать? Предлагаешь устроить партизанскую войну? — спросил Роберт.

— Отец говорил… — начал Грин.

— Отец тебя сюда и послал, чтобы нас с толку сбить! — тут же перебил его Эрик. На Эрика зашикали, слова Грина многих зацепили. Не зря он законспектировал слова Вайнштейна, и перед походом в Клуб тренировался дома перед зеркалом. Без подготовки он не смог бы так гладко говорить.

— Отец говорил, что в Земле Отцов найдется место для каждого, — повторил Грин. — Это наш шанс. Используйте мелкоту. Для старших все, кто младше четырнадцати, вообще не существуют. Они и нас-то всерьез не воспринимают. И это хорошо, пусть так и продолжается. Главное — конспирация. Потому что мы не будем драться с ними или устраивать диверсии. Наоборот, мы станем самыми большими патриотами Земли Отцов…

— Я так и знал, что он это скажет, — проворчал Эрик.

— Мы станем патриотами, — продолжил Грин. — Мы встроимся в их структуры. В гвардию, в армию, в аппарат управления. В гаражи и на фермы. Мы нужны им. Им нужна свежая кровь, нужна молодежь.

— И долго мы так будем… притворяться? — спросил Роберт.

— Столько, сколько потребуется! — отрезал Грин. Потом, уже мягче, продолжил: — Не думаю, что потребуется много времени. Вайнштейн говорит, что у зла короткий период распада. Очень скоро фашисты станут народу поперек горла, и тогда мы выйдем на свет. Республика возродится, и возродим ее мы!

— Все с тобой ясно, — встал Эрик. — Будем жевать сопли, пока не состаримся, на радость врагам. Я против! И я не буду в этом участвовать. Я и мои ребята выступаем сейчас. Мы будем драться с ублюдками, не дожидаясь, пока они захватят весь мир. Может, мы и не победим, но хотя бы попробуем. Я ухожу. Все, кто не хочет жевать сопли, пусть идет со мной. — С этими словами Эрик вышел из комнаты. В повисшей в комнате тишине было слышно, как он спускается по лестнице. Все сидели на месте, и смотрели на Грина. Народ думал. Наконец, один из ребят встал.

— Виталик? — удивленно спросил Грин. — Ты что, с ними?

— Нет… — потупился Виталик. Старший сын Медведя, Рома, погиб при штурме туннеля, вместе с двумя товарищами. Медведь погиб в теракте. Младший сын, Славик, попал в засаду вместе с Коцюбой, и тоже погиб. Виталик, которому недавно исполнилось семнадцать, остался единственным мужчиной в Семье. — Простите, пацаны. Не могу я. На мне Семья. Пропадут они без меня… Я не сдам вас, честное слово. — С этими словами Виталик стал бочком пробираться к выходу. Грин проводил его мрачным взглядом. Он тоже, фактически, остался единственным мужчиной в Семье, если не считать Тео — инвалида, и все еще лежавшего пластом Эли. Впрочем, если бы Эли и мог ходить, на главу Семьи он не тянул. Уход Виталика всколыхнул в душе Грина незнакомые ему доселе чувства: Грин вдруг понял, что тоже отвечает за других. Он подавил в себе желание уйти, и обвел присутствующих взглядом:

— Я так понимаю, что вы со мной? Тогда давайте решать, как мы будем поддерживать связь…

Труден хлеб подпольщика. Особенно, когда подпольщику приходится заботиться о других. Оставшись, фактически, единственным мужиком в Семье, Грин с утра до вечера был занят домашними делами. На подполье времени почти не оставалось. Его «группа» состояла из него, Голана, и Роберта с Даником. Как обстояли дела у других, Грин понятия не имел. Контакты свели к минимуму, и друзья, встречаясь на улице, только кивали друг другу. Клуб пришел в запустение. Впрочем, подполье — подпольем, а подготовку к зиме никто не отменял. То нужно было что-то привезти, то работать в поле, копать картошку вместе со всеми. То обнаруживалось, что сломался генератор, и нужно было искать запчасти. Поскольку старые, республиканские деньги отменили, а новые еще не вошли в обиход, народ торговал по старинке — бартером. А это значит — найти, у кого есть детали. Узнать, что ему нужно, на что он готов их обменять. Найти это, и привезти. Бегая с высунутым языком, Грин не раз вспоминал свою прежнюю жизнь, когда были живы Летун, и Коцюба, а от Грина требовалось только посещать тренировки, да помогать по хозяйству. Тогда-то он думал, что его нагружают сверх меры. А оказалось, что это была привольная, беззаботная жизнь. Конечно, Грину помогали. Добрую половину забот взвалила на себя Марина. Да и остальные домочадцы старались помогать по мере сил.

Грина пригласили в гости родители Лены. Он не сообразил, что это официальный визит, и пришел в своей повседневной одежде. Рядом с наглаженным, надушенным одеколоном папой Лены, Грин, в потертых штанах, нечищеных берцах и заляпанной грязью куртке казался пришельцем из другого мира. Впрочем, хозяева тактично сделали вид, что все в порядке. Грина усадили за стол, напротив сел отец Лены. Потек неторопливый мужской разговор. У Грина сводило скулы от скуки. Погода, виды на урожай, школа — папа Лены работал учителем в школе. Он, конечно же, знал, что Грин — сын капитана гвардейцев, и поэтому нахваливал новую власть. Получалось у него не очень, актером он был никудышным. Он расспрашивал Грина о житье-бытье, о планах на будущее.

— А вы с Леной когда планируете…? Ах, следующим летом? Ну, в добрый путь, в добрый путь… А отец ваш как, не против? Как это вы его не спрашивали? Надо спросить, отец все-таки. Да не абы кто, а правая рука самого Эрана, лицо, приближенное к вождю. При случае передавайте мое почтение, и заверения в том, что мы, педагоги-патриоты, оправдаем возложенное на нас доверие…

Грин вежливо кивал, отделывался общими фразами, и украдкой поглядывал на часы. Через полтора часа, когда он, наконец, откланялся, он чувствовал себя выжатым, как лимон. Под конец к ним подсел Борис, глава Семьи, в которую приняли родителей Лены. Борис был механиком от бога. Когда Эли еще не утопил разум в бутылке, они работали вместе, восстанавливая технику. Бори был себе на уме. Он не лез в политику, ни с кем старался не конфликтовать, и все, что его интересовало, это возможность спокойно жить и растить детей. Вайнштейн, со свойственной ему едкостью, называл Бориса «рукастым овощем». Вот и сейчас, когда многие Семьи оплакивали убитых, у Бориса все было в порядке. Пронесшаяся над Поселком буря его не задела. Таких много было в Поселке, кто предпочел отсидеться и ни во что не лезть. И с Грином он повел разговор не о погоде, и не о высоких материях, а о деле.

— Ладно, хватит об этом, — Борис оборвал отца Лены на полуслове, и тот покорно замолк, повинуясь властному жесту Бориса. — Давай о деле поговорим.

— Давай, — согласился Грин.

— Тут вот какое дело. У нас тут запчасти есть, движков мы несколько восстановили. Грузовики, опять же. Так я тут подумал, что новой власти это может пригодиться. Грузовики-то ихние, да машины тоже тут обслуживать-обихаживать надо. Ты бы с отцом-то поговорил за это. А как все срастется, я в долгу не останусь.

— А почему сам поговорить не хочешь? Иди в Форт, он там почти всегда.

— Что ты! Что ты! — махнул ругой Борис. — Кому я там нужен? Кто меня слушать будет? Ты поговори, а? — Борис принялся уговаривать Грина. В голосе его проскальзывали заискивающие нотки. Грин заметил, как изменился тон Бориса: обращаясь к отцу Лены, он почти рычал, а к Грину обращался медовым, елейным голоском. Грин с трудом сдержал гримасу отвращения, обещал поговорить с отцом, и откланялся. Лена вышла его проводить. Когда они отошли от ворот, она просительно сказала:

— Не сердись на них. Они иначе не могут. Привыкли все время жить под кем-то.

— Да я и не сержусь, — пожал плечами Грин. — Они сами по себе, мы сами по себе. И потом, таких, как они, много.

— Правда не сердишься? — посияла Лена. — Это хорошо. Грин… — попросила она. Грин вопросительно уставился на нее. — Я знаю, что вы что-то планируете с ребятами. Будь осторожнее, я тебя очень прошу.

— Да ничего мы не планируем, — махнул рукой Грин, стараясь говорить как можно более беззаботно. — Никакой партизанщины. Некому воевать, и не с кем. Точно тебе говорю — все будет тихо и мирно. — Сказал, и сам почти поверил в свои слова. Ближайшее время показало, насколько он ошибался.

Что-то неуловимо поменялось в Поселке, но, занятый делами, Грин этого не заметил. Поэтому, когда случилось первое убийство, Грин удивился больше всех. В один из дней на пустыре неподалеку от Форта нашли тело. Убитого сразу опознали, им оказался солдат Барзеля, недавно переехавший в Поселок. Таких много переехало. Пустых домов в Поселке хватало, и люди Барзеля заняли некоторые. Кое-кто даже перевез семьи. Понятно, зачем это делалось: Барзелю нужны были свои люди. Это были простые люди, не гвардейцы. Некоторые и солдатами-то не были, так, технический персонал, да крестьяне. И вот одного из них нашли мертвым.

Отец вызвал Грина к себе в Форт, и устроил настоящий допрос. Он выспрашивал в подробностях, где Грин был ночь убийства. Грин честно сказал, что спал дома.

— Ты знаешь, кто бы это мог быть? — глядя Грину в глаза, спросил отец.

— Нет, — ответил Грин.

— Точно?

— Точно!

— Ах вы… — сжал кулаки отец. Потом, рывком встав из-за стола, потащил Грина за собой, прочь из кабинета: — Пошли!

— Куда? — уперся Грин.

— Там увидишь!

Отец привел Грина на пустырь. Там, у прикрытой большим куском брезента кучи, стоял часовой.

— Смотри! — отец, поднатужившись, оттащил брезент в сторону. Грин отшатнулся. В нос ему шибанул густой запах жареного мяса и горелой резины. Он отвернулся. — Смотри! — отец силой повернул голову Грина назад. Перед ним, весь в каких-то черных ошметках, лежал труп.

— Что с ним случилось? — Грин не сразу понял, что это за тросики, которыми было опутано все тело погибшего.

— Его засунули в «стакан» из покрышек, и подожгли. Думаю, что он был еще жив, — лицо отца перекосила гримаса. — Ты точно уверен, что не знаешь, кто бы это мог сделать? Ведь ты же местный, все тут знаешь. Я не верю, что ты ничего не слышал!

— Ннет, — промямлил Грин, стараясь не смотреть на останки.

— Ну ладно, иди, — отпустил Грина отец. Выходя с пустыря, Грин увидел, как какая-то женщина бьется в истерике, вырываясь из рук держащих ее двух дюжих гвардейцев.

— Нет! Нет, я не верю! Это неправда! — женщина рыдала, даже не рыдала, а завывала. Рядом стоял карапуз лет трех-четырех, испуганно тараща глаза на заходящуюся в истерике мать. Грин ускорил шаги.

Семья Райво, точнее, то, что от нее осталось, жила неподалеку. Грин быстрым шагом направился туда, и забарабанил в ворота. Выглянул Роберт, и, округлив глаза, поспешил вниз. Он впустил Грина, захлопнул за ним ворота, и зашипел:

— Блин, мы же договаривались, что не будем контактировать. Конспирация, блин горелый!

— Да тут такое… — Грин рассказал Роберту о том, что видел на пустыре.

— Это может быть кто-то из наших… — почесал в затылке Роберт.

— Но мы же договорились, что не будем ничего такого… — Грин повертел пальцами в воздухе. — И все согласились. Так кто же это мог… — и тут Грина осенило. Он посмотрел на Роберта, и увидел, что тот тоже понял, кто стоит за этим зверским убийством.

— Эрик! — одновременно выдохнули оба. Действительно, решиться на такое мог только Эрик. Грин вспомнил, что Эрик сразу после заседания Клуба увел своих ребят из Поселка. Они собрались, наняли грузовик, и за одну ночь перебрались назад в промзону, где у Эрика была старая база. С тех пор прошел месяц. Грин уже, было, решил, что Эрик предпочел убраться подальше, и с облегчением вздохнул. Оказалось, что никуда Эрик не делся. Все это время он рыскал вокруг, а вот сейчас ударил.

Гвардейцы измучили всех допросами. Усиленные патрули разъезжали по улицам, но все было тщетно: дознаться, кто убил солдата, не удалось. Только-только страсти немного улеглись, как в Поселке узнали о новом нападении. В промзоне на фугасе подорвался патруль. Эрик — а Грин уже ни капли не сомневался, что все это дело рук Эрика, был хорошим учеником, и уроки миннно-взрывного дела не прогуливал. В результате, от джипа с четырьмя солдатами практически ничего не осталось. Запасное колесо вместе с куском задней дверцы нашли в полукилометре от места взрыва. Но взрывом дело не ограничилось. Прибывших на место происшествия гвардейцев обстрелял снайпер. Ребята у Эрика подобрались небесталанные. Рыжий, например, был стрелком от бога. С трехсот метров он убил двух гвардейцев, и одного ранил. Высланная на зачистку территории разведгруппа недосчиталась одного бойца: уходя, Эрик заминировал пути отхода. Одному из разведчиков оторвало ступню.

Занимался Эрик и мелкими пакостями. Например, однажды ночью на все ведущих в Поселок дорогах кто-то разбросал согнутые, и сваренные друг с другом гвозди. В результате, четыре грузовика и один джип застряли с проколотыми шинами. Горели подожженные ночью дома. Эран рвал и метал, отец Грина ходил насупленный. Гвардейцы нервничали, и озирались, каждую минуту ожидая выстрела из-за угла. Кончилось это тем, что на одном из блок-постов расстреляли не остановившуюся по первому требованию машину. Из пулеметов и винтовок машину изрешетили так, что трудно было понять, какой марки она была. Оказалось, что машину вел обычный мирный фермер. Оружия в машине не обнаружили.

— Так Эрик нам все карты спутает, — Грин поделился своими опасениями с Робертом. Они плюнули на конспирацию, и перестали делать вид, что больше не дружат.

— А что делать? — спросил Роберт.

— Не знаю. Я уже видел, как из-за него человека убили. Он вполне способен подставить еще кого-то, — нахмурился Грин.

— Надо его сдать! — выпалил Роберт.

— Он же наш! — Грин посмотрел на Роберта, как на идиота. Потом у него мелькнула мысль, и он добавил: — Хотя, это мысль. Только надо сделать это правильно…

Грин подождал несколько дней, пришел к отцу в Форт, и сдал Эрика с потрохами.

— Где его можно найти? Где его база? Сколько у него человек? — услышав, что Грин знает того, кто стоит за терактами, отец буквально вцепился в него. Он позвал Эрана, и вдвоем они вывернули Грина наизнанку. Хорошо, что Грин подготовился, и затвердил легенду наизусть. Они с Робертом даже провели репетицию — Роберт допрашивал, а Грин отвечал, стараясь не попасться, и не сказать больше, чем следует. Эран с отцом ничего не заподозрили, а если и заподозрили, то виду не показали. Эран только спросил:

— Скажи, Шими, почему ты сдаешь своего товарища? Ведь он ничего тебе не сделал. В то, что ты искренне хочешь нам помочь, мне как-то не верится.

— Я давно знаю Эрика. Из-за него однажды уже пострадал невинный человек. Я думаю, что будет лучше, если Эрика не будет поблизости, — сказал Грин, и не покривил душой. Он рассказал про смерть Стасика. Эрана ответ удовлетворил.

Альберт Грин и Эран были не лыком шиты. Шумной облавы на Эрика устраивать никто не стал. Соблюдая осторожность, небольшие, по пять-восемь человек разведгруппы выдвинулись к указанным Грином точкам. На одной из точек им даже удалось застать людей. Впрочем, те разведчиков засекли, и сумели скрыться. Следы вели в Город, куда разведчики решили не лезть. Никого поймать так и не удалось. Зато добычей разведчиков стали накопленные Эриком запасы оружия и взрывчатки.

Грина результат облавы не удивил: не зря Роберт три дня сидел в промзоне в обнимку с радиосканером. Ему удалось засечь частоту, на которой переговаривались ребята Эрика. Он встретился с Эриком, и предупредил того о грядущей облаве. После этого он сразу же сообщил Грину, что уже можно, и Грин пошел к отцу. Так Эрик остался почти без оружия и взрывчатки. Кроме того, его лицо с пометкой «разыскивается за вознаграждение» украсило все окрестные столбы. Это изрядно осложнило ему жизнь, и громких терактов он больше не устраивал. Именно это и нужно было Грину.

Впрочем, Грин не знал, точно ли за всеми акциями стоит Эрик. Поскольку Клуб распался на независимые ячейки, Грин не был в курсе дел остальных. Возможно, что помимо Эрика были те, кто решил не сидеть, сложа руки, а действовать.

Грину было трудно лгать отцу. С одной стороны, он чувствовал, что в долгу перед Семьей, перед Республикой. В конце концов, кроме них в целом мире не нашлось никого, кому Грин был бы нужен, кто любил бы и ценил его таким, какой он есть. Но, вместе с тем, он ощущал и тягу к отцу. Отец сильно изменился. Грин помнил его совсем другим — изнеженным офисным работником. Отец был сильным, его уважали здоровяки-гвардейцы… и он любил Грина. Грин чувствовал исходящее от отца тепло, направленное на него. Он искреннее хотел видеть Грина рядом с собой. И Грин порой ловил себя на мысли, что и ему хочется оказаться рядом с отцом. Вместо этого ему приходилось притворяться, ловчить, и заставлять себя видеть в отце врага. Иногда он чувствовал, что его просто раздирает на части. Впрочем, на его поступки это не влияло. Решение было принято, выбор сделан. Грин боялся одного — выбранный путь неизбежно вел к конфронтации… а значит, настанет тот день, когда ему, возможно, придется стрелять в собственного отца.

Побочным эффектом от акций Эрика оказалась вспыхнувшая в Поселке ненависть к индиго. Источник этой ненависти проследить было нетрудно — им оказался бывший комендант туннеля. Если отец Грина был правой рукой Эрана, и отвечал за порядок в Поселке, то комендант стал его левой рукой. Он отвечал за хозяйственные дела, фактически являясь главой гражданской администрации. А еще он же, по совместительству, стал и духовным лидером Поселка. Неожиданный всплеск религиозности в прошлом году Комитет тогда еще существовавшей Республики счел случайным, стихийным. Оказалось, что это было частью плана Барзеля, частью шпионской игры. Открывшиеся молельни выполняли роль резидентур. После разгрома Республики их никто не закрыл, наоборот, посещать молельню по субботам стало чем-то вроде правила хорошего тона. По посещению молельни судили о лояльности человека к новым властям. Председательствовал там комендант. Именно он и пустил слух, что террористу и убийце Эрику, коцюбовскому недобитку и анархисту, помогают индиго. Слухи тут же обросли подробностями, вплоть до того, что индиго видели поджигающими склады, и подсыпающими отраву в кормушки для скота. Все то хорошее, что индиго сделали для людей в Поселке, оказалось забыто. Народ поверил в сказку о злобных нелюдях-индиго, только и мечтающих погубить наивных, доверившихся им людей. А комендант эту ненависть подогревал. Грин как-то зашел в молельню, послушать.

— Ожившие порождения ночи рыщут среди нас. Черные колдуны, слуги нечистого, оскверняют нашу землю своим присутствием. Отравляют наш воздух своим зловонным дыханием… — вещал комендант. Люди слушали, раскрыв рты, — …должны быть уничтожены. Амен! — закончил комендант. Грина передернуло, и он поспешил убраться из молельни. Вайнштейн в который раз оказался прав. То, что индиго больше не появляются в Поселке, оказалось не так уж и плохо… для самих индиго. Впрочем, изредка они в Поселке все-таки появлялись, и однажды это закончилось очень плохо.

Была суббота, утро. Грин, как обычно по утрам, бегал свои пять километров. Обычно он вставал в шесть утра, и тренировался до семи. Но по субботам он позволял себе расслабиться, и вставал в восемь. В половину девятого, пробега по улице, он наткнулся на Вайнштейна. Тот шел в своей древней плащ палатке, а рядом с ним вышагивал Габи.

— Вайнштейн, ты чего? — кинулся к нему Грин, оглядываясь — не видит ли кто? — Тебе что, жить надоело? Ты хоть знаешь, что про тебя и про индиго говорят?

— Знаю, — спокойно ответил Вайнштейн. — Но у меня не было выбора. Мы пришли беременной женщине помочь. Без нас она бы умерла.

— Но это же такой риск! Ты чего? Ты слышал, что они сделали с Коцюбой?

— Слышал, — ответил Вайнштейн, и потянул Грина за рукав в переулок: — Это хорошо, что я тебя встретил. Надо поговорить. — Они отошли в переулок. От улицы их скрывала пышная клумба, поэтому Грин слегка расслабился. Вайнштейн тут же стал тормошить его: — Ну как у вас, что решили? Я так понял, что мои предложения пропали зря, раз вы устраиваете все эти диверсии?

— Ну, не совсем… — ответил Грин, и рассказал Вайнштейну, как обстоят дела. Вайнштейн слушал, иногда задавал наводящие вопросы.

— Молодцы! — похвалил он. — Я всегда знал, что наша молодежь лучше нас! Так держать, Грин! А от «этих», — сплюнул Вайншейн, подразумевая под «этими» жителей Поселка. — Я ничего другого и не ожидал. Сто раз говорил Коцюбе, что нафиг нам эта сволота туннельная не нужна. И ведь как в воду глядел. Нормальные мужики легли, воюя за них. Сколько мы хороших ребят положили, пока с Фрайманом разобрались! И потом тоже. Так эти чмулики этого даже не оценили, и тут же свою свободу на миску похлебки сменяли.

— Не все, — подчеркнул Грин обиженно.

— Извини, я не хотел. Ты ведь тоже из туннеля, — извинился Вайнштейн. — Знаешь, я только сейчас понял то, до чего должен был дойти намного раньше…

— Что именно?

— Нельзя построить новее общество из старых людей. Нам надо было забрать детей, и воспитать их как положено, так, чтобы духом чмуликовским и не пахло. Но мы же гуманисты, все люди братья, и все такое…Нельзя было кого попало пускать в наше общество. Мы пренебрегли отбором, в результате чмулики опять взяли верх. Одна надежда на… — Вайнштейн вздохнул, и не закончил фразы. Он посмотрел Грину в глаза, и сменил тему: — Кстати, у меня для тебя есть отличная новость: Коцюба жив, с ним все в порядке.

— А?! Но как? — не понял Грин.

— Индиго. Это все их затея. Они же и подтолкнули Эрана к такому решению, к тому, чтобы он выбрал яхту. Только не спрашивай, как они это сделали.

— Но ведь у него же не было ни припасов, ни топлива. Каким образом…?

— Индиго и это предусмотрели. Эран, изначально, хотел оставить ему и топливо, и воду, и еду, только навигатор испортить, чтобы он назад пути не нашел. Но Барзель решил перестраховаться, и лишил его всего. Этого в планах не было, но индиго нашли выход. Они послали ему корабль. Коцюбу подобрали в море.

— Значит, он скоро вернется? — сказать, что Грин обрадовался, значит, не сказать ничего. Хотя слова Вайнштейна породили массу вопросов: какой, к чертям собачьим, корабль? Откуда?

— Нет, — тут же огорошил его Вайнштейн. — Он не вернется, во всяком случае, не в ближайшее время. Он сейчас далеко, очень далеко. Так что придется нам пока без него обойтись.

— Ну, понятно, — кивнул Грин.

— Есть еще кое-что, я хочу, чтобы ты попытался разузнать у отца, из-за чего они так торопятся.

— В смысле? — не понял Грин.

— Я ищу причину, почему они на нас напали, и не нахожу ее, — Вайнштейн задумчиво поскреб заросший щетиной подбородок. — Стремление завладеть нефтезаводом — причина недостаточная. Ведь их план, по сути, был авантюрой. Стоило им хоть где-то ошибиться, и они бы получили войну на два фронта. И с сарацинами, и с нами. Раньше я был невысокого мнения об их умственных способностях. Но теперь я вижу, что они действуют очень расчетливо. Это значит, что что-то заставило их поторопиться, пойти ва-банк. Ты должен выяснить, почему они так поступили. Это может оказаться ключом к нашей победе.

— Я попробую разузнать, — кивнул Грин, и оглянулся, только сейчас заметив, что вокруг что-то не так, чего-то не хватает: — А куда делся Габи?

— Блин! — переполошился Вайнштейн. Они выбежали из-за клумбы. Улица была пуста. Вдали, у перекрестка, мелькнула чья-то тень, и Вайнштейн с Грином, не сговариваясь, бегом кинулись туда. Когда они добежали, перекресток был пуст. Тогда Грин, переведя дыхание, сказал:

— К Форту, к площади, — и они побежали туда.

На площади перед Фортом было полно народа. У закрытых ворот Форта стоял танк. Торчащий в люке солдат в танковом шлеме лениво курил, опершись на пулемет. На броне сидели еще два солдата. Они были единственными представителями армии на площади. Остальные были гражданские. Увидев, сколько их, Грин слегка опешил. Людей было много, сотни три точно, и все они сгрудились в дальнем углу площади, у бывшего здания местного совета. Грин ввинтился в толпу, Вайнштейн за ним. Ближе к забору народ стоял так плотно, что было не протиснуться. Грин встал на цыпочки, и посмотрел поверх плеча одного из стоявших. Грин с ужасом понял, что сбылись его самые худшие опасения. У забора с окровавленным лицом стоял Габи. Его держал за плечо комендант. Возле коменданта стояли вооруженные люди — его личная охрана, и комендантский мальчик. Все остальные держались чуть в отдалении, окружив стоящих плотным полукольцом.

— Попался, выродок… шпион… террорист… — с радостным возбуждением переговаривались люди.

— Народ Земли Отцов! — громко провозгласил комендант, и поднял руку, требуя тишины. — Вот перед нами стоит нелюдь, демон в обличии человека. Обманным путем он прокрался в наше поселение, чтобы вредить, разрушать, убивать. Посмотрите на него хорошенько! Это не ребенок, это опасный и коварный враг. Что нам делать с ним, спрашиваю я вас? Отпустить?

— Смерть ему! Смерть колдуну! — выкрикнул кто-то, и это крик тут же подхватили все вокруг.

— Отпустите его! — Грин отчаянно рванулся вперед, и выскочил на пустое пространство перед забором. Он выпрямился, и подошел к коменданту. — Отпустите его! Разве вы забыли, сколько всего индиго сделали для нас? Что с вами, люди? — Грин развернулся к толпе, и пошатнулся. Десятки пар налитых кровью ненавидящих глаз просто подкосили его. Многие лица казались ему знакомыми, но Грин не узнал этих людей. Просто не хотел узнавать. Перед ним не было людей — только зверь, стоглавый ревущий зверь.

— Ты кто? — спросил комендант. Один из его людей тут же взял Грина на прицел. Другой наклонился к уху коменданта, и что-то прошептал. Комендант кивнул, показывая, что понял. — Сделали? Что такого сделали индиго? Чем они заслужили наше почтение? Черным колдовством? — провозгласил комендант. — Им не купить нас своими подачками! Мы с презрением отвергаем их! Уберите его, — крикнул комендант, театральным жестом указывая на Грина. Тут же десятки рук схватили Грина, и поволокли прочь, в толпу. Грин обернулся, и в последний раз увидел Габи. Тот стоял у столба, не пытаясь бежать. Подручный коменданта деловито вязал ему руки. Спокойные черные глаза Габи смотрели на Грина. «Он не боится», понял Грин с удивлением. Чужие спины сомкнулись, и закрыли от него Габи. Грин вылетел из толпы, точно пробка. Ошеломленный, он секунду постоял, приходя в себя, потом сорвался с места, и побежал домой. Вслед ему летел рев толпы: «Сжечь! Сжечь», и с каждым выкриком Грин бежал все быстрее и быстрее. Спустя несколько минут он уже вбегал в ворота дома. Взлетев по лестнице, он схватил свою рацию, перевел ее на канал экстренной связи с заговорщиками, и торопливо заговорил, срываясь на крик:

— Всем кто меня слышит, это Грин. Всем, кто меня слышит, немедленно прибыть на площадь перед Фортом, с оружием. Немедленно! — далеко не сразу, но ему все же, ответили. Грин приказал отозвавшимся передавать сообщение дальше, а сам сбросил футболку и шорты, и быстро переоделся. Схватив винтовку, он побежал назад, на площадь. «Ус-петь, ус-петь», стучала кровь у него в ушах, и дыхание с хрипом вырывалось из груди.

Грин опоздал. Он влетел на площадь с винтовкой наперевес. Солдат на танке тут же нацелил на него пулемет. За Грином, топоча ботинками по асфальту, бежали ребята, но они все равно не успели. В толпе прогрохотала длинная очередь, за ней еще одна. Народ кинулся врассыпную, скрыв Грина от глаз пулеметчика. Какой-то мужик, бегущий с ошалело вытаращенными глазами, налетел на Грина, и чуть не сбил того с ног. Грин оттолкнул мужика, и рванулся вперед. Он подошел к месту, где стоял Габи, и его взору открылась картина, которую ему суждено было запомнить до конца жизни.

Народ разбежался. Грин увидел, что, пока он бегал, они натащили к столбу кучу досок. Досками обложили столб с Габи со всех сторон, так, что только голова торчала. У столба, остался только комендант, с факелом в руке. Двое его помощников лежали на земле. Возле них валялась канистра. А перед ними, подняв укороченную имперскую винтовку, стоял Вайнштейн.

— Брось факел в сторону, — твердо приказал Вайнштейн. Он откинул с головы плащ-палатку, и солнце играло на седых волосах. — Брось факел, тварь!

— А вот хрен тебе! — оскалился комендант, и махнул рукой с факелом. В то же мгновение винтовка в руках Вайнштейна плюнула огнем. Комендант сложился и упал. Факел покатился по земле.

— Вот так, — сплюнул Вайнштейн, и шагнул к столбу. В этот момент сухо щелкнул выстрел. Грин обернулся. Солдаты у танка, как и Грин, смотревшие на разыгравшуюся трагедию, раскрыв рты, пришли в себя. Один из них держал винтовку наизготовку. Вайнштейн покачнулся, Грин увидел, что пуля попала ему в бок. Еще один выстрел, и Вайнштейн мягко, как куль, осел на землю.

— Стоять, руки! — подскочившие ребята, среди которых Грин краем уха заметил Роберта, взяли солдат на прицел. Солдаты опустили оружие, и застыли. Грин кинулся к Вайнштейну.

— Вайнштейн! — Грин рухнул возле Вайнштейна на колени. Вайнштейн был еще жив.

— Габи… — прохрипел он, показывая рукой на столб. Грин понял голову, и открыл рот, чтобы попросить кого-то из ребят отвязать Габи, но не успел. Налетел сильный порыв ветра, и на глазах Грина от лежащего факела протянулся по земле язык пламени. Факел лежал далеко от столба, но лужа бензина от упавшей канистры ручейками разбежалась в стороны, и один из ручейков оказался как раз на пути пламени. Огонь перекинулся на бензин, и дорожка голубоватого пламени побежала к канистре, а от канистры — в стороны, огненными струйками. Весело гудя, огонь взбежал по политым бензином доскам, и весело затрещал, обнаружив новую пищу. Никто на площади не сдвинулся с места, все, точно завороженные, смотрели на огонь. Грин вцепился себе в волосы, и выдрал клок, но не почувствовал боли. Не отрываясь, он смотрел в черные, как ночь, спокойные глаза Габи. Тот не издал ни звука. Он смотрел на Грина сквозь пламя, а Грин смотрел на него. Это длилось, казалось, вечность, а потом дым скрыл подробности.

— Грин, слушай, — прошептал Вайнштейн. За ревом пламени Грин каким-то чудом услышал этот шепот, и наклонился к Вайнштейну, оторвавшись от созерцания огня. — Грин, слушай, — повторил Вайнштейн. и закашлялся. На губах у него пузырилась кровь. — Сбереги индиго. Они наш последний… — прохрипел Вайнштейн из последних сил, и умер. Грин сел над его телом, и закачался, обхватив голову руками. Солдаты и ребята Грина, опустив оружие, смотрели на бушующее пламя. Рядом, над телом коменданта, навзрыд плакал его мальчик.

Остаток того дня Грин провел как в тумане. Он фиксировал происходящее вокруг, но ни на что не реагировал. Опять собрался народ, плакали женщины. Кто-то вполголоса возмущался жестокостью комнеданта, будто это не они столько что кричали «сжечь!». Примчавшийся отец тормошил его, пытаясь выяснить подробности, но Грин не отвечал. Отец оставил его в покое, и принялся распекать солдат за то, что не пресекли беспорядки, и допустили самосуд над индиго. Солдаты вяло оправдывались. О том, что друзья Грина угрожали им оружием, они не упоминали. Впрочем, Грину было все равно. Ему хотелось проснуться в своей кровати, и забыть поскорее этот кошмар, который никак не хочет заканчиваться. В конце концов, кто-то догадался позвать Лену, и она увела его домой за руку, как маленького ребенка.

На следующий день она силой вытолкала Грина из постели, и заставила одеться.

— Я не пойду никуда. Не хочу… — вяло отбивался Грин, но Лена была непреклонна. Когда он оделся, она вручила ему резиновые перчатки, и полиэтиленовый пакет. — Зачем? — не понял Грин.

— Ты знаешь, зачем! — сдвинула брови Лена. Грин непонимающе посмотрел на нее, и вдруг понял — зачем.

— Да… Да! Ты права. Пошли, — он взял пакет, перчатки, и первым вышел из дома. Марина, прижав к губам кулак, смотрела им вслед. В глазах у нее стояли слезы.

Вернулся Грин не скоро. Он аккуратно поставил пакет в угол у двери, и поднялся вверх по лестнице.

— Иди лицо помой, — приказала Грину Марина, увидев его перепачканное сажей лицо. — И одежду смени!

Грин на ватных ногах пошел в ванную, отмывать лицо и волосы. Черные струйки стекали по стенкам раковины. Грин смотрел на них, не отрываясь. На свое отражение в зеркале он старался не глядеть. Кое-как отмывшись, он вытерся, и пошел вниз, в подсобку. Эли все еще не ходил, и, как и Тео, ездил в инвалидном кресле. Большую часть дня они проводили внизу, в подсобке, куда с жилого этажа вел специально построенный пандус. Грин вошел без стука, пододвинул табурет к перевернутому ящику, служившему столом, и взял стакан.

— Наливай, — сказал Грин. Тео привычно плеснул Грину на два пальца, но Грину было мало. Пальцем он придержал горлышко, пока стакан не наполнился до краев. — За наших ребят! — произнес Грин, и выпил. Вкуса он не почувствовал, водка пошла как вода. Грин пил, пока не свалился замертво.

На похороны Вайнштейна никто, кроме членов Семьи, и друзей Грина, не пришел. Молитв никто не читал, Грин с друзьями опустили гроб в яму, и забросали землей. Речей тоже произносить не стали, только Грин, встав над могилой, вполголоса пообещал:

— Вайнштейн, я помню твои слова. Клянусь, что сделаю все так, как ты сказал. Можешь спать спокойно. И… — Грин помедлил, и оглянулся. Совсем рядом маячили соглядатаи Эрана. Они, не скрываясь, ходили по дорожкам между могил. До них было рукой подать, и Грин еще больше понизил голос, наклонившись к самому холмику: — Я отомщу за тебя, Вайнштейн. Мы все отомстим. — Стоящий рядом с Грином Роберт согласно кивнул.

— Осталось еще одно дело, — напомнил Грину Роберт, когда они вышли за ворота.

— Да, я знаю, — ответил Грин, и поморщился. У него раскалывалась голова. Выпитая вчера водка давала о себе знать.

— Вместе пойдем? — предложил Роберт.

— Не, — мотнул головой Грин. — Я лучше сам. Да и эти обязательно привяжутся, — кивнул Грин на следовавших за ними по пятам людей Эрана.

— Ты там осторожнее. Разве не знаешь, какие разговоры по Поселку ходят? — Марина услышала слова Грина, и взяла его за локоть.

— Что за разговоры? — не понял Грин.

— А то, что народ говорит, что правильно несчастного Габи сожгли. Призывают идти и отомстить за смерть Давида, и пустить индиго красного петуха! — вполголоса сказала Марина, и оглянулась.

