Пусть бандиты в изысканных фраках министров Голосуют за смерть, за военный бюджет, Но народы, сплотившись вокруг коммунизма Говорят поджигателям грозное «Нет!». Палачам, развернувшим к войне подготовку, Не укрыться словами фальшивых речей. Каждый голос за мир — это нитка в веревку, На которой мы вздернем                                     самих палачей.

Нет ни дорог сегодня, ни тропинок, Чтоб без борьбы по жизни провели. Война и мир сошлись на поединок За судьбы стран, за участь всей земли. Так почему ж тебя не видно с теми, Кто мира в мире требует давно? Нельзя молчать. Теперь такое время, Когда молчание предательству равно. Но ты молчишь. Грядущее планеты… Иль ты не видишь пользы от него? Иль ты решил, что пошумят газеты И перестанут? Больше ничего. А может быть, отравленный обманом, Ты думаешь до боли в голове, Кому поверить: тем, за океаном, Иль этим всем, что тянутся к Москве? Зачем гадать! Окинь планету взглядом, И ты поймешь, кто прав, кто виноват. Где мы пройдем — пустыня станет садом. Он я пройдут — пустыней станет сад, Иль ждешь, авось останешься небитым, Авось поодаль прогремит война? Ее верховной ставкой — Уолл-стритом Твоя пассивность в планы включена. Все, что тебе и дорого и свято, Что всей душой любил ты и берег, Все может хрустнуть под ногой солдата, Обрызнув кровью кованый сапог. Иль ты пасуешь, как перед вулканом — Неотвратим огонь из глубины? Но присмотрись к миролюбивым странам, Увидишь сам, что мир сильней войны. Борись за то, чтоб солнце всем светило, Звенели песни и земля цвела, Борись за то, чтоб никакая сила Нарушить мира в мире не могла.

Не забыть нам лет, Когда в России, В ожиданье Истомясь с утра, Старики с ребятами босыми За селом Встречали трактора.          Свежий ветер          Будто стал теплее,          Люди с давней          Встретились мечтой:          Дед всю жизнь          Горстями жито сеял —          Внук ведет машину целиной. Знаем мы: И вам — Дороги те же Сквозь года, К мечте — вперед, вперед!          Тракторами          Сравнивает межи          Венгрии трудящийся народ. И, быть может, Вот сейчас вприпрыжку, Босоногий, Выбегает со двора Венгра безлошадного сынишка За околицу, Навстречу тракторам.          Этим утром майским,          Теплым, синим          Принимает на свои поля          Помощь братскую          Родной России          Русскими спасенная земля. И, взглянув На вспаханное поле, Говорит седой мадьяр сынам: — Дождались и мы Хорошей доли, Навсегда Явилось счастье к нам!

И дни, и ночи напролет, Отбросив рабский страх, Седая женщина идет С ребенком на руках. Лицо и грудь обожжены Дыханием ветров. В ее глазах отражены Решимость,               Гнев,                      Любовь. Любовь — к родимой стороне, Гнев — к своре палачей, Решимость — не отдать войне Сынов и дочерей. В слепых лачугах дети спят, И снится детям хлеб. Фашисты их загнать хотят Войной в могильный склеп. Но неустанно, день за днем, Идет, отбросив страх, Та женщина из дома в дом С ребенком на руках. В трущобы нищенских квартир Она идет смелей И на борьбу за хлеб,                              за мир Сзывает сыновей. Светлеют лица бедняков. Как гимн, звучат слова: — Я мир отстаивать готов — Испания жива! Ее не сломит тяжкий гнет, Фашистской ночи мрак. На свет Кремля она идет С ребенком на руках.

Как ветераны, как солдаты, Еще не кончившие бой, В тот майский полдень,                        в сорок пятом, Мы в Праге встретились с тобой. Шли многотонные машины, Советских танков несся вал! На помощь вам                      из-под Берлина Товарищ Сталин их прислал. И символ дружбы и отваги Открыт ветрам со всех сторон, На пьедестал в старинной Праге «ИС» могучий вознесен. Еще над Прагой полыхало В полнеба зарево огня, А ты, счастливый и усталый, Как брат, приветствовал меня. Пускай тогда расстаться скоро Пришлось, товарищ ратных лет, — Теперь ты в мой приехал город Учиться            в университет. Куда бы нас ни раскидало, Со мной — тепло твоей руки. Из Праги ты, а я с Урала, Но мы, товарищ, земляки.

Сюда, на вершину, на ясной заре, Взобравшись путями крутыми, Пришли комсомольцы                             и дали горе Певца негритянского имя. …Я помню, как ярко горели огни, Как буря оваций вскипала. А песни росли,                     и взлетали они Под своды Колонного зала, Как птицы, неслись над Москвой в синеве В Гарлем, к переулочкам узким. Я знаю: он пел по-английски в Москве И пел в Вашингтоне по-русски. И словно прибой возникал вдалеке, И не было мига чудесней! Он пел на прекрасном родном языке Народа прекрасные песни. А там, вдалеке, где стоит его дом, Где братья по крови остались, Ему угрожают фашистским судом, Его линчевать собирались. Большая отвага для песни нужна В Пикскилле иль в Алабаме. …Притихла гора,                      словно слышит она, Как Робсон поет за морями.

Смотрит многомиллионный Всей земли простой народ: Там вдали над Вашингтоном Все темнее небосвод. Набежавшей тенью лица У людей омрачены: Поднялась там ворон-птица, Черный ворон — знак войны.          А в другом краю, где Ленин          В думах Сталина живет,          Птицу в белом оперенье          Видит всей земли народ.          Кто, какая это птица          Реет в небе голубом,          Над советскою столицей,          Над сияющим Кремлем?          Из-за дальних гор Памира,          Из-за Альп — со всех сторон          Видят люди: голубь мира          Ярким солнцем озарен.          У людей светлеют лица,          Прочь бежит косая тень:          Смело реет радость-птица.          Белокрылая, как день!