— Давида? — переспросил Грин. — Это коменданта, что ли? Вот же бараны! Ну, ладно, я буду очень осторожен. Обещаю, — Грин посмотрел Марине в глаза. Она в ответ только вздохнула, но отговаривать и тем более — запрещать, не стала.

Прежде, чем углубиться в Город, Грин несколько раз проверил, нет ли хвоста. Он покатался на квадроцикле по промзоне, то замедляя ход, то ускоряясь. Выехал на перекресток у туннеля, остановился, заглушил мотор, и прислушался. Тишина. Никто за ним не следил. Грин завел квадроцикл, вынул из чехла, винтовку, закинул за спину, и дал газу. При других обстоятельствах, он не решился бы ехать в кишащий людоедами Город, но у него не было выбора. Впрочем, он не боялся. У него вдруг возникла странная уверенность, что ничего с ним не случится. Точно также, он вдруг понял, что знает, куда ехать, хоть ни разу у индиго не был. Грин углубился в лабиринт городских кварталов. Поднимаясь все выше, объезжая завалы, он, наконец, добрался до гребня горы, и повернул вправо. Широкая улица, по которой до Песца машины ехали в четыре ряда, привела его к подножию башен-близнецов. Когда-то здесь была гостиница, после землетрясения башни обрушились. Точно сломанные клыки торчали они, возвышаясь над Городом. Немного не доезжая башен, Грин еще раз свернул, и остановился.

Оказалось, что индиго никуда не прятались. Дом, где они обитали, стоял прямо на центральной улице района, в двух шагах от башен. Как можно было его пропустить, или не найти, Грин не понимал. Впрочем, он понимал, что сейчас индиго от него не скрываются. Хоть они Грина и не приглашали, они его ждали.

Дом индиго было очень легко узнать. Весь, от фундамента до крыши, увитый диким виноградом, утопающий в зелени дом разительно отличался от мертвых руин вокруг. Грин слез с квадроцикла, и пошел было к дому, но тут же вернулся. Взявшись за руль, он стал толкать квадроцикл перед собой. Просто так бросить перед домом транспортное средство, от которого может зависеть жизнь, показалось ему не очень хорошей идеей.

— Можешь оставить тачку, никто ее не уведет, — услышал Грин голос Джека. Тот стоял у открытого окна, и смотрел на Грина.

— Ничего, я не надорвусь, — ответил Грин, и все же завел квадроцикл за дом. Затем он снял с багажника пакет, и понес его в дом. Джек встретил его в гостиной на втором этаже.

— Садись, — предложил он. Грин поставил пакет в угол, и сел. Некоторое время они сидели молча, смотрели друг на друга. Затем Грин спросил:

— Сколько ему было лет?

— Четырнадцать, — ответил Джек, и посмотрел в угол. По его красивому аристократическом лицу скользнула гримаса. На мгновение маска холодного спокойствия сползла, и Грин увидел, что Джеку тяжело, очень тяжело, он только умело это скрывает. Снова повисла тишина. Казалось, что весь дома прислушивается. По дороге в гостиную Грин видел в открытые двери комнат остальных индиго. Они сидели молча, некоторые парили над полом. Все, даже самые младшие, вели себя очень тихо.

— Жаль Габи. Страшная смерть, — нарушил тишину Грин.

— Мы чувствовали его боль, — кивнул Джек. — И нам очень жаль, что погиб Вайнштейн. Он был очень… развитым. — Джек не договорил, но Грин понял, что Джек хотел сказать — Вайнштейн был очень развитым для человека. Внезапно Джек встал, и поманил Грина за собой к окну.

— Смотри, — показал Джек. Грин посмотрел на улицу за окном. По улице, держа наизготовку винтовки, прошло трое солдат. Они вертели головами, обшаривая взглядом дома. Грин отпрянул вглубь комнаты. — Не бойся, — успокоил его Джек. Для них этот дом — просто еще одно заброшенное здание, они нас не видят. Они уже давно пытаются нас достать. Но у них ничего не выйдет. Они нас просто не найдут, как не находили все это время. Они слишком примитивны, слишком податливы к воздействию. Ходят вокруг, но не видят того, что перед ними. Чтобы увидеть, надо находиться в особом состоянии сознания.

— Вот что, Джек, надо вам уходить, — решительно сказал Грин. — Рано или поздно вас достанут. Покоя вам не видать.

— В твоих словах есть смысл, — ответил Джек. Он вернулся к креслу, и сел. — Зло, которое захватило вашу Республику, не терпит конкуренции. Они не допустят существования рядом с собой другой силы. Но ты зря волнуешься за нас. Мы в состоянии о себе позаботиться… А вот ты — нет.

— Ладно, мне пора. Скоро стемнеет, а мне еще возвращаться. Будь здоров, Джек, — сказал Грин, и направился к выходу. Слова Джека задели его. Он-то приехал к индиго, надеясь помочь, предупредить. Но протянутую руку помощи пренебрежительно оттолкнули.

— У тебя сильно болит голова. Не волнуйся, этому можно помочь, — Джек подошел к Грину, и протянул руку. Грин отпрянул.

— Не прикасайся ко мне! — прошипел он.

— А мне это и не требуется, — Джек опустил руку. — Чувствуешь? Боль ушла…

Грин прислушался к своим ощущениям, и понял, что головная боль, терзавшая его уже который день, прошла бесследно. Он чувствовал себя так, будто хорошо выспался, и, пробежав положенные километры, вышел из-под душа, свежим и отдохнувшим.

— Но… — промямлил Грин.

— Лучше? Вот теперь ты в состоянии меня выслушать, — Джек сел, и указал Грину на кресло: — Садись, и слушай.

— До свидания! — твердо сказал Грин, повернулся, и пошел к двери. Слова Джека настигли его уже у двери, и заставили остановиться:

— Есть одна причина, по которой ты будешь меня слушать. Вспомни туннель, и коменданта. Тебе помогли однажды, и теперь, как человек чести, ты обязан вернуть долг. Ведь ты человек чести, не так ли, Грин? — Грин остановился, и посмотрел на Джека, а тот снова указал на кресло, и повторил: — Садись и слушай. — Грин сел. Джек сел напротив него, и стал рассказывать:

— Не так давно, когда никакой Республики не было, мы придерживались мнения, что нам не стоит вмешиваться в дела людей. Мы даже хотели уехать куда-нибудь. Со временем мы пересмотрели свою позицию по этому вопросу. Во многом, это произошло благодаря Коцюбе и Летуну. Мы решили, что у этого сообщества людей есть будущее. Думали, что вы сможете построить новое общество, без насилия, принуждения, эксплуатации. Это было ошибкой: природу человека не переделать. Стремление к власти, стремление подмять под себя все, что только можно, заложено в человека природой. Общество, построенное на кооперации, на взаимопомощи и взаимодействии, а не на конкуренции, не для вас. И, несмотря на все наши усилия, Республики больше нет. Она просто не выдержала конкуренции с примитивным, но кое в чем очень эффективным феодализмом…

— Так в чем же дело? — перебил Джека Грин. — Теперь, раз вас ничего не держит, вы можете уехать, разве нет? Вот и уезжайте!

— Обстоятельства изменились, Грин. Да, Республики больше нет, но остались люди. Мы за них в ответе.

Не все поддались темному началу. Там, в Поселке, да и не только, множество людей готовы жить по-другому, но не могут. Мы обязаны им помочь, тем более, что нынешнее положение вещей сложилось во многом благодаря нам. Ведь это совпадает с твоими устремлениями? Мы поможем тебе, а ты — нам.

— Совпадает. Но я не вижу, чем бы вы могли мне помочь.

— Один ты ничего не добьешься. Ты просто не созрел еще для того, чтобы вести за собой людей. Если бы не предложенный Вайнштейном план, твои друзья пошли бы за Эриком. Да и ты сам пошел бы. Вовсе не потому, что все вы так мечтаете сложить головы в бессмысленном восстании. Вы полны идей, и мыслей, и эти мысли толкают вас на необдуманные поступки. Просто взять и отказаться от борьбы вы не могли, потому что это вызвало бы внутренний конфликт между убеждениями и реальностью. Вы бы упали в своих собственных глазах. План Вайнштейна оказался отличной альтернативой — вы продолжили борьбу, ничего, по сути, не делая. На этом и строился наш расчет. Ты и твои друзья нужны нам, потому что только вы сможете построить общество будущего.

— Мы в ваших советах не нуждаемся, — скрипнул зубами Грин.

— Нуждаетесь. Без нас вы не сможете победить фашистов. Ты не знаешь наших возможностей…

— Ха! — сверкнул глазами Грин. — Кое-что о ваших возможностях я знаю. И я знаю, куда могу привести ваши советы. Не надо пудрить мне мозги, Джек! Вы советовали Коцюбе, и где сейчас Коцюба? Вы же телепаты, вы знали о том, что готовится теракт. Знали, не могли не знать! Ваш старый шаман точно знал! Он все знает, как иначе он смог бы помочь мне? Вы играете в игры, а люди гибнут, из-за вас гибнут. Вы знали, но не предупредили. Вы знали о том, что Мишка предатель, и не сказали Коцюбе ни слова. Ведь знали же? Скажи честно — знали?

— Мы… догадывались, — отвел глаза Джек. — Всего мы не знаем, это не в наших силах. И мы не можем, и не будем думать за вас. Мы можем помочь советом, или использовать нашу способность находить общий язык с землей, например. Но влиять на мысли и поступки других людей нам запрещено. Точно также, как запрещено делиться случайно подслушанными мыслями. Это неэтично, а этика для нас превыше всего. Тебе трудно это понять, вы люди, совсем другие. Вы все используете как оружие.

— Хорошее оправдание! Вы знали, или догадывались, но не помогли, не предупредили. И погибли люди, хорошие люди. А Республика, которую ты так превозносил, погибла. Все потому, что ваша этика выше человеческих жизней. Отлично, просто отлично! Потом эти ублюдки убили Габи. И что делает мудрый Джек? Сидит, и рассуждает о высоких материях.

— А что бы сделал ты? — спросил Джек.

— Я бы пошел в Поселок, и выжег мозги тем, кто посмел поднять руку на одного из моих друзей. И тем, кто рядом стоял, тоже выжег! Ведь вы можете! Можете, но не делаете, потому что ваши дурацкие принципы для вас важнее.

— Да, это так. К сожалению, наши руки связаны. Мы не будем применять свои способности против людей. И уж точно не станем участвовать в ваших конфликтах. Из принципа, ты прав, именно из принципа. Но ведь и тебя сюда привели принципы. Разница между нами только в том, что ты не можешь делать то, что хочешь. Твои желания намного превышают твои возможности.

— Но я-то хотя бы попытаюсь!

— Ты погибнешь. Пока что тебя спасает только то, что ты сын Альберта Грина. Отец тебя любит, и только поэтому ты на свободе. Но его терпение небезгранично. Поэтому у меня для тебя есть один совет. Я не стану заставлять тебя ему следовать. Просто выслушай… товарищ Грин.

— Давай-ка кое-что проясним, — Грин прошелся по комнате, потом подошел к Джеку, и наклонился, глядя тому в глаза. — Мне лично плевать, что будет с вами. Я здесь только из-за него, — он кивнул на пакет. — Да еще из-за Вайнштейна. Перед смертью он просил о вас позаботиться. Он почему-то считал, что вы — наш последний шанс. Я в этом очень сомневаюсь, но — пусть так. Уезжайте, а с фашистами мы сами разберемся. Сами, без вас! Для вас это все игра, вы сидите здесь в полной безопасности. А мы страдаем, из-за вас в том числе! Убирайтесь, и оставьте нас в покое.

— Вас, людей, отличает простота мыслительных конструкций, — мягко сказал Джек. — Вот простой пример — ты, Грин. Я знаю, почему ты здесь, и Вайнштейн, или Габи тут совершенно ни при чем. Причина в тебе. Ты всегда следовал за кем-то, всегда сверял свое поведение с установленными не тобой правилами. Сначала родители, потом туннель, потом — Коцюба. Ты был свободен от необходимости выбирать. Но Коцюбы больше нет рядом, и ты остался с миром один на один. Ты боишься, Грин. Твой мир рушится. Ты терпишь неудачу за неудачей, и от этого тебе плохо. Все не так, как ты представлял себе в мечтах. Ты не смог помешать своему отцу отправить Коцюбу на верную смерть. Ты не смог стать вождем даже для сверстников. Ты допустил смерть Габи, и Вайнштейна. Твои амбиции не соответствуют твоим возможностям. И что тебе осталось? Прийти сюда, и помочь нам. Но делаешь ты это совсем не потому, что тебя волнует наша судьба. Для тебя важно представить все так, будто это мы просим тебя о помощи. Ты отчаянно ищешь возможность реабилитироваться… хотя бы в своих собственных глазах. И вот ты здесь, в роли спасителя и благодетеля. И это притом, что помощь нужна тебе…тебе, а не нам.

— Я вовсе не… — начал Грин, сжимая кулаки, и осекся. Злость захлестнула его. Джек вывернул его наизнанку, спорить было глупо — все так и было. Но слушать, как Джек с бесстрастным лицом гранитной статуи выворачивает его наизнанку, было выше его сил. Грин снова захотел встать и уйти, но сквозь ярость пробилась другая, холодная, рассудочная мысль. — Хорошо, я готов тебя выслушать. Излагай, — сказал Грин голосом. В котором не было ни следа злости или недовольства. И — может, Грину это только почудилось, но в глазах Джека на мгновение мелькнуло уважение.

— Ты думал, что выбудете спокойно играть в подполье, пока ваши ребята не окажутся на ключевых точках Земли Отцов. И тогда, под рукоплескания толпы, которой фашисты успеют стать поперек горла, вы их сбрасываете, и берете власть в свои руки. Хэппиэнд, и Шимон Грин въезжает в Сафед на белом коне. Ведь так?

— Так, — согласно кивнул Грин. — И?

— Сейчас, как никогда, ты близок к срыву. То, что произошло с Габи и Вайнштейном, сильно ударило по тебе. Ты хочешь мести. Ведь ты уже думал об этом, не так ли? Изловчиться, подобраться ближе к Эрану, и убить его, а затем уйти к Эрику.

— Не такой уж плохой вариант.

— Это невозможно. Тебе просто не дадут этого сделать, ведь твои враги не дураки. Они никогда не станут тебе доверять, если ты не станешь одним из них. А чтобы стать одним из них, тебе поневоле придется испачкать руки. Если ты хочешь победить, если хочешь получить хотя бы шанс на победу, тебе придется переступить через себя. Если ты этого не сделаешь, тебя раскроют, и ты погибнешь без толку.

— И что ты предлагаешь? — Грин не понимал, куда клонит Джек.

— Забудь обо всем. И друзьям скажи, чтобы забыли. Не втирайтесь в доверие, а живите и действуйте так, будто Земля Отцов это ваше государство, а Барзель — ваш вождь. Будьте искренни. Это непросто, но другого пути у вас нет. Вам придется многим пожертвовать на этом пути. Ваши руки будут по локоть в крови, а люди отвернутся от вас. Такова цена победы. Такова цена жизни, ведь главное для вас сейчас — выжить. Не считай Эрана дураком. Он не дурак, и отец твой не дурак. Ваше кукольное подполье терпят… пока терпят. Им нужны люди, и они надеются, что вы перебеситесь, и примкнете к ним. Дайте им то, что они хотят. Ты настроен на борьбу — забудь об этом. Плыви по течению, делай то, что тебе говорят

— Да, именно об этом и говорил Вайнштейн. Ничего нового ты мне сейчас не сказал, — хмыкнул Грин.

— Да, Вайнштейн говорил, но понял ли ты его слова? Думаю, нет.

— Может, и не понял. Может, Вайнштейн был не прав. Я уже жалею, что согласился на его план. Может, стоило пойти с Эриком, — задумчиво сказал Грин.

— Из Эрика вождь не получится. Он слишком фанатичен, а вождь должен, прежде всего, уметь думать. Ты умеешь думать, но вождя из тебя не получится. Во всяком случае, сейчас. С Эриком ты всегда был бы на вторых ролях, в тени. И сгинул бы вместе с ним… — Джек встал, и прошелся по комнате. — Мы считаем, что ты должен стать вождем. Не сейчас, позже. Тебе еще предстоит многому научиться, и многое понять. Ты этого еще не знаешь, но твой отец скоро уедет назад, в Сафед. Это твой шанс. Уезжай с ним, учись у него. Стань для них своим, по-настоящему стань. Не спеши сложить голову за правое дело. Твое время еще придет.

— И долго мне так… притворяться?

— Земля Отцов — это поднятый из могилы мертвец, зомби. Она построена на старых принципах, по старым чертежам. Эти принципы больше не работают. Поэтому, Земля Отцов обречена повторить все ошибки тех государств, по образу и подобию которых она создана. Она не просуществует долго, развалится под своим весом. И тогда наступит ваше время…

— Я понял твою мысль, — Грин встал. — Я подумаю. Мне пора ехать.

— Подумай, — Джек тоже встал. — А с отъездом повремени. Скоро стемнеет, а по Городу лучше не ходить в темноте. Вокруг рыщут людоеды. Поужинай с нами, а завтра с утра уедешь домой.

Грин остался ночевать у индиго. После ужина они допоздна сидели с Джеком, и разговаривали. Теперь Грин понял Вайнштейна — с Джеком, и правда, было интересно. Но порой в его речи проскальзывали нотки пренебрежения, превосходства. Примерно так мог бы говорить богатый белый человек, которого судьба занесла на дикие острова с черными туземцами. Потягивая через соломинку коктейль, и поплевывая с борта личной яхты, легко рассказывать глупым дикарям, как им надо жить. Грин подмечал это, но делал вид, что все нормально, в драку не кидался. Он знал, что Джек прав насчет того, что вождя из него не выйдет. Все так и было: если эта способность в нем и была, то где-то глубоко. Коцюба был прав — только зная кто ты, и где твое место, можно чего-то достичь. Не стоит замахиваться на то, что по определению не твое. Но, при этом, Грин усвоил еще один урок Коцюбы: чтобы понять кого-то, нужно слушать, что он говорит. Грин слушал Джека, и мотал на ус. Чем дальше, тем больше он убеждался в том, что индиго — уже не люди, а если и люди, то лишь отчасти. Чего стоило то, что Джек ни разу не сказал «я», всегда употребляя местоимение «мы». Похоже на то, сообразил Грин, что он не вполне воспринимает себя как личность, считая себя частью всеобщего «мы» индиго. Наверное, по своему Джек скорбил, но заметить это было трудно. Три дня прошло с тех пор, как погиб Габи, а мысли Джека уже вернулись к игре, которую — Грин теперь был в этом уверен, индиго вели. Поставили на Коцюбу — не получилось, не беда, поставим на него, Грина. Не беда, что молод — зато им проще управлять. Проще вырастить из него то, что надо индиго, и их таинственному предводителю — шаману. И вот тут-то их и ждал сюрприз, потому что Грин больше не желал быть игрушкой в чужих руках. И это нежелание крепло с каждой минутой, что он слушал Джека.

Утром Грина никто не разбудил, он проснулся сам, глянул на часы — время шло к полудню. Вставать Грин не торопился — раз так все сложилось, можно в свое удовольствие понежиться в мягкой постели. Дом индиго утопал в цветах, и Грин, закрыв глаза, вдыхал разнообразные ароматы. Он не торопясь встал, оделся, и уже было собрался уходить, как вдруг с улицы послышался шум. Грин выглянул. По проезжей части вдали, что-то распевая, шла группа людей. Грин вытащил из кармана разгрузки бинокль, и поднес к глазам. Ему сразу бросились в глаза несколько знакомых лиц. Это были люди из Поселка, на голове у каждого молитвенная шапочка. Передний нес завернутые в бархат священные свитки. Людей было много, больше ста человек. Большинство с оружием.

Вскоре толпа приблизилась, и Грин разобрал, что они поют. Это была молитва. Раскачиваясь в едином ритме, люди молились. Грин вышел в гостиную.

— Что это они придумали? — спросил Грин у Джека. Джек стоял у окна, и смотрел на то, что происходит на улице.

— Не знаю, — ответил Джек. — Вероятно, они решили, что наш колдовство можно победить молитвой. Я же говорил, что вы, люди, примитивны. Не все, конечно, но большинство, — тут же поправился он, искоса глянув на Грина.

Толпа подошла к самому дому, и остановилась. Молитва оборвалась, стало тихо. Джек охнул. Грин скосил на него глаза. Джек стоял, у окна, вцепившись побелевшими пальцами в подоконник. На лице его явственно читался страх. Кто-то из стоящих снаружи заметил в окне Джека, и заорал:

— Вот он, колдун! Они здесь!

Толпа тут же подхватила крик:

— Смерть колдунам! Во имя господа! — кричали в толпе. Кто-то несколько раз выстрелил в сторону дома. Грин отошел вглубь комнаты, в тень, как учили, и люди на улице видели только Джека. Они по-прежнему стояли на проезжей части, словно не решаясь подойти к дому.

— Они нас видят, — пискнул Джек, отлепившись от подоконника.

— Тонко подмечено, — зло хмыкнул Грин, и спросил: — Что, зашаталась башня из слоновой кости?

— Что? — Джек посмотрел на Грина бессмысленным взглядом, и, заикаясь, спросил: — Что нам делать? Что делать?

— Драться, твою мать! — Грин отвесил Джеку пощечину. — Кто трепался о «возможностях»? Вот и действуй! Сотри им мозги, сожги файрболом!

— Нееет, нам нельзя. Нельзя! — чуть не плача произнес Джек.

— Тогда вам крышка, — сказал, как припечатал, Грин.

— Надо уходить! Надо увести детей, — заметался Джек.

— И далеко ты собрался? Они же вас порвут. А у тебя там малыши. Они же не смогут бежать!

— Да, но что нам остается?

— Я же сказал — деритесь!

— Нет! Нет! — Джек сел на пол, и обхватил голову руками. Грин заколебался. Он мог сейчас спуститься вниз, и, пока толпа топчется у фасада, увести задами квадроцикл и уехать. Мог, но это означало неминуемую смерть всех индиго, многим из которых не было и десяти лет. И, значит, Грин просто не мог этого сделать. После этого ему бы оставалось только застрелиться. Угрызения совести съели бы его.

— А, гори оно все синим пламенем, — сквозь зубы прошипел Грин, и снял винтовку с предохранителя. Он пошел к окну. Толпа все еще не решалась сделать шаг вперед, видимо, опасаясь колдовства. Наконец, стоящий впереди в обнимку со священными свитками решился.

— Смерть колдунам! С нами Бог! — выкрикнул он фальцетом, и пошел вперед. Грин узнал его, и содрогнулся: это был Ицхак, их сосед. Он помогал хоронить погибших в теракте членов Комитета. Коцюба считал его если не другом, то хорошим человеком уж точно. И вот этот хороший человек пришел убивать индиго. Шаг, другой, третий. Ицхак шел, держа перед собой свитки, точно щит.

Грин поймал в прицел голову Ицхака, выдохнул, и нажал на спуск. Пуля попала Ицхаку в горло. Его отбросило назад, он упал. Свитки он так и не выпустил. Грин, тем временем, поймал в прицел соседа Ицхака, и выпустил в него подряд три пули. Одна из них попала в цель, и сосед упал рядом с Ицхаком. Люди кинулись врассыпную. Грин стрелял, пока не опустел магазин. Он уложил еще одного, и двоих зацепил. Но людей на улице было много, и не все из них испугались. Многие нашли укрытия, взяли окна на прицел, и стали стрелять. Грин сменил магазин, и перешел к соседнему окну. Это не осталось незамеченным на улице. Хоть Грин и старался не подходить близко к окну, стреляя из глубины комнаты, но на улице, наверное, заметили мелькнувшую тень. Тут же, выбивая гипсовую пыль из стены за спиной Грина, по окнам хлестнула очередь. Он присел, и метнулся в соседнюю комнату. Осторожно выглянул. Один из врагов подобрался уже к самом дому. Грин выстрелил в него, но не попал. Пули ударили прямо перед врагом, тот как заяц метнулся в сторону и залег за невысоким, в половину человеческого роста, заборчиком. Ответная стрельба заставила Грина отодвинуться от окна.

— Держать окна! Перебежками! Готовить гранаты! — послышались с улицы команды, и Грин понял, что пришел его последний час. Шансов удержать дом у него не было. Сейчас, прикрывая друг дуга, они подойдут ближе, потом закидают гранатами, войдут внутрь… и все. На этом все и закончится.

Грин отполз от окна, по которому стали уже прицельно стрелять снизу, и по лестнице слетел на первый этаж. Окна наглухо забиты, значит, входной двери им не миновать, решил он, и занял позицию в закутке напротив. Он ждал, что сначала в дверь влетит граната, а за ней ворвутся нападающие. Грин рассчитывал пересидеть в закутке взрыв, затем быстро высунуться и скосить одного, а если повезет, то и двух противников, а затем сменить позицию. Наверх, к индиго, они поднимутся только через его труп, решил Грин, и стал ждать.

В дверь, однако, никто не полез. Вместо этого снаружи вспыхнула перестрелка. Кто в кого стреляет, Грину внутри было не разобрать, а выглядывать он не стал. Глухо бабахнули взрывы гранат, потом долетел чей-то отчаянный вопль: «Отходим»! и стало тихо. Грин терпеливо ждал. Наконец, у входной двери послышался шорох, и чей-то до боли знакомый голос громко сказал:

— Терем-теремок, кто в тереме живет?

— Заходи, Эрик, — ответил Грин, и вышел из своего закутка, опустив автомат.

— Это ты, Грин? Вот уж кого не ожидал, — хмыкнул Эрик, заходя в дом. — А я-то голову ломаю, кто это у индиго за ружбайку схватился. Ты меня удивляешь.

— В смысле? — не понял Грин.

— Да ладно, проехали. Теперь-то я вижу, что ты не соплежуй, как я думал, — Эрик повернулся. И вышел наружу. Грин последовал за ним. На улице никого не было. Валялись в разнообразных позах около десяти трупов, и все. Эрик снял с пояса рацию. И обменялся с кем-то парой коротких реплик. Из дома через улицу вышли двое. В одном из них Грин узнал Рыжего. Они подошли, и обменялись с Грином рукопожатиями.

— Это что же получается, они от вас троих убежали? — спросил Грин у Эрика, не веря, что это — все.

— От четверых. Там еще Ашер, помнишь, который с нами в туннеле был? Он за ублюдками пошел, вдруг они вернуться надумают.

— Круто, — похвалил Грин, и тут его накрыло. Он обвел взглядом ежащие тела, сразу отметив «своих», наклонился, и его стошнило прямо с крыльца.

— Это с непривычки, — хлопнул его по плечу Эрик. — Пройдет.

Грин взглянул на Эрика, и увидел, что тот и не думает смеяться. Эрик изменился. Не внешне — лицо у него осталось прежним. Изменились повадки, поменялась пластика движений, взгляд. Эрик стал воином. Настоящим — бескомпромиссным, жестким.

— Что вы тут… — Джек вышел на крыльцо, и остолбенел от открывшейся его взору картины. — Что же теперь будет…?

— Ничего хорошего, — мрачно глянул на Джека Эрик.

— Да… Ты был прав, Грин, — Джек пришел в себя, и посмотрел Грину в глаза. — Ты был прав, а я ошибался.

Вместо ответа Грин пожал плечами. Все было ясно без слов.

— Ты что творишь, засранец?! — новый удар бросил Грина на пол. Он упал, ощущая, как рот наполняется кровавой слюной. Отец стоял над ним, расставив ноги. Грина вызвали к нему, как только он вернулся в Поселок. Он был готов к тяжелому разговору, но того, что отец начнет его избивать, не ожидал.

— Я не понимаю, — сплюнув кровью, сказал Грин.

— Все ты понимаешь! — гаркнул отец. — Но я, так и быть, объясню. Среди тех. в кого ты стрелял там, в Городе, был мой человек. Он тебя засек. Ты, тупоголовый кретин, стрелял по своим!

— Да какие они свои? — перестал притворяться Грин. Он привстал, опираясь на руку, и посмотрел на отца. — Свои так себя не ведут.

— Как — так? — скривился отец.

— Не жгут детей заживо! Не идут громить беззащитных и слабых!

— Ах, вот оно что… — пронимающее кивнул отец. — Поэтому ты с Эриком спелся?

— Я не спелся с Эриком! — выкрикнул Грин. Он встал, и смотрел отцу в лицо. Его шатало, в голове гудело от ударов. Но он старался стоять прямо, и глаз не отводить. — Я просто отвозил им прах Габи, вот и все. А тут эти ублюдки нагрянули. И что мне было делать? Скажи, что? Дать им сжечь еще кого-нибудь?

— Ладно, — отец отвернулся от Грина, и стал смотреть в окно. — Тебе повезло, что никто из этих лопухов тебя не срисовал. Обо всем знает только мой человек, и он будет молчать. Ну, да это уже неважно. Мне, в общем, плевать, сколько этих баранов ты положил. Мои люди не пострадали, и это главное. Но больше так продолжаться не может. Ты должен выбрать, с кем ты — с нами, или с ними. Я предлагаю тебе два варианта. Вариант номер раз: ты продолжаешь играть в подпольщика, и тогда у нас с тобой вскоре состоится совсем другой разговор. Я не смогу прикрывать тебя вечно.

— А второй вариант? — спросил Грин, в общем-то, зная ответ.

— Послезавтра я уезжаю в Сафед. Ты можешь поехать со мной. Следующей весной начинается набор в гвардию. И ты можешь пожать заявку. Если сумеешь выдержать экзамены, и курс молодого бойца, то станешь гвардейцем. Ты не дурак, и не слабак, справишься. Но все это тебе придется забыть, — отец показал рукой за окно. — Выбор за тобой.

Стало тихо, Грин молчал, отец тоже. Наконец, Грин выдавил:

— Мне надо подумать.

— Я не требую ответа сейчас. Думай, — кивнул отец. Грин пошл к выходу. — Да, кстати, — добавил отец, словно бы что-то вспомнив. — Тут еще одна мелочь есть… Если ты хочешь поехать со мной, тебе придется помочь нам добраться до индиго. Им не причинят вреда, даю слово. Они будут жить отдельно от людей. Мы будем изучать их, разумеется, предельно корректно…

— Поздно спохватились, — Грин растянул окровавленные губы в улыбке.

— Что значит — поздно?

— Они ушли. Ушли туда, где вам их не достать, — объяснил Грин. — Мир большой, они себе место найдут. Они это умеют.

— Точно? — отец подошел, и заглянул Грину в глаза. С минуту они смотрели друг на друга, затем отец проворчал: — Смылись, и хрен с ними. Главное, пусть держатся подальше от Земли Отцов. А Эрик тоже с ними ушел?

— Эрик остался.

— Ну, ладно. Иди думай. И не вздумай бежать! — напутствовал Грина отец.

Грин бежать не собирался. На следующий день он собрал вещи, и ушел из дому. Вслед ему на весь Поселок летела ругань и проклятия Марины.

— Байстрюк неблагодарный! Предатель! Чтоб тебе провалиться сквозь землю! Глаза б мои тебя не видели! — кричала Марина, идя за Грином по пятам. — Посмотрите, люди добрые, на этого паршивца! Пригрели змею на груди! — делилась она с выглядывающими из окон любопытными. Грин шагал, поправляя сбивающийся на сторону рюкзак, и старался ни на кого не смотреть.

У дома Лены Марина от него отстала. Лена вышла во двор, и Грин ей в двух словах объяснил ситуацию: он уезжает, когда вернется, неизвестно.

— Я вернусь, обещаю! — пообещал он, и взял Лену за руку. Лена посмотрела ему в глаза, и тоже пообещала:

— Я все понимаю. Возвращайся, я буду тебя ждать.

Грин ожидал, что обещания прозвучат фальшиво, ведь уезжал-то он надолго. Но фальши не было. И от этого на сердце у него стало теплее. Ему даже захотелось остаться, хоть он и понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. За все надо платить, какой бы высокой ни казалась цена. Выбор был сделан, карты сданы. Грин попрощался с Леной, и пошел в Форт, к отцу.

 

Глава 6. Гвардия

Четвертое лето после того, как сошел снег, выдалось солнечным. Весной было много дождей, и природа, наконец, воспряла. Еще в прошлом году уже пробивалась кое-где зелень, и мертвые прежде леса понемногу оживали. Возвращались звери и птицы, чудом уцелевшие в долгую зиму. А этим летом природа словно отыгрывалась за бесплодные годы. Бурно разросшаяся зелень покрыла склоны гор. Дороги, по которым никто не ездил, растительность брала приступом, превращая в тропинки. Местами через колючие кусты было невозможно прорваться, до того густо они разрослись.

Грина буйство природы совсем не радовало. Из-за этой проклятой «зеленки», где видимость порой не превышала десятка метров, он уже потерял двоих из восьми членов своего маленького отряда. Он кусал губы, не зная, что предпринять. Усиленный биноклем, его взгляд скользил по противоположной стороне ущелья. Как ни всматривался Грин, он ничего не мог разглядеть. Зелень надежно скрывала от его взгляда затаившихся врагов. Десять минут тому назад его маленький отряд пересек текущий по дну ущелья ручеек, и стал подниматься вверх по склону. До этого Грин так же, как сейчас, осмотрел все вокруг, ничего подозрительного не обнаружил, и приказал выдвигаться. К тому, как они шли, вряд ли можно было придраться. Прошедшие базовый курс молодого бойца, а затем — углубленный курс пехотинца, двигаться умели. Грин даже залюбовался, глядя, как они перебежками, прикрывая друг друга, по одному двигались от укрытия к укрытию, поводя перед собой стволами винтовок. Все как учили, четко, грамотно и красиво.

Красота не помогла. Когда первая пара поднялась на середину склона, откуда-то из-за кустов защелкали выстрелы. Группа Грина открыла ответный огонь, но без толку — противников не было видно, они стреляли одиночными из укрытий. Потеряв двоих, и так и не увидев ни одного врага, Грин скомандовал отходить. Он подозревал, что командир вражеского отряда так же, как он сейчас, разглядывает кусты в бинокль. Сейчас «зеленка» надежно скрывала отряд Грина от глаз врагов. Но, стоит им начать движение, как их тут же обнаружат. Вечно сидеть в укрытии Грин не мог — его цель находилась там, на противоположном склоне. Это означало, что им все-таки придется штурмовать тот склон.

— Что делаем, командир? — прошелестел в наушниках шепот Дениса. Тот сидел за кустом метрах в десяти ниже Грина.

— Пока смотрим. Надо вычислить, где они сидят, — ответил Грин. — Внимание всем — смотрим на тот склон, начиная от серого камня, и до сухого дерева справа. Если заметите что-то подозрительное, сообщайте. Смотрите внимательно, вы все знаете, что надо искать.

На этот раз наблюдение принесло результаты. Чуть левее треснувшего камня несколько раз шевельнулся куст — значит, там кто-то есть. Под большим, усыпанным цветами кустом заметили характерный силуэт — рука в перчатке. Кто-то из врагов решил щегольнуть черными перчатками, и поплатился. Справа от куста Грин увидел, как налетевший порыв ветра пригнул высокую траву… а часть травы не пригнул. Верный признак того, что там залег враг, украсивший каску букетом из трав. «Пятеро», размышлял Грин, пожевывая травинку. «Пятеро, и все слева, хорошо так слева». Это давало шанс… Грин покрутил возникшую идею так и эдак, нашел кучу изъянов. Но, поскольку лучшего плана все равно не было, пришлось остановиться на этом.

— Внимание! Двигаемся прежним порядком. Я скажу, где остановиться, — приказал Грин по радио, и рукой показал направление. Группа спустилась вниз, снова прошлепала по галечному руслу ручейка, и стала подниматься по противоположному склону. Немного не доходя до того места, где в прошлый раз сняли двоих, Грин приказал остановиться. Он осторожно раздвинул ветви кустарника, вглядываясь в склон над ним. Сразу за кустом начиналось открыток пространство, проплешина метров тридцати в диаметре, за ней несколько валунов, а за валунами, на полянке, то, за чем группа пришла сюда. Рядом, можно сказать, рукой подать… В прошлый раз Грин так и подумал, и потерял двоих.

— Готовить дымовухи, — приказал Грин. Оглянувшись на свой маленький отряд, он увидел, что бойцы достают из разгрузок дымовые гранаты. Сам он уже держал в руке цилиндр дымовой гранаты. — По моей команде кидаем гранаты вперед и влево, — передал Грин, и тут же скомандовал: — Давай!

Гранаты почти одновременно взлетели в воздух, и приземлились среди камней впереди. Спустя несколько секунд раздались хлопки, и повалил дым. Гранаты оказались разными, и разноцветный дым, образовал облако потрясающей расцветки. Дым, как и планировал Грин, потянуло влево, на сидящих в засаде.

— А теперь вперед! И держите правую сторону! Все вперед, бегом! — уже не пользуясь радио, рявкнул Грин и первым вылетел из-за куста, держа под прицелом склон справа от него. С левой стороны, из дыма, защелкали выстрелы, но никого они не достали. Дым мешал сидящим там целиться. Справа, как и предполагал Грин, тоже были враги, но, отрезанные от своих, они оказались вдвоем против шести стволов. Первого, высунувшегося из травы, тут же подстрелили ребята Грина. Второй оказался умнее, и почти сразу же снял еще одного из группы Грина, а спустя несколько секунд — второго. Этим он тут же обнаружил себя. — Слон, Бибизян, вперед, мы его держим! — закричал Грин, и принялся стрелять по засевшему противнику. Денис рядом с ним делал тоже самое. Тот замолчал, вжавшись в землю. Слон, оправдывая свой позывной, ломанулся вперед, громко топоча, за ним, пыхтел Бибизян. Они исчезли в дыму. Полминуты было слышно только стрельбу, затем из дыма вынырнул Бибизян. В руках он держал флаг — то, ради чего все и затевалось.

— Валим вниз, живо! — крикнул Грин, и понесся вниз по склону, замыкая поредевшую группу. Слон с Денисом бежали чуть впереди. Сзади послышались команды, но Грин даже не оглянулся. До сидящего на стуле под зонтиком инструктора было уже рукой подать. Когда они уже почти добежали, выстрел сзади достал Дениса. Денис ойкнул, и прижал руку к шее, куда попала пулька из воздушки.

— Господин инструктор! — вытянулся по стойке смирно Грин. — Задание выполнено, флаг доставлен!

Инструктор на Грина даже не посмотрел. Казалось, что его больше всего занимают плывущие по небу облака. Подтянулись «враги», и остановились в отдалении. Командир «врагов» подошел и вытянулся перед инструктором.

— Сопляки, вы меня разочаровали, — с гримасой отвращения произнес инструктор. — Ты, — он ткнул пальцем в командира «врагов». — Неправильно разместил своих людей. Разделил отряд на две группы. Потерял двух человек. Конечно, на фоне потерь вот этого полководца, это сущие пустяки, — инструктор кивнул на Грина. — Но самое главное — ты потерял флаг.

— Но там не было удобных точек! Я выбрал… — командир врагов принялся объяснять, но инструктор жестом заставил того умолкнуть.

— Ты, — обратился инструктор к Грину. — Выполнил задачу, но потерял шесть человек. Такие потери недопустимы. При этом, ты совершил все возможные ошибки. Сначала ты некачественно провел разведку, затем ломанулся вперед, в лобовую атаку, прикрывшись дымовой завесой. Будь это реальный бой, вы все сейчас остывали бы на том склоне. Ты дурак Грин, и дурак опасный. Будь моя воля, я бы отправил тебя в хозвзвод, сортиры драить. Но правила есть правила: ты выполнил задачу, поэтому вместо хозвзвода ты пойдешь на командирские курсы. И вместе с тобой пойдет вот он, — и инструктор показал на командира «врагов». — Вам обоим ставится оценка «удовлетворительно».

По правилам, установленным в армии Земли Отцов, солдат, прошедший базовый и дополнительный курсы подготовки пехотинца, мог подать заявление на командные курсы. Если командир учебного взвода разрешал, то кандидат допускался к экзаменам. Ему давали под командование учебное звено, и, после недели различных испытаний, допускали до финального экзамена — боя с другим учебным звеном. Звеном «врагов» командовал точно такой же кандидат на зачисление на командные курсы. Тот, чье звено победит, проходил. Проигравшего отправляли служить обычным солдатом. Спустя год, следующим летом, он мог подать заявку, и снова попробовать пройти на курсы. Но через год сделать это было намного сложнее, потому что под командование такому кандидату попадали чужие солдаты. Сейчас под командой Грина были его друзья. Те, с кем он уже добрых шесть месяцев, с ранней весны, тянул лямку службы. Сначала — на курсе молодого бойца, затем — углубленный курс. Свои пацаны, готовые расшибиться в лепешку, чтобы он прошел. И Грин прошел, но то, что прошел командир «врагов», его категорически не устраивало.

— Разрешите обратиться, господин инструктор! — по-уставному рявкнул Грин.

— Обращайся, — разрешил тот.

— С вашего позволения, я хотел бы пройти испытание снова!

— Что? — не поверил своим ушам инструктор. — Ты, и правда, дурак, Грин?! Ты прошел, какого хрена тебе еще надо?

— Меня не устраивает оценка! — выкатил глаза Грин, изображая рвение. — Если он не против, мы повторим еще раз! — с этими словами Грин посмотрел командиру «врагов» в глаза. Мишка — а именно он командовал «врагами», ответил ему злобным взглядом, и кивнул. Инструктор смерил обеих испытывающим взглядом, и бросил:

— Валяйте, если делать нечего. Только не здесь. Берите себе вон тот участок, от тропинки до промоины. Условия те же, расклад тот же. На то, чтобы занять позиции, у вас час! — инструктор глянул на Мишку, и тот тотчас же понесся к своим. Инструктор отхлебнул кофе из дымящейся перед ним чашки, и снова уставился в небо. Грин отошел к своим, которые, воспользовавшись передышкой, развалились на траве, скинув снаряжение.

— Ты что творишь?! — зашипел Грину в ухо Денис. — А если мы провалимся? Этот говнюк Мишка сделает все, чтобы победа не досталась тебе!

— Он не должен попасть на курсы командиров, — сплюнул Грин. — Придется нам попотеть.

— Я поговорю с ребятами, — кивнул Денис. — Не пропустим эту гниду!

Денис оказался в армии Земли Отцов не случайно. Весной многих из Поселка, кто подходил по возрасту, призвали. Попал под призыв и Роберт. Его, учитывая, что он был сыном «мятежника» Райво, отправили в тот самый «хозвзвод», без права носить оружие. Грин пытался поговорить с отцом, но тот не хотел и слышать о том, чтобы как-то продвинуть Роберта. Доводы Грина, что «сын за отца не отвечает» отец не принял. У Роберта была причина мстить, и этого было достаточно, чтобы закрыть перед ним все двери. Грину ничего не оставалось, как отступиться. После проведенной в Сафеде осени и зимы, Грин сблизился с отцом. Он часто ловил себя на том, что отец напоминает ему Коцюбу — такой же сильный и целеустремленный. Порой Грину казалось, что он почти полюбил его. Почти, но не совсем. Где-то в глубине души Грин по-прежнему ненавидел Землю Отцов, и вместе с ней, отца. Хотя от этого незатухающего огонька ненависти в душе ему порой было очень некомфортно, но он не давал ему погаснуть. И то, что отец отказался дать Роберту шанс, только укрепило эту ненависть.

Роберт остался в хозвзводе, а с Денисом Грин оказался в одном ученом звене. Кроме них, в звене из Поселка был Слон, которого на самом деле звали Алекс. Впрочем, помнил об этом только он сам, да ротный писарь. Все, в том числе, командир роты, называли его по позывному — Слоном. Он не принадлежа к Клубу, и не был посвящен в заговор, но то, что они с Грином и Денисом были из Поселка, автоматически их сблизило. После курса молодого бойца Денис частично объяснил Слону, что почем, и Слон согласился помочь, если что.

— Ну что, будем наблюдать? — спросил Денис Грина, когда прозвучала команда выдвигаться, и Грин повел своих бойцов вниз, к ручью.

— Нет, — ответил Грин.

— Но инструктор… — начал было Денис, но Грин не дал ему закончить:

— Бери Слона с Бибизяном, и быстро дуй вон туда, — Грин показал на выступающий каменный язык с километр правее места, где находился флаг. — Спуститесь по ручью, дойдете дотуда, и подниметесь с обратной стороны. Выступ скроет вас от них. Двигайтесь как можно быстрее, наплюйте на осторожность — просто спринт. Нам главное — темп. Подниметесь наверх, к самому гребню, и пойдете поверх. Как только окажетесь над ними, сообщи.

— Возьмем их в клещи, да еще сверху… — глаза у Дениса загорелись. — А что, если они там оставили наблюдателя?

— Мишка не рискнет разделять силы, особенно после втыка от инструктора. Нет, они все сидят вокруг флага, как квочки на насесте, — хмыкнул Грин. — Мы этим воспользуемся.

Так оно и вышло. Денис, Слон и Бибизян по широкой дуге обогнули позиции противника, и поднялись на гребень. Правда, Мишка все же подстраховался. Он оставил на гребне, прямо над своими позициями, наблюдателя. Это ему не помогло — наблюдатель проморгал появление бойцов Грина, и Слон первым же выстрелом снял его. После этого таиться не было смысла, и Грин поднял оставшихся с ним ребят в атаку. Бойцы Мишки сверху были как на ладони, и трое бойцов Грина стреляли в них, как в тире. Поднявшемуся под прикрытием огня сверху Грину осталось только добить остатки деморализованных, боящихся поднять головы врагов. Потерь группа не понесла. Грин не торопясь спустился вниз, и вручил инструктору флаг.

— Ты меня удивляешь, Грин… — Поскреб подбородок инструктор. — Авантюрист ты… — Но делать нечего — с фактами не поспоришь, и инструктор поставил в зачетке Грина «отлично». Так он прошел на командирские курсы.

Перед командирскими курсами у Грина выдалась свободная неделя. Отец как раз ехал в Поселок по делам, и Грин напросился с ним. Кроме зачисления на командирские курсы, Грина приняли в гвардию — рядовым. Сыграла свою роль оценка «отлично», полученная на последнем экзамене. Ему выдали новенькую черную форму, черный берет, шеврон и пояс с бляхой. На бляхе был выгравирован девиз «Честь и верность». Отец откровенно любовался Грином, и не смог отказать ему в просьбе, хотя до этого неизменно запрещал ему любые поездки южнее Сафеда. Грин ехал с отцом, и вспоминал, как год назад они ехали по этой же дороге, и он разговаривал с отцом — в первый раз в жизни.

— Я не всегда был таким, — рассказывал отец, сидя в пассажирском кресле рядом с Грином. Грин смотрел вперед, на дорогу, и старался не заснуть за рулем. Перед джипом, в котором ехали Грин с отцом, неспешно катил бронетранспортер. — Было время, ты тогда еще совсем малыш был, когда я работал в офисе и был, как все. Но потом я встретил Вождя, Барзеля… Он открыл мне глаза на мир.

— В каком смысле? — спросил Грин. Он давно по душам не разговаривал с отцом, и специально вывел разговор на интересующую его тему.

— Самое главное в жизни, сын, это знать кто ты, и откуда пришел. Знать свое место в мире. До Катастрофы… до этого, как его эмигранты называют, Песца, наш народ жил неправильно. Мы забыли о своих корнях, о том, кто дал нам эту землю. Деньги заслонили все. Ради денег правительство шло на уступки нашим врагам — сарацинам, по кусочку продавая нашу землю. А вместе с землей они продавали и нас. Корпорации оставляли все меньше места для простых людей.

— Вайнштейн тоже об этом говорил. Он говорил, что чмулики все захватили, — кивнул Грин, не отрывая взгляда от дороги.

— Вайнштейн… — вздохнул отец. — Такие умные, толковые люди, как Вайнштейн, Коцюба, и остальные, должны были быть с нами. Я до сих пор не понимаю, почему они отказались к нам присоединиться. Жаль, что Барзель не нашел для них правильных слов, как для меня.

— А что сказал тебе Барзель? — спросил Грин.

— Он сказал мне правду. Он объяснил мне. Что я — сын великого народа с древней историей. Что у меня есть обязательства перед этим народом, и перед страной. А еще он сказал, что будет война, что нам придется воевать за наши дома, за нашу землю. За право жить здесь. Я поверил ему, и вступил в его организацию.

— И бросил нас с мамой, — заметил Грин.

— А что я мог поделать? Она не захотела последовать за мной, не захотела жить в поселении, работать на земле. А я не мог больше жить, как амеба, без цели и смысла. Поэтому мы расстались. Я предлагал ей, умолял ее, чтобы она оставила мне тебя… Но она уперлась, и суд встал на ее сторону.

— Знаешь, ты не очень похож на крестьянина, — сказал Грин.

— Я прошел долгий путь, — ответил отец. — Сначала я работал на земле. Даже получил права на трактор, и бульдозер. Конечно, мне было тяжело. Ведь до того я не поднимал ничего тяжелее ручки. Но я справился. А потом организация отправила меня в армию. Еще до твоего рождения я отслужил срочную. Бумажки в штабе перекладывал. У организации были связи в армейской среде. Я подписал контракт, и меня отправили в боевые части, на курсы, похожие на те, что тебе предстоит пройти. Пехотная подготовка, тактика, командование звеном, отделением. Мне снова было тяжело, ведь я был старше большинства тех, с кем служил. Мне было двадцать семь лет, а им — по девятнадцать. Но я справился. Я отслужил три года по контракту, и вернулся домой, в поселение.

— А зачем ты вообще пошел в армию? — спросил Грин заинтригованно. — Что, приключений не хватало?

— Меня послала организация. У нас жесткая дисциплина, которой подчинено все. Но не это было главной причиной. Я мог отказаться, и к моему мнению бы прислушались. Я сам хотел пойти в армию. Почему? Я не знаю. Может, у меня было предчувствие, что именно этому надо учиться, что эти навыки будут самыми востребованными.

— Ну, так оно и оказалось, — хмыкнул Грин.

— Да. После того, как я вернулся, я пошел на повышение. Барзель назначил меня командиром маленькой группы таких же, как я, ветеранов. У нас по всей стране были такие. Мы стали готовиться. Делали схроны с оружием, запасали продовольствие. Ведь все шло к войне. Ты, конечно, этого не помнишь, но ситуация ухудшалась с каждым днем.

— А потом пришел Песец, и ваши склады пригодились, чтобы выжить, — кивнул Грин.

— Да. Мы выжили сами, и помогли выжить многим людям вокруг нас. Ведь у нас была организация. Если бы не Вождь, в поселениях бы сейчас, наверное, было намного меньше выживших. А тех, кто пережил бы зиму, наверняка добили бы сарацины. Когда сошел снег, они, как тараканы, повыползали из всех щелей, и тут же принялись за свое: грабеж и убийства. Мы встали у них на пути, и давим их. Как ты думаешь, почему у вас там было так спокойно? Между вами и сарацинами стояли мы. Стоило Коцюбе принять наши условия, и мы бы сейчас стояли плечом к плечу, отражая нашествие сарацин!

— А почему от вас народ побежал, если у вас так хорошо? — Грин напомнил отцу о перебежчиках, валом валивших в Республику.

— У нас тяжело жить, сын. Налоги, воинская и трудовая повинности. Иначе просто нельзя! Стоит нам расслабиться, как мы тут же проиграем! А вы там, за нашими спинами, пригрелись. Республика, демократия… а на деле — чистой воды анархия. Бардак! Каждый живет, как ему вздумается. Плевать на соседей, плевать на страну — лишь бы своя задница была в тепле. Поэтом-то вы и проиграли. У такого общественного строя нет будущего. Он слишком беззубый, беззащитный. Только вместе, только объединив усилия под единым руководством, общество может достичь успеха.

— Так почему бежали-то? — прервал словесный поток Грин.

— Неблагодарные людишки, они не ценят то, что мы для них делаем. Все ищут местечка получше, — отец стукнул по приборной панели кулаком.

— И что теперь с ними будет? Накажете? — спросил Грин.

— Да куда там, — махнул рукой отец. — Всех пострелять, работать будет некому. Ничего с ними не будет, не переживай.

— Понятно, вам люди нужны, — вспомнил Грин слова Вайнштейна.

— Конечно, нужны! Нам еще страну из руин поднимать, кем мы ее заселять будем? Другого народа у нас нет. Всем дело найдется, и вашим анархистам тоже.

— А что плохого в анархии?

— Хороший вопрос, сын. Главный недостаток анархии, как общественного строя, это ее неспособность аккумулировать энергию множества людей в нужных точках. Когда общество примитивно, вроде ваших хуторов, или как их там — Семей, это не так и важно. Как только возникает потребность создать что-то масштабное, что не под силу маленькой группе людей, такое общество буксует.

— Почему?

— Когда люди не объединены единой волей, им трудно договориться. У каждого свое мнение, свое видение того, как все должно быть. И что получается в итоге? Вместо того чтобы пойти и сделать, люди начинают обсуждать. Один хочет так, другой эдак, третий вообще ничего не хочет. Ясно, что ничего у них не выйдет. Анархия, это самая низшая из всех форм общественного устройства.

— В каком смысле — низшая? — не понял Грин.

— Смотри. Ты парень умный, значит, поймешь. Слушай, и учись. Так вот, есть всего три разновидности общественного устройства. Первый — это ваши хутора, когда каждый принимает решения за себя, индивидуально. Это анархия. Второй — это коллективизм, когда люди объединяются в сообщество, и совместно принимают решения. И это…

— Демократия? — спросил Грин заинтересованно. Он начинал понимать, куда клонит отец. — Как раньше в Земле Отцов?

— Да. Это промежуточная форма, между анархией и тоталитаризмом. Впрочем, в Земле Отцов демократии не было. Была олигархическая диктатура, власть денежных мешков, прикрытая фиговым листком демократии. Наличие института выборов, сынок, еще не означает власти народа.

— И третья разновидность, это фашизм, так? — понимающе кивнул Грин.

— Фашизм, тоталитаризм, называй как хочешь. Это для придурков типа Вайнштейна фашизм — это ругательство. Для нас это, скорее, похвала. Как сказал один из великих: «кто говорит фашизм, говорит — государство». Это самый эффективный общественный строй, только с ним народ способен добиться результатов. Я говорю не только о победах над врагом, или территориальных захватах. Когда в обществе раздрай, когда партии делят власть, а олигархи рвут страну на куски, когда все продается и покупается, невозможно поставить обществу задачу на десятилетия вперед. Нет стратегического развития, умирает фундаментальная наука, начинается застой, и общество загнивает. Именно это и произошло с Землей Отцов, да и всем Западом. Мы просто загнили, и падение было лишь вопросом времени. Всемирная катастрофа подарила нам шанс сбросить ярмо денежных мешков, и вернуться к идеалам наших предков. Чтобы этим шансом воспользоваться, нам и нужна третья, высшая, форма общественного развития, когда решения принимает один человек. Тот, кто знает, как надо. Тот, кто способен решать за других, и для блага других.

— А если они не хотят, чтобы за них кто-то решал?

— То есть как это — не хотят? Они же не живут в безвоздушном пространстве. Человек живет в обществе. Общество его учит, лечит, защищает. Значит, он перед ним в долгу. Кроме этого, есть долг перед своим народом, перед теми, кто был до нас. И этот долг состоит в том, чтобы передать эстафету поколений дальше. Чтобы после нас были дети и внуки, и чтобы они жили в достатке, и безопасности. Значит, каждый должен прикладывать все силы к тому, чтобы общество процветало и развивалось. А если «не хочет», значит, его можно и должно заставить. Во имя всеобщего блага… — Грин хотел было спросить, кто назначил Вождя вождем, и по какому праву он решает за всех, но вовремя прикусил язык. У него, прочитавшего немало книг, и много общавшегося с Вайнштейном, нашлись бы вопросы, много вопросов, которые поставили бы отца в тупик. Например, кому Вождь передаст власть, когда состарится, и умрет. Грин промолчал. Он вовремя сообразил, что не время и не место сейчас демонстрировать излишки интеллекта. Лучше казаться сообразительным, но недалеким пареньком. Оно и безопаснее, и для дела больше пользы. — Ты, Шими, должен это понимать, ведь ты сейчас с нами.

— Я не с вами, а с тобой, — ответил Грин отцу. — Вся эта политика мне неинтересна.

— Это хорошо, но недостаточно, — сказал отец. Он ничего не заподозрил, ответ Грина укладывался в некую схему, о существовании которой Грин догадывался. — Ты должен знать, в чем преимущество нашего строя. Как приедем, я дам тебе брошюру, ее написал Вождь специально для таких, как ты. Там все объяснено просто и доступно, и что, и почему. И еще, Шими. Забудь все эти «мы», «вы» и все такое. С сегодняшнего дня для тебя есть только «мы» — Земля Отцов, и «они» — все остальные.

— Я понял, спасибо. Книжку я почитаю, — вежливо ответил Грин, и мысленно сплюнул. Отец был просто набит пропагандистскими штампами. Если рассматривать сами идеи, все смотрелось гладко и местами даже привлекательно. Общество, сплоченное вокруг вождя, и идущее к цели. Но каждый раз, как что-то в этих идеях казалось Грину стоящим, перед его глазами вставал Габи. Он-то чем провинился перед эффективным строем? Не вписался, просто оказался не в том месте не в то время? Во имя какой высшей цели его убили? Чем провинились люди из Комитета, и те, кто пошел с Коцюбой в тот день, когда все рухнуло? У всего есть цена, но почему всегда за процветание одних платят другие? Грин слушал отца, и чувствовал, как внутри него растет холодная, устойчивая ненависть к Земле Отцов, и всему, что с ней связано.

Грин прожил зиму в отцовском доме, в Сафеде. Отец познакомил его со своей женой, и сыновьями, братьями Грина. Сыновьям было семь и девять лет, они смотрели на старшего брата с испугом. Жена отца, тихая, скромная женщина, внешне не выказывала неприязни, но Грин не раз ловил на себе ее настороженный взгляд. Он не вписался в тихий, уютный мирок отцовского дома. Не чувствуя себя в безопасности, он не расставался с пистолетом, и все время жил в напряжении. Новые родственники это чувствовали. Когда пришла весна, и Грин ушел в армию, все вздохнули с облегчением.

Отец брал Грина с собой в разъезды. На снегоходе они ездили по окружавшим Сафед поселениям. Отец занимался своими делами, которых у капитана гвардии было по горло, а Грин смотрел, как живут люди. На жизнь в Поселке это было непохоже. Жизнь в Поселке в сравнении с жизнью в Земле Отцов казалась просто роскошной. Понятно, что семья отца не голодала. Но если у капитана гвардии продуктов на столе хватало, хоть и без разносолов, то остальные жили несравнимо хуже. Наметанным после туннеля глазом Грин видел на лицах людей печать постоянного недоедания. Нормировалось все — еда, одежда, горючее. Такого, как в Поселке, чтобы мальчишки гоняли на мотоциклах, не было и в помине. Если кто-то куда-то ехал, значит, по делу. Дети жили отдельно от родителей, в школах-интернатах, а родители работали. Работали много и тяжело, и жили, по сути, на казарменном положении. В небольших поселениях, и на фермах, режим был чуть помягче, но и там не шиковали. Все запасы продовольствия находились на складах в Сафеде, и распределялись согласно нормам. Нормы эти, с захватом Республики стали выше — наладили поставку свежих фруктов и овощей из Поселка.

Несмотря на это, нормы колебались в пределах необходимого для физического выживания. Раз в неделю из города выходила колонна грузовиков в сопровождении бронетехники, и развозила продукты по точкам. Сарацины периодически нападали на эти колонны, жгли грузовики, убивали людей. Отец был прав — в Поселке жизнь была не в пример спокойнее жизни в Земле Отцов.

— А почему бы с ними не договориться? — спросил Грину отца, когда понял, что в эти игры они играют уже скоро третий год, и конца-краю этому не видно.

— С кем договориться, с сарацинами? — спросил отец, и посмотрел на Грина, как на идиота. — Не с кем там разговаривать. Мир будет только тогда, когда мы их всех до одного перебьем.

— Хорошо, — Грину пришла на ум другая мысль. — А почему бы не отгрузить, например, запасов сразу на год, или на полгода? Сократить число поездок?

— Нельзя, — покачал головой отец. — Без учета, они там все сожрут до срока, уследить нет возможности. Кроме этого, есть и другие соображения, — продолжать он не стал. Но невысказанную мысль Грин понял без труда: если отдать запасы поселенцам, они могут и послать Сафед к черту. А так, они от зависят от центра, и легко управляются.

Ограничение потребления еще можно было как-то понять: все же после Песца люди оказались в ситуации, когда неизвестно, удастся ли вырастить что-то, и если удастся — то когда. В таких условиях экономия ресурсов оправдана. У Республики под боком был порт, промзона, с ее складами, и Семьям можно было особо не заботиться о пропитании — все равно продовольствия было намного больше, чем нужно. Выжившие на севере поселенцы оказались в гораздо более сложном положении, у них всего было в обрез. Этим и воспользовался Барзель, сколачивая свою империю: голод идеальный инструмент управления. Впрочем, мысленно ставя себя на место Барзеля, Грин понимал, что в таких условиях ничего лучше он бы не придумал. Необходимость выживать требовала принятия жестких решений. И в рамках выживания сообщества, жизнь и тем более сытый желудок отдельных людей значения не имели. Взвалившего на себя тяжелую ношу ответственности Барзеля, Грин не осуждал. Ему категорически не нравилось другое.

Все блага в Земле Отцов распределялись в зависимости от приближенности к Вождю. Грина поражало, что отец ничего зазорного в этом не видел. С одной стороны, высокие слова о Родине, долге, чести, с другой — сытный паек только для «своих». Ближний круг жил, ни в чем себе не отказывая. Те, что чуть дальше, как отец Грина, жили сытно, остальные — как придется. Вождя, толстогубого, бородатого, откормленного борова с лоснящимися жиром губами, Грин видел всего один раз, на церемонии принятия в гвардейцы. Когда новоиспеченных рядовых построили на плацу, и вручили черные береты. Вождь обошел строй, пожимая всем руки. Глаза Вождя равнодушно скользнули по Грину, потом вернулись.

— Ты пацан Альберта? — бесцветным голосом спросил Вождь.

— Так точно, господин… — рявкнул, выкатывая глаза Грин, и замялся, не зная, как продолжить. Стоящий рядом с Вождем офицер одними губами подсказал: «Вождь…», и Грин поправился: — Так точно, Вождь!

— Ну, служи, гвардеец, — бросил Барзель, и пошел дальше вдоль строя. Грину с трудом удержался от того, чтобы не вытереть брезгливо руку о штаны. Краем глаза на соседа, он заметил на лице того щенячий восторг. Похож, что Вождь только у него вызвал отвращение, остальные от внимания столь высокопоставленной персоны просто растаяли.

Сейчас, на пути в Поселок, где он не был уже целый год, Грин мысленно подводил итоги. Внедрение прошло успешно, он встроился в систему, стал для Земли Отцов своим. Даже в гвардию попал, причем, без помощи отца. Тут ему повезло — свою роль в этом сыграло отношение к Грину инструктора. В самом начале, еще на курсе молодого бойца, инструктор построил их, только надевших военную форму, на плацу перед палатками, и обратился с речью. Смысл речи был прост — отныне они собственность армии. Хрупкая, дорогая, но все же собственность. И хотя они еще дерьмо, налипшее на его, инструктора, ботинок, он сделает из них людей. Грин слушал инструктора вполуха, и поэтому едва не пропустил прозвучавший вопрос:

— … а теперь, сопляки, скажите мне, кто из вас хоть раз убил человека? — Задавая этот вопрос, инструктор не рассчитывал получить положительный ответ. Вся его речь очень напоминала домашнюю заготовку. Тем сильнее было его удивление, когда Грин поднял руку. Мягко ступая, инструктор подошел к Грину, и с полминуты буравил того взглядом. Грин взгляд инструктора выдержал. Инструктор отошел, повернулся к строю, и сказал: — Ничего, это мы еще исправим. Я из вас сделаю убийц.

Потом, на протяжении всего курса, Грин ловил на себе изучающий взгляд инструктора. Когда, спустя две недели, он стал вставать за полчаса до подъема, и не торопясь застилать свою койку, во взгляде инструктора Грин прочел одобрение. Впрочем, вставать Грину было нетрудно. За время, что он провел в Семье Коцюбы, он отвык жить в большом коллективе. Поэтому на курсе молодого бойца, особенно поначалу, с трудом засыпал. Вдобавок к этому, палатка, где Грин со своим звеном спал, находилась у самого плаца. Первый учебный взвод поднимали первым, и, когда остальные еще спали, солдаты первого уже вовсю маршировали на плацу. От грохота сапог в метре от своей кровати Грин мгновенно просыпался. Ему ничего другого не оставалось делать, как начать заправлять постель. Получаса сна было жалко до слез — спать на курсе молодого бойца почти не давали. Гоняли на строевой до позднего вечера, подымали в полшестого. Впрочем, Грин быстро втянулся. После подготовки, которую он прошел еще под руководством Коцюбы, после туннеля, искусственные трудности учебки казались ему смешными. Он все время улыбался, за что однажды удостоился от инструктора выговора.

— Четвертая неделя КМБ, а ты все лыбишься, Грин! Что тебя так веселит? Ты идиот?

— Никак нет, господин инструктор! — по уставному ответил Грин, и губы его растянулись в улыбке.

— Ну, тогда отдохни, юморист! Упор лежа принять, пятьдесят отжиманий! Отжался? Давай еще пятьдесят! А теперь бегом марш до забора, и назад, у тебя десять секунд!

Грин бегал, отжимался, стрелял… и улыбался. Инструктор со временем от него отстал, увидев, что учить Грина особо нечему, а дисциплины он не нарушает. А уже на продвинутом курсе, куда из прежнего звена Грина попали только Слон с Денисом, произошел случай, после которого инструктор стал воспринимать Грина как равного. Однажды посреди недели курсантов собрали на плацу, и инструктор объявил, что их отправляют на настоящую боевую операцию. Официальная версия гласила, что, по данным разведки, одной из сарацинских деревень замечено скопление бандитов. Сводному отряду гвардии и армейских частей ставилась задача окружить и зачистить очаг бандитизма. Разумеется, все было не так. У Бибизяна старший брат отирался при штабе, он-то и рассказал, что все намного прозаичнее. Действительно, жители этой деревни периодически нападали на колонны снабжения Земли Отцов, устраивали набеги на отдаленные фермы. Деревеньку пару раз уже пытались зачистить, но натыкались на стойкое сопротивление. Теперь обстоятельства поменялись: у Земли Отцов появился неиссякаемый источник горючего, прибавилось людей и техники. Все лето готовилась операция, пока однажды высланная разведка не засекла уходящий из деревни куда-то на северо-запад крупный отряд сарацин. Это означало, что в деревне стало меньше бойцов. Такой шанс решили не упускать, поэтому подняли все находящиеся поблизости части — и гвардейцев, и армию. А в качестве поддержки им придали две учебных роты новобранцев.

— Так что, будем их чистить, пока ихние мужики в отлучке, — посмеиваясь, объяснял расклад Бибизян.

— А нас зачем туда посылают? — задумчиво спросил Грин.

— Хотят в деле проверить, чтобы мы пороха понюхали, — подтвердил опасения Грина Бибизян. Скорее всего, так оно и было. И наверняка за этим стоял инструктор.

Инструктор был фигурой таинственной. У него не было воинского звания, во всяком случае, погон он не носил. К нему обращались просто «инструктор», и никто, даже его непосредственные подчиненные, не знали, как его зовут. На вид ему было около сорока. Среднего роста, среднего телосложения, с обычным, ничем не примечательным лицом, инструктор выглядел человеком из толпы. Среди новобранцев ходили легенды о принадлежности инструктора к какому-то сверхсекретному спецназу, но подтверждения у этих слухов не было. Учебными отделениями командовали обычные сержанты, многие из которых отслужили всего на год-полтора больше подчиненных. Взводами — лейтенанты, не старше двадцати пяти лет. Ротами — капитаны. А инструктор командовал всеми, и никем. Должности у него не было, но все ему подчинялись. Он был всюду, поправлял, объяснял, наказывал нерадивых. Когда закончился КМБ, больше половины новобранцев отправились в свои части, служить. Меньшая половина перешла на продвинутые курсы, где из них должны были сделать настоящих бойцов — стрелков, минометчиков, танкистов. Сменились командиры, само обучение стало намного более практичным, и конкретным — меньше строевой подготовки, больше стрелковой, физподготовки, больше теории и практики. Поменялось все… кроме инструктора. Он все так же опекал новобранцев, и, как иногда казалось Грину, присматривался к ним. Наверняка их не просто так посылают на это задание, подумал Грин. Инструктор устраивает очередную проверку.

Грин вспомнил, как все происходило. Сейчас, спустя два месяца, эти воспоминания уже казались сном…

— Красиво работают, как по книжке, — Денис оторвал от глаз бинокль, и подал Грину. Грин посмотрел. Лежащая под ними сарацинская деревня приблизилась. Первые штурмовые группы как раз занимали окраину. Операция началась глубокой ночью. Все силы, что собрал Эран для атаки на сарацинскую деревню, выехали из Сафеда, и тремя колоннами направились на северо-запад. Километрах в десяти, не доезжая деревни, колонна остановилась, солдаты спешились, и двинулись дальше пешком. Преодолев форсированным маршем оставшееся расстояние, к четырем утра все три колонны были на месте, на исходных позициях вокруг деревни. Следом подтянулась бронетехника и артиллерия. Грин впервые увидел военную машину Земли Отцов в действии. Может, обеспечить нормальную, сытую жизнь своим подданным Земля Отцов и не могла, но в военном отношении она была вне конкуренции.

Солдат было много, около полутора тысяч штыков, и танков тоже — вся первая бригада в полном составе, батальон гвардейцев и танковый батальон. Первая бригада на три четверти состояла из резервистов, которых специально для участия в операции оторвали от работы и семей. Собственно, этим гвардия от армии и отличалась — гвардейцы находились на службе постоянно. Остальные, кроме срочников, да офицеров с сержантами, были в резерве, их вызывали повестками, когда возникала надобность. Но, практически, из-за вялотекущего конфликта с сарацинами, в армии было и много тех, кто при других обстоятельствах сидел бы дома. Силы второй бригады, раскиданные по поселениям и фермам, прикрывали их от возможной атаки со стороны сарацин из других деревень.

Действовали по учебнику. Чуть только первые лучи солнца тронули облака на горизонте, на деревню обрушился ливень мин и снарядов. Развернутая в тылу батарея гаубиц и две минометные батареи работали по площадям, неприцельно. После артподготовки вперед двинулась пехота. Штурмовые группы подошли к окраинам, и углубились в лабиринт домов. Спустя некоторое время к ним подтянулись танки. Передали команду выдвигаться и сводному отряду новобранцев. Инструктор выслушал приказ, отпустил радиста, и сержанты забегали, собирая подчиненных.

— Так, мужики, собрались, построились, пошли! Быстро, не тянуть кота за яйца! Бибиязн! Ты натурально обезьян, собрал хурду с пола и вперед! Грин, не телись, собирай своих, выдвигаемся! — Дважды повторять нужды не было. Все и так сгорали от нетерпения — наконец-то настоящее дело, без дураков!

Хоть впереди и были свои, двигались по-боевому, не забывая глядеть по сторонам. Все ж таки впереди была «застройка». Бой в городе сложная и опасная штука, и надеяться, что шедшие впереди зачистили все дыры, было глупо. А ну, как пропустили что, и сейчас из какого-нибудь укрытии чудом оставшийся в живых сарацин разглядывает идущих через прицел? Погибать по-глупому никто не хотел, поэтому и без напоминаний сержантов все смотрели в оба.

По улице никто не шел. Тактические наставления не то, чтобы рекомендовали — прямо предписывали, там, где это возможно, двигаться через дома. Так шедшая перед группой новобранцев штурмовая группа и поступила. Не торопясь, выбивая двери, если надо, проламывая стены, она дом за домом продвигалась вглубь деревни. Новобранцы шли за ней, прикрывая тылы. Впереди то вспыхивала, то затихала стрельба, ухали взрывы гранат. Если штурмовая группа натыкалась на сопротивление, и не могла подавить огневые точки противника сама, в ход шли танки. Они двигались по улицам, держась в тылу у наступавших, примерно вровень с группами прикрытия. Проходя мимо окон, Грин слышал рев танковых моторов в отдалении. Танк подъезжал, и в несколько выстрелов разделывался с огневой точкой. Такая тактика сводила на нет главный козырь сарацин — противотанковые гранатометы.

Ближе к центру деревни сопротивление усилилось. Группе новобранцев приказали оставаться в одном из домов и ждать распоряжений. Грин занял позицию у окна, и стал смотреть на улицу. Его подташнивало. На их пути постоянно попадались трупы, особенно вначале. Сейчас-то все сарацины, кто мог, сбежали поближе к центру деревни, где, по данным разведки, у них были укрепления. В этом доме, например, трупов не было вовсе. Легче от этого не становилось. Штурмовые группы, стараясь снизить свои потери к минимуму, не жалели гранат. Далеко не все дом были необитаемы, в деревне осталось довольно много сарацин. Под солдатскими сапогами хрустели остатки чужого быта. Сорванные со стен фотографии с улыбающимися детьми, игрушки, украшения. Валялось выпавшее из разбитых шкафов белье. У Грина из головы не выходило то, что он увидел тремя домами раньше. Проходя по коридору, он заглянул в одну из внутренних комнат. Ставни с окон сорвало взрывной волной, и солнце ярко ее освещало. Посреди комнаты, в солнечном квадрате, лежал труп сарацинской женщины. Бесстыдно раздвину ноги, она лежала на каких-то свертках. Головы у нее не было — кто-то походя сделал контрольный выстрел, превратив голову женщины в кровавое месиво. По виду мебели Грин понял, что в комнату закинули гранату, и не одну, судя по масштабам разрушений. Он подошел к женщине, и только тогда понял, что это за свертки, на которых лежала женщина. Это были дети, возрастом не старше четырех лет. Наверное, она пыталась прикрыть их своим телом, подумал Грин, сдерживая рвущийся наружу желудок. Сержанту пришлось крикнуть два раза, прежде чем Грин развернулся, и вышел из той комнаты. В следующем доме он увидел трупы двух мужчин. Возле одного лежал автомат, и пустой гранатомет без выстрела.

Сарацины защищались, и даже ухитрялись подстрелить кого-то из нападавших — мимо новобранцев проносили на носилках раненых. Им это не помогало, силы были неравны. На каждого способного держать оружие сарацина приходилось десять солдат Земли Отцов. Один за другим укрепленные пункты сарацин переходили в руки солдат.

— Господин инструктор, господин инструктор! — один из новобранцев из первой роты, имени его Грин не знал, подбежал к инструктору. Их группа отдыхала во внутреннем дворике какого-то дома, ожидая, пока в штабе согласуют взаимодействие, и прикажут двигаться дальше.

— Что у тебя, Зингер? — спросил инструктор. Память у него была как компьютер, он помнил всех.

— Там сарацина поймали! Прятался в шкафу, сука! — радостно-возбужденно выпалил Зингер.

— Ну, давайте его сюда, — лениво бросил инструктор, и вытянул ноги. Единственный из всех, он сидел на пластмассовом стуле для пикников. Из дому выволокли сарацина со связанными за спиной руками. Его пытались вести, но его не держали ноги. Носки ботинок оставили на газоне извилистый след.

— Ты кто? — спросил инструктор, когда сарацина поставили перед ним на колени.

— Нэ убивайте, нэ убивайте, пажялюйста! — заканючил сарацин. — Я мирни чилавек, киристьянин, я нэ стрилял. — По смуглому лицу сарацина катился пот, он заискивающе смотрел на инструктора. Грина передернуло от отвращения.

— Ясно, — обронил инструктор, и приказал: — Зингер! Прикончить эту падаль. Пленные нам не нужны.

— Есть, господин инструктор, — без прежнего воодушевления произнес Зингер. Он оттащил сарацина к забору, и поставил того на колени. Грин лениво наблюдал за происходящим, и радовался, что не оказался на месте Зингера. Зингер упер ствол винтовки в затылок сарацину, который раскачивался и подвывал уже без слов, на одной ноте. Потянулись секунды. Зингер зажмурил глаза, и застыл. Его лицо, еще минуту назад разгоряченное, побледнело.

— Я не могу, не могу! — выкрикнул он, и опустил винтовку. Во дворике повисла мертвая тишина, был слышен только скулеж сарацина, и стрельба вдалеке. Инструктор качнулся на стуле, сложил ладони домиком, и произнес в пустоту, ни к кому не обращаясь:

— Понабирали детей в армию… — он повернул голову, и Грин вздрогнул: инструктор смотрел на него.

— Грин! — сказал инструктор.

— Я, — ответил Грин, и отлепился от стены.

— Убей сарацина, — приказал инструктор.

— Не дело это, безоружного убивать, — ответил Грин, еле ворочая языком в пересохшем рту. Слова инструктора ошеломили его. Ему? Убивать этого несчастного дядьку?

— Господин инструктор, — рявкнул инструктор.

— Господин инструктор, — покорно повторил Грин.

— Это приказ, Грин! Ты ведь хотел на командирские курсы? Как же ты хочешь командовать, если не способен выполнить приказ? Перед тобой враг твоей страны и твоего народа. Убей его! — инструктор встал со стула, и подошел к Грину. — Выполняй приказ, Грин!!! — рявкнул инструктор, глядя Грину в глаза.

— Я… — прошептал Грин, и подчинился. Он подошел к сарацину, и стал у него за спиной. Остальные новобранцы наблюдали за ним, как завороженные. Грин сдвинул кнопку предохранителя на винтовке, переводя на одиночные, и прицелился сарацину в затылок. Мысли роились у него в голове. Он должен был попасть на командирские курсы, должен был. Это было нужно для дела, для настоящего дела, за которое уже отдали жизни дорогие ему люди. Но вот так взять и выстрелить в затылок ни в чем неповинному человеку Грин не мог. Это противоречило его убеждениям. Это было несправедливо, и не по совести. На мгновение, у него мелькнула мысль развернуться, и выстрелить в инструктора, а потом плюнуть на все, и уйти к Эрику. Рядом свои пацаны, не сдадут, помогут. Уйти к Эрику, и все будет просто, и ясно — тут свои, тут чужие. Никаких игр. «Другого пути у вас нет. Вам придется многим пожертвовать на этом пути. Ваши руки будут по локоть в крови, а люди отвернутся от вас. Такова цена победы. Такова цена жизни…» — вспомнил Грин слова Джека. Все именно так и получалось, у всего есть цена, и цену эту надо платить. Или не платить. Грин заколебался, раздираемый сомнениями. Инструктор терпеливо наблюдал за ним. Наконец, Грин принял решение. Чувство долга победило сомнения. Он опустил винтовку. В повисшей над двориком тишине явственно прозвучал разочарованный выдох инструктора. Инструктор хотел что-то сказать, но не успел. Два быстрых шага, и Грин оказался перед сарацином. Он поставил винтовку на предохранитель, и закинул за спину.

— Посмотри на меня, — сказал Грин. Сарацин поднял на него полные ужаса глаза. Его плечи тряслись от рыданий. Грин посмотрел сарацину в лицо, отмечая неожиданно обострившимся взглядом каждую морщинку, каждый шрамик, каждый волосок. — У всего есть цена, — сказал Грин. Никто из присутствующих, кроме Дениса, его не понял, потому что Грин сказал это на языке давно не существующего Союза Республик. Почему-то ему захотелось сказать это именно так. Почему, он и сам не знал. Который год живя бок о бок с эмигрантами, он не только стал понимать этот язык, но и мог связать пару слов. Сарацин Грина не понял, и снова начал что-то лопотать, но Грин его уже не слушал. Коцюба научил его методу «мгновенной медитации». «Мгновенная медитация» позволяла дистанцироваться от своего «Я», остановить внутренний диалог и привести сознание в рабочее состояние. На тренировках у Грина это плохо получалось, но сейчас, в стрессовой ситуации, почему-то вышло необычайно легко. Щелк, и вот уже сознание Грина заполняет ледяное спокойствие. «Я» еще мечется где-то в сторонке, обливаясь слезами, и задаваясь вопросами, почему и за что он сейчас будет убивать этого вполне безобидного дядьку, а тело уже тянет из кобуры пистолет, и передергивает затвор, досылая патрон.

Грин приставил пистолет ко лбу сарацина, точно над переносицей и выстрелил. В лицо плеснуло горячим. Сарацин кулем свалился Грину под ноги. Грин отошел в сторону, и поднял голову. Инструктор, на лице которого было написано безграничное удивление, смотрел на него, словно бы впервые увидев. Денис отвернулся, его рвало.

— Подойди ко мне, Грин, — сказал инструктор, наконец-то справившись с удивлением. Грин спрятал пистолет в кобуру, и подошел. — Дай руку, — приказал инструктор. Грин протянул ему правую руку, инструктор приложил к запястью руки Грина маленькую коробочку, обернул вокруг полоску браслета. — Почему не стал стрелять в затылок? — спросил инструктор, не отрывая коробочки от руки Грина.

— Подумал, что так будет честно, — ответил Грин, глядя инструктору в глаза.

— Честно, — хмыкнул инструктор. — Откуда ты взялся такой… честный? — спросил он. Грин не стал отвечать. Браслет завибрировал, и сдавил руку. Спустя минуту коробочка пискнула, на маленьком экране появились цифры. Инструктор посмотрел на результаты, и брови его поползли верх: — Пульс нормальный… Молодец, Грин, так держать! — похвалил он. Ни разу, ни до, ни после этого случая, Грин не слышал, чтобы инструктор кого-то хвалил. После того, как взвод вернулся в расположение, инструктор назначил Грина командиром звена. Когда спустя месяц Грин подал заявку на командирские курсы, ее приняли без вопросов. Наверняка инструктор рассказал об этом случае отцу Грина. Может быть, именно поэтому отец и взял его в эту поездку с собой. Убив того сарацина, Грин сдал самый важный экзамен — экзамен кровью.

— Куда мы едем? — спросил Грин, и воспоминания оборвались. Колонна, в хвосте которой ехал джип, свернула направо, к поселку, но отец за колонной не повернул, поехал прямо.

— В порт. Я хочу тебе кое-что показать, — ответил отец. Вскоре с левой стороны проплыла развязка, ведущая в туннель. Грин поежился.

Корабль назывался «Первопроходец». Во всяком случае, именно это было написано на свежевыкрашенном сером борту. Над стенками сухого дока, где стояли Грин с отцом, возвышались две верхних палубы. Над ними, над капитанским мостиком, возносилась к небу мачта с локатором и антеннами. Корабль был немаленький.

— Большой… — присвистнул Грин.

— Сто тридцать пять метров длина, двадцать ширина. Осадка — шесть, две тысячи тонн водоизмещения, — пояснил отец.

— А что это за вид кораблей? Ну тип — как называется? — спросил Грин заинтригованно.

— Это круизный лайнер. Во всяком случае — был. Теперь это крейсер, — стал объяснять отец, пока они шли по стене к перекинутым на корабль мосткам. — Как раз перед катастрофой его поставили в сухой док на ремонт. Цунами перехлестнуло через ворота дока, но корабль уцелел, только борт немного помялся. Нам повезло, что из него слили всю воду. Там масса трубопроводов, и он наверняка бы полопались, когда пришли морозы. А так — дизель стоял сухой, и большая часть систем тоже. Здесь уже год работает наша группа, переделывает судно под наши специфические нужды. Следующей весной спустим его на воду. А вот и капитан, — отец показал на капитана, который встречал начальство у мостков.

Капитана звали Алексеем Тимохиным, это был кряжистый бородатый мужик лет пятидесяти, в свитере под горло. Он смотрел на отца Грина спокойно и без подобострастия. Отец представил Грина:

— Мой сын Шимон.

— О, уже гвардеец! — сдержанно похвалил капитан. Они обменялись рукопожатиями.

— Ну что, хозяин, веди, показывай, как успехи, — отец хлопнул капитана по плечу, и тот повел гостей по кораблю.

— По левому и правому борту установили дополнительные цистерны, для топлива и воды, — капитан водил указкой по висящему на мостике плану. Грин с любопытством озирался: до этого он ни разу не был на корабле. Мостик поразил его обилием непонятных приборов, из которых он опознал только компьютер. Капитан, между тем, продолжал: — Запасов у нас — на полгода автономного плавания, с полной загрузкой пассажиров. Часть кают мы забили провизией, так что осталось всего около трехсот мест. Грузовой трюм тоже заполнен, все по списку, как приказано…

— А что по двигателю? — спросил отец.

— Пробовали запускать на холостом ходу. Все работает, нареканий нет. Вчера как раз провели тренировку машинной команды. Без проблем, конечно, не обходится, но все решаемо, ребята сработаются. Ближе к холодам машину будем все время держать на ходу. С топливом проблем нет, подвозят регулярно.

— Что по десантным средствам?

— Нашли два военных мотобота, на пятьдесят человек, с бронированной рубкой. Поставили на них пулеметы, по два на каждый. Если найдем еще два, будет полный комплект. Кроме того, наконец-то обзавелись артиллерией. Служба снабжения год кормила завтраками! Ты там разберись, Альберт, а то они совсем берегов не видят.

— Я разберусь, — пообещал отец. — Так что там с артиллерией?

— Идем, покажу, — капитан повел гостей на верхнюю палубу. Сразу за трубой когда-то был бассейн. Теперь там, задрав к небу ствол, стояла пушка.

— 155 миллиметровая гаубица, имперская, — пояснил Грину отец. — Видишь, станины в виде креста? Ее можно разворачивать на все триста шестьдесят градусов.

— Мы ее только установили. Вокруг обложим мешками с песком, прорежем люк, чтобы можно было снизу снаряды подавать, — пояснил капитан. — А там, на корме, поставим танк.

— Танк? — не поверил своим ушам Грин.

— Да, танк, — кивнул отец. — Та машина, что у Фраймана отбили. Там что-то с ходовой, короче, ездить он уже не будет. Поставим его на корме, тоже мешками с песком обложим, и получится башня, как на старинных броненосцах. А если я смогу еще одну гаубицу выбить, получится полноценный боевой корабль, способный поддержать наземную операцию.

— А зачем все это? — заинтересованно спросил Грин.

— Если у нас будет свой корабль, это резко расширит наши оперативные возможности, — объяснил отец, и капитан согласно кивнул. — Во-первых, все побережье будет под нашим контролем. Мы сможем высаживать отряды численностью до батальона, и работать по целям в прибрежной полосе. Во-вторых, это идеальное средство для дальних рейдов. В акватории Срединного моря множество портов. В прошлом году там повсюду сошел снег, и мы сможем эти порты пощупать. В портах много чего ценного можно достать. Так что корабль — вещь полезная.

Отец ушел общаться с работавшими на объекте людьми, которых, если считать охрану, было около восьмидесяти человек. Грин остался с капитаном на мостике.

— Ты в Сафеде живешь, так? — спросил капитан. Грин кивнул, подтверждая. Капитан помолчал, помялся, потом попросил: — Тебя не затруднит письмо отвезти моим, в Сафед? И еще посылочку небольшую. У меня там жена с дочкой, я их год не видел…

— Нет, конечно, не затруднит, — ответил Грин. — Только скажите, как их можно найти, я отвезу.

Уже потом, в машине, когда отец тепло попрощался со всеми, и они поехали по направлению к Поселку, Грин спросил:

— Странно, почему капитан сам в Сафед не съездит?

— Что? — не понял отец. Грин рассказал про посылку. Отец забарабанил пальцами по рулю, и ответил не сразу. — Он не может туда поехать, потому что я приказал ему не покидать объект. Гвардейцам на этот счет даны четкие указания.

— Но ведь мы могли их привезти, хотя бы повидаться? Я имею ввиду, его родных?

— Могли, но это лишнее, — отец повернул голову, и посмотрел Грину в глаза. Грина точно ледяной водой окатило: он понял, что семью капитана держат, фактически, в заложниках. Как гарантию лояльности. Наверняка гвардейцы, что охраняют корабль, не только отгоняют людоедов, но еще и следят, чтобы у рабочих и членов команды не возникло неправильных мыслей — например, захватить корабль, и сбежать. Грин выдержал взгляд отца, и кивнул, придав лицу соответствующее моменту выражение. Отец добавил: — Я доволен тем, как все идет. Если так пойдет и дальше, то следующей весной устроим экспедицию вдоль побережья. Хочешь присоединиться? Ты как раз закончишь свои командирские курсы.

— Не откажусь, — ответил Грин.

— А пока погуляй, мы в Поселке задержимся на три дня, — сообщил ему отец. — Вождь приезжает, будем его сопровождать.

Возможность провести в Поселке три дня вместе с Леной Грина обрадовала. О том, что должен приехать Вождь, он никому не сообщил. У него мелькала мысль дать знать Эрику, чтобы тот устроил засаду, но он ее отбросил. Если Эрик попытается убить Вождя, отец точно сообразит, откуда тот получил информацию. При всей его любви к Грину, этого он точно не простит. «Стоп», подумал Грин, «а не сказал ли мне это отец, чтобы лишний раз меня проверить?». Скорее всего, так оно и было, сообразил Грин. А он-то думал, что усыпил бдительность отца своим образцовым поведением. Оказалось, нет — отец все еще что-то подозревал насчет него. Как бы по секрету поделился такой информацией, которую не разглашают просто так. «Ай да папа», не без восхищения подумал Грин. О визите Вождя он так никому и не сказал. Провел три восхитительных дня вместе с Леной, и отправился назад в Сафед вместе с отцом. Его ждал курс командиров. Дом — бывший дом, он так и не посетил. Все, на что он осмелился — проехать по улице и бросить один короткий взгляд. Убедиться, что все в порядке. Все было в порядке, во всяком случае, так это выглядело со стороны. Люди в Поселке с Грином не разговаривали. Черный мундир словно возвел между ними, и Грином стену, невидимую, но оттого не менее крепкую.

Только попав на командирские курсы, Грин понял, что экзамен, который он сдал, чтобы попасть на курс, проверял вовсе не его командные навыки. Инструктор этого и не скрывал. Суть экзамена была в том, чтобы отобрать тех, кто способен заставить других напрягать все силы. Сумел повысить мотивацию подчиненных — победил, не сумел — на курс попадет кто-то другой, кто сумел. Земле Отцов не нужны слабаки и неудачники. Заявки на зачисление подали тридцать девять человек. На курс прошел двадцать один. Спустя пять недель количество сократилось до пятнадцати. Не выдержав нагрузки, ушли пятеро. Шестой погиб на экзамене по ориентированию — сбился с пути, и замерз в снегу. Остальные стиснули зубы, и продолжили учиться.

Лекции, лекции без конца. Грин терял счет дням. Одна неделя отличалась от другой только чуть меньшими нагрузками в единственный выходной. Марш-броски на лыжах, с полной выкладкой. Огневая. Тактические учения в занесенном снегом учебном городке. И снова — лекции. Виды оружия, от пистолета до гаубицы. Организация. Взаимодействие. Тактика наступления. Тактика отступления. В городе. В поле. В лесу. Штурм здания. Оборона здания. И еще раз — организация. Ориентирование на местности. Топография. Не спать на лекциях! С блокнотом не расставаться, все записывать. Учет и контроль. На уровне звена. Отделения. Взвода. Роты. Если понадобится, ты должен заменить командира роты, курсант! Колонна попала в засаду, головная машина подбита, замыкающая тоже. Твои действия? Думай быстрее, ты под огнем. Пока ты думал, от твоего взвода осталась половина. Неуд, курсант, командир должен думать быстро. Учись сейчас, в бою будет поздно. Под огнем думать некогда, курсант, хорошенько это запомни. Есть набор стандартных ситуаций, и ты должен знать, как действовать в каждой из них, без раздумий. Твои бойцы должны знать свой маневр, научить их этому — твоя работа. Садись. Следующий вопрос…

К Новому Году число курсантов сократилось до девяти. Один застрелился, не выдержав постоянного давления, и криков сержантов. Инструктор — все тот же инструктор, что и на курсе молодого бойца, только плечами пожал — отработанный материал.

— Не верю, что так раньше на сержантских курсах учили. У меня брательник до катастрофы учился, рассказывал… — шептал в столовой курсант, имя которого стерлось из памяти Грина. Курсанта отчислили за неуспеваемость еще в самом начале.

— Это все инструктор, его методики. Урод! Извращенец! — так же шепотом отвечал ему другой, склонив к тарелке исхудавшее, обветренное лицо. Фантазии инструктора не было предела. Сидишь, пишешь контрольную. А он подкрадется, и выльет на тебя ведро ледяной воды. Заберет намокший лист, даст новый, и тряпку, стол вытереть. В классе холодно, у курсантов пар изо рта — облачками. Сиди, пиши, и зубы сжать, чтобы дробь не выбивали. Не нравится? Встать! Пиши стоя, курсант, раз не можешь сидя.

На курсе молодого бойца ребята общались, завязывалась дружба. На командном, каждый замыкался в себе. На каждого курсанта — по сержанту, чтобы ни на минуту не расслаблялись. Даже если курсанты оставались без присмотра, они почти не разговаривали — берегли силы. Главное было выдержать, не сломаться. Среди ночи в комнату мог войти инструктор, разбудить, и, светя фонариком в лицо, потребовать ответа: сколько снарядов в передней укладке танка «Колесница» четвертой модели? А в задней? Максимальная дальнобойность 120-мм миномета? Неправильно, курсант. Упор лежа принять. Сто отжиманий за две минуты, время пошло. Отжался? Спи, до подъема пятьдесят минут.

Если бы не подготовка, что Грин прошел в Республике, он бы сломался. Это, да еще осознание того, что все это не просто так, что у этого есть цель, и удержало его. После Нового Года стало легче. То ли давить стали меньше, то ли курсанты привыкли, но у них даже появилось свободное время. Немного, с полчаса в день, но и это казалось неимоверной роскошью. Да и лекции стали другими. Теперь их действительно учили, не пытаясь ломать. Те, кто выдержал первые пять месяцев курса, наверняка выдержат и оставшиеся четыре месяца, решило командование. Всем присвоили звания капралов. Ни объем, ни материал обычному сержантскому курсу не соответствовали. Инструктор и не скрывал, что их готовят с прицелом на офицерские должности. Они должны были стать элитой — новые люди для нового времени. Особый курс. Особые условия. По ночам больше не будили, и марш-бросками не изнуряли, сосредоточив все силы на учебе в классах, и на практических занятиях. Когда сошел снег, курсанты с утра до вечера стали учиться вождению — ты командир, значит, должен водить все. Грузовик, танк, легковую машину. И так далее…

В начале июня состоялся выпуск. Новоиспеченным сержантам выдали нашивки, и раздали направления в части. Единственный из всех, Грин точно знал, что идет в гвардию. Кроме него, среди курсантов гвардейцев не было. Остальные курсанты смотрели на него с завистью — как же, гвардия, это не шутка. Грин помалкивал, и хмурился. Мысли его были далеки от успешного окончания курса. За месяц до окончания курса он встретился с Робертом.

Группе курсантов дали задание — добраться до Сафеда. Их привезли в какое-то заброшенное поселение, где уже стоял неисправный БТР, и оставили там, предупредив, что до Сафеда — сорок километров. Направление? Сами решайте, курсанты, не маленькие. Ни карт, ни компаса, ни у кого не было. Хочешь — иди пешком, наобум, хочешь — чини БТР и езжай с комфортом. Но на месте — у штаба, быть до двадцати трех ноль-ноль. В этот раз очередь командовать выпала Грину. Он принял решение — чинить БТР. Починили, хотя за деталями и горючкой пришлось побегать. Инструктор спрятал их в руинах, заминировав все минами с красящим составом. Краска — несмываемая, подорвался — неделю с красной рожей ходить будешь, пока не сойдет. Грин схитрил — в одном из домов нашли кучу больших мусорных пакетов. Пакет на голову, пакет на туловище, по пакету на руки — и вперед, на мины. Что так, что эдак, провозились до темноты. Завели, поехали — и три часа колесили непонятно где, пока не наткнулись на поваленный указатель. Так и доехали. Успели — за час до условного времени. Инструктор выслушал рапорт, хмыкнул, и отправил группу ужинать — на кухне специально оставили еду. Там Грин и наткнулся на Роберта.

— Что они с вами делают?! — Роберт сочувствием смотрел на Грина. Тот сидел перед ним посреди огромной пустой столовой, и, урча, насыщался. Роберт вытер о передник руки, и покачал головой: — Видел бы ты себя со стороны, Грин. Ты на привидение похож.

— Прорвемся, — чавкая, промычал Грин.

— Грин, скажи — скоро мы начнем что-то делать? Я уже устал тут этим уродам прислуживать! — Роберт сел напротив Грина, и полушепотом стал рассказывать: — Наши ребята повсюду. Оружейка, штаб, авторота, в танковом гараже — наши всюду работают. Давай устроим что-нибудь?

— Что именно?

— Ну, я не знаю. Давай, взорвем к чертям всю эту сволочь, и уедем домой. Поднимем Поселок, восстановим Республику, — горячился Роберт.

— Даже не думай, — отложил ложку Грин.

— Почему?

— Потому, что сожрут они нас, и косточек не оставят. Ты не видел их машину в действии. Слышал о зачистке? Я в одной такой участвовал. Нет, Роб, нам с ними не справиться.

— Слышал. Но ведь, то сарацины, наши же другие. Не возьмут они нас!

— Не торопись. Надо подождать, и мы своего добьемся, — твердо сказал Грин. Роберт посмотрел на него, но ничего не ответил. Грин продолжил: — Ни в коем случае ничего не предпринимай без того, чтобы посоветоваться со мной. Это приказ!

— Приказ?! — дернулся Роберт, но посмотрел на Грина, и осекся. Грин изменился. Сильно изменился, и спорить с ним почему-то не хотелось.

— Да, приказ. Ждите, настанет момент, когда система качнется. Тогда наступит наше время, — сказал Грин. — И вот еще: у них есть корабль… — Грин рассказал Роберту о корабле.

— И что? Как это изменит наш план? — Роберт с интересом выслушал Грина, но не понял, к чему тот клонит.

— Я еще не знаю… Но смотри сам — корабль нужен им не только для крейсерских рейдов. Есть что-то еще…

Напоследок Грин взял с Роберта обещание, что тот не станет ничего без него предпринимать. Роберт, хоть и со скрипом, все же дал слово. Но Грин с тех пор потерял покой. Он опасался, что ребята начнут без него, и все испортят. Время действовать еще не пришло, в этом он был уверен.

Грин спал. Ему снился сон, все тот же кошмар, что преследовал его уже вторую неделю. После командных курсов ему дали отпуск — две недели. Грин уехал в Поселок, и поселился у Лены. Ради такого случая им выделили отдельную комнату. Борис, при виде Грина в черной гвардейской форме, да еще с нашивками сержанта, и не подумал возражать. Грин наслаждался обществом Лены, вкусной едой, и мягкой постелью — всем тем, от чего он уже отвык за полтора года в армии. Все было бы хорошо, если бы не этот сон. Ему снилось, что он стоит посреди снежной пустыни, один. Воет ветер, взвихряя поземку, свинцово-серое небо нависает над головой. Внезапно, вдали появляются черные точки. Одна, другая, третья. Они приближаются, и Грин понимает, что это волки. Не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, ему остается только смотреть, как они надвигаются черной волной. Когда волки приближались настолько, что он слышал дыхание, и скрип снега под сотнями лап, Грин просыпался. Он с воплем садился в постели, обливаясь потом. Разбуженная Лена успокаивала его, и он засыпал. На следующую ночь все повторялось.

— Надо с этим что-то делать, — Грин рассказал маме Лены об этом сне. — Траву, что ли, какую-то попить? У вас нет, случайно, чего-то такого? — Мама Лены слыла целительницей.

— Неспроста все это. Непростой это сон, помяни мое слово, — покачала головой женщина. — Может, тебя о чем-то пытаются предупредить?

— Я уже думал… Ума не приложу, что могут означать эти волки, — ответил Грин.

— Может, это с твоей службой связано? Волки у сарацин что-то вроде тотема.

— Надо подумать, — задумчиво сказал Грин. Вечером он долго ворочался, не мог заснуть — думал. Сон, как ему и положено, приснился снова. Но в этот раз рядом с Грином стоял тот самый старик, которого он мельком видел в туннеле, в зеркале у коменданта. Когда волки были близко, старик стукнул Грина по лбу ладонью. Грин проснулся, и, как обычно, сел в кровати.

— Что, опять? — сонно пробормотала Лена.

— Да, — прошептал Грин, вытерев со лба капли пота. Куски головоломки сошлись воедино. Грин понял. — Но на этот раз я знаю, в чем тут дело.

Утром он собрался, и пошел в Форт. Отец как раз недавно приехал из Сафеда. Грин поднялся к нему в кабинет, поздоровался, и сразу перешел к делу:

— Я давно хотел у тебя что-то спросить.

— Спрашивай, — разреши отец.

— Скажи, почему вы захватили Республику? Только давай обойдемся без пропаганды на этот раз. Вы очень сильно рисковали. Если бы что-то пошло не так, и вы, и Республика умылись бы кровью. И все же вы рискнули. Почему? Что-то заставило вас, я так думаю, и я хочу знать — что.

— Так-так, — отец сложил ладони домиком, и задумчиво посмотрел на Грина. — Хочешь опять все разворошить? Ты же теперь с нами.

— Я не хочу ничего ворошить! И я с вами! Но раз была причина, я хочу ее знать. Это должно быть что-то серьезное, если вы так рисковали.

— Так-так-так… — задумался отец. Потом решительно встал, и сказал: — Пошли.

Он привел Грина в кабинет Эрана. Эран был на месте. Отец с Грином подождали, пока телохранитель Эрана выпроводит очередного посетителя, и вошли.

— Какие люди?! — поднял бровь Эран. — Что привело вас двоих ко мне?

— Малой тут вопрос задал. Очень правильный, и к месту, — отец пересказал Эрану вопрос Грина. — Я подумал, что лучше ты ему ответишь, чем я.

— Ого, — удивился Эран. — Растет молодежь, однако. Не только бегать и стрелять умеет — головой тоже думает. Лучший на курсе, говоришь… — Эран прошелся по комнате. — Ладно, слушай. Чуть меньше трех лет тому назад, позапрошлой весной, наши разведчики застрелили сарацина. Где-то между вот этими деревнями, — Эран показал на карте. — Одному из разведчиков что-то показалось странным, и они привезли труп сюда. Здесь мы его осмотрели с головы до пяток, и обнаружили несколько любопытных вещей. Во-первых, вся одежда у него не отсюда — ни одной бирки на нашем языке. Само по себе это не так необычно, раньше было много контрабанды. Во-вторых, одежда «фонила», уровень радиации был выше естественного фона в пятнадцать раз. Анализ грязи с подошв показал, что там есть примеси глины, характерной для Высот. Вот такая вот загадка. Твое мнение? Что ты об этом думаешь?

— Да тут и думать нечего. Он оттуда, с той стороны. Не наш сарацин, не местный.

— Хорошо. И что это значит?

— Это значит, что там, по ту сторону Высот, не все умерли. И возможно, что там тоже есть государство, или какое-то сообщество, достаточно сильное и развитое, чтобы посылать сюда разведчиков, — ответил Грин, не колеблясь.

— Отлично, — Эран переглянулся с отцом Грина. — Значит, объяснять, почему мы ускорили операцию против Республики, не надо.

— Не надо, все и так понятно, — кивнул Грин. — Перед лицом неизвестной угрозы лучше обезопасить тылы.

— Это еще не все, парень. Мы пытались выяснить, что там, за Высотами. Раз сарацин прошел, значит, в зараженных после ядерных взрывов землях есть проход. Поэтому, мы послали разведку, на машинах. Группа продвинулась на сто километров на северо-запад, и пропала. Последнее сообщение было, что дорога непроходима для машин из-за оползней, и дальше группа идет пешком. Потом связь оборвалась. Спустя неделю мы двинули туда большой отряд. Часть группы, оставшаяся с машинами, была уничтожена сарацинами. О судьбе тех, кто ушел пешком, ничего не известно. В лучшем случае, их убили. После того, как мы взяли Республику, выслали авиаразведку. Возле Города, ты должен знать, раньше был аэропорт. Мы восстановили легкий самолет, нашли пилота, и послали туда на разведку. Он несколько раз летал, но ничего не обнаружил. Высоты для него, считай, предельная дальность. Все, на что хватает топлива, это долететь, немного покружить, и вернуться. Так что о том, что творится по ту сторону, мы не имеем ни малейшего представления. А пленные сарацины ничего не знают. Их вожаки не дураки, чтобы делиться такой информацией с простыми бойцами. Но и это еще не все. Как раз на прошлой неделе разведчики обнаружили следы лошадей, целого конного отряда. Когда померили лошадиное дерьмо детектором радиации, оказалось, что оно «фонит».

— Да, дела… — покачал головой Грин. — Теперь понятно, к чему все эти военные приготовления.

— Именно так, Грин-младший, именно так. Похоже, что мы на пороге войны. И у нас до сих пор нет ни малейшего представления, с чем мы столкнулись.

— Так надо послать разведку, и выяснить! — воскликнул Грин.

— А как, может, ты знаешь? Я так не знаю. Шум машин слышно издали, мы думаем, на этом наши ребята и прокололись. Их засекли, дождались, пока спешатся, и перебили. Сарацины все на лошадях, для них бездорожья не существует. Отправлять пешком — так это же далеко, еды и воды на такой дальний путь на себе не унесешь.

— Но у нас же есть лошади! — воскликнул Грин.

— Да, есть. И только три из них годятся под седло. Кто-то отравил почти всех, ты разве не слышал?

— Значит… — у Грина появилась идея. — Значит, нужно использовать велосипеды. Горные велосипеды. А продовольствие, если что, можно с самолета сбросить.

— Что? — подпрыгнул отец, и улыбка сползла с его лица.

— Да, Альберт, не зря он на курсе первым был, — с уважением в голосе произнес Эран. — В три секунды дал нам ключ к решению. Мы-то об этом и не подумали. Но, ты же знаешь, что это значит, Грин-младший?

— Знаю, — вздохнул Грин. — Это значит, что я влетел.

— Инициатива имеет инициатора, — улыбнулся отец. — Впрочем, ты можешь отказаться. Но ведь ты не станешь отказываться, я прав? — Вопрос был, разумеется, риторическим. Грин не собирался отказываться. Но легкость, с которой отец согласился отпустить его на очень опасное задание, Грин запомнил, и зафиксировал в памяти.

— Прекрасный отель в живописном месте в горах, посреди соснового леса. Номер на двоих, спа, и завтрак — все за триста девяносто девять в сутки, не включая НДС! — продекламировал Роберт, и перевернул страничку путеводителя. Бесплатный туристический путеводитель, как и положено бесплатному, наполовину состоял из рекламы. — Грин, не хочешь в спа? Всего за триста девяносто девять…

— Засунь его себе знаешь куда? — отозвался Грин, и поскреб щетину на подбородке.

— Грубиян ты, Грин. Нет в тебе чувства прекрасного! — Роберт перевернулся с живота на спину, и потянулся. — Вот посмотри — счастливые люди, они сейчас на великах покатаются, потом покушают в ресторане, и пойдут в спа. Потом в номер, и… — Роберт положил на край спальника перед Грином путеводитель, обложкой вверх. С обложки на Грина смотрела улыбающаяся пара — чуть небритый мужчина, и блондинка с большой, явно силиконовой грудью. Оба были на велосипедах, в цветных ярких шлемах. Парочка белозубо улыбалась в объектив, всем видом излучая довольство и сытость. Грин, сидящий скрестив ноги, мрачно глянул на обложку, и отодвинул путеводитель.

— Спа… Джакузи… Вода… — облизнул пересохшие губы Денис.

— Хватит уже про воду, — отрезал Грин, и вернулся к прерванному занятию — разглядыванию карты на экране планшета. Запас воды подходил к концу, и с самого утра во рту у него не было ни капли. Группа расположилась на отдых в укромной, заросшей кустарником расщелине. Двигались они по ночам, а днем отдыхали, все кроме двоих, которые пешком отправлялись на разведку. В зависимости от состояния дороги, за ночь удавалось преодолеть от сорока до пятидесяти километров. Ехать на тяжело нагруженном велосипеде, да еще по тому, во что превратились дороги, и при свете было бы трудно. В темноте, несмотря на прибор ночного видения, это было еще труднее, но никто не жаловался. Все понимали, что план Грина был не идеален, но лучшего никто не придумал. Машину слышно издали, мотоцикл или квадроцикл — тем более. Велосипед едет бесшумно, быстро. Увезти на нем можно намного больше, чем на спине. Единственная опасность была в том, что сарацины наверняка оставили в ключевых точках наблюдателей. У перекрестков, например. Поэтому двигались ночью, подозрительные места объезжали по широкой дуге. Путеводитель тут сослужил отличную службу. Все мало-мальски пригодные для передвижения на велосипеде тропы в нем значились. В свое время весь север страны был опутан сетью веломаршрутов. Прокладывали их подальше от проезжих дорог, по малонаселенным живописным местам. Там, где местность позволяла, Грин вел группу по этим маршрутам, сводя риск того, что их заметят, к минимуму. Единственной проблемой оставалась вода. Они уже один раз пополнили запасы у родничка, бьющего из-под земли в такой же уютной расщелине как эта. Это было пять дней тому назад, группа тогда еще не поднялась на Высоты. Двигаясь вдоль зараженных, радиоактивных земель, группа все же нашла чистый проход наверх, и двигалась по плато дальше, на север. Вода подходила к концу, это заставляло Грина не на шутку тревожиться. Он еще раз пробежался взглядом по карте. Неподалеку, в пределах нескольких часов пешком, было несколько родников. Вопрос состоял в том, следят ли за ними сарацины.

— Так… Ладно. Мишка, иди-ка сюда, — окликнул он лежащего неподалеку Мишку. Мишка тут же поднялся, и подошел к Грину. — Смотри сюда, — ткнул сухой травинкой в карту Грин. — Видишь вот этот родник? Бери своего напарника, и сходите туда. Возьмите бутылки для воды. Только аккуратно, по низу, по распадкам. Вот так, — Грин показал, как идти. — Вопросы есть? Вопросов нет. Выполнять.

— Есть, — по-уставному ответил Мишка, и пошел будить своего напарника.

— Вот уроды, и чего они с нами навязались, — вполголоса выругался Денис.

— Так захотел отец, — уже в который раз терпеливо объяснил Грин. — Не доверяет мне, наверное. А может, у него на Мишку какие-то планы.

— Давай их кокнем, и скажем, мол, пали смертью храбрых? — предложил Роберт.

— Угу, так нам и поверят, — вздохнул Грин. — Хорошо хоть, остальных мне дали подобрать, кого захотел, не взирая на. Тебя вон с кухни отпустили.

— Да, тут всяко не кухня, — согласился Роберт.

— И потом, может, они нам еще пригодятся. Вот как сейчас… — Грин прищурился, глядя, как Мишка с напарником уходят.

— Мишка хоть дело знает, а этот… — сморщился Денис.

— Не скажи. Мы же его в деле не видели. Может, человеком окажется, как знать… — прокомментировал Грин слова Дениса. — «Этот», как презрительно отозвался о Мишкином напарнике Денис, был когда-то мальчиком коменданта. Грину разрешили брать в группу кого угодно, на выбор. Когда Грин пришел к отцу, и попросил в свою новую группу Роберта, тот не отказал — слово есть слово. Но навязал Мишку, и бывшего мальчика коменданта. Грин попытался протестовать, но отец быстро дал ему понять, что решение окончательное, и, если Грину что-то не по душе, то рейд можно и отменить. Грин сдался. Для общения с Мишкой он выбрал официальный командный тон, а-ля: «кругом-бегом-выполнять». Мишка принял правила игры — с разговорами не лез, держал дистанцию. Никиту, мальчика коменданта, он определил Мишке в напарники. Поначалу, еще когда группа готовилась к выходу, он присматривался к Никите. Ждал, что гниль — если она в Никите есть, полезет наружу. Не полезла. Никита выполнял приказы, не нарывался, и вел себя спокойно. Он явно понимал, чем вызвано особое отношение к нему Грина и остальных, но не нарывался. И в друзья не набивался, словно показывая, что не больно-то его и волнует, как на него смотрят. Грин, в том числе и за это, начинал уважать его.

— Так он же… — снова сморщился Денис.

— И что? — понял на него взгляд Грин. — Ты не был там, где он был. Жить захочешь, еще не такое сделаешь.

— Так-то оно так, только ведь он и потом тоже…, - заметил Роберт.

— Чужая душа потемки, — ответил Грин. — Это его личное дело, пока он к нам не лезет с этим. Тема закрыта. Ладно, мужики. Часа четыре у нас есть, давайте спать. Бибизян на часах, остальным отбой…

Припасы подходили к концу. Всем не терпелось вернуться назад, в Сафед. Грязные, заросшие, голодные — припасов осталось немного, и Грин сократил дневной рацион, бойцы мечтали о душе и сытном обеде. Но Грину нужен был результат. Разведчики всюду натыкались на следы сарацин — кучки навоза вдоль натоптанных троп, погасшие кострища, разбросанный мусор. В принципе, этого было бы достаточно — гипотеза о постоянных сношениях сарацин подтверждалась. Но Грину нужно было что-то, что он мог бы показать отцу и Эрану.

— Мне нужен результат! — твердо заявил он Амиру, прикомандированному к группе Грина переводчику. — Результат, а не кучки говна! — Амир мрачно глянул на него, и отошел. Грин его понимал, и в чем-то даже сочувствовал. Амиру было за тридцать, и подчиняться «сопляку» ему не доставляло никакого удовольствия. Он был в гораздо худшей форме, чем ребята Грина, и сильно уставал. К тому же, он не прошел той подготовки, что остальные бойцы. Грин всерьез опасался за его жизнь. Если группа попадет в переплет, шансов выжить в бою у Амира было намного меньше. Бойцам не нужно было приказывать, как вести себя в той или иной ситуации. Существовали наработанные схемы поведения, одинаковые для всех. Каждый знал, куда бежать, когда падать, какой сектор держать. За месяцы тренировок это было доведено до автоматизма. Переводчик этого не умел. Его единственным достоинством было знание сарацинского.

Однажды группа наткнулась на стоянку, по всем признакам покинутую совсем недавно. Пепел в костре был еще теплый. Стало ясно, что сарацины тут переночевали, а затем двинулись на юг.

— Так, давайте посмотрим, куда они направились, — Грин достал планшет, и стал разглядывать карту. — Мы здесь, а они направились… Вот сюда, — он отметил точку на карте, и показал Роберту с Денисом.

— Думаешь? — засомневался Роберт.

— Думаю, да, — сказал Грин. — Смотри, большая часть обнаруженных нами стоянок — либо в глухих распадках, либо в заброшенных зданиях. Думаю, они ленятся палатки ставить. Двигаться они предпочитают по проселкам. Следы ведут на юг — юго-восток. Скорее всего, они по этой дороге двинулись вот сюда. На карте тут ничего нет, но, если посмотреть аэрофотоснимки, видно, что тут несколько строений. Это, наверняка, остатки фермы. Дотуда сорок-сорок пять километров, это три часа пути, если постараться.

— Что ты предлагаешь? — спросил Роберт.

— Я не предлагаю, — резко ответил Грин. — Я приказываю — грузите велики, мы выдвигаемся. Вот здесь свернем с дороги, оставим велики и оставшийся километр до фермы пройдем пешком. Если они там, дождемся ночи, и возьмем их.

— Двигаться днем рискованно, — заметил Роберт. Грин посмотрел на него, но ничего не ответил. Роберт потоптался, и пошел вслед за остальными — собираться. Грин понимал, что Роберт прав, и от его затеи попахивало авантюрой. Они находились во владениях сарацин. Стоило тем заметить, что их преследуют, как они тут же вызвали бы по радио подмогу. Группа Грина быстро превратилась бы из охотника в добычу. Но Грин устал, ему, как и остальным, хотелось быстрее вернуться. Поэтому он решил рискнуть, и пойти ва-банк.

— Обнаглели сарацины, — хмыкнул Денис, передавая бинокль Грину. Они лежали на вершине холма, и смотрели на гостиницу внизу. Смеркалось. До гостиницы было с полкилометра. Чернели пустые глазницы окон без единого стекла. Вокруг заросшего травой двора, точно часовые, стояли черные мертвые деревья. Сверху все отлично просматривалось — и двор, и лобби гостиницы.

— И не говори, даже на «фишку» никого не поставили, — согласился Грин. Сарацины, загнав лошадей под навес, где когда-то ставили машины постояльцы, скрылись внутри здания. «Четыре лошади», отметил Грин. значит, всадников вряд ли больше четырех. Вскоре, раздражая обоняние притаившихся разведчиков, поплыл запах жареного мяса. Сарацины готовили шашлык. Это занятие до того их увлекло, что наблюдателя они не оставили. — Интересно, что это за гостиница? Может, та? — Грин ошибся, приняв здания на аэрофото за брошенную ферму. Оказалось, что это гостиница.

— «Номер на двоих, спа, и завтрак — все за триста девяносто девять в сутки»? Та вроде должна быть севернее, — ответил Денис.

— Ладно, неважно. Подождем до часу ночи, и двинем, — прищурился Грин. — Пусть расслабятся, травы покурят, уснут. Возьмем их тепленькими. Не спускай с них глаз, если что, сразу вызывай. Через два часа пришлю кого-нибудь тебя сменить. — Грин хлопнул Дениса по плечу, и отполз в сторону. Оказавшись там, где его не смогли бы увидеть из гостиницы, он встал, и направился к отдыхавшей у подножия холма группе. Все, кроме сторожившего Никиты дрыхли без задних ног прямо на земле. — Никита! — окликнул Грин Никиту. — Иди спать, я посторожу.

К дому подбирались осторожно, по одному. Пока один крался, остальные прикрывали. В приборе ночного видения бежевые стены стали ярко-зелеными. Грин подошел к стене гостиницы вторым, за Робертом. Следом подтянулся Бибизян. Грин отошел от угла, уступая Бибизяну место. Глядя, как двигаются его бойцы, Грин порадовался: ребята перемещались четко, слажено, прикрывая друг друга. Спускаясь по каменной осыпи склона, ни один камешек не потревожили. Тщательно подогнанное снаряжение не шуршало и не звякало. Обходились без слов, жестами. Когда у стены, кроме Грина. Оказалось четверо бойцов, он жестом показал: «заходим». Тут же Слон стал под окном, спиной прислонился к стене, и сцепил перед собой руки. Первым, как самый легкий, пошел Бибизян. Одну ногу на сцепленные руки, рывок вверх, и Бибизян ласточкой перемахнул через подоконник. За ним последовал Грин. Приземлившись на напружиненные ноги, он тут же отодвинулся вправо, освобождая место. Слева, изготовившись к стрельбе с колена, сидел Бибизян, держа под прицелом дверь. Мелькнула тень, это в комнату влез Денис. Перелезая, он за что-то зацепился, и ствол винтовки стукнул по стене. Стук прозвучал в ночной тишине, как гром. Грин замер, и напрягся. Потянулись напряженные минуты. Все было тихо. Группа осторожно двинулась внутрь по коридору. Подойдя к комнате, из которой доносился храп, Грин остановился у двери. В этот момент идущий за ним Денис полез за светошумовой гранатой. И вот тут-то наработанная схема их и подвела. Граната лежала в карманчике на разгрузочном жилете, карманчик прикрывал клапан на липучке. Когда Денис потянул за край клапана, характерный треск открывающейся липучки прозвучал в тишине как пулеметная очередь.

— Ибрагим? — позвал сонный голос из глубины комнаты. Затем последовала какая-то фраза на сарацинском. Послышалась возня, неуверенные шаги. По стене мазнул луч фонарика, и на пороге комнаты вырос сарацин. Грин, только услышав шаги, понял, что тихий вариант накрылся, и вытащил из ножен нож. Ухватив сарацина за отворот куртки, он дернул его на себя, и всадил в грудь нож. Сарацин захрипел, и упал навзничь. Из комнаты послышался гортанный, полный паники крик, а вслед за ним — характерный щелчок взводимого затвора. Грин понял, что медлить нельзя, и кивнул Денису — кидай, мол. Денис выдернул кольцо, и граната полетела внутрь. Грин отвернулся, и прикрыл окуляры ПНВ, чтобы не выжгло вспышкой. «Двадцать один, двадцать два, двадцать три», считал про себя Грин. Хлопок, и Грин откидывает крышку с окуляров, и рывком бросает свое тело в дверной проем, и сразу после этого влево. Пистолет уже в руке, непривычно длинный из-за накрученного на ствол глушителя. За Грином влетает Денис. Время словно растягивается, все происходит очень быстро, но Грину мгновения кажутся до невозможности длинными. Сарацины, застывшие в разных позах, но с одинаково ошеломленными лицами, не успевают ничего сделать. Пистолет в руках Грина кашляет, отправляя пулю за пулей, как учили — двойками. По два выстрела в каждого. Не в голову, в центр массы. Скорчившись, трое сарацин умирают. Последний, четвертый, лежавший на полу у окна, успел вслепую нащупать подоконник, и перемахнуть через него.

— Слооон! — взревел Грин. За окном послышался звук удара, возня, и над подоконником показалась довольная рожа Слона. В комнату зашел Бибизян, следом за ним Мишка с Никитой. Они несли переносную лампу. Грин выключил ПНВ. Мишка включил лампу, и комнату залил яркий белый свет.

— Туточке я! — хихикнул Слон, увидел, что творится в комнате, и побледнел.

— Сарацин где? — дернулся Грин.

— Здесь лежит, живой, только в отключке, — торопливо доложил Слон.

— Отлично… — Грина отпустило. Он повернулся к Денису, и спокойно спросил: — Зачем ты за гранатой полез?

— Так ведь учили… — вяло ответил Денис. Грин только покачал головой — и правда, учили.

Сарацин провалялся без сознания добрых два часа. За это время ребята Грина обыскали дом, и подсчитали трофеи. Часть трофеев тут же и употребили — припасов у сарацин было много, а бойцы изголодались. Грин есть не стал, он терпеливо сидел на стуле рядом с сарацином, и ждал, пока тот очнется.

Первым, что увидел сарацин, когда открыл глаза, было улыбающееся лицо Грина. Сарацин с полминуты таращился на него, не понимая, где находится. Потом до него дошло, он завозился, пытаясь отползти. Связанные руки мешали сарацину подняться. Грин рывком поднял его за шиворот. Сарацин оказался перед ним на коленях.

— Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, — продекламировал Грин. Сарацин обвел комнату взглядом затравленного зверька. Он что-то пробормотал по-сарацински, глядя, как ребята Грина деловито роются в вещах его товарищей. Подошел Амир, и стал рядом с Грином.

— Спроси его, кто он такой, откуда двигался их отряд, куда направлялись, — приказал Грин. Амир перевел его слова сарацину. Тот разразился потоком гортанных слов, с ненавистью глядя Грину в лицо. Если бы не бледное лицо, Грин бы подумал, что сарацин не боится.

— Ругается, — перевел Амир.

— Да это и без перевода понятно, — кивнул Грин. — Ладно, скажи ему, что у меня нет времени на игры. Если он не начнет говорить, я выколю ему глаз. Если и это не поможет — то оба глаза.

Амир перевел, но сарацин не внял. Он продолжал ругаться, брызгая слюной. Грин покачал головой, и позвал:

— Мишка! Ко мне! — подошел Мишка. Грин посмотрел на него, и приказал: — Ты у нас живодер, Михаэль, тебе есть работа. Давай, устрой этому кадру экспресс-допрос в полевых условиях. — Мишка, не говоря ни слова, потянул из ножен нож. Он присел перед сарацином, сгреб пятерней его волосы, и повернул лицом вверх.

— Ну что, сволочь? — ласково спросил он у вмиг заткнувшегося сарацина. — Будем разговаривать?

Спустя пять минут сарацин, захлебываясь словами, умолял пощадить его, и обещал рассказать все. Один глаз сарацин не сводил с поигрывавшего окровавленным ножом Мишки. По лицу сарацина текла кровь, на месте второго глаза зияла пустота. Амир, успевший позавтракать припасами сарацин, уже об этом пожалел — его стошнило прямо в комнате, даже выбежать не успел. Грин эмоций не испытывал — дело было важнее всего. Этому его на командирских курсах научили — концентрироваться на выполнении задания, отметая все ненужное и несущественное. Видя холодное спокойствие Грина, окрепли духом и остальные.

— Вот давно бы так, а то все — «не хочу, не буду», — нараспев протянул Мишка, и показал сарацину его глаз, наколотый на острие ножа. — Нужно смотреть в лицо фактам.

— Ладно, хватит, — оборвал Мишку Грин. — Лучше возьми камеру, и снимай. Итак, — обратился он к сарацину. — Как твое имя? Кто командовал вашей группой?

Сарацин говорил очень быстро, Амир едва успевал переводить. Грин иногда останавливал поток слов, льющийся из пленного, переспрашивал, уточнял. Карту сарацин читать не умел, поэтому на карте, что обнаружили у убитого командира отряда, ничего толком показать не смог. Впрочем, и без этого он рассказал немало ценного. По мере того, как сарацин говорил, настроение у Грина ухудшалось. Если сарацин говорил правду — а не верить ему причин не было, на Землю Отцов надвигалась беда.

По словам пленного, началось все три, или четыре года тому назад. Когда сошел снег, сарацины по ту сторону Высот занимались своими делами. До Земли Отцов им дела не было, тем более что путь в нее лежал через радиоактивные земли. Потом, в один прекрасный день, из-за высот пришел Шейх. Святой человек, поборник истиной веры, почти пророк — так говорили он нем сарацины. Шейх совершил немало чудес — лечил наложением рук, предсказывал погоду, видел сквозь стены, и даже, пленный сам не видел, а только слышал — мог летать по воздуху. А еще он читал мысли, и мог заставить человека сделать что угодно. Шейх быстро втерся в доверие к вождю одного из крупных племен. Он рассказал, что за Высотами, демоны, пережившие насланную Всевышним кару, угнетают правоверных, охотятся на них, точно на диких зверей. Опираясь на поддержку вождя, Шейх призвал к священной войне, по очистке сарацинских земель от демонов. Поначалу, он не сумел набрать достаточно воинов, но прошлым летом к подготовке священной войны присоединилось еще три племени. Год сарацины готовились, и вот час настал. «Армия Пророка», как назвал ее Шейх, выступила в поход. Отряд, который перехватила группа Грина, это лишь малая часть того, что надвигалось на Землю Отцов. Двадцать тысяч всадников, бронетехника, артиллерия — сарацины не мелочились. И, если сарацин не врал, вся эта масса людей и техники сейчас двигалась сюда.

Грин попытался выяснить детали, но почти ничего не добился. В прошлом крестьянин, да к тому же неграмотный, сарацин не разбирался в технике, и знал очень мало.

— Двадцать тысяч всадников, — не веря, произнес Грин, и посмотрел на своих ребят. Не считая оставшегося с сарацином Мишки, все столпились вокруг Грина, как и он, потрясенные новостями.

— Да врет все сарацин! Запугивает! — нервно сказал Бибизян.

— Вряд ли, — покачал головой Амир. — В таком состоянии не врут.

— А что это за бред насчет летающего по воздуху Шейха?

— Тут как раз все понятно, — подал голос Денис. — Он индиго.

— Но индиго же дети? А Шейх — старик, — скептически заметил Роберт.

— Индиго так называют из-за цвета ауры. Это удачная мутация, дающая сверхспособности. Почему бы не быть старому индиго? Может, они всегда были? — возразил Денис.

— В общем, так, мужики, — почесал в затылке Грин. — Надо эту информацию проверить. Но все не пойдем, кто-то должен сообщить нашим, на случай, если напоремся. Это слишком важная информация. Рация наша до наших не добивает, поэтому сделаем так: Амир с Бибизяном и Никитой отправляются в Сафед. Вот карта, скопируйте себе, — Грин протянул Бибизяну трофейную карту. — На карте отмечены все их посты, поселения, и прочее. Рисковать запрещаю. Если наткнетесь на противника, разделитесь, и по одному продолжите путь в Сафед. Наши должны знать о том, что приближается враг. Бибизян за старшего. Ясно?

— Так точно, — ответил Бибизян.

— Дальше… — продолжил Грин. — Слон, Мишка и остальные, похороните сарацин. Там за холмом, где мы шли, есть расселина. Скинете туда трупы, и лошадей тоже туда. Потом все тут приберете, чтобы ни следа не осталось. На все про все три часа. Приступайте, а я пока посплю. Как закончите, разбудите.

— И лошадей? — жалобно протянул Слон. Он лошадей любил. Вопроса о судьбе все еще живого пленного сарацина ни у кого не возникло — все было ясно без слов.

— Да, и лошадей. Следов не должно остаться, — Грин опустил голову. — Давайте, время ждать не будет, — сказал он, отвернулся, и пошел в соседнюю комнату спать. Лег прямо на заваленный мусором пол, подложив под голову сумку, и моментально провалился в сон. Он не спал уже почти двое суток, и на то, чтобы разложить спальник, сил у него не нашлось.

— Не соврал сарацин, — прошептал Грин. Разведчики лежали в наскоро оборудованном укрытии на склоне холма. Внизу, в долине, по дороге нескончаемой вереницей тянулось сарацинское войско. Колонна растянусь на многие километры. Проплывали покрытые сарацинской вязью зеленые знамена. В основном, на лошадях, но попадались и грузовики, и легкая бронетехника. Танков за те два часа, что колонна шла мимо, разведчики не заметили. Мишка сосредоточенно записывал в блокнот все, что видел. Несколько раз мимо укрытия проезжали сарацинские конные дозоры, охраняющие колонну. Разведчиков они не заметили, те укрылись в таком месте, где и пеший шею с легкостью сломает.

— Армия Пророка, твою мать… — выругался Слон. — Они идут на Сафед?

— Не думаю. Скорее всего, они идут в какую-нибудь сарацинскую деревню, — возразил Грин. — Используют ее как пункт постоянной дислокации, и оттуда развернут наступление на Сафед.

— Значит, у наших будет время приготовиться, — заметил Мишка.

— Будет, — согласился Грин. — Для этого нам еще надо добраться до своих. Да и потом…

— Мы доберемся, — уверенно сказал Мишка. — Эти пройдут, не будут же они вечно идти. Обогнем их через пустоши, да и рванем к своим.

— Ну, как-то так, да… — согласился Грин. В том, что они доберутся, он не сомневался. Об их присутствии сарацины и не догадывались, вели себя беспечно. Дело было в другом. Даже будучи предупрежденной, Земле Отцов трудно будет что-то противопоставить такой силе. Если сарацин и правда двадцать тысяч, то это почти столько же, сколько в Земле Отцов жителей — вместе со стариками, женщинами и прочими некомбатантами. Отбить такой удар будет непросто. Особенно, если учесть, что ведет их Шейх, с его сверхспособностями.

Каким-то образом этот таинственный Шейх был связан с индиго, с их наставником, которого Коцюба называл Шаманом. Грин догадывался, что это шаман — и есть тот самый старик, который ему приснился. А еще — этот же старик помог ему в туннеле, спас от похотливых ручонок коменданта. Все это могло означать, что индиго по-прежнему ведут свою игру. Если это предположение верно, то Грин, возможно, воюет не на той стороне. Эта мысль не давала ему покоя. В шахматах побеждает тот, кто умет просчитать ситуацию на несколько ходов вперед. Но в сложившемся положении даже ближайшее будущее терялось в тумане. Единственное, что Грин четко понимал, так это то, что не хочет участвовать в этой войне, быть пешкой в чужой игре. Именно в тот момент, когда Грин наблюдал из укрытия за несметным сарацинским воинством, у него родилась идея. Он понял, что делать дальше.

— Мы все равно победим, — сказал Грин, и улыбнулся. — Мы победим, — повторил он, упирая на слово «мы», и подмигнул Роберту. Впрочем, никто, включая Роберта, не понял, что на самом деле имел ввиду Грин.

Группа Грина в подготовке обороны участия не принимала. Грина повысили до старшего сержанта, и отпустили отдыхать вместе с группой. Разместились в пустующем доме у северной окраины города. Ребята Грина прибрали дом, натащили мебели, и стали расслабляться. Отсыпались, перебрасывались в картишки, умеренно выпивали. По возвращении, после проверки личных дозиметров выяснилось, что ползая по зараженным территориям, они набрали годовую норму радиации. Всю одежду и обувь у них тут же забрали, и выдали все новенькое, со склада. Грин с боем оставил себе пистолет — расставаться с подарком Райво он наотрез отказался, и от него отступились.

Будто чувствуя, что приближается что-то нехорошее, Грин запретил бойцам отлучаться по вечерам из расположения. Рюкзаки держали упакованными, так, чтобы в случае чего, обойтись без долгих сборов.

— Как думаешь, долго нам дадут отдыхать? — спросил Грина Роберт. Со дня возвращения группы прошло уже пять дней. Все было тихо, никакой стрельбы, никаких тревог.

— Думаю, нет. Завтра-послезавтра завершится эвакуация гражданских, и нас обязательно запрягут, — ответил Грин.

— Хорошо, а то мы уже задолбались тут без дела сидеть, — подал голос Бибизян.

— Рветесь в бой? — усмехнулся Грин. — Это нам обеспечат, будьте спокойны. Думаю, наши не будут ждать нападения. Как только гражданские под ногами путаться перестанут, тут же и двинемся на сарацин. Мы же теперь разведка, так что нас в первую очередь пошлют.

Грин ошибся. Сарацины ударили первыми.

— Грин, вставай! — Денис тронул Грина за плечо. Грин проснулся, и сон мгновенно слетел с него. В комнате было темно. Если его разбудили ни свет ни заря, значит, дело серьезное.

— Что случилось? — спросил Грин. Впрочем, в следующее мгновение он понял, почему его разбудили. С улицы доносилась стрельба.

— Это началось минут десять назад. Стреляют наверху, где база, на севере и на юго-востоке, — доложил Денис.

— Что радио? — спросил Грин, натягивая штаны.

— На нашей частоте тишина. На армейской черт знает что, я так и не понял. Похоже, на город напали.

— Где «зверинец»? — спросил Грин. «Зверинцем» называлась карта города, на которой были отмечены ключевые точки — опорные пункты, склады, штабы и прочие объекты. У каждого объекта было свое кодовое наименование — по породам зверей. Денис протянул ему карту. Грин всмотрелся, ища ближайший опорный пункт. В случае тревоги всем военнослужащим, находящимся в увольнении, предписывалось явиться на ближайший опорный пункт.

— Так, — прикинул Грин. — Всех поднимай, надо выдвигаться, — приказал он. Спустя пять минут Денис доложил, что все готовы, можно выдвигаться. — Двигаемся к объекту «медведь», — Грин показал всем на карте, где этот «медведь» находится.

— Так ведь тревоги не было? — переспросил Мишка.

— А это, по-твоему, что? — резко ответил Грин, показывая на окно. Стрельба приблизилась, были слышны разрывы. — Была тревога, или нет, мы должны быть на опорном пункте, и ждать дальнейших указаний. Все готовы? Тогда вперед, бегом марш! — скомандовал Грин.

До опорного пункта было полтора километра. Группа преодолела это расстояние за час с лишним. Грин не хотел рисковать, поэтому повел бойцов задами, между домов. Двигались осторожно, следя за окнами. Когда надо было пересечь улицу, сначала наблюдали, потом, парами, перебегали, прикрывая друг друга. До места добрались без помех. Вокруг было тихо, по дороге они не встретили ни души. Стрельба на севере и юго-востоке к этому времени стихла. Точнее, постреливали со всех сторон, но именно что постреливали: одна-две очереди, взрыв гранаты, и все. Шум боя доносился только сверху, где на горе над городом располагалась военная база, главная военная база всей Земли Отцов.

Сарацины ударили неожиданно, с трех сторон. Атаку на Сафед планировал не обычный сарацинский атаман. Там потрудился изощренный, недюжинный ум. Неудивительно, что расставленные вокруг города секреты не успели предупредить о нападении. Сарацинские разведчики, заранее узнав их распоожение, смогли их обезвредить без единого выстрела. Фактически, нападение на город стало для обороняющихся полной неожиданностью.

 

Глава 7. Исход

Когда-то, еще до Песца, дом, в котором располагался опорный пункт, был подстанцией «Скорой помощи». Опорным пунктом его сделали неспроста. Небольшое двухэтажное здание, на первом этаже — гараж, на втором офис, он располагался на северной окраине Сафеда. От него до границы города было около двух километров. Слева от здания располагалось футбольное поле, за ним — две баскетбольные площадки. Справа небольшой сквер, а прямо перед ним — широкая, на шесть полос, улица. Таким образом, незаметно подобраться к нему было невозможно — вокруг, на полкилометра как минимум, все просматривалось. Для улучшения обзора все деревья в сквере спилили, а баскетбольные площадки лишили оград и поубирали щиты с кольцами. Само здание утеплили, укрепили стены, надстроили крышу, обустроив на чердаке отапливаемые пулеметные гнезда. В этом здании Грин бывал пару раз, когда получал снаряжение для группы.

— Стоять! Назовитесь! — нервно крикнул кто-то из окна второго этажа, где в заложенном мешками с песком оконном проеме стоял пулемет. Грин остановился, и поднял руку. Бойцы тут же присели на колено, и стали ждать. Краем Глаза Грин отметил, что замыкающая пара, как положено, развернулась назад, прикрывая тыл.

— Я сержант Грин, а это мои люди! — крикнул Грин.

— Сержант ко мне, остальные на месте! — крикнул дежурный. Грин подошел к зданию, и стал в пятне света, под фонарем. Дежурный рассмотрел его, и разрешил подойти. Грин махнул своим рукой, подзывая. Вскоре все уже были внутри, под защитой стен.

Оказалось, что на опорном пункте, кроме дежурного, никого не было. Тот, напуганный стрельбой, чуть было не открыл огонь, увидев целеустремленно бегущую к дому группу Грина. В последний момент он опомнился, и решил сначала спросить.

— А остальные где? Вас же четверо должно быть, как минимум? — спросил Грин дежурного. Тот, мужик лет сорока, с нарукавной повязкой полицейского, замялся.

— Да тут такое дело, эвакуацию ведь объявили…

— И что? — прищурился Грин. Мужик дернулся, но, увидев, что перед ним гвардеец, проглотил готовые сорваться с языка резкие слова, и пояснил:

— В первую очередь вывозят семьи военных, да чинов. А наша пока подойдет… Ну, мужики и решили сами отвезти.

— То есть, смылись, — бросил Грин.

— Они должны сегодня вернуться, к полудню! — мужик занервничал.

— Это вряд ли, — поморщился Грин. — Ладно, веди на центральный пост. Нормальный радиопередатчик у вас есть?

Дежурный отвел Грина на второй этаж, где располагался штаб. Рация была включена, но разобрать что-то в доносившейся из нее какофонии было невозможно. Перекрикивая один другого, панические голоса сообщали о прущих со всех сторон сарацинах.

— Так уже добрых полчаса, — сообщил Грину дежурный. Синие губы на бледном, как мел лице тряслись. — Аварийная частота забита.

— Понятно, спокойно ответил Грин. «На тебя смотрят люди, не паниковать!», приказал он себе, и сделал несколько глубоких вдохов.

— Так, ясно, — сказал Грин спокойным голосом. — Слон, Никита, займитесь наблюдением. Остальным ждать меня внизу, — приказал он. Все вышли, и Грин с дежурным остались одни. Грин стал крутить ручки настройки, переходя с волны на волну. На основных частотах царила неразбериха. Внезапно Грин уловил знакомый позывной, и схватился за микрофон.

— Янтарь, Янтарь, вызывает Чайка-два, прием, — торопливо проговорил Грин. — Янтарь, Янтарь, как слышишь меня, это Чайка-два. — Позывной группы Грина был Чайка-два, а Янтарь — отцовского заместителя, командира первой роты гвардейцев, тоже капитана, того, что курировал разведрейд.

— … перейди на Динамо, перейди на Динамо, я Янтарь… — услышал Грин. Пролистав книжечку с таблицами частот, он нашел там частоту «Динамо», и перевел на нее рацию.

— Янтарь, нахожусь на точке «медведь», жду указаний. Я Чайка-два, прием.

— Чайка-два, валите из города, я Янтарь, прием, — голос капитана прерывался. Из рации доносилась беспорядочная стрельба.

— Повтори, Янтарь, повтори, не понял, я Чайка-два, прием.

— Чайка, здесь бардак, полный бардак. Половина бригады сбежала, нас блокировали на базе. Сарацины повсюду, повсюду. Нас давят со всех сторон, головы не поднять. Я Янтарь, прием.

— Какие мои приказы, Янтарь? Я Чайка-два, прием.

— Бери своих людей, и вали из города на хрен. Мы тоже попробуем прорваться. Я Янтарь, прием.

— Понял тебя, Янтарь, понял. Выполняю. Я Чайка два, конец связи, — Грин опустил микрофон. В этот момент из соседней комнаты раздался крик Никиты:

— У нас гости!

— Что за гости? — Грин пошел к окну, и выглянул в щель между мешками с песком. Солнце уже встало, и ему хватило одного взгляда, чтобы понять, кто приближается к зданию.

— Не стрелять, это наши! — крикнул он, и кинулся вниз — встречать гостей. Он опасался, что бойцы начнут стрелять, но оказалось, что внизу все спокойно. Слон стоял у приоткрытой двери, и смотрел на подходящих к дому людей. В дверь, тяжело дыша, ввалился солдат, за ним другой, и какие-то гражданские. В холле сразу стало тесно.

— Кто старший? — спросил Грин у стоящего впереди немолодого солдата. Солдат замялся, переглянулся с товарищами, и пожал плечами.

— Понятно, — процедил Грин. Вновь прибывших было восемь. Четверо солдат-резервистов, две женщины, одна в возрасте, другая, что помоложе, с детьми: мальчиком и девочкой лет десяти-одиннадцати на вид. Подождав, пока все соберутся в холле, Грин вышел на середину, и вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию: нужно было уходить из города, пока сарацины не обложили опорный пункт. Пока они заняты тем, что охотятся на улицах на разбегающихся гражданских, есть шанс прорваться. Желающим Грин предложил присоединиться к его группе.

— С какого перепугу ты решил тут командовать, пацан? — вперед вышел один из солдат. На вид ему было около сорока лет. Он подошел к Грину вплотную, и смерил того тяжелым взглядом.

— Я старший по званию, — ответил Грин. Он выдержал взгляд солдата, не отвел глаз. Внутри у него опять появилось ощущение холодного спокойствия. Солдат опустил взгляд, и отошел. Грин продолжил:

— Мне приказано выходить из города. Ровно через десять минут мы уходим. Я никого не заставляю мне подчиняться. Кто не хочет, может оставаться здесь, и ждать сарацин. Дело ваше.

— Как собираетесь выходить? — подал голос дежурный.

— Пешком, — ответил Грин. Потом он вспомнил, что в опорном пункте есть гараж, и спросил у дежурного: — У вас тут есть какой-то транспорт?

— Есть БТР, — ответил дежурный. Грин не успел обрадоваться, как дежурный добавил: — Но он не на ходу.

— Так, — задумался Грин. — Бибизян, даю десять минут глянуть, можно ли там что-то сделать. Остальным готовиться. Через пятнадцать минут выходим. — Он повернулся, намереваясь подняться наверх, к рации.

— Сержант! — женский голос заставил Грина обернуться. Говорила старшая из женщин. Еще когда она вошла, Грин отметил, что лицо у нее холеное и надменное. Голос был лицу под стать — дама явно привыкла повелевать. — Потрудитесь обеспечить транспорт. Здесь женщины и дети!

— Транспорт я вам не обещаю, — ответил Грин. — Возможно, придется уходить пешим порядком.

— Это недопустимо! — затрясла подбородками дама. — Вы должны обеспечить эвакуацию гражданских лиц!

— Я вам ничего не должен, — ответил Грин, и отвернулся. Дама завизжала:

— Сопляк! Да ты знаешь, кто мой муж? Мой муж — начальник отдела снабжения! Я буду жаловаться Вождю!

— Ты сначала до него доберись, кошелка старая, — Грин, у которого от воплей дамы заболела голова, потерял терпение. Он прекрасно понимал, почему дама нервничает. Она насмерть напугана сарацинами. Еще вчера они казались чем-то далеким, о чем можно было не волноваться, и вдруг — вот они, под окнами. Надо бежать, бежать любой ценой. Подвернулся сержантик — отлично, подмять его, оседлать, и погнать спасать драгоценную особу Ее Величества. Ситуация знакомая, у нее в этом большой опыт — и муженька так гоняет, и зятька. А тут, тьфу — какой-то сержант.

— Хам! — дама перешла на ультразвук. — Ты пожалеешь!

Грину внезапно вспомнилась сцена возле дома, где он жил с тетей. Соседки, и Алекс, который посмеивался над ними. Дама напомнила Грину жену Дани. У него даже возникла мысль ударить ее по лицу, и посмотреть на реакцию, но он сдержался. Вместо этого Грин расхохотался прямо в надменное лицо дамы. Он смеялся, запрокинув голову, а его бойцы стояли вокруг, и улыбались. Улыбались и резервисты, которым такие сценки наверняка были знакомы по опыту семейной жизни. Дама замолчала, лицо у нее вытянулось. Она ожидала чего угодно, но только не этого гомерического хохота.

— Командир, — в холл вошел Бибизян. — Там глухо, на ремонт нужно не меньше трех часов.

— Ясно, — ответил Грин. — Ну что, тогда выдвигаемся. Сначала пойдут мои ребята, и еще ты и ты, — он ткнул пальцем в резервистов. — Остальные с гражданскими остаются здесь. Как только мы дойдем до того трехэтажного дома, просигналим. Вы подтянетесь. Вопросы?

— Вы хотите нас бросить? — тихим голосом спросила женщина, что помоложе. Из-за ее спины выглядывали перепуганные дети.

— До того дома четыреста метров, по открытой местности, — терпеливо объяснил Грин. — Чтобы их пересечь, нужно время. Если мы попадем под обстрел, то лучше, чтобы с нами не было гражданских. Это раз. Мы дойдем до того дома, возьмем все подходы под контроль, чтобы вам было безопаснее идти. Это два. Никто вас не собирается бросать. Это три. Еще вопросы?

Четыреста метров. Налегке, в кроссовках, Грин пробежал бы это расстояние за минуту. Двигаясь перебежками, половину этого расстояния группа преодолела за три минуты. Двое бежали, остальные, сидя в позиции для стрельбы с колена, прикрывали. Затем пары менялись. Бежали в полной тишине, общаясь жестами. Никакого движения в доме наблюдение не выявило, но это ни о чем не говорило. На открытом пространстве все чувствовали себя неуютно, поэтому старались преодолеть его как можно скорее. Дом приближался. Когда до него оставалось меньше ста метров, Грин уже было, поверил, что им в очередной раз повезло, но радость была преждевременной. Темные, пустые окна ожили, расцветились огненными лепестками выстрелов. Вокруг бойцов засвистели пули.

— Огонь по окнам! Перебежками вперед! — закричал Грин, и выпустил короткую очередь в окно, где заметил вспышку. Остальные бойцы тоже открыли огонь. Ситуация была знакома по многочисленным тренировкам. Единственным шансом было подавить огневые точки противника в здании, приблизиться, и закидать гранатами. Из соседних домов тоже стреляли, но до них было больше двухсот метров, и огонь был не очень прицельным. — Быстрее, быстрее! — крикнул Грин, и встал — подошла его очередь перебегать. В этот момент в него попали. Ему показалось, что огромный бык лягнул его в лоб. Грин остановился, и покачнулся. В глазах моментально почернело, что-то теплое потекло по щекам. Бык снова лягнул, на этот раз в правое бедро. Боль ослепила Грина, он упал на бок, и потерял сознание.

Когда он очнулся, первой его мыслью было: «почему я жив, ведь мне попало в голову?». Сильнее всего болела нога, в сравнении с этой болью легкое жжение в районе лба просто терялось. Судя по всему, он пробыл без сознания считанные минуты. Вокруг все еще стреляли, кто-то кричал, но слов Грин не разобрал. «Надо встать», — подумал Грин, — «ведь наши думают, что я убит». Он по-прежнему ничего не видел. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие. Кто-то просунул руки ему подмышки, приподнял, и потащил. Не бросили, понял Грин. Ноги волочились за ним по земле. Каблук правой ноги за что-то зацепился, и боль, несравнимая с тем, что было до того, пронзила все тело Грина. Он потерял сознание во второй раз.

Первым, что услышал Грин, когда очнулся, был голос Дениса. Тот, не выбирая выражений, крыл кого-то матом.

— Чего… ругаешься, Денис? — прохрипел Грин. Он открыл глаза, но ничего не увидел, только темноту. — Почему я ничего не вижу?

— Он очнулся! — обрадовался Денис. — Лежи смирно, Грин. — Денис убрал что-то с лица Грина. Появился свет. Грин поморгал, потом, обретя контроль над руками, протер глаза. Из мути проступили очертания лица склонившегося над ним Дениса.

— Где я? Что со мной? — спросил Грин, и сел. Ногу тут же свело от боли. Он подавил стон. Каждый удар сердца отдавался в висках.

— Мы все там же, на опорном пункте, — сообщил Денис, и подал Грину фляжку. Пока Грин пил, Денис рассказал ему, что произошло. После того, как Грина ранило, атака захлебнулась. Пулей ему сорвало лоскут кожи со лба, хлынула кровь, ослепив его. Еще одна пуля попала в бедро. Увидев, как командир упал с залитым кровью лицом, все решили, что он убит. Охваченные паникой, бойцы побежали назад. — Это все Мишка, сука, — Денис скривился. — Он как закричит: «Грина убили», ну все и ломанулись…

— А кто меня вытащил? — спросил Грин. — Роб? Слон?

— Никита, — повесил голову Денис. — Он один не побежал. Подполз к тебе, увидел, что ты еще жив, и стал тянуть. Мы уже у дверей опомнились, вернулись за вами.

— Позови его. Надо же спасибо сказать, — приказал Грин.

— Так тут он, рядом, — показал Денис в угол. Грин всмотрелся, и увидел, что в углу комнаты, на кровати кто-то лежит. — Ранило его. В самом конце ранило, у самых дверей.

— Куда ранило?

— В спину. В правой лопатке пуля засела, под ключицей. Тетка эта, что с детьми… она в медицине немного шарит, перевязала и его, и тебя. Она сказала, что легкое у него не задето. Его надо в больницу, там ему пулю вынут, и будет как новенький. Ты, кстати, тоже — пуля навылет пошла, через мякоть. Бедренная артерия цела, кость не задета. Легко отделался.

— Стоп, — Грин заметил, что Денис отводит глаза. Что-то не состыковывалось в его рассказе. — Почему меня тетка смотрела, а не Роб? Он же у нас по медицинской части?

— Погиб Роб, — убито произнес Денис.

— Гадство! — скривился Грин. В висках у него застучало, голова закружилась. Он обхватил голову руками. и застонал. Денис смотрел на командира, и в глазах у него плескалась паника. Усилием воли Грин привел себя в чувство. Еще ничего не кончено, надо думать, как выбираться. — Это все плохие новости, или есть еще?

— Тех двух резервистов тоже убили. Остальные все целы.

— А сарацины? — Грин задал самый главный вопрос. Впрочем, ответ он и так знал: опорный пункт блокирован. Дома по периметру заняты сарацинами. Сколько их, и чем вооружены, неизвестно. — Так, Денис, мне надо встать. Найди мне какой-нибудь костыль, — приказал Грин.

— А где…? — начал Денис, но Грин не дал ему закончить:

— Блин, Денис, не тупи! Здесь раньше была подстанция «Скорой». Поищи по шкафам! И скажи Бибизяну, пусть идет в гараж. Мне нужен этот БТР!

Денис нашел Грину костыль. Опираясь на его плечо, Грин поднялся. Рана тут же отозвалась резкой болью. Грин зашипел сквозь зубы.

— Давай я вколю обезболивающее, — предложил Денис, глядя на бледное, как полотно, лицо Грина.

— Не надо, мне нужна голова, — отклонил его предложение Грин.

Новость о том, что командир пришел в себя, мигом облетела всех защитников осажденной крепости, в которую превратился опорный пункт. Грин, как мог, успокоил всех, сказав, что придумает, как вытащить их отсюда. С помощью Дениса он поднялся на чердак, сел на стул наблюдателя, и задумался. Солнце стояло высоко в небе. В городе уже почти не стреляли, только наверху, где база, все еще кипел, то затихая, то снова разгораясь, бой. Где-то что-то горело, ветер доносил запах гари. Ситуация казалось безвыходной. Опорный пункт блокирован, помощи ждать не от кого. Преодолеть под огнем открытое пространство, отделявшее его от окрестных домов, нечего и думать. Сарацины наверняка этого и ждут. С другой стороны, покончив с остальными очагами сопротивления, сарацины примутся за них. Подгонят артиллерию, танки. Если у них этого и не было, то теперь, после внезапной атаки, наверняка есть. Против тяжелого вооружения им не выстоять. «Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед», вспомнил Грин слова Коцюбы. Шаг вперед… Грин принял решение. Он зашел в комнату, где лежал Никита, подошел к сваленным в углу вещам, и стал искать рюкзак Роберта.

— Грин, тебе помочь? — спросил бесшумно зашедший Мишка.

— Найди мне палку подлиннее, — сказал Грин, не глядя на Мишку.

— А зачем? — спросил Мишка.

— Флаг вывешивать будем, — ответил Грин. — Ты еще здесь? Бегом!

— Грин, ты что? Решил сдаться? — услышал он шепот. Грин повернул голову, и увидел, что лежащий на животе Никита открыл глаза, и смотрит на него.

— Сдаться? Это не наш путь, — ответил Грин, продолжая рыться в рюкзаке. — Вот, нашел, — он достал со дна Робертова рюкзака сверток. — Кстати, спасибо, что не бросил, Никита.

— Не за что, — просипел Никита. — Сочтемся при случае.

— Обязательно, — кивнул Грин. — Я твой должник. Ты как сам?

— Бывало и лучше, — ответил слабым голосом Никита.

— Грин, вот палка, — вернулся Мишка, неся в руках длинную палку. За Мишкой в комнату вошел Денис.

— Денис, возьми вот этот флаг, укрепи на палке, и вывесь на чердаке из слухового окна. — С этими словами Грин протянул Денису сверток. Денис развернул его, и увидел, что это флаг Республики. Мишка охнул.

— Это же… Измена, — вскинулся Мишка. Он оглянулся, и наткнулся на взгляд Дениса, который многозначительно провел рукой по цевью винтовки. Мишка сглотнул, и сказал: — И вообще — зачем сейчас это?

— У меня свои соображения, — ответил Грин.

Расстелив флаг на грязном полу гаража, Денис прибивал его гвоздями к палке. Свет переносного фонаря отбрасывал на стены причудливые тени. Денис с трудом различал, куда бьет, и попадал себе по пальцам. Бойцы, все, кроме Мишки, которого Грин отправил наверх, наблюдать, стояли вокруг него. Рядом стоял бронетранспортер. Лобовой люк был распахнут, обнажая внутренности двигательного отсека.

— Если вы хотите, чтобы машина поехала, отдайте фонарь, — бурчал Бибизян, которого оторвали от ремонта. Генератор, стоящий тут же, в гараже, по словам дежурного, не работал уже неделю. Он даже предлагал открыть ворота, чтобы был свет, но Грин не разрешил.

— Сейчас, еще один гвоздь, и все, — ответил Денис. Он еще несколько раз ударил молотком, и встал.

— Что это за фигня насчет флага? — недовольно спросил Бибизян, забирая фонарь.

— В общем, так, товарищи, — Грин придержал развернувшегося было Бибизяна за плечо. — Ситуацию вы знаете. Я принял решение прорываться. Бибизн обещает к вечеру починить БТР…

— К вечеру, это в лучшем случае, — Бибизян вытер пот со лба, оставив на лице черный след.

— Прорываться будем утром, на рассвете, — продолжил Грин, не обратив внимания на то, что Бибизян его перебил. — Приборов ночного видения у нас нет, ночью прорываться слишком опасно. Так что утро — самое время.

— А флаг этот зачем? — спросил Слон.

— Шансов у нас ноль целых, хрен десятых. Там наверняка сарацин не меньше роты, да еще с тяжелым вооружением, с противотанковыми гранатометами. Этот БТР — алюминиевая консервная банка с противопульной броней, и бойцов у нас — по пальцам пересчитать. Так что не буду кривить душой, товарищи. Скорее всего, мы все там завтра ляжем.

— М-да, — пробормотал Слон.

— Но я вот что подумал, мужики. Если уж карта нам так легла, и вариантов у нас нет… То я хочу умереть в бою, как положено. Под нашим, правильным, флагом. Я хочу, чтобы сарацины хорошо запомнили, как умеют умирать свободные люди. Поэтому, сегодня мы поднимем флаг Республики, а завтра, на рассвете, пойдем в бой. И мы их победим, сколько бы их там не было. Мы пройдем их насквозь! А если не пройдем, значит, так тому и быть. Даже мертвые, мы победим! Мы победим!

— Мы победим! — повторили Слон с Денисом. Бибизян глянул них, как на сумасшедших, и промолчал.

— Бибизян! — окликнул его Грин. — Ты с нами?

— Да… командир, — выдавил Бибизян, и уже увереннее, повторил: — Да! — Грин заметил, что панический огонек, не покидавший глаз ребят, погас. Они снова обрели веру.

Солнце понемногу склонялось к закату. Флаг вывесили на крыше. Сарацины не стреляли. Казалось, что их и нет там, в домах напротив. Рисковать и проверять Грин не стал. Он распорядился готовить БТР к выезду — обвесить борта мешками с песком, чтоб хоть как-то укрепить броню, загрузить боеприпасы, укрепить пулеметы. Когда он закончил говорить с гражданскими, к нему подошел солдат, тот самый, что ставил под сомнение его способность командовать.

— Слышь, сержант, вы чего собираетесь делать? — спросил он развязно.

— Снимать штаны, и бегать, — Грину тон солдата не понравился, и ответил он в той же манере.

— Ага, вы уже раз, типа, побегали, — осклабился солдат. — В общем, так, соплячок. Мы тут посоветовались, — он кивнул на своего товарища. — Так что, уходим мы. И не вздумай нас удерживать.

— Удерживать? — спросил Грин. — Баба с возу… Валите на все четыре. Только ведь подохнете там без толку.

— Ну, это наше дело, — солдат торжествовал победу. А Грину было все равно — хотят валить, пусть валят. Он порадовался, что не посвятил этих двоих в детали предстоящего прорыва. Он не сомневался, что солдаты попадут в руки сарацин. И хорошо, если мертвыми. В итоге, наглый солдат ушел один. Второй передумал.

— Лучше я с вами останусь, — сказал он Грину. Солдат выглядел лет на десять старше Грина, на левой руке блестело обручальное кольцо. — Ты, командир, не трус, и ребята твои тоже. С вами — оно надежнее.

Наглый, услышав, что придется идти одному, только глазами сверкнул, и сплюнул. Прошло два часа, солнце зашло, и на землю упала ночь. Тоненький серпик луны практически не давал света, и за окном было темно, хоть глаз выколи. Денис отыскал где-то пачку свечей, и расставил по комнатам.

— Счастливенько оставаться! — просипел наглый солдат, и ушел в ночь. Грин проводил его задумчивым взглядом. Вскоре после этого ночь прорезал чей-то душераздирающий крик. Кричали в той стороне, куда ушел солдат.

— Писец котенку, — нервно хихикнул Мишка, и облизал губы.

— Тебя как зовут? — спросил Грин солдата, что остался.

— Амир, — ответил тот.

— Добро пожаловать в наши тесные ряды, Амир, — Грин пожал Амиру руку.

В гараже чихнул мотор. Было слышно, как надсадно гудит стартер, проворачивая вал. Забыв об ушедшем солдате, Грин тревожно прислушивался, вытянув шею. Наконец, прокашлявшись, мотор победно взревел, сотрясая дом. Грин проковылял в гараж. Чумазый, и до смерти уставший Бибизян победно на него взглянул, и поднял кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. Грин приложил ладонь к виску, отдавая честь. Бибизян заглушил мотор.

— Ну что, будем летать? — спросил Грин.

— Летать не знаю, а ползать — так запросто, — хмыкнул Бибизян.

— Живем, мужики! — у Грина затеплилась надежда.

Убедившись, что все готово к выходу, Грин отпустил всех, кроме наблюдателя, спать. Народ разбрелся по дому, устраиваясь на ночлег. Грин прошел в комнату, где лежал Никита, сел на кровать. При помощи рук, со стоном, закинул ногу, и лег.

Грин думал, что заснет сразу же. Не тут-то было: нужно было привести в порядок мысли, продумать возможные варианты. Все, как в шахматах, на три хода вперед. Грин сел, опершись спиной на стену.

— Что, не спится? — спросил Никита. Он лежал на боку, огонек свечи плясал на блестящих зрачках.

— Думаю, — ответил Грин.

— Я слышал шум мотора. Починили БТР?

— Да, завтра на рассвете попробуем прорваться.

— Слушай, Грин… Только честно скажи, не крути яйца: есть у нас шанс?

— Шанс всегда есть, — ответил Грин. — Так Коцюба говорит. Мы живы, у нас есть оружие, есть транспорт. Значит, еще повоюем. В любом случае, сдаваться я не собираюсь. Мы или прорвемся, или ляжем все. Других вариантов нет.

— Значит, не зря я тебя вытащил, — задумчиво сказал Никита.

— Кстати, вот этого я не понял, — хмыкнул Грин. — Мы ведь не друзья. Мой друг Вайнштейн убил твоего…Давида, как там его звали. Вас с Мишкой приставили за мной присматривать. Чтобы, значит, я не сбежал или еще чего не утворил. Я бы на твоем месте плюнул и сбежал, как все. А ты подставился, вытащил. Почему?

— Своих не бросают… — Никита долго молчал, прежде чем ответить. — В тот момент, кроме тебя, своих не было. Даже не знаю, как это объяснить… я просто сделал то, что было правильно сделать, вот и все.

— А сейчас?

— Сейчас… Не знаю. Ты, и, правда, вывесил флаг вашей Республики?

— Поднял, не вывесил, — кивнул Грин.

— Очень опрометчиво с твоей стороны. Если мы выберемся, тебе будет очень трудно это объяснить. Зачем ты это сделал?

— Трудно объяснить, — пламя свечи дрожало. Грин уставился в потолок, наблюдая, как танцуют тени. — Сегодня, может быть, последний день в моей жизни. Надоело мне… Надоело притворяться. Надоела эта проклятая форма. Надоело тянуться перед ублюдками, и подчиняться их приказам. — Грин ни капли не покривил душой. Подняв над домом флаг Республики, он испытал несравнимое ни с чем облегчение. Пружина в его груди, вот уже второй год затянутая намертво, распрямилась. — Ты помнишь туннель, Никита? Как там было холодно, и одиноко? Как мы там жили, и не могли ничего с этим поделать? Я поэтому тебя не осуждаю, потому что на твоем месте мог бы быть я. Мне тогда просто повезло. А потом пришел Коцюба, и вывел меня наружу. Он дал мне свободу. Дал возможность увидеть небо. А еще, он показал мне, что можно жить иначе.

— Как это — иначе?

— Ты не поймешь, словами это не объяснить… — Грин задумался, лихорадочно подбирая правильные слова. — Просто подумай, пойми, что я, ты, и все мы, для них просто строительный материал. Для всех — для таких, как Фрайман, для Барзеля. Для моего отца. Они не воспринимают нас, как людей. Мы винтики для их механизмов. Игрушки. Инструменты. И для своего Давида ты был просто игрушкой.

— Он меня любил, — Никита закашлялся.

— Да, любил. Как любимую собаку, примерно. Не как человека. Он тебя просто использовал! И все эти, называющие себя властью, они делают с нами тоже самое. А Коцюба… Вот он отнесся ко мне как к человеку. Не как к инструменту, не как к кукле для секса. После туннеля это было… Как солнце, понимаешь? Нет, тебе этого не понять, ты просто никогда не был свободен.

— Кажется, я понимаю, — ответил Никита еле слышно. — Насчет Давида ты ошибаешься. Он был хорошим человеком.

— Не буду спорить, — сказал Грин. — И Габи был хорошим человеком. И Вайнштейн, и Летун, и Райво. Даже Илья Вишневецкий, хоть и не всегда. Но их с нами нет. Во многом из-за твоего Давида, которого ты так любил.

— Ты Коцюбу забыл, — заметил Никита.

— Коцюба жив! — Грин, забывшись, стукнул кулаком по раненой ноге, и скорчился от боли.

— Как это?

— А вот так! Индиго послали ему корабль, — вытирая брызнувшие из глаз слезы, усмехнулся Грин.

— И ты им веришь? — настал черед Никиты усмехаться.

— Верю, — неуверенно ответил Грин.

— Я вот тут подумал, — в пустоту, будто разговаривая сам с собой, сказал Никита. — Как так получилось, что сарацины взяли нас тепленькими? Ведь мы же подготовились. Посты, связь, все дела. А они бац — и в городе…

— Это ты к чему? — напрягся Грин.

— А к тому, что им помогли. Это очень похоже на почерк мутантов. Давид считал, что они специально сталкивают людей лбами, чтобы мы друг дружку истребили, оставив им территорию. Сначала руками Коцюбы и остальных уничтожили Фраймана, потом руками Барзеля — Республику, теперь они привели на нас сарацин…

— Они не… — начал Грин, и осекся. Слова Никиты не стали для него открытием, у него порой мелькали схожие мысли.

— Они не такие, хочешь сказать? Ну-ну, — Никита лег на живот и отвернулся. Грин остался наедине со своими мыслями. Свеча погасла, стало темно, и Грин незаметно для себя уснул.

Бронетранспортер был похож на поставленный на гусеницы мусорный бак — такой же квадратный и зеленый. Коробка коробкой, только лобовой лист наклонный, а так — одни прямые углы. Грин обошел вокруг, постучал по катку ногой. В щель под поднятыми на полметра над землей воротами заглянул первый луч солнца. Солнечное пятно почти касалось начищенных до блеска ботинок Грина. Он оглядел своих бойцов. Все привели себя в порядок, переоделись во все чистое, побрились. Выглядели они устало. Похоже, что только Грин с Никитой ухитрились выспаться. Бледные, напряженные лица ребят Грину не нравились.

— Пять сорок, — сказал Грин, глянув на часы. — Время, товарищи. Загружаемся.

— Я не буду сидеть рядом с покойниками! Выбросьте их отсюда! — Дама лезть в бронетранспортер наотрез отказалась. Первыми внутрь загрузили тела убитых вчера солдат, и Ее Величеству такое соседство пришлось не по душе. Грин махнул рукой, и Слон, шагнув вперед, оттер даму в сторону от откинутого люка. Дама завизжала, и Слон, не глядя, ткнул локтем назад. Визг сменился на бульканье.

— Загружайся. Время не ждет, — сказал Грин, обращаясь к женщине с детьми. Женщина подвела детей к люку, но тут заартачился мальчик. Он схватился за край люка, отказываясь лезть в вонючее чрево бронетранспортера.

— Что, страшно? — Грин наклонился к ребенку. Тот повернул к нему заплаканное лицо, и кивнул.

— А ты не бойся. Смотри, какой у нас БТР! Настоящий танк. Ты катался на танке когда-нибудь? Маленьким нельзя на танках кататься, но для тебя мы сделаем исключение. Приятелям расскажешь, обзавидуются. Ну, давай, — Грин подтолкнул ребенка вперед. Слезы высохли, мальчишка полез внутрь. За ним последовала мама. Девочку поднял и передал с рук на руки Слон.

— Стойте! — пришедшая в себя дама, чуть не сбив Грина с ног, рванулась к бронетранспортеру и с удивительной для ее комплекции грацией скрылась внутри. За ней влез дежурный.

— Ну что, все? — спросил Грин, обводя стоящих перед ним бойцов внимательным взглядом. — Тогда нам пора. Солнце встает, начинается новый день. Я вам вот что скажу: я счастлив быть сейчас здесь, с вами. Мы сами взвалили на себя эту ношу, и теперь у нас нет выбора. Я счастлив, что мне есть, за кого сражаться. Жизнь не имеет значения, важен только долг. А себя не жалейте, это последнее дело, себя жалеть. Выше нос, товарищи! — При этих словах Грина Мишка скривился, но остальные приободрились. Из глаз исчезло ощущение тоскливой обреченности.

Денис и Бибизян влезли на БТР, и помогли забраться Грину. Он с трудом влез в командирский люк, и стал ногами на сиденье. Отмахнулся от Дениса, предложившего ему сесть. Грин не любил бронетранспортеры. Ему было неприятно трястись в стальной коробке, не видя, что творится вокруг, когда каждую минуту в борт может ударить граната. Грин надел каску, развернул пулемет, и взвел затвор. Сразу за командирским люком находился большой квадратный люк, ведущий в десант. Бибизян с Денисом спрыгнули внутрь, оставшись, как и Грин, по грудь снаружи. Каждый вооружился ручным пулеметом. Грин глянул назад.

— Бибизян! — позвал он. — Ты флаг забыл.

— Я щас, — Бибизян положил пулемет, выскочил через задний люк, и выбежал из гаража. Не прошло и пяти минут, как он вернулся, держа в руках флаг. Влетев внутрь бронетранспортера, он вынырнул позади Грина, и протянул ему флаг.

— Закрепи его сзади, — махнул рукой Грин. Бибизян примотал древко проволокой к петле откинутого люка. Грин удовлетворенно кивнул, и скомандовал в переговорное устройство: — Заводи.

— Есть! — Отозвался Амир, и завел мотор. Выбросив облако вонючего дыма, мотор заработал. Рев заполнил гараж, отсекая посторонние звуки. Корпус бронетранспортера дрожал. Машина точно понимала, в какой ситуации оказалась, и ей не терпелось убраться подальше. Амир сам вызвался вести БТР. Оказалось, что срочную он служил мехводом. Грин с радостью доверил ему рычаги: сам он из-за раны управлять не мог. А кроме него, никто в группе толком и не умел водить бронетехнику.

Снаружи остался только Слон. Указательным пальцем Грин очертил в воздухе круг, и Слон принялся вращать рукоять. Сегмент за сегментом ворота поползли вверх. Пятно солнечного света становилось все шире. Свет поднялся по броне бронетранспортера, прополз по груди Грина, поднялся выше, и остановился. Грин прищурился, глядя на выползающий из-за горизонта багровый диск. Дома вдали, за футбольным полем, терялись в утреннем тумане. Грин опустил голову, и посмотрел на часы. Было шесть часов десять минут утра. Бронетранспортер взревел, вылетел из ворот, съехал с асфальта на траву, и поехал вперед. Гусеницы оставляли на зеленой траве поля коричневый след вывороченной земли.

Грин наслаждался. Ему никогда еще, за всю его жизнь, не было так хорошо. Все тревоги и заботы отступили на второй план. Сарацины, Земля Отцов, Семьи, даже смерть друзей перестали его волновать. Его уже ничего не связывало с этим миром. Впервые он жил не прошлым, не будущим — он жил настоящим, здесь и сейчас. Его переполняло ощущение легкости, даже рана перестала саднить. Зелень травы, свежий ветер, дующий в лицо, встающее за домами солнце, вот все, что осталось. Он ощущал мир вокруг, и каждая травинка, каждая капелька росы, были продолжением его тела. Он без страха смотрел на темные провалы окон. Необыкновенное ощущение поглотило его без остатка. То, что он сам может быть, через несколько минут умрет, его не волновало. Смерти просто не существовало, как не существовало следующего мгновения. Было только здесь и сейчас.

У лежащего возле дороги тела бронетранспортер затормозил. До ближайшего дома было всего пятьдесят метров. Грин крикнул: «огонь!», прицелился в широкое окно на втором этаже, и нажал на спуск. Пулемет затрясся, выпуская очередь за очередью. Грин поливал окна пулями. Бибизян с Денисом за его спиной тоже стреляли. Тем временем, Слон с дежурным выскочили наружу, и загрузили в бронетранспортер тело. Роберт не добежал до дома совсем немного. Еще чуть-чуть, подумал Грин мимолетно, и у них был шанс сбить заслон сарацин, и прорваться. Только тело Роберта погрузили, как Амир без команды тронул бронетранспортер вперед.

Со стороны домов не прозвучало ни единого выстрела. Грин чувствовал, что там кто-то есть, ощущал направленные на себя взгляды. Сарацины не стреляли. Бронетранспортер пронесся вдоль дома, свернул на улицу, едва не лишившись гусеницы, и покатил вперед. Грин и бойцы осыпали все вокруг пулями. По ним никто не стрелял. Они проехали по улице еще немного, свернули налево, затем направо. Увидев, что они заехали в пустынный район, Грин скомандовал остановиться. Амир развернулся, завел БТР задом в проулок, и заглушил мотор.

— Почему они не стреляли?! — ошарашено спросил Амир. Он откинул крышку водительского люка, высунул голову и повернулся к Грину.

— Хотел бы я знать, — пожал плечами Грин. — Может, ты не рад?

— Рад, конечно, — трясущимися руками Амир достал сигарету, и подкурил, ломая спички. — Блин, я еще никогда так не боялся! А ты?

— Ни капли, — снова пожал плечами Грин. Он не соврал, и не покривил душой. Он, и правда, не боялся. — Бибизян, Денис, перезаряжаемся, — Грин вспомнил, что он все-таки командир. Снизу ему подали новый короб с лентой. Грин перезарядил пулемет, щелкнул затвором: — Порядок. Все, Амир, перекур окончен. Заводи машину, надо валить из города.

— Куда ехать? — спросил Амир, выкидывая недокуренную сигарету.

— Здесь направо, и вверх по улице. Знаешь большой перекресток, ну, там, где дорога от базы вниз идет? Давай туда.

Бронетранспортер выехал из переулка, и поехал туда, куда показал Грин. Натужно рыча дизелем, машина ползла вверх по улице. Перед самым перекрестком дома кончились, а угол подъема стал еще круче. Когда машина вынырнула на открытое пространство, Грин увидел наверху, у перекрестка, какое-то шевеление. Бронетранспортер проехал еще метров сто, и Грин увидел, что у перекрестка стоят сарацины. Много сарацин. А еще там стоял танк незнакомой конструкции, с куполообразной башней, и длинным стволом. Над танком колыхалось на веру зеленое знамя. При других обстоятельствах Грин бы приказал отвернуть, объехать, но вместо этого он произнес в переговорное устройство:

— Вперед, не сворачивать! Только вперед!

БТР полз вперед, сарацины приближались. Грин увидел, что они так и стоят, как стояли, глядя на приближающихся врагов. Ствол танковой пушки так и остался развернутым в сторону. «С ума они сошли, что ли?», — недоуменно подумал Грин. Он не мог понять, почему сарацины так себя ведут, почему не стреляют. И вдруг его осенило. Он посмотрел назад. Флаг Республики развернуло ветром. Тугое полотнище реяло над бронетранспортером. Грин убрал руку с пулемета. Денис и Бибизян, недоумевая, уставились на него, а Грин помотал головой, и жестом показал: «не стрелять».

Бронетранспортер въехал на перекресток. Кроме танка, там стояли грузовики, джипы, штабной автомобиль с эмблемой Земли Отцов. Между машин с деловым видом расхаживали десятки сарацин. Многие бросали на проезжающий БТР злобные взгляды, но этим все и ограничивалось. У штабного автомобиля стояло несколько сарацин. БТР проехал ряом сними. Грин увидел, что там, в окружении людей в военной форме, стоит старый сарацин. На голове у него был белоснежный молитвенный платок, стянутый обручами. От сарацина исходила волна энергии. Аура власти и силы чувствовалась на расстоянии. Возле сарацина стоял молодой парень. Грину он показался знакомым. Грин напрягся, и вспомнил: это был Аюб, тот самый, которого пожалел Коцюба. Грин посмотрел на старого сарацина, а тот посмотрел на Грина. На секунду возникло ощущение контакта, разговора без слов. Возникло, и пропало. БТР проехал мимо. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Грин повернулся к сарацину, и поднес ладонь правой руки к козырьку каски, отдавая честь. Машина свернула налево, и, набирая скорость, поехала на юг. Спустя пять часов БТР с группой Грина въехал в напоминающий разворошенный муравейник Поселок. Они были последними, кому удалось покинуть Сафед живыми.

По возвращении, Грин обнаружил, что стал чем-то вроде героя. Люди специально приходили посмотреть на гвардейца, который с горсткой смельчаков сутки держал в Сафеде опорный пункт. А потом еще и ухитрился выйти, и вывести гражданских. На фоне всеобщего панического бегства поступок Грина действительно выглядел выдающимся. Наверное, именно поэтому арест Грина не стали обставлять официально. Обошлись без наручников и заломленных за спину рук. Все прошло буднично и спокойно. Первым делом Грин попал в руки врачей, которые сняли повязки, промыли и зашили рану. В процессе куда-то подевался его пистолет, а бойцов, сидящих у дверей, отозвали в сторону. Когда за ним пришли трое гвардейцев, он все понял, и сопротивляться не стал. Ему вежливо предложили пойти с ними, и Грин пошел.

— Как ты это объяснишь? — Эран постучал пальцем по свернутому флагу Республики, лежащему у него на столе. Грин сидел посреди кабинета на стуле. Рядом с Эраном стоял отец Грина, и мрачно смотрел на него. За спиной у Грина стояли гвардейцы. Один, очевидно, был простужен. По его сиплому дыханию за правым плечом Грин мог определить, где тот находится, с точностью до сантиметра.

— Я не понимаю, что тут объяснять, — без тени паники ответил Грин.

— Дурака валяешь, — дернулся отец. — Ты не понимаешь всей серьезности твоего положения.

— Понимаю, — усмехнулся Грин, и поморщился: рана на лбу отозвалась резкой болью…

— Тогда объясни, как этот флаг у тебя оказался. Почему ты его поднял? Что за отношения связывают тебя с Шейхом?

— Тут нечего объяснять, — спокойно ответил Грин. — Флаг это не мой, а Роберта. Он носил его в рюкзаке, как талисман.

— Хорошо, а почему тогда ты его поднял? Что за муха тебя укусила?

— Когда я понял, что мы заперты в опорном пункте, то вспомнил, что у Коцюбы был сарацинами договор. — Тщательно подбирая слова, стал объяснять Грин. — И у меня возникла мысль, что, может быть, они не станут стрелять, если мы поднимем флаг Республики. Наверняка я этого не знал, конечно, но надеялся. Иначе у нас не было шансов, ни единого. Шейха я увидел первый раз в жизни.

— Так, — откинулся в кресле Эран. — А мне рассказали совсем другую историю. Знаешь, какую?

— Конечно, знаю. Вам рассказали, что я ругал Землю Отцов, и призывал к бунту. Что я поднял флаг Республики, чтобы поднять народ против власти. Что я сговорился с Шейхом, чтобы предать Землю Отцов. Так? Я даже знаю, кто вам это рассказал.

— Не совсем так, — ответил Эран. — Нам рассказали две версии. Одну, что ты сейчас озвучил, и другую. По второй версии ты отличный командир, и бесстрашный воин. Вот и скажи мне, кому мне верить?

— Этого я не скажу, — покачал головой Грин. — Что бы я не сказал, это только усилит ваши подозрения. Думайте что хотите. Можете меня расстрелять, если надо. Мне плевать.

— Какой ты быстрый — сразу расстрелять, — усмехнулся Эран. — Ты-то на моем месте что бы сделал?

— Я бы не верил предателям и трусам, вот что я бы сделал, — ответил Грин. — Но все равно бы расстрелял, просто чтобы спать спокойно.

— Напрашиваешься? — набычился Эран.

— Нет. Просто говорю, что думаю.

— Дурак! А если мы тебя и впрямь расстреляем?

— Не расстреляете, — Грин посмотрел Эрану в глаза, и усмехнулся.

— Уверен? — прищурился Эран.

— Уверен, — бросил Грин. — Меня расстреляете, с кем останетесь? С ними? — Грин указал за окно. — Когда все сматывались, поджав хвост, я пошел со своими людьми на опорный пункт. Если бы все так сделали, Сафед был бы наш. Расстреляете меня, и никто никогда за вами не пойдет. У людей к вам и так много вопросов. Пока что они их друг другу задают, но скоро станут спрашивать вас. Например, как оказалось, что сарацины практически без боя взяли линию обороны? Почему никто не организовал отпор? Почему бросили оставшихся в Сафеде гражданских? У вас есть, что ответить? Подумайте над этим, а я пошел. У меня был очень тяжелый день.

Опираясь на костыль, Грин встал, и пошел к двери. Один из гвардейцев перегородил ему дорогу, но, повинуясь жесту Эрана, отошел в сторону. Ковыляя, Грин вышел за дверь.

— Что будем с ним делать? — спросил Эран у Альберта, когда офицеры остались одни.

— Тебе решать, ты командир, — пожал плечами Альберт.

— Ладно, пока оставь его в покое, — решил Эран. — Но смотри в оба. Может, он сказал правду, а может, и нет. В одном он прав: трогать его сейчас опасно. Народ может не понять. Так что не спускай с него глаз.

Грин, не отрываясь, смотрел на прямоугольную плиту из серого камня, и черные буквы на ней: «Роберт Краних, солдат». Народ расходился с кладбища, у могилы стояли только Грин с Денисом, и младший брат Роберта, Даник. Рядом, в двух метрах правее, буквы на точно такой же плите гласили: «Райво Краних». И, чуть ниже: «Отдал жизнь за нас».

— Роберт Краних, солдат, — Грин не заметил, как произнес это вслух. — Пал на чужой войне.

— Как так получилось, Грин? — спросил Даник. — Почему он? Почему он должен был за этих гадов воевать? — В глазах у Даника стояли слезы. Он пытался их скрыть, но они все равно прорывались.

— Он воевал не за них, — покачал головой Грин. — Он дрался за нас. — Грин помолчал, спросил: — Как мать?

— Плохо. Да ты сам видел, — ответил Даник. Его мать, по сути, под руки увели с кладбища женщины. Она с трудом стояла на ногах, и выглядела очень плохо.

— Иди домой, Дан, — приказал Грин. — Присмотри за матерью.

— А вы? Вы что же, не собираетесь ничего делать? Что, все зря? — закусил губу Даник.

— Тебе сколько лет, Дан? — задумчиво спросил Грин.

— Четырнадцать! — Даник сжал кулаки.

— Иди домой, Дан, к матери, — повторил Грин. Даник не сдвинулся с места, и Грин прикрикнул: — Да иди же! Иди, и передай ребятам, пусть будут наготове, и ждут сигнала.

— Когда? — спросил Даник.

— Скоро, — ответил Грин, и повторил, глядя на могилу: — Скоро…

Тысячи беженцев, скопившихся в Поселке и промзоне, надо было как-то устраивать. Армия нуждалась в переформировании. Масштаб потерь власти держали в секрете, но ясно было, что они значительны. Многих и многих недосчиталась Земля Отцов. Строилась новая оборонительная линия, на этот раз сразу за Поселком. План был прост — отгородиться от сарацинских территорий цепочкой укрепленных пунктов. Дела хватало всем. Но про группу Грина, казалось, забыли. У властей хватало забот и без него. Шли дни. Грин потихоньку поправлялся. Он вместе с бойцами поселился в Семье Бориса. Тот даже рад был таким гостям, и старался угодить, чем мог. Когда вокруг творится черт знает что, хорошо иметь рядом вооруженных, натренированных, уверенных в себе парней. Бойцы, пользуясь передышкой, оттягивались кто во что горазд. Никиту отпустили из лазарета спустя неделю. Держать оружия он не мог, но в остальном чувствовал себя хорошо. После прорыва из Сафеда члены маленького отряда еще сильнее сдружились. Никита влился в команду, о былой неприязни никто не вспоминал. Мишку, которого отец Грина забрал к себе, сменил Амир, тот, что вел бронетранспортер.

— Ты мне второй раз жизнь спас, — поблагодарил Грин Никиту, когда навещал того в лазарете.

— Это как? — не понял Никита.

— Ведь это ты сказал Эрану, что я вел себя как подобает? — полуутвердительно спросил Грин.

— Да. А разве это неправда? — прикинулся валенком Никита.

— Правда, — улыбнулся Грин. — Новые указания насчет меня получил?

— Да, получил, — спокойно ответил Никита, глядя Грину в глаза.

— Будешь выполнять? — поднял бровь Грин.

— По обстоятельствам, — в том же спокойном тоне ответил Никита. Грин заметил, что у него с Никитой появилась общая черта — вот это вот ледяное спокойствие. Они перешли на новый уровень, взгляд на жизнь, и смерть изменился. Если бы не это, отец с Эраном его бы не пожалели. Важно было не то, что он сказал, а как он это сказал. Своим поведением, мельчайшими нюансами, своей энергетикой, он внушил им, что их подозрения безосновательны, и его оставили в живых. Грин прошел по лезвию бритвы, не сбив дыхания.

Так прошел почти месяц. Сарацины не пересекли условных границ изрядно уменьшившейся Земли Отцов. Грин занимался тем, что ел, спал, гулял, разрабатывая заживающую ногу, и снова ел. Отдых пошел ему на пользу, он поправился, поздоровел и стал похож на обывателя. А потом Грину снова стали сниться сны.

На этот раз ему приснилось, что он стоит на берегу горной речки. Быстрый поток, бегущий в галечном русле, наверное, журчал, но Грин не слышал ни звука. Кино оказалось немым. На берегу речки, где сосны отступали от берега, образуя поляну, стояла конусообразная палатка из шкур, рядом с палаткой горел костер. У костра на бревнах сидели двое. Одним из сидевших был старый шаман, которого Грин уже видел. Голый по пояс, с трубкой в зубах, он строгал что-то самодельным ножом. Напротив него сидел Вайнштейн. Вайнштейна Грин узнал не сразу. Он казался моложе на двадцать лет. Вайнштейн что-то горячо доказывал шаману, тыча пальцем в лежащую на коленях книгу. Шаман кивал, то ли соглашаясь, то ли просто так, и попыхивал трубкой. Над костром поджаривалась туша какого-то зверя. Вайнштейн периодически отвлекался от книги, чтобы повернуть вертел. Грин постоял в стороне, не веря своим глазам, потом подошел. Вайнштейн глянул на него, и что-то сказал шаману. Оба рассмеялись, и шаман указал Грину на бревнышко. Грин сел. Вайнштейн стал что-то возбужденно ему говорить, но Грин не услышал ни звука. Когда Вайнштейн понял, что Грин его не слышит, он попросил помощи у шамана. Шаман протянул Вайнштейну то, что выстрагивал все это время. Оказалось, что он сделал из куска сосновой коры лодочку. Вайнштейн просиял, нашел ровную палочку, и, проковыряв по центру лодочки дырочки, приделал мачту. Затем, он достал из заднего кармана записную книжку с котом на обложке, вырвал оттуда листок, и у лодочки появилась мачта. Вайнштейн встал, и подошел к реке. Держа мачту двумя пальцами, он опустил лодочку на воду, и отпустил. Течение тут же подхватило ее, и понесло. Вайнштейн обернулся к Грину, и вопросительно глянул на него: понял, мол? Грин кивнул, подтверждая. Вайнштейн дружески обнял Грина, что-то сказал, и вдруг столкнул его в воду. Ледяная вода обожгла Грина, он крикнул что было сил, и проснулся.

— Что случилось? — Лена проснулась. Оказалось, что он кричал наяву. — Опять сны?

— Пустое, — махнул рукой Грин. Занималась заря, и Грин не стал ложиться спать. Он прошел по спящему дому на кухню. Он налил себе стакан воды, и как был, в трусах, вышел на крыльцо. Горизонт на востоке светлел.

— Пора, — сказал в пустоту Грин, и сделал глоток. — Пора. — Приняв решение, он тут же принялся обдумывать все детали предстоящего эндшпиля, просчитывать все на много ходов вперед. Он настолько погрузился в свои мысли, что, спустя час, когда уже рассвело, Лена обнаружила его стоящим на крыльце с недопитым стаканом в руке.

На то, чтобы оповестить нужных людей, не ушло много времени. В царившей неразберихе некому было следить, кто куда пошел, поэтому действовали, фактически, открыто. На следующий день в старом Клубе, в промзоне, собрались полтора десятка заговорщиков. Многие из тех, кто пришел на такое же заседание два года назад, не пришли. Половину присутствующих Грин с трудом узнал, так они выросли. После обмена приветствиями, Грин сразу перешел к делу.

— Я вас вот зачем собрал, — начал он. — Пришло время выполнить то, о чем мы говорили два года назад. Наши враги ослаблены, им не до нас. Поэтому я предлагаю собрать наличные силы, и выступать.

— Выступать сейчас, когда сарацины у порога? — перебил Грина Эмиль. — Допустим, мы победим. Что делать с сарацинами?

— Я много над этим вопросом думал, — ответил Грин. — И пришел к такому выводу: это не наша война. Это вообще приступ массового помешательства. Весь мир погиб, а мы тут на крохотном пятачке режем друг друга. Это безумие, блин! Участвовать в этом я не хочу. Думаю, что вы тоже. Поэтому я предлагаю выбрать вариант, которого в списке нет: свалить отсюда… — Грин принялся излагать присутствующим свой план.

— А почему мы не можем взять всех, кто захочет? — подал голос Денис.

— Есть несколько причин, — ответил Грин. — Во-первых, недостаточно мест. Во-вторых, все надо провести в тайне. Если о нашем плане узнают враги, они просто не отпустят людей. Да и нам несладко придется. И в третьих, это самая главная причина — я не хочу брать кого попало.

— Это как? — не понял Эмиль.

— Мы не должны повторить ошибку Комитета, — Грин рубанул ладонью воздух. — Нечего брать потенциальных предателей. Потом меньше проблем будет. Возьмем только своих. Поговорите с ребятами. У каждого из вас своя группа. Пусть сами выберут, кому сообщить, кого взять с собой. Родственников, друзей — не важно. Лишь бы это были наши люди, не чмулики.

— Поправка, — поднял руку парень лет шестнадцати. Грин поймал себя на мысли, что забыл, как того зовут. — Если мы распространим информацию раньше времени, кто-то обязательно проболтается.

— Габи прав, — поддержал Эмиль. Грин вздрогнул, услышав, как зовут парня.

— Да, — справился с собой Грин. — Так и есть. Поэтому вы должны будете посвятить их в курс дела, когда первый этап будет завершен. У вас будет сорок восемь часов, чтобы собрать людей. После этого мы уходим, соберутся все или нет. Главное, что вам надо решить сейчас, это хотите ли вы уйти, или, все же, останетесь. И ребят своих спросите.

— Это авантюра, — покачал головой Эмиль. — Огромный риск вот так уходить в никуда.

— Хочешь остаться, и драться за Землю Отцов с сарацинами? Дело твое, — резко ответил Грин. — Я считаю, что это глупо. Планета огромная и пустая, есть тысячи мест, где нет ни сарацин, ни фашистов. Нам незачем хвататься зубами за этот клочок земли. Оставим его сарацинам, а себе найдем место поспокойнее. Двинем на север, туда, где только недавно сошел снег. Там мы сможем жить, не опасаясь, что придет очередной Барзель.

— Мне не нравится идея бежать от проблем, — покраснел Эмиль.

— А кто сказал, что мы бежим? — улыбнулся Грин. — Мы не бежим. Мы уходим строить новый мир. Ну так что? Вы со мной? — Эмиль кивнул. Чуть погодя закивали и остальные. — В таком случае, беру командование на себя. С этого момента, мое слово — закон. Ждите, готовьтесь. Еще месяц, от силы полтора, и наступит осень, а за ней придет зима. Вряд ли сарацины дадут Земле Отцов спокойно зимовать. Они не дураки, а значит, нападения следует ждать со дня на день. Я вообще удивляюсь, как они еще не напали. Мой план… наш план, на самом деле авантюра. Его можно будет провернуть только в обстановке полного развала. Дождемся удара сарацин. Как и в прошлый раз, народ побежит. В тот момент, когда до нас никому не будет никакого дела, мы и уйдем.

— Вопрос, — поднял руку Габи. Грин кивнул, и Габи продолжил: — У нас нет оружия. Фашисты все подчистую забрали. С голыми руками пойдем?

— Будет оружие, — усмехнулся Грин. — Все будет.

Прошла неделя. Грин продолжал бездельничать. Все было тихо, ничего из ряда вон выходящего не происходило, и он уже начал сомневаться в правильности своих выводов. Однажды он ошибся, не просчитал ситуацию во время нападения сарацин на Сафед. Из-за этого они застряли на опорном пункте. Снова ошибиться не хотелось, ведь из-за его ошибки уже погиб Роберт. Поэтому Грин медлил. Наверное, Грин бы так и сидел до упора, если бы не Вайнштейн. Он приснился Грину, и во сне многозначительно постукивал указательным пальцем правой руки по согнутому запястью левой. Время пришло, понял Грин, и подал условный сигнал. В местную сеть было скинуто невинное с виду сообщение. За день до этого у него состоялся непростой разговор с Никитой и Бибизяном. Грин, не таясь, рассказал им обо всем.

— Ну, блин… Ты даешь, командир… — Бибизяна новости ошеломили. Никита, тот смотрел спокойно.

— В общем, мужики, если не хотите, я вас не держу, — сказал Грин, переводя взгляд с Бибизяна на Никиту. — Ты, Бибизян, не из Республики, да и ты, Никита, тоже. Так что к вам никаких вопросов, если что. Если вам с нами окажется не по пути, я это пойму.

— Тогда почему ты это говоришь? — спросил Никита. — Не боишься, что сдадим тебя?

— Нет, не боюсь, — ответил Грин. — Если вы меня сдадите, значит, я ничего в людях не понимаю. А если так, то поделом мне. В общем, думайте. Время еще есть, до завтра. — На следующее утро оба были на месте. Грин ничего не сказал, только кивнул. Он не ошибся — для них, как и для него, дружба оказалась важнее идеологии.

На следующее утро к заброшенному дому на окраине промзоны подкатил БТР. После прорыва из Сафеда он так и остался у Грина. Скорее всего, о нем просто позабыли, а Грин не напоминал. За рычагами на этот раз сидел сам Грин. Амира оставили в Поселке. О том, что затеял Грин, он не имел ни малейшего представления.

Возле Клуба Грин затормозил, высунул голову из командирского люка, и махнул рукой, приглашая сидящих возле дома на скамейке ребят загружаться. Эмиль, как и обещал, привел свою группу, ребята Дениса тоже пришли. Грин вылез через люк на броню, и сел, свесив ноги.

— Почему так много? — вполголоса спросил он у Дениса, когда тот подошел. Народу было как-то слишком много. Глядя на Грина снизу вверх, Денис ответил:

— Заждались, не усидели. Оно и к лучшему, лишними не будут. Насчет конспирации не беспокойся. Я сообщил только самым надежным, и без деталей. Сказал, что затеваем кое-что.

— Ага, — кивнул Грин, с трудом удержавшись, чтобы не обматерить Дениса. С другой стороны, без людей обойтись нельзя, и лишними они, и правда, не будут. Хорошо еще, что Денис догадался не посвящать ребят в детали. Значит, есть шанс, что им не приготовили теплую встречу. Грин влез наверх, и стал на крыше бронетранспортера, широко расставив ноги. Стало тихо, народ обратился в слух. — Слушайте сюда! Рассусоливать не буду, времени в обрез. Дела обстоят так: я воевать с сарацинами не хочу. Это не моя война. Поэтому, мы сейчас едем в порт, и берем его под контроль. В порту судно, готовое к отплытию. Как только порт будет наш, у вас будет сорок восемь часов, чтобы привезти свои семьи.

— Что, вот так все бросим, и уплывем? — спросил кто-то. Повисла напряженная тишина. Народ обдумывал.

— Я другого пути не вижу.

— А если они не согласятся? — мрачно спросил тот же голос.

— Кто не согласится? — не понял Грин.

— Родственники. Мои точно будут против.

— И мои! А моих в Поселке нет! — раздались голоса.

— Народ! — поднял руку Грин. — Слушайте внимательно, я повторять не буду. Кто не хочет, тот не хочет. Заставлять я никого не буду. Если не сможете своих убедить, значит, такая ваша судьба.

— А остальных, что, бросим? — новый голос.

— Бросим! — отрубил Грин. — Они о нас думали? Каждый сам за себя. Пусть Барзель, и все, кто зад ему лижет, сами разбираются. А мы позаботимся о своих! И еще: предупреждаю сразу, мы идем на риск. Если не срастется что, нам крышка. Фашисты никого не пожалеют. Так что, если кто в коленках слаб, или за родных боится, может уходить. Я никого не держу.

— Обижаешь, Грин! — пробасил из-за спин Слон. — Не хотели бы, так нас бы здесь не было! — Несколько фигур отделились от общей кучи, и отошли в строну.

— Хорошо! Тогда, все кто с нами, постройтесь, — Грин слез с брони на землю, и прошелся вдоль неровного строя. Некоторых заставил выйти. Осталось одиннадцать человек.

— А мы что, рылом не вышли? — спросил Эмиль, когда Грин назначил его старшим над оставшимися.

— От вас за километр шпаками несет, — ответил Грин. — Гвардейцы ребята тертые, срисуют.

— Здорово… Ну че, повоюем, пацаны… Дадим фашистам прикурить… — переговаривались между собой бойцы. Вскоре все заняли свои места внутри бронетранспортера.

— Ну как, все устроились? — Грин сел на водительское место, и посмотрел назад, в десант. Одиннадцать пар глаз уставились на него. Денис ответил за всех:

— Так точно, командир!

— Все готовы? Всем все ясно? Тогда вперед, нас ждут великие дела! — весело сказал Грин. Дружный рев был ему ответом.

Один из укрепленных пунктов, самый большой из построенных Землей Отцов, находился точно между Поселком и нефтезаводом. До Песца там уже была военная база, Земля Отцов просто вернула ей прежний статус. Там находились склады, мастерские, и резервный парк грузовиков и бронетехники. Туда постоянно кто-то приезжал, и уезжал, поэтому подъехавший к КПП бронетранспортер ни у кого подозрений не вызвал. Пока один из часовых держал БТР под прицелом пулемета из обложенной мешками с песком огневой точки, другой подошел, и проверил у Грина документы. Документы, естественно, были в порядке, и часовой подал знак открывать. Тяжелые ворота медленно отодвинулись. Грин ни разу не был на этой базе, но без проблем сориентировался, и сразу поехал в дальний конец, к парку грузовиков. Грузовики стояли на площадке, под открытым небом. Рядом, в небольшом одноэтажном здании, находилась мастерская, куда грузовики загоняли на профилактику. Через открытые ворота было видно, как внутри, возле загнанного на рампу грузовичка копошатся механики.

Грин припарковал бронетранспортер. Бойцы вылезли, и стали разминать затекшие ноги, перебрасываясь шуточками. Из ворот выглянул парень в промасленной робе. Узнав Грина, он подошел. После обмена рукопожатиями, Грин спросил:

— Ну что тут у вас?

— У нас все по плану. Здесь только наши, кто в курсе. Мы специально сменами поменялись, чтобы чужих не было. Машины готовы, проверены, заправлены, — ответил механик.

— А командир ваш где?

— Командурь-то? Он приболел: живот там, то-се. Короче, свезли мы его на больничку, — хмыкнул механик.

— Слабительного, небось, целую пачку кинули, — осклабился Слон, и толкнул механика в плечо.

— Ну, не целую, так, где-то половину, — заржал механик. Грин заметил, что он очень похож на Слона.

— Вы что, братья? — спросил он удивленно.

— Братья, ага, — кивнул Слон. Подошли остальные механики. Грин посерьезнел:

— Ладно, хорош зубоскалить. Давайте за дело. Разбирайте машины, и едем, — приказал он. Тут же десяток бойцов отправился на площадку, где с краю уже стояли приготовленные и заправленные под завязку пять грузовиков. Гараж остался без людей: все четыре механика поехали с Грином. Один за другим грузовики выехали с площадки, и вслед за бронетранспортером направились к складам. Там их уже ждали. Роберт не соврал, сказав Грину, что у заговорщиков всюду свои люди. Призывников из бывшей Республики неохотно брали в боевые части, поэтому они оседали в тыловых, на складах, в мастерских, и так далее.

Грузовики подогнали к складам, и тонкошеий солдатик тут же понесся со связкой ключей отпирать ворота. Его командир, и еще пятеро солдат, не причастных к заговору, спали крепким сном в подсобке. Солдат не стал мелочиться, и бухнул в кофейник лошадиную дозу снотворного. С заранее приготовленными распечатками бойцы пошли по складам, нагружая тележки. Стрелковое оружие, боеприпасы, взрывчатка, гранатометы — Грин стоял с наладонником у выхода, и отмечал, что загружают в грузовики, и в каких количествах.

— Так, что здесь происходит? Солдат, живо неси это назад! Кто приказал? — услышал он чей-то визгливый голос, и обернулся. У грузовика стоял офицер с погонами майора, и орал в лицо опешившему Денису: — Под трибунал… сгною… — Денис пятился, не выпуская из рук ящика. Офицер, ниже Дениса на голову, наступал на него, брызгая слюной. Рядом с офицером стоял незнакомый солдат с винтовкой.

— Уважаемый, — окликнул офицера Грин. Офицер, увидев человека с нашивками, колобком подкатился к Грину, и рявкнул:

— Сержант! Это твои люди? По какому праву вы выносите государственную собственность?! Где накладные? Где приказ, я спрашиваю. Где ответственное лицо?

— Приказ мой. Я лицо, — Грина напор офицера нисколько не смутил.

— Как фамилия?!! — побагровел офицер.

— Грин, — ответил Грин.

— Каак?! — офицер вытаращил на Грина налитые кровью глаза. Кажущаяся безобидность снабженца обманула Грина. Он оказался не готов к тому, то офицер так быстро достанет из кобуры пистолет. Он не просто достал, он еще и передернул затвор. Три удара сердца — и Грин уже смотрит в черный зрачок направленного на него ствола. — ТЫ! Ты арестован! Вы все арестованы! — сказал офицер. Пистолет ходуном ходил у него в руке. Грин отстранено подумал, что это очень глупо — пройти через все, что прошел он, чтобы погибнуть от руки спятившего кладовщика. Но в следующее мгновение произошло то, чего он никак не ожидал. Сопровождающий офицера солдат, вместо того, чтобы поднять тревогу, поступил иначе. Медленно, точно сомневаясь, он поднял винтовку, и ударил офицера прикладом в затылок. Раздался треск, офицер мяукнул, и упал лицом вниз.

— Вот это да… — уронил челюсть Денис. Он так и стоял с ящиком в руках.

— Ты кто? — спросил Грин у солдата.

— Галь, — ответил тот. — Я из семьи Вишневецкого.

— Очень вовремя, Галь, — поблагодарил Грин. — А это что за хрен?

— Это начальник снабжения, — ответил Галь, и не понял, почему вдруг заржали собравшиеся на шум бойцы.

С базы выехали без помех. На КПП Грин показал путевой лист — настоящий, с печатью, и очень похожий на настоящий приказ. Направились в промзону, где остановились у старого Клуба. Заслышав приближение грузовиков, собравшиеся в Клубе заговорщики высыпали на улицу.

У грузовиков закипела веселая возня. Глядя на бойцов, он подумал, какие они, в сущности, дети. Они примеряли новую форму, с горящим глазами подбирали себе оружие по вкусу. Всем было хорошо, весело, и Грин им даже позавидовал. Чувствуя свою ответственность за доверившихся ему людей, он все время был сосредоточен. С того момента, как они выехали с военной базы, внутри у него не переставая щелкал метроном, отсчитывая секунды. Успех всего предприятия зависел от того, сумеют ли они провернуть все тихо. Если на базе заметят исчезновение грузовиков, если случайно наткнутся на лежащих в подсобке солдат, все может резко измениться. Наконец, все вооружились, и привели себя в порядок. Грин повернулся к Денису:

— Ну, все, давай сажай народ по машинам. Эмиля с бойцами в последнюю, и скажи, пусть едут в отдалении. Да, и еще, возьми еще ребят, мне надо чтобы у тебя и у Слона было по десять человек. Никита, ты себе тоже подбери человек шесть-семь. Время, время, сейчас главное — темп. А еще, чтобы и в порту без стрельбы обошлось…

Без стрельбы не обошлось. Грина узнали на въезде, и колонну пропустили внутрь. В том, что он приехал по поручению отца, никто не усомнился. Но командовавший гвардейцами лейтенант наотрез отказался давать своих подчиненных в помощь.

— Да ты пойми, сам Вождь сюда едет! — видя, что уломать не удается, Грин понес чушь. — Нам приказано быстро перегрузить снаряжение на судно, и готовиться к отплытию. Дай людей, будь человеком. Мои и так задолбались уже.

— Протокол запрещает, — глядя сквозь Грина, ответил лейтенант. — Рабочих напрягай сколько хочешь. А своих не дам, и не проси.

— Ну, ладно, — пошел на попятную Грин, опасаясь вызвать подозрения. — Давай тогда хоть рабочих, и то…

Лейтенант взял рацию, и потребовал бригадира. Вскоре пришел запыхавшийся бригадир рабочих.

— Чего надо? — недружелюбно спросил он.

— Поднимай своих, хватит вам отдыхать. Надо грузовики разгрузить, груз перенести в трюм. Пойдешь с сержантом, он покажет.

— Ладно, — сплюнул бригадир. — Пошли, сержант.

— Ты как тут оказался? — спросил Грин, когда они с бригадиром отошли от лейтенанта на порядочное расстояние. Бени-танкист, а это был он, ответил:

— По дурости, вот как! Эти как пришли… в смысле, ваши, — покосился он на гвардейскую форму Грина. — Сразу к себе позвали, танкисты всем нужны. Но я подумал, и отказался. Решил, что больше никому служить не буду, надоело. Эран ваш, конечно, был недоволен, но ничего не сделал. Так что я продолжил тут копаться. А потом приехал твой отец, и стал народ зазывать на работу. Обещал золотые горы. Я, как последний дурак, поверил. Поначалу все нормально было. Мы тут кусок порта отгородили, укрепили, чтобы людоеды не пролезли, и стали корабль понемногу восстанавливать.

— А что не так? — спросил Грин.

— А то, что не отпускают никуда. И к нам никого не пускают. Нора пришла, так ее гвардейцы дальше проходной не пустили. Передачу взяли, а ко мне не пропустили. Понимаешь, Шими, я детей своих год не видел, и никто из мужиков тоже! У лейтенанта один ответ: не положено, секретный объект.

— Ничего, скоро увидишь своих, — улыбнулся Грин. Снова, как и в тот день, что они прорывались из Сафеда, на него накатило ощущение полноты жизни. Он понял, что без стрельбы не обойтись.

От волн порт прикрывали два мола. Один из них, тот, что длиннее, протянулся на три с лишним километра. Заканчивался он небольшим маяком. В начале мола, в широкой его части, до катастрофы находилась база ВМФ. От мола отходили причалы, возле которых стояли корабли. Два года тому назад, когда Грин был в порту с отцом, военная база представляла собой мешанину полузатопленных, искореженных кораблей. Рабочие потрудились на славу. Металлический хлам убрали, расчистив акваторию. Двухэтажное здание, стоящее у въезда на мол, укрепили. Подъезды к зданию завалили мусором, оставив только один проход, только-только машине проехать. У прохода находился второй КПП, укрепленный гораздо лучше первого. По сути, это был не КПП, а дот. Любому, кто захотел бы порваться на мол, пришлось бы сначала взять КПП, затем здание, и только после этого заняться молом. Крейсер, спущенный на воду этой весной, стоял у мола, носом к выходу из гавани. Его поставили с умом, не прямо к стенке, а через дебаркадер. Отец объяснил Грину, что это для того, чтобы можно было быстрее отплыть. А еще он стоял точно напротив элеватора, так, что громадное здание прикрывало его со стороны порта.

— Значит, так, товарищи, — оказавшись возле грузовиков, Грин отвел Слона и Дениса в сторону. — План такой: подгоняем грузовики к кораблю, и разгружаем вместе с рабочими. Как только первый освободится, отгоните его к КПП. Этим займешься ты, Денис, — Денис кивнул. — Возьмешь своих. По сигналу берете КПП. Постарайтесь обойтись без лишних жертв. Желательно вообще без стрельбы. И еще, с вышками разберись. Только не сразу, если дот возьмешь незаметно, вышки не трогай, сообщи по радио. Как возьмешь, в казармы не суйся, сиди внутри, держи двери-окна казармы под прицелом. Жди приказа. Есть? — Грин дождался утвердительного кивка, и повернулся к Слону. — Ты со мной. Никите скажи, чтобы его ребята, как погрузку закончат, терлись возле часовых. Как скомандую, пусть снимают, но без шума. Сам держись возле меня, будем мостик брать.

Вначале Грину казалось, что все пройдет без сучка, без задоринки. Когда погрузка подошла к концу, его ребята были повсюду. Часть слонялась по кораблю без дела, часть, во главе с Денисом, стояла возле КПП. Гвардейцы, отчаянно скучавшие, одуревшие от караулов, обрадовались новым людям. Несколько ребят Дениса, весело переговариваясь с гвардейцами, зашли внутрь дота. Лейтенант, который стоял с Грином на верхней палубе, увидев это, только губы поджал, но ничего не сказал.

— Ну что, пошли на мостик, — Грин улыбнулся лейтенанту. — Надо сообщить в штаб, что все сделано.

— Иди, — сухо бросил лейтенант, и направился к трапу. Грин обменялся со Слоном взглядами, пожал плечами, и направился на мостике.

— Поспешим, — бросил он на ходу. — Лейтенант побежал своих строить, как бы не обломал он нам все дело.

На мостике был только капитан, да двое гвардейцев — часовых. Грин вошел, и отшатнулся. Один из гвардейцев показался ему знакомым.

— Все в порядке, сержант? — спросил капитан, отрываясь от журнала.

— В полном, — ответил Грин. Он подошел к гвардейцу, и в упор посмотрел на него.

— Что-то не так? — занервничал гвардеец.

— Ты помнишь Вайнштейна? — спросил Грин, и вытер о штанину предательски вспотевшую ладонь. Гвардеец непонимающе уставился на него. — Того смешного старика в очках, которого ты убил? Он передает тебе привет! — сквозь зубы прошипел Грин, выхватил нож, и ударил гвардейца в грудь. Нож вошел между ребер. Грин почувствовал через рукоять биение сердца. Захрипев, гвардеец упал. Нож остался в у него в груди.

— Что за…? — второй гвардеец вскинул винтовку. Грин шагнул к нему, и ударил его ногой между ног. Гвардеец со стоном сложился пополам. Грин ударил его коленом в лицо. Гвардеец опрокинулся на спину. Грин хмыкнул, глядя, как тот корчится:

— Ты бы патрон дослал, что ли, раз стрелять собрался.

— Сержант, что здесь происходит? — вышел из ступора капитан.

— Корабль захвачен. Теперь здесь командую я, — сказал Грин, и поморщился. Фраза получилась, как в третьесортном боевике. Он снял рацию с пояса, и сказал в микрофон: — Мочи козлов.

Спустя несколько минут ребята Слона доложили, что дело сделано: часовые нейтрализованы. Грин приказал им разделиться на пары, и пройти по кораблю. Грин знал, что матросов на корабле немного. Большинство на корабль пускали только для проведения учений, или каких-то работ. Всех встреченных матросов он приказал запирать в переднем салоне. Грин пошел проверять, как дела у бойцов. Слон остался на мостике.

— Блин, — Грин поскользнулся на разлитой по полу крови, и сел на задницу. — Вот нельзя было без этого обойтись?

— Шустрые очень, — объяснил Никита, вытирая нож об одежду лежащего на полу гвардейца. — Пришлось их в ножи брать… А это еще что?

Сзади, на моле, раздался взрыв, и вспыхнула ожесточенная перестрелка. У Дениса что-то пошло не так.

— Бери двух человек, и за мной! — приказал Грин Никите. Они спустились по трапу, пробежали по дебаркадеру, и нырнули за домик с длинным навесом, отделявший мол от казармы. Со стороны казарм доносилась стрельба. — Денис, вызывает Грин, прием!

Денис вышел на связь, и по его заикающемуся голосу Грин понял, что дела плохи.

— Бибизян там? Дай его мне, — потребовал Грин, поняв, что не добьется от Дениса вразумительного ответа. На связь вышел Бибизян, и кратко обрисовал ситуацию. Оказалось, что Денис решил опередить события. Он нарушил приказ Грина, и послал к казарме трех человек, с приказом по сигналу забросать жилые помещения гранатами. Но план сорвался. Прибежавший лейтенант выгнал их наружу. Когда Грин скомандовал: «мочи козлов», они вошли в подъезд, прошли по коридору, и кинули две гранаты в холл, полный гвардейцев. План Дениса был не так плох, и вполне мог сработать. Назвав гвардейцев «шустрыми», Никита не погрешил против истины. Какой-то гвардеец успел выкинуть одну из гранат в подъезд. Она упала прямо под ноги ребятам Дениса, и взорвалась. Двое легли на месте, а третий, чудом оставшийся целым и невредимым, выскочил из подъезда, и понесся к доту. Ему повезло: часовые на вышках не сразу поняли, что происходит, и не застрелили его. Он успел забежать в дот. Поняв, что по-тихому не получилось, ребята Дениса изрешетили вышки вместе с часовыми. Без стрельбы удалось взять только дот, скрутив застигнутых врасплох гвардейцев.

— Слон, оставь двоих на мостике, и двоих в салоне, охранять пленных, сам с остальными ко мне. И захвати гранатометы! — Грин не стал терять ни минуты, и тут же вызвал Слона. — Никита, — повернулся он к Никите, вспомнив, что тот с трудом двигает правой рукой. — Иди на мостик, проследи, чтобы там все было в порядке.

Сразу за домиком шел длинный навес. Под навесом валялись инструменты, стояли генераторы, насосы, был свален металлический хлам. Заканчивался навес бетонной стенкой в половину человеческого роста. Грин и несколько бойцов ужами проползли к ней. Грин подобрался к краю стенки, выглянул, и тут же спрятал голову. Казарма смотрела на него бойницами окон. До нее было недалеко, метров пятьдесят-семьдесят.

— Эй, вы там! — крикнул Грин. — Сдавайтесь! Вы окружены! — вместо ответа раздался выстрел. Пуля чиркнула по асфальту дорожки. Грин снова крикнул: — Отлично! Тогда попробуйте вот это!

Повинуясь знаку Грина, боец приподнялся на мгновение над стенкой. На плече у него лежал гранатомет. Грохнуло, огненный выхлоп и граната понеслась в сторону казармы. Взметнулась пыль, и Грин на мгновение потерял зрение. Когда он протер глаза, то увидел, что гранатометчик лежит на спине. Грин кинулся к нему, стал тормошить. По кровавому месиву на месте лица он понял, что тот убит.

— Снайпер, — задушено прошептал второй боец. У гвардейцев был снайпер. А может, не снайпер, просто меткий стрелок. Значит, план нужно менять. Грин приказал по радио всем собраться под навесом. Он понимал, что рискует, но другого варианта не было.

— Готовим дымовые гранаты, — Грин говорил громким шепотом, чтобы слышали все. — Под прикрытием дыма, все резко вперед. Гранатометчикам подавить окна. Есть?

— Блин, стремно, там же снайпер! — нервно выдавил один из бойцов.

— Стремно подохнуть трусом, без пользы! — ответил Грин. — Выбора нет, мужики, надо идти в атаку. Иначе к ублюдкам придет помощь, и нам крышка. Бежать некуда, есть только один путь — вперед!

— Кто не встанет в атаку, лично замочу! — пообещал Слон. — Понабирали детей в армию. — Страх в глазах бойцов сменился обидой, а затем — злостью. Слон задел больную мозоль.

— Гранаты! — приказал Грин, и вперед полетели дымовые гранаты. Вскоре стена плотного белого дыма скрыла казарму. — Ну что, товарищи! Не поминайте лихом! — весело крикнул Грин. — Если со мной что, пусть командует Слон. Вперед! — крикнул он, и встал в полный рост. Он выпустил две короткие очереди в сторону казармы, перемахнул через стенку, и сделал шаг вперед. В этот момент за спиной у бойцов грохнуло. Одновременно с этим впереди раздался взрыв. Сквозь пелену дыма пробилась вспышка. Грохот был такой, что у Грина моментально заложило уши. От акустического удара он чуть не наделал в штаны. — Все назад! — закричал Грин, но сам себя не услышал. Впрочем, у бойцов хватило ума не лезть вперед, все тут же спрятались за стенкой. Грохнуло еще несколько раз. «Три, четыре, пять, шесть», считал Грин. После шестого взрыва стало тихо. Дым рассеивался. Грин посмотрел в сторону казармы, и увидел, что в стенах зияют провалы, а второй этаж охвачен пламенем. «Танк, это стрелял танк», сообразил Грин, и, прихрамывая, пошел назад, на корабль. Взобравшись по трапу, он пошел на корму. Там, обложенный мешками с песком, стоял танк. Вокруг танка плавали клубы белого дыма. Когда Грин вышел на палубу, люк в корме танка открылся, и оттуда, кряхтя, вылез Бени.

— Нашли мальчика, из танков пулять, — весело поприветствовал он Грина. — С тебя выпивка, Шими.

— Выпивка, это само собой. Но у меня есть кое-что, от чего ты точно не откажешься.

— М? — не понял Бени.

— Билет в один конец на нашем суперсовременном лайнере, по системе «все включено», — усмехнулся Грин. — Для всех членов семьи, маленькие дети — за полцены. — Грин вспомнил Роберта, это была его шутка, и помрачнел.

— Я, когда увидел, что твои ребята часовых режут, подумал, что это людишки Барзеля между собой разбираются. Корабль по нынешним временам вещь ценная, — объяснял Бени, спускаясь с Грином по трапу на мол. — А потом гляжу, несется, касатик, с флагом. Тогда я сразу понял, что тут что-то другое… Ну, а когда пальба началась, решил тебе помочь.

— Очень вовремя, Бени. Ты мне жизнь спас, да и не только мне, — поблагодарил Грин. — А что за флаг?

— Так вон же, — Бени показал рукой назад. Грин приложил ко лбу ладонь, и увидел, что над радаром, на мачте развевается флаг Республики.

— Когда только успевают… — проворчал Грин.

Внутри казармы живых не осталось. Танковые снаряды — не шутка. Казарма горела. Бойцы Грина даже не пытались приблизиться, наблюдали со стороны.

— Вы наших ребят вытащили? — спросил Грин, подойдя к стоящим возле казармы бойцам.

— Да, Денис вытащил, — один из них махнул рукой, куда-то за дом. Грин прошел туда, и увидел лежащие на земле два тела. Возле них, обхватив голову руками, сидел Денис.

— Денис, — позвал Грин.

— Это я виноват, — глухим голосом сказал Денис. Лицо у него было перекошено. — Это я их туда послал.

— Денис, встань! — резко сказал Грин. Денис встал, покачиваясь. — Смотри на меня! — пошипел Грин ему в лицо. — Истерику отставить. Дело прежде всего. Плакать будешь потом, когда все кончится. На тебя люди смотрят!

— Люди, — всхлипнул Денис, и снова сел. — Что я людям скажу? Как мне теперь с этим жить?

— Проживешь. Я же живу. А на моей совести побольше… Роберт, Вайнштейн, Габи… — На ухо Денису сказал Грин, и выпрямился: — Ты! Галь, правильно? Побудь с ним. Глаз не спускать, куда он, туда и ты. А то еще вздумает мне тут руки на себя наложить, умирающий лебедь. — Галь кивнул, и за плечо повел Дениса к кораблю.

Корабль тщательно прочесали, всех рабочих, и матросов, вместе с капитаном вывели к КПП. Грин отозвал капитана в сторону, и сразу перешел к делу.

— Господин Тимохин, вы умный человек, — сказал Грин. Он разговаривал с капитаном подчеркнуто вежливым, спокойным тоном. — Вы понимаете, что мне нужен этот корабль, и нужны вы, чтобы им управлять. И я сделаю все, чтобы добиться от вас сотрудничества. Но я хочу, чтобы у нас с вами все было по-хорошему. Мы можем оказаться полезными друг для друга. Вы понимаете?

— Да.

— Вы будете сотрудничать?

— Нет, — ответил капитан. Посмотрел на Грина, и твердо повторил: — Нет. У них моя семья. Без своей семьи я никуда не пойду. Ведь вы же корабль захватили, чтобы на нем куда-то пойти? Не так?

— Так, — кивнул Грин. — О вашей семье мы позаботимся. Они сейчас в Поселке. Мы их вывезем, вместе с нашими семьями.

— Не врешь? — капитан посмотрел Грину в глаза, и отвел взгляд. Стоящий перед ним высокий парень со свежим шрамом на лбу, закопченный и в пятнах чужой крови, пугал его. — Если не врешь, если сделаешь, что обещал, тогда я с тобой. Хоть на край света. Только есть еще одно…

— Семьи ваших матросов. У меня записано, — Грин достал из кармана разгрузки наладонник, и нашел список: — Вот. Шесть человек машинная команда, одиннадцать палубная. Имена, адреса всех родственников. Все есть.

— Подготовился… — с нотками уважения произнес капитан.

— Меня хорошо учили, — уголком рта улыбнулся Грин.

— Мне надо поговорить с мужиками, — сказал капитан. Грин отпустил его. Капитану не потребовалось много времени, чтобы убедить своих. Он почти сразу же вернулся к Грину, и сказал, что все согласны.

— Тогда пишите письма, — удовлетворенно кивнул Грин.

— Не понял?

— Письма родным, чтобы с нами поехали. А то ведь решат, что их похищают, — пояснил Грин. Капитан ушел к своим.

— Командир, а с нами что будет? — крикнул издали один из рабочих. Из полусотни рабочих на корабле оказалось шестеро. Остальные еще до штурма ушли в дом за КПП, где обитали. Когда началась стрельба, они сочли за лучшее убраться подальше.

— Можете идти, я вас не держу, — ответил Грин. В этот момент вдалеке, за элеватором, послышалась стрельба, грохнул взрыв. — Да что такое, черт дери, — крикнул Грин, и стал вызывать по рации Эмиля. Стреляли как раз там, где тот должен был ждать со своими людьми.

— Да тут машина с фашистами ехала. Мы ее остановили, — ответил Эмиль.

— Наши все целы? — тут же спросил Грин.

— Да. Мы еще двоих пленных взяли. Хотели пристрелить, но тут такое дело…

— Везите их сюда, — распорядился Грин. — Путь открыт.

Слон отозвал Грина в сторону:

— Тут такое дело, — он переступил с ноги на ногу. — Пленные говорят, что в казарме был радиопередатчик. И лейтенант успел связаться с Фортом. Так что нас будут ждать.

— Значит, прорвемся, — твердо сказал Грин. — Выбора у нас нет. Готовь людей, Слон. Через полчаса выезжаем.

Через КПП проехал грузовик. Из кузова посыпались бойцы. Покатился вышвырнутый пинком пленный. Второго пленного, офицера, спустили под руки. Поставили пленных на ноги, и подвели к Грину.

— Определенно, сегодня мой день, — хмыкнул Грин, глядя на стоящих перед ним. Отец, несмотря на связанные за спиной руки, стоял прямо, как на параде. Мишка прятал глаза. По дороге его успели обработать. По разбитому лицу текла кровь.

— Я так и знал, что это твои проделки, — криво улыбнулся отец, глядя поверх плеча Грина на развевающийся над дотом флаг. — И что теперь?

— Мы уплывем, вы останетесь, — пожал плечами Грин. В это момент рация у него на поясе зашипела. И раздался голос оставшегося на корабле Никиты:

— Командир, что-то происходит. Я поймал передачу из Поселка. Сарацины начали наступление. Северные укрепленные пункты обложены.

— Понял, — ответил Грин, и посмотрел на отца: — Все, кончилась Земля Отцов.

— Не торопись нас хоронить, — сказал отец. Он старался говорить спокойно, но было видно, что это напускное. Бледное лицо и трясущиеся губы выдавали волнение. — Лучше возьми людей, и отправляйся помогать. Отобьем сарацин, со всем остальным как-то разберемся. Даже с этим, — он показал головой на дымящиеся руины казармы.

— Сейчас, только шнурки погладим, и побежим вам помогать, — ответил Грин. По столпившимся вокруг бойцам прокатился смешок.

— Ты что, не понимаешь, что там решается судьба страны? Всего нашего народа? — отец пошел пятнами.

— Вы проиграете. И знаешь, почему? — Грин сплюнул.

— Нет, не знаю, — вскину подбородок отец.

— Потому что ваши люди не знают, за что воюют. За Барзеля? Так он им уже поперек горла стоит. За Землю Отцов? Так ее уже шесть лет, как нету. Там, на севере, вот прямо сейчас, ваши доблестные солдаты бегут, оставляя свои посты. Потому что знают, что кроме них, некому об их семьях позаботиться. Точно так же, как это было в Сафеде. Все знают, что в первую очередь вывозят семьи начальства. Разве не для этого вы готовили корабль? Сказки про «рейды» прибереги для других ушей. Корабль, это страховка для верхушки. Поэтому такая секретность, чтобы свои же не узнали. Мест на всех не хватит. И сейчас ты сюда ехал, чтобы проверить готовность корабля. Скажешь, нет? А вот лейтенант твой мне с полуслова поверил, что я от тебя. Даже приказ письменный не попросил. И вот скажи мне, как после этого твои слова об общем деле воспринимать? Как головой рисковать, работать на износ — так народ, быдло. Как вкусно жрать, спать в тепле, и в случае чего спасти свои драгоценные шкуры — так начальство. Что, не так?

— Это ничего не меняет, — уставившись в землю, глухо сказал отец. — Я тут ни при чем.

— Ну да, конечно. Хорошо ходить под кем-то. Всегда есть на кого кивнуть — мол, это он, это не я. А я не такая, я жду трамвая. Ладно… Отведите этих двух пленных на корабль, и заприте. Вместе их не сажать, и смотреть мне в оба. Да, и еще. Чтобы волос с их голов не упал. Мишку не трогать. Бибизян, займись, — приказал Грин, и пленных увели.

— И что теперь? — спросил Слон.

— И ты туда же, блин! — резче, чем следовало, ответил Грин. — Перед отплытием отпустим их, и все дела.

— Ну, со твоим отцом ты сам решай, но Мишку отпускать? — дернулся Эмиль. — Он же предатель.

— А что ты предлагаешь? С нами Алина будет. И что ты ей скажешь? Извини, дорогая Алина, мы тут немножко твоего сына убили, но ты же знаешь — он предатель…

— Н-да, — протянул Эмиль. — Нескладно выйдет.

— А я о чем? Ладно, — сказал Грин. — Давайте, что ли, собираться. Надо наших вывезти. Тем более, что фашистам теперь не до нас. Слон, ты письма у моряков собрал? Нет? Так собери!

В командирском джипе, на котором приехал отец, уцелело правое ветровое стекло. Левое, на котором от пробоин молниями змеились трещины, пришлось выбить.

— Плохо машину помыли, — проворчал Грин, отдергивая руку от панели встроенной в приборную доску рации. Кровь убитого водителя была повсюду.

— Времени не было, — словно оправдываясь, сказал сидящий за рулем Габи.

— Да знаю я, — махнул рукой Грин. Впереди, заполняя салон джипа вонью выхлопных газов, катил бронетранспортер. За джипом ехали грузовики. Грин, наконец, настроил рацию на нужную волну, и стал слушать. В эфире царила неразбериха. Различные части запрашивали штаб, требовали новых приказов, просили ознакомить с обстановкой. До северных опорных пунктов было слишком далеко, чтобы поймать передачи оттуда возле порта. Поэтому общий тон передач был, скорее, вопросительным, чем паническим. Штаб молчал. Наконец, когда колонна Грина уже была у самого Поселка, на связь вышел один из штабных офицеров.

— Что это за позывной, Янтарь? — спросил напряженно слушавший Габи.

— Комроты-один, батальон гвардии, — объяснил Грин. — Странно, почему это он отдает приказы, а не Барзель или Эран?

— Наверное, у них что-то случилось, — предположил Габи.

— Да. Нам это только на руку. Ты заметил, что про нас ни слова? — ответил Грин. Действительно, нив одной передаче ни порт, ни корабль не упоминался. Это, конечно, ни о чем не говорило — вполне могло быть, что гвардейцы общались на другой волне. Расслабляться не стоило.

Опасения Грина оказались беспочвенными. На блокпосту у заговорщиков был свой человек. Он подал условный знак, что все чисто, и колонна проехала в Поселок беспрепятственно. В Поселке колонна разделилась. У старших групп был список адресов, и грузовики разъехались, собирая людей. Грин вместе с одним из грузовиков направился к дому, где жила семья Бориса.

— Шимиии! — Лена бросилась Грину на шею, но тут же отстранилась: — У тебя кровь!

— Это не моя, — бросил Грин, и тут же приказал: — Собирайся, мы уезжаем.

— Что случилось, — встревожено спросил Борис, выходя на крыльцо.

— Сарацины наступают. Мы уезжаем, эвакуируемся, — ответил Грин.

— Куда? В Крепость?

— У нас есть корабль, — ответил Грин, и прикрикнул: — Давай, Борис, не телись. Собирай своих. Вещей много не берите, в грузовике места мало. Даю полчаса на сборы. Кто не соберется, я не виноват, ждать никого не будем.

— Понял! — Борис был отнюдь не дурак, и соображал быстро. — Я свой пикап возьму.

— Давай, — сказал Грин уже в спину сорвавшемуся с места Борису. Грин повернулся к Габи: — У твоих же свой транспорт, так? Давай, дуй к ним. По дороге забеги к моим, скажи, чтобы собирались. Марина все знает.

Получасом, конечно же, не обошлись. Сборы, уговоры заняли больше времени, чем планировал Грин. Через четыре часа колонна выехала из Поселка. На четыре пятых она состояла из гражданского транспорта: джипы, пикапы, легкие грузовички. Затесался даже автобус. На выкрашенном ярко-зеленой краской борту сохранился знак автобусного кооператива. Колонну никто не остановил. Новость о наступлении сарацин облетела Поселок, и народ кинулся спасаться, кто во что горазд. Колонна Грина отличалась от остальных только большим порядком, да еще тем, что ее сопровождали солдаты. Выехав из Поселка, колонна пошла по направлению к порту. Бегущие сломя голову в направлении Крепости люди провожали ее удивленными взглядами. Крепость, город на севере залива, который спешно укреплялся весь последний месяц, был новым оплотом Земли Отцов, вместо Сафеда.

— Больно… вот так вот бросить все, и уехать, — сказала с заднего сиденья джипа Лена.

— У тебя есть другие варианты? — вместо Грина ответила Марина, сидящая рядом с Леной.

— Я все понимаю… — Лена посмотрела в окно. Мимо проплывали заброшенные дома, с заросшими высокой травой подъездами, выбитыми окнами. Нижняя часть города казалась необитаемой, хотя Грин знал. Что это не так: где-то там, в этих руинах, все еще скрывались людоеды. — Только жалко. Там же могилы наших родных. Там дом…

— Надо думать о живых, — сказал с переднего сиденья Грин. — Мертвым уже все равно.

— Ты видел, как мама Роберта убивалась? — спросила Лена. Мама Роберта наотрез отказывалась ехать, Как и уговаривал ее Даник, она стояла на своем: не поеду, и все тут. Могилы мужа и сына казались ей важнее всего на свете. Данику пришлось подсыпать ей в чай снотворного.

Людям тяжело было покидать свои дома, бросать нажитое добро. Если бы не наступление сарацин, многие бы отказались уезжать. Но, перед лицом опасности, за предложение Грина ухватились с радостью. Только горькая это была радость. Брали, впрочем, не всех: только и друзей родственников заговорщиков, да еще людей из старых Семей, тех, что были с Коцюбой еще до штурма туннеля. Поехал с Грином и Амир со своей семьей. Заехал за своими в промзону Бени. Никита, еще в Поселке, отлучился, привел собой мальчика. Грин сразу того узнал, это был младший из мальчиков коменданта.

— Ты сказал, что я могу привести кого угодно, — будто оправдываясь, сказал Никита.

— Так и есть, — кивнул Грин. — А у вас с ним что…?

— Ничего, мы просто друзья, — ответил Никита. — Даже если и есть, что с того?

— Нет проблем, — сказал Грин, и пожал мальчику руку: — Добро пожаловать к нам. У тебя родные есть?

— Я сирота, — ответил мальчик.

Оставшиеся в порту приветствовали въехавшую колонну радостными криками, и кинулись встречать родных. Улыбаясь и перешучиваясь, люди поднимались на борт корабля. Впрочем, радовались не все. Плакали родственники троих ребят, погибших при захвате порта. Мама Дениса бросилась разыскивать сына. Который не вышел ее встречать, и нашла под навесом на моле. Теперь они сидели вместе, рядом топтался Галь. Мама гладила Дениса по волосам, и что-то шептала ему на ухо. Грин не стал походить, решив, что маме виднее, что сказать сыну.

Миновав домик с навесом, Грин остолбенел: за домиком, на пластмассовых стульях для пикника, сидели люди. Грин сразу же узнал Эрика — тот сидел с непокрытой головой, ветер играл в растрепанной белой шевелюре. Рядом с ним сидел Джек, а вокруг них, молчаливые, сидели дети, больше сорока человек.

— Эмиль! — рявкнул Грин так, что в горле у него запершило. Подбежал Эмиль. Грин посмотрел на него, и громко спросил: — Почему тут посторонние?!

— Так это же Эрик… И индиго… Какие же они посторонние? — удивился Эмиль.

— Значит так! Чтоб через десять минут их здесь не было. Всех за ворота! Надеюсь, на корабль ты никого не пустил?

— Н-нет, не пустил. Но, как же это? Они же наши!

— Э, Грин, так дело не пойдет, — Эрик встал со стула, но тут же сел. На него смотрело черное дуло пистолета. Когда надо, Грин умел быть очень быстрым. Рука у него не дрожала, и Эрик счел за лучшее не связываться.

— Всех за ворота! — повторил Грин. — Кто будет сопротивляться, огонь на поражение!

— Опусти оружие, Грин. Здесь нет твоих врагов, — словно не видя пистолета, поднялся Джек, и подошел к Грину. — Нам надо поговорить.

— Ладно, — Грин спрятал пистолет. Индиго смотрели на него, десятки пронзительных детских глаз. — Пойдем, — он за локоть отвел Джека в сторону. Они пошли по молу до носа корабля, и остановились. — Говори, только быстро, — бросил Грин.

— Ты должен взять нас с собой, — быстро сказал Джек.

— Должен? — прищурился Грин. — Я не люблю, когда мне говорят это слово. Я сам решаю, кому должен, а кому нет. Вам точно не должен. За тот случай в туннеле я с вами расплатился, так что до свидания. Это все?

— Ты же не знаешь, куда плыть, — попробовал с другого боку Джек. — Ты просто хочешь убраться подальше отсюда. А я знаю, где вам будут рады.

— И куда же?

— Есть одно место… Там сейчас живет небольшая группа наших.

— Ага, — Грин ковырнул асфальт носком ботинка. А мы-то вам зачем? Вы же умеете ходить через пространство. На кой вам корабль?

— Это далеко, на такие расстояния мы ходить не можем. Кроме этого, есть еще причины.

— Например?

— Например, что вы нужны нам, а мы — вам. Нам нужно ваше умение ладить с техникой. А вам пригодятся наши способности.

— Ну, нет, — усмехнулся Грин. — Чтобы вы и дальше играли с нами в свои игры? Под дудочку вашего не-совсем-мертвого Шамана? Я, конечно, благодарен ему за то, что он подсказал мне время для всего этого, — Грин обвел рукой вокруг. — Но с меня довольно ваших игр. Люди вам не марионетки — иди туда, делай то. Думаешь, я не знаю, что вы дергаете за ниточки того же Шейха? Он ведь ваш, разве не так?

— Так, — сказал Джек. — Он индиго. Новый человек. Но он не с нами, он сам по себе. И мы сами по себе. Наш Наставник… словом, он не всегда прав. Так что теперь мы будем жить своим умом. И никаких игр, я тебе обещаю.

— Нет, — покачал головой Грин. — Не принимается. Не верю я вам больше. Я больше никому верить не буду, никогда. Хватит с меня!

— Ладно, — кивнул Джек. — Попробуем иначе: ты, Грин, должен нам. Ты не задумывался, почему ваше бегство прошло так гладко? Нет? Я тебе покажу, — Джек сделал жест рукой, мир перед глазами Грина завертелся, и исчез. Грин увидел.

В просторном кабинете, за длинным столом в виде буквы «Т» сидел Барзель. Кабинет утопал в полумраке. Настольные лампы освещали только небольшой кусок сбоку стола, где сидел Эран. Вентилятор в углу еле слышно гудел, чуть покачивая материю громадных бело-голубых флагов за спиной у Барзеля.

— Таким образом, — докладывал Эран. — Переброска материальной части в Крепость завершена на девяносто процентов. Оборудованы два резервных хранилища топлива. Фортификационные работы… — Зазвонил телефон, и Барзель поднял трубку.

— Да! Как нападение? Кто напал? Чтооо? — сорвался на фальцет Барзель, и выпучил глаза. — Ясно, понял. Жди указаний, — он положил трубку.

— Что случилось? — привстал Эран. Вместо ответа Барзель выдал матерную тираду.

— На «объект 13» напали, — Барзель, наконец, справился с собой.

— Кто напал? Сарацины? — спросил Эран.

— Нет! Чертов ублюдок Альберта! Этот сопляк, что ходил на Высоты!

— Но как?

— Каком кверху! Приехал, якобы по приказу, привел своих бандюков, и захватил корабль! Начальник охраны объекта сообщил, что подвергся нападению, запросил помощи, и все. Больше на связь не выходил.

— Доигрались… — побормотал Эран.

— Вот именно, доигрались. И ты, и Альберт! — забегал по кабинету Барзель. — Перспективный парень, муха с бляхой. За такими, мол, будущее. Вот оно, ваше будущее! Остолопы!

— Я еду туда! — встал Эран, и снял со спинки кресла куртку.

— Бери гвардию. Бери САУ. Бери танки, бери что хочешь, но чтобы корабль был у нас! Красную сволочь перебить до последнего. Найди Альберта, пусть вместе с тобой зачищает. Если поймаете его ублюдка живым, чтобы он сам, лично, его кончил. Проследишь!

— Не торопитесь, — раздался от двери мягкий голос. Эран попытался повернуть голову, но внезапно обнаружил, что его тело больше ему не подчиняется. — Сядьте, — сказал голос, и Эран с Барзелем дергаясь, точно куклы, сели в свои кресла. Говоривший подошел, и стал так, чтобы его видели оба. — Я Джек, — представился непрошеный гость.

— Что тебе надо? — прохрипел Эран, обнаружив, что голосовые связки вновь ему подчиняются.

— От вас? Ничего. Редкий случай, правда? Сидят в кабинете властители, а мне от них ничего не нужно. Вам нечего мне предложить, — усмехнулся Джек.

— Тогда зачем ты здесь? — спросил Эран, и тут же отчаянно крикнул: — Охрана!

— Я пришел помочь другу, — сказал Джек. Крик Эрана его ничуть не обеспокоил. Никто в кабинет не ворвался. — Вы его знаете, его зовут Шимон Грин. Хороший человек, но несколько нервный. Впрочем, это пройдет. Когда мы с ним виделись, это было давно, два года тому назад, он мне сказал одну вещь. Знаете, что он сказал? Он сказал, что нам, индиго, нужно пересмотреть взгляд на многие вещи. Понимаете, наш Наставник запрещал нам вредить людям. Запрещал применять насилие. Это закончилось смертью одного из нас, и едва не стоило жизни всем остальным. А еще мы были очень самонадеянны, и считали, что можем жить отдельно от людей. Я много над этим думал, и понял, что прав Грин, а не Наставник. Мы — люди, а людям свойственно убивать друг друга. Поэтому я здесь.

— Не убивай, — задушено прошептал Эран.

— Убивать? Нет, я вас не убью, — сказал Джек. — Но, если бы у вас был выбор, вы бы предпочли смерть.

Джек вышел из кабинета, дверь с грохотом захлопнулась у него за спиной. Он прошел мимо уткнувшейся в компьютер секретарши, которая увлеченно раскладывала пасьянс. Охранник у входа не удостоил его и взглядом, лениво листая порножурнал. Казалось, что никто Джека не видит, да собственно, так оно и было.

Спустя полчаса в кабинет Барзеля ворвался запыхавшийся офицер из штаба.

— Вы чего трубку не берете? — выпалил он с порога. — Сарацины прут! — офицер осекся, и челюсть его упала при виде открывшейся картины. Закатив глаза, откинувшись на спинку кресла, Барзель издавал нечленораздельные звуки. По кабинету плыл запах дерьма. Склонив набок голову, раскачивался, тараща бессмысленные глаза, Эран. Из уголка рта тянулась струйка слюны.

— Теперь понятно, — сказал Грин, когда видение исчезло. — Значит, я по-прежнему у вас в долгу…

— Мне бы не хотелось, чтобы ты это так воспринимал. Ты — наш друг, а друзьям надо помогать. Разве нет? — улыбнулся Джек.

— Хорошо, — кивнул Грин. — Поднимайтесь на борт.

Индиго взошли на борт вместе со всеми. У трапа остался только Эрик и четверо его людей.

— Вы останетесь здесь, — остановил Грин Эрика, который направился к трапу.

— Что, бросишь нас? — спросил Эрик.

— Нет, не брошу. Видишь на той стороне, левее элеватора, здание портового управления? Бери своих ребят, и занимай там позиции. Если будут гости, действуй по обстановке, — сказал Грин, и повернулся, чтобы взойти на борт.

— Боишься, — усмехнулся Эрик.

— Опасаюсь, — через плечо ответил Грин. — Пока мы не выйдем в море, я вас на борт не пущу. Слон выдаст вам катер, — ответил Грин, и пошел по трапу вверх. Стоящий у трапа Бибизян посмотрел на Эрика, многозначительно похлопал свисающую с плеча винтовку, и тому ничего не осталось, как отойти.

Сорок восемь часов, срок, отведенный на эвакуацию, давно прошел, но Грин все медлил с приказом отплывать. Он и сам не знал, чего ждет. Все, кто должен был приехать, уже приехали. Некоторых, правда, не досчитались. Но они уже вряд ли приедут, Грин это понимал.

— Нам давно пора отплывать. Чего ждем? — спросил Эмиль Грина. Они стояли на мостике, и смотрели на город.

— Скоро поплывем, — ответил Грин. — Скоро…

— Сержант, — сказал стоящий рядом капитан. — Плавает мусор по течению, а суда ходят.

— Хм. Да? — поднял бровь Грин. — Я запомню. А вы, капитан, окажите мне ответную услугу: не называйте меня сержантом.

— Хорошо. Буду звать тебя «командир», как твои ребята.

— Это лишнее. Я вам не командир. Зовите просто — Грин.

— Договорились, — кивнул капитан. — Знаешь, Грин, ты молодец. Вы все молодцы. Я вами, можно сказать, восхищаюсь. Провернуть такое… Вы же еще дети. Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Двадцать… И ты, считай, самый старший. А у мелкоты вашей вообще молоко на губах не обсохло. Я совсем маленьких видел, лет по тринадцать.

— Есть и такие. Средний возраст где-то семнадцать-восемнадцать, — сказал Грин, не понимая, куда клонит капитан.

— Вот! — поднял палец капитан. — А сумели переиграть таких зубров!

— Вы ошибаетесь, капитан, — Грин усмехнулся. — Ошибаетесь во всем. Во-первых, жизнь — не игра. А во-вторых, молодость, которую вы считаете недостатком, на самом деле преимущество.

— Это как? — заинтересовался капитан.

— Очень просто. Вы, старики, сформировались в другом мире. В мире, где было много людей, много машин, много всего. Этот мир жил по своим законам, управлялся своими методами. Когда его не стало, все изменилось. Все, кроме вас. Вы просто слишком взрослые, чтобы понять это. Когда вы стали строить новое общество, вы взяли старые чертежи. Других у вас нет, и придумать их вы не в состоянии. А мы — да! Ваш мир умер, а этот принадлежит нам.

— Не понимаю, — покачал головой капитан.

— Все просто. Ваша модель, это обезьянье стадо. В стаде обязательно есть иерархия. Низкоранговые самцы, среднеранговые, высокоранговые, и так далее. И, во главе — вожак. Высокоранговый бабуин, у которого самый красный зад.

— Хмм, ну, допустим… А у вас?

— А у нас общество другого типа. Не вертикальная структура, горизонтальная. Нас объединяет идея. Благодаря этому, наше общество гораздо прочее вашего. Оно способно выдержать любой удар. У нас нельзя выбить, или подкупить верхушку, потому что ее нет.

— Стоп! — поднял руку капитан. — Но ведь, ты и есть тот самый высокоранговый вожак, разве нет?

— Нет, — покачал головой Грин. — Ребята дали мне право приказывать, потому что на данном отрезке времени я лучше других знаю, что делать. Я не вождь, не атаман, не император. Я временный командир. Вот приплы… то есть, придем в пункт назначения, и я сложу с себя эти обязанности.

— Я думаю, ты ошибаешься, Грин. Люди без иерархии жить не могут. И ты, как высокоранговый, умный самец, обязательно это поймешь.

— Время покажет, кто был прав, — не стал спорить Грин. В это момент на связь вышел часовой с КПП. Он сказал, что к КПП подъехал бронетранспортер под сарацинским флагом. Подъехал, и остановился, ничего не предпринимая.

— Ну что, товарищи, — Грин обвел взглядом собравшихся на мостике. — Похоже, наше время истекло. Капитан, сообщите по корабельной трансляции, что мы уходим. Эмиль, свяжись с нашими наблюдателями. Передай: всем оставить посты, и прибыть на корабль. Да пусть не забудут флаги.

— Интересно, почему сарацины пришли именно сюда? Почему не в Поселок? — задумчиво пробормотал капитан.

— Ну, это просто, — усмехнулся Грин. — Зачем им Поселок? Там же ничего, кроме домов, нет. Думаю, удар по северным опорным пунктам был отвлекающим. Главные силы прошли вдоль берега, с юга. Ведь что у нас дальше, за портом? Промзона и нефтезавод. Вот их главная цель, а не Поселок. Взяв нефтезавод, им будет очень просто отрезать Поселок. Значит, наши… то есть, люди Барзеля, оттуда сами уйдут. Остается только Крепость.

Держа в руке свернутый флаг, мимо Грина пробежал последний наблюдатель. Грин остался один у подножия трапа. Вдали, у руин казармы, показалась группа сарацин. На расстоянии, лиц было не разглядеть, но Грин почувствовал, что Шейх там. Он расставил пошире ноги, и посмотрел в сторону сарацин. Грин знал, что они его видят, и ему захотелось, чтобы они запомнили его таким: уверенно стоящим на ногах. Непобежденным. Он помедлил мгновение, и взбежал по трапу вверх. Матрос из палубной команды тут же нажал на кнопку, загудела лебедка, и трап пополз вверх.

— Рубите канаты! — крикнул Грин, и пошел на правый борт, на прогулочную палубу. Там уже собралось все население корабля. Все до единого вышли проститься с родиной. Народа оказалось много, не протолкнуться. Грина узнавали, и освобождали дорогу. Он подошел к перилам, и посмотрел на Город. Огромный, заброшенный и пустой, это все же был его родной город, и Грин испытал незнакомое ему доселе чувство щемящей тоски. Почему-то ему расхотелось покидать это место. Не только ему стало тоскливо. Многие, не стесняясь, плакали. Людям было непросто бросить все, и уйти в неизвестность. Палуба под ногами завибрировала, корабль дрогнул, забурлила за кормой вода. Здание элеватора напротив медленно поползло вправо. От управления порта отвалил катер, и, оставляя за собой пенный след, поплыл к кораблю. Вслед ему тут же стали стрелять. Грин поднес к глазам бинокль, и увидел, что между управлением порта и элеватором стоит сарацинский бронетранспортер.

— Я его держу, могу стрелять, — вышел на связь сидящий в танке Бени.

— Отставить, — приказал Грин. — Эрик сам разберется. — Эрик разобрался: над катером распустилось полотнище флага, и сарацины тут же перестали стрелять. У выхода из гавани катер подняли на борт. Эрик, самодовольно улыбаясь, винтился в толпу и исчез.

— Надо было его разоружить, — сказал Никита Грину.

— Не думаю, — не согласился Грин. — Он же наш, все-таки.

Народ постепенно расходился, пошел к себе и Грин. Ребята выделили им с Леной каюту-люкс на верхней палубе. Лена уже должна была быть там. Грин видел, как она, держа за руку свою маму, ушла с прогулочной палубы. Он был уже рядом с каютой, когда услышал звук, похожий на выстрел. Кто-то стрелял палубой ниже. Грин, с пистолетом в руке, кинулся туда.

— Охренеть, — только и сказал Грин, когда спустился на палубу ниже. У трапа, в кольце потрясенных людей лежало тело. Руки убитого были скованы за спиной. Грин перевернул тело, и сразу узнал убитого: перед ним лежал Мишка. Четыре огнестрельные раны на груди не оставляли места сомнениям. — Кто? — взъярился Грин. — Я же сказал его не трогать, мать вашу так! И почему он здесь?

— Вот, — бойцы показали куда-то вглубь коридора. Грин, отшвыривая с дороги народ, прошел туда. Сверкая стеками очков, там стоял Борька. Его держали сразу несколько человек.

— Урод! Что ты наделал? — Грин отвесил Борьке пощечину. Очки слетели. — Кем ты себя возомнил?

— Из-за него погиб папа! — вздернул подбородок Борька.

— Сыночек! — услышал Грин горестный вопль, и похолодел: он узнал голос Алины.

— Иди! Иди туда, и объясни ей, зачем ты это сделал! — он схватил Борьку за воротник, и потащил туда, где над телом убитого сына рыдала Алина. Борька вырвался, и побежал по коридору вглубь корабля.

— Почему он здесь, он же должен быть под замком, внизу? — Грин поймал за локоть Слона.

— Да ребята хотели посмотреть на Город в последний раз, — стал оправдываться Слон, пряча глаза. — Надели на этих наручники, да и повели наверх. Кто ж знал?

— Идиоты, — сплюнул Грин. — Полные, конкретные, окончательные идиоты! Не зря Коцюба говорил, что вы просто детсад для даунов! — Грин развернулся, и пошел прочь.

Через два часа после выхода из порта, судно прошло напротив Крепости. Гавань старинного города защищали стоящие прямо в море каменные стены. С мостика, в бинокль Грин видел на стенах людей, и бело-голубые флаги.

— Интересно, у них есть шанс? — спросил чей-то голос рядом с Грином.

— Шанс есть всегда, — не отрывая бинокля от глаз, ответил Грин. — Земле Отцов фатально не везло с вождями, все время сволочь попадалась.

— Ну, теперь-то у них есть вождь…

— Да, — согласился Грин, и чуть опустил бинокль. Подпрыгивая на волнах, к крепости летел катер, оставляя за собой расходящийся пенный след. Грин все ждал, что одинокий человек на корме катера повернет голову, и посмотрит на корабль… но он так и не посмотрел.

Корабль шел на север вдоль берега. На следующее утро на борт приняли узкоглазых. Тридцать два человека — все, что осталось от когда-то многочисленной группы.

— Я знал, я верил, что вы нас не бросите! — со слезами на глазах сказал Шу, поднявшись на борт.

— Мы своих не бросаем, — пожал плечами Грин.

— Ну что, Грин, куда теперь? — спросил капитан, когда всех новоприбывших устроили. — Куда прокладывать курс?

— Знаете такое место — Полуостров? — ответил Грин. — Это во…

— Я знаю, где это, — ответил капитан. — Я там родился.

— Ну что ж, тогда — полный вперед!

Спустя два дня судно прошло проливы, и оказалось во Внутреннем море. Капитан туго знал свое дело, все работало как часы. Деловито ворчала где-то внизу машина, и корабль шел точно по графику. Прошло еще два дня, и на горизонте показалась земля. К полудню корабль подошел к берегу. Оказалось, что они немного промахнулись. Корабль повернул направо, и пошел вдоль берега.

— Видишь гору? — капитан позвал Грина на мостик, и показал рукой. — На что она похожа?

— На кошку, — тут же сказал Грин. Гора, действительно, очень напоминала лежащую мордой к морю кошку.

— Да, — кивнул капитан. — По ту сторону есть поселок. Я там родился…

Спустя полтора часа показался город. Грину он чем-то напомнил его родной Город. Так же спускались по склонам горы небольшие аккуратные домики. Только гора была больше, и вздымалась над городом на недосягаемую высоту. Встали на внешнем рейде, и спустили мотобот. Джек уверял Грин, что все безопасно, что снег здесь лежал четыре года, и кроме индиго никого не осталось. Но Грин решил перестраховаться, и взял бойцов.

— А кота зачем берешь? — удивленно спросил он у Джека. Тот взял старого Коцюбиного кота, и посадил за отворот куртки.

— Кое-кто будет рад его увидеть, — загадочно ответил Джек.

— Смотри, как бы он не сбесился в море. Расцарапает тебя, потом не жалуйся, — хмыкнул Грин.

— Ну вот еще, разве ж мы глупые? — погладил кота Джек. Кот смерил Грина презрительным взглядом, и отвернулся.

Нос мотобота ткнулся в гранитный парапет набережной. Грин первым выскочил на берег. Ему кинул конец, и он привязал его к чугунной ограде. Один за другим бойцы вылезли на набережную. Поначалу, они нервно оглядывались, сжимая винтовки, но вокруг не было ни души, и народ расслабился. Бойцы разбрелись, разминая ноги, и наслаждаясь ощущением твердой земли под ногами.

— Это еще кто? — вдруг сказал кто-то, и все тут же развернулись туда, куда он указал. Вдали показалась фигура человека. Он шел к ним, уверенно, широкими шагами, как хозяин. Когда он приблизился, Грин увидел, что он одет в плащ-палатку. Капюшон скрывал лицо.

— А ну, стоять! Ни шагу дальше, а то стреляю! — рявкнул Грин. Несмотря на то, что говорил Грин на языке Земли Отцов, человек его понял, и остановился.

— Иди, котик, — услышал он голос Джека. Тот опустил кота на землю, и подтолкнул. Кот, задрав хвост трубой, подбежал к человеку, и стал тереться о его ноги.

— Что за…? — не понял Грин, и опустил пистолет. А человек откинул капюшон, и усмехнулся. Грин потерял дар речи. Перед ним стоял Виктор Коцюба. Живой, здоровый, такой же, как когда-то. Только что виски у него стали совсем седые.

— Здравствуй, Шимон, — улыбнулся Коцюба. — Я очень рад вас всех видеть!

Грин не нашелся, что ответить, и стоял, гладя на Коцюбу. Круг замкнулся, понял Грин, и радостно засмеявшись, кинулся к Коцюбе, и обнял его